Эффект был поразительным; его слава не могла ждать постепенного развития, она поднималась в ночи, как дворец в волшебной сказке.
Томас Мур о смерти лорда Байрона
5.1 Ну, давай… Начинай…
У Джима Моррисона были проблемы со сном. Он говорил Памеле, что видит один и тот же сон о напалме – загущенный бензин, который американцы сбрасывали на вьетнамские деревни. В повторяющемся сне, Джим не мог стереть этот раствор, прожигающий его плоть. Вьетнамцы тоже не могли. Джим начал больше пить, потому что, как он говорил, это помогало ему засыпать.
В январе 1967 коммунисты Вьетнама, заметив противоречия и разногласия в политике их американских врагов, начали свое собственное контрнаступление. Вмешательство американцев в гражданскую войну Вьетнама обернулось кровавой резней, которую транслировали вечерами по телевидению. Напалм превратил джунгли в пустошь. Убитых солдат Вьетконга вытаскивали из их пещер и выставляли напоказ, словно это были трофеи. Молодые морские пехотинцы поджигали тростниковые крыши вьетнамских деревень своими «Zippo». Это было отвратительно, гротескно и совершенно не по-американски. В номере отеля Джим Моррисон в онемении смотрел на подобные жестокость и насилие, развернутые на телевидении, а затем делал записи. Президент Джонсон призывал все новых и новых солдат, многие из которых были подростками. По мере того, как на военных полях становилось горячее и все больше и больше из призванных парней приходило домой в похоронных мешках, Америка все сильнее начинала корчиться в горечи и смятении. Художественное движение андеграунда 1966-го года переросло в контркультуру 1967-го, когда большая часть послевоенного поколения отвернулась в отвращении от общепринятых тенденций. Релиз альбома Doors состоялся примерно в то же время, что и сильные дебютные записи Buffalo Springfield, группы Эрика Клаптона - Cream, the Jefferson Airplane и других групп из Сан-Франциско. Джимми будет нравиться «Surrealistic Pillow» группы Jefferson Airplane, и он часто будет появляться с ними на протяжении следующих двух лет. Jefferson Airplane была ведущий группой в «San Francisco Sound» - сплоченном движении, насчитывающим около дюжины групп, которые дали ряд концертов в потрясающих залах пульсирующих психоделическим освещением, играя очищенный кислотой хард-рок, ставший антивоенным посланием. В отличие от этих групп Doors не являлись частью движений или музыкальных союзов Лос-Анджелеса, как Byrds и Buffalo Springfield, члены которых происходили из коммерческой среды фолк-сцены. Doors были джазистами, фанатами Колтрейна, а их певец был пост-бит поэтом. Doors были уникальной, не похожей ни на кого демократичной группой. Джим настаивал, чтобы прибыли группы делились в равных долях между четырьмя участниками, и чтобы вчетвером они принимали решения касательно всего, что связано с группой. Большую часть 1967-го года Doors будут использовать эту внешнюю сплоченность, чтобы справиться с быстрым и неистовым взлетом к национальной славе, благодаря своей сильной музыке, мрачному видению и харизматичному певцу. Джим Моррисон поражал Америку в течение года, полного активности, тяжелой работы, приключений, хаоса и путешествий. Как выпускник школы кино он ненавидел телевидение, но был очарован его способностью мгновенно соединяться с миллионами людей. На Новый Год, когда был представлен первый сингл Doors «Break On Through», Джим принял участие в телевизионной программе «Shebang!» - подростковое танцевальное шоу Лос-Анжелеса, ди-джеем которого был Кейси Казем, а продюсером Дик Кларк из «American Bandstand». Запись была неудачной. Doors были похожи на заскучавших студентов выпускников, а Джим слишком драматизировал, исполняя песню. Но маркетологи «Electra Records» уже взялись за усиленную раскрутку Doors, и группа чувствовала себя обязанной сотрудничать. Их сфотографировали на главный рекламный щит бульвара Сансет недалеко от Ла Сьенега. Это было впервые, когда звукозаписывающая компания так сильно потратилась на рекламу. Обычно подобное происходило лишь с фильмами и сигаретами. Преданность новой группе, которую показывала «Electra records», была несвойственной для музыкальной индустрии. Рекламный щит (который также показывал, что «Electra records» стала главным игроком в музыкальном бизнесе) красовался сделанным Геем Вебстером общим планом группы Doors и объявлением: "Прорвались с потрясающим альбомом» (Break on through with an electrifying album). Джим и Пэм увидели рекламный щит в тот же вечер, когда его вывесили, освещенным в зарождавшихся зимних сумерках. Пораженный, увидев самого себя красующегося, словно полубожество над легендарной Сансет-Стрип, Джим в этот вечер больше не произнес ни слова.
Джим все еще время от времени жил с туристами, проститутками и подающими надежду жителями Голливуда в скандальном отеле «Tropicana», хотя большую часть времени ночевал при свечах в квартире Пэм, расположенной в ветхом зеленом доме каньона Лорел. Ему нравилось просыпаться часа в два после полудня, затем он причесывался и пил пиво, если оно было в холодильнике. Потом он ставил копию еще не представленного публике альбома Doors и слушал так громко, как только могли вынести соседи. В первый раз, когда Джим сделал так, это привлекло внимание удивленной Памелы Миллер – одной из бесстыдных сиделок Френка и Гейл Заппы. Их дом стоял по соседству, и Памела Миллер вышла на крыльцо в одних трусиках. Позже она вспоминала: «До этого я уже видела Doors раз сто и хотела познакомиться с Джимом, потому что никогда прежде еще не видела на сцене такой яркой сексуальности. И я очень удивилась, когда услышала музыку в той зеленой хижине за магазином «Country Store». Я знала, что Doors уже записали свой альбом, но релиза еще не было. Поэтому я натянула свою пурпурную одежду и вышла босиком на каменную лестницу между нашими домами, чтобы узнать, что за ультра-клевый сосед обзавелся пластинкой с предварительной записью Doors. Я прошла на цыпочках на старую деревянную веранду и заглянула в окно комнаты, где играла песня «Crystal Ship». Когда глаза привыкли к темноте, я едва не подавилась криком, увидев Джима Моррисона – настоящего, из плоти и крови. Его волосы были растрепаны, тело обнажено, если не считать трусов. Боже мой! Я была так сильно взволнована. Побежала обратно на хату, где остановилась и попыталась решить, что мне делать теперь. Незадолго до этого, басс-гитарист из Iron Butterfly, работавший днем в госпитале, дал мне четверть бутылки транквилизатора «Траймар», который использовали, чтобы блокировать боль во время родов, и я подумала, что если пропитать им носовой платок и вдохнуть, то это превратит меня в Алису, которая падает в кроличью нору. Возможно, подумала я, это будет хороший способ, чтобы встретить одного из секс-идолов. Я взяла «Траймар», прошла по лестнице, поднялась на веранду и смело постучала в дверь. Когда Джим открыл, я улыбнулась и представилась. «Чего у тебя там?» - спросил он, кивком показав на бутылку прозрачной жидкости, которую я держала. После, когда я пришла в чувства, то поняла, что делаю идеальный задний мостик в комнате Джима, на его потрепанном восточном ковре, а моя бархатная пурпурная мини-юбка была у меня на голове. Я не помню, были на мне трусики или нет. Возможно, нет. И неожиданно я увидела там рыжую подругу Джима, которая свирепо смотрела на меня своими красивыми, полными чистой ненависти глазами. Я обернулась и посмотрела на Джима. Он отошел в дальний угол комнаты, собираясь насладиться приступом ненависти Пэм. Джим шептал ей: «Ну, давай… Начинай… Ну, же…» Это был один из тех «упс» моментов. Я встала и предложила рыжей рюмку «Траймара», но она лишь повернулась ко мне спиной и сказала, что будет лучше, если я уйду. Я вернулась на хату Сэнди. Как только я вошла в дверь, то услышала, как Пэм кричит Джиму: «Даже не думай идти туда, Джим Моррисон. Даже не думай!» Но он уже был у моей двери – смущенно улыбающийся, и крайне заинтересованный еще в одной взрывной порции «Траймара». Мы забыли об осторожности, дышали «Траймаром» весь день и весь вечер, сидели на полу, смеялись надо всем и узнавали друг друга. «Траймар» у меня закончился ранним утром следующего дня. Джим пожелал нам спокойной ночи и вежливо поблагодарил Сэнди за ее гостеприимство. Настоящий джентльмен. Я была разочарована, что он не приставал ко мне, но теперь, поскольку мы были друзьями, я могла надеяться на продолжение, при условии, что рыжей не будет поблизости».
Первый альбом Doors был шедевром. «Break On Through» являлся одним из самых тяжелых в рок-музыке. Но вначале мало кто врубился в их пластинку. «Break On Through» не попадал в девчачий, веселый формат радио «Top Fourty», где доминировали положительные, примерные группы, как Lovin’ Spoonful и записи студии Motown, и «Electra Records» испытывала трудности с попаданием альбома Doors на другие радио кроме «KRLA» в Лос-Анджелесе, где ди-джей Дэйв Даймонд крутил их песни, как казалось, каждые десять минут. (Рейтинг песни «Break On Through» не сможет прорваться даже в первую сотню, достигнув лишь 106 места). Не был успешным в борьбе за успех и альбом Doors. Его продажи были ниже средних, хотя альбом был необычайно гениальным, обладая своим собственным мрачным, плотским видением и достаточным количеством треков в жанре тяжелый рок («Soul Kitchen», «Twenty Century Fox», «Back Door Man»), чтобы заявить, что Doors не обычная, скучная арт-группа. И еще у них была песня «The End», которой заканчивался альбом так же, как заканчивались их выступления. Альбомную версию «The End» тут же сравнили с длинной версией песни Rolling Stones «Goin’ Home», которой заканчивался альбом «Aftermath», выпущенный несколько месяцев назад. Критики мгновенно поняли, что «The End» со своим мистическим путешествием и убийственным сексуальным фурором был одной из самых сложных и интересных работ в искусстве, созданных представителями этого молодого поколения.
Но, не смотря на это, подобную музыку слушали в то время в основном студенты. Инфраструктура рок-музыки еще не заняла свое место. Новые американские FM-станции работали в свободном формате. Они начали крутить треки из альбома Doors, как антидот АМ-радио «Top Forty», но им еще было далеко до станций из прогрессивных городов, как Сан-Франциско, Бостон и некоторых студенческих радиостанций. Рок-пресса только зарождалась. Из серьезных журналов были лишь «Village Voice» в Нью-Йорке и «Rolling Stone» в Сан-Франциско. Если Doors и не могли долго найти свое место в растущей контркультуре, то это лишь потому, что пытаясь просочиться в эту среду, они помогали создавать новую культуру.
Джим Моррисон был крайне заинтересован, узнав от рекламного агента «Electra Records», что американская армия закупила необычайно большую партию альбома их группы, чтобы продавать его в гарнизонных магазинах Вьетнама. Это был знак судьбы.
В полосатой футболке и потрепанных джинсах Джим представил публике песню «When the Music’s Over», которой не было на их первом альбоме. Толпа перестала танцевать и, затаив дыхание, слушала первую рок-песню об экологии - «Во что вы превратили Землю?» - которая закончилась апокалиптическим криком о спасении и освобождении.
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Социальная тусовка
В четверг 5 января 1967 года Doors поехали в Сан-Франциско, чтобы отыграть два уик-энда в «Fillmore Auditorium». Билл Грэм – известный импресарио «Fillmore Auditorium», сразу, как увидел фотографию Джима, пригласил Doors, хотя до этого ни разу и не слышал их. Джоел Бродский сделал образ Джима похожим на греческого бога, и Грэм купился. Он поклонялся Мику Джагеру, который был воплощением профессиональной рок-звезды, и часто говорил своим товарищам, что хочет найти американский Rolling Stones. Может, так оно и было. (Позднее Жак Хольцман заявлял, что просил Грэма пригласить Doors, чтобы они смогли покрыть расходы за перелет).
Сан-Франциско было местом, где Джим провел счастливую часть своего детства. Он ездил со знакомыми в Аламеду, где находился старый дом Моррисонов. Сан-Франциско в 1967, казалось, перестраивает американскую цивилизацию, делая культуры сплоченной, как сообщество Водолея. У города были свои идеи касательно искусства, поэзии, музыки, философии, общин, органической пищи, ЛСД и прочих наркотиков. Свободные общественные центры питания и здравоохранения поддерживались милленаристическими группами типа диггеров. Группы, как Dead и Airplane жили вместе в старых викторианских домах. Хиппи из Хейт-Эшбери, радикалы из Беркли, встреча «Черных пантер» в Окленде – все стремились к новому миру и совместному проживанию. Музыкальная сцена славилась своими световыми шоу, племенными танцами и магическими, трансперсональными программами.
В «Fillmore», предваряя выступления Young Rascals и Sopwith Camel, Doors представили новое шоу с драматической песней «When the Music’s Over», а затем с грохотом перешли к «Break On Through». Следом за сольным фламенко Робби «Spanish Caravan» во втором сете шел долгий блюзовый джем на «Crawling King Snake». Группа была принята достаточно хорошо, и Билл Грэм сказал им, что они теперь могут выступать в «Fillmore» в любое время.
Но на следующий уик-энд Джим исчез. Doors были снова на афишах «Fillmore». Предполагалось, что они появятся с Grateful Dead и группой чикагского блюзмена Джуниора Уэлса. В пятницу вечером, незадолго до шоу, Doors послали брата Робби – Рона и молодого серфера с Лонг-Бич – Билли Сидонса, которые были с ними в турне, найти Джима. Но Джим так и не появился. «Fillmore» находился в опасной близости с черным кварталом, и были мысли, что на Джима напали местные банды. Билл Грэм был в ярости. Ему пришлось возместить убытки фанатам Doors. На следующий день Джим пришел в офис Грэма, расположенный над входом в «Fillmore», и робко извинился, сказав, что был с девушкой в Сакраменто, напился и просмотрел три сеанса «Касабланки» подряд. Грэм, каким-то образом очарованный трезвой искренностью Джима, уважительным отношением и опущенными глазами, совладал со своим негодованием. Он как бы втюрился в Джима. «Он показался мне выдающейся личностью, - позднее скажет Грэм. – У него было это лицо и голос, и все те написанные им песни. И он не носил нижнего белья! Очень весомый аргумент». В ту ночь Doors играли для Билла Грэма на пределе своих возможностей. Когда Робби исполнял фламенко, а струны его гитары, казалось, превратились в наркотический дым, Джим встал перед Робби на колени, чтобы увидеть, как его пальцы порхают над красной гитарой «Gibson».
Рекламщик «Electra Records» Стив Харрис позднее заявлял, что Джим пытался втянуть его в пиарный трюк. «Он отвел меня в сторону и сказал: «У меня есть хорошая идея. Давай скажем всем, что я умер». И я сказал: «Действительно хорошая идея, Джим, за исключением того, что никто пока не знает кто ты такой». Джим Моррисон с нетерпением ждал своей славы, словно знал, что ему осталось немного. «Джим считал, что мы недостаточно известны, - говорил Кригер. – Он считал, что мы должны быть как Stones. Развитие нашей группы казалось ему крайне медленным. Он всегда говорил типа: «Почему это не может произойти быстрее? Посмотрите на Beatles. Они не идут, они несутся к вершине».
Солнечной субботой 14 января Джим и его группа присоединились к тридцати тысячам фриков в области залива Сан-Франциско на идиллическом событии «Великая социальная тусовка», проходившим в парке «Золотые Ворота». Фестиваль, объявленный, как «сбор племен», послужил началом «Лету любви» и впервые объединил различные сектора контркультуры, собрав вместе «Детей цветов» и людей, выступающих против войны, поэтов и байкеров из клуба «Ангелы ада», которые превосходно обеспечивали порядок среди и без того спокойных толп. Джим стоял возле сцены и видел много главных местных групп: Dead, Airplane, Country Joe and the Fish, Charlatans, Quick-silver Messenger Service. Диззи Гиллеспи был лидером большого джаз-бэнда, а между выступлениями местные прославленные поэты зачаровывали толпы своими стихами. Аллен Гинсберг исполнял мантры и пел: «Мир в Америке, мир во Вьетнаме». Гэри Снайдер, Лоуренс Ферлингетти и Ленор Кэндел читали стихи. Тимоти Лири читал свои психоделические молитвы. Алан Уотс рассказывал о Дзен. Майкл Макклур исполнил свой колючий белый стих. Джим с друзьями закинулись кислотой и бродили среди детей цветов, кайфуя весь день, который окажется прототипом для рок-фестивалей того десятилетия, где будет преобладать поп-культура. Джим был поражен и вдохновлен. «Город искал ритуал, который сможет объединить их, - скажет вскоре после этого события Джим. – Doors тоже искали такой ритуал – наэлектризованную связь».
18 января 1967 Джим полетел в Нью-Йорк. На следующий вечер Doors начали свой второй цикл выступлений в «Ondine». В полосатой футболке и потрепанных джинсах Джим представил публике песню «When the Music’s Over», которой не было на их первом альбоме. Толпа перестала танцевать и, затаив дыхание, слушала первую рок-песню об экологии - «Во что вы превратили Землю?» - которая закончилась апокалиптическим криком о спасении и освобождении. Девять минут спустя, после колоссального, необычного увеличения темпа музыки, в момент наивысшего напряжения «The End», Джим, в кривлянии кровосмесительного гнева, подпрыгнул высоко вверх и разбил себе голову об очень низкий потолок. Секунд пять он выглядел удивленным, затем упал. Стоявшие перед ним девушки решили, что это было частью шоу. Но потом Рэй отметил, что Джим выглядит растерянно, поэтому организаторы утащили его со сцены. В гримерке он пришел в себя, добившись, чтобы ему сделала миньет одна из привлекательных Уорхолиток, которые обычно ни с кем не занимались сексом в Нью-Йорке.
Как-то вечером в «Ondine», желая увидеть Doors, пришла Тэнди Мартин. Она не видела Джима со школы. Сейчас, будучи замужем за редактором «The East Village Other», Тэнди позвонила Джиму, и он пообещал, что внесет ее имя в список гостей. Джим не внес, и ей пришлось заплатить четыре доллара за вход, с обещанием выпить минимум еще на пять. Когда она нашла Джима в клубе, он глупо улыбался и даже не смотрел на нее, сказав, что у него встреча кое с кем в VIP-зоне, обещая, что они смогут поболтать позднее. Он не сдержал обещания. Тэнди покинула клуб, когда закончился последний сет, чувствуя себя крайне странно.
Второй цикл выступлений в «Ondine» принес Doors любовь прессы андеграунда. В «Village Voice» влиятельный музыкальный критик Ричард Голдштейн восторженно восхвалял мистерии и драмы, озвученные Джимом Моррисоном — ходячим фаллическим символом Doors. Фанатский журнал «Crawdaddy» возносил Doors за их энергию, старательность и то, что Пол Уильямс определял, как настоящую страсть, печально недостающую другим американским группам тех дней. (Джим уделял этому много внимания, а так же просил персонал офиса «Electra Records» в Нью-Йорке дать ему адреса всех фанатов, письма которых произвели на него особое впечатление, чтобы он мог лично написать им ответ).
Между сетами, необычно вежливый Энди Уорхол нашептывал Джиму увещевания, все еще надеясь заполучить его для съемок обнаженным. Прислуживающий Уорхолу Эрик Эмерсон нашел девушек, готовых провести с Джимом ночь в «Albert Hotel» на Десятой-Стрит и Пятой-Авеню. Несколько дней спустя Джим привел Тэнди Мартин в качестве подруги на обед с Жаком Хольцманом и его семьей в квартире, обшитой панелями красного дерева на Западной Двенадцатой-Стрит, и, кажется, провел с удовольствием время в компании забавного сына Хольцмана — Адама. Джим предпочел поладить с Хольцманом, который был известен своей царственной осанкой и старанием, заслужившими ему уважение многих, в том числе и Джима.
Проведя десять дней в Нью-Йорке, Doors вернулись на Стрип в клуб «Gazzari's». 11 февраля 1967 Джим был арестован за пребывание в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения, когда цеплялся к копам возле «Whisky». Затем Doors отыграли два вечера в новом клубе «Whisky» в Сан-Франциско, где девушки «go-go» выступали топлес. Те, кто были рядом с Джимом, заметили, что он начал меньше принимать ЛСД и значительно больше пить. Все это время он работал над песней, которую слышал в своей голове — Люди кажутся странными, когда ты сам странный — первичное название которой было «Strange Day».
18 февраля Doors вернулись в «Hullabaloo» на Сансет и Вайн – настоящий Молен Руж в период свинг-эры. В тот вечер Джим еще раз пересекся с Пэм Миллер, которая была (в каком-то роде) девственницей, но определенно стремилась заняться сексом. Как зарождающаяся рок-куртизанка, основавшая в скором времени печально известную клику поклонниц из окружения Фрэнка Заппы (GTOs – Girls Together Otrageous), мисс Памела заранее узнала о саундчеках и прибыла к четырем часам к черному ходу клуба. Она слышала, как Doors настраивают свою аппаратуру и звук внутри. Одетая в черно-белый полосатый расклешенный костюм своего собственного дизайна, прихватив заново наполненный кувшин «Траймара», Пэм Миллер дожидалась Джима, надеясь, что он появится без своей рыжей подруги. Джим нарисовался в пять, сгреб мисс Памелу, отвел ее за сцену и занялся с ней жестким петтингом, чередуя зажимания обильными дозами «Траймара». «Я плавилась у него во рту, как мед, - писала позднее Памела Миллер. – Все мое тело стало густой жидкостью, а его пальцы, которыми он сжимал мое лицо, продавливали насквозь мои щеки, словно они горели, оставляя дыры, сквозь которые извергалось еще больше меда». Кто-то позвал Джима, и Пэм сидела какое-то время за сценой, пока шел вокальный чекаут Джима. Когда он вернулся, то взял Пэм за руку и отвел по расшатанной лестнице в темный лофт над клубом. Джим расстелил на полу ее потрепанную норковую шубу, уложил на нее Пэм и начал свое дело. «Джим, сладенький, я все еще девственница», - сказала она, жадно хватая ртом воздух.
«Что за лицо у него было! – позднее сказала Пэм. – Одним из величайших подарков Бога рок-н-роллу стали такие вот лица парней. И одно из них было прямо надо мной. Его губы разомкнуты, глаза закрыты. Он выходит и входит в мой очаг…» Затем, сквозь туман «Траймара», где-то далеко под ними, они услышали начальные такты «When the Music’s Over». «О! Черт! Мой выход!» Джим рассмеялся и помчался вниз по лестнице так, словно это был шест пожарников. Мисс Пэм последовала за ним и оказалась на сцене вместе с Doors перед заполненным залом «Hullabaloo» в тот самый момент, когда Джим издал дикий крик, начинавший песню. Кто-то протянул руку, вытащил Пэм со сцены, и Джим погнал на полную. После, в два утра, Джим повез Пэм на ее помятом «Oldsmobile» кататься по Голливуду. Она заявляет, что он сказал ей, якобы весь его рок-образ это игра, а в действительности, он хочет стать известным поэтом. Он сказал, что «Траймар» «ранит их головы», и когда они ехали перекусить в «Tiny Naylor’s» на бульваре Ла Бреа, он свернул на обочину и выбросил бутылку «Траймара» в окно. «Теперь у нас не будет искушения», - сказал Джим. В «Tiny Naylor’s» они взяли черствый хлеб с орехами и свежий апельсиновый сок. Когда они ели, над холмами вставало солнце. Затем Джим и Пэм проследовали в дешевый мотель, где остановился Джим, потому что, как он сказал, поругался со своей подружкой. Мисс Памела: «Потом, после обнимашек-целовашек, он поднялся из-за руля и сказал: «Я очень хочу снова увидеть тебя, душенька. Приходи сюда ко мне или звони, когда захочешь». Но когда я позвонила, он уже выписался. Вот попадалово!»
По общему мнению Джим был яростным, неистовым, превращая шоу в вулкан, которое начиналось с «Back Door Man» и взрывалось «Break On Through». Это были одни из лучших клубных шоу группы, которые и должны были быть таковыми, потому что «Electra» начала привлекать прессу на выступления Doors. Джим Моррисон – открытая рана противоречивых чувств касательно связи своего друга с Пэм, кричал в бессилии и ревностном гневе. Никто в Нью-Йорке никогда не видел ничего подобного.
ОГЛАВЛЕНИЕ 315
Пленки из клуба «Matrix»
В феврале 1967 Doors регулярно работали в окрестностях Лос-Анджелеса, выступая преимущественно в клубах «Gazzari’s» и «Hullabaloo». 22 декабря они отыграли благотворительный концерт в Долине вместе с Byrds и Bufallo Springfield, чтобы собрать средства для рабочей группы по урегулированию напряженных отношений между полицией и тинэйджерами на Стрип. Длинноволосые подростки по дороге на шоу в Вудленд-Хиллс были спровоцированы и арестованы копами, о чем сообщил Джим, сделав саркастичную и антиавторитарную ремарку со сцены.
Одно из шоу в «Gazzari’s» было хвалебно отмечено в «Los Angeles Times» - впервые группу упомянули в серьезной прессе. Отмечая драматическое воздействие оживленной группы на заполненный танцующими подростками зал, автор приводит цитату самого Джима, что их музыка является «первобытной и личностной».
В марте Doors переехали в Сан-Франциско, остановившись в дешевом отеле. В «Avalon Ballroom», играя с Country Joe и Sparrow, Джим провел Doors через серию ранних публичных представлений «Moonlight Drive» - навязчивая песня, которую он впервые исполнил Рэю на пляже в Венеции. Теперь в песне появилась полуимпровизированная секция в середине, названная «You got fishes for your friends». Еще Джим играл на гармонике в «Back Door Man», но не имея музыкального таланта, он мог сподобиться лишь на серию разрозненных блеяний и кудахтаний, когда пытался подыгрывать гитаре. Шоу было выпущено клубом «Avalon» - самая ранняя запись концерта Doors из сохранившихся. После выступления они остановились во Фриско, чтобы отыграть пять вечеров в «Matrix» - небольшом музыкальном клубе, частично принадлежащем солисту из «Airplane» Марти Балину. «Matrix» был лицензирован всего лишь на сто посетителей, поэтому шоу Doors в начале марта 1967 не производили впечатления. Джим и группа использовали клуб и прогрессивную атмосферу города, чтобы поработать над улучшением новых материалов и нового звука. Doors выступали вместе почти полтора года, и Джим, общаясь с Рэем, считал, что им нужно другое, более блюзовое направление. (Джим находился под влиянием группы Canned Heat, которую увидел незадолго до этого. Группа была основана коллекционерами блюз записей Аланом Уилсоном и Бобби Хайтом. Canned Heat играли сильные, обновленные версии дельта-блюз песен Скипа Джеймса. Джиму нравилась их неброская уличная одежда, бороды и абсолютная приверженность к исполнению исключительно старых блюзовых песен).
Doors использовали клуб «Matrix», чтобы попробовать там свои новые наработки, как было в клубе «Whisky» за год до этого. Их лаконичные сеты пестрели вкраплением спокойных R&B джемов и лирическими импровизациями в исполнении Джима. Он адаптировал вокальные рифы из песни Ли Дорси «Get Out of My Life, Woman» и вставлял оригинальную лирику «Дьявол – это женщина», которая напоминала заглавие одного из величайших фильмов фон Штернберга. С Джимом, наполняющим своими идеями старые песни, они крутили «King Bee», «King Snake», «Who Do You Love?» (быстрого темпа, со слайдовой гитарой и пикантными ремарками, промурлыканными Джимом: «Ты любишь его? Ты любишь его? Любишь?»).
Не понятно, знал ли Джим, что в то время, пока его нет в городе, его женщина трахается с собутыльником, вернувшимся в зеленый дом каньона Лорел. Пэм была уверена, что Джим слышал об этом, потому что она в открытую расплачивалась с ним за то, что он делал ей. С ее стороны это будет общественная любовная связь, выставленная напоказ на Стрип, с налетом бесстыдства и вызывая много разговоров среди поклонниц рок-н-ролла в Лос-Анджелесе. «Уйди из моей жизни, женщина, - появилась песня. – Ты больше меня не любишь». Джим тоже не был безгрешным. Группу выселили из отеля, когда поймали выходившую из комнаты Джима несовершеннолетнюю девушку, которая купала его в ванной, где он и заснул.
Джим начал новые представления в клубе «Matrix», выворачивая других участников группы наизнанку своими новыми стихами и озарениями. Знаменитая песня «People Are Strange», написанная Джимом на вершине холма в каньоне Лорел недалеко от дома Джона и Робби, впервые была исполнена в клубе «Matrix». В «Unhappy Girl» скрывались личные обиды. Сохранившиеся пленки тех шоу показывают, что Джим помещал новые поэтические программы в середину сета. «When the Music’s Over» поделили на две части: «Who Scared You?» и «Everything Will Be Reported». (At night your dream will be recorded). Точка кипения в «The End» была удлинена двумя частями, которые повторял Джим: «Падите ниц сейчас. Странные боги приближаются». И сразу после того, как он убивает отца: «Можешь ли ты стоять рядом и смотреть, как горят картины? Их пепел на твоем лице. Поддерживай фимиамы тлеющими. Языки пламени высоко на стене. Это конец всему, что мы любили, всему, что было важно». Удар барабана. «Мама, я хочу…».
Джим был в дороге все то время, что кутила Пэм. Doors летели на восток для их третьего обязательного выступления в «Ondine». Был март 1967. Группа обязалась выступать три недели. По общему мнению Джим был яростным, неистовым, превращая шоу в вулкан, которое начиналось с «Back Door Man» и взрывалось «Break On Through». Это были одни из лучших клубных шоу группы, которые и должны были быть таковыми, потому что «Electra» начала привлекать прессу на выступления Doors. Джим Моррисон – открытая рана противоречивых чувств касательно связи своего друга с Пэм, кричал в бессилии и ревностном гневе. Никто в Нью-Йорке никогда не видел ничего подобного. Пресса не упустила возможности. Профессиональные журналы «Cash Box», «Billboard», «Record World» пели хвалебные песни. Ричард Голдштейн написал лестную статью в «Village Voice», назвав свой материал: «образованный, краткий, жуткий». «Doors, - писал Голдштейн, - это предмет для поклонения, зависти и обсуждения, как чего-то стоящего. Слово вылетело - Doors собьет вас с ног». Энди Уорхол приходил в «Ondine» почти каждый вечер, все еще надеясь получить Джима в свой новый фильм.
Джим казался расстроенным и много пил. Его счет за алкогольные напитки в «Ondine» быстро рос. Он был сексуально ненасытным, пытаясь трахнуть все, что попадалось на пути. В своих мемуарах «ПОПизм», Уорхол описывал Джима, как человека, который сидит в баре «Ondine», ему дрочат молодые девочки, а сам он тонет в водке с апельсиновым соком и барбитуратах. Было много вечеров, когда люди Уорхола выносили Джима из клуба «Ondine», чтобы доставить его на Западную Сорок пятую Стрит, где он жил. Существует так же часто повторяемая история, как ушедший в загул Джим Моррисон, трипующий и в стельку пьяный, пытался выбить дверь в квартиру Джека Хольцмана в четыре утра, в то время как босс лейбла и его семья дрожали внутри от страха. Люди, которые заявляют, что были там, говорят, что после Джима вырвало в лифте. Хольцман настаивает, что подобного никогда не случалось, и не могло случиться, потому что пьяный Джим Моррисон никогда не проходил мимо дежурившего в ту ночь нью-йоркского вахтера.
Джим очень много времени провел на телефоне, разговаривая с Пэм, которая сводила его с ума. Вероятно именно поэтому – менеджеры группы также настоятельно убеждали его не появляться на экране обнаженным - он послал Тома Бейкера к Уорхолу вместо себя. Это была его грандиозная шутка над Уорхолом, Бейкером и самим собой.
Джим помирился с Памелой Курсон. Они позаботились о том, чтобы их видели в городе вместе, как страстную, влюбленную пару. Они клялись друг другу в вечной любви, верили в маленькую мрачную хату Пэм, Джим накупил ей кучу всякого барахла, в основном одежда и оружие (Пэм коллекционировала пистолеты Люгера). Она вышила алое шелковое сердце на задней части своих джинсов, прямо над анусом. Эту вышивку местные сплетницы интерпретировали, как заявление Пэм о том, что на уме у ее парня, когда они остаются наедине.
ОГЛАВЛЕНИЕ 315
Красное шелковое сердечко
В апреле 1967 Doors выступали по всей Калифорнии каждый уик-энд, пытаясь добиться успеха со своими рок-постановками в «Легион» холлах, на хоккейных площадках и ярмарках от Фресно до Мерсед. 9 апреля они играли вместе с Jefferson Airplane в клубе «Cheetah» на пирсе Санта-Моника. Группа была в разъездах целый месяц, поэтому для фанатов, которые заполнили клуб на 3800 мест, это стало возвращением Doors домой. Никогда Doors еще не выступали в закрытом помещении при таком количестве народа, поэтому Джим представил новую форму сценического действа, балансируя на краю сцены, как будто это был натянутый канат, в то время как другие участники группы играли соло «Light My Fire». Джима это возбуждало так же, как и его подвиги, когда он изображал человека-муху на балконах и крышах высоких зданий. Напряжение толпы росло по мере того, как они продолжали гадать упадет Джим или нет. Он потерял равновесие и упал с высоты примерно в восемь футов (2.5 метра), приземлившись на ничего не подозревавшую девушку-подростка.
Джим помирился с Памелой Курсон. Они позаботились о том, чтобы их видели в городе вместе, как страстную, влюбленную пару. Они клялись друг другу в вечной любви, верили в маленькую мрачную хату Пэм, Джим накупил ей кучу всякого барахла, в основном одежда и оружие (Пэм коллекционировала пистолеты Люгера). Она вышила алое шелковое сердце на задней части своих джинсов, прямо над анусом. Эту вышивку местные сплетницы интерпретировали, как заявление Пэм о том, что на уме у ее парня, когда они остаются наедине.
Пэм упивалась своей ролью подруги Джима Моррисона, снова называя себя миссис Моррисон. Теперь она еще больше уверилась, что держит Джима за яйца. Она была высокомерной, бесстрашной, обескураживающей наедине, застенчивой на публике, дерзкой и забавной в кругу друзей. Ей нравилось тратить деньги Джима. Ходили слухи, что она не серьезно увлекается героином, который поставлял ей приятель – «настоящий французский граф» - твердила Пэм, хотя в это верили немногие.
Тем временем Джим был погружен в раздумья и выглядел крайне подавленным, вел себя почти как брюзга. Миранди Бэбитс шила ему виниловые брюки и должна была измерить внутреннюю длину штанин. Джим сказал ей, что он уродлив и не достоин своих рекламных фотографий. Бэбитс решила, что у Моррисона клиническая депрессия.
Джим не взял Памелу на большую вечеринку сценариста Гэвина Ламберта, устроенную для Энди Уорхола в каньоне Санта-Моника. Это была тусовка «Young Hollywood» с чудным Тайни Тимом, выступавшим для звезд кино: Уоррена Битти, Джулии Кристи и Тьюсдей Уэлд (с которой очень сильно хотел познакомиться Уорхол). Джим встретил режиссера Романа Полански и его сексапильную жену-старлетку Шэрон Тейт. Дженис Джоплин – горячая певица с охрипшим голосом из Big Brother and the Holding Company – тоже была там, одетая в сшитый своими руками наряд из грубого бархата и павлиньих перьев. В руках она держала бутылку «Southern Comfort». Джим подсел к ней и обнял. Он пил скотч. Джим попросил Дженис рассказать о себе, и она выпалила несколько фраз о трудных годах в школе Техаса, где ее высмеивали и избегали, потому что ее семья была недостаточно обеспеченной. Спустя час, выпив много алкоголя и пилюль, в тот самый момент, когда Дженис сипло смеялась над тем, что сказал Джим, он схватил ее за волосы и силой потянул вниз, к своей промежности. Это был ужасный момент. Люди, которые стояли рядом, попятились. Взбесившись от подобного унижения, Дженис ударила Джима в лицо и пошла прочь, назвав его мудаком. «Я знаю, что я мудак», - ответил ей Джим. Позднее, когда она ушла, совсем пьяный Джим остановил ее на выезде и попытался заговорить. Свидетели говорят, что она опустила стекло, и когда Джим наклонился, чтобы принести извинения, разбила бутылку «Southern Comfort» о его голову, а затем уехала, обматерив его. Многим позже, кто-то, покидая вечеринку, усадил полубессознательного Джима в такси.
Апрель 1967 года. Doors отыграли психоделический концерт в сан-франциском «Avalon Ballroom» с Stive Miller Band, затем концерт в «Taft High» в долине Сан-Фернандо. Их шоу проходили в «Kaleidoscope» - новом клубе на Сансет Стрип, где раньше был клуб «Ciro’s». 29 апреля в Санта-Барбаре во время концерта с Grateful Dead их звукооператор и кислотный алхимик Оусли Стэнли III (отец так называемых «кустарных наркотиков») подарил Джиму пакет с самопальными таблетками ЛСД-25 «Purple Haze». Это был выразительный жест, потому что Grateful Dead, являясь закрытым сообществом, редко уделяли внимание людям со стороны. Но Джим к тому времени уже почти завязал с кислотой, раздав в тот вечер большую часть подарка Оусли всем, кто был за сценой.
Между тем Doors застряли в середине чартов. Работники радио говорили «Electra Records», что им нужна песня «Light My Fire» для «Top Forty», поэтому Пол Ротшильд нарезал запись в студии «Sunset Sound», оперативно удалив пять минут нудного инструментального соло и упрощенного донельзя мелодичного обращения Робби Кригера, чтобы получить удобоваримое время для радиотрансляции в две минуты пятьдесят секунд. Doors прослушали новую запись и не высказали возражений.
«Electra Records» выпустила сингл «Light My Fire» с «Crystal Ship» на другой стороне пластинки 1 мая 1967 года. Это была превосходная запись для эпохального «Лета любви» 1967, которая запустила Doors в стратосферу. Подобного не могли предвидеть даже такие визионеры, как Джим.
Примерно в то время Джим начал задаваться вопросом касательно того, что он делает. «Вот, что меня беспокоило, - позднее сказал он Джерри Хопкинсу. – Как-то вечером я пошел в кино в «Westwood» («Бонни и Клайд» Артура Пенна) и стоял в кассе или каком-то магазине, где продают керамику, календари и прочие штуки, ну, вы понимаете? И очень привлекательная, интеллигентная – интеллигентная в смысле чуткая и открытая – девушка решила, что узнала меня, подошла и поздоровалась. Она начала спрашивать меня об этой специфической песни (The End). Она была медсестрой и просто хотела немного побродить, уйдя из центра нейропсихологии в «UCLA» на час или около того. Она жила там и хотела лишь погулять. Несомненно, когда-то она была студентом «UCLA», а сейчас сидела на тяжелых наркотиках или чем-то еще, компрометируя как себя, так и тех, кто обращал на нее внимание и знакомился. В любом случае, она сказала, что та песня действительно очень нравится многим из ее подопечных подростков. Сначала я подумал: «Вот, блин…», а потом мы поговорили немного, и я сказал ей, что «The End» может означать разные вещи, как лабиринт или пазл. Каждый находит в песне свои собственные ситуации. Я и не думал, что люди воспринимают песню так серьезно. И это заставило меня задаться вопросом – должен ли я учитывать все эти последствия. Это нелепо, потому что… ты не думаешь о последствиях, когда пишешь песню, не можешь думать».
В мае 1967 года в студии “Sunset Sound» Doors начали запись своего второго альбома с Полом Ротшильдом и оператором Брюсом Ботником. Они работали над «People Are Strange» и новой версией «When the Music’s Over». Поэт Майкл Макклур был крайне впечатлен визионерской поэтикой альбома Doors. Он встретился с группой во время их сессии и обменялся телефонными номерами с Джимом. Затем Doors снова отправились на гастроли, вернувшись в студию лишь в конце лета, увеличив количество песен с четырех до восьми. Джим и Памела ходили на лос-анджелесский вариант пьесы Макклура «The Beard», в которой Деннис Хоппер, в роли Билли Кида срывает с Джин Харлоу трусики и притворяется, что удовлетворяет ее своим ртом – на небесах. В отличие от Сан-Франциско, полиция нравов не стала вмешиваться.
«Are You Experience» Джимми Хендрикса добился популярности в тот момент. Названия фильмов из записной книжки Джима, которые он, вероятно, смотрел: «Blow-Up», «The Graduate», «Point Blank», «The Battle of Algiers». В том же дневнике, цитируя Маршала Маклюэна из его популярного научного труда «The Medium Is the Massage», Джим пишет: «Используй СМИ, как нарративный аппарат».
В мае Doors играли в «Whisky» шесть вечеров. Это было их первое появление в клубе, после того, как их уволили восемь месяцев назад. Предполагалась, что они будут играть на разогреве у Byrds, но великая группа была сейчас в разброде и Джим Макгуин отказался. (Вместо Byrds пригласили Buffalo Springfield). Джим Моррисон, одетый в черный кожаный костюм в ночь открытия, выглядел уже набравшимся и несобранным. Во время инструментального проигрыша, он повис на стойке микрофона, словно это была его система жизнеобеспечения. Джим оживился, только когда пришло время его диких мучительных криков. Doors играли в «Whisky» последний раз 21 мая 1967 года.
«Light My Fire» появлялась на всех радио, поднимаясь в чартах, становясь национальным хитом. Скоро Doors станут слишком великими, чтобы играть в калифорнийских клубах. Это будет совершенно новая эра.
Обычно Джим ненавидел выступать при дневном свете, но в этот полдень шоу было частью новаторской FM-радиостанции «KRFC’s», представлявшей «Fantasy Faire and Magic Festival» - двухдневная вечеринка на открытом воздухе, в которую входило более двадцати выступлений, включая Moby Grape, Canned Heat (их сет посмотрел Джим), 13-th Floor Elevators, Airplane, заново собранных Byrds, Тима Бакли, Смоки Робинсона и его группу Miracle, Тима Хардина и многих других. «Ангелы ада» сидели рядом с хиппи и парнями из общества Беркли, в то время как Джим изо всех сил пытался создать атмосферу полуночного транса под ярким полуденным солнцем. Он продемонстрировал свои шаманские танцы во время музыкальных соло и изумил толпу, поднявшись на флагштоки, установленные по краям сцены. К кульминации «The End» публика была уже словно под гипнозом. Ликования и аплодисменты – они пролились дождем на Doors, когда Джим освободил группу от своих истерик. Doors выглядели благодарными и успокоившимися.
ОГЛАВЛЕНИЕ 315
Он умирал, но был спокоен
Йен Уиткоум принадлежал к волне «британского нашествия». Ему уже исполнилось 26 лет. В Америке у него был один хит «You Turn Me On» - поп песня, исполненная с придыханием и сексуальным бормотанием, ставшая излюбленной на гей-вечеринках и вошедшая в «Top Ten» в 1965 году, но затем – ничего. Поэтому он переехал в Лос-Анджелес. Там происходило все самое интересное, и к тому же настоящему британцу можно было попасть на телевизионные поп-шоу. Он избрал себе в наставники Джорджа Шерлока, который был предположительно моделью для песни «Under Assistant West Coast Promo Man», написанной Rolling Stones, и ждал перемен к лучшему, считая, что этого достаточно. Летом 1967 Уиткоум проснулся в своем дешевом мотеле. Недавно он побывал в Англии и теперь спрашивал себя, почему снова вернулся в ад? Все еще в пижаме, он схватил книгу и заковылял в расположенный поблизости «Copper Skillet» - круглосуточный кафетерий на углу Сансет и Гауэр. Он сел за стойкой, заказал завтрак и открыл свою книгу. Спустя минуту кто-то грубо, с небольшим южным акцентом сказал: «Я могу процитировать любую строчку из той поэмы, что ты читаешь». Это был Джим – весь в коже, с расширяющимися книзу кустистыми бакенбардами. Уиткоум уже видел Джима в журналах и, конечно же, знал, что его сейчас крутят очень часто на радио. Джим был узнаваем, но выглядел истощенным, потрепанным, сонным. «У него закрывались глаза, - вспоминал Уиткоум. – Если не считать задумчивости, они были пусты. Он выглядел, как герой из комиксов «Classics Illustrated»». Джим ел мясной сандвич, и у него тоже была открытая книга. Уиткоум видел, что Джим обращает внимание на взгляды мужчин-завсегдатаев, сидевших по соседству, большинство из которых были гомосексуалистами.
Уиткоум: «За исключением суетного поведения, я чувствовал за ним хорошие манеры. Он держал вилку и нож на британский лад, а его голос был вежливым и уверенным. И еще я видел тот верный признак цивилизации: открытую книгу. Он читал «Романтическое беспокойство» Ницше». Желая завести дружеский разговор, Уиткоум рискнул: «Это помпезное название, но меня всегда очаровывала сексуальность викторианской эпохи». «И меня тоже, - сказал Джим. – Доказать, что я не гоню?» «Не понял?». «Хочешь, чтобы я процитировал ту поэму?» «Ну, зажги, старик». И к немому удивлению Уиткоума, восходящая рок-звезда Джим Моррисон закрыл глаза и начал напевать жуткую поэму Пирса Брайтона:
В семнадцать лет, в рассвете сил
На старом дубе он висел
Среди алтей и олеандров
И мысль, стрелой пронзив, вдруг стала пламенем багровым,
Его заполнившим на сцене той
Он умирал, но был спокоен.
Два мужчины средних лет наблюдали за ними – за этими двумя молодыми парнями, один из которых был в фетиш-костюме из кожи, другой в пижаме.
«Ты понравился им», - начал задирать Джима Уиткоум.
«Да нет, им понравился ты, - сказал Джим, затем пожал плечами. – Вообще-то, я думаю, им понравились мы оба».
Затем Уиткоум решил пойти ва-банк. Его карьера явно шла ко дну, а у Джима впереди было большое будущее. «Скажи мне, как ты это делаешь?» - спросил он Джима, не догадываясь, что Джим знает, кто он.
«Никогда не врубался в Gerry and Pacemakers, - протянул Джим, а затем, - делаю что?» «Как, оставаясь интеллектуалом, можно добиться успеха у подростков?»
Джим подумал минуту и, глядя на свое остывшее мясо, ответил: «Я видел тебя на «Shindig» и «Lloyd Thaxton» (синдикатное ТВ-шоу), и ты выглядел там, как дурак, говоря аудитории, что рок-н-ролл это одна большая шутка. Ты был слишком комичен. Тебе нужно быть трагичным, чувак. Западная цивилизация катится, на хрен, к черту. И нам не нужно даже землетрясение, чтобы поставить точку. Мы исполняем музыку для финального танца смерти, и… О, блин! Истина нас ждет в могиле! Ладно, я расплачиваюсь и ухожу».
В июне 1967 Beatles выпустили свой концептуальный альбом «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band». Он был не просто случайным набором песен, а унифицированной программой, части которой имели отношение к рок-группам, претендующим на место в зале «олд-фэшнд». «Sgt. Pepper» был божественным артефактом поклонения масс, который принес психоделику в основные музыкальные течения и перенял западную культуру того лета. Альбом Beatles правил в чартах, пока его не вышибли оттуда Doors позже в это «лето любви».
Буйные Doors были на пике своей формы. Перед тем, как снова отправиться в Сан-Франциско и Нью-Йорк, они отыграли 8 июня в «Hullabaloo». Когда клубная поворотная сцена выкатывала Doors, зрители, в основном девушки, начали кричать и щелкать вспышками фотоаппаратов «Instamatic». «Белый свет, накал добела», - простонал недовольно Джим, начиная «Back Door Man», и телки забились перед сценой, как извивающиеся рыбы. Джим начал возбуждать себя микрофонной стойкой, и девушки застонали в сексуальном возбуждении. Где-то посреди сверх-заряженного выступления Джим споткнулся о провод и упал. Девушки решили, что это часть «Break On Through» и закричали громче. Джим поднялся и начал крушить стойку микрофона о пол сцены, затем бросил ее себе под ноги и топтал до тех пор, пока она не согнулась. Потом поднял, словно павшего врага и снова бросил на пол, нанося еще более жуткие удары. Девушкам следовало испугаться, но они лишь смотрели на это, потеряв от удивления дар речи. Работникам клуба пришлось искать новый микрофон и стойку, чтобы Джим смог закончить шоу.
Следующим вечером Doors вернулись в «Fillmore» - мать всех танцевальных залов, где играли электронную музыку. Doors закрывали шоу. Для них это было впервые. (На открытии выступали певец Ричи Хейвенс и группа Jim Kweskin Jug Band). Джим опоздал, да еще и был пьян. Билл Грэм орал на Джима, который игнорировал его и тем самым бесил еще больше. Во время инструментального соло в «Light My Fire» Джим взял микрофон за конец шнура и начал раскручивать его, словно электронное лассо в опасной близости от голов аудитории, которая наблюдала за этим в напряжении, чувствуя опасность. Грэм вышел на сцену, желая заставить Джима остановиться. В этот самый Джим «случайно» выпустил шнур. Микрофон ударил Грэма по голове, поставив ему уродливую шишку и ущемив его «эго», накаляя атмосферу.
После шоу Грэм вышвырнул всех из раздевалки Doors и заорал на Джима: «Ты, мать твою, совсем спятил?» Адреналин и возбуждение от хорошо проведенного шоу обычно трезвили Джима, поэтому он извинился перед Грэмом с показной искренностью, которая не могла полностью скрыть досадную ухмылку. «Да, это самое, ты прав. Мне следовало быть осторожней. Вот… как-то так…».
Неделю спустя в Сан-Франциско, Рэй Манзарек положил косяк, который курил перед началом каждого шоу, на верхний держатель своего электронного органа. Джон Денсмор проверял барабаны, Робби Кригер разбрызгивал иберийские гитарные аккорды на десятитысячную толпу фриков, набившихся в театр «Mount Tamalpais Outdoor». Когда Джим Моррисон вышел прогулочным шагом на сцену в своей футболке, виниловых брюках, остроносых ботинках, с длинными кудрявыми волосами, толпа издала оглушительный рев. На фоне этого безграничного восторга Doors взорвались песней «When the Music’s Over».
Обычно Джим ненавидел выступать при дневном свете, но в этот полдень шоу было частью новаторской FM-радиостанции «KRFC’s», представлявшей «Fantasy Faire and Magic Festival» - двухдневная вечеринка на открытом воздухе, в которую входило более двадцати выступлений, включая Moby Grape, Canned Heat (их сет посмотрел Джим), 13-th Floor Elevators, Airplane, заново собранных Byrds, Тима Бакли, Смоки Робинсона и его группу Miracle, Тима Хардина и многих других. «Ангелы ада» сидели рядом с хиппи и парнями из общества Беркли, в то время как Джим изо всех сил пытался создать атмосферу полуночного транса под ярким полуденным солнцем. Он продемонстрировал свои шаманские танцы во время музыкальных соло и изумил толпу, поднявшись на флагштоки, установленные по краям сцены. К кульминации «The End» публика была уже словно под гипнозом. Ликования и аплодисменты – они пролились дождем на Doors, когда Джим освободил группу от своих истерик. Doors выглядели благодарными и успокоившимися.
Современники могли бы запомнить концерты в «Mount Tamalpais», как первое большое рок-представление, если бы их не затмил неделю спустя монтерейский рок-фестиваль. Это было больной темой для Doors. Они находились в Сан-Франциско и не попали в Монтерей, где состав исполнителей все еще не был определен и зависел от мещанского лоббинга менеджеров, которые хотели, чтобы их группы появлялись вместе с Джимми Хендриксом, Who, Равви Шанкаром, Отисом Реддингом и другими главными интернациональными звездами. Брайан Джонс будет представлять Хендрикса. Все будут там, за исключением Doors, которых проигнорируют, потому что Лу «фолк-рок» Адлер – один из организаторов, все еще будет помнить проявленную Джимом дерзость два года назад, когда он отвергнет их демо.
Недоумевающие менеджеры «Electra Records» и Doors сидели на телефоне почти умоляя принять группу на фестиваль, напоминая, что «Light My Fire» вот-вот станет хитом номер один, но им ясно дали понять, что психопат и панк Джим Моррисон никогда не попадет в Монтерей. Так что Doors полетели на восток и отыграли один из самых определяющих концертов за всю свою карьеру.
«Мы действительно политики. Можете называть нас эротические политиканы».
«В первую очередь мы рок-н-ролльная группа, блюзовая группа, просто группа, но это не все. Концерты Doors это общественный митинг. Нас зовут, чтобы получить особый вид драматической дискуссии и индустрии развлечений. Когда мы выступаем, то принимаем участие в создании мира и празднуем это создание вместе с собравшейся публикой. Это превращается в скульптуру движущихся, готовых к бою тел. Вот политическая часть, но наша сила – это сексуальность. Мы делаем концерты сексуально политическими. Секс начинается с меня, затем выходит, чтобы приобщить к этому узкий круг музыкантов на сцене. Музыка, которую мы играем, достигает публики и взаимодействует с ней. Люди идут домой и взаимодействуют со своими реалиями. Так что вся эта секс-штука становится одним большим огненным шаром».
«Я предлагаю образы. Я воскрешаю в памяти воспоминания… свободы. Но мы можем лишь открыть двери; нам не под силу втащить людей туда».
ОГЛАВЛЕНИЕ 315
Эротические политиканы
В начале июня 1967, Doors вылетели в Нью-Йорк, где с успехом прошли посвящение благодаря серии жарких концертов, поразивших всех, кто смог достать билеты. Первый из этих концертов состоялся в воскресный вечер 11 июня в театре «Village Theater» на Второй Авеню (который сменит название на «Fillmore East» после того, как Бил Грэм купит варьете «Lower East Side» позднее в этом году). Радио «WOR-FM» праздновало свою первую годовщину, составив программу из кавалькады нарезанных в свободной форме отрывков выступлений Blues Project, Chambers Brothers, Дженис Лан… Публика сошла с ума, когда Джим Моррисон вышел на сцену. Для этого важного выступления, звук выкрутили на такую громкость, что вибрировали стены старого театра. Джим растягивал каждую паузу – новый рок-театр Антонена Арто, шаманские танцы, медовые мурлыкания: «Я не вижу ваших лиц», крики, от которых закипает кровь. Ричард Голдштейн писал: «Он прикладывает руку чашечкой к уху, словно подушку, его пухлое купидоноподобное лицо свирепеет. Он становится похожим на существо из фильмов Кеннета Энгера, затем подкрадывается к микрофону, обвивается вокруг него и дает жару».
Когда неисправный микрофон начал «заводить» звук во время «People Are Strange», Джим стал крутить микрофон, поскольку помехи начали пробиваться в трек. После шокирующего представления «The End», когда Джим кружился в танце дервишей, а группа жгла за его спиной на арабский лад, грубая публика Нью-Йорка аплодировала стоя. Некоторые из них даже вопили: «Браво», словно они были в опере.
Doors продолжили наступление следующим вечером, начав свое первое из многих выступлений в ночном клубе Стива Пола «Scene» - который станет для них последним в июне 1967 года. «Scene» был подвальным клубом, расположенным на углу 46-ой Стрит и 8-ой Авеню – кроличья нора, где обслуживали зарождавшую рок-элиту Манхэттена и приезжих английских звезд, как Пол Маккартни и Брайан Джонс. Часто поздними вечерами появлялся Джимми Хендрикс со своей гитарой и играл всю ночь. Начиная с 12 июня «Scene» заполняли фанаты Doors, возбужденные невероятными слухами о концерте в «Village Theater». Doors тужились изо всех сил. Они играли действительно громко и ускоряли ритм так, что казалось «Light My Fire» звучит быстрее, чем на официальной записи. «Soul Kitchen» и «Back Door Man» выглядели приправленными наркотическими ритмами. Во время интерлюдии «Back Door Man» Джим начал читать импровизированные стихи, превратившиеся в «Five To One», и шептать, закрыв глаза, (позднее известно, как «Code Queen») о том что был соблазнен молодой девушкой во Флориде, после школы, когда ее родителей не было дома. «Я не хотел этого делать», - повторял он ночь за ночью.
Памела Курсон прилетела в Нью-Йорк и остановилась с Джимом и группой в отеле на Западной 57-ой Стрит. Джим в это время – начало лета 1967 – создавал начало длинной поэмы, ставшей в последствии «Celebration of the Lizard», которое описывал, как сочетание театральной части и волнующего ритуала, изложенных в атмосфере иронии.
Выступления Doors в тот месяц в Нью-Йорке помогли учредить и валидизировать новое движение рок-музыки. Рок отличался от рок-н-ролла. Он был виртуозным и взрослым, предназначаясь подросткам. Рок-н-ролл был аполитичным и веселым, в то время как рок был «тяжелым» и политическим, создавая виды психической энергии, выходившей за рамки музыки к радикальным политическим взглядам и искусству. Калифорнийская база Doors была все еще провинциальной в смысле массовых коммуникаций, поэтому до того, как Doors прибыли в Нью-Йорк в этом июне, никто в национальных СМИ еще не видел рок-певца как Джим Моррисон, который в сердцах отзывается касательно загрязнения окружающей среды, как например «Во что мы превратили землю?» из секции в «When the music’s over» - к тому моменту песня еще не была записана, но являлась решающим элементом в видениях жизни группы. Экологический рок Джима Моррисона производил глубокое впечатление.
Doors прибыли в Нью-Йорк, чтобы заново вдохнуть силы в довольно небольшую группу законодателей моды, которые могли бы продвинуть своих любимцев до уровня национальной достопримечательности. Стив Пол, Глория Ставерс, Дэнни Филдс и Лилиан Роксон были крупными промоутерами, публицистами, редакторами и писателями, которые изобрели «Рок», как СМИ феномен, и им нравились Doors. (Этим циничным жителям Нью-Йорка обычно не нравились лицемерные группы из Сан-Франциско). Ключевые лица нью-йоркского FM радио, как Роско Мерцер, Джонатан Шварц, и «K» Мюррей начали добавлять треки Doors в свои плейлисты. И Doors, по сути, породили рок-критицизм своей интеллигентностью и глубиной на сцене, где обычно доминировала бездумная психоделика.
Рок пантеон – Дилан, Beatles, Rolling Stones, Beach Boys – были статистами на протяжении последних двух лет. Новый «рок-театр» Doors, добавляя теперь классическую драму в постановку, открывал новые литературные возможности для небольшой, но влиятельной группы людей, пишущих о популярной культуре. Doors так сильно вставили скептического джаз критика журнала «Life» - Альберта Гольдмэна, что он переключился с джаза на поп культуру, вознося Джима к небесам в ранних выпусках нью-йоркского журнала. На деле Джим покорил Ричарда Гольдштейна и Пола Уильямса – пара основных рок-критиков, которые писали о лидере Doors, сравнивая его с лордом Байроном и Софоклом. (Эти и другие ключевые критики уже получили в деревянных коробках «дурь», которая приходила от «Electra Records» вместе с пластинками Doors). Критики Майк Джан и Майкл Линдон оставили в «New York Times» на редкость дружественные отзывы о Doors.
Как только заработала «цитатная фабрика» Джима Моррисона, в прессе начали появляться обзоры о Doors и рок-театре, украшенные поэтическими эпиграммами, которые были заботливо сплетены Джимом, как бусы братской любви.
«Мы действительно политики. Можете называть нас эротические политиканы».
«В первую очередь мы рок-н-ролльная группа, блюзовая группа, просто группа, но это не все. Концерты Doors это общественный митинг. Нас зовут, чтобы получить особый вид драматической дискуссии и индустрии развлечений. Когда мы выступаем, то принимаем участие в создании мира и празднуем это создание вместе с собравшейся публикой. Это превращается в скульптуру движущихся, готовых к бою тел. Вот политическая часть, но наша сила – это сексуальность. Мы делаем концерты сексуально политическими. Секс начинается с меня, затем выходит, чтобы приобщить к этому узкий круг музыкантов на сцене. Музыка, которую мы играем, достигает публики и взаимодействует с ней. Люди идут домой и взаимодействуют со своими реалиями. Так что вся эта секс-штука становится одним большим огненным шаром».
«Я предлагаю образы. Я воскрешаю в памяти воспоминания… свободы. Но мы можем лишь открыть двери; нам не под силу втащить людей туда».
«Наша работа, наши выступления – это стремление к метаморфозам. Это как очистительный ритуал в алхимическом смысле. Во-первых, вам нужен период беспорядка, хаоса; возвращение к первобытной, катастрофической атмосфере. Из этого, отсеивая элементы, вы находите новое семя жизни, которое трансформирует всю вашу жизнь - все, что было для вас важным, личным, пока, наконец-то, мы надеемся, вы не поднимитесь и не объединитесь со всеми этими дуализмами и противоречиями. После, вы больше не говорите о добре и зле – лишь только о чем-то унифицированном, лишенным примесей».
Слова Джима имели смысл, даже когда он был мертвецки пьян. Изрядно набравшись, Джим невнятно произносил слова в одном из самых важных интервью с нервным, запуганным Ричардом Голдштейном. «Видишь ли, шаман… он был человеком, который отравлял себя. Видишь ли, он был вероятно уже… не обыкновенной личностью. И он вводил себя в транс с помощью танцев, вращений, алкоголя, наркотиков – да по сути не важно. Затем он отправлялся в ментальный трип и… э-э-э… описывал свое путешествие всему племени». Все, кто слышал это, понимали: Джим говорит, что Doors это больше, чем сцена, больше, чем рок-группа. Джим подавал сигнал и вся линия принимающих, состоящая из зарождающейся рок-культуры, уверенно ловила мяч. Спустя два года, когда Джима спросили о маркетинговом значении фразы «Эротические политиканы», а так же о других почти копирайтинговых фразах, он ответил: «Я был осведомлен о национальных СМИ, пока рос. Репортеры наблюдали за нашей семьей, поэтому я начал изучать их. Так я узнал, как они действуют, узнал об их подходах. Когда я занялся музыкой, мне было важно сохранить наше место в мире, поэтому я превратился в «ключ для настройки рояля» - я просто инстинктивно знал, как это делать. Нужны были крылатые фразы, цитаты, которые можно было бы использовать в заголовках, что-то, на чем могли бы базироваться статьи, чтобы получить незамедлительный отклик. «Эротические политиканы» относится к тому роду терминов, которые имеют смысл, но их невозможно объяснить. Если бы я попытался объяснить, что эта фраза значит для меня, то она бы потеряла силу крылатой фразы».
Джим постоянно опаздывал на концерты Doors, но постоянно заранее приходил на шоу Стива Пола «Noo Yawk» в клубе «Scene». Он говорил Денсмору, что эти представления кажутся ему забавными, особенно болтовня Стива. «Scene» был клубом, в котором Джим чувствовал, можно задержаться, но что-то не срослось.
Джимми Хендрикс пришел посмотреть Doors 14 июня. Несколько дней спустя он и его огненная гитара войдут в историю в Монтерее. Пол Ньюман встретился с Джимом по поводу написания песни для фильма «Рейчел, Рейчел». (Этого не случилось). Тайни Тим – трагический, странный музыкант, играющий на укулеле (настоящее имя Герберт Хаури), часто выступал в вечернем шоу Джонни Карсона, и не раз открывал выступления Doors в «Scene», и Джим даже предложил ему сделать кавер на песню «People Are Strange». (Этого тоже не случилось). Как-то вечером во время исполнения песни «Light My Fire» Джим снова начал крутить микрофон, словно лассо. Однажды он не попал в в ударный ритм песни. Один из менеджеров Doors - Ашер Данн, схватил Джима, пытаясь заставить его остановиться, и Джим ударил его, разбив ему лицо. Затем они сцепились, повалившись на пол, и шоу было прервано.
«Light My Fire» к тому времени стала уже колоссом, постоянно мелькая на радио. Когда Doors хотели приобрести билеты на Butterfield Band, выступающих в Центральном парке, им посоветовали идти туда порознь, чтобы толпа не доставала их. (Они настояли на том, чтобы идти, как группа, но на них не обратили особенного внимания). Теперь Джим чаще отделялся от группы, совершая долгие, уединенные прогулки по пустым улицам Нижнего Манхэттена. Как-то вечером Пол Ротшильд и рекламный агент «Electra Records» Дэнни Филдс взяли Джима на поздний ужин в знаменитую тайную комнату ночного клуба «Max’s Kansas City» на юге Парк-Авеню – центр хипстеров Манхэттена. В музыкальных автоматах постоянно крутили «Light My Fire», но никто – артисты, модели, музыканты, дилеры, работяги – не замечал, как Джим расхаживает среди них в своих кожаных штанах. (Это было клише, характеризующее агрессивных гомосексуалистов, обитавших на Кристофер-Стрит в Западном Виллидж каждую ночь). Друзья Пола и Дэнни подходили к их столику, но Джим отказывался говорить с кем-либо в клубе всю ночь – лаконичное притворство, которое могло быть неверно истолковано зарезервировавшими свои столики посетителями, как понимание своей славы. Другим вечером группа и несколько их друзей отправились в Китайский квартал, чтобы перекусить. Вокруг них были шутники и чудаки. Внезапно Джим прекратил есть и маразматично улыбнулся Робби Кригеру, который громко чавкал на другой стороне стола.
«Джим, что ты делаешь?» - спросила его Памела.
«Все замерли и смотрим на Робби», - сказал Джим.
Прошла минута, все улыбались.
Пэм: «Джим, зачем мы это сделали?»
«Я хотел посмотреть… перестанет ли он жевать… оставив рот открытым, а затем улыбнется ли нам с открытым ртом».
Кригер не обращал внимания на шпильки Джима. Он написал «Light My Fire», и уже слышал, что Джим ненавидит его за это и никогда не простит. Робби улыбнулся в ответ с открытым ртом, набитым непрожеванной пищей. Все рассмеялись. Джим лишь качнул головой, потому что у него был пунктик касательно манер за столом.
Все замечали, что Джиму не нравится, когда Памела находится рядом. С успехом «Light My Fire», входящей в десятку лучших песен, все, о чем могла говорить Пэм, была покупка для нее Джимом собственного дома. Она много капризничала, требовала, чтобы Джим уделял ей все свое внимание, была патологически застенчива на публике и даже начала издеваться над группой, считая, что они не стоят сравнения с Джимом – поэтом и кинематографистом от бога. Никто не придавал этому особенного значения, но когда в середине месяца Памела вернулась в Лос-Анджелес, у всех просто гора упала с плеч. Стив Пол закрыл «Scene» на неделю, пока продолжался фестиваль в Монтерее, поэтому Джим попытался дозвониться до своей подруги Нико, чтобы устроить что-то вроде грандиозной тевтонской встречи, но ему сказали, что она уехала на халяву в Монтерей с Брайаном Джонсом. Джим впал из-за этого в депрессию и пил намного больше, чем обычно, когда Doors отправились на Лонг-Айленд, чтобы выступить в «Action House» в пятницу 16 июня.
«Action House» был унылым танцевальным клубом на Лонг-Бич. Они прибыли туда в четыре и находились до восьми. Джим спешно опрокинул дюжину стопок «V.O.» (канадское виски Seagram’s V.O.), и продолжал пить на протяжении всего шоу. Выступление Doors закончилось, когда Бил Сиддонс (который работал в качестве технического менеджера группы во время туров, выгадывая время между семестрами в Университете штата Калифорния, пока не был нанят на полную ставку в качестве «напуганного до смерти» дорожного менеджера Doors) не утащил Джима со сцены, когда тот пытался расстегнуть ширинку своих узких виниловых штанов перед готовой вспыхнуть толпой душного клуба. За сценой Джон Денсмор объявил, что уходит из группы: «Хватит с меня этого дерьма! Я еду домой! Не могу больше этим заниматься». Никто не отнесся к этому серьезно. Doors были для Денсмора всем, что у него есть. Они все зависели от Джима, который находился в капкане того, что доктор Фрейд определял как «враждебная зависимость». В общем, они все были в жопе, и все это понимали.
На следующий день, в субботу, Джим начал пить еще днем и к моменту, когда нужно было начинать шоу, находился в ступоре. Когда Doors подошли к «Back Door Man», которая обычно приводила Джима в чувство, даже если он был пьяным в говно, Джим начал рыгать в микрофон, а затем впал в алкогольную кому и его пришлось уносить со сцены. Это было самое короткое выступление Doors из известных. Билл Сиддонс позднее спросил бармена, сколько всего рюмок выпил Джим перед тем, как начал выступать. «Двадцать шесть», - сказал бармен. Рекордом в «Action House» было двадцать одна стопка. На следующий день трое из Doors погрузили инструмент в арендованный микроавтобус «Фольксваген» и приготовились к поездке в Филадельфию, где должно было пройти их ночное шоу. Они не могли привести Джима в чувство, который вырубился прямо в своей кожаной одежде, после вчерашнего выступления. Так что они отвели его в микроавтобус, уложили между органом и усилителями, где он снова отрубился. Джим очнулся, лишь когда группа добралась до филадельфийского муниципалитета и начала выгружать из микроавтобуса инструменты. Но в ту ночь Джим был просто гениален. В маленький зал на Северной Маркет-Стрит было продано не больше тысячи билетов, но Doors отжигали на полную. Финал «The End» выдался настолько впечатляющим, что публика сидела пораженная на своих местах еще полчаса после того, как ушли Doors, взволнованные и истощенные спиритическим публичным сеансом, частью которого они стали. Невозможно было предугадать, провалит Джим представление или превратит в шедевр.
Через всю страну, в калифорнийской пустыне недалеко от Палм-Спрингс бесновался Фрэнк Синатра. Спустя годы, лакей Синатры говорил, что Фрэнк негодовал в то лето каждый раз, когда по радио крутили «Light My Fire», потому что вкрадчивый, чувственный голос Джима Моррисона был наглым плагиатом его собственного стиля. «Нам следует устроить этому парню несчастный случай», - предположительно говорил Синатра.
Крик Джима Моррисона «Подожжем эту ночь!» - призыв к бунту – разносился по всей стране пятидесяти тысячами ватт АМ радиостанций, в то время как «Light My Fire» стал хитом номер один к третьей недели июля 1967 года. (Жак Хольцман: «Это первый сингл «Electra Records», мой первый сингл».) Doors были вместе уже на протяжении двух лет.
ОГЛАВЛЕНИЕ 315
Лето любви
Когда Doors вернулись в Нью-Йорк, им пришлось выслушивать истории о том, что происходило в Монтерее от тех, кто вернулся оттуда. Доминировала группа Who. Богом был Хендрикс. Отис Реддинг затмил белых парней. Doors утешали себя: группы Cream и Traffic тоже не были приглашены. (Да и два года спустя Doors пригласят в «Woodstock», опасаясь, как бы Джим не снял публично свои штаны. Как выяснится, половина аудитории будет обнаженной).
С 19 июня по 1 июля Doors каждый вечер играли в «Scene». Джим выдавал чувственные, оставляющие глубокое впечатление выступления. (Как-то вечером Хаулин Вулф к изумлению и шоку Doors разделил с ними счет). Группа играла крепкий хард-рок, с «Light My Fire», сгоравшей в джаз-горячке. Джим встречался с симпатичной, немного старше его портнихой, у которой был магазин в Ист-Виллидж. Они ужинали вместе и ходили в кино несколько раз. Джим предпочитал разговорам книгу. Она говорит, что они даже почти не занимались любовью, потому что в ее тесной квартире на 4-ой Стрит недалеко от Авеню А было слишком жарко. Джим дал ей немного налички, потому что дела у нее в начале этого лета 1967-го года шли не важно.
30 июня, незадолго до концерта в «Scene» Doors посмотрели выступление в Центральном парке группы Charles Lloyd Quartet с Китом Джарретом за клавишными. Это была первая джаз-группа, которая продала миллион копий своего альбома (Forest Flower), и даже Джим, не являясь явным любителем джаза, сидел на входе, наблюдая за неземным взаимодействием группы.
Стив Пол любил Doors. Они много работали, собирали в «Scene» самую большую аудиторию в истории клуба, к тому же Джим всегда уважительно относился к Полу, и последнему это нравилось. («Scene» постоянно подвергался давлению и вымогательствам со стороны различных мафиозных группировок). Когда Doors закончили свои выступления в клубе, Стив Пол закатил для них вечеринку, вытащив ящик шампанского. Джим Моррисон, уединившись с Нико, нашел презерватив, надул его и запустил. Он пролетел через всю комнату и приземлился в стакан к Ингрид Суперстар, готовившейся заменить место Нико на небосклоне Уорхола, как это сделала год назад сама Нико, узурпировав роль платиновой музы Уорхола у Эди Седжвик. После Джим привел Нико в дешевый отель «Great Northern», где остановилась группа. Денсмор позднее писал: «Я никогда еще не слышал такого грохота. Звучало это так, словно они пытаются выбить друг из друга дерьмо. Я был взволнован, но так и не осмелился никогда спросить, что там случилось».
Июль 1967. С образом Джима Моррисона, ставшим даже более популярным, чем «Light My Fire», которая боролась с песнями «Up, Up and Away» и «Windy» за право заполнить разряженную атмосферу вершин американских чартов, Doors истощали себя постоянными путешествиями, играя по всей южной Калифорнии на протяжении всего Западного побережья. Альбом Beatles «Sgt. Pepper» все еще господствовал в музыкальной среде, но продажи «Light My Fire» превосходили продажи нового сингла Beatles «With a Little Help From My Friend». На фоне битловских фанатов, Doors впервые подверглись нападению девочек-подростков в Сан-Диего, после исполнения «The End», ставшей причиной неистовых оваций на стадионе «Balboa Stadium». В Санта-Клара Джим вставил секцию «Names of the Kingdom» из «Celebration of the Lizard» в импровизированное окно в «Back Door Man». Он так же поместил впервые сюрреалистическую последовательность «Stop the Car, I’m Getting Out» в «The End». Позднее, он построит драму из «Get Together One More Time», которую будет разрабатывать как часть «Five to One».
Окленд. Сан-Хосе. Анахайм – часто с Jefferson Airplane. Грейс Слик продолжала делать скетчи Джима. «The West is the Best» пел Джим охрипшим от криков голосом. Исполнив несколько песен, Джим часто прерывал выступление и общался с публикой перед сценой, иногда обмениваясь хамскими оскорблениями с критиканами. «Да? Правда?» «Зачем же тогда ты пришел?» «Давно не можешь просраться?» (Это всегда вызывало смех). «Может, пойдешь и вставишь сам себе?» Если толпа перед ним начинала тупить, то он стряхивал на них пепел своей дымящейся сигареты.
Национальный телевизионный дебют Doors состоялся 22 июля появлением на летнем еженедельном выпуске «American Bandstand», идущим в цвете по «ABC». Джим смотрел дневные выпуски этой программы все старшие классы, когда Чабби Чекер и Фрэнки Авалон были последним писком моды. Камеры задерживались на Джиме, одетом в черное, с длинными баками вдоль щек, пока Doors имитировали, что играют прозрачный «Crystal Ship». Затем появился Дик Кларк и взял у Джима интервью.
Кларк: «Люди, кажется, думают, что вы приехали из Сан-Франциско. Это так?»
Джим: «А-а… нет. Вообще-то мы собрались в Лос-Анджелесе. Но много выступаем и в Сан-Франциско».
Кларк: «Но этому должно быть объяснение. Почему в Сан-Франциско происходит так много всего?»
Джим: «Запад лучший».
Кларк: «Как насчет нового альбома? Каким будет название?»
Джим: «Я думаю, он будет называться Strange Days».
Кларк: «Ладно, все ясно… Мы подожжем весь музыкальный бизнес. Дамы и господа – Doors!».
Джим пел под фанеру лучшие песни, закрывая глаза, пафосно, почти, как актер, в то время как другие участники группы за его спиной выглядели обеспокоенными дилетантами. Мало кто увидел летнее шоу «Bandstand», показанное в субботу в час тридцать по восточному времени, но это подготовило Doors к live выступлению на шоу Эда Салливана два месяца спустя.
23 и 24 июля Doors отыграли в Сиэтле два своих самых лучших выступления. В атмосфере абсолютного почитания они исполнили многое из ранее не представленного материала «Strange Days». Даже настройка ими инструментов встречалась с благоговейным молчанием на протяжении двух вечеров. Джим держал себя в руках и явил свету новую часть «Lizard», вызвав неистовые аплодисменты. Будущий комичный писатель Том Роббинс, пишущий для андеграунд-еженедельника «Helix», был одним из молодых жителей Сиэтла, которые шатаясь шли домой из «Eagles Auditorium», ошалевшие и пораженные, после первого появления Doors. Роббинс превзошел сам себя: «Doors. Их стиль похож на скороспелый куннилингус, недавнее отцеубийство, время позднего завтрака в Эверглейдс (заболоченная низменность на юге Флориды), кровяную колбасу Шварцвальд (горный массив на юго-западе Германии) на заряженном электричеством хлебе, уровень Жана Жане, артистов на баррикадах, Эдгара Алана По, тонущего в своей ванне, Убийству младенцев (по Евангелие), тарантелле сатиров, языческой убывающей луны Лос-Анджелеса… Джим Моррисон – волнительная комбинация ангела в благодати и собаки во время течки… Doors – музыкальные хищники в землях музыкальных вегетарианцев… Крики Doors в темный зал, о том, что все мы в андеграунде, шепчут нежно в наших сердцах: Нам нужен мир, и он нужен нам… СЕЙЧАС!»
Крик Джима Моррисона «Подожжем эту ночь!» - призыв к бунту – разносился по всей стране пятидесяти тысячами ватт АМ радиостанций, в то время как «Light My Fire» стал хитом номер один к третьей недели июля 1967 года. (Жак Хольцман: «Это первый сингл «Electra Records», мой первый сингл».) Doors были вместе уже на протяжении двух лет.
На последний уикенд месяца они вернулись в «Fillmore». Джим прибыл на выступление в пробковом шлеме исследователя, на полях которого было написано под трафарет люминесцентной краской «Неповторимый Моррисон». В таком виде он и предстал перед Биллом Грэмом, извиняясь за то, что в прошлом месяце едва не разбил ему голову. Неделю спустя кто-то украл пробковый шлем Моррисона из офиса Грэма.
Друзья Нико позднее говорили, что она действительно отдала Джиму свое сердце. Она любила его с яростью львицы, и это пугало даже ее саму. Он возил ее на машине с орущими песнями «Light My Fire» и «Respect» Ареты Франклин в не дающую ему покоя пустыню – индийские каньоны в окрестностях Палм-Спрингс, национальный парк «Joshua Tree», Долина Смерти – где они вместе принимали кислоту пару раз. Когда Джим рассказал о девушке из прошлого, в которую был влюблен, Нико выкрасила свои коронные белые прямые волосы в блестящий нежно-красный цвет. «У него была некая форма фетиша на распутных девиц с рыжими волосами, - вспоминала Нико. – Ну, вы знаете этих ирландских девок?» (Нико пользовалась привлекательным английским сленгом). «Он был первым мужчиной, в которого я влюбилась. Мои чувства были такими сильными, что спустя некоторое время я выкрасилась в рыжий цвет. Я хотела порадовать его. Это было глупо, да? Словно подросток или что-то в этом роде». Когда Джим увидел ее рыжей, позднее говорила Нико, он заплакал. Она предложила ему пожениться. Он смеялся так сильно, что упал со стула. За этот смех Нико ударила его. «Мы ударили друг друга, потому что были пьяны, и нас веселила вся эта шумиха, - говорила Нико. – Мы занимались любовью всегда нежно. Понимаете? Это была полная противоположность тому, что у меня было с Брайаном Джонсом. Я относилась к Джиму, как к своему брату и надеялась, что мы будем расти с ним вместе».
ОГЛАВЛЕНИЕ 316
Жеребец в черной коже
В течение лета 1967 года Doors, подстегиваемые Джимом, решили снять документальный фильм о рок-н-ролле. Потрясенные еженощной атмосферой фанатской суматохи и восхищения, что разворачивались перед ними, группа понимала, что все эти Босх-подобные образы должны быть задокументированны. Поэтому Doors достали пару 16-мм. камер и наняли Пола Феррару, сокурсника Джима по «UCLA», в качестве оператора в съемочной группе, которая должна была сопровождать Doors на протяжении года в их магматическом турне по Америке. Отснятые материалы о том, как Джим купается в калифорнийской реке с друзьями и поднимается среди скал, датируются тем временем. Примерно тогда же Джим заказал кожаный костюм у своего друга и собутыльника Дженьюари Дженсена, который будет шить дорогие тряпки для хиппи. «Я сделал много для него сценических костюмов, - говорил спустя годы Дженсен во время интервью Фрэнку Лисандро. – Джим хотел что-нибудь из кожи, но то, что было в продаже, ему не нравилось, напоминая линолеум». У Джима так же был кожаный костюм, сделанный для него Миранди Бэбитс – без ширинки, наподобие штанов матросов. Кожаная одежда активных гомосексуалистов будет определять общественный образ Джима на протяжении следующего года, пока он не откажется от нее в 1968-ом году.
В августе 1967, между концертами на двух побережьях, Джим оставит Памелу Курсон и с головой окунется в чувственное возрождение своей связи с Нико. Немецкая секс-бомба и аванград-наложница оставалась в «Castle» Джона Филипса в Лос Фелис, пытаясь написать песни для своего первого сольного альбома в «Electra Records». Она так же стала одной из звезд в фильме Уорхола «Девушки из Челси», которому предстояло дебютировать в Лос-Анджелесе.
Джиму нравился вульгарный немецкий акцент Нико, ее спокойствие, рок-оперная вагнерианская аура, и он с уважением относился к ее связям с Федерико Феллини. Она так же позволяла Джиму делать все, что он хочет с ней. Нико была на два дюйма (5 см.) выше Джима, даже шире его в плечах. Он говорил ей, что она первая девушка, родившая ребенка, с которой он занимался любовью. Когда она сидела на его лице, эта поза ей особенно нравилась, то он почти тонул в ее губах и мехе – как-то так Джим говорил друзьям. Нико была физически крепкой, чуть старше Джима и, возможно, чуть безумнее. Она была так же чрезвычайно интеллигентной и все еще носила затемненные очки, подаренные Брайаном Джонсом, когда они веселились в Монтерее. Джим настоял, чтобы Нико рассказала ему все, что Брайан когда-либо говорил ей. Нико настояла, чтобы Джим научил ее писать песни. Друзья Нико позднее говорили, что она действительно отдала Джиму свое сердце. Она любила его с яростью львицы, и это пугало даже ее саму. Он возил ее на машине с орущими песнями «Light My Fire» и «Respect» Ареты Франклин в не дающую ему покоя пустыню – индийские каньоны в окрестностях Палм-Спрингс, национальный парк «Joshua Tree», Долина Смерти – где они вместе принимали кислоту пару раз. Когда Джим рассказал о девушке из прошлого, в которую был влюблен, Нико выкрасила свои коронные белые прямые волосы в блестящий нежно-красный цвет. «У него была некая форма фетиша на распутных девиц с рыжими волосами, - вспоминала Нико. – Ну, вы знаете этих ирландских девок?» (Нико пользовалась привлекательным английским сленгом). «Он был первым мужчиной, в которого я влюбилась. Мои чувства были такими сильными, что спустя некоторое время я выкрасилась в рыжий цвет. Я хотела порадовать его. Это было глупо, да? Словно подросток или что-то в этом роде». Когда Джим увидел ее рыжей, позднее говорила Нико, он заплакал. Она предложила ему пожениться. Он смеялся так сильно, что упал со стула. За этот смех Нико ударила его. «Мы ударили друг друга, потому что были пьяны, и нас веселила вся эта шумиха, - говорила Нико. – Мы занимались любовью всегда нежно. Понимаете? Это была полная противоположность тому, что у меня было с Брайаном Джонсом. Я относилась к Джиму, как к своему брату и надеялась, что мы будем расти с ним вместе». Нико помнит, как они смотрели вечерами вместе с Джимом ТВ-новости. Партия Черных пантер в Окленде устроила публичный показ своих обрезов и ружей. (Из пяти тысяч Пантер двадцать восемь были убиты полицией и шестьдесят пять ранены. Пантеры предоставили более двух тысяч бесплатных завтраков, чтобы накормить голодных школьников).
Число убитых во Вьетнаме продолжало расти, а на фоне был рев вертолетов, зверские бесчинства и дерьмовая пропаганда. Джим объяснял Нико, что Америка стала адом. Скоро начнется черт знает что. Грядут странные дни. Стихи, над которыми работали любовники, стали частью замечательного альбома Нико «Marble Index», вышедшего в 1968 году. Названия его песен имели неоспоримое эхо сотрудничества с Джимом: «Lawn of Downs» (Поляна рассветов), «Frozen Warnings» (Застывшие предупреждения), «Evening of Light» (Вечер света). Нико чувствовала неуверенность, поскольку всегда пела песни других и писала тексты на чужом языке. «Джим разрешил мне стать писателем, - скажет она позже. – Он сказал, что разрешает мне писать стихи и слагать песни. Мой брат по духу верил, что я могу это сделать. Он давал мне свою власть. Его песня (Light My Fire) была самой популярной в Америке». Джим никогда не упоминал о Нико в своих дошедших до нас дневниках, но его часто видели в «Castle» - иногда обнаженным, балансирующим на парапете над бассейном в летнюю ночь. Внизу, другие посетители замка – Деннис Хоппер, Питер Фонда, сценарист Терри Саутерн – нюхали горы высококачественного кокаина и делали наметки сценария, который ляжет в основу «Беспечный ездок». Эта ультра хиповая, пост-бит клика относилась к Джиму Моррисону, как к вульгарному тупице из-за его скандальной известности, нарциссизма, эксцентричных кожаных штанов и карикатурной застенчивости. Их так же бесило, что он трахает сладострастную Нико. Но, по меньшей мере, один из представителей хипстеров, зависавших в замке, поэт и драматург Майкл Макклур, работавший над новеллой о кокаиновом дилере, удосужился поговорить с Джимом. Для Моррисона это значило очень многое. Он пригласил Макклура посетить их студию, когда Doors снова начнут запись. И так, Джим и Нико собачились, прелюбодействуя, как одержимые и избивая друг друга до синяков. Пэм не видела Джима целый месяц. Она возмущалась касательно устроенной ей Джимом публичной расплаты и отказывалась мириться с унижением. Вообще-то она и сама завела роман с одним из друзей Джима, не возражая, чтобы это переросло в сплетни, но не больше, чем сплетни о ее связи с Джоном Филипом Ло. Это было важно, поскольку Ло – вторая звезда после Джейн Фонды в комедийно-фантастическом фильме Роже Вадима 1967 года «Барбарелла», считался секс-симоволовом. Позднее Ло рьяно отрицал сексуальную связь с Памелой Курсон, описывая свои отношения с ней – он знал Пэм через ее сестру Джуди, - как несколько свиданий за ужином, да желание Пэм привлечь к себе внимание Джима Моррисона. Пылкая связь Моррисона с Нико продлилась чуть дольше нескольких недель и рухнула истощенной. Джим вернулся к Памеле, как и всегда. Нико выкрасила свои волосы в ярко-рыжий цвет.
В это время Doors полетели на восток. Джим напился и так шумел в секции первого класса, что пилот был вынужден лично поговорить с ним. В ответ на это, Джим вытянулся по стойке смирно и крикнул: «Да, сэр!» Затем отдал честь, сел на кресло и отрубился. Денсмор: «Иногда мне казалось, что я заперт на борту самолета с психом».
9-го августа они играли в «Hampton Beach Casino» в Нью-Хэмпшире. Это было выдающееся сольное выступление, заставившее публику затаить дыхание и не верить в то, что они увидели – Джим Моррисон во всем своем Эдиповом, анархичном неистовстве. На протяжении следующих двух вечеров Doors играли в «Crosstown Bus» - новый бостонский клуб, который прикрыли копы сразу после неспокойных выступлений Doors, где Джим сосал из бутылки виски «Southern Comfort» прямо на сцене и играл, словно принц Гамлет с эрекцией. (Днем, между выступлениями, Джим посетил тихий Кембриджский «Гарвард Ярд» под присмотром исполнительно продюсера «Electra» Стива Харриса, где редактировал «Celebration of the Lizard» в сером журнале). Затем Doors вернулись в Нью-Йорк, где отыграли много катастрофических концертов, пошатнувших их карьеру. Пол Саймон увидел молодого поэта, когда Doors были первым номером. Жак Хольцман сказал Саймону, что Doors станут величайшей американской группой. Вот почему Саймон – к тому времени уже ветеран музыкального шоу-бизнеса, лично выбрал Doors, чтобы они открывали домашнее выступление Саймона и Гарфанкела в Квинсе на стадионе «Forest Hills Tennis Stadium». В 1967 Пол Саймон и Арт Гарфанкел окажутся на вершине чартов фолк-рок сцены. Их песня «Mrs. Robinson» станет главным саундтреком в величайшем фильме года «Выпускник». Они действительно были из Квинса, и публика, которая поддерживала их, была печально известна своей жесткостью. «Forest Hills» освистал Боба Дилана, когда тот проводил «электро-эксперименты» двумя годами ранее. Пару месяцев назад они освистали Jimi Hendrix Experience, заставив их уйти со сцены, когда они рискнули выступить на разогреве у Monkees – группы, которая выступала лишь на ТВ. Джим Моррисон вел себя резко, агрессивно, когда прибыл в «Forest Hill», отказываясь вступать с кем-либо в контакт или подписывать копии своего альбома. Он повел себя грубо с Полом Саймоном, когда тот попытался заговорить с Doors за сценой, где царил хаос, потому что инструменты Doors привезли с опозданием, и Билл Сиддонс возился с барабанами, усилителями и органом в то время как десять тысяч человек ждали, чтобы услышать Doors. Напряжение нарастало, Джим пил.
Затем пришло время выступать.
«Дамы и господа! Из Лос-Анджелеса, Калифорния – Doors!»
Жидкие аплодисменты сменились тишиной. Пока группа настраивала инструменты, Джим пристально вглядывался в толпу, обеспокоенный, что нужно выступать в летних, вечерних сумерках. «Ну, вот и все!» - завопил Джим, когда Doors врезались в «Break On Through». Слабые аплодисменты. «Back Door Man». Хлопали в ладоши отдельные люди, в то время как остальная толпа с нетерпением ждала «Feeling Groovy» Саймона и Гарфанкела, а так же другие любимые гармоничные песенки S&G. «Light My Fire» все еще была первым номером, и Doors бойко взялись за дело. Это немного зацепило публику. После мрачной постановки «The End» люди толпой повалили в туалет. Джим разозлился, давая выход своему презрению и страху, бросил микрофон и заорал что есть силы, не останавливаясь больше минуты, в то время как люди продолжали уходить. Затем Джим поклонился, сказал: спасибо, и группа ушла полностью деморализованной.
«Мы были в аду, - скажет позднее Рэй. – Это было ужасное выступление. Джим сказал, что никогда прежде не видел такой отвратительной аудитории». Позднее в этот вечер Саймон упрекнул зрителей за их отношение к Doors, говоря, что музыкальный бизнес и так достаточно жестко обходится с молодыми музыкантами. К тому времени Doors уже вернулись в свой отель недалеко от центра города. Джим напился до бессознательного состояния в соседском ирландском баре «Blarney Stone». Исполнительные менеджеры «Electra» были в экстазе, когда «Light My Fire» достигла первого места и держалась там три недели кряду. На следующий вечер они закатили для Doors вечеринку в винном погребе отеля «Delmonico» на Парк-Авеню, где группа получила в награду золотой диск и пластину победителей «Горячей сотни» от «Billboard». Были приглашены все друзья группы в Нью-Йорке, пресса и представители радио. К всеобщему удивлению, Джим прибыл в белой рубашке и галстуке, которые были надеты под его кожаным костюмом. Он был трезв, гладко выбрит, и выглядел просто невероятно со своими кудрявыми темными волосами, спадающими вдоль словно высеченных из камня скул на плечи. На этот раз он выглядел, как и в гламурных журналах, где были помещены его фотографии. Все женщины замолчали, когда Джим вошел. Щелкали фотовспышки, делая фотографии для серьезных журналов и желтой прессы: весь персонал «Electra Records» и каждый ди-джей на Манхэттене считали себя обязанными сфотографироваться с Джимом. Он присоединился к Энди Уорхолу и его антуражу на большой полукруглой банкетке в задней части помещения, окруженной полками с коллекцией вин. Уорхол был в своем мутном, фальшиво-простодушном образе. Он дал Джиму большой контейнер, перевязанный лентой в честь праздновавшегося события. «Ну, э… спасибо, Энди», - сказал Джим чванливо грубым баритоном, доставая подарок из коробки. Это была репродукция античной трубки с номеронабирателем, современной главной частью и «золотым» наборным диском. Телефон был уродлив. Джим рассмеялся. «Это то, что… я всегда хотел». «Ты можешь поговорить через него с богом», - прошептал Уорхол, и уорхолиты разразились хихиканьем и аплодисментами. Джим начал пить «Курвуазье», нагрузился и стал шуметь. Затем, увидев Жака Хольцмана, ускользавшего с вечеринки, следом за которым тянулся и другой управляющий персонал «Electra», Джим принял на себя обязанности хозяина, требуя официантов принести гостям еще еды, плюс штопор и бокалов ему. Он начал открывать бутылки самого дорого вина и наливать его своим друзьям, в то время как музыка Doors играла все громче, и становилось все больше пронзительного смеха и чада марихуаны. Вскоре Джим начал ходить по столам, сбивая стаканы и посуду, хватая с верхних полок более дорогие вина. Генеральный менеджер отеля вызвал полицию, которая приехала через пять минут и вышвырнула всех из подвала.
Позднее в ту ночь, когда летний дождь намочил улицы, Джим поехал в лимузине в центр города с Энди Уорхолом, Дэнни Филдсом, Робби Кригером и своей новой подругой Линн Верес (танцовщица из Джерси, которая уже видела Джима ранее в этом году). Они направлялись в квартиру Жака Хольцмана, чтобы послушать новые треки Doors. На красный в Ист-Виллидж Джим опустил электрическое стекло лимузина и поманил беспризорного хиппи. «Эй, приятель, это тебе», - сказал он и протянул ему вульгарный телефон в розово-полосатой коробке. Уорхол не сказал ни слова, лишь смотрел куда-то в сторону. Когда свет светофора сменился, и лимузин помчался прочь, Джим закрыл глаза и улыбнулся.
Песни, которые Doors в конечном счете сделали в «Strange Days», можно смело назвать лучшими в их карьере, и этот альбом живет и по сей день, как один из величайших артефактов рок-движения. Но «Strange Days» имел худшие продажи, являясь коммерческим провалом, соизмеримым с диким успехом Doors. Музыка была слишком авангардной, лирика слишком жуткой, атмосфера слишком некомфортной, чтобы этот мрачный, тоскливый шедевр имел успех в конце 1967. Непринятый альбом нанес Джиму Моррисону глубокую негативную рану.
ОГЛАВЛЕНИЕ 316
5.9 Проснись!
18 августа 1967 Doors играли на катке для роллеров в Александрии, штат Вирджиния, где Джим окончил среднюю школу. (Они возглавляли список дюжины местных групп). К тому времени мать Джима пыталась связаться с ним уже несколько раз через звукозаписывающую компанию, но ей никогда не перезванивали. Младший брат Джима, Энди, позднее скажет, что их отец – адмирал Моррисон, в тайне переживал, услышав в первый раз Эдипово неистовство своего первенца. Сразу после выступления в Александрии, Doors вернулись в студию «Sunset Sound», чтобы улучшить записи восьми треков. Это было время, возрастающего давления, стресса и беспокойства в узких кругах группы. Предварительная заявка на альбом «Strange Days» составила пятьсот тысяч экземпляров – крупнейший заказ в истории лейбла. Продюсер Пол Ротшильд вернулся на борт в шляпе с круглой плоской тульей и загнутыми кверху полями, плотно скрученными косяками и разделенным на части чемоданом для нычки наркотиков. Теперь ему надлежало выпустить альбом, следовавший за «Light My Fire», но среди имевшихся материалов нервная «Electra» все еще не видела очевидного хита. Джим Моррисон и Робби Кригер находились под сильным прессингом необходимости написать новую великую песню. Они постоянно слышали, что «пресный» альбом может поставить крест на их карьере, и лишь только два этих космических кадета способны создать волнительную песню о мрачной и неизвестной Америке 1967-го - старой, свободной республике, окрашенной болью; скрытой тенденции морального отвращения ко всему; распаде, лежавшем в основе структур американского существования; беспричинном страхе перед психологическими потрясениями на суицидально-фантастическом ландшафте наркотиков и секса.
Это был вызов – работать на фоне альбома «Sgt. Pepper», который Ротшильд пытался принять, используя новые, машиноподобные звуки первых синтезаторов и сэмплеров. Он так же настоял, чтобы Doors использовали бас-гитару, сделав фон в некоторых песнях, и привел в группу Дуга Любана, участника «Clear Light», чтобы сделать более модными хард-роковые номера группы, как «Love Me Two Times». Песни, которые они в конечном счете сделали в «Strange Days», можно смело назвать лучшими в их карьере, и этот альбом живет и по сей день, как один из величайших артефактов рок-движения. Но «Strange Days» имел худшие продажи, являясь коммерческим провалом, соизмеримым с диким успехом Doors. Музыка была слишком авангардной, лирика слишком жуткой, атмосфера слишком некомфортной, чтобы этот мрачный, тоскливый шедевр имел успех в конце 1967. Непринятый альбом нанес Джиму Моррисону глубокую негативную рану. Он плохо боролся со стрессами и начал сильно забухивать в период сессии «Strange Days» в сентябре и октябре. Пол Ротшильд вспоминал: «Невозможно было понять. Никогда невозможно. То ли он станет доктором Джекилом, то ли мистером Хайдом. Будет это тихий, эрудированный умник или пьяный в стельку чокнутый пилот камикадзе. Джим, старина. Он держал нас всех за яйца, заставляя шевелиться».
Из первых трех законченных треков два были «People Are Strange» и «Unhappy Girl». Первый был написан Джимом после того, как он завалился в депрессии в дом Робби в каньоне Лорел, и они поднялись по Аппиевой дороге к месту, где открывался вид на весь Голливуд, раскинувшийся перед ними. Затем Робби ушел, оставив Джима наедине с его записной книжкой. Полчаса спустя Джим вернулся со стихами и базовой мелодией. «Unhappy Girl» с ее тюремными образами, пианинном на заднем плане и гитарой, обработанной Полом Бивером – местным экспертом moog-синтезатора «Electra Records», станет третьим синглом Doors на второй стороне пластинки «People Are Strange», когда «Electra» выпустит ее в середине сентября. Записи продолжались между концертами группы, проходившими по выходным дням, на протяжении двух следующих месяцев. «My Eyes Have Seen You» возродили из оригинального демо группы, ускорили и теперь она напоминала «Let’s Spend the Night Together» Rolling Stones с искаженным пианино и едкой гитарой, под которые Джим критиковал божественную силу телевидения. Лирика Джима приобрела новый, эмоционально кровоточащий оттенок в первом треке «Strange Days», где параноидальный беспорядок подчеркнут искаженным, машиноподобным вокалом, шипящим о спутанности сознания и бегстве. «Moonlight Drive» была тем самым романтичным убийственным трипом, который Джим озвучивал Рэю на пляже в 1965, обновленная волнами moog-синтезатора и экстравагантным гитарным соло. «When the Music’s Over» - песня, которую представляли только на концертах почти в течение года, получила свой финальный пятый эпизод аранжировки, начинавшийся органом Рэя, интро которого было построено на хите Херби Хэнкока «Watermelon Man». Эпизоды включали: первый – «Turn out the light/Dance of fire» в тягучем поединке рага-гитар; второй – «Cancel my subscription», где было отрицание веры в сюрреалистических образах (face in the mirror, feast of friends, снедавшие Джима) и «scream of the butterfly», название, происходящее от порно-фильма, как говорил Денсмор; третий – «What have they done to the Earth», ставший бит дуэтом для вокала и барабанов, заканчивавшийся эпохальной прокламацией: «Нам нужен этот мир, и он нужен нам… СЕЙЧАС!»; четвертый – «Persian night», ставший климатическим взрывом группы, где певец возобновляет подписку на «Возрождение» в яркой спиритической суматохе, взывая к Иисусу во имя спасения; пятый эпизод возвращается к главным темам, более мягкий и мистический, заканчивающийся оперным обвалом резкой, внезапной остановки. Это было и остается одним из величайших шедевров Doors, завершая альбом даже лучше, чем это делал «The End». Джим настоял, чтобы группа записала это живьем, отложив до завершения сессии.
По выходным Doors выступали. В Асбури-Парк штата Нью-Джерси, Джим, целиком одетый в черную кожу, исполнил «Wake Up» (Проснись) - секцию из «Celebration of the Lizard», впервые исполненную на публике, среди которой в тот момент находился восемнадцатилетний Брюс Спрингстин. Следующим вечером демонический вопль Джима – WAKE UP – в мертвой тишине всполошил Форт-Уэрт в Техасе, когда Doors вышли после коротких выступлений Box Tops, MacCoys и Electric Prunes. «Wake Up» была чистым «крюотическим театром», направляющим застывшую аудиторию из их нетрезвого торпора в состояние тревоги. По мере того, как Джим все чаще практиковал подобное, а толпа, с которой он работал, становилась все больше, ему вспоминались прочитанные в годы учебы книги Рисмена и Канетти, и он начинал подтрунивать и играть с толпой, изучая, что он может, а что нет делать с облаченными в джинсовую одежду поклонниками, готовыми платить шесть-семь долларов за то, чтобы он приехал к ним выступить. Группы Vagrants и только что объединившиеся Chambers Brothers играли следующим вечером на разогреве у Doors в манхэттенском «Village Theatre». «Electra» привлекла всех важных критиков, публицистов, подростковых журнальных редакторов и радио-ди-джеев, чтобы они освещали десять-тринадцать концертов группы в Нью-Йорке. Doors начали с «When the Music’s Over», и Джим ухватился за край занавеса, когда тот поднимался. По сигналу он отпустил руки, приземлился на ноги и издал дикий крик, открывавший вокальную часть песни. Публика поднялась на ноги и стояла так на протяжении часа. Альберт Гольдьман, делавший репортаж для «Live», ничуть не преувеличивая, назвал это «невероятным моментом». Для многих музыкальных профи, находившихся там в тот вечер, это стало определяющим моментом в их жизни. Doors перешли к «Horse Latitudes» до того, как исполнили «The End», где Джим, стоя на коленях во время части о Короле Эдипе, шептал стихи в мрачной, эксцентрично-театральной манере. Затем Джим точно рассчитал время прыжка, когда «взрывается» группа, приземлился и принял подобострастную позу посткоитального раскаяния. Затем, когда группа начала играть импровизацию, Джим начал вращать микрофон в электрическом ритуале шамана. Doors закончили вечер жарким, динамичным «Light My Fire». Аплодисменты продолжались десять минут, но на бис никто не вышел.
Как-то вечером в Нью-Йорке Джим отдыхал в комнате отеля. Промоутеры «Electra» Стив Харрис и Пол Ротшильд зависали вместе с ним. Джим был очень пьян. Он сунул руку в карман своих кожаных штанов и вытянул клочок бумаги с каракулями, где были написаны слова к новой песне «Unknown Soldier», который он протянул Полу. Затем он снова лег на кровать, сгреб мусорное ведро, проблевался, и, отрубившись, начал храпеть. Обложка нового альбома готовилась к выходу, когда Doors заявили, что они не хотят видеть на конверте для пластинки название альбома или группы. «Я ненавижу обложку нашего первого альбома, - говорил Джим писателю из «L.A. Free Press» Джону Карпентеру. – Я сказал, что не хочу, видеть там свою фотографию. Вставьте туда какую-нибудь цыпу или одуванчик, или еще какой-нибудь эскиз. Но альбом назывался «Doors», поэтому все согласились, что на обложке должны быть мы. Вот так. Это было правильно». Джим сказал главному художнику «Electra Records» - Биллу Харви, что представляет себе обложку, на которой группа сидит в комнате, в окружении тридцати собак. Харви спросил: «Почему». Джим сказал, что слова собака (dog) это анаграмма слову бог (god). В качестве компромисса группа остановилась на живописной картине карнавала. «Понимаешь, - Джим говорил Харви. – Это должно было быть как «La Strada» (фильм 1955 года «Дорога»). Дали. Группа фриков Феллини».
Обложкой стало то, что Бродский снял поздним утром в районе частных апартаментов Старого Нью-Йорка на Сниффен Корт, недалеко от Восточной 36-ой стрит. Карлик, два акробата, жонглер и веселящийся силач. Таксист стал трубачом. Манекенщица Зазель Уаилд в воздушном шелковом кафтане была единственным ярким пятном на блекло-серой картинке, словно подчеркивая жуткость карлика. Был там и старый постер Doors на одной из стен и баннер на нем: «Strange Days». Хмурая, сюрреалистичная атмосфера обложки была необычно изощренной для поп-альбома, но соответствовала своим шокирующим мрачным карнавалом содержанию песен. Билл Харви удивился, когда Doors утвердили обложку, позволив ему успокоиться.
В финале, разгоряченный и потный под яркими прожекторами Рэй крикнул Джиму: «Давай!», и Джим, глядя в камеру, издал моррисоновский вопль, адресованный Средней Америке, не готовой услышать нечто столь пронзительное. Когда песня закончилась, в зрительном зале раздались крики и аплодисменты. Джим принял позу а-ля Марлен Дитрих – скрестил ноги и держал микрофон за плечами, словно это было копье, которое он собирается бросить. Известный своими рукопожатиями с Rolling Stones, Beatles и Элвисом Пресли Эд Салливан стоял угрюмый на краю сцены и вяло аплодировал. Злой Боб Прехт завывал касательно нарушенного обещания, которое дали ему Doors. Рэй сказал ему, что это было случайностью, потому что Джим, взволнованный тем, что попал к Эду Салливану, забылся и спел то, что было в оригинале. «Мы собирались подписать вас еще на шесть шоу, - сказал Прехт. – Вы, парни, нравились мистеру Салливану. Еще шесть шоу. Представляете, что это может значить для вашей карьеры?» Джиму было плевать. «Эй, чувак, - сказал он, взглядом заставляя Прехта замолчать. – Зачем нам еще шесть шоу? Мы только что поимели Эда Салливана».
ОГЛАВЛЕНИЕ 316
5.10 Крики «Пожар!» в большом городе
Сентябрь 1967. Когда восточные ветры Санта-Ана принесли обратно в Южную Калифорнию грязь и пыль пустынь, Doors записали «You’re Lost, Little Girl» - первую песню Робби Кригера, из написанных им когда-либо. Базовый трек был простым, но Кригеру никак не удавалось нормально сыграть гитарное соло, поэтому Ротшильд выгнал всех из студии, зажег несколько свечей, выключил освещение и дал Робби курнуть хорошего гашиша, после чего Кригер сыграл соло за один дубль. Ротшильд попытался наколдовать такую же атмосферу, когда пришло время петь Джиму. Он сказал, что хочет видеть Джима похожим на Фрэнка Синатру, переживающего в это время разрыв со своей женой, которая была на много лет моложе его. Пол предложил нанять для Джима проститутку, чтобы та сосала ему, пока он поет. Они привели для него девушку, но исполнительный продюсер Дэйвид Андерле заявил, что в подобном состоянии Джим не может ни петь, ни трахаться. По версии Джона Денсмора, вместо шлюхи была Памела Курсон, которая начала к тому времени посещать записи группы. Она разделась и проскользнула в комнату для записи, когда Ротшильд вырубил свет. Джим спел пол песни и остановился. «Мы услышали шуршание. Кто знает, что там происходило? … Потом мы продолжили запись».
Несколько вечеров спустя позвонили Jefferson Airplane. Они хотели присутствовать на записи. Jefferson пришли, когда Джим декламировал тягучие секвенции «Horse Latitudes», наложенные на опасный вихрь экстремального music concrete (музыка, где основой служат «натуральные» звуки) и электронного шума. «… В БЕЗМОЛВНОЙ АГОНИИ НОЗДРЕЙ… ТЩАТЕЛЬНО ОБЛАГОРОЖЕНЫ… И ЗАПЕЧАТАННЫЫЫЫ». Не считая света аппаратуры, в студии царил мрак. Пир друзей, включая Памелу Курсон и Алена Роне из школы кино в «UCLA», вопил на заднем плане после слов «Неловкость кратковременна». Рок-ветеран Грейс Слик вернулась в Сан-Франциско и сказала всем, что ее до чертиков пугают Doors.
В ночь, когда Doors, по настоянию Джима, собрались записать живьем, без наложения «When the Music’s Over», он не появился, позвонив Робби в три ночи. «У нас проблемы, - прошептал Джим. – Тебе лучше прийти». Робби приехал к Пэм, застав ее и Джима галлюцинирующими от большой дозы кислоты. Джим хотел, чтобы Робби отвез их в Гриффит-Парк, где они попытаются прийти в себя. Джим пошел к выходу, но Робби предложил ему для начала надеть штаны. Когда на рассвете Робби забросил подавленную парочку обратно домой, он напомнил Джиму, что надо прийти в студию к полудню. Джим не пришел. За ним отправили посыльных, надеясь найти в облюбованных им местных забегаловках – «Barney’s Beanery» и бар «Palm» на бульваре Санта-Моника – но его там не было. Джим и Пэм снова были под кислотой, согласно Денсмору, и притащились в дом недалеко от каньона Лорел, который снимали Джон и Робби. Джим решил, что будет забавным опорожнить переполненный мочевой пузырь в кровать Джона. Doors ждали его в студии «Sunset Sound» до полтретьего дня, но он так и не пришел. Поэтому они записали «When the Music’s Over» без него, используя в качестве певца Рэя. Когда Джим пришел во время работы на следующий день, Денсмор был настроен на ссору, требуя объяснить, где он был.
«У меня были кое-какие… личные дела».
«Какие дела?» - спросил Кригер.
«Я не собираюсь отчитываться, потому что… это личное».
Денсмор начал заводиться, но вмешался Ротшильд: «Эй, давайте сделаем хоть что-то». Джим хотел, чтобы они перезаписали песню, но группа отказалась, считая, что у них уже есть хороший дубль. Джим залупился, сказав, что если ему придется петь поверх этой записи, то он не будет знать, когда начинать. Рэй пообещал, что будет давать отмашку. Джим Моррисон подхватил «When the Music’s Over» - песню, возможно определяющую все карьеру Doors – со второго дубля.
14 сентября 1967 Doors и Jefferson Airplane записали телевизионное выступление для «CBC» в Торонто. Затем Jefferson Airplane сделали «White Rabbit», где Джим ревел «Wake Up!», и сыграли облагороженную версию «The End», исключив часть с «траханьем матери», как говорят, в соответствии с желанием группы. В тот же вечер они играли в пригороде Кливленда, собрав всего пятьсот человек в шатре, способном вместить две тысячи. «Мы никогда прежде не выступали на среднем западе, - сказал Джим кливлендской газете «Plain Dealer». – Мы не знали чего ждать». Джим вышел на сцену, увидел все те свободные места, поставил правую ногу на опору стойки микрофона, вытащил микрофон, вульгарно рыгнул пивом, улыбнулся и протянул: «Ну, похоже, нас не ждали…» Группа взорвалась песней «Soul Kitchen» и отыграла сильное короткое шоу, явившее Джима во всей красе: дикие танцы, эпические прыжки, проникновенное пение и дьявольские крики. Следующий ветреный осенний день Doors провели в нью-йоркской телестудии, подготавливая видео ряд «People Are Strange» для местного шоу Мюррэя Кауфмана. Джим пел живьем для предварительной записи, но Мюррэй снова и снова допускал ляпы на вступлении, в результате чего пришлось сделать много дублей. В итоге все это начало доставать Джима, и он сказал возрастному диск-жокею, что если тот задержит его еще, то: «Я щелкну тебя по носу». Не так много участников молодых групп говорили подобное Мюррэю.
17 сентября 1967. Пятнадцать лет назад вечернее эстрадное шоу Эда Салливана по воскресеньям на МТV было единственным, где трансляция шла вживую, в отличие от остальных записанных заранее передач. Салливан дал начало национальной карьере Элвиса Пресли в 1956, и сделал нечто подобное для Beatles в 1964. Девятью месяцами ранее, в январе 1967, пуританин Эд Салливан успешно цензурировал Rolling Stones, принудив Мика Джаггера изменить строчку «Давай проведем ночь вместе» на «Давай побудем вместе». Дэрек Тейлор – новый рекламный агент Doors, вежливый лондонец, который сотрудничал с Beatles, предупреждал их, что Салливан может диктовать свои условия, потому что одно лишь выступление на его шоу может собрать аудиторию в семнадцать миллионов зрителей. Если перейти ему дорогу, то можно больше никогда не попасть на подобное шоу. Doors согласились принять участие в программе Салливана, но условились, что во время выступления за аудио-котроллером будут их люди – Ротшильд и Ботник.
Дата: 2019-05-28, просмотров: 277.
