ЦОЛИУ врачей, Москва

Признание или непризнание наличия в психике человека явлений сознательных и бессознательных стало ареной горячих и длительных дискуссий в психологии.

С одной стороны, признание наличия в душевной жизни человека сознательных и бессознательных явлений явно напрашивалось для непредвзятого наблюдателя, видящего все многообразие проявлений этой жизни не ограниченным шорами взглядом.

С другой стороны, признание наличия сознательных и бессознательных явлений очень плохо вязалось с попытками построить систему психологии по классическому образцу естественных наук, как они сложились в европейской естественнонаучной традиции.

Одни исследователи, создавая образно-поэтическую, художественную картину душевной жизни человека, легко совмещали в этой картине наличие сознательных и бессознательных явлений. В системе подобных подходов самой развитой и заметной оказалась концепция Зигмунда Фрейда.

Другие исследователи, пытаясь построить непротиворечивую естественнонаучную психологию, исключали из рассмотрения сознание, интроспекцию. Объектом исследования оставалось лишь поведение, изучаемое внешним наблюдателем. Самым заметным направлением этого типа оказался бихевиоризм.

Многими психологами ясно ощущалось, что первый из этих подходов не удовлетворяет требованиям естественнонаучной строгости, а второй оставляет вне поля рассмотрения сознание и тем самым резко обедняет представления о сложном мире психологических явлений. Реакцией на тот и на другой подход явилась тенденция исключить из рассмотрения явления бессознательного (или даже вообще отрицать их наличие). Отбросив шоры, закрывавшие от взгляда одну сторону реального мира, эти исследователи надели, однако, на себя новые шоры, заслонившие от них другую сторону сложной реальности. А одеть на себя эти новые шоры их побуждали те же самые благие стремления, которые побуждали к этому и классических бихевиористов. И те и другие стремились перейти от "образно-поэтической" психологии к психологии естественнонаучной. Образцом же стройной и непротиворечивой естественнонаучной системы взглядов стала к началу нашего столетия классическая физика.

Классическая физика, развившись в строгую науку со своими экспериментальными средствами исследований и специфическим математическим аппаратом анализа изучаемых явлений, стала в некотором роде образцом для других естественных наук. Механика Галилея и Ньютона, детерминизм Лапласа, казалось, связали все явления жесткими однозначными причинно-следственными отношениями. Статистическая физика широко пользовалась вероятностными представлениями, но последние рассматривались лишь как метод описания явлений в условиях незнания точных значений начальных координат и импульсов частиц или как удобный метод приближенного описания систем явлений, полные характеристики которых слишком громоздки.

По представлениям классической физики, одинаковые причины всегда порождают одинаковые следствия. Любой опыт воспроизводим с тем же результатом. Если же воспроизведение неточно, т. е. результаты измерений в одинаковых опытах дают некоторый разброс, то это - следствие неточности измерений или неучета каких-либо условий эксперимента. Улучшив условия эксперимента и повысив точность измерений, можно сколь угодно приблизиться к получению одинакового результата. Если же при достаточно точных измерениях обнаружится хоть одно исключение из закона, его достаточно, чтобы "разрушить" закон.

Существенным требованием к способу наблюдения явления в классической физике является отсутствие влияний на наблюдаемое явление со стороны наблюдателя и регистрирующего прибора. Поэтому различные способы наблюдения одного и того же явления должны давать одинаковые результаты - должны обнаруживать "абсолютные свойства" объекта, присущие ему и только ему. При этом получение сведений о какой-либо стороне явления отнюдь не должно уменьшать возможности получения сведений о других сторонах этого же явления.

Такова была методология классической физики, и она долгое время казалась незыблемой.

Однако ни ценой отказа от рассмотрения сознания, ни ценой отказа от рассмотрения бессознательного не удалось создать естественнонаучной системы психологии по образцу классической физики. Принципы последней плохо подходили для описания психических явлений. Так, например, как ни старался бы экспериментатор-психолог точно воспроизвести объективные условия опыта, абсолютной воспроизводимости результата достичь не удается - результат может быть предсказан лишь с некоторой вероятностью, и как ни уточнялись способы измерения, разброс результатов (например, при измерении сенсорного порога) не уменьшался. Причиной разброса оказались не неточности процессов наблюдения, а свойства самого наблюдаемого явления.

В классической физике четко разделяется наблюдаемое явление и наблюдатель (или регистрирующий прибор). В психологии соблюдение этого принципа оказалось невозможным. Особенно при рассмотрении проблемы сознания и бессознательного - в этой области объект изучения и наблюдатель принципиально неразделимы. Когда пациенту в кабинете врача-нсихотерапевта внушается, что он собирает цветы на поляне, пациент начинает рвать эти видимые лишь ему цветы, нюхать их; он не видит реальной обстановки кабинета, а видит поляну с цветами - об этом свидетельствуют его действия и ответы на вопросы. Но врач, наблюдающий это явление, видит, что пациент не натыкается на предметы, стоящие в кабинете, обходит их - значит, он все же видит их? Ответ на этот вопрос зависит от того, "откуда" наблюдать явление.

Общеизвестно, что стоит человеку попытаться наблюдать (осознать) характер своей походки, речи или чувств, как его походка, речь или чувства изменяются.

При обсуждении проблемы сознания и бессознательного психолог не может уйти от того, что наблюдаемое явление и наблюдатель неразделимы и составляют единое целое, что порой даже малейшие изменения в системе наблюдения изменяют получаемые сведения о наблюдаемом явлении, что сообщение о некотором явлении теряет всякий смысл, если не говорить о способе наблюдения.

Что же это - специфика психических явлений, ставящая психологию в особое положение по сравнению с областями естествознания, изучающими неживую природу? Нет. И физика по мере все более глубокого проникновения в природу неживых объектов изучения столкнулась с теми же трудностями.

Обратимся к фактам. Поток частиц (это могут быть фотоны, электроны или любые иные элементарные частицы) попадает на экран, в котором имеется две щели - А и В. Если открыта только щель А, то частицы, прошедшие через нее, попадут на второй экран. При этом они распределяются на втором экране некоторым образом, так что прямо против щели окажется максимальное число частиц, по мере же удаления от этой зоны плотность частиц будет убывать.

Если будет открыта только щель В, то такое же распределение частиц на втором экране будет против щели В.

Чего же надо ожидать, если одновременно открыть обе щели? Казалось бы, распределение частиц должно представлять собою сумму распределений при открытии только щели А и только щели В. Однако данные опыта обнаруживают иное. Вероятность попадания частицы в зону максимума вдвое превышает сумму вероятностей, соответствующих открытию щелей порознь. Такой результат экспериментов несовместим с представлением, будто каждая частица пролетает или через щель А или через щель В. Результат опыта свидетельствует о том, что каждая частица проходит через обе щели: исход ее прохождения зависит от того, обе ли щели открыты. Если сравнить распределение частиц при одной и при двух открытых щелях, то увидим, что есть такие зоны на втором экране, куда не попадает ни одна частица при двух открытых щелях, в то время как при открытии лишь одной из щелей в эту зону попадает определенное число частиц. Альтернативой представлению о том, что каждая частица проходит одновременно через обе щели, было бы представление, что, летя через одну щель, частица "знает", открыта ли вторая щель, и в зависимости от этого "выбирает", куда ей попасть, а куда не попадать.

Такое странное, с точки зрения классической физики, поведение частиц не является результатом взаимодействия между ними в потоке большого числа одновременно летящих частиц. Если частицы летят да одной и попадание каждой из них регистрируется на втором экране, картина распределения попаданий большого числа частиц (за длительное время опыта) оказывается такой же. Исход каждого пролетания частицы зависит, таким образом, от того, обе ли щели открыты. Хотя зона попадания каждой частицы является случайной, вероятность попадания последней в ту или иную зону зависит от того, какие щели были открыты при ее пролетании. Вероятность здесь - не удобный способ описания, как в классической физике, а существенная характеристика наблюдаемого явления.

Через какую щель прошла все же данная частица? Поставим в обе щели детекторы, регистрирующие прохождение частиц, не задерживая их. Каждое попадание частицы на второй экран будем сопоставлять с показаниями детекторов в щелях. Таким образом, о каждой частице, попавшей на второй экран, мы будем знать, через какую щель она прошла. Однако при таком опыте распределение частиц на втором экране будет не таким, как в описанном выше эксперименте с двумя открытыми щелями, в которых не устанавливали детекторов прохождения частиц через щели. Распределение частиц будет соответствовать сумме распределений в условиях, когда открыта только первая или только вторая щель, т. е. в условиях, когда не возникает вопроса, через какую именно щель прошла частица.

Отсюда следует, что попытка выяснить, через какую именно щель проходит частица, меняет вероятность попадания частицы в определенную зону второго экрана. В отличие от классической физики, само наблюдение явления меняет здесь его протекание. Получение знаний о том, через какую щель прошла частица, лишает нас возможности узнать, как распределяются частицы при двух открытых щелях, не снабженных индикаторами прохождения частиц. Опыт с индикаторами в щелях дает нам одну информацию о наблюдаемом явлении, опыт без индикаторов дает другую информацию об этом же явлении. Результаты одного из этих опытов не могут быть выведены из другого. Ни в каком отдельно взятом опыте не может быть получена и та и другая информация. Результаты опытов носят дополнительный характер. Принцип дополнительности был сформулирован Нильсом Бором: в процессе познания для воспроизведения целостности объекта необходимо применять взаимоисключающие, "дополнительные" классы понятий, каждый из которых применим в своих особых условиях.

Как мы видим, принципы классической физики, сформулированные в начале этой статьи, оказались недостаточными при углублении знаний человека о физической картине мира. Недостаточными оказались и классические представления о характере детерминизма и о вероятностях. Эти представления пришлось расширить, и классические оказались лишь их частным случаем.

Таким образом, трудности, возникающие при описании психических явлений, оказываются не специфической характеристикой этих феноменов, а общей характеристикой явлений в нашем мире. На это сходство между явлениями, изучаемыми физикой и психологией, обращал внимание уже создатель принципа дополнительности Нильс Бор. В работе "Квантовая физика и философия" Бор писал, что "цельность живых организмов и характеристики людей, обладающих сознанием, а также и человеческих культур представляет черты целостности, отображение которых требует типично дополнительного способа описания" [1, 147].

В психологии, как и в квантовой физике, нет абсолютной, однозначно для всех наблюдений проведенной границы между наблюдаемым явлением и наблюдателем; результат каждого наблюдения относится к комплексу "наблюдаемое - наблюдатель". В психологии, как и в квантовой физике, детерминизм носит не жесткий, а вероятностный характер. На это сходство обращали внимание и психологи (Ж. Пиаже, А. Е. Шерозия). В частности, А. Е. Шерозия, исходя из этого сходства, ввел принцип дополнительности в предложенную им общую теорию сознания и бессознательного психического, одновременно используя его и как основной принцип познания феномена психологической целостности [4; 5].

Отмененное сходство между физическими и психическими феноменами - не внешняя аналогия, а весьма существенная общая их характеристика. Представление о том, что в психических явлениях не может быть жестко и однозначно проведена граница между "наблюдаемым феноменом" и "наблюдателем", уже предполагает наличие бессознательного.

Как мы уже говорили, вероятностные характеристики психических явлений являются их собственными характеристиками, а не привнесенным извне способом описания. Но поскольку сходство между психическими феноменами и феноменами квантовой физики отражает их существенные особенности, возникает вопрос о достаточности для описания психических феноменов аппарата классической теории вероятностей. В квантовой физике этот аппарат оказался недостаточным, он был дополнен понятием о т. н. амплитуде вероятности. И. И. Гурезич ставит вопрос о том, что и в описании психических явлений может быть адекватным использование представлений об амплитуде вероятности [2].

Неосознаваемые явления состоят, в частности, в том, что субъект использует свой прошлый опыт для построения действий, не осознавая наличия этого прошлого опыта, т. е. не будучи в состоянии рассказать об этом опыте, словесно сформулировать его.

Упрощенная - и тем самым удобная для изучения - модель влияния вероятностно организованного опыта на подготовку к предстоящему действию создается в опытах по вероятностному прогнозированию.

Вероятностное прогнозирование проявляется в том, что субъект, уловив вероятностную организацию событий о своем опыте, оказывается способным использовать эту информацию для прогноза предстоящих событий с приписыванием каждому из возможных событий определенной вероятности реализации [3]. В соответствии с таким прогнозом и со значимостью для субъекта прогнозируемых событий организуется подготовка к действиям в предстоящей (точнее - в прогнозируемой) ситуации. Вероятностное прогнозирование, таким образом, родственно установке, однако понятие установки значительно шире, оно охватывает более разнообразный круг явлений.

Мы попытаемся сейчас экспериментально показать, что при изучении вероятностного прогнозирования исследователь сталкивается с проявлениями бессознательного использования испытуемым своего опыта.

Один из опытов по изучению вероятностного прогнозирования состоял в следующем. В окошке перед испытуемым в некоторой последовательности появляется то один, то другой из четырех сигналов - цифры 1, 2, 3 или 4. При появлении цифрового сигнала испытуемый должен нажать соответствующую кнопку из четырех находящихся перед ним кнопок (каждому из четырех сигналов соответствует одна определенная кнопка). Испытуемый должен реагировать правильно и быстро. Экспериментатор регистрирует время правильных реакций.

Перед опытом испытуемый предупреждался о наличии четырех сигналов, четырех кнопок для ответа и о соответствии между ними, а также о необходимости быстрых и правильных реакций. О характере последовательности сигналов испытуемый не предупреждался, ему только говорили, что каждые четыре сигнала будут отделяться отследующих определенным добавочным сигналом. Сама же последовательность цифровых сигналов, состоявшая из 120 предъявлений, строилась следующим образом. В каждой четверке сигналы не повторялись, а порядок их чередования в четверке выбирался случайным образом. Таким образом, общее число сигналов 1, 2, 3 и 4 во всей последовательности было одинаковым. Вместе с тем, условная вероятность появления сигнала зависела от его места в четверке и от того, какие сигналы предшествовали ему в данной четверке. На I месте в четверке каждый из четырех цифровых сигналов мог появиться с одинаковой вероятностью (Р_I=0,25). На II месте в четверке с равной вероятностью мог появиться один из трех сигналов, кроме уже реализованного в данной четверке (Р_II=0,33). На III месте с равной вероятностью мог появиться один из двух сигналов (Р_III=0,5). А на IV месте мог быть лишь единственный сигнал, которого еще не было в данной четверке (P_IV=l).

Опыты показали, что среднее время реакции за весь опыт на сигналы 1, 2, 3 и 4 было практически одинаковым: T₁=364 мсек, Т₂=368 мсек, Т₃=366 мсек, Т₄=367 мсек.

Вместе с тем, время реакции на сигнал оказалось зависящим от того, на каком месте в четверке стоит сигнал. Среднее время реакции на сигналы, стоящие на первых местах в четверке, оказалось самым большим - Т_I=460 мсек. На сигналы, стоящие на вторых местах в четверках, реакция осуществлялась быстрее - Т_II=424 меск. Еще более коротким оказалось среднее время реакции на третьи сигналы в четверках - Т_III=351 мсек. На последние же сигналы в четверках среднее время реакции было самым коротким - T_IV=207 мсек.

Такой результат объясняется, как нам кажется, тем, что время реакции на сигнал зависит от вероятностного прогноза испытуемого: реакция на сигнал тем быстрее, чем с большей вероятностью ожидается появление данного сигнала и соответствующей реакции. Такой вывод подкрепляется еще и тем, что Т_I в (приведенном опыте совпадает со временем реакции, выявленном в опыте с четырьмя сигналами, следующими в случайной равновероятностной и независимой (бернуллиевой) последовательности из двух равновероятностных сигналов. Т_IV совпало со временем простой двигательной реакции, когда имеется лишь один сигнал.

В настоящем докладе, затрагивающем проблему неосознания, для нас особый интерес представляет тот факт, что приведенный результат (Т_I>Т_II>Т_III>T_IV) был получен независимо от того, осознали ли испытуемые структуру последовательности сигналов или нет.

После эксперимента испытуемые были опрошены, как была построена последовательность сигналов. Часть испытуемых сообщала, что это была случайная (не имевшая никакой закономерности) последовательность сигналов. Другие испытуемые говорили, что уловили определенную закономерность, и указывали при этом на разные варианты последовательности сигналов, не соответствовавшие, однако, реально предъявлявшейся им последовательности (например, что после сигнала "1" чаще следовал сигнал "3" или что после сигнала "2" сигнал "3" бывал очень редко). И только часть испытуемых правильно улавливала принцип группировки сигналов, сообщая, что в каждой четверке каждый из сигналов предъявлялся по разу.

Однако независимо от того, что было осознано испытуемыми, для всех этих трех категорий характерным оказался один и тот же результат: Т_I>Т_II>Т_III>T_IV. Таким образом, испытуемые адекватно использовали вероятностную структуру полученного в эксперименте опыта - независимо от того, была ли эта структура ими осознана. Эта адекватность выразилась в том, что преднастройка к движению и зависящее от нее время реакции соответствовали условным вероятностям появления сигналов в предъявляемой последовательности.

Иной результат был получен при исследовании по этой же методике больных шизофренией. У больных с клинической картиной шизофренического дефекта зависимость времени реакции от места сигнала в четверке отсутствовала или была ослаблена. И это опять-таки независимо от того, осознал или не осознал исследуемый структуру предъявляемой ему последовательности сигналов.

Итак, наличие в психической деятельности осознаваемого и неосознаваемого и влияние их на конечный результат, на поведенческие реакции не вызывает сомнения. Трудности изучения этих сторон психической деятельности в значительной мере лежат в том, что исследования строятся в предположении о строгом разделении наблюдаемого явления и наблюдателя. Между тем, именно в этой области психологии такое разделение оказывается невозможным. С подобными же трудностями встречаются и другие области естествознания. С их преодолением связан, в частности, переход от принципов классической физики к принципам современной квантовой физики. Использование этих принципов - и прежде всего принципа дополнительности Нильса Бора - представляется поэтому продуктивным и в психологических исследованиях.