«Все меняется, и меняется очень быстро»: Soundgarden, Alice In Chains

Soundgarden и Alice In Chains продолжали становиться все более успешными. Soundgarden выступали в крупнейших рок-турах, а также записали свой прорывной альбом, «Superunknown». Успех Alice In Chains рос еще быстрее благодаря их второму альбому «Dirt». Но за кулисами в обеих группах возникали трения, которые в конечном итоге их погубили.

Уайтин Теннис: Я был в Нью-Йорке, когда Soundgarden уже были очень популярными. У них был солд-аут в Roseland – было так здорово видеть, к чему они пришли. Одно дело – ходить на них в Сиэтле, но совсем другое – в Нью-Йорке, и Нью-Йорк принял их. Им там очень нравилось. Во время этого шоу было нечто среднее между тем, что делали Mudhoney, и тем, что делал Крис Корнелл. Крис нырял в толпу, «проплывал» до звукоинженера и обратно. Потом Ким Тайил играл свое гитарное соло, бежал по сцене и скользил на своих коленях – он пытался показать, что делает это все не всерьез, смеется над этим. Но, думаю, большинство детишек на шоу не поняли шутку. Он делал что-то в духе Spinal Tap, а они смотрели и такие: «Круто! Рок!»

Росс Халфин: Я был одним из фотографов на рок-концертах в девяностых. И вот они приехали, это было в период «Badmotorfinger». Я делал с ними фотосессию в Epsom Downs, там такой большой ипподром. Они пришли, и им все было скучно. После того раза я потом еще довольно много фотографировал их – они всегда были очень спокойными и расслабленными. Очень милые, но если начнут пить… Все люди, когда напиваются, становятся придурками. Фил Коллен из Def Leppard говорил об этом: «Сразу видно, какого уровня ты идиот». И у них уровень идиотизма поднимался на десять баллов, когда они напивались. Вот Мэтта Кэмерона я никогда таким не видел. Ким Тайил всегда становился очень мрачным и сразу хотел быть твоим лучшим другом – плакал и все такое. Крис был в порядке до какого-то момента, а потом вдруг начинал пинать двери и столы. Бен Шеперд просто с ума сходил. Говорил всем: «Иди нахуй, и ты иди нахуй, и ты иди нахуй!» Дошло до того, что им понадобилась охрана в Англии. Бен прогуливался по Camden Town, где было много английских ребят снаружи паба, и говорит им такой: «Идите все нахуй, козлы». А они подошли и стали его избивать. Если Крис был со Сьюзан, его никогда не было видно, но если он был сам по себе, то в основном пил вместе с ними. Наркотиков там не было никогда. Вообще, как только ты с ними знакомился, они становились довольно доступными. И были весьма простыми в общении, правда.

Рон Хитмен: Я видел их на Lollapalooza в 1992, и они были великолепны – очень здорово изменились.

Мэтт Кэмерон: Это была награда за все те наши выступления на разогревах у всяких странных хеви-метал групп, с которыми у нас не было ничего общего. В туре Lollapalooza мы снова были вместе со своими друзьями.

Бен Шеперд: Тот первый тур Lollapalooza был очень странным временем для меня. Мы видели, что происходило с Pearl Jam, настоящий феномен в стиле Beatles. Это началось в том туре – все эти толпы на входе, все ломятся внутрь, как долбанутые. Я в основном тусил с Jesus and Mary Chain – я был единственным, кто с ними разговаривал. Они знали, что я весь такой хмурый, буяню в своей комнате, могу поделиться с ними виски или чем-нибудь таким. Видите – в этом и проблема, я начал пить очень много в том первом туре с Guns N’ Roses. Я становился очень подавленным, и это был единственный выход, ну, или так мне казалось. В туре ты зачастую то торопишься куда-то, то просто сидишь и чего-то ждешь. Приезжаешь на место, потом ждешь. Когда находишься в туре несколько лет подряд, начинаешь думать: «Зачем вообще ехать домой? Нет никакого дома, нет ничего! Давайте будем продолжать, сыграем еще шоу!»

Росс Халфин: Pearl Jam, несмотря на свой подход «анти-всё», все еще очень любили внешние атрибуты рок-звездной жизни. Телохранители, то-сё. В то время как Soundgarden были вполне доступны, Pearl Jam говорили: «Уведите всех отсюда». В некотором смысле Nirvana тоже были доступны. У Soundgarden всегда были женщины вокруг, возможно потому, что на них работала Сьюзан Силвер. И женщины постоянно подтирали им задницы – всегда их баловали. Все вокруг них суетились и волновались, хотя они были в полном порядке.

Бен Шеперд: 1993 был хорошим годом. Я попытался жить домашней жизнью. Моя жизнь была очень веселой, мы как раз записали альбом Hater [сайд-проект Бена с Мэттом Кэмероном, в 1993 выпустили одноименный альбом], сделали «Superunknown». Мы все были очень близки.

Мэтт Кэмерон: «Badmotorfinger» стал золотым к тому времени, как мы начали работать над «Superunknown» в 1994, так что теперь ожидания звукозаписывающей компании возросли. В творческом плане мы были на пике. У нас было все – мы писали действительно крутую музыку и очень хорошо играли вместе. Мы хотели быть подготовленными, а потому много репетировали. Лейбл предложил, чтобы продюсером был Майкл Бейнхорн. Мы никогда не сотрудничали ни с кем кроме Терри или Джека, так как всегда были очень осторожными в этом плане и защищали интересы группы. Мы сами знали, как будет лучше для нашей музыки, так что если бы кто-то не из группы пришел и сказал бы нам: «Попробуйте то или это», мы бы ответили: «Ни за что! Что ты вообще понимаешь?» Так что, думаю, Бейнхорн был первым, кто делал нам подобные предложения. Это немного помогло, но по сути мы все равно решали все сами.

Сьюзан Силвер: Все менеджеры, работавшие с Майклом Бейнхорном, с которыми я разговаривала, были очень довольны работой с ним. Так же и я. С точки зрения бизнеса было здорово иметь с ним дело. Но каждый музыкант, который работал с ним, оставался абсолютно не в восторге от этого… зато в итоге выпускал лучшую запись в своей карьере. Процесс был не слишком приятным для ребят, но черт возьми, они сделали отличный альбом! [Смеется].

Адам Каспер: Запись длилась почти шесть месяцев. Я был ассистентом звукоинженера, но в итоге стал выполнять роль звукоинженера – были разногласия с продюсером. Там вообще постоянно были разногласия, но иногда именно так и рождается великое искусство. Звукоинженер пытался смикшировать песню, кажется, Бейнхорн тоже попытался смикшировать одну, и это звучало ужасно.

Мэтт Кэмерон: Процесс часто тормозился, например, над одной гитарной частью мы проводили по три дня. Это уже было просто глупо. Мы знали, что получается хороший альбом, но нас всех от него уже тошнило, становилось просто наплевать. И затем, о чудо, пришел Брендан О’Брайен и смикшировал его – он сделал это за полторы или две недели. Он работал абсолютно противоположным образом, чем мы – сделал все очень быстро. Когда я забрал миксы домой и послушал их, я почувствовал, что у нас получилась действительно хорошая запись.

Сьюзан Силвер: Когда Кэмерон Кроу делал фильм «Одиночки», Джефф Амент работал на площадке над художественным оформлением. Он сам придумывал обстановку в квартире Клиффа Понсиера, и там были стопки кассет повсюду – демо-записи Клиффа. Джефф зашел так далеко, что решил даже написать названия песен на кассете, хотя в фильме никто бы этого никогда не разглядел. Крис пришел на площадку, увидел это, взял эти названия и написал такие песни в качестве подарка для Кэмерона. Менеджер с лейбла A&M, тоже в качестве подарка, выпустил их на CD. С той же обложкой, какую Джефф делал для демо-записи Понсиера, этот релиз выпустили тиражом в одну тысячу и отдали нам. Потом эта запись стала распространяться дальше. Там были песни «Fluttergirl», «Spoonman», «No One But You», «Missing» и, кажется, еще одна была.

Адам Каспер: Многие песни – например, «Black Hole Sun» – уже в виде демо были потрясающими. Финальные версии не особенно отличались от демо-версий, которые группа сделала самостоятельно.

Эдди Веддер: Они только закончили записывать «Superunknown», и Крис дал мне копию. Мы отправились в поход на полуостров Олимпик; нужно было потратить часов восемь, чтобы целиком обойти его. И все это время я разговаривал с ним об этом альбоме [смеется]. Я чувствовал себя учеником рядом с ним. Он был таким добрым и щедрым со мной, рассказывал обо всех тонкостях процесса записи. «Я обычно не использую бэк-вокал, а вот у тебя его много, и много эффектов», а он смеется в ответ – «По-моему, нет, не думаю, что там этого много». И я задавал ему множество всяких вопросов – бедный чувак, наверное, надеялся расслабиться и забыть обо всем этом! Но вместо этого вынужден был устало тащиться по этим горам, глядя в землю, и выслушивать от меня все это дерьмо.

Потом, помню, был момент, когда мы оказались на отвесной скале. Мы взобрались на нее довольно легко, но когда пришло время спускаться, застряли на середине пути. Он был выше, я внизу. Я говорю: «Что-то я не вижу, как нам отсюда выбраться!» В итоге мы сели рядом и думали над этим минут пять. А потом начали смеяться – такая дурацкая ситуация. У каждого из нас только что был закончен новый альбом, и мы веселились: «Ну, теперь-то альбомы, наверное, продадутся отлично!» В общем, чудом выбрались оттуда. Двумя ночами позже они выступали в одном клубе, думаю, это был RKCNDY, играли песни с «Superunknown». Я помню, что это было просто запредельно круто – они выкладывались на все сто процентов.

Сьюзан Силвер: Ощущения давления никогда не было, потому что у Soundgarden, как и у Alice, всегда было четкое представление о том, в каком направлении нужно двигаться группе. То, что говорили продюсеры или менеджеры, не имело для них значения. В этом смысле не могло быть никакого давления на них извне. Все они были согласны друг с другом по поводу того, какая музыка им нравится. Они делали потрясающую музыку. Хотя, конечно, Alice In Chains к тому времени уже были во многом сконцентрированы на наркотической зависимости и борьбе с ней.

Джерри Кантрелл: У нас как-то была встреча в офисе. Шон пришел весь такой оживленный и говорит: «Мне приснился сон, в котором мы выпустили альбом – акустический EP под названием «Sap». Людям он очень понравился, это было прекрасно». «Sap» [1992], кажется, был составлен из тех демо-записей, которые мы делали для фильма «Одиночки». Кэмерон хотел песню, а мы попросили у него столько денег, что хватило на запись десяти песен [смеется]. Назвали ему завышенную сумму. В фильме мы в итоге использовали «Would?», и еще у нас осталась куча демо-версий всякого дерьма. У нас было много акустических песен, и мы думали: «Что мы, блин, можем с этим сделать? Мы же играем хард-рок/метал». Подумали, что люди нас просто не поймут [смеется]. Мы выпустили этот мини-альбом, отправили его в продажу без какой-либо рекламы. Эта пластинка была известна очень ограниченному кругу людей, пока не вышел фильм «Клерки» и песня «Got Me Wrong» не была выпущена как сингл несколько лет спустя.

Марк Арм: Я нормально общался с Alice In Chains, но близко их не знал. Хотя немного знал Лейна. Не был знаком с ними, пока они не выпустили «Facelift». Моя девушка тусовалась с девушкой Лейна, так что и я стал общаться с этими парнями, поскольку у нас было одинаковое «хобби» [смеется]. Именно Джерри Кантрелл позвонил и попросил меня спеть на «Sap» [на песне «Right Turn»]. Я был удивлен, типа «Почему ты решил попросить спеть именно меня?» Я мог понять, почему они хотели попросить спеть Криса Корнелла [смеется].

Сьюзан Силвер: Запись альбома «Dirt» [1992] была сопряжена с постоянными сложностями. Требовалось все больше времени, чтобы добиться результата. Уже невозможно было закрывать на это глаза. После смерти Энди всегда был этот фактор отрицания; к тому же я была глубоко погружена в борьбу с моим собственным братом, который тоже был зависим от героина. Мне казалось, что это не могло произойти с тем, кто еще не был на этом пути – все же видели, куда это ведет. Так что у меня был некий период отрицания, я не замечала, что у Лейна были проблемы с самого начала. Потом, когда все завертелось с «Dirt», это стало частью моей повседневной жизни. Каждый день мне приходилось бороться с их героиновой зависимостью больше, чем заниматься, собственно, их карьерой. Это было чудовищно. Я потеряла моего брата в этой битве, так что проблема была просто всепоглощающей. Так много времени я наблюдала все эти ужасы, а потом годы спустя увидела, что мой муж идет по этому же пути. Это было шокирующе.

К началу тура с «Dirt» мне приходилось иметь с этим дело каждый день. Из-за этого часто что-то отменялось, были разные инциденты. Но Лейн никогда не терял надежду. Он не был хитрым наркоманом – он был открыт в своей борьбе. Очень старался оставаться чистым, предпринимал бесчисленное количество попыток, в том числе с помощью клиник, и хотел говорить с людьми об этом. Он хотел говорить об этом в прессе. Он был очень честен в этом, часто извинялся. Его все это очень подавляло.

Джерри Кантрелл: «Dirt» был тяжелым альбомом. Мы приехали в Лос-Анджелес, дела у группы шли все хуже и хуже. Как это всегда и происходит, если связываешься не с тем дерьмом, а именно так мы и делали. Мы арендовали дом в Малибу и репетировали там; все то, что мы придумали, было очень агрессивным. Очень мощный и тяжелый лирический контент. Это был серьезный шаг вперед от «Facelift» – я бы приравнял это к тому, что я сам говорил о Nirvana и их развитии от «Bleach» до «Nevermind». Не думаю, что в мире есть еще такой же альбом. «Dirt» от начала и до конца – это просто настоящая атака, чувак. Он прекрасный, угрюмый, абсолютно, черт возьми, неудержимый. Великолепный, темный, и в то же время отталкивающий. Мы приехали в Лос-Анджелес, начали записываться, и как раз в это время был вынесен приговор по делу Родни Кинга. Весь гребаный город был словно охвачен пламенем. Мы остановились в Oakwoods в Венисе, так что нам нужно было приехать туда из Studio City, когда весь город бунтовал. Мы связались с Томом Арайей из Slayer и решили отправиться в пустыню, побыть там какое-то время, пока все это дерьмо не поутихнет. Нам пришлось все отложить, пока не закончились протесты. Этот момент я никогда не забуду.

Джонатан Плюм: Работать в студии с Лейном было потрясающе, он был поистине невероятным певцом. Вообще все эти группы прежде были не так хороши в студии, но позднее, поездив в туры, они становились значительно лучше. В ранние дни Лейн был не очень опытным в студийном пении, но потом все делалось одним дублем. Более поздние вещи записывались, вероятно, тогда, когда он уже всерьез пристрастился к наркотикам. Это было странно – я не знал, под кайфом он или нет. Он казался просто творческим человеком со своими причудами. Очень темпераментный. Он приходил в студию и был дружелюбным и веселым. Делая свою часть записи, он становился очень сфокусированным и раздражительным, и если что-то шло не так, то он дико злился. Продюсером их поздних вещей был Тоби Райт, и я помню, что мы оба с ним потели – старались, чтобы все шло гладко, потому что иначе он бы начал кричать. Потом он приходил в контрольную комнату, слушал, что получилось, и вновь возвращался в свое нормальное/счастливое состояние. Он как будто был в ударе – я не знаю, было это связано с наркотиками или нет.

Шон Кинни: Наркотики брали над нами верх. Мы употребляли все, до чего могли дотянуться, и это определенно оборачивалось против нас. Тот альбом люди, возможно, могли бы отождествить с этим периодом, так как там напрямую описано все то, что мы делали, все, через что мы прошли. Он звучит, как эхо из наших голов в тот период времени. Потом некоторые из нас продолжили двигаться в том же направлении, а другие – нет. Это тяжелый альбом для меня. Люди говорят: «Это ваша лучшая пластинка», но мои эмоции от нее противоречивы.

Джерри Кантрелл: Мы все тусовались, чувак, так что указывать пальцем на Лейна – так же можно указать на каждого из нас. К сожалению, он – главный вокалист, и он вкладывал весь свой опыт в лирику, которую писал. Я всегда считал, что с его стороны это было очень смело. Мы друг друга поддерживали в подобных вещах, старались во всем идти до конца, и в хорошем, и в плохом. В том числе в плане художественного выражения. Мы чего только не пробовали, вряд ли кто-либо из нас мог бы сказать, что не пробовал этого в той или иной форме. Я впервые попробовал в Европе в одном из первых наших туров. Два дня просто вылетело, и я не мог их толком вспомнить – помнил только, что всем нам было очень плохо в автобусе. Думаю, это каким-то образом нашло отклик у Лейна, но в целом его опыт ничем не отличался от нашего. У нас у всех были свои маленькие пороки. Если достаточно долго принимаешь это дерьмо, в конечном итоге оно обернется против тебя.

Нэнси Лейн МакКаллум: Я вообще не имела понятия об этом. Я не знала их кодовых словечек и всего этого наркоманского образа жизни. Для меня это была совершенно неизвестная территория.

Мэтт Воган: Gruntruck несколько раз ездили в совместные туры с Alice In Chains, и в этот период они прошли путь превращения из веселых друзей, пьющих максимум пиво, в нечто куда более уродливое, потому что стали во всем повторять за парнями из Alice. Сьюзан Силвер наняла телохранителя для Лейна. Помню, я спрашивал ее: «Зачем ему телохранитель? Он еще даже не настолько популярен». Она отвечала: «Чтобы фанаты и дилеры до него не добрались». По-моему, телохранитель спал в той же комнате, или снаружи комнаты Лейна. В то же время вокруг Alice In Chains всегда было очень много юных девчонок, которые висли у них на шеях. С этим сталкиваются многие группы, но, скажем так, Alice In Chains не отказывались от предоставлявшихся им возможностей. Они вели себя в стиле старых олдскульных групп, типа Mötley Crüe. Для парней вроде меня, Gruntruck, и вообще большинства ребят из Сиэтла, связываться с четырнадцатилетними – это было не в нашем стиле, мы так не делали. Наверное, это было обычным делом для Лос-Анджелеса, клуба Coconut Teaszer, бульвара Сансет – всей этой сцены, но нам такое было чуждо. В турах с Alice In Chains было порой весело, но через какое-то время ничего веселого не осталось. Очень много наркотиков. Это был скорее лос-анджелесский трип, чем сиэтлский.

Курт Дэниэлсон: Tad ездили с ними в тур, играли у них на разогреве прямо перед выходом «Inhaler». Лейн тогда был в очередном периоде завязки. Лирика Лейна стала откровенным свидетельством его попыток пережить зависимость от героина. Такую историю обычно трудно рассказать, не в последнюю очередь потому, что выжить практически невозможно.

Тэд Дойл: Лейн был довольно мягким вне всей этой рок-фигни. Конечно, Курт Дэниэлсон и я разговаривали больше других, когда мы были с ними. Он просто сидел и смеялся, все комментировал. Они все очень веселые ребята, могли бы стать комиками, если бы с роком не сложилось. Мы были в фургоне, а они – в тур-автобусе, но они всегда звали нас к себе играть в видеоигры и слушать музыку.

Марк Арм: Я немного знал Лейна. Помню один из тех случаев, когда я ходил на их концерт в Coliseum. Лейн пытался оставаться чистым, и я тоже. Он остановился в отеле, потому что не хотел возвращаться в квартиру к своей девушке, чтобы не находиться рядом с людьми, которые употребляют. Так что мы завалились к нему в номер и вместе смотрели фильм «Игрок» [смеется].

Мэтт Воган: Силвер и Кертис работали вместе с Alice In Chains первые год или два, но в конце концов Сьюзан стала сама управлять всеми делами.

Сьюзан Силвер: Pearl Jam становились все более популярными, и Келли Кертису хотелось сфокусироваться на работе с ними. Было тяжело, потому что для Alice In Chains наркотики становились реальной проблемой, а Келли был менеджером Mother Love Bone, когда умер Энди. Так что для него это все было болезненно.

Шон Кинни: Все там были [на двух фестивалях в Бразилии в январе 1993] – L7, Chili Peppers. Очень крупный гиг. Это еще один противоречивый момент для меня, потому что тогда как раз уходил наш басист – это было последнее шоу, которое мы играли с ним. И это был один из крупнейших концертов, где мы выступали, там было, вероятно, 100 000 человек. И ты смотришь вниз постоянно, расстроенный, потому что знаешь, что Майк Старр уходит. Я знал этого чувака с тех пор, как… Мы с ним были в гаражных группах вместе лет с девяти. Это был грустный момент, но в то же время находиться там было очень круто. Словно постоянная бесконечная вечеринка. В какой-то момент вечеринка превращается в твой образ жизни. Появляется огромная зависимость, и тебе уже становится плохо, если у тебя нет того, на чем ты сидишь. Это такой обман, и в нем нет ничего гламурного, клевого или веселого.

А там внизу все так странно – какая-то битломания прямо. Это открыло мне глаза – я никогда не хотел быть настолько популярным, в группе типа Beatles, когда ты не можешь никуда пойти, потому что люди следят за тобой и прыгают в твою машину. В детстве ты думаешь: «Это так круто!» Но на самом деле это пугающе: «Кажется, эти люди меня убьют, если доберутся до меня». Тогда у меня на многое открылись глаза, но самым основным было то, что один из нас уходил из группы, и проблема с наркотиками вышла из-под контроля.

Бен Рю: Группа хотела уволить его, когда еще только заключила сделку с лейблом, но лейбл сказал им его оставить, потому что он был очень симпатичным и хорошо выглядел. Бедный Майк – наверное, для его здоровья в будущем было бы куда полезнее, если бы они его уволили еще тогда.

Сьюзан Силвер: Он стал больше фокусироваться на «образе жизни», чем на музыке.

Джерри Кантрелл: Кажется, мы были в туре с Оззи полгода. Все было очень по-семейному. Тусовались с Закком (Уайлдом), Рэнди (Кастилло), Майком (Айнезом) и Оззи, было очень круто. Так что когда мы приняли это решение, мы сделали всего один звонок – мы позвонили Майку. Раз уж мы собрались менять басиста, нам надо было взять другого парня с таким же именем, курящего такие же сигареты, играющего на таком же басу, и выглядящего так же! [смеется].

Майк Айнез: Я тогда только что закончил 12-месячный тур с Оззи в поддержку его альбома «No More Tears». Одной из последних групп, которые разогревали у нас, были Alice In Chains. Мы были в Неваде, микшировали «Live and Loud» с Оззи. Шон позвонил мне из Бразилии и спрашивает: «Что делаешь?» Они собирались увольнять своего басиста. Я пошел к Оззи и сказал: «Все нормально, если я уйду? Не хочу оставлять вас в трудных обстоятельствах». А он говорит: «Тут все ясно как день – если ты не согласишься, нам придется отправиться в больницу, потому что надо будет вытаскивать мою ногу из твоей задницы!»

В итоге я не поехал в Бразилию. Я собирался прыгнуть на самолет и джемовать с ребятами без репетиций. Потом Шон и Джерри позвонили и сказали: «Мы встретимся с тобой в Лондоне, и у нас будет два или три дня репетиций». Так что я полетел в Лондон, и мы отыграли, кажется, 21 концерт в 16-18 странах. Это было дикое расписание. Парни были просто измучены сменой часовых поясов – Бразилия, потом сразу Лондон. Весь первый день мы курили убийственный гашиш [смеется]. У нас было две репетиции – думаю, там были мы и Screaming Trees. Мы просто взорвали Европу. Для меня это было словно испытание огнем. Оглядываясь назад, не знаю, согласился ли бы я на это, если бы подумал чуть дольше [смеется]. В смысле, я ни на что не променял бы это, но все было так безумно – просто прыгнул на самолет, и вот я в Alice In Chains. Мы промотали вместе много миль. Я думаю, больше всего было в тот год, когда мы проехали 350 000 миль в пути, и это без учета тур-автобуса. Это десять-двенадцать раз вокруг земли за один только год.

Стю Халлерман: Я делал некоторые демо для них и принимал их в Avast! Studios несколько раз. Они написали песни для саундтрека к The Last Action Hero [1993], Майк Айнез тогда уже был в группе. У Лейна были проблемы с рукой. Он быстро появлялся в студии, а потом запирался в туалете и торчал там почти весь день. Выходил оттуда, пел куплет и припев, говорил: «Ну вот, поняли, как все должно быть?» И потом пропадал опять в туалете.

Джерри Кантрелл: Все менялось, и менялось очень быстро. Совершенно внезапно мы получили возможность покупать дома, а ведь прежде мы спали на чужих диванах годами. Даже если мы не были в турах, мы очень много работали. Какой вообще был смысл в покупке долбаного дома? Мы никогда не бывали дома. К моменту нашего возвращения после «Dirt» прошло уже два года, пока мы записывали альбом и гастролировали. В конце мы были уже просто без сил. Это изматывает, и появляются определенные плохие привычки, которые совершенно не собираются исчезать. Не бывает такого: «О, ты стал наркоманом». Это развивается постепенно на протяжении времени. И это вообще показательно для концертов, потому что каждую ночь ты и есть тот, кто устроил всю эту вечеринку. Нам было очень весело заниматься этим на протяжении многих лет. А потом у нас вдруг неожиданно появилась куча денег и куча свободного времени.