Замысел романа о герое времени ставил перед Л. ряд сложных худож. проблем. Одной из них была жанровая проблема. Исследователями справедливо отмечалась особая жанровая синтетичность «Героя...», подготовленная распространенными в рус. лит-ре 30-х гг. циклами повестей, такими характерными для этого времени жанрами, как «путевой очерк, рассказ на бивуаке, светская повесть, кавказская новелла»; именно «Герой...» явился «выходом за пределы этих малых жанров по пути к объединяющему их жанру романа» (Б. Эйхенбаум, ЛАБ, VI, 658). Однако все это не исчерпывает вопроса о жанровых истоках «Героя...», тесно связанных с развитием романа в европ. лит-ре кон. 18 — нач. 19 вв. — «объективного» романа Г. Филдинга и Т. Смоллетта (затем О. Бальзака, Ч. Диккенса) и «субъективного» романа (Стерн, Руссо), развитого в «личном», «аналитическом» романе Сенанкура, Констана, Мюссе, где находит дальнейшее углубление «исповедальный» психологизм. Вырабатывая в процессе творч. эволюции свою концепцию человека, Л. последовательно шел к новаторскому воссоединению этих двух тенденций в развитии романа. Е. А. Баратынский в одном из писем 1831 заметил: «Все прежние романисты неудовлетворительны для нашего времени... Одни выражают только физические явления человеческой природы, другие видят только ее духовность. Нужно соединить оба рода в одном» (Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951, с. 497).

«Герой...» — гениальное воплощение «веления времени», новый этап в развитии романного жанра. Поэтому не вполне точно определение жанра «Героя...» как первого «личного», психол. романа в рус. лит-ре (Б. Эйхенбаум). Роман Л. неизмеримо богаче и сложнее не только старого нравоописат., авантюрного, но и

«нового» французского «личного» романа. Творчески переплавляя их лучшие стороны, используя достижения реалистич. романа в стихах Пушкина, опыт его «нагой» и точной прозы, Л. создал новый и емкий тип романа. Социально-психол. и филос. насыщенность всех его уровней органически сочетается в нем с острой сюжетностью и новеллистич. динамикой повествования. В нем истоки «диалектики души», социально-нравст. исканий романов Л. Н. Толстого, антиномичности жизненных правд, острой, почти авантюрной сюжетности романов Ф. М. Достоевского, постановки в них самых коренных, «последних» вопросов человеческого бытия. Вместе с тем роман Л., состоящий из отд. самостоят. повестей и новелл, являющихся органич. элементами романного целого, представляет собой уникальную жанровую систему (см.Проза, Стиль).

При необычайной сжатости роман отличается исключит. насыщенностью содержания, многообразием проблематики — социальной, психол., нравств.-философской. Проблема личности — центральная в романе: «История души человеческой... едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа» (VI, 249), — говорит в романе Л. Здесь прямая перекличка с гиперболой В. Г. Белинского, к-рый в 1840 писал: «Для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества. Это мысль и дума века!» (XI, 556). Личность в ее отношении к об-ву, в ее обусловленности социально-историч. обстоятельствами и в то же время в противодействии им — таков особый, двусторонний подход Л. к проблеме. Человек и судьба, человек и его назначение, цель и смысл человеческой жизни, ее возможности и действительность, свобода воли и необходимость — все эти вопросы получают в романе многогранное образное воплощение; богатство проблематики сочетается с органич. единством осн. худож. идеи, к-рая развита в главном герое — Печорине.

Критика романа

Сразу же после опубликования повести "Бэла" Белинский на страницах журнала "Московский наблюдатель" публикует критическую сталью на повесть. Белинский отмечает, что "проза Лермонтова достойна его высокого поэтического дарования". Он обратил внимание на простоту и безыскусственность рассказа, на его сжатость и многозначительность. Белинский увидел в повести противоядие модной в те годы романтической литературе о Кавказе и прежде всего повестям Марлинского. Он пишет, что в отличие от последних "такие рассказы знакомят с предметом, а не клевещут на него".

После выхода в свет отдельного издания романа в журнале "Отечественные записки" (1840, № 5) и в "Литературной газете" (1840, № 42) были напечатаны две рецензии Белинского. Белинский подчеркнул самобытность и оригинальность Героя нашего времени и с поразительной смелостью и прозорливостью заявил, что роман представляет собой "совершенно новый мир искусства". Здесь Белинским впервые было высказано суждение, ставшее впоследствии общепринятым, о постепенном раскрытии от повести к повести характера главного героя. Белинский увидел в романе Лермонтова "глубокое чувство действительности, верный инстинкт истины", глубокое знание человеческого сердца и современного общества.

Далее от Белинского последовала статья "Герой нашего времени", опубликованная в "Отечественных записках" в 1840 г. (№ 6, 7). В статье состояние Печорина Белинский рассматривал как временную болезнь, отражающую "переходное состояние духа". Однако, несмотря на эту позицию, Белинский именно своей характеристикой Печорина сразу же наметил прогрессивную линию в оценке романа. Еще до того, как реакционная критика объявила образ Печорина клеветой на русскую жизнь, Белинский выступил со страстной защитой Печорина, доказывая, что это образ жизненный, глубоко связанный с действительностью. Первым откликом печати реакционного лагеря на роман Лермонтова явилась статья С. О. Бурачка ("Разговор в гостиной"), опубликованная в журнале "Маяк" (1840, ч. IV). Отождествив автора романа с Печориным, Бурачок с негодованием писал, что в Герое нашего времени "нет ни религиозности, ни народности", что образ Печорина является клеветой на русскую действительность, "на целое поколение людей", что "в натуре этакие бесчувственные, бессовестные люди невозможны": "В ком силы духовные хоть мало-мальски живы, — заключал критик, — для тех эта книга отвратительно несносна". Единственным исключением из числа "отвратительных и грязных" героев, по мнению Бурачка, является в романе образ Максима Максимыча. Очень двусмысленна рецензия на Героя нашего времени, принадлежавшая О. И. Сенковскому. "Г. Лермонтов, — писал Сенковский, — счастливо выпутался из самого затруднительного положения, в каком только может находиться лирический поэт, поставленный между преувеличениями, без которых нет лиризма, и истиною, без которой нет прозы. Он надел плащ истины на преувеличения, и этот наряд очень к лицу им". Чего стоили похвалы Сенковского, можно судить по его резко отрицательному отзыву на второе издание Героя нашего времени. Сенковский писал, что после смерти Лермонтова можно рассуждать о его творчестве объективно и что"нельзя выдавать Героя нашего времени за что-нибудь выше миленького ученического эскиза". Особое место в выступлениях реакционной критики занимает хвалебная рецензия Ф. Булгарина, напечатанная в "Северной пчеле" (1840 г., 30 июня). "Лучшего романа, — писал Булгарин, — я не читал на русском языке". Наиболее полная и развернутая оценка Героя нашего времени, исходящая из реакционного лагеря, принадлежит С. П. Шевыреву. Свой основной тезис Шевырев сформулировал в статье "Взгляд на современное образование Европы" ("Москвитянин", 1841, № 1) и затем развил его в специальной статье, посвященной роману Лермонтова ("Москвитянин", 1841, № 2). "Всё содержание повестей г-на Лермонтова, кроме Печорина, — утверждал Шевырев, — принадлежит существенной жизни; но сам Печорин, за исключением его апатии, которая была только началом его нравственной болезни, принадлежит миру мечтательному, производимому в нас ложным отражением Запада. Этот призрак, только в мире нашей фантазии имеющий существенность".