Уголовный и гражданский процесс в начале XIX в. в России регулировался нормами, которые позднее вошли в Свод законов Российской империи в редакции 1832г. Институты судопроизводства определяли бесправное положение личности, с одной стороны, и обширные полномочия юстиции, по существу придатка исполнительной власти, — с другой.

Судопроизводство основывалось на инквизиционных началах. Это относилось и к уголовному, и к гражданскому процессу, разделение которых наметилось с того времени, как были структурно обособлены палаты уголовного и гражданского суда.

Расследование преступлений осуществлялось полицией и подразделялось на предварительное и формальное. Предварительное включало действия по обнаружению преступления, осмотр и освидетельствование, сбор и хранение вещественных доказательств, обыск и выемку. Формальное состояло в допросе обвиняемого, свидетелей, проведении очных ставок, сборе письменных доказательств, повальном обыске, получении заключений от сведущих людей. Закон не определял четких критериев возбуждения уголовного дела. Закон о судопроизводстве по делам о преступлениях и проступках {ст. 35) гласил: За предварительным следствием наблюдали прокурор и стряпчие. По окончании следствия, независимо от того, найден виновный или нет, материалы передавались в низшую инстанцию — земский суд. Последний проверял, «правильно ли учинено» следствие, дополняя его справками и сведениями (ст. 285). Суд мог «делать подсудимому вторичные допросы», обязан был выяснить, «не Суд знакомился с доказательствами по документам предварительного расследования. На их основе канцелярия готовила выписку, которая зачитывалась при рассмотрении дела в судебном заседании.

Важное место в процессе занимали доказательства: собственное признание, свидетельские показания, документы, повальный обыск — допрос о поведении подсудимого и др. (ст. 197). Доказательства подразделялись на совершенные и несовершенные. Совершенными считались те, которые «исключают всякую возможность к показанию невиновности подсудимого» (ст. 305), несовершенными — «когда они не исключают возможности к показанию невиновности подсудимого» (ст. 305, 307).

Одно несовершенное доказательство виновности оставляло его в подозрении, но не могло стать основанием осуждения. Когда совершенных доказательств не хватало, а улики были налицо, предписывалось «оставлять подсудимого просто в подозрении, в более или менее сильном, или отдавать его под надежное поручительство в добром впредь поведении, не освобождая его, однако, вовсе от подозрения» (ст. 113).

Формально определялась сила доказательств. «Признание подсудимого» считалось совершенным доказательством, лучшим «свидетельством всего света» (ст. 316). На основе одного признания можно бы вынести приговор, не заботясь о получении иных доказательств (ст. 318). К совершенным доказательствам относилось также свидетельство двух «достоверных свидетелей», «дающих согласованные показания (ст. 329). Свидетельства одного лица считались несовершенным доказательством. Подробно расписывались правила оценки доказательств по их силе. Большое внимание уделялось доказательной силе повального обыска.

Сохранялся апелляционный и ревизионный порядок пересмотра приговоров. Большинство уголовных дел после их рассмотрения в нижней инстанции передавалось на ревизию в Палату уголовного суда. По маловажным преступлениям приговор вступал в законную силу без пересмотра, если осужденный не подавал жалобы. Но это относилось только к лицам привилегированных сословий.

Приговоры Палаты уголовного суда утверждались губернатором. Если он не санкционировал приговор, то дело передавалось на ревизию в Сенат. Глава администрации губернии мог по своему усмотрению организовать дополнительное расследование (ст. 416). Независимо от утверждения губернатора приговоры к лишению прав состояния по должностным преступлениям в обязательном порядке ревизовались Сенатом. Однако по значительной категории дел решение Сената подлежало утверждению монархом. Предусматривались многочисленные изъятия из общего порядка судопроизводства. К ним относились дела о преступлениях: государственных, против веры, по должности и др. Всего насчитывалось 15 исключительных порядков судопроизводства по уголовным делам. Порядок производства следствий оставался по сути тот же. Менялись только лица, осуществляющие правосудие. Так, расследование государственных преступлений возлагалось на специально созданную комиссию должностных преступлений — на назначенных для этой цели лиц (несудебного) ведомства или Уголовной палаты (ст. 661).

Судопроизводство на практике оказалось порочным и несостоятельным. На всех стадиях процесса— от предварительного расследования до вынесения приговора — царил произвол. За полицией не было контроля. Формально он возлагался на уездных начальников городской полиции и губернские правления, но эти обязанности не исполнялись. Предписания оставались мертворожденными. Следователь стремился получить «царицу доказательств» — признание обвиняемого. Это гарантировало успех в расследовании преступления и осуждении признавшегося. Кратчайший путь к «царице доказательств» лежал через пытку. При этом от следователя не требовалось полноценных профессиональных качеств. Тайна следствия и бесправие подследственного надежно скрывали методы получения доказательств. Таким образом, инквизиционное судопроизводство предполагало тип следователя с низкими профессиональными навыками.