В четвертом часу утра 22 июня жители Киева, Минска, Одессы, Севастополя, Каунаса и многих других советских городов проснулись от грохота разрывов и воя сирен. Бомбы обрушились на аэродромы, узловые железнодорожные станции, военные городки, штабы, склады боеприпасов, горючего и воинского снаряжения. Пограничные заставы, строившиеся укрепления, военные объекты вдоль всей западной границы СССР подверглись массированному артиллерийскому огню.

Красная армия не смогла отразить нападение — оно оказалось внезапным. Войска приграничных округов были разбросаны на обширной территории, находились далеко от границы: в Западном Особом военном округе — до 100–300 км, в Киевском — до 400–600. Каждая дивизия первой линии должна была оборонять фронт шириной 25–50 км, тогда как военная наука считала, что полоса обороны дивизии не должна превышать 8–12 км. Планы обороны границы не были доведены даже до армейских штабов, не говоря уже о корпусах и дивизиях.

Генеральный штаб вплоть до самого начала войны запрещал вывод войск прикрытия на подготовленные позиции. 10 июня командующий Киевским ОВО генерал-полковник М.П. Кирпонос получил грозную телеграмму из Генштаба: «Донесите для доклада Народному комиссару обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженные столкновения и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение».

Солдатам даже не выдавались боеприпасы. Генерал М.С. Шумилов, командовавший в те дни корпусом в Прибалтийском округе, свидетельствует, что когда он, видя нарастающую опасность, 20 июня приказал выдать патроны и снаряды в подразделения и начать минирование отдельных направлений, Военный совет округа отменил это распоряжение.

Только поздно ночью 21 июня нарком обороны маршал С.К. Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Г.К. Жуков передали в западные военные округа директиву, в которой предупреждали о возможности немецкого нападения 22–23 июня.

Из директивы

«В течение ночи на 22. 6. 41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

перед рассветом 22. 6. 41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

все части привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

Директива была совершенно нереальной: требовалось за несколько часов рассредоточить и замаскировать авиацию, в то время как большей частью самолеты находились на летном поле без боеприпасов, и даже без горючего, выкрашенные в демаскирующий серебристый цвет или покрытые брезентом.

Даже в этой последней предвоенной директиве предписывалось: «Нападение может начаться с провокационных действий. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения».

Неудивительно, что в первые часы войны передовые части Красной Армии, атакованные фашистскими войсками, лишь запрашивали командование, что делать. Когда утром 22 июня 135-я дивизия 5-й армии Киевского округа на марше подверглась обстрелу с воздуха, из штаба армии поступило указание: «На провокации не поддаваться, по самолетам не стрелять».

Во внезапности вражеского удара, виновны, прежде всего, Сталин и его ближайшее окружение: нарком иностранных дел В.М. Молотов, нарком обороны С.К. Тимошенко, начальник Генерального штаба Г.К. Жуков, начальник Главного разведуправления Красной Армии Ф.И. Голиков и другие высшие советские руководители.

Первые сражения

Первыми встретили вражеский удар пограничники, вооруженные лишь легким стрелковым оружием. Многие из них оказали врагу поистине героическое сопротивление. 11 дней удерживали одну из застав Владимир-Волынского пограничного отряда бойцы под командованием лейтенанта А. Лопатина. Упорно сражались с подавляющими силами агрессора заставы Августовского, Перемышльского, Рава-Русского и других погранотрядов.

Но всерьез задержать продвижение врага на всем протяжении границы пограничники, конечно, не могли. Армейские части в первые же часы понесли колоссальный урон. Атаковав советские аэродромы, немцы только за один день 22 июня уничтожили 1200 советских самолетов, в том числе 800 не успели подняться в воздух. Особенно тяжелые потери понес Западный фронт, потерявший 738 самолетов, в том числе на земле — 528. Немецкая армия потеряла 1200 самолетов лишь к 19 июля, то есть почти через месяц воздушных боев.

Советские летчики сражались, не жалея жизни. Писатель С.С. Смирнов, пытавшийся в 60-х гг. выяснить, кто же совершил первый в ходе Великой Отечественной войны воздушный таран, вынужден был отказаться от этого замысла, так как уже в первый час войны несколько летчиков таранили самолеты противника[261]. Увы, некоторым из них приходилось идти на это, поскольку взлетали они на невооруженных или неисправных машинах.

Из сводки Главного командования Красной Армии («Правда» 23 июня 1941)

«С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Крыстынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов…

Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но повсюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов противника».

Увы, действительность была гораздо страшнее. В один день немцы добились превосходства в воздухе. Лишенные прикрытия с воздуха части Красной Армии, подвергавшиеся непрерывной бомбежке и атакам немецких самолетов с малых высот, оказались не в состоянии удерживать позиции. В результате уже 22 июня немецкие танковые группировки прорвались на 20–50 км в глубину советской обороны.

Из оперативной сводки штаба 4-й армии за 24 июня

«Пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части, приходится останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений, начиная от командующего армией, хотя эти меры, несмотря даже на применение оружия, должного эффекта не дают».

Лишь отдельные части и подразделения, находившиеся на подготовленных оборонительных рубежах, оказали врагу серьезное сопротивление. Так, немногочисленный гарнизон Брестской крепости целый месяц держал оборону, приковав к себе значительные силы фашистов. Стойко сражались гарнизон и 67-я дивизии, оборонявшие Лиепайскую военно-морскую базу. Германский историк П. Карелл пишет о боях в Лиепае: «Оборона была организована блестяще. Солдаты хорошо вооружены и фанатически храбры. Они показали в Либаве[262] наилучшие элементы советского военного искусства… В Либаве впервые выяснилось, на что способен красноармеец при обороне укрепленного пункта, когда им руководят решительно и хладнокровно».

К сожалению, в большинстве случаев такого руководства советские войска оказались лишены.