«То, что они не добились признания у более широкой аудитории, меня удивляет»: Mudhoney, Tad, Screaming Trees, Truly, Melvins, Джесси Бернстейн.

Когда гранж-движение было уже в самом разгаре, Mudhoney и Tad выпустили свои классические альбомы на Sub Pop – «Every Good Boy Deserves Fudge» и «8-Way Santa». Тем временем Screaming Trees перешли на мейджор-лейбл с альбомом «Uncle Anesthesia», а Melvins продолжили отжигать в андеграунде. Также появилась многообещающая новая группа Truly, состоящая из бывших участников Screaming Trees и Soundgarden, а местный сиэтлский поэт Джесси Бернстейн оставил важный след в местной сцене.

Стив Тернер: Мы взяли шестимесячный перерыв – я собирался продолжить учебу. Прошел слух, что мы распались, хотя мы никогда этого не подтверждали, напротив, мы постоянно говорили: «Нет, не было такого». Вспоминая тот год, когда мы типа «прервали деятельность», я вижу, что мы тогда записали «Every Good Boy Deserves Fudge» [1991], потом мы с Марком сделали альбом в рамках сайд-проекта Monkeywrench [«Clean as a Broke Dick Dog», 1992], я присоединился к Fallouts, а также поучаствовал в записи альбома Sad and Lonely(s) [«The Sad and Lonely(s)», 1992]. Я осилил только одну четверть в колледже.

Тэд Дойл: Mudhoney всегда удавалось зажечь аудиторию и привести людей в восторг. На их концертах было много стейдж-дайвинга, всяких безумных выходок и сумасшествия. Будучи худыми, они выделывали разные штуки, например, полностью сгибались назад и дотрагивались головой до пола, все еще держа гитару и играя на ней. Такой крупный парень, как я, мог такому только поражаться.

Блэк Далия: Mudhoney приехали, и у нас была вечеринка у меня дома в Сан-Франциско. Я всем сказал: «Надо всем вести себя прилично, мой арендодатель живет этажом выше – будьте потише». А Лукин притащил гребаный рупор.

Грант Алден: Они были группой, которую я видел вживую больше, чем кого бы то ни было. Они могли быть самой лучшей группой, которую ты когда-либо видел, или самой худшей. Но в эти сорок пять минут своего выступления они были просто феноменальными. То, что они не стали популярны у более широкой аудитории, меня удивляет. Хотя в музыке есть такой принцип: то, что работает на маленьких сценах, не работает на больших. Не уверен, что то, что они делали, могло бы сработать на стадионе.

Марк Арм: После того как мы записали альбом «Mudhoney», Стив сказал: «Чувак, никаких больше песен о болезнях и собаках!» [смеется]. «Every Good Boy Deserves Fudge» получился в основном благодаря Стиву. Я в тот момент все больше и больше подсаживался на героин.

Стив Тернер: Любой, у кого проблемы с наркотиками, обязательно будет извращаться, скрывать это и вести себя странно. Я же всегда утверждал, что если кто-то хочет употреблять наркотики, то он имеет на это полное право. Нельзя сказать, что мы заставляли его завязать, нет. Во время туров он был в порядке, разве что только первые несколько дней были катастрофой, потому что ему было плохо. А вот когда мы были дома, это становилось проблемой – он просто исчезал. Мы однажды отправили его в клинику, потому что у нас был запланирован тур. Мы сказали: «Либо ты ложишься туда и лечишься, либо мы никуда не едем». Я думаю, такие проблемы каждый должен решать самостоятельно в каком-то смысле. Он сам решил свои проблемы, и потом все стало намного лучше [смеется].

Марк Арм: Благодаря Стиву группа продолжала работать и записала «Every Good Boy». Он взял штурвал и повел Mudhoney в новом направлении – к более незамысловатому и, за неимением лучшего термина, «гаражно-роковому» звучанию. Стиву очень нравился Билли Чайлдиш, он был увлечен им долгое время. Большинство песен на «Every Good Boy» имеют дух панка шестидесятых годов. Песня «Who You Driving Now?» была изначально написана для компиляции гаражного лейбла Estrus; она была результатом нашей попытки написать фейковую песню Sonics. Потом мы решили, что она слишком хороша для компиляции, и нам надо выпустить ее на нашем следующем альбоме [смеется]. Мы подумали, что поскольку наш самый первый сингл звучал лучше всего из того, что мы записали, а сделан он был на восьми дорожках, то значит, нам нужно было найти возможность снова записаться на восьми дорожках. Стив позвонил Конраду Уно в студию Egg, которая находилась в подвале его дома, и сказал ему, что мы бы хотели там записаться. Конрад чуть не лопнул от смеха, спрашивал: «Но зачем?» Конечно, именно туда мы и отправились.

Стив Тернер: Этот альбом – я думаю, мы тогда были на вершине нашей карьеры. Для меня он до сих пор один из самых любимых. Мы пробовали новое, притащили клавишные от Farfisa. Теперь у нас был упрощенный, менее «масштабный гранжевый» звук – что бы под этим ни подразумевалось, я хотел от этого уйти.

Скотти Крейн: Выступление Mudhoney [на разогреве у Nirvana в Paramount на Хеллоуин 1991] было потрясающим – они постоянно шутили о том, какие они бедные по сравнению с Nirvana. Во время одной из песен кто-то из аудитории начал кидать монетки в голову Марку, группа продолжала играть, а Марк начал скакать везде, подбирая монетки. Это стало большой шуткой – вскоре во всю группу летели монеты, а Марк и Мэтт их подбирали.

Стив Тернер: Релиз «Every Good Boy» в очередной раз задерживался, у Sub Pop постоянно были финансовые проблемы. Назревал конфликт, и мы не хотели, чтобы все окончательно ухудшилось. Поэтому мы решили, что надо перейти куда-то еще.

Нильс Бернстейн: Tad тем временем стали использовать более неприкрытое метал-звучание семидесятых.

Курт Дэниелсон: Мы пересеклись со Стивом Альбини в Чикаго. Записали «Salt Lick» [1990], который был сделан очень быстро и грубо. Над песнями толком не работали – просто у нас была возможность, у Стива было время, у Sub Pop было все настроено, мы взялись за дело, и будь что будет. Фактически это была живая запись в студии.

Тэд Дойл: Думаю, мы потратили два или три дня на это. Я помню, как Стив говорил мне не петь и даже не пытаться, потому что я не умею. А я ему отвечал: «Пошел ты, я все равно буду это делать» – и так и вышло. Но Альбини привнес огромное количество энергии, он нас просто зажег. Он не был таким любителем экспериментов в студии, как Джек Эндино на нашей первой записи. Так что после «Salt Lick» мы только ездили в туры – кажется, мы были в них девять месяцев в году.

Бен Рю: Я пробыл в турах, наверное, одну десятую или одну двенадцатую часть моей жизни. У Тэда всегда получались отличные шоу, люди его обожали. Одна черта этого парня – из всей той сцены он был единственным, кто разговаривал абсолютно с каждым человеком после шоу, желавшим что-то подписать или поболтать с ним. Ты мог кричать ему в дверях: «Чувак, нам пора уезжать!» А еще он всегда стоял в первом ряду во время разогрева. Ни в одной группе – сиэтлской или какой-либо другой – я такого не видел, чтобы главный участник группы стоял в первых рядах, глядя на свой же разогрев. Он был так благодарен другим группам. У него дома всегда бывали безумно смешные вечеринки. Был как-то у него день рождения, и он вышел из спальни в огромном подгузнике и в кепке с Микки Маусом. Тэд был силой, с которой приходилось считаться.

Все остальные ребята хорошо выглядели и были худыми, но у Тэда был настоящий талант. Он отжигал и прыгал по сцене даже больше, чем худые ребята. И его шуточки между песнями были дико смешными. Это было то, чем он действительно гордился – он мог обеспечить вам шоу. Было очень много групп, которые отлично выглядели, но звучали дерьмово. Лос-Анджелес и его звукозаписывающая индустрия все еще контролировала все то, что продавалось людям – они хотели, чтобы люди покупали пластинки, основываясь на том, как выглядят музыканты, какой у них стиль. А Тэд был просто парнем из Бойсе, Айдахо, который отжигал до отрыва башки.

Нильс Бернстейн: «8-Way Santa» был прекрасной мелодичной рок-пластинкой, которая определенно могла выстрелить в 1991, но осенью того года вышло кое-что другое.

Курт Дэниелсон: Мы приехали в Мэдисон, Висконсин, и записали «8-Way Santa» в Smart Studios с Бутчем Вигом. Мы всегда хотели с ним посотрудничать, его работа с Killdozer была очень важна для нас. То, в чем Бутч был очень крут – это в работе с вокалистами, и у него была отличная поп-чувствительность, как можно понять по его работе в Garbage. Но тогда никто этого не знал, просто все так удачно совпало. И Бутч был как ребенок в студии – я никогда не видел никого со столь же детской энергией. Ему нравились всякие примочки, нравилось работать. Мы ездили в тур в поддержку этого альбома, но прежде от нас ушел барабанщик. У нас заняло целый год, чтобы найти ему замену. В это время выходит альбом, и тут мы получаем судебный иск.

Арт Чантри: Группа выпускала альбом «8-Way Santa», это было лучшее из всего, что они делали – их прорывная пластинка. Все ожидали, что они будут на вершинах чартов – следующие Soundgarden, новые Mudhoney. Мне позвонил Курт Дэниелсон и говорит: «Мы придумываем обложку для альбома, хотим использовать фото, которое нашли на гаражной распродаже. Купили там фотоальбом, в котором оно было. Это ведь значит, что оно наше и мы имеем право его использовать, да?» А я говорю: «Нет, не делайте этого. Не используйте его. А если все-таки используете, то измените так, чтобы там никого было не узнать. Но мой совет – не делайте этого». Но они все равно сделали по-своему и использовали эту фотографию, там был парень со стрижкой в стиле семидесятых и маленькая женщина, которой он положил руку на грудь. Кто-то в музыкальном магазине узнал чувака на фото и сказал: «Хей, Фред» – ну или как там его звали – «смотри, ты на обложке альбома!» Это было свадебное фото из семидесятых годов. Тот парень показал это своей бывшей жене, которая к тому времени стала христианской певицей, и – всё полетело к чертям. Группе пришлось убрать альбом из продажи и поменять обложку.

В это время Брюс решил продвигать в качестве сингла «Jack Pepsi» – песню о пьяном вождении огромным грузовиком, в результате которого происходит катастрофа и гибнут люди, что-то такое. Брюс решил, что будет очень смешно сделать CD-сингл и использовать логотип Пепси-Колы, вставив туда слово Tad вместо слова Pepsi. И кто-то отправил несколько копий в штаб-квартиру компании Pepsi. Они послушали сингл, посмотрели на лого. Подали иск и засудили нахрен этот лейбл. У Брюса не было денег, поэтому его ответом было – нагнуться и сказать: «Рассчитаться с вами так, или как-то по-другому?» В общем, альбом был изъят из продаж и должен был быть переиздан. Его рекламная ценность была разрушена, весь его потенциал был утерян за эти месяцы. То, что альбом пропал из продаж и затем был переиздан, убило нужный момент.

Аноним: В качестве компромисса Tad согласились изменить название «Jack Pepsi» на «Jack» на всех последующих релизах. Разумеется, Pepsi не хотели, чтобы их продукт ассоциировался с пьяным вождением. Также они потребовали, чтобы Tad не распространялись об этом судебном деле и его содержании в прессе или где-либо еще – другими словами, просто заткнули группе рот. Финансовых договоренностей не было; в иске были только эти два момента.

Что касается обложки - да, она также должна была быть изменена; та самая обложка для сингла, на которой был логотип Tad/Pepsi. Какой-то бывший сотрудник Sub Pop, уволенный с лейбла и затаивший обиду, специально сообщил в компанию Pepsi, уведомив их об этом так называемом нарушении авторских прав, о котором они никогда в жизни бы не узнали, потому что обычно это все проходит ниже их радаров. То есть, понадобился предатель-ублюдок, чтобы обратить на это их внимание. Неплохая история получилась, и огромная куча проблем для Tad и Sub Pop.

Арт Чантри: К этому моменту Брюс уже боялся этого альбома, группа была взбешена, потому что они выступали в туре по поводу продукта, который не могли продвигать. А еще именно в это время Брюс начал подписывать с группами контракты. Он уже упустил Nirvana и Soundgarden, так что Tad стали одной из первых групп, у которых в контракте имелась важная оговорка. Там было указано, что если группа захочет перейти на другой лейбл, то он должен будет заплатить Sub Pop что-то около 60 000 долларов. Так что Tad застряли – они не могли поменять лейбл, потому что никакой другой лейбл не стал бы платить из-за них Sub Pop такие отступные. В результате Tad были злы на Sub Pop и на Брюса, они не хотели выпускать больше ничего на этом лейбле, но и на другой лейбл перейти не могли. Из-за этого условия с отступными они упустили свой момент и потеряли кучу денег.

Курт Дэниелсон: Мы в конце концов вернулись вновь в туры, все еще играли песни с «8-Way Santa», но с Рэем Уошемом на барабанах. Он великий барабанщик – он играл на ударных в одной из моих самых любимых групп, Scratch Acid. Было весело: мы были в туре больше года в Штатах, а также в Европе. А потом все развалилось с Рэем – мы ничего с ним так и не записали. Это одно из моих самых больших сожалений.

Ван Коннер: Screaming Trees выпустили «Buzz Factory», а потом сделали мини-альбом для Sub Pop.

Марк Пикерел: Я горжусь альбомом «Buzz Factory», но еще больше я горжусь тем релизом, который мы сделали сразу после него, и который к сожалению не стал лонгплеем. Это была работа двух продюсеров – Стив Фиск продюсировал две или три песни, а Джек Эндино – другие две или три, и в итоге это вышло двойным синглом на Sub Pop [«Change Has Come», 1990]. Я думаю, для нас это был наилучший период. Мы только что вернулись из Европы, наша уверенность в себе была на максимуме – мы действительно чувствовали, что претворяем в жизнь свое творческое видение. Нас пытались зазвать к себе Epic Records. В сочетании с другими великолепными сторонами нашей группы – тем, как Ли сочинял песни, и как Марк смог развить свой талант в нечто действительно уникальное – это стало для нас волшебным временем. Все идеально совпало в музыкальном плане.

Стив Мэннинг: Они – одни из самых любимых моих групп за все время. Одно их шоу мне особенно запомнилось... В то время я был весьма наивным и не осознавал, что люди вокруг меня употребляют. Я знал, что героин – серьезная вещь, но не был осведомлен о том, что это действительно происходит со знакомыми мне людьми. Мне вспоминается концерт Screaming Trees, я сидел за одной из колонок на сцене, и никто не мог найти Марка Лэнегана. Его искали и искали везде, и в итоге группа начала играть без него. Наконец, кто-то нашел его, по-моему он спал за диваном где-то наверху, где группа обычно отдыхала. Его привели на сцену. Мне приходит в голову сравнение с Джимом Моррисоном, потому что невозможно быть настолько обдолбанным, и при этом иметь такой потрясающий голос. Группа играла на сцене, по обеим сторонам от Марка были эти трехсоткиллограмовые парни с гитарами, а он был такой худой, но очень вовлеченный в процесс. Но между песнями он словно отключался, и я не могу сказать что он спал, просто будто терял сознание. Однако, как только начиналась следующая песня, он выходил и снова был в полной боевой готовности.

Марк Пикерел: Запись первой сольной пластинки Марка Лэнегана, «The Winding Sheet» [1990], была одним из лучших событий в моей музыкальной карьере. Я очень надеялся, что это перерастет в нечто большее, во что-то наподобие Nick Cave and the Bad Seeds. Я не хотел отказываться от Screaming Trees, потому что мне казалось, что группе есть что предложить, и она довольно классная. Но в то же время я предполагал, что сольное творчество Марка имеет больше перспектив – настоящие репетиции, туры. Но этому не суждено было случиться тогда. Сейчас, правда, оно получило свое развитие, гораздо более ощутимое, чем в то время.

Робин Тейлор: Я не думаю, что Screaming Trees остались незамеченными, но они были одной из лучших групп среди тех, кто так и не разбогател.

Марк Пикерел: Лэнеган и я стали большими фанатами Лидбелли. И нескольких других блюзовых музыкантов – Лайтнина Хопкинса, Роберта Джонсона. Я знаю, что Курт также был большим фанатом Лэнегана – они часто обменивались любимыми пластинками и обсуждали всякие группы, которые им нравились. Не знаю, подсадил ли Марк Курта на музыку Лидбелли, или Курт уже ее любил, но в какой-то момент Марк предложил мне играть на ударных для их совместного с Куртом проекта, в рамках которого они собирались сконцентрироваться именно на блюзе, в частности, на песнях Лидбелли. Кажется, мы также обсуждали возможность играть песни других великих блюзменов. Эта идея меня очень взволновала, и я предвидел, что эту супер-группу ждет большой успех. Могла бы получиться такая современная северо-западная версия группы Cream.

Забавно, что будучи в одной группе вместе с Марком на протяжении столь долгого времени, я был уверен, что его личность просто не может позволить ему не быть лидером. В Screaming Trees он проявлял себя, как прирожденный лидер, очень прямолинейный, порой даже агрессивный. Но на этих нескольких репетициях с Куртом я увидел совсем другую сторону Марка – здесь он был куда более тихим. Возможно, потому, что он безумно уважал Курта и Криста. В то же время, Курт со своей стороны робел перед талантом и творческим видением Лэнегана.

Я помню, что мы использовали мою личную кассету с песней Лидбелли «Where Did You Sleep Last Night?» для записи кавера на нее. Это было действительно очень интересно, все вкладывались на равных. А я пользовался внезапно открывшейся уязвимостью Марка, которая позволила мне не бояться выражать любые идеи. К сожалению, все это происходило как раз в тот момент, когда Screaming Trees были на пороге подписания контракта с крупным лейблом Epic, а Nirvana были готовы отправиться в большой тур. У нас просто не было времени довести этот проект до чего-то большего, или сделать больше записей. Думаю, мы пришли в студию с шестью идеями, и записали четыре или пять из них. При этом у нас фактически не было названия. Курт предлагал нам называться Lithium, а я хотел, чтобы мы назывались The Jury – кажется, мы так и не договорились ни о чем конкретном. В конечном итоге этот проект был отложен на неопределенный срок, и Лэнеган спросил Курта и Криста, не будут ли они против, если он использует «Where Did You Sleep Last Night?» для своего сольного альбома.

Ван Коннер: Мы все хотели уйти из группы, потому что думали, что в музыкальном плане мы уже сделали вместе всё, что могли. Все начали делать музыку с другими людьми – у меня вышел соло-альбом, «Solomon Grundy» [1990], Лэнеган записал свой сольник, Ли тоже записал свой [«Mystery Lane», 1990, в составе Purple Outside]. Думаю, нас уже тошнило друг от друга. Когда мы собирались вместе, все, что мы делали, звучало одинаково.

Марк Пикерел: Screaming Trees выпустили альбом на лейбле Epic [«Uncle Anesthesia», 1991], который продюсировали Терри Дейт и Крис Корнелл. Была взята определенная планка – нужно было выпустить крутой и захватывающий альбом, который в то же время подошел бы для радио-ротации. Мы видели, что у Криса Корнелла и Soundgarden это получилось, и думали, что будет полезно взять его в качестве продюсера. Терри Дейт – не думаю, что он вообще представлял, что сделало Screaming Trees такими крутыми, и в этом была проблема. Он не был нашим фанатом. Думаю, он рассматривал нас как очередной «проект». Пожалуй, даже я иногда относился к нам таким же образом. Типа «Окей, вот наш шанс впечатлить родителей». Это не помогает творческому процессу, когда ты не веришь в себя достаточно, чтобы следовать своим инстинктам. И от продюсера тоже не чувствовалось достаточной поддержки в том, чтобы быть самими собой. На этом альбоме есть отличные песни, но в целом он звучит немного неловко. В нем нет того духа, как в «Change Has Come», или как в наших релизах, выпущенных на SST.

Ван Коннер: Пикерел хотел быть дома. Мы решили попробовать подписаться на мейджор-лейбл, потому что нам поступило такое предложение. Так мы и сделали, и альбом записали. Потом Марк снова решил, что он больше не хочет ездить в туры. Мы все хотели тогда уйти, но он был единственным, кто набрался смелости и сделал это.

Марк Пикерел: После заключения контракта с Sony запросы группы возросли. Теперь нужно было убедиться не только в том, что группе и менеджеру достаточно платят, теперь был еще и агент, и к тому же нужно было соответствовать ожиданиям лейбла в отношении нас. А их ожидания не совпадали с тем, как мы сами видели нашу карьеру. Я не был готов к такому огромному количеству туров, которое они для нас планировали. Я познакомился с Робертом Ротом через общего друга, у которого были кое-какие песни; он попросил меня помочь ему с ними, чтобы их можно было записать. Я послушал песни и решил, что они отличные. У них было много таких же прекрасных качеств, как и у Screaming Trees.

Роберт Рот: The Storybook Krooks – это была моя первая и единственная группа до появления группы Truly. И было короткое время, когда я пробовал поиграть в Nirvana. Спустя месяц после того, как я понял, что не буду в составе Nirvana, я нашел Марка. В тот момент я собирался просто пойти и сделать сольный альбом, а Марк как раз на той неделе ушел из Screaming Trees. Парень, который играл на басу, Крис Куинн, тоже ушел из своей группы в тот же день. Так что, собравшись в студии, мы решили: «О, мы же группа». У меня уже была песня под названием «Truly». Крис сказал: «Как насчёт назвать группу Truly?» Марк был на работе, а Джонатан Поунман спросил: «Почему бы вам не назвать свою группу Truly?» Таким образом, двое разных людей выступили с одной и той же идеей по поводу названия, и я решил, что это судьба. Крис и я не очень хорошо ладили вместе – я скорее руководствуюсь интуицией, а он знаниями. Я хотел, чтобы в группе две гитары делали всякие классные инновационные штуки. В общем, мы в итоге остались втроем. Нам нужен был басист, и Марк позвонил Хиро.

Хиро Ямамото: Я не занимался музыкой какое-то время, просто не хотел ни на чем играть. Я очень устал от этого. Марк позвонил мне и сказал: «Я играю с одним парнем, и мы ищем басиста». Я подумал: «Окей, надо попробовать». Я не играл несколько лет. Послушал их песни и подумал: «Да ведь это довольно круто!» Мне всегда нравилось, как Марк играет на ударных – у него это выходило очень естественно.

Роберт Рот: Все в итоге стало получаться очень легко – не было особо никаких споров, когда Truly записывали песни. Первый мини-альбом [«Heart and Lungs», 1991] по большей части был сделан до того, как мы подписались на Sub Pop. Он был записан летом 1990 года. Когда Джонатан услышал нашу работу в процессе, он решил нас подписать и выпустить альбом. Думаю, мы были первой группой на Sub Pop в то время, которая записывалась в настоящей 24-дорожечной студии. Мы отошли от традиции восьмидорожечной записи у Джека Эндино, и еще у нас была полноцветная обложка. Идея Truly была в том, чтобы играть «пост-гранж», хотя мир еще даже не узнал толком о самом гранже. Такими были наши намерения с первого дня – делать все по-другому.

Одна из песен планировалась для саундтрека к фильму «Singles», но она была исключена из альбома за неделю до его пресс-релиза. Это было удручающе. Ведь благодаря этому фильму, например, Марк Арм купил свой дом [смеется]. Следующим шагом была запись лонгплея, и у нас были проблемы с бюджетом, выделяемым Sub Pop. Сначала они собирались дать нам довольно большую сумму денег на запись альбома – по их меркам - и позволить нам записать его, не договариваясь о следующих релизах. Другими словами, они собирались провести одноразовую сделку, а потом снова отпустить нас на свободу. Они исключили «Heart and Lungs» с альбома «Singles», добавили туда еще одну песню Alice in Chains, песню Пола Вестерберга и песню Heart. Потом Sub Pop поменяли свое мнение и стали говорить: «Вы не получите такую большую сумму денег, если не сделаете с нами еще несколько альбомов». Я вел переговоры от имени ребят, которые не хотели подписывать с ними сделку на несколько альбомов. Так что в итоге Sub Pop отменили все по альбому, но выпустили EP. Я был достаточно уверен в нашем EP, чтобы мы могли перейти на другой лейбл. И мы так и сделали – подписались на Capitol.

Стив Мэннинг: Я часто видел Melvins. Думаю, мое любимое и самое яркое воспоминание о Melvins связано с их выступлением на Интернациональной Андеграундной Поп-конвенции в Олимпии. Группы со всего мира приехали на этот четырехдневный фестиваль, играли днем в парке. Все их семьи приехали туда – две бабушки там были, и у них были футболки «Бабушки за Melvins»!

Меган Джаспер: Лучший момент, связанный с Melvins, для меня был на том шоу в Олимпии летом 1991 [на той же конвенции]. Я тогда отошла прогуляться, хотелось отдохнуть от всех этих тел вокруг, и пошла к зданию Капитолия, а там была свадьба. Люди собирались пожениться на открытом воздухе, был прекрасный день, но свадьбу им пришлось отложить, потому что слышно было только Melvins. Их музыка витала над этой свадьбой – это было чертовски круто! Но, наверное, грустно было людям на той свадебной вечеринке – они установили громкоговорители, чтобы проигрывать легкую музыку, но ничто не могло перекричать Melvins. Они просто сдались. Это был один из таких моментов, когда даже несмотря на то, что у нескольких людей что-то в жизни не получилось из-за них, все ощущалось, как нечто очень правильное.

Стю Халлерман: Джесси Бернстейн очень выделялся. Когда вышла компиляция Sub Pop 200, была вечеринка по поводу его релиза, которая длилась, думаю, дня три – там играла каждая группа, песня которой была на виниле. Это было в месте под названием Underground в University District. И на протяжении всех трех ночей Джесси Бернстейн был ведущим. Я был на нескольких шоу, и он там читал стихи, издевался над толпой, а они издевались над ним в ответ.

Нильс Бернстейн: Мой отец дружил с Джесси Бернстейном, но они не родственники. Джесси работал в книжном магазине Different Drummer на Бродвее, и этот магазин был раем для всяких фриков, там бездомные прогуливались между полками с книгами. Люди ненавидели, когда Джесси был ведущим или выступал на шоу, но мне это нравилось, потому что это было знакомо – такая связующая нить от фриков из поздних семидесятых, которые торчали в театре моего отца, к фрикам поздних восьмидесятых, которые торчали на панк-рок концертах. Есть строчка в одном из его стихотворений – «I am with Jackie O., we are eating oranges from the president» – она приходит мне в голову до сих пор примерно раз в неделю.

Элис Уилер: Джесси был действительно интересным парнем. Он казался намного старше, чем на самом деле был. Он был на десять или пятнадцать лет старше меня, и он был настоящим «уличным парнем». Он рассказывал истории о наркоте, или о том, как он был порно-звездой – всякие такие вещи. Я никогда не знала толком, что из этого было правдой, а что он придумал, чтобы впечатлить молоденькую девушку [смеется]. В нем было интересно то, что он знал так много разных людей из разных сфер. Даже если мы не виделись месяцев шесть, то потом он как ни в чем не бывало сидел и рассказывал мне классные истории. Он рассказывал о том, как он раньше слишком много пил, стрелял из пистолета, гонял на своей тачке. Он говорил, что осознал однажды, что ему так долго не прожить, и поэтому когда я его встретила, он уже был в завязке. Он был очень благодарен мне за мои фотографии. Одно из первых фото, которое я сделала, было с ним – он там баловался, говорил: «Я сейчас на таблетках, поэтому у меня текут слюни», и пускал слюни перед фотоаппаратом. Спустя несколько лет, когда я отдала ему фото, он хотел подарить его своей новой жене в качестве свадебного подарка, чтобы она знала, с кем связывается [смеется]. С этой женой он жил в доме на воде, на озере Union. Это не был настоящий плавучий дом, это просто была баржа с маленькой комнатой наверху. В течении многих лет он успел пожить во множестве разных отелей.

Слим Мун: Я думаю, он, возможно, получал какие-то деньги как ментально больной инвалид, или что-то в таком духе, потому что казалось, что у него есть некий постоянный доход, но очень маленький. Он жил в крошечной ночлежке – одна комната, вниз по коридору ванная, и все соседи – пьяницы. Казалось, что он там неплохо устроился. Такая комната с полками от пола до потолка, миллион книг, и собственная пишущая машинка – прямо воплощение «богемного» стиля жизни. Он был заслуженным поэтом Сиэтла, и всегда где-то читал свои стихи, был ли это Сиэтлский оперный театр, где его слушала тысяча людей, или открытый микрофон с другими поэтами, где никто его не слушал. Всегда делал что-то. Его целью было написать роман, который можно было бы напечатать в любом порядке и читать в любой последовательности, чтобы порядок страниц не имел никакого значения. Он работал над этим до самой смерти.

Он также был фолковым музыкантом с определенным блюзовым влиянием, но он это забросил, когда стал всерьез заниматься поэзией. Он был очень интересным парнем. Циник мог бы сказать, что он пытался подражать Берроузу, и тот действительно сильно повлиял на него, но он был во многом очень самобытным. Потом он снова заболел, и последний год его жизни был ужасной катастрофой. Его самоубийство стало неожиданным, но когда человеку так плохо, как было ему, то обычно такой человек либо заканчивает в клинике, либо умирает – никто не может долго так прожить.

Стив Фиск: Это очень грустно – у нас осталась готовой лишь одна с половиной песня, прежде чем он умер [для альбома Бернстейна на Sub Pop]. Он проходил через очень сложное время в своей жизни, когда я работал с ним – последнее серьезное ухудшение состояния. Он был все время словно навеселе, рассказывал мне о себе и все такое. Милый парень – очень щедрый, настоящий энтузиаст. Но я не думаю, что по-настоящему узнал его; тот период был не лучшим временем, чтобы его узнать. Были другие времена, когда он был более сфокусирован и не мучился так. Из-за пластинки и всего этого люди думают, что я был его другом. У него бывали хорошие времена и плохие. Откровенно говоря, я его побаивался из-за того, как он порой вел себя с друзьями или со мной. Он делал иногда совершенно сумасшедшие вещи – угрожал взорвать бомбу, вытаскивал нож [смеется]. Такие вещи, которых мне не хотелось иметь в моей жизни. Но работа была хороша, он был очень талантливым человеком. Ему не приходилось много трудиться, чтобы делать интересные вещи. Он сказал мне закончить [посмертно выпущенный альбом «Prison», 1992], думаю, он знал, что это будет выпущено.

Элис Уилер: После того, как он скончался в октябре 1991, мой друг Джим Джонс и я выпустили книгу его работ [«I Am Secretly an Important Man», 1996]. У меня есть много очень милых фотографий с ним. Фактически, некоторые из моих самых первых фотографий были именно с Джесси.

Стю Халлерман: Я взял с собой Sub Pop 200 в дорогу и ставил некоторые лучшие треки оттуда в качестве разогрева перед концертами Soundgarden. В некоторых городах, когда доходило до Джесси Бернстейна, люди начинали бросать свои напитки. «Выруби это дерьмо!» Помню клуб Whiskey A-Go-Go – Soundgarden там снимали видео «Louder Than Live». В тот период я проигрывал диск Sub Pop каждую ночь, и кусочек Бернстейна в том числе: «Come out tonight… a picture shaped like my ass». И секунд за двадцать до того, как он должен был начаться, я повернулся к одному парню в том клубе: «Следующий трек – это споукен-ворд, наверное, толпе не понравится?» А он сказал: «Нет, почему, людям в Лос-Анджелесе нравится споукен-ворд». Пока мы разговаривали, трек уже начался, и везде воцарилась тишина. Люди слушали всё очень внимательно, хихикали в нужных местах, а потом, в конце, разразились бурными аплодисментами.