Летописцы Сансет-Стрип в большинстве своем соглашаются, что весна 1966-го была кульминационным моментом на всех сценах. Love выступали в «Whiskey», Iron Butterfly в «Galaxy». Rhinoceros были в «Three Experience». Doors в «London Fog». Музыкант Джимми Гринспун из Three Dog Night вспоминает: «Поздней ночью, после выступлений мы зависали в «Cantor’s Deli» на Фэирфакс – каждый фрик и бэнд в городе, люди Заппы, все группы, Byrds, Seeds, Turtles, Buffalo Springfield, Kaledoscope, Daily Flash, Sons of Adam. Если приходили Фил Спектор или Брайан Уилсон, то их встречали стоя аплодисментами. Моррисон держался в стороне ото всего этого, потому что он был чертовски симпатичным. И если он хотел, то мог наделать много шума. Но даже в таком случае он своими большими глазами и таинственной улыбкой уже притягивал к себе подающих надежды молоденьких и мрачных поэтесс, маленьких потерянных бродяг».
Примерно в первый месяц выступлений Doors в «London Fog», жутко красивая рыжеволосая девушка вошла в бар как-то ночью и села за стол, чтобы послушать группу. Ее звали Памела Курсон, ей было девятнадцать лет и именно она станет нераздельной частью легенды Джима Моррисона.
Пэм Курсон была сногсшибательной. Она была миниатюрной, примерно 5 футов 2 дюйма (158 см), с прекрасными золотисто-каштановыми волосами с пробором по центру, худая, с небольшой грудью и улыбкой округа Орандж, усиленной белыми зубами и высокими кельтскими скулами. (Шато де Курсон находится в тридцати милях от Парижа). У Пэм была молочная, почти прозрачная кожа, с небольшими вкраплениями коричневых веснушек и спокойные, умиротворенные выразительные зеленые глаза. Она была ярким американским архетипом, живым воплощением мифической калифорнийской девушки Брайана Уилсона с аурой принцессы хиппи или неземной лесной феи. Ее одежда была модной, даже опережала время: мини юбка и сорочка из экзотических тканей с украшениями туземцев или оп-арт нашивками, на ногах сандалии или высокие ботинки. Ее утонченность, внешняя хрупкость и видимая ранимость требовали от мужчин, которые были рядом, заботиться о ней и защищать. Вероятно железная воля Памелы Курсон, ее бунтарские замашки, глубокое расстройство психики и доминирующая личность сыскали много врагов в окружении Doors, когда она окончательно связала свою судьбу с Джимом Моррисоном и тщетно пыталась контролировать его жизнь.
Джон Денсмор увидел ее первой. Она бродила с подругой по Стрип и зашла в бар. После первого выступления Doors, Джон подсел за столик Памелы и начал болтать с ней. Джим подошел к бару и взял пива. Второе выступление: Джиму пришлось упрашивать Джона вернуться на сцену. «Джон? Где ты, черт возьми? Давай, тащи сюда свою задницу, парень». Перед закрытием Джон пытался отыскать Пэм, но она ушла. Правда, через два дня они с подругой вернулись. Джон опять начал обрабатывать ее, но перед закрытием она снова ушла.
Вероятно, Джим и Пэм встретились на вечеринке в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса в середине недели несколько дней спустя. Она была весела и по-видимому с другим мужчиной. Джим вертелся возле нее, но она даже не смотрела на него. Друг Джима Дженьюари Дженсен, который позднее будет делать для него кожаную сценическую одежду, говорит: «Джим увидел Пэм через всю комнату и хотел познакомиться. Он пытался найти кого-нибудь, кто знает ее, чтобы их представили». Джим и Пэм поболтали какое-то время. Она сказала, что берет уроки искусства в «Комьюнити Колледж» Лос-Анджелеса. Он попросил у нее номер телефона, но что-то ей не понравилось, и она отказалась дать его.
На следующие выходные она пришла в «London Fog» и провела там две ночи. В субботний вечер, когда Джон Денсмор и Пэм разговаривали в одной из кабинок бара, Джим сделал свой ход и подсел к ним. Они говорили об общих друзьях, астрологии, кислоте и недвижимости. Позднее Рэй пытался описать это более точно: «Однажды их взгляды встретились, их сознания стали кадуцеем, посохом Меркурия, а их души отрастили крылья. Они были внеземной парой».
Джон Денсмор видел достаточно, чтобы отойти в сторону.
После выступлений, Джим и Пэм пошли в бар «Cantor’s». Там был Фрэнк Заппа, и они какое-то время сидели с его свитой из каньона Лорел. Позднее Джим Моррисон скажет одной из своих подруг, что когда Памела наконец-то отвела его на рассвете домой, то он впервые в своей жизни по-настоящему занялся любовью. Несколько дней спустя они пошли на свое первое свидание смотреть популярный фильм «Мужчина и женщина» французского режиссера Клода Лелуша. Пэм нравился легкий налет романтизма этого фильма, который заставлял Джима говорить о фиктивности использования музыки для манипуляции эмоциями зрителя.
Памела Сьюзен Курсон была одной из самых загадочных фигур Америки шестидесятых. Живя с величайшей рок-звездой Лос-Анджелеса, она кроила свою собственную легенду из романов, высокого стиля и излишеств, которые в своем безумии и опасности бросали вызов даже легенде Джима. Те, кто знали эту пару достаточно хорошо, понимали, что Памела была сильнее Джима, что он даст ей все, что она пожелает, и что она знает все его секреты, особенно те, которые могут сразу погубить его. Памела по полной разыгрывала роль жены рок звезды – называла себя миссис Моррисон, носила обручальное кольцо и прожигала деньги Джима, словно у него был собственный банк. Он никогда не был женат на ней, часто изменял ей (как и она ему), но он всегда возвращался к ней. Он писал о ней, посвящал ей стихи и оставил ей после своей смерти все, что у него было.
Джим Моррисон любил Памелу Курсон всю свою жизнь.
Она родилась в городе Уид, штат Калифорния, 22 декабря 1946 года, недалеко от горы Шаста (говорилось об этом в основном Джимом), известной спиритической силой местностью, прославившейся оккультными и паранормальными феноменами. Ее отец – Коламбус «Пробка» Курсон, который привез семью из Техаса в Калифорнию, тоже когда-то был офицером ВМФ, как и отец Джима. Он так гнался за карьерой учителя, что перевез семью в округ Орандж - рассадник загородного консервативно-благочестивого юга Лос-Анджелеса. Чтобы сводить концы с концами, он подрабатывал в Диснейленде, когда тот открылся в Анахайме в 1955.
Друзья, которые знали Памелу и ее сестру Джуди детьми, вспоминают Пэм, как замкнутую, маленькую девочку из семьи, которая не особенно контачит с соседями. Пэм была милой, но резкой – например, она ушла из скаутов, потому что ненавидела ее серо-коричневую униформу. В начальной школе она училась хорошо, затем записи свидетельствуют о том, что в школу часто вызывались ее родители в связи с постоянными прогулами дочери, которая ненавидела среднюю школу. Пэм выросла, став красавицей с телом нимфетки и прямыми длинными волосами, как у подружек Beatles. В средней школе Орандж, где ее отец был директором, ее считали умной, противоречивой и немного таинственной. После школы она исчезала и говорила друзьям, что уходит домой придумывать новые дизайны одежды. На выходные она ускользала в пригороды Бальбоа, чтобы посмотреть на появлявшиеся там серф-группы.
Когда Памеле исполнилось шестнадцать, ее оценки круто пошли вниз, и у нее появилась репутация распутной женщины, дикого ребенка, чудного битника. С позиции ее отца это была настоящая анафема в ультра-правом округе Орандж, который в 1964 году был образчиком трезвости в стране. (Некоторые утверждают, что Памелу затравили ботаники и консерваторы, заставив уйти из школы). Оканчивать школу она будет уже не в Орандж, а в Капистрано, которую бросит весной и сбежит в Лос-Анджелес, где снимет с подругой дешевую квартиру недалеко от Сансет в Голливуде.
К моменту, когда Пэм и Джим познакомились, у нее уже был богатый послужной список на Стрип, хотя многие из тех историй подтвердить невозможно. Говорят, она работала go-go танцором в клубах и была полу-профессиональной проституткой на вечеринках, которые заканчивались оргиями. Стройная и похожая на беспризорника, весом под 100 фунтов (45 килограмм), у нее был яркий, звездный облик, который мог заставить всех замолчать, когда она входила в комнату. С ней хотели встречаться многие музыканты того времени, и давно ходит слух (так и не развенчанный), что Неил Юнг написал свою эпохальную песню «Cinnamon Girl» о ней.
Когда она познакомилась с Джимом, у нее были несколько приятелей, которые появлялись на «сцене», даже когда она начала жить с Джимом. Двое из них были прочно связаны с Памелой всю ее жизнь. Том Бейкер был тощим, черноволосым, голубоглазым молодым актером, который позднее клялся, что познакомил родившуюся под несчастливой звездой пару друг с другом. Они станут с Джимом хорошими друзьями и собутыльниками вопреки (или потому что) оба испытывали чувства к Пэм. Был еще и Жан де Бротой – двадцатилетний французский аристократ, формально обучающийся в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса. В действительности он был плейбоем и классным наркодельцом: его гашиш и опиум предположительно доставлялись из Марокко шофером французского консульства в Лос-Анджелесе. Семья де Бротой владела всеми франкоязычными газетами в Северной Африке. Когда его отец умер несколькими годами ранее, Йен унаследовал его газету «Conte de Breteuil», так что он был настоящим французским графом, а его родословная насчитывала семь сотен лет. (Памеле нравилось иметь такого бойфренда, которого с тенью снобизма она описывала, как «подлинная французская знать»). В отличие от Тома Бейкера, граф де Бротой был очень близок с Пэм, даже после того, как она стала встречаться с Джимом, особенно когда он начал снабжать ее более тяжелыми наркотиками, чем гашиш.
Как только Джим и Памела стали встречаться, она начала часто появляться в «London Fog». Однажды ночью в кабаке было только трое: рыжеволосая Пэм и пара пьяниц. Doors выходили на сцену и играли свой последний сет подобно Rolling Stones, когда те были в ударе. Джим рычал, как лев с эрекцией и мурлыкал, как Бинг Кросби из ада. Группа была трансцендентально возбужденной. Вероятно, это было одно из величайших шоу Doors, сыгранное с непрерывным экзистенциальным накалом, и никто, кроме Пэм, не слышал этого.
Как и в большинство подобных ночей, Джим настоял, чтобы они после выступления отправлялись сразу домой. Пэм спросила Джима, почему он тратит так много душевных сил на эти выступления, если никого даже нет в зале. Позднее Пэм скажет другу (Пол Ротшильд), что Джим посмотрел тогда на нее и протянул: «Детка, ты никогда не знаешь, последнее это твое выступление или нет».
В мае 1966 года, Джим и его друг пили в «Phone Booth» - бар на бульваре Санта-Моники. Джим делал записи в свою скрепленную спиралью записную книжку, и друг спросил его, что он пишет. «Я заполучил эту малышку, - сказал Джим. – Она красавица». Повисла пауза, пока он тянул свой второй скотч со льдом. «С ней много проблем», - прошептал Джим.
Май 1966. Энди Уорхол и его труппа прибыли в Лос-Анджелес, и вскружили Джиму голову. После он вскружит голову им.
Энди Уорхол был самым известным художником в Америке. Прибыв в Нью-Йорк из Питтсбурга, он сделал себе имя успешного коммерческого художника.
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Уорхол в Голливуде
У Джима тоже были подруги, так что они с Пэм часто хитрили друг с другом. Несколько ночей он приходил домой с девушкой go-go по имени Ронда. Он спал с танцовщицей из шоу «Shindig». Он подъезжал к одной из танцовщиц в «Vito’s» по имени Конни. Стриптизерша со Стрип Гей Блэир, которая привела его домой, сказала, что он был худшим любовником из всех, что у нее были, после чего Джим кинул в нее лампу. Затем он пригвоздил ее к кровати, сорвал с нее одежду, и оплевывал ей лицо, пока она не заплакала. После этого Джим оттащил ее в душ, а потом отвел в дешевый ресторанчик «Barney’s Beanery». У Джима так же была любовная связь, а после и долгая дружба, с Памелой Зарубица, которая повсюду следовала за группой Фрэнка Заппы, как Сьюзи Кримчиз. Она работала в «Whisky» пока училась в Университете Пеппердайна в Малибу. Позднее она скажет Джерри Хопкинсу: «Это было замечательное время. Джим не особенно понимал, что происходит вокруг, впрочем, как и я. И он был таким пуританином, мать его. Причем он понимал это и признавал».
Ева Бэбитс – еще одна развязная девушка, очарованная Джимом, говорила: «Я познакомилась с Джимом в начале 1966. Это было, когда он похудел и носил замшевый пиджак соединенный шнурком, и никакой рубашки. Он был так красив, что ни одна женщина не могла перед ним устоять. Ему было лишь двадцать два. Он был незрелым и стеснительным парнем, который из вечного толстяка вдруг превратился во «вьюнок пурпурный». Я узнала Джима и сделала ему нескромное предложение уже через три минуты, даже раньше, чем он начал петь в «London Fog». «Отведи меня домой, - скромно предложила я, когда нас представили друг другу. – Ты ведь не собираешься остаться здесь и играть, ведь так?» «Мы не играем. Мы работаем», - ответил он».
На следующий вечер Ева вернулась в бар, надев мини-юбку настолько короткую, что было видно нижнее белье. На их первом свидании она сказала ему, что ее отец играет на скрипке этой ночью в симфоническом оркестре в Пасадене. Джим настоял, чтобы Ева отвезла его туда, и надулся, когда она захотела уйти во время антракта.
«Быть с Джимом в кровати - это все равно, что быть в кровати со статуей Давида работы Микеланджело, только с голубыми глазами. Его кожа была такой белой, мышцы безупречными, а сам он таким невинным».
В начале мая 1966-го Doors узнали, что «London Fog» финансово истощен и вероятно будет закрыт. Джим начал флиртовать с Ронни Харан – роскошной и сексуальной блондинкой двадцати с небольшим лет, которая помогала с посылками и делала рекламу в «Whisky». Джим охотился за ней, чтобы привести в бар и показать свое выступление, но никто не хотел утруждать себя переговорами с «London Fog» и группами лузеров-изгоев, которые выступали там. Но Ронни пообещала Джиму, что как-нибудь зайдет.
Doors так же играли в «Night Flight», спорадичное, внеурочное кабаре в крошечном «Warner Playhouse» в Голливуде. Doors чередовались с экзотической танцовщицей Клодетт с двух до четырех ночи, два или три раза в неделю. Клодетт тоже отвела Джима к себе домой. Она снимала комнату в знаменитом мотеле «Tropicana» - излюбленное место подающих надежды людей, фанатов-туристов и местных сомнительных личностей. (Там был бассейн без воды). Когда у Джима появятся деньги, он тоже будет жить там.
Джесси Джеймс дал Doors двухнедельное уведомление 6 мая, но уволил их на следующую ночь, когда Джим спровоцировал потасовку между двумя пьяницами и Хвастуном Джои, которая привела к появлению копов и незначительному урону. Но Ронни Харан приходила на ранние шоу и любила группу. «Я поняла, что Джим Моррисон большая звезда, как только услышала его пение, - позднее вспоминала она. – Поэзия слова; я никогда не слышала подобной лирики… Им (Doors) нужно было еще многое подшлифовать, но звук у них уже был».
Ронни Харан пошла к своим боссам в «Whisky» и сказала, что они должны нанять Doors. Она привлекала своих подруг, чтобы они докричались до Елмера Валентайна, прося за Doors. Так в понедельник 9 мая у Doors состоялось прослушивание – «Break On Through», «Light My Fire», «Crystal Ship» - и Валентайн тут же нанял их, как легендарную домашнюю группу клуба за пятьсот долларов в неделю. (Денсмор в своих мемуарах утверждает, что их наняли на работу вообще не глядя). Джим сказал Ронни, что им нужно несколько дней, чтобы обдумать предложение. Затем Doors исчезли на пару недель.
««Whisky» было местом, где собирался весь ультрасовременный Голливуд, - позднее скажет Рэй. – Когда мы учились в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса, это было полным противопоставлением всему художественному, что мы только могли представить. Все высмеивали Голливуд и Сансет Стрип, считали банальностью, рок-н-ролл версией «Крысиного Гнезда». А потом мы оказались их домашней группой. Как иронично».
Doors продолжали играть в «Night Flight» - долгие-долгие переходы «Latin Bullshit №1», где Джим даже не появлялся – а так же пару ночей в «Brave New World» в Голливуде. Ронни Харан не могла найти их, чтобы вызвать на работу в «Whisky». У нее не было их контактного номера, а «London Fog» уже был закрыт. Она слышала, что Джим спит под пирсом на пляже в Венеции. У Doors не было ни телефонов, ни менеджера. Наконец-то, Джим позвонил ей и сказал, что Doors согласны и, так, между делом, не хочет ли она приготовить ему ужин.
Так Джим переехал к Ронни на месяц, и она начала управлять делами Doors. Все, кто работал в «Whisky», должны были быть членами профсоюза, поэтому Ронни сделала Doors членами профсоюза музыкантов. Она купила Джиму новую одежду – рубашки и брюки – в магазине, торгующем излишками обмундирования ВМФ. «У него не было ни гроша», - вспоминала Ронни. Она составила расписание выступлений и привела Doors к их первой славе. Ронни Харан была их «большим прорывом». Пока Джим жил с ней, он выкурил всю ее траву. Джим сворачивал толстые, размером с большой палец косяки, и прикуривал их один за другим, пока не истощил все запасы. Другие парни, которых она знала, не вели себя так.
Май 1966. Энди Уорхол и его труппа прибыли в Лос-Анджелес, и вскружили Джиму голову. После он вскружит голову им.
Энди Уорхол был самым известным художником в Америке. Прибыв в Нью-Йорк из Питтсбурга, он сделал себе имя успешного коммерческого художника. В 1950-ых художественная сцена Нью-Йорка была заполнена абстрактными экспрессионистами – группы мачо и шумных пьяниц, как Джексон Поллок и Виллем де Кунинг. В 1960-ом так называемые поп-художники начали отворачиваться от интроспективной абстракции и апроприировать вульгарные образы из печатной рекламы и комиксов. Поп-художники, как Джаспер Джонс и Рой Лихтенштейн создавали простые, легко узнаваемые образы – флаги, мультяшные панели, бутылки газировки. Это был рост коммерческого искусства, которое ненавидели вдохновленные битниками художники абстракционисты.
Впервые показанные Энди Уорхолом картинки консервов с супом в Лос-Анджелесе в 1962 стали мгновенно сенсацией. Уорхол копировал национальные иконы – Джекки Кеннеди, Мерлин Монро, коробки «Брилло», «Зеленые марки» - и превращал их в нечто радикальное, гиперреальное, прекрасное. Уорхол писал: «Подхватишь «поп-арт» один раз, и может, больше никогда не заметишь его симптомов снова. Подумаешь, как «поп-художник» хоть раз, и ты больше никогда не сможешь смотреть на Америку прежним взглядом».
Поп-художники, как Уорхол отличались друг от друга. Их непровозглашенный манифест гласил, что пост-абстрактная экспрессионистская чувствительность будет гомосексуальной или сексуально амбивалентной, не гипермужественной. Начиная с 1965-го, поп-арт гей (или женоподобные) наклонности начали просачиваться в поп-культуру, оказывая воздействия на такие легендарные хиты Rolling Stones в середине шестидесятых, как «Satisfaction» и «Have You Seen Your Mother, Baby, Standing in the Shadow», а затем отражаясь эхом в Velvet Underground, David Bowie и диско-движении семидесятых.
Покорив мир искусства, Уорхол в 1963 году начал делать фильмы. Его эпическая продукция, как «Sleep and Empire» завоевали кинематограф того времени и внимание той публики, которую прежде не удавалось привлечь. Вскоре эти фильмы стали обязательными для просмотра в школах кино, как, например, в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса. Затем, беря за основу дешевые порно-фильмы, Уорхол и его коллега Пол Моррисси начали, используя 16-миллимитровую камеру «Bolex», документировать, как искусственно-гламурные потерянные мотыльки, привлеченные сиянием славы Уорхола, уничтожают себя, воплощая в жизнь свои сексуальные фантазии на «Factory» - студии Уорхола на Восточной Сорок-седьмой Стрит. Такие «суперзвезды» Уорхола, как Эди Седжвик, Вива и Ультра Вайолет стали героями культуры «андеграунда» распускающихся шестидесятых. Технические приемы Уорхола, применяемые в кинематографе, как «Chelsea Girl» - долгая болтовня на протяжении всей катушки без монтажа – установили новые основные принципы фильма, почти так же, как яркие образы Боба Дилана изменили поп-музыку. Уорхол хотел подключиться к новой энергии поп-музыки. Он был расстроен своими натянутыми отношениями с Диланом и Rolling Stones, которые держали его на расстоянии. Кое-кто предложил Уорхолу компилировать некую разновидность клубной жизни. Все, что от него требовалось, это появляться на пару минут каждую ночь, создавая атмосферу, и все будут получать деньги. Уорхол сказал: «Да, точно, но там должна быть задействована рок-группа».
Затем один из друзей Уорхола нашел «Velvet Underground» - местную группу, которая играла в Виллидж. Ее представляли два молодых музыканта – Лу Рид и Джон Кэйл. Люди Уорхола арендовали зал под названием «Dom» на площади Святого Марка в Восточном Виллидж, и начали постановку медиа шоу: пульсация рок-группы в сопровождении проблесковых маячков и проекций из андеграунд-фильмов Уорхола – «Eat», «Vinyl» и так называемые «пробы» постоянных и приглашенных людей «Factory». «Dom» был забит до отказа каждый вечер. После нескольких таких выступлений Уорхол и Моррисси решили, что Лу Рид не может поддерживать шоу на должном уровне в одиночку, поэтому для щепотки мрачной привлекательности они ввели в шоу немецкую актрису, привлеченную на «Factory» Брайаном Джонсом.
Те, кто были там, помнят, как Джим и Нико под воздействием лизергинового экстази бродили нагишом под луной по высоким парапетам «Castle». К тому времени, когда Уорхол и его последователи покинули город, Джим пытался найти для себя пару виниловых брюк, а Нико была уже по уши влюблена в него.
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Нико
Ее звали Криста Пэффген, и ей было двадцать семь лет. Она была высокой – примерно 5 футов 10 дюймов (182 см), со светлыми волосами, маленьким сыном и глубоким, прокуренным голосом. Уорхол писал, что Криста пела, как компьютер «IBM» с немецким акцентом. Родившись в Будапеште, она стала международной старлеткой, снявшись в фильме Федерико Феллини «Сладкая жизнь». Криста пела почти не двигаясь на сцене, с отстраненным, холодным видом, который дополнял простую, монотонную тягучесть «Velvet Underground». Рид и Кэйл ненавидели ее и не хотели, чтобы она была в группе, но они следовали указаниям Моррисси и писали для Кристы замечательные песни, которые изображали яркое, конфликтное, эмоциональное течение 1966-го: «I’ll Be Your Mirror», «All Tomorrow’s Parties», «Femme Fatale». Когда «Velvet Underground» играли на легендарных вечеринках в «Factory», их объединял Джерард Маланга – молодой художественный ассистент Уорхола и его протеже. Когда музыка пульсировала в темноте, вокруг были толпы людей, а под потолком клубился дым, Маланга поднимался и танцевал вместе с группой, беря на себя роль лидера, двигаясь под музыку, держа в руках фонари с длинными ручками и ножи. Затем сексуальная чикса с «Factory» Мэри Уоронов, небольшая брюнетка, которая знала, как нужно двигаться, начинала танцевать с ним, и все превращалось в садомазохистское шоу, где Маланга притворно бил Мэри кнутом из телячьей кожи. Маланга начинал выступление в черном кожаном костюме двойке, щелкая кнутом, в то время как Velvet Underground вовлекали Мидтаун Манхэттена в свой пылкий дионисийский ритуал. Вскоре художественные клиенты Энди – люди, заметные в общественной жизни Нью-Йорка и богатые туристы из Европы – толпами начали посещать «Factory» ради наркоманского ритуала этой группы, где смешивались музыка и секс, а Уорхол главенствовал там как визир с платиновыми волосами. Это было комплексное шоу, которое в марте 1966 Энди Уорхол назвал «Взрывающаяся пластичная неизбежность». Это было ярким, авангардным карнавалом модного микшированного контента: рок-группа, садомазохистские танцоры, психоделическое световое шоу, фильмы жанра андеграунд, слайды, продвинутый, современный стиль, запрещенные наркотики и суперзвезды. Ничто в американской культуре того времени не источало столько энергии, как шоу Уорхола. Голливуд возбужденно болтал о том, что в эту весну Элмер Валентайн пригласил Уорхола и его шоу в свой новый и хиповый клуб «Trip».
Дебют «Взрывающейся пластичной неизбежности» в Лос-Анджелесе был частью всеобъемлющего вторжения в культуру Калифорнии, приуроченного ко второму сольному шоу Уорхола (заполненные гелием воздушные шарики «Майлар» с надписями «Серебряные небеса» в галерее «Ferus»). «В.П.Н.» проходило 18 мая с показом фильмов Уорхола, проигранных днем в «Trip», начиная с четырех часов.
«Trip» был маленьким, но шикарным. «Свихнуться», «забить», «вырубиться». Клуб был крещендо, ориентированным на джаз и все еще сохранял в своей обстановке стиль. Джим Моррисон пришел на открытие «В.П.Н.» вместе с остальным Голливудом: Уоррен Битти, Джули Кристи, Натали Вуд, Деннис Хоппер, Питер Фонда, Джейн Фонда и Вадим Роже, Джек Николсон, Джон и Мишель Филипс. Когда «Velvet Underground» играли, а Нико тянула свои заупокойные песни, в то время как вокруг сверкали проблесковые маячки и проекции, Джерард Маланга поднимался в своем садомазохистском кожаном костюме и начинал танцы с кнутом. Джим Моррисон, вероятно под кислотой, заценил происходящее и понял, что костюм из кожи ему пойдет больше, чем лишенному таланта Маланге. Но театрализованное шоу Энди Уорхола не прокатило в Лос-Анджелесе, как это было в Нью-Йорке. Стрип не оценило по достоинству нервную манхэттеновскую эстетику, потому что у них уже был свой живой, вакханалистический «кислотный тест» Кена Кизи, в сравнении с которым шоу Уорхола выглядело мудреным и эмоционально мертвым. «Los Angeles Times» цитировал Шер касательно эксперимента Уорхола: «Если не считать полный провал, то в шоу не было ничего особенного».
Фрэнк Заппа, группа которого под названием «Mother of Invention» выступала на разогреве в шоу Уорхола «В.П.Н.», выражал открытое презрение к зажатости жителей Нью-Йорка, ложной психоделике, где было больше спидов и барбитуратов, чем ЛСД-25. После аншлага в ночь открытия, Заппа хотел уйти из шоу. Валентайн собирался на их место поставить Doors, но Ронни Харан не смогла найти их.
Затем, после двух или трех вечеров, полиция нравов закрыла шоу, ссылаясь на слишком громкий звук и нарко-диллеров, которые открыто торговали в клубе. «Взрывающаяся пластичная неизбежность» была отменена, но ущерб уже был причинен. Джим Моррисон заинтересовался фетишистскими возможностями кожаной одежды и грубого сценического вступления Джерарда Маланги. Потом он украл и образ Нико.
Уорхол и его труппа из четырнадцати человек остановились в «Tropicana». Когда шоу Уорхола было отменено, он арендовал «Castle» - расположившийся вдоль склона горы концертный бункер на Глендоуер-Авеню в пригороде Лос Фелис. Большой дом находился в субаренде у актера кино Джона Филипа Ло, который позволял группам посещать это место. (Одним из первых талантов появившихся там был Боб Дилан). Следующее выступление труппы Уорхола началось 27 мая в Сан-Франциско, где у нервных жителей Нью-Йорка было много свободного времени. Нико и Эди Сэджвик (чье место, как Нико-музы Энди Уорхола было узурпировано) были обе в «Castle», борясь за внимание и наркотики.
Джим Моррисон был там частым посетителем, стараясь держаться незаметно, ожидая каких-нибудь предложений от труппы. Джима познакомили с Уорхолом, который предложил ему появиться в их кинопробах, но этого так и не случилось. Когда друзья спрашивали Джима, что из себя представляет Энди Уорхол, он говорил им, что Энди никогда не заканчивает свои предложения. Помощник Уорхола Дотсон Рэйдер позднее утверждал, что Энди сделал Джиму миньет, но другие люди клялись, что подобного никогда не было. Те, кто были там, помнят, как Джим и Нико под воздействием лизергинового экстази бродили нагишом под луной по высоким парапетам «Castle». К тому времени, когда Уорхол и его последователи покинули город, Джим пытался найти для себя пару виниловых брюк, а Нико была уже по уши влюблена в него.
«Это было важным для меня, - скажет в 1971 году Джим Моррисон журналу «Rolling Stone», - понять, что все эти вещи – исполнение рок-н-рольных песен – было почти тоже, что и театральный трип. Вот когда я понял, что это такое на самом деле».
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Покажи мне путь
Doors начали свой эпохальный концерт в «Whisky a Go Go», расположенном по адресу 8901 на Сансет-Бульвар, в понедельник 23 мая. Реклама гласила: Captain Beefheart and the Magic Group (с молодым гитаристом Раем Кудером) и новая горячая группа Buffalo Springfield.
На протяжении следующих трех с половиной месяцев Doors совершенствовались в «Classic Rockology», выступая на разогреве у лучших поп-групп. В результате они превратятся в неистовую рок-группу, которая добилась контракта с одной из лучших среди звукозаписывающих студией в этой отрасли, и стали приобретать печально известную репутацию, как мрачная, артистично способная группа, представленная потенциальной суперзвездой и ждущим своего часа божественным идолом. Но вначале все это продвигалось медленно, да и репутация «Whisky», как клуба, где собираются в основном зануды, не помогало становлению группы. В Голливуде «Trip», «Ash Grove» и «Troubadour» рассматривались, как клевые клубы, в то время как «Whisky» выглядел скучным со всеми его приезжими клиентами, похожими на мафиози громилами, веселящимися людьми в жакетах, галстуках и их женами с прическами «пчелиное гнездо». Кроме того, в 1966 году подход к дискотекам и go-go танцам оставался таким же, как и в 1964.
Когда Doors впервые появились в «Whisky» некоторые из посетителей ошибочно приняли Рэя Манзарека за Джона Себастиана, чьи веселые поп-мелодии в Lovin’ Spoonful («Do You Believe In Magic?») висели на радио вместе с такими песнями Beatles как «Penny Lane». Джим Моррисон выглядел нервозно первые несколько шоу. Люди, которые посещали «Whisky», считают, что душещипательные крики Джима и его бит-поэтические шпильки были посредственными и вычурными, ставя в неловкое положение как его самого, так и клуб. Но Doors нравились Captain Beefheart – художник Дон ван Влиет – и его патрону Фрэнку Заппе.
Все группы Лос-Анджелеса претендовали на художественную неприкосновенность. Одна из них – Mothers of Invention, которая состояла из действующих музыкантов под предводительством Заппы, живущего в каньоне Лорел со своей женой и общиной хиппи. Тем летом вышел первый альбом Mothers of Invention «No Commercial Potential», и он был представлен, как дикая, анти-поп сатира. Несмотря на всю свою циничность, Заппа проникся тем, что пытался делать Джим Моррисон. Заппа активно хвалил Doors, и даже рассматривал возможность подписать их в звукозаписывающей студии, которую он планировал открыть.
Еще одной группой на афише была Buffalo Springfield, старше лишь на несколько месяцев Doors и все еще неизвестная за пределами Стрип. Но головокружительная карьера группы быстро затмила Doors. Люди стали считать Нейла Янга и Стивена Стиллса суперзвездами раньше, чем Моррисона, да и группа подписала контракт с «Atlantic Records». (Джиму Моррисону очень нравился «Mr. Soul», длинная накидка из оленьих шкур Нейла Янга, транс-рок гитарные ритмы). К июлю, когда группе не было и десяти месяцев, Buffalo Springfield будут открывать «Aftermath-era Rolling Stones» в Голливуд Боул. Несколько месяцев спустя они стали официальным голосом Стрип, когда песня Стиллса «For What It’s Worth» ворвется на радио и чарты, предупреждая слушателей о брутальном подавлении полицией бунтов Сансет Стрип, вызвавших большое недовольство той осенью. В последний уик-энд мая Doors играли на разогреве для Love, которые выступали по поводу релиза замечательного сингла «Little Red Rock» в «Electra Records». Это был первый раз, когда Артур Ли увидел Джима Моррисона, и Ли был впечатлен. Он пригласил Джима в свой дом в Голливуд-Хиллс, который Джим начал использовать, как одно из своих убежищ. Во время следующего разговора с президентом «Electra Records», Артур Ли расскажет Джеку Хользману о новой группе Doors, которая когда-нибудь станет одной из самых знаменитых на Стрип. Но Doors быстро обосновались на новом месте. Джим выступал в футболке и белых джинсах «Lee Rider». Он пел повернувшись спиной к залу на протяжении двадцати минут, когда нужно было растянуть выступление, стуча по деревяшкам барабанными палочками во время инструментальных пассажей. Doors играли по два сета продолжительностью по часу за одну ночь, начиная около девяти, когда клуб был почти пуст. Они открывали выступление песней «Break On Through». Джим закрывал глаза, как будто желая усилить ощущение вагины в «Я нашел остров в твоем сердце, страну в твоих глазах». Затем, список песен менялся каждую ночь. Они играли «Take it as it Comes», «Moonlight Drive», «Twenty Century Fox» (любимая песня кишащего длинноволосыми, почти раздетыми танцовщицами гарема Вито Полекаса), «I Looked at You», «Close to You» (где пел Рэй Манзарек), «Money», «Little Red Rooster» (где Робби мог во всей красе продемонстрировать свои навыки игры на слайд-гитаре), «Unhappy Girl» и «When the Music’s Over».
Пока выступал ведущий, и готовилась выйти на сцену другая группа, Doors ели и накуривались. Обычно Джим сидел с Памелой, а если ее не было, то флиртовал с другими девушками и назначал им свидания после шоу. Однажды Пэм пришла, когда Джим запустил руку под мини-юбку Сьюзи Кримчиз, и ее пришлось спешно уводить из клуба, пока Памела с безумными глазами не проткнула ее ножницами.
Часто Джим проводил второй сет Doors с плотно закрытыми глазами, как если бы он находился в шаманистическом трансе. «Alabama Song» часто шла первой. Джим исполнял ее с декадентским акцентом Лотти Ленньи: «Аа-лаа-баа-маа». Затем «My Eyes Have Seen You», «Summer’s Almost Gone» и долгая джаз-модулированная «Light My Fire». Танцоры Вито ненавидели «Crystal Ship», которая была настолько медленной, что они не могли танцевать под нее. Doors врывались в песню «Gloria» с грязными импровизациями Джима касательно отсосавшей ему школьницы. «Эй, малышка, ну, как, те понравилось сосать мне?» Грязный язык Джима раздражал Элмера Валентайна и Фила Танзини – менеджера «Whisky» и вызывал электрические флуктуации напряжения между группой и клубом. Иногда, в середине песни Джим смотрел на Валентайна и вопил: «Иди ты на хер, Элмер!» Или Джим просто начинал браниться на чем свет стоит, лишь для того, чтобы досадить Танзини, который угрожал уволить группу, если они продолжат в том же духе. Но Джим уже давно уяснил, что ему многое сойдет с рук, потому что Валентайн видел, что Doors привлекает в клуб посетителей. (Джим так же использовал дом Валентайна, расположенный выше по Стрип, как место, где можно скрыться от Памелы или группы, когда он не хотел, чтобы они нашли его). «Gloria» заканчивалась джазовым миксом, группа замедлялась, готовая перейти к «The End of the Night». На последок шла «Soul Kitchen», сигнализирующая, что пришло время закругляться, и сет заканчивался на восторженной ноте. На бис Doors всегда исполняли «The End», затем спокойную прощальную любовную песню с интерлюдией гитары фламенко, во время которой Джим импровизировал озвучивая образы своего подсознания или цитировал строки из заученных наизусть стихов. Быстрый темп секции «ride the snake», с Джимом, напевающим «fuck fuck fuck» в микрофон, так сильно напрягал танцоров, что некоторые ведущие группы не желали выступать следом за Doors на протяжении всего лета 1966 года.
Вскоре высказывания Джима стали известными, и к Doors, к этой новой группе в «Whisky», начали относиться серьезно. Новое поколение подростков – выпускники Беверли-Хиллс, Вэлли, округа Орандж – начали толпиться, пересекая Сансет и Кларк в конце недели, заполняя улицы, блокируя автомобильный трафик, пытаясь пройти в клуб, чтобы увидеть Doors. Иногда Джим выглядел крайне стеснительным, даже напуганным, когда был на сцене, особенно под кислотой. Но спустя две недели Джим начал поворачиваться к залу лицом и контактировать с публикой.
«Это было важным для меня, - скажет в 1971 году Джим Моррисон журналу «Rolling Stone», - понять, что все эти вещи – исполнение рок-н-рольных песен – было почти тоже, что и театральный трип. Вот когда я понял, что это такое на самом деле».
Второго июля Ван Моррисон прибыл в «Whisky» со своей группой Them. Их приглашали уже две недели. Они были несговорчивой R&B группой из Белфаста, у которых была пара хитов «Gloria» и «Here Comes the Night», записанных в «Britain and America». Doors видели, как в стельку пьяный Ван Моррисон разыгрывает чисто ирландского берсеркера, пока его группа пытается прорваться сквозь критику их длинных версий «Baby Please Don’t Go», «Boom Boom» и «Mystic Eyes». Whisky еще никогда прежде не видел такого рок-н-рольного безумия прежде. Ван работал с микрофоном, как чокнутый – тряс его стойку над головой и пел в микрофон вверх ногами, пока не бил им о сцену в гневе человека, рожденного под знаком девы и в соответствии с R&B взглядами. Два Моррисона, Джим и Ван, поладили. Они пили вместе пару раз и удивлялись, если находили общие черты друг в друге. Две группы нравились друг другу, так что в последний вечер выступлений Them в клубе, Doors установили свои инструменты рядом. Them и Doors пели «In the Midnight Hour» Уилсона Пикеттса. После получасового выступления, они добрались до «Gloria», где Джим и Ван чередовали куплеты затягивая вместе «Глория». Правила профсоюза запрещали делать запись в клубе, поэтому исторический джем был утерян, но есть фотографии, на которых Джим (в черном) и Ван (с лохматой прической) восторженно поют, в то время как два барабанщика зажигают за их спинами. Такое было только в американском туре Them. Еще дважды Doors будут играть на разогреве у Them. Затем Them вернулись в Англию, Ван Моррисон покинул группу, переехал в Бостон, потом в Вудсток и, наконец, в Калифорнию.
К середине июля сарафанное радио Сансет Стрип разнесло слух о плотских, сексуальных сеансах Джима Моррисона в Whisky. Студенческая газета Калифорнийского Университета Лос-Анджелеса, «Daily Bruin», опубликовала позитивный обзор, описав Джима, как «сухопарый, голодный Ариэль из ада… выкрикивающий с нарастанием стихи и слова песен». Затем в дело вступила «Los Angeles Times», появившись в субботу 16-го июля, когда Doors играла на разогреве у Turtles, которые уже записали национальный хит фолк-рок версии песни Боба Дилана «It Ain’t Me, Babe».
Критик Пит Джонсон посвятил свой последний параграф акту открытия: «В стоимость билета входит и Doors – квартет с голодными глазами и интересной, оригинальной музыкой, но, возможно, худшим поведением на сцене из всех зависимых рок-н-рольных групп. Певец ведет себя эмоционально, закрывая глаза; клавишник гнется через электронное пианино, как будто читает на клавишах какие-то тайны; гитарист дрифтует произвольно по сцене и кажется потерявшимся в этом замкнутом мире».
Джим принял этот обзор близко к сердцу. Он начал закрывать глаза в раздевалке, отгораживаясь ото всего, что не касается его личных грез, откуда он будет подниматься к сценической чувствительности. Какое-то время другие парни из группы будут по очереди водить его по лестнице на выступление, словно он был слепцом.
Летом 1966 Doors добились славы. Джим Моррисон стал новым секс-символом на Сансет Стрип. Говорили, что у Doors есть все: сносный уровень исполнения, артистическая целостность, хорошие песни и пробивной певец. Все говорили, что Doors станут следующей великой группой.
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Следующая великая группа
Июль 1966-го. С каждой новой ночью в «Whisky» Doors становились все лучше и лучше. В то же время их сеты начали становиться затянутыми, особенно когда они брали долгие паузы между песнями, споря, что играть дальше. В тот месяц Doors играли на разогреве у Seeds, Джина Кларка (который ушел из Byrds, потому что боялся летать), Chambers Brothers, Love (неистовствующие на пике своих возможностей), Locos (одна из лучших мексиканских групп) и Джонни Риверса.
Теперь у Doors появились свои поклонники, что было крайне странно для группы без контракта. Подростки будут уходить из клуба, как только закончится сет Doors, не дожидаясь выхода на сцену других исполнителей. Джим начал проделывать на сцене новую шутку со стойкой микрофона, которую он будет натирать напротив своей промежности, пока ширинка на его коротких вельветовых брюках одетых без трусов не начнет выпирать. Таким способом Джим ввергал себя в языческий ритуал, который он без особого желания описывал, как «его способ воззвания к музе». Песня «Back Door Man», с ее очевидным подтекстом анального сношения, была страшно сексуальной, донесенная публике накуренным плотским взглядом Джима и восторженной улыбкой, когда он разглядывал молодых полуголых девушек, танцующих на краю сцены. Самая дерзкая из этих грудастых, одетых в мини юбки, сильно накрашенных восемнадцатилетних цыпочек, подходила к Джиму и начинала натирать внушительный бугор на штанах Джима, если, конечно, его рыжеволосой подруги не было поблизости. (Джим поворачивался налево). Так было видно половину его улыбки, глаза были закрыты, а девушка ласкала его.
Но те, кто знали Джима, понимали, что он не животное. Большую часть времени он был вежливым, жутко веселым на трезвую голову, вел себя, как южанин и являлся интеллектуалом, который читал так много, как только мог. На сцене своей жизни Джим Моррисон был амальгамой различных личин, часто менялся, в зависимости от того, кто в тот или иной момент был рядом с ним. Он был, как и многие другие молодые рок-звезды, окруженные толпой друзей.
Позднее, в этом месяце, Doors отыграли свое первое шоу вне Лос-Анджелеса, работая на разогреве у Them (и Count Five) в Оксхарде и Санта Барбаре. Они так же играли в клубе под названием «Filth Estate» в Фениксе. Примерно в то время, согласно Рэю Манзареку, Джим сказал ему с большой уверенностью, что им нужно избавиться от Джона Денсмора. Рэй говорит, что Джим совсем не понимал Джона, считая его депрессивным, скованным и несносным. Он постоянно указывал Джиму на его закидоны, и это уже сидело у Джима в печенке. По этому поводу Рэй цитирует Джима Моррисона: «Нам надо избавиться от барабанщика… Не могу выносить его в роли человеческого существа… Надо уволить его». Рэй заявляет, что уговаривал Джима оставить Денсмора, потому что он неотъемлемая часть пути Doors к их призрачной славе. «Ну, ладно, ладно, - предположительно говорил Джим. – Но мне это не нравится».
Август 1966. Rolling Stones прибыли в Лос-Анджелес. Песня «Paint in Black» дребезжала таинственно на радио. Альбом Rolling Stones «Aftermath» был мрачным, сенсационным шедевром, сочащимся духом времени и реющий беспрецедентным женоненавистничеством в таких песнях, как «Stupid Girl» и «Under My Thumb». Их долгий блюзовый джем в песне «Going Home», длительностью двенадцать минут, сломал установившиеся стандарты форматов песен и альбомов. К ночи Брайан Джонс и его сногсшибательная подруга Анита Паленберг проехались по клубам Сансет Стрип, словно пара богов с крашенными в канареечный цвет волосами. Вместе с Билом Вайманом они посетили «Whisky», где застали выступление Doors. Анита Паленберг позже вспоминала: «Брайану действительно понравились Doors. Он сидел там и смотрел только на них. Но затем мы ушли и так и не встретили Джима». Иногда, поздно ночью, летя по приборам ЛСД высокого качества «Purple Haze», Брайан Джонс будет ходить в одиночестве от бара к бару и играть на гармонике с любой группой, которая не станет возражать. Пьянствуя с девушками, которых подцепил, Брайан будет утрачивать все свое очарование, бродя по Голливуду. Как-то ночью Джим Моррисон и несколько друзей пили в «Phone Booth» - стриптиз-клубе в Западном Голливуде, когда Брайан Джонс и две девушки пришли туда в три ночи. Когда один пьянчуга начал доставать Брайана касательно его волос, Брайан неожиданно разбил свой винный стакан о барную стойку и порезал пьянчуге щеку до кости. Кровь хлестала вовсю, а Брайан Джонс уже проталкивался к выходу, чтобы покинуть «Phone Booth», а затем и город, прежде чем копы начали задавать ему вопросы. Джим Моррисон был впечатлен.
Летом 1966 Doors добились славы. Джим Моррисон стал новым секс-символом на Сансет Стрип. «У него была страстная связь с Джоан Блейкли – двадцатилетней официанткой, которая позволяла ему брать ее сзади, о чем он хвастался ее друзьям). Говорили, что у Doors есть все: сносный уровень исполнения, артистическая целостность, хорошие песни и пробивной певец. Все говорили, что Doors станут следующей великой группой.
Фрэнк Заппа продолжал хвалить Doors и хотел быть их продюсером. Так же ими был заинтересован элитный продюсер Терри Мелчер, который уже работал с Beach Boys, Byrds, Paul Revere and the Raiders, и уже заключил звукозаписывающую сделку с менеджментом Turtles.
С другой стороны никто не делал группе никаких серьезных, актуальных, конкретных предложений. Doors были на слуху, но у них не было контракта. Другие группы лихо начинали, достигали пика карьеры в клубах и исчезали без следа. Поэтому Doors продолжали работать в «Whisky», ожидая, когда появится достойное предложение.
Третьего августа 1966 года у комедианта Ленни Брюса была передозировка героином в апартаментах «Sunset Plaza Drive». Брюс был на передовой линии американской комедии в послехипстеровский, дохиппи период шестидесятых. Он был язвительным, не соблюдающим дистанции социальным критиком, который подвергался преследованию за голословные обвинения и нападки в своих актах. Двумя годами ранее в Нью-Йорке Брюс уже был обвинен за непристойное поведение в общественных местах. С тех пор Брюс начал одержимо и в подробностях освещать свои судебные тяжбы во время выступлений и в печати, становясь настоящим критиканом устаревшей морали буржуа. Копы ненавидели его и не без злорадного ликования передали прессе фотографии с места смерти – Брюс упал на туалетный столик с перетянутой жгутом рукой.
Смерть Ленни Брюса обеспокоила Джима. Она обеспокоила каждого. В воскресенье седьмого августа Дэйвид Кросби – разноплановый гитарист Byrds и создатель их гениального нового альбома «Younger Than Yesterday», закинувшись кислотой с парой друзей, явился в «Whisky», чтобы увидеть Chambers Brothers. Открывали шоу, как и всегда Doors, но по инициативе Джима Моррисона, который тоже был на кислоте, остановили представление посреди песни «Back Door Man». Джим спрыгнул со сцены и, шатаясь, подошел к столу Кросби. Джим указал на Кросби, у которого были надеты черные старческие очки, и начал вопить, что время, когда люди могли спрятаться за очками, прошло. «Проснись!» - закричал Джим Кросби в лицо, затем вернулся на сцену и продолжил выступление. Это было невиданным хамством по отношению к местной рок-знаменитости и потрясло Дэйвида Кросби так сильно, что он вспомнил об этом в своих мемуарах тридцать лет спустя.
На следующей неделе Джим Моррисон посетил поминки Ленни Брюса, устроенные на его могиле в восточной долине Сан-Фернандо. Сотни людей слушали монолог Фила Спектора о том, каким великим был Ленни. Деннис Хоппер поднялся и сказал, что Ленни не хотел бы видеть их слез… «так давайте веселиться!» Некоторые из свиты полуголых девушек Фрэнка Заппы начали танцевать. Другие скорбящие закурили косяки, усевшись на траве.
В течение нескольких лет Джим Моррисон будет так же, как и Ленни подвергаться нападкам за непристойное поведение со стороны политически влиятельных кругов. И, как и Ленни, проиграет судебный процесс, встретив закат своей построенной большим трудом карьеры.
...Doors, предупрежденные Артуром Ли, что в зрительном зале находится Хольцман, отыграли скучное, самоубийственное шоу. Джим Моррисон терялся за другими музыкантами группы. Президент «Electra Records» решил, что лидер группы выглядит неуверенно, и ушел раньше, чем Doors закончили играть. Но Ронни Харан остановила его на тротуаре и обратила внимание на линию подростков, выстроившихся в ожидании следующего выступления Doors. Она заставила Хольцмана пообещать, что он придет в клуб на следующий вечер.
Заинтригованный группой, которая совершенно не заботится о том, чтобы показать себя в лучшем свете, Хольцман вернулся в «Whisky», ...
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Комплекс Электры
Когда спустя несколько месяцев Джим Моррисон начал давать в прессе интервью, за ним уже наблюдалась ностальгия по концертам, которые Doors давали в «Whisky» и особенно по тем инъекциям артистизма, которые получала группа. «Наши лучшие песни были созданы в период, когда мы играли ночи напролет в клубах, - скажет в начале 1967 года Джим. – Мы начали с обыкновенных песен, а затем музыка устоялась и переросла в… гипнотическую реку звуков. Это освободило меня, позволило делать все, что приходит в голову. Это была та часть представления, которая нравилась мне больше всего. Я подхватывал вибрации, исходившие от музыки и зрительного зала, следуя за ними, куда бы они ни вели. Музыка повергала меня в... некую форму состояния сознания… благодаря которому можно было добиваться того гипнотического свойства песен. И я становился свободным, позволяя своему подсознанию вести меня. Музыка давала мне своеобразную защиту, помогала более свободно выразить, показать себя».
К августу 1966-го исполнилось три месяца, как Джим Моррисон и Doors обосновались в «Whisky», пользуясь прекрасной возможностью репетировать и совершенствовать свою музыку в клубе, владельцы которого готовы были терпеть излишества Джима до тех пор, пока он приносил им прибыль. Царившая вокруг Джима атмосфера опасности, его отсутствующий взгляд в свете прожекторов, психологический подход к лирике, перегруженные сценическими ляпами выступления на сцене и грязные ругательства зацепили подростков Сансет Стрип. Позднее Элмер Валентайн скажет: «Джим опередил свое время, начав относиться к простым, естественным вещам, как к непристойности». Несмотря на все свои опоздания, пьянства и неуправляемость, Джим все еще мог пленить боссов «Whisky» своим декадентским очарованием. Когда соуправляющий Марио Маглиори будет кричать на Джима за пропущенный сет, Джим схватит его и поцелует в губы. «Много раз я пытался избавиться от них, - говорил позднее Валентайн. – Но потом мне звонили клиенты, которым я симпатизировал и спрашивали: «Когда вернутся эти озабоченные ублюдки?» Подобное внимание к выступающей на разогреве группе было впервые. Что мне оставалось делать? Doors привлекали в клуб людей каждую ночь».
10 августа 1966 Doors играли свой первый сет на разогреве у Love. Во время антракта, около одиннадцати часов, в клуб вошел высокий, консервативно одетый житель Нью-Йорка. Это был Джек Хольцман – президент «Electra Records», который только что сошел с самолета рейса американских авиалиний 707. Его лейбл только строил плацдарм на Сансет Стрип, и Хольцман заскочил в «Whisky», чтобы посмотреть на Love. Потом он пошел за сцену, чтобы поздороваться с Артуром Ли, который взял его за руку так, словно Хольцман собирался уйти, и проскрежетал: «Тебе нужно посмотреть на Doors, старик». Doors, предупрежденные Артуром Ли, что в зрительном зале находится Хольцман, отыграли скучное, самоубийственное шоу. Джим Моррисон терялся за другими музыкантами группы. Все они выглядели скучно и глупо, склонив Хольцмана к мысли, что моделированные в стили барокко проигрыши Манзарека – это все, на что способны Doors. Позднее Хольцман говорил, что Моррисон совершенно не впечатлил его. Президент «Electra Records» решил, что лидер группы выглядит неуверенно, и ушел раньше, чем Doors закончили играть. Но Ронни Харан остановила его на тротуаре и обратила внимание на линию подростков, выстроившихся в ожидании следующего выступления Doors. Она заставила Хольцмана пообещать, что он придет в клуб на следующий вечер.
Заинтригованный группой, которая совершенно не заботится о том, чтобы показать себя в лучшем свете, Хольцман вернулся в «Whisky», но снова не врубился в Doors. Артур Ли сказал Хольцману, что тот упустил нечто важное. «Посмотри на них чуть иначе, не как на другие группы», - сказал ему Ли.
В своих мемуарах 1991 года Джек Хольцман писал, что продолжал ходить в «Whisky» пять вечеров подряд. 13 августа, когда Doors играли «The Alabama Song», Джек Хольцман наконец-то врубился в их творчество. «Эти парни выступали по методике Брехта! Они развлекали молодых девушек сорокалетней песней из Веймарской республики. Это было крайне стильно – объединить рок-н-ролл и кабаре».
Позднее Хольцман будет говорить, что в ту ночь услышал в игре Doors «аскетичность, простоту и аккуратность». «Моррисон наконец-то вышел вперед, и на «Alabama Song» и «The End» все, что было прежде разрозненно, собралось воедино». В песне «The End», во время инструментальной импровизации, Джим (как и на протяжении последних двух недель) начал напевать «Fuck-fuck-fuck», выплевывая гортанные проклятия в микрофон, как будто это был еще один компонент ритма песни. Подростки обожали этот момент – Fuck fuck fuck – во время которого нарастало напряжение, а танцоры Вито раскачивались словно язычники.
На следующий день Джек Хольцман позвонил в Нью-Джерси и сказал своему звездному продюсеру садиться на самолет и лететь в Лос-Анджелес. Хольцман хотел подписать Doors, и ему нужен был Пол Ротшильд, чтобы сказать спятил он или нет.
Джек Хольцман был сыном доктора с Парк Авеню. Интересы Джека к первым качественным звукозаписывающим устройствам привели его к созданию независимой звукозаписывающей компании, в которой в 1950 году был всего лишь один магнитофон и скутер. Интересующийся классической музыкой и этнографическими текстами Хольцман назвал свою компанию «Electra Records» в честь греческой полубогини, которая убила свою мать в отместку за убийство матерью ее отца Агамемнона. В 1955 году Хольцман записал альбом израильских народных песен в исполнении актера Теодора Бикела, ставший хитом для «Electra Records». Это позволило Хольцману присоединиться к возрождению фолк музыки и начать соперничать с такими лейблами, как «Vanguahd» и «Folkways» с помощью старых, носящих галстук фолк-певцов: Бикел, Оскар Брэнд младший, пользовавшихся успехом на телевидении. Затем Джуди Коллинз из Колорадо подписала контракт с «Electra Records», продав кучу записей в роли коммерческой альтернативы фолк-королевы из «Vanguard» Джоан Баэз. К 1963-му году «Electra Records» стала одним из главных независимых лейблов. Двое из подписанных Хольцманом певцов принесли его компании признание. Легендарный альбом «Blues Rags and Hollers», записанный группой Koerner, Ray & Glover – ранние партнеры Боба Дилана из Миннесоты, был одним из самых популярных и рок-ориентированных среди других фолк композиций той эпохи. А в 1965 году «Electra Records» представила «Paul Butterfield Blues Band» - виртуозный альбом смешанной группы из Чикаго, которая была единственной американской группой, способной качеством своей музыки бросить вызов Rolling Stones, являвшимися главными представителями R&B. Новый альбом Butterfield «East-West» сочетал в себе R&B и рага-модуляции. Это было чрезвычайно круто – западное движение дхармы и Dixie’s Midnight Lounge. Затем Джек Хольцман подписал Love, и Артур Ли получил неограниченные возможности воплощать свои неповторимые, двусмысленные и зачастую зловещие музыкальные видения. Позднее люди в мире музыки будут говорить, что Doors и «Electra Records» подобрались друг к другу, как нельзя лучше. Говорили, что группа Джима Моррисона не смогла бы раскрыться ни в одном другом лейбле того времени.
Штатный продюсер «Electra Records» Пол Ротшильд прибыл в Лос-Анджелес после полудня 15 августа, зарегистрировавшись в отеле «Chateau Marmont». В тот вечер он поужинал со своим боссом Джеком Хольцманом, и вместе они отправились в «Whisky», чтобы увидеть новую группу. Встретившись с Артуром Ли – Ротшильд был продюсером первого альбома Love – две шишки из Нью-Йорка устроились в приватной кабине, чтобы посмотреть первый сет Doors.
Это был кошмар. Doors выглядели отстойно. Джим стоял к зрительному залу спиной, даже когда невыносимо долго общался с цыпочками перед сценой. Казалось, Джим пытается договориться с одной из них встретиться в аллее за клубом после выступлений. Ротшильд и Хольцман переглянулись. «Давай останемся на следующий сет», - сказал Пол Ротшильд. Годы спустя, он вспоминал: «Понимая, что провальные сеты случаются довольно часто и напоминая себе, что я только что пролетел через весь континент, чтобы увидеть новичков, я остался и стал свидетелем одного из самых величайших сетов, которые мне доводилось видеть в своей жизни в исполнении любой группы… В ту ночь Doors выдали поистине космическое выступление, в котором было все самое лучшее и самое худшее».
Когда закончился сет, Ротшильд и Хольцман прошли за сцену, чтобы поговорить с Doors. Или, вернее будет сказать, поговорить с Рэем, поскольку Джим был всецело поглощен разговором с длинноволосой шатенкой, а два других – Кригер и Денсмор – в основном только слушали. Кто-то сказал группе, что президент «Electra Records» хочет видеть их. Это было крайне важным, потому что Doors всегда хотели стать, как Love. Джек Хольцман вошел в крохотную раздевалку. Он носил очки в роговой оправе и выглядел слегка придурковатым, но умел хорошо говорить, был старательным, интеллигентным и совершенно не похожим на высовывающих из машин руки, носящих розовые кольца болванов из музыкального бизнеса Лос-Анджелеса. Он сказал Doors так ясно, как только мог, что ему очень понравилась их группа. Но Джек Хольцман был именно той авторитетной фигурой мужского пола, которые напрягали Джима. Джек вел себя официально и помпезно, но ему хватило мозгов, чтобы привести с собой одного из самых гениальных переговорщиков шестидесятых.
Пол Ротшильд был к тому времени уже одним из ветеранов, которые создавали музыкальную атмосферу в Нью-Йорке. Он был не только серьезным музыкантом, но и мастером Ханга. В свои тридцать пять, будучи жутко интеллигентным хипстером с улиц Бруклина, он знал, как вести переговоры с музыкантами, как подстегивать и вдохновлять их. Ротшильд честно признался Рэю, что запал на Doors и хочет стать их продюсером. Он создал Butterfield, создал Love и теперь хотел создать Doors. Затем Джек Хольцман предложил Doors музыкальный контракт. К тому времени Джим Моррисон уже ушел из клуба с одной из девушек и балансировал в тот момент на бетонной стене. Но он вернулся, чтобы послушать, что именно предлагает Хольцман: гарантированные пять тысяч долларов за три альбома, плюс семьдесят пять процентов с продаж, вместо обычного гонорара в размере пяти процентов. (Позднее Хольцман заявлял, что это было щедрым предложением для неизвестной группы в 1966-ом году). Рэй сказал Ротшильду и Хольцману, что им нужно время, чтобы все обдумать.
Джек Хольцман вернулся в Нью-Йорк, взяв с собой демо-пластинку Doors, которую включил послушать своему шестилетнему сыну Адаму. Мальчик (двадцать лет спустя он будет клавишником в группе Майлса Дэйвиса) тут же подсел на песню «Hello I Love You», и Джек Хольцман понял, что просто обязан подписать Doors.
По сути, и сами Doors не сомневались подписывать контракт или нет. За последние три месяца они уже устали от «Whisky». Никто кроме «Electra Records» не предложил им контракт. К тому же «Electra» был одним из самых значимых лейблов в Америке. Да и у Doors было к тому моменту песен на два альбома. В общем, судьба контракта с «Electra Records» была предрешена с самого начала.
Каждый из Doors получал по 135 долларов в неделю в «Whisky», так что Джим часто ночевал в комфортабельном номере отеля «Tropicana», плата за ночь в котором составляла 9 долларов. Иногда он останавливался у Памелы. Она говорила подругам, что он читает ей стихи, пока она не заснет. Одна из ее подруг - Миранди Бэбитс, сестра Евы, вспоминала, что когда Джим получил свой первый чек в «Whisky», Памела была так возбуждена, что настояла потратить все эти деньги на праздничный ужин. Теперь, получив предложение от Хольцмана, Джим сказал ей, что если Doors заключат контракт, то она сможет подыскать для них небольшой дом в каньоне Лорел, где жили знаменитости, и где они, Джим и Памела, смогут жить вместе, как она и хотела.
Тем временем Рэй суетился, пытаясь решить, что делать. Doors получили предложение заключить контракт, но у них не было ни менеджера, ни юриста. Рэй пошел за советом к Билли Джеймсу, который сказал ему подписать контракт. (Билли Джеймс вскоре и сам присоединится к новому офису «Electra Records» в Лос-Анжелесе). Ронни Харан предложила Doors своего адвоката, но что-то не срослось, и она прекратила работу с ними. Когда Джим забирал у нее свои вещи, он сказал ей: «Я не проживу больше двух лет».
Затем Стью Кригер нашел Макса Финка – жующего сигары юриста из Беверли Хиллс с хорошими связями, которого, видимо, направил к Doors отдел кадров киноактеров. Макс Финк, представляя интересы Doors, начал переговоры с «Electra Records». 20 августа, Doors подписали предварительный контракт, который позволял им записать пластинку, пока оговариваются детали настоящего контракта. Макс Финк будет вести переговоры с Джеком Хольцманом несколько месяцев, и будет не ясно, достигнут они соглашения или нет, и лишь в ноябре 1966 года контракт наконец-то подпишут.
Макс Финк был умным и компетентным адвокатом, который сохранит хорошие отношения с Джимом до самого конца. И Джим будет верить, что Финк вытащит его из любой беды. Адвокат станет оберегать интересы Джима любыми доступными ему способами, используя тактику сильной руки, когда того будут требовать обстоятельства. Макс Финк заслужит доверие Джима настолько, что тот откроет ему некоторые из своих самых интимных тайн.
Последнее шокирующее выступление Doors в клубе «Whisky».
"... И Джим Моррисон издал жуткий крик первородного греха, проникший в сердца всех, кто был в клубе в ту ночь. Doors взорвались безумием, словно жаждали крови, а зрители...
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Убийца проснулся
Джим Моррисон посмотрел, что означает «Электра» в мифологии Эдит Гамильтон, которую повсюду носил с собой. В одной из своих записных книжек он отметил, что Электра была дочерью короля Агамемнона, убитого своей женой, когда он вернулся с победой из Трои. Электра и ее брат отомстили за отца, убив их мать и ее любовника. Джим спросил друга, изучавшего психологию в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса, о так называемом комплексе Электры и выяснил, что это означает дочь, влюбленную в своего отца. Затем они какое-то время говорили о связи этого комплекса с комплексом Эдипа, получившим свое название в честь классической греческой трагедии Софокла «Король Эдип», в которой главный герой следует наследственному курсу, убивая своего отца и вступая в брак с матерью. Джим сказал другу, ставшему позднее видным психоаналитиком в Сан-Франциско, что хочет узнать об этом больше.
Надежда подписать контракт со звукозаписывающей студией и тот факт, что эта мечта группы становится реальностью после года мытарства и тяжелой работы, казалось, совершенно выбили Джима из колеи. «Он сходил с ума, - сказала Ронни Харан, - принимал кислоту каждый день и был совершенно зациклен на смерти, не в силах заставить себя успокоиться ни на минуту». На вечеринке в Вествуде сокурсник Джима из Калифорнийского университета Лос-Анджелеса Ричард Блэкберн спросил его насчет контракта, о котором говорила вся Стрип. «Джим был под кайфом, но он посмотрел на меня и на мгновение словно протрезвев, устало сказал: «Это случится, мужик». Я ждал деталей, но он уже забыл обо мне».
В те жаркие летние вечера по дороге от отеля до «Whisky» Джим начал бормотать: «Трахнуть мать. Убить отца. Трахнуть мать – убить отца. Трахнуть мать, убить отца. Трахнутьматьубитьотца». Это была новая непристойная мантра Эдипа, над которой серьезно работал Джим, как и обычно перегибая палку в своем стиле, не терпящим ограничений, пока люди, которые были рядом с ним, не поняли, что у него просто поехала крыша. «Я часто пользовался этой магической формулой, - позднее вспоминал Джим. – Это был способ пробиться к своему подсознанию. Я просто лежал и говорил снова и снова: «Трахнуть мать, убить отца. Трахнуть мать, убить отца». Серьезно, можно забраться себе в голову повторяя этот слоган. Эта мантра никогда не потеряет смысл. Это базис, а не просто слова, потому что пока ты говоришь их, ты не отключишься».
В воскресенье 21 августа, на излете беспокойной недели, показавшей, что Doors идут верным курсом и вот-вот подпишут важный для карьеры контракт, Джим пропустил свое выступление в «Whisky», где Doors должны были играть на разогреве у Love. Первый сет Doors отыграли без Джима. Пел Рэй. Они растягивали «Latin Bullshit#2» и псевдо-джемы Колтрейна так долго, как только могли. Затем Фил Танзини схватил Рэя на лестнице за сценой и сказал, что согласно контракту их группа должна выступать квартетом, и если Моррисон не объявится в эту ночь, Doors не получат денег.
Поэтому Джон и Рэй поехали в отель «Tropicana». Клерк сказал им, что Джим сейчас в другом номере, потому что прошлой ночью устроил в своей кровати пожар. Doors постучали в дверь Джима. Без ответа. Джон начал барабанить, а Рэй закричал: «Джим! Проснись, старик. Нам выступать сегодня. Ну, давай же, ты и так пропустил уже первый сет. Мы знаем, ты там».
Спустя вечность Джим открыл им. На нем были надеты трусы и ковбойские ботинки ручной работы. Он плохо пах и смотрел на друзей сквозь пелену наркотического тумана. Очень медленно Джим начал говорить: «Десять… тысяч… микрофонов». Рэй и Джон переглянулись. Пятьсот микрограмм LSD-25 были очень большой дозой, и Джим, если верить его словам, был просто на другой планете.
«Давай, Джим. Нам надо вернуться в клуб, иначе не получим денег».
«Эй, старик, я не могу продолжать, ты разве не видишь? Можешь сделать это без меня? Оценю потом, ладно?» Оцепеневший, он сел на кровать, открыл ящик прикроватной тумбы, показывая несколько пурпурных тюбиков жидкого LSD. «Хотите немного?» - спросил он и повалился на спину.
Рэю и Джону пришлось снять с него ботинки, чтобы натянуть на него джинсы. Еще десять минут ушло, чтобы надеть ботинки обратно. Джим улыбался на лад Дина Мориарти и вопил о совокуплении с матерью и убийстве отца. В конце концов, им удалось погрузить его в микроавтобус «VW» Джона и отвезти в «Whisky». «Он был похож на генератор, - позднее вспоминал Рэй. – Можно было буквально ощутить, исходившую от него энергию».
В раздевалке Джим немного очухался. Пара бутылок пива помогли ему привести мысли в порядок. Он предложил официантке отсосать ему, на что она рассмеялась, и он смеялся вместе с ней. Джим выглядел достаточно хорошо, чтобы выйти на сцену ко второму сету, но в его голубых глазах все еще горел лизергиновый огонь извергающегося вулкана.
Doors начали выступление. Джим бормотал свои слова, стоя к зрителям спиной, начиная утомлять аудиторию. На протяжении трех песен Джим думал, что видит в зале Джека Хольцмана, своего нового «отца», и хотел убить его, а так же убить своего собственного отца, адмирала. Джим повернулся к Рэю и потребовал: «The End». Это было странно, потому что песней «The End» обычно заканчивался их сет, и было не ясно, что им делать потом еще сорок минут, но Джим настаивал. Еще в первые дни своих выступлений в «London Fog» Doors заканчивали сеты песней «The End». Парни из группы были уверены, что Джим написал оригинальный текст, посвятив его своему разрыву с Мэри Верблов. «Это начиналось, как простая прощальная песня, - говорил Джим во время интервью. – Простые строчки и припев. Но мы играли ее каждую ночь, открывая новые специфические чувства – долгий, спокойный бит; те странные гитарные звуки, неясно напоминавшие что-то восточное или индийское. Каждый из нас внес в эту песню что-то свое». Вследствие вечерних репетиций в «London Fog» и «Whisky» песня «The End» вытянулась в пятнадцати минутное окончание сета. Следом за яркими образами, которыми Джим наполнял песню в течение года - странные сцены внутри золотого рудника; синий автобус; поездка на змее (увиденные Джимом аллюзии, которые в действительности были кислотным трипом); и все безумные дети – он начнет импровизировать с отрывками бит-поэзии и идеально сохранившимися в памяти стихами его любимых бардов. Денсмор поддерживал медитационный ритм ударных, в то время как Робби перебирал струны своей гитары подражая рагам, следуя бенгальски-андалусским арабескам стиля фьюжн. Слова и музыка достигали высшей точки кипения, аварийной посадки в водовороте самовозбуждения и произвольных аккордов, заканчиваясь в посткоитальном, шепчущем воззвании к смеху, небольшой лжи и молитве «ночам, когда мы пытались умереть». Doors уходили под аплодисменты и никогда не возвращались на бис.
Пол Ротшильд говорил: «Это был их самый свежий номер на том этапе, потому что «The End» постоянно менялась. Джим использовал эту песню, как свободный, неограниченный временем музыкальный холст для своих набросков, фрагментов, небольших куплетов и прочих вещей, которые он хотел сказать. Это была совершенно флюидная песня, которая постоянно менялась. Если он видел в зале цыпочку, которая ему нравилась, он вплетал ее в свои рифмы, и она становилась частью «The End» в ту ночью. Но потом Джим пришел с новым окончанием песни, и мы записали ее. После она уже никогда не менялась».
В ту ночь Doors начали играть «The End», как и обычно. Робби Кригер исполнял свои отрывки фламенко так, чтобы Джим мог читать поверх его музыки. Но Джим просто стоял там с закрытыми глазами. «Я словно услышал какой-то щелчок, - скажет он после. – И прямо тогда, в тот момент, я понял, о чем была вся эта песня – куда она вела». Поскольку спокойный музыкальный фон продолжался, да и группа играла лучше, чем прежде, «Whisky» начал стихать. Кассовые аппараты не звенели. Официантки перестали принимать заказы на выпивку. В прокуренном воздухе повисло гипнотическое ожидание чего-то особенного. Наконец, освещенная единственным прожектором в темном помещении церемония началась.
«Убийца проснулся затемно. Обулся»
Гитара неспешно шла козлиной тропой в южной Испании.
«Его лицо было похоже на лица персонажей из античной галереи.
Он вышел в коридор».
Рэй Манзарек посмотрел на Денсмора, потом на Робби. Они никогда не слышали этих слов прежде.
Джим спел, что он зашел в комнату сестры, затем в комнату брата и снова вышел в коридор.
Теперь гитара мрачно громыхала в мечтательном беспокойстве.
Когда Джим вошел в комнату своих родителей, он сказал отцу, что хочет убить его.
Рэй: «В этот момент я все понял. Весь зал понял. Я подумал: «Боже мой! Он ставит «Короля Эдипа»! И… Господи! Я знаю, что будет дальше».
Джим поднес микрофон к губам, поставил ногу на опору стойки микрофона, чтобы успокоиться, выдержал паузы, посмотрел направо и пропел:
«Мама? Я хочу… трахнуть тебя мама трахнуть тебя мама трахать тебя мама всю ночь – трахать тебя всю ночь – трахать тебя всю ночь – аааааааааа!!!!»
И Джим Моррисон издал жуткий крик первородного греха, проникший в сердца всех, кто был в клубе в ту ночь. Doors взорвались безумием, словно жаждали крови, а зрители, все кто был очарован этой драмой, начали трястись в неистовом танце. Джим стоял на краю маленькой сцены и напевал, как молитву: «Убей-трахни-убей-трахни», а группа продолжала играть, подготавливая окончание номера.
«Это… конец», - спел Джим, и Doors покинули сцену. Аплодисментов не было. Странное молчание повисло в зале.
Тем временем Фил Танзини в бешенстве набирал номер дома Элмера Валнетайна в холмах на Сансет. «Элмер! Этот чокнутый, мать его, Моррисон пришел и спел о том, что трахает свою мать! Все верно – трахает свою мать, будь он не ладен! Нас закроют за это дерьмо. Что предлагаешь мне делать?»
«Убери его на хрен со сцены, и переломай ему к чертям ноги», - прорычал Валентайн.
После шоу, Doors остывали за сценой. Фил Танзини сбежал по лестнице и начал вопить: «Вы, грязные недоноски с поганым ртом! Моррисон – ты не можешь говорить все это дерьмо о своей матери! «Мама, я хочу трахнуть тебя». Ты, мать твою, издеваешься? Да что же ты за извращенец такой? Иди, лечись! Я увольняю тебя на хрен прямо сейчас».
«Ладно, Фил, - ухмыльнулся Джим. – Но… можем мы воспользоваться баром?»
Танзини метнулся обратно к лестнице.
«Эй, Фил! – крикнул ему вдогонку Рэй. – Ты когда-нибудь слышал о «Короле Эдипе»?»
Doors продолжали играть в Лос-Анджелесе. Теперь у них был готовый для записи альбом, но они уже не задерживались надолго в клубах, получая артистическое наслаждение, как это было в «Whisky». Полуночный час миновал, и после спокойного лета 1966, Doors необходимо было что-то поменять, чтобы не распасться. Два года спустя, разбитый вдребезги бесплодными попытками создать новую музыку в стерильной звукозаписывающей студии, Джим Моррисон с любовью вспоминал добрые старые дни на Сансет Стрип:
«Я помню тот музыкальный трип, который мы получали в клубах. Нет ничего лучше, чем играть перед живым залом. Сейчас, конечно, можно импровизировать на репетициях, но атмосфера вокруг здесь мертвая. Здесь нет обратной связи со зрителем. Здесь нет напряжения, правда. А в клубах, пусть и с небольшим зрительным залом… ты свободен делать все, что захочешь. Ты чувствуешь, что… обязан выложиться и не можешь облажаться. На тебя смотрят люди… Я мог работать весь день, потом идти домой, принимать душ, переодеваться и играть два или три сета в «Whisky»… и мне это нравилось. Я любил это так же, как атлеты любят бег, потому что он помогает им держать себя в форме».
"У Пола Ротшильда было инстинктивное понимание о том, как совладать с Моррисоном и Doors. В студии Ротшильд был строгим, почти диктатором, который не собирался мириться с выходками обыкновенных, бестолковых, молодых музыкантов, заключивших контракт. Кстати, Ротшильда очень уважали на улицах. «Мы видели его имя на записях Paul Butterfield, - говорил Робби Кригер. – Нам нравилась та запись. Плюс, парень только что вышел из тюрьмы, и мы решили, что с ним будет не так сложно». Его тюремное прошлое впечатляло Джима Моррисона, но было в Ротшильде и что-то еще, кроме его личности. И с этим невозможно было поспорить. «Он был единственным парнем, которого боялись Doors", - вспоминал их администратор, а позднее и менеджер Билл Сиддонс."
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Квинтовый вход
Если не считать небольших обид, то Джим Моррисон проявлял постоянное уважение к новому продюсеру Doors после того, как группа начала работать над своим первым альбомом в студии «Sound Recording» в сентябре 1966, примерно три недели спустя после увольнения из «Whisky».
Пол А. Ротшильд в свои тридцать пять уже заслужил репутацию трудолюбивого и мудрого, похожего на раввина любителя травки с безупречной аккредитацией хипстера. Он получил классическое музыкальное образование, вырос в Нью-Джерси. Его мать пела в Метрополитен-Опера. Подростком он учился дирижировать, как Бруно Уолтер, а позднее последовал за фолк-возрождением в Кембридж, Массачусетс, где босоногая Джоан Баэз пела перед студентами Гарварда в знаменитом «Club 47». Там же Боб Дилан давал свои первые концерты за пределами Нью-Йорка. Напор и интеллект Ротшильда помогли ему попасть на сцену «Club 47» и после выпустить свою первую запись с возрожденцами стиля блюграсс группой Charles River Valley Boys. Ротшильд так же работал продавцом пластинок, чтобы обеспечивать свою жену и детей, заслужив известность, которая сделала его одним из самых предпочтительных продюсеров фолк-музыки. Он много говорил, укрепляя свою музыкальную дружбу с талантами, собранными из джаз-музыкантов, а так же воспринимался другими, как один из тех, у кого всегда есть ответы на любые вопросы. После музыкального прорыва Боба Дилана и Beatles в 1963-1964 годах, Ротшильд, как и следовало того ожидать, устремил свои интересы к рок-музыке. Он открыл группу Paul Butterfield’s Band и был их продюсером от «Electra Records». Его выпуск первого альбома Артура Ли с Love был необычайно симпатическим. У Ротшильда было все, что требовалось в этом бизнесе – талант оказаться в нужное время в нужном месте и интеллектуальный напор хипстера и профессора в одном лице. Еще он скручивал идеальные косяки. Жак Хольцман говорил: «Это определяло крутость Пола, когда он сворачивал косяки на глазах музыкантов – две трети от диаметра сигареты и идеальный цилиндр. Настоящее произведение искусства фолк-сцены». Это произвело огромное впечатление на Джима Моррисона, который тоже был известен за свое умение сворачивать косяки.
Ротшильд был любителем марихуаны старой школы; он носил свою «дурь» вместе с другими принадлежностями в узком, поделенном на секции модном дипломате. Ротшильд был арестован за хранение марихуаны, когда к нему прибыл мистический грузовик с травкой, следом за которым сразу нагрянули копы. Он отрицал, что травка его и клялся Жаку Хольцману и другим, что кто-то, возможно раздраженный музыкант, с которым он работал, подставил его. Пол Ротшильд был приговорен к двум годам тюрьмы. Отсидев семь месяцев в Нью-Джерси, он вышел досрочно в начале 1966.
Он все еще находился на условном освобождении, когда Жак Хольцман подписал его быть продюсером Doors. Ротшильд делал это с большой неохотой. Его крайне беспокоили безумные выходки лидера группы. Но Хольцман напомнил ему о поддержке, которую оказывала «Electra Records» Ротшильду, пока тот был в тюрьме. «Ну, если ты так ставишь вопрос…», - сдался, в конце концов, Ротшильд. Жак Хольцман выступил в суде, как представитель Ротшильда и добился его реабилитации до того, как он стал продюсером Doors, отправившись в сентябре 1966 в студию «Sunset Sound» в Лос-Анджелесе. Эта четырех полосная студия, построенная исполнительным комитетом Уолт Диснея, находилась там же, где были записаны большинство музыки и саундртреков Диснея. Владелец «Sunset Sound», Тутти Камарата, нанял недавно уволенного девятнадцати летнего инженера по имени Брюс Ботник. Это произошло незадолго до сессии Doors, позволив собрать начальную команду из шести человек. Именн о они будут создавать мрачные, таинственные звуки, с которыми будет ассоциировать легендарная Doors.
У Пола Ротшильда было инстинктивное понимание о том, как совладать с Моррисоном и Doors. В студии Ротшильд был строгим, почти диктатором, который не собирался мириться с выходками обыкновенных, бестолковых, молодых музыкантов, заключивших контракт. Кстати, Ротшильда очень уважали на улицах. «Мы видели его имя на записях Paul Butterfield, - говорил Робби Кригер. – Нам нравилась та запись. Плюс, парень только что вышел из тюрьмы, и мы решили, что с ним будет не так сложно». Его тюремное прошлое впечатляло Джима Моррисона, но было в Ротшильде и что-то еще, кроме его личности. И с этим невозможно было поспорить. «Он был единственным парнем, которого боялись Doors, - вспоминал их администратор, а позднее и менеджер Билл Сиддонс. - Никто не мог кричать так, как он. Он был очень подкованным переговорщиком и настоящим бойцом. Он знал абсолютно все, и куда бы ни приходил, ему была известная каждая молекула. Он был словно тевтонец. Мог осадить любого. Он был Лидером. Он был Продюсером».
Рэй Манзарек: «Пол был клевым, самым интеллигентным продюсером на планете. Он был одним из нас. Он знал о Бахе, Мингусе и Монке, Сабикасе, шумовом оркестре Джима Квескина, Артюре Рембо и Федерико Феллини…» Джим и Пол сошлись сразу. Благодаря контролю и аккуратности Ротшильда потребовалось чуть больше недели, чтобы записать первый гениальный альбом Doors под его руководством в августе 1966-го. В течение дня в студии «Sunset Sound» записывались голоса и музыка для Микки Мауса. Вечером приходили Doors и загаживали студию облаками травки и табака. Они начали работу в просторном помещении студии «А» и первым делом записали «Moonlight Drive». Песни, отточенные на протяжении пяти месяцев выступлений в клубах, записывались быстро и неистово. Их создавали под сильным влиянием альбома «Aftermath» Rolling Stones – грубого садомазохистского шедевра, широко известного, как креативный прорыв за свои мелодии мрачной блюзовой негативности. Вскоре Doors станут еще одним мрачным шедевром того же стиля.
Сессии проходили гладко. Волосы Джима к тому времени уже свисали у него с плеч. Он веселился и, казалось, хорошо проводил время. Джим смеялся вместе со всеми, когда они топали ногами, чтобы получить музыкальный эффект, который Ротшильд называл «эта очень нацистская музыка». Они использовали его в песне «Twenty Century Fox» - талантливый и милый портрет Памелы Курсон созданный Джимом. Песни «I Look at You» и «End of the Night» были написаны еще в ранние дни Doors. Ротшильд использовал девочек из прежней аранжировки группы, в то время как Робби Кригер скрещивал ликвидные психоделические блюзовые соло на гитаре с атмосферой арт-рока, которая ранее создавалась Джимом, как экзистенциальная дань печально известному Селину. «Take As It Comes» с банальным органным соло Манзарека было очень похоже на живые концерты Doors в клубах. Позднее Джим говорил, что написал песню для Махариши Махеш Йоги, но в его понимании медитационное погружение должно было стать более веселым.
Записи шли хорошо вплоть до песни «Light My Fire», которую записывали в период чемпионской гонки бейсбольных клубов «Los Angeles Dodgers» и «San Francisco Giants". Легендарный Сэнди Коуфакс (он владел отелем «Tropicana», где останавливался Джим) подавал, выступая за «Dodgers» в финальной игре серии. Рьяный бейсбольный болельщик Брюс Ботник тайно установил переносной телевизор в одном из углов студии, где был сносный прием телевизионного сигнала. Звук был выключен, и только те, кто сидели в комнате управления могли видеть экран. Шла работа над соло «Light My Fire». Музыкант Лари Кнектел, приведенный Ротшильдом, играл бас, чтобы придать группе более фанковую основу, чем была прежде. Это был ля-минор к фа-образному минору, который Рэй позднее назвал «песня Сонни и Шер». Робби смешивал латинский музыкальный стиль грув и хард-рок. (Песня была почти полностью написана Робби, за исключением строчки Джима, которая рифмовала «No time to wallow in the mire" с "funeral pyre».
Для предстоящей записи Манзарек и Кригер срастили короткие джазовые импровизации из ранних записей Джона Колтрейна: «Coltrane Time», «Ole Coltrane» и «My Favorite Time». Для вступления Рэй вспомнил свои занятия музыкой Баха и создал квинтовый круг барокко, который мог быть сыгран на клавикорде.
Пока шла репетиция сессии «Light My Fire», Джим танцевал в студии, двигаясь под музыку, беспокойно пытаясь сосредоточиться на рутине. Краем глаза он увидел слабый отблеск на окне из комнаты управления и отметил, что инженер смотрит куда-то в сторону. Джим отошел в угол и увидел переносной телевизор. Он тут же изменился в лице, словно черная туча прошла над прерией. Джим взбесился. Он схватил телевизор, вырвав шнур из стены, сделал два шага назад и попытался выбросить телик в окно. Телевизор отскочил от толстого стекла и разбился о пол. Пораженное молчание. Джим выдержал гневную паузу и протянул: «Никаких долбанных телевизоров в студии – никогда». Вскоре все очухались и продолжили работу.
Следующим вечером Джим, Пэм и еще несколько их друзей поехали к печально известному изгибу дороги в Чолам, Калифорния, где Джеймс Дин разбился на своем «Porsche» в 1955 году. Джим совершил это паломничество, потому что хотел увидеть место смерти Дина, но был разочарован, узнав, что его идол в действительности испустил дух в ближайшей больнице спустя пару часов после аварии.
О том вечере Ротшильд говорил: «Мы были где-то посреди записи «The End». Свет был приглушен. Свечи горели справа от Джима, который стоял спиной к контрольной комнате. Кроме свечей светился лишь индикатор уровня громкости. В студии было очень темно. Это была наша как бы постановка. Иногда Джим управлял группой из контрольной комнаты. Но когда они завелись на полную, Джим уже не мог оставаться у пульта и бегал туда сюда между аппаратной и микрофоном. Это завораживало. В аппаратной было сразу четыре человека. Когда дубль закончился, мы поняли, что пленка продолжает крутиться. Брюс, инженер, был совершенно поглощен происходящим, мы все были поглощены. И нам казалось, что сама Муза посвятила студию в это время, а мы были зрителями. Лишь машины продолжали работать».
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Меня кто-нибудь понимает?
По ходу продолжения сессии Doors «Soul Kitchen» получила собственное органное интро, тайные алфавиты и неоновый блеск. Медленный шаффл «Crystal Ship» балансировал с нежной сыгранной на пианино интерлюдией. «Alabama Song» вобрала в себя ритмичный бас группы из пивной на открытом воздухе и карусель декадентского Веймара. Цитра подобная карнавальная музыка на треке была заново озвучена Рэйем на максарфоне – разновидности автоарфы, которую часто использовал в своих сессиях Дисней. Джим в свою очередь изменил стихи, выкинув саркастическую строчку «Show us the way to the next little dollar». «Back Door Man» оказался в конечном итоге самой яркой рок-композицией альбома, став ключевой частью концертов Doors; музыкальное сопровождение, поверх которого Джим импровизировал и читал стихи на сцене на протяжении четырех последующих лет.
Все те записи были усеяны грубой сексуальностью Джима, которую он проявлял на сцене: гонг первобытных барабанов, безграничный блюз, ворчание и душераздирающие крики. Эти песни несли в себе непреодолимое зло, жуткое эхо запрещенного, грязного секса. И люди, которые хоть раз слышал эти песни, уже не могли забыть их. Джим реконфигурировал свою версию «Back Door Man», использовав лишь два из пяти куплетов, написанных в 1952 году (как «Back Door Friend») Вилли Диксоном, собственным аранжировщиком и басистом в чикагском «Chess Records». Хаулин Вульф позднее записал «Back Door Man», которая была перепета Джоном Хаммондом младшим. Эту версию принес в Doors Робби. Джим Моррисон добавил в песню свое видение сюжета, снабдив ее похотливыми инсинуациями и презрительным глумлением, завуалированным в тексте. Джим Моррисон, как предполагала песня, со зловещей улыбкой, был парнем, который собирался наставить рога американским подросткам, трахнув их молодых подруг прямо в зад.
Одаренный постановщик Пол Ротшильд преднамеренно держал Джима в стороне от музыки группы. Голос звучал в отдалении от слушателя, когда «Break On Through» вырывался из колонок призрачно-мифическим качеством вокала. Чтобы сделать эту великую эпохальную песню, Джон Денсмор обратился к бразильским ритмам, немного перекатив грубое ударное интро к классической босанова «Desafinado», записанной Стэном Гетцом двумя годами ранее. На полпути они ускорили работу, так что когда Джим присоединился к ним, отсчет шел уже на недели, дни, часы, превращая альбом в срочную телеграмму. Вскоре «Break On Through» (подвергшись немного цензуре) займет свое место, как один из величайших альбомов, известных в истории рок-музыки.
Во время записи «The End» Джим немного помешался. В первый вечер он принял LSD, и им не удалось приблизиться к той магической версии драматического представления Doors. Во второй вечер Джим исчез до того, как началась сессия, и его нашли в большой католической церкви «Blessed Sacrament» прямо напротив Сансет. Джим принес оттуда молитвослов и начал вырывать из него страницы, бормоча что-то себе под нос. Брюс Ботник увеличил на пульте звук и услышал, что Джим напевает: «Убить отца, трахнуть мать». Ботник решил, что это часть «The End», которую он не слышал, когда они записывали ее прежде. Он отметил, что Джим время от времени достает какие-то написанные от руки стихи, смятые в заднем кармане его рабочих брюк из хлопчатобумажной саржи.
О том вечере Ротшильд говорил: «Мы были где-то посреди записи «The End». Свет был приглушен. Свечи горели справа от Джима, который стоял спиной к контрольной комнате. Кроме свечей светился лишь индикатор уровня громкости. В студии было очень темно. Это была наша как бы постановка. Иногда Джим управлял группой из контрольной комнаты. Но когда они завелись на полную, Джим уже не мог оставаться у пульта и бегал туда сюда между аппаратной и микрофоном. Это завораживало. В аппаратной было сразу четыре человека. Когда дубль закончился, мы поняли, что пленка продолжает крутиться. Брюс, инженер, был совершенно поглощен происходящим, мы все были поглощены. И нам казалось, что сама Муза посвятила студию в это время, а мы были зрителями. Лишь машины продолжали работать».
В катастрофической раге и белом шуме, который следовал за первичным грехом в песне, Джим исполнил джазовый скат (импровизированная мелодия с бессмысленным набором слогов), при помощи которого перекрыл слова «kill» и «fuck», словно говорящий барабан. Этот микс был специально записан для альбома, но превратился в нечто выдающееся в студии – Doors разошлись на полную катушку, обессмертив тогда свое имя.
Пол Ротшильд: «Я сильно простудился, когда половина работы была уже сделана. Я сказал: «Брюс, ты понимаешь, что там происходит прямо сейчас? Это история. Ради нее мы пришли сюда». В конце дубля мы были все истощены».
Это будет момент, который ни Ротшильд, ни Ботник не смогут уже никогда забыть. Ротшильд хотел сделать еще один такой дубль, но этого не произошло. Джим находился в маниакальном состоянии, хотя никто не обратил на это внимания. «У него был самый настоящий Эдипов трип, - скажет позднее Робби Кригер. – Он будет говорить часами, что хочет убить отца и трахнуть мать. Когда мы наконец-то начали записывать с ним «The End», он сделал это классно. Но Джим был под кайфом, чтобы продолжать сессию, поэтому мы собрались и ушли».
Ночь только начиналась. Полная луна была в созвездии Скорпиона. Два часа спустя, догнавшись кислотой и алкоголем, Джим, изображая человека-муху, перепрыгнул через цепи ограждения периметра «Sunset Sound» и вломился на студию. Пробравшись в комнату, где они только что записывали «The End», Джим сел на пол, снял ботинки и закурил косяк. Какое-то время он оглядывался по сторонам, затем сорвал со стены большой красный огнетушитель и залил им студию – оборудование и инструменты, даже клавесин был покрыт химической пеной. Пол Ротшильд нарушил закон и вытащил Джима из студии. Но там остались ботинки Джима. На следующий день Брюсу Ботнику позвонил взбешенный Тутти Камарата. «Быстро иди ко мне и объясни, что, черт возьми, случилось?» Ботинки Джима были найдены, покрытые пеной, хотя он и заявил, что не помнит об инциденте. В действительности, он лишь улыбался, когда его спрашивали об этом. Согласно Денсмору, Джим спросил недоверчиво: «Это сделал я?»
Жак Хольцман смягчил гнев Тутти, выписав чек. Устроенный в студии Джимом бардак убрали. Камарата попытался убедить Хольцмана – ценного клиента, что деньги, потраченные на запись Doors, были выброшены «Electra Records» на ветер. Хольцман поблагодарил его за мудрые размышления и выбросил этот разговор из головы. (На момент создания этой книги продажи альбома Doors превышают пятьдесят миллионов штук и продолжают расти).
Спустя несколько месяцев, когда будет выпущен альбом Doors, Ротшильд разведет свою винтажную демагогию хипстера касательного того, о чем в действительности была песня «The End». Иногда он выступал от имени «Electra Records», и его ремарки публиковались в рок-журнале «Crawdaddy», который частично финансировался «Electra Records».
Ротшильд: «Тогда, в течение записи, Джим был эмоционально взволнован. Он трепетал, он рыдал… и он выкрикивал: «Меня кто-нибудь понимает?» И я сказал: «Да, я понимаю». После этого мы с ним долго разговаривали о том, что все это значит – убить отца, трахнуть мать. Джим говорил и говорил об этом. По существу это сводится к тому, что: «Убить отца» значит убить все те вещи в себе, которые были навязаны тебе, но никогда не принадлежали тебе. Они не твои. Это чужие концепты, которые ты никогда не разделишь. Они должны умереть. Все это должно умереть. Это психоделическая революция. «Трахнуть мать» - это очень базисно. И это значит вернуться к своей сущности. Что есть реальность? «Трахнуть мать» - это? по сути? материнское начало. Правда. Ты можешь прикоснуться к этому, схватить это, почувствовать. Это – природа. Это – реальность. Это никогда не обманет тебя… Вот что он говорит в конце части песни об Эдипе, которая, по сути, является тем же, что говорит классический Король Эдип: убей чужие концепты, вернись к реальности. Вот о чем, если быть точным, эта песня - «The End» (Конец). Конец чужим концептам и начало концептов собственных. Живи в реальности, в своей собственной реальности, будь в контакте с тем, что тебя окружает, что по-настоящему принадлежит тебе».
Doors прибыли в квартиру Ставерс в четвером. Когда фотосессия подошла к концу, Дэнни Филдс выпроводил Рэя, Джона и Робби за дверь, чтобы Глория могла поработать наедине с Джимом. Она открыла новую бутылку вина, растрепала Джиму его длинные волосы, болтала с ним и дразнила его. Потом она взяла расческу и попыталась сделать Джиму модную прическу, но он выхватил у нее расческу и выбросил в открытое окно.
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Джеймс Феникс
Осенью 1966 года окружение Джима изменилось после того, как он частично переехал к своей рыжеволосой подруге. Она жила в убогой квартире с одной спальней в зеленом ветхом доме в каньоне Лорел. К тому времени почти все музыканты жили в Лорел: Заппа со своей свитой; большинство из Byrds; Mamas and Papas; Билли Джеймс; Стив Стилс из Buffalo Springfield. (Нейл Янг уже переехал в старое ранчо в каньоне Топанга, которое находилось от Голливуда еще дальше). Лорел был первым заселенным каньоном холмов над Голливудом. Это произошло примерно в 1915, когда охотники и первые связанные с кинематографом люди начали разбивать лагеря и строить дома в каньоне. Спустя пятьдесят лет он был уже густо застроен чудными домами, несколькими виллами в испанском колониальном стиле, и прославлен песней Джони Митчел «Ladies of the Canyon».
Квартира Пэм находилась по адресу 1414, Ротдел Трэйл, прямо за магазином «Canyon Country Store», где Дэвид Кросби покупал сигаретную бумагу. Аренда составляла семьдесят долларов в месяц, и ее оплачивал Джим. В квартире был балкон на втором этаже, где Джим любил торчать с пивом, наблюдая парад фриков, проходящих через небольшую торговую площадь, и делая записи о жизни на Лов Стрит, где встречались все эти существа.
Два парня из группы Three Dog Night жили этажом выше. Ниже этажом жила подруга Пэм Миранди Бабитц – сестра нескромной поклонницы рок-н-рола Евы, и друг Миранди – Клем. Миранди увлекалась одеждой – она сделала внутренний шов на первых виниловых брюках Джима, а позднее организовала один из первых бутиков в Лос-Анджелесе, где продавала одежду, сшитую по своему дизайну, а так же модные тряпки других дизайнеров нового яркого стиля, сверкавшего из Лондона. Памела Курсон тоже была сильно увлечена модой, внимательно наблюдала за Миранди и в тайне планировала открыть свой собственный бутик сразу, как только начнет получать деньги группы Джима.
Джимми и Памела уже встречались почти полгода, когда он перевез часть своей одежды, книг и электрическое одеяло в ее квартиру. В тот период они начали очень сильно ссориться – эпические битвы из-за неверности, недостатка внимания и прочих вопросов, которые вылетали через их дверь и разносились по всей улице. Как минимум раз в неделю Пэм будет взрываться и в ярости, выкрикивая проклятия, выбрасывать груды одежды и книг Джима через окно спальной на улицу. Миранди Бабитц будет относить некоторые хронические недовольства Пэм на счет их сексуального несоответствия с Джимом, который, по словам Бабитц, предпочитал анальные сношения, в то время как Памела, маленькая и худая, словно вешалка, приходила в ужас, принимая впечатляющий, по мнению многих, репродуктивный орган Джима в свой rectum.
Миранди Бабитц: «Я знаю, их сексуальная жизнь была странной. Он всегда держал ее на привязи, а иногда был крайне груб. И все бы ничего, но он постоянно перегибал палку… Ему реально нравилось брать женщин сзади. Пэм это бесило, но она пыталась смириться, хоть и рычала постоянно на Джима. Как-то раз, когда мы жили вместе, она взбесилась на Джима, потому что решила, что он крутит с кем-то еще. Пэм взяла его любимый жилет, который он носил на выступлениях и написала маркером «Magic» на спине «Педик». Затем она перерезала кучу его одежды и ушла на весь день».
Джим любил ссориться с Памелой, которая выходила из себя, теряя контроль, и никогда не оставалась в долгу. Она бросала в Джима тарелки, глиняную посуду, ножи, сковородки, а он лишь смеялся в ответ. Когда они выходили в свет, Пэм и не думала о том, чтобы придержать коней. Она била Джима в лицо своим маленьким кулаком, если решала, что он слишком сблизился с какой-нибудь цыпочкой. Они постоянно цеплялись друг к другу, пытались завести друг друга еще сильнее. Они приняли вместе кислоту и затем им кололи витамин «Б» в Медицинском Центре «UCLA», чтобы помочь вернуться на землю.
Пэм была единственной женщиной, которая могла достать Джима, свести его с ума. После одной из их ссор, он пойдет в клуб и набросится на ничего не подозревавшую девушку, которая не сможет защитить себя. Как-то вечером он ударит ремнем Сьюзи Кримчиз, и его вышвырнут из «Whisky». В другой вечер он влепит пощечину Пэм Миллер в клубе «Bido Lito's». За ним будут числиться комнаты в различных отелях Западного Голливуда, но большинство ночей он будет возвращаться на бульвар каньона Лорел к Памеле Курсон.
Их связь была неизлечимой, пройдя через множественный цикл раздоров и раскаяний. Рэй Манзарек, довольно хорошо знавший их в тот период, позднее говорил: «Они были, словно один человек, понимаете? Как две стороны одной медали. Мужчина и женщина в одной личности… Они идеально подходили друг другу». Спустя годы, Манзарек будет не раз пересматривать романтизированную легенду родственности душ, но его мнение относительно того, что эти два ярких неудачника стоили друг друга, никогда не менялось.
Doors дали несколько концертов в окрестностях Лос-Анджелеса в сентябре и октябре в то время, как Пол Ротшильд продолжал работать над их альбомом в Нью-Йорке. Они играли с группой Скай Сэксона - Seeds в голливудском клубе «Bido Lito’s» и на нескольких частных вечеринках с рок-группой Sparrow Джона Кэя, которому Джим судьбоносно предложил изменить имя его группы на «Steppenwolf». Джим так же думал о том, чтобы изменить свое собственное имя. Будучи поэтом действия, как предсказывал Рембо, у Джима были большие, можно сказать даже революционные планы, которые, как он понимал, могли навредить карьере его отца в ВМФ, когда провокации станут серьезными, а события выйдут из-под контроля. Рэй Манзарек говорит, что Джим хотел назваться «Джеймс Феникс» на обложке альбома Doors, рассматривая возможность испытать новое имя и личность, когда группа будет давать их первый концерт в Нью-Йорке. Джеймс Феникс – мифическая птица, восставшая из тлеющего пепла, вышедшего из моды буржуазного сознания. Джеймс Феникс – вестник эпохи водолея. Но потом Джима убедили оставить свое настоящее имя. Общаясь со средствами массой информации, он с грустью настаивал, что является сиротой.
31 октября на канун Дня Всех Святых Doors вылетели в Нью-Йорк. Они зарегистрировались в отеле «Henry Hudson» на Западной 77-ой Стрит. «Electra Records» начала продвигать Doors еще до того, как состоялся релиз их альбома. Пол Ротшильд договорился о том, что группа будет выступать на протяжении месяца в клубе «Ondine» - месте, где собирались хиппи Манхэттена в 1966, прямо под мостом Куинсборо, на Восточной 57-ой Стрит. В свою первую ночь в Нью-Йорке Doors посетили гротескную костюмированную вечеринку в честь Дня Всех Святых в клубе «Ondine», где собралась обычная тусовка Уорхолитов, богатых туристов и трансвеститов. В то время в клубах была популярной песня «Knock On Wood» Отиса Реддинга. Когда вечер подошел к концу, Джим Моррисон ушел с красивой чернокожей поклонницей рок-н-ролла Девон Уилсон, дав повод для сплетен амфетаминовой тусовке верхнего города. На следующий день первого ноября Doors впервые увидели танец джерк, исполненный на своей родной сцене, которым открывалось их выступление в «Ondine». В отличие от причудливых, пульсирующих танцоров, сама публика Нью-Йорка в основном просто нервно дергалась и подпрыгивала, словно танцуя фруг, манки, ватуси, шингалинг. «Они не понимали, как можно танцевать в трансе, - отмечал Манзарек. – Не понимали психоделики». Doors играли балдежно с самого начала, начав свой сет с жутко сексуального «Backdoor Man». Mothers of Invention уже отыграли в Нью-Йорке двумя неделями ранее, и во время радио-интервью Фрэнк Заппа хвалил Doors. Билли Винтерс, жутко хипповый ди-джей клуба «Ondine», распространил между любящими ночные вечеринки подростками Манхэттена, что в эту ночь готовится Второе Пришествие. «Electra Records», где записывались Love и Butterfield Band, рекламировала Doors, как еще одну великую группу, как американский вариант Rolling Stones, как калифорнийский ответ Мику Джагеру. Поэтому все ждали с нетерпением выступления Джима Моррисона в «Ondine». Все билеты в маленький, по-морски декорированный клуб распродавались каждый вечер, и каждый вечер оставалось еще много тех, кто хотел попасть в клуб.
Энди Уорхол и его окружение появились в «Ondine» на второй вечер. Снаружи, на улицах Манхэттена был сырой ноябрь, но внутри, в клубе, когда началось выступление Doors, и Джим устроил один из своих ранних шаманистических ритуалов, атмосфера накалилась, как в превращенном в парную вигваме индейцев хопи. Группа играла так, словно от этого зависела их жизнь. Прозвучавшая в конце вечера драма «The End» привела публику в экстаз. После выступления Джим снова сошелся с Нико. Снимавший совместно с Уорхолом фильмы Пол Моррисси согласился с Энди, что они должны получить Моррисона в качестве главной звезды для их следующего проекта, рабочее название которого было «Fuck».
Альтернативная пресса любила Doors. Интервью с ними всегда проходили в экстатической форме. Обозреватель «Village Voice» Говард Смит назвал Джима самым ярким секс-символом Америки со времен Джеймса Дина. Ричард Голдштейн, один из первых музыкальных рок-критиков, писал, что лидер группы Doors мог показать все позиции из «Камасутры» одними губами». Фотографы дрались друг с другом за возможность занять лучшую позицию для съемки. Линда Истман, позднее вышедшая замуж за Пола Маккартни, потратила несколько катушек фотопленки, заметив сильную сосредоточенность Джима и его привычку прикладывать ладони, сложенные чашечкой, к ушам, чтобы лучше слышать свой вокал на фоне грохочущей музыки группы.
Протеже Уорхола – Герард Маланга, ненавидел Doors, и у него были причины для этого. «Он украл мой образ», - вопил Герард, и его приятели-уорхолиты согласно кивали. Виниловые штаны Джима и его сценический образ уже использовался Малангой в качестве образа выступающего против общества поэта андеграунда, пока это не перешло на новый уровень. Никто не спорил, что если бы у Маланги были хоть какие-нибудь музыкальные дарования, то он мог опередить Джима, и образ Моррисона стал бы всего лишь копией образа Маланги. Но дарования Маланги касались изобразительного искусства – шелковые поверхности и фотография – и он бы никогда не смог написать ничего даже близко похожего на «My Eyes Have Seen You» или «Crystal Ship». Поэтому Герард надулся и начал писать стихи, в то время как Урхол и Моррисси одержимо старались заполучить Джима Моррисона главной звездой в свой фильм.
Doors проводили свои послеобеденные часы, помогая Ротшильду сводить их запись в маленькой студии, построенной в офисе «Electra Records» в мидтауне Манхэттена. Лейбл планировал получить готовую запись к рождеству, но Ротшильду нужно было больше времени, и это событие было отложено до января 1967. Ротшильд создал финальный микс «The End», объединив начальную половину сессии первого вечера с провокационной бомбой записанной на вечер второй. Ротшильд и Хольцман уже решили, что «Break On Through» вероятно станет первым синглом. При встрече с группой, Хольцман неловко пытался объяснить им, что «Electra Records» приняла решение сделать ликующую строчку «She gets high» более цензурной. Хольцман говорил, что радио не станут крутить песню с явным наркотическим намеком, и Ротшильд, поддерживая Хольцмана, убеждал Doors, что им придется подчиниться.
«Electra Records» напрягала их весь ноябрь. Они купили новые костюмы в Гринвич Виллидж (после того, как хозяин «Ondine» сказал, что их лос-анджелесская одежда не стильная) и ботинки из «Chelsea Cobbler». Джим прожег дыру в своем пиджаке сигаретой, после чего выбросил его в урну.
Дэнни Филдс, молодой хиповый рекламный агент «Electra Records» начал подбивать заголовки для музыкальных журналов, где печатались исключительно истории о рок-звездах. Поскольку Филдс был гей, его такие заголовки, как «Мое звездное свидание с Джимом Моррисоном» привлекали интересы молодых читателей макулатурных журналов «Datebook» и «Hit Parader». И была еще Глория Ставерс, бывшая модель тридцати с чем-то лет, которая была редактором журнала «Sixteen» - самого крупнейшего среди молодежных журналов. Ставерс была крепким орешком. Она пробилась из бедных сельских районов, заставив считаться с собой в музыкальном бизнесе. Она была девушкой Лени Брюса и его доверенным лицом. У нее была обширная аудитория молодых рокеров, жаждущих внимания, с которыми она любила совершенствовать свои навыки управленца. Распространив историю или фотографии на обложке своего журнала, Глория Ставерс могла построить (или разрушить) карьеру любого музыканта. Ей нравилось самой проводить фотосессии в своей квартире, которые, при удачном раскладе, заканчивались в ее постели. Это, в свою очередь, гарантировало на целый месяц место в журнале «Sixteen» и попадание в разряд национальных звезд. (Один из самых ярких примеров этого, многократно указываемый на Doors, было дело Питера Нуна – похожего на купидона фронт-мена группы Herman’s Hermits, из второй волны Британского Вторжения. В результате обольщения Ставерс, они появлялись на обложке «Sixteen» много раз, затмив в 1966 году Beatles и Rolling Stones). Doors прибыли в квартиру Ставерс вчетвером. Когда фотосессия подошла к концу, Дэнни Филдс выпроводил Рэя, Джона и Робби за дверь, чтобы Глория могла поработать наедине с Джимом. Она открыла новую бутылку вина, растрепала Джиму его длинные волосы, болтала с ним и дразнила его. Потом она взяла расческу и попыталась сделать Джиму модную прическу, но он выхватил у нее расческу и выбросил в открытое окно. «Убери это от меня», - прорычал он, но с готовностью снял рубашку и начал примерять ожерелья и меха Глории Ставерс. Она снова начала фотографировать его. Он кокетничал, надувая губы, и позировал у кирпичной стены, словно греческий герой. Ставерс рассказала Джиму о своей жизни с Ленни Брюсом, и объяснила, как оставаться стройным и сексуальным, отказавшись от пищи, которую он ел. На рассвете они завалились в кровать. Ставерс смазала себя топленым маслом и позволила Джиму делать то, что он любил больше всего. Пару месяцев спустя, когда состоялся релиз группы Doors, журнал «Sixteen» опубликовал льстивую, захватывающую дух историю, ставшую гвоздем номера. Ее название было: «Волшебник Моррисон».
Манифест Джима Моррисона: "Можно подумать, что все это случайность – мое идеальное соответствие той работе, которой я сейчас занимаюсь. Я чувствую себя тетивой, которую оттянули на двадцать два года назад, а потом отпустили.
В первую очередь я американец; во вторую – калифорниец; в третью – житель Лос-Анджелеса.
Меня всегда привлекали идеи выступать против власти. Мне нравятся мысли о том, как избавиться от контроля или свергнуть власть. Я интересуюсь всем, что связано с бунтом, беспорядком, хаосом – особенно когда это происходит спонтанно, без причины. Мне кажется, что это и есть та самая дорога к свободе. Внешний бунт, это путь, который ведет к внутренней свободе. Вместо того чтобы браться за то, что внутри, я берусь за то, что снаружи – достигаю умственного через физическое.
Я родился под знаком стрельца, если, конечно, астрология имеет значение. Стрелец означает: кентавр, лучник, охотник. Но главное в этом, мы – Doors."
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Сигналы вызова
Ноябрь 1966. Джим Моррисон отрывался в Нью-Йорке. Он смотрел почти все фильмы, которые шли в городе после полудня. «Десятая жертва». «Благопристойный Блейз». Пешком, он сходил в букинистический магазин на Четвертой Авеню, купив книги Жене, Брехта, Мейлера, Лероя Джонса. Он читал новую новеллу Уильяма Берроуза «Мягкая машина». Моррисон был желанным гостем в студии Уорхола «Factory», расположенной в Мидтауне, где завсегдатаи давали ему таблетки, а Нико делала в покрытой алюминиевой фольгой ванной миньет звездного качества. Энди Уорхол лепетал, как девчонка, буквально умоляя разрешить снять на пленку, как они с Нико занимаются сексом. (Нико, вероятно, считала это хорошей идеей). «Нет, черт возьми, Энди», - смеялся Джим. Затем Уорхол умолял Джима позволить хотя бы посмотреть, как знаменитая немецкая женщина удовлетворяет его орально. «Нет, черт возьми, Энди», - отвечал Джим, однако дал свое (устное) согласие появиться в фильме «Fuck», когда начнутся его сьемки в начале 1967 года. Фильм Уорхола «Девушка из Челси» был в то время крайне горячей штучкой американского андеграунда. Уорхол и Моррисси пытались убедить Джима (который и сам все хорошо понимал), что получить предложение сняться у Энди Уорхола – это величайшая честь, которой можно удостоиться в среде авангардистов Нью-Йорка. Сценарий, каким бы он там ни был, требовал беспрецедентной обнаженности главного героя. Одним из утвержденных актеров была Валери Соланас. Джим сказал Уорхолу и Моррисси, что примет участие в съемках «Fuck», когда они начнутся в Лос-Анджелесе после нового года. Но затем он все взвесил и отказался, хотя, возможно, его отговорили менеджеры Doors. Без предупреждения, Джим послал к Уорхолу своего собутыльника Тома Бейкера, чтобы тот снялся вместо него. Уорхол и Моррисси были удивлены, но все равно использовали Бейкера в одном из лучших фильмов Уорхола «Я, мужчина».
В 1966 многие звукозаписывающие компании, желавшие продвинуть свои продукты на телевидении, начали снимать промо-клипы. У Beatles и Rolling Stones вышел ряд клипов к их синглам в том году. Канадский философ Маршал Маклюэн предсказывал в широких кругах средств массовой информации появление «глобальной деревни» и завоевание СМИ посредством фактического содержания. Жак Хольцман, не желая быть за бортом, решил выпустить клип Doors на песню «Break On Through». Исполнительный продюсер «Electra Records» Марк Абрамсон занялся постановкой. Снятый в цвете, используя в качестве освещения дежурные огни, клип представлял в основном лицо Джима и его детали – овал губ, голубые глаза, длинные волосы этой молодой красивой рок-звезды. Его образ совмещался с проблесками Рэя Манзарека, у которого был вид профессора в его твидовом пиджаке, голубой рубашке и дешевом галстуке. Трехминутный клип, сделанный с наплывами и резкими переходами, представлял Doors как антитезу солнечным калифорнийским рок-группам и пытался поставить Doors на одну ступень с хмурой, антисоциальной Rolling Stones и альбомами «December’s Children» и «Aftermath». Клип «Break On Through» пленил новообращенным психоделическим возбуждением ранних песен Doors, но, не имея устоявшегося спроса на подобную продукцию, редко появлялся на телевидении спустя год, когда вышел альбом Doors.
15 ноября 1966 года группа заключит контракт с «Electra Records». Вспыхнули импульсные лампы, появился одетый в кожаную куртку Джим. Его фотографии были отправлены в журналы «Billboard» и «Cashbox». Контракт с «Electra Records» предполагал запись семи альбомов в следующие пять лет. Doors так же подписали двух статистов с окраин музыкального бизнеса Лос-Анджелеса, в качестве своего управляющего персонала. Предполагалось, что они смогут контролировать дикий характер Джима Моррисона. Политика звукозаписывающих компаний такова, что они предпочитают ставить во главе групп талантливых менеджеров, которые смогут гарантировать согласно расписанию появление артистов в студии и на концертах. Парни из звукозаписывающих компаний отсылают гонорары менеджменту компании, а уже те отчисляют (а иногда и нет) часть поступивших денег участникам группы. Новые менеджеры Doors выбирались в спешке несведущими инсайдерами из «Whisky» и юристом Максом Финком (который был новичком в музыкальном бизнесе). Сальвадор Бонафеде принадлежал к старой школе Восточного побережья. Он работал с итало-американскими поп-звездами, как Дион и Belmonts. Ашер Данн был веселым агентом по продажи недвижимости из Беверли-Хиллз, а так же завсегдатаем в «Whisky». Глупо было надеяться, что он сможет совладать с непредсказуемым, склонным попадать в неприятности Джимом Моррисоном.
«Сал и Эш» стали проблемой с первого дня. Вместо того чтобы притереться к новой группе, они сразу попытались уговорить ее разорвать контракт с «Electra Records», за что их начал ненавидеть весь лейбл. Жак Хольцман называл их «полная противоположность компетентности». Сал и Эш будут менеджерами группы около года. После у Doors никогда не будет настоящих менеджеров.
Пол Ротшильд пригласил группу в свой дом в Нью-Джерси на праздничный ужин в честь дня благодарения. Джим напился и приударил за женой Пола, нашептывая ей на ухо что-то интимное и нежно поглаживая ее волосы. Пол притворялся, что ему нет дело до этого, но консервативный Денсмор был потрясен. Позже, когда Ротшильд вез их обратно на Манхэттен, Джим начал дергать его за длинные волосы, пока машина не вильнула, въехав в тоннель Холанда, и Пол не наорал на Джима. Затем Джим взялся за Манзарека, пытаясь выдрать ему волосы. Рэй был толерантен всю дорогу. Как только они оказались в отеле, Джим разделся и вылез на бордюр за его окном. Внизу была Пятьдесят пятая Стрит с ее интенсивным движением. Джим начал выкрикивать проклятия и декламировать стихи в морозное небо. Это продолжалось почти час, пока его наконец-то не уговорили вернуться в теплую комнату отеля, где Джим надел на голову плафон от лампы, обильно помочился на ковер и вырубился.
Doors вернулись в Лос-Анджелес в начале декабря, обнаружив, что многое изменилось на Сансет-Стрип. Причиной этому были последствия бунтов, подавленные полицией, пока Doors были в Нью-Йорке, и атмосфера среди молодежи продолжала накаляться. Все началось с того, что подростки открыли ящик Пандоры, блокировав движение в знак протеста, когда полиция арестовала одного из них. Взяв за основу методику движения в защиту гражданских прав, сотни подростков стихийно вышли на улицы и устроили сидячую забастовку на бульваре Сансет. Используя собак и слезоточивый газ, полиция разогнала их. За этим последовали бунты, длящиеся несколько ночей, что послужило причиной роста полицейской жестокости, вызвав негодование многих групп, благосостояние которых зависело от молодежи. Стив Стиллс принял эти события близко к сердцу, в результате чего у Buffalo Springfield появилась песня «For What It’s Worth», ставшая на несколько недель главным хитом группы.
В тот месяц Doors отыграли пару уикендов в одном из лучших клубов Лос-Анджелеса «Sea Witch» и наслушались много сплетен от поклонниц и организаторов, о том, как невинных подростков травили газом, избивали и преследовали копы, даже после того, как восстановили порядок на тротуарах Сансет. Слушая все эти истории на вечерних концертах и в ресторане «Cantor’s Deli», Джим негодовал, высказывая свои антиавторитарные взгляды. Он сказал Полу Ротшильду, что буквально раздавлен, потому что Doors пропустили эту вечеринку.
8 декабря 1966 Джим праздновал свой двадцать третий день рождения дома в каньоне Лорел с Памелой Курсон. К тому времени она уже носила обручальное кольцо и начала называть себя миссис Моррисон. Они одолжили машину и катались ранним вечером по Малхолланд Драйв, которая петляла на запад через Голливуд Хилс. Пэм, опасно дурачась, снова и снова рулила вместо Джима, ведя машину по гравийной обочине, за которой были только крутые склоны.
Примерно в это же время «Electra Records» начала свою пробную рекламную компанию в поддержку Doors. Перед тем, как начать фотосессию, которая сделает Джима легендой, его отвели в знаменитый парикмахерский салон Джея Себринга, расположенный в Западном Голливуде на Фаирфакс-Авеню. Себринг в основном работал со звездами, придумывая новые стрижки и прически для длинных волос, используя небольшой итальянский фен. Процесс был клевым. Рутиной, как например помывка головы, занимались сексуальные, босоногие старлетки. Клиентами Себринга были: Стив Маккуин, Уоррен Битти, Пол Ньюман и Питер Фонда. Себринг был известный голливудский весельчак. Он водил гоночный «Ford Mustang AC Cobra», который парковал перед своим салоном. Джим сразу влюбился в эту машину и захотел такую же. Себринг уложил длинную и непослушную гриву черных локонов Джима в растрепанную прическу, которая была похожа на мраморный бюст Александра Великого, выставлявшийся тогда в музее Жана Пола Гетти в Малибу. Джоэл Бродский сделал знаменитые черно-белые фотографии, на которых Джим Моррисон был представлен инкарнацией молодой арийской мужественности с обнаженной грудью – гипнотический взгляд Адониса с бусами братской любви на шее. Позднее, когда Джим кардинально изменил свою внешность и отрекся от своего образа, созданного для публики на фотографиях Бродского, руководство «Electra Records» шутило, что Джим Моррисон смотрелся хорошо только в те двадцать минут фотосессии у Бродского. Когда в январе 1967 года фотографии Бродского были представлены публике, в Голливуде ходила шутка, что Джим Моррисон выглядел так, словно его образ придумали два педераста по телефону.
Далее состоялась премьера в прессе и создание биографии артиста, которую составляла секретарь «Electra Records» Сью Хелмс, а редактировал Билли Джеймс. Для публикации использовались молодежные журналы, предшествующие эпохи Rolling Stones. Биография была представлена в виде анкеты, содержавшей ответы на глупые вопросы, типа, какие у Джима любимые песни. Анкета для оставшейся троицы Doors была стандартной рутиной, хотя Денсмор и отзывался там о других участниках группы, как «те извращенцы». Что касается биографии Моррисона, то она была представлена в необычном для прессы виде. Джим начитался Маклюэна и понял, как скажет позднее, что интервью было искусством, к которому нужно готовиться заранее, как и к выступлению. Он назвал это «сигналы вызова», позаимствовав термин из американского футбола, когда квотербэк раздает команды игрокам на «линии схватки». Начиная со своего первого интервью для «Electra Records» Джим Моррисон развернет целую компанию по распространению хаоса и анархии среди американской молодежи посредством своих стихов и музыки. Манифест Джима в его биографии извращенно соперничал с панибратской средой хиппи, распространившейся за пределами Калифорнии, и представлял Джима, как мрачного, готового к борьбе, мистического и провокационного бунтаря и искателя:
Полное имя: Джеймс Дуглас Моррисон
Место и дата рождения: 8 декабря 1943, Мельбурн, Флорида
Личные данные: рост 5 футов 11 дюймов (увеличится на полтора дюйма), вес 145 фунтов, волосы русые, глаза серо-голубые
Информация о семье: Мертвы
Адрес: Каньон Лорел, Лос-Анджелес – только на ночь
Образование: Колледж Сент-Питерсберга, Университет штата Флорида, Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе
Играете на музыкальном инструменте или поете: Пою
Любимые группы: Beach Boys, Kinks, Love
Любимые исполнители: Синатра, Пресли
Любимые актеры: Джек Пэланс (играл злодеев в вестернах и был продюсером фильма «Презрение» Годара), Сара Майлс (распутная английская актриса, снявшаяся в фильме «Слуга» Джозефа Лоузи)
Телевизионные передачи: новости
Цвета: бирюзовый
Еда: мясо
Хобби: скачки
Спорт: плавание
Что привлекает в женщинах: волосы, глаза, голос, общение
Чем любите заниматься на свидании: разговаривать
Планы/амбиции: снять фильм
Дальше в биографии шел художественный манифест Джима:
Можно подумать, что все это случайность – мое идеальное соответствие той работе, которой я сейчас занимаюсь. Я чувствую себя тетивой, которую оттянули на двадцать два года назад, а потом отпустили.
В первую очередь я американец; во вторую – калифорниец; в третью – житель Лос-Анджелеса.
Меня всегда привлекали идеи выступать против власти. Мне нравятся мысли о том, как избавиться от контроля или свергнуть власть. Я интересуюсь всем, что связано с бунтом, беспорядком, хаосом – особенно когда это происходит спонтанно, без причины. Мне кажется, что это и есть та самая дорога к свободе. Внешний бунт, это путь, который ведет к внутренней свободе. Вместо того чтобы браться за то, что внутри, я берусь за то, что снаружи – достигаю умственного через физическое.
Я родился под знаком стрельца, если, конечно, астрология имеет значение. Стрелец означает: кентавр, лучник, охотник. Но главное в этом, мы – Doors.
Мы сами с Запада и приглашаем вас на Запад.
Сансет
Это конец
Ночь
Море
Мир, который мы предлагаем – это новый дикий запад.
Мир сладострастного зла.
Неизведанная и спиритическая тропа солнца, понимаешь?
В направлении конца.
Как минимум в нашем первом альбоме, мы ставим в центр идею завершения жизненного цикла.
Тихий океан /неистовый и мирный/, путь между молодостью и старостью.
Анархистское послание Джима Моррисона обещало проблемы для «Electra Records». Согласно Джону Денсмору, когда над этим манифестом работал профессионал Билли Джеймс, то он ворчал: «Слишком много власти в руках Джима может быть крайне опасным». Спустя два года Джим скажет журналисту Джерри Хопкинсу, что его заявление о том, что родители мертвы, было шуткой.
Джим Моррисон и Памела Курсон проведут рождественские каникулы вместе в отеле города Палм-Спрингс. Целыми днями они будут исследовать тайные каньоны, где жили индейские племена «Agua Caliente». Это были настоящие оазисы среди палящей жары пустыни. По ночам Джим читал Пэм поэмы Езры Паунда при свечах.
На новогодний сочельник Doors отыграли на частной вечеринке в Монтесито, пригород Санта Барбара. Так наступил судьбоносный 1967 год. Вскоре состоится релиз Doors, и частная жизнь Джима Моррисона закончится навсегда.
Это было впервые, когда звукозаписывающая компания так сильно потратилась на рекламу. Преданность новой группе, которую показывала «Electra records», была несвойственной для музыкальной индустрии. Джим и Пэм увидели рекламный щит в тот же вечер, когда его вывесили, освещенным в зарождавшихся зимних сумерках. Пораженный, увидев самого себя красующегося, словно полубожество над легендарной Сансет-Стрип, Джим в этот вечер больше не произнес ни слова.
Но, не смотря на это, первый альбом Doors пробивался к успеху с трудом. (Рейтинг песни «Break On Through» не сможет прорваться даже в первую сотню, достигнув лишь 106 места).
Если Doors и не могли долго найти свое место в растущей контркультуре, то это лишь потому, что пытаясь просочиться в эту среду, они помогали создавать новую культуру.
ОГЛАВЛЕНИЕ 314
Дата: 2019-05-28, просмотров: 191.
