Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
В середине 30-х гг. господствующая в СССР идеология претерпела серьезные изменения. Раньше, в 20-х гг. и начале 30-х гг. она была подчеркнуто интернационалистской, нередко просто нигилистической по отношению к национальному прошлому России. Теперь в официальной пропаганде все чаще стали звучать имперские мотивы, началось восхваление российского прошлого. Отказ от национального нигилизма можно было бы приветствовать, если бы он не сочетался с продолжающимся разрушением истинной национальной культуры: уничтожением храмов, икон, старинных книг, продажей иностранцам за бесценок уникальных музейных экспонатов (нужны средства на индустриализацию!). Поворот в идеологической политике диктовался циничным расчетом: мировая революция окончательно провалилась, необходимо укреплять единство страны, а это проще всего сделать, обратившись к национальным чувствам большинства населения[212].
Новая ситуация сказалась прежде всего в исторической науке. Как уже отмечалось, в 1934 г. было принято постановление о восстановлении преподавания в средних школах гражданской истории. Однако преподавать этот предмет по дореволюционным учебникам было невозможно, а новых не было. В связи с этим были организованы бригады историков, которым поручалось подготовить новые учебники. Однако представленные конспекты новых учебников не удовлетворили партийные инстанции. В августе 1934 г. были написаны (но пока не опубликованы) «Замечания товарищей Сталина, Кирова и Жданова по поводу конспектов учебников по истории СССР», в которых были раскритикованы многие прежде казавшиеся незыблемыми утверждения Покровского[213]. В январе 1936 г. было опубликовано сообщение «В Совнаркоме Союза ССР и ЦК ВКП(б)», в котором излагалось краткое содержание «замечаний» и подчеркивалась неудовлетворенность представленными текстами. В связи с этим отмечалось: «То обстоятельство, что авторы указанных учебников продолжают настаивать на неоднократно уже вскрытых партией и явно несостоятельных исторических определениях и установках, имеющих в своей основе известные ошибки Покровского, Совнарком и ЦК не могут не расценивать как свидетельство того, что среди некоторой части наших историков, особенно историков СССР, укоренились антимарксистские, антиленинские, по сути дела ликвидаторские антинаучные взгляды на историческую науку… Эти вредные тенденции и попытки ликвидации истории как науки связаны в первую очередь с распространением среди некоторой части наших историков ошибочных исторических взглядов, свойственных так называемой “школе Покровского”».
Никогда ранее об «известных ошибках» не говорилось, еще совсем недавно взгляды Покровского были в исторической науке обязательны для всех, а пытавшиеся против них возражать теряли в лучшем случае работу и возможность печататься, в худшем — отправлялись в ссылку. Но теперь власти понадобились другие взгляды — и вот партийные лидеры, отнюдь не являющиеся историками, «вскрывают определения и установки» и определяют, как следует интерпретировать, например, историю Смуты.
Вслед за этим в прессе развернулась травля т.н. «школы Покровского», сторонников которой именовали «двурушниками, протаскивающими троцкистскую пропаганду и проводящими подлую вредительскую работу». Понимая, что речь идет о жизни и смерти, почти все ученики Покровского отреклись от прежних взглядов и занялись самобичеванием.
В 1939 и 1940 гг. вышли сборники «Против исторической концепции М.Н. Покровского» и «Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского». Среди авторов сборников были и бывшие ученики Покровского, и возвращенные из ссылок или чудом уцелевшие на свободе историки старой школы.
Чем же не устраивали Сталина взгляды Покровского, всегда видевшего в исторической науке прежде всего средство политической борьбы? Во-первых, недовольство Сталина вызывало то, что Покровский преуменьшал роль личности в истории. Недаром генсеку очень понравилась биография Наполеона, написанная вернувшимся из ссылки Е.В. Тарле. Во-вторых, Покровский никогда не рассматривал Сталина как четвертого классика марксизма. Весьма вероятно, что Покровский, поживи он подольше, успешно исправил бы эти свои ошибки.
Важны и другие причины. Покровский критиковал русских историков-государственников, а Сталин считал нормой тотальный контроль государства над жизнью общества. Покровский подчеркивал убожество старой России, а Сталин уже взял курс на возвеличивание российского прошлого и установление преемственности между царской Россией и своим режимом. По-видимому, Сталину, сознающему, что его власть практически стала монархической, льстило обожествление государя. Любимыми историческими героями диктатора стали, естественно, цари-тираны: Петр Первый и особенно Иван Грозный (профессор Р.Ю. Виппер, написавший в Риге апологетический труд об Иване IV, которого он противопоставлял слабовольному Николаю II, после присоединения Латвии к СССР стал академиком, а его книга выдержала три издания).
Изменилась и трактовка истории национальных отношений. Если Ленин именовал Россию «тюрьмой народов», а историки начала 30-х гг. писали о завоевательной политике царизма, то с конца 30-х гг. стали говорить о том, что завоевание Россией являлось для народов национальных окраин «наименьшим злом», что было справедливо лишь в некоторых случаях.
Если в историю далекого прошлого Сталин вмешивался на уровне концепций и общих оценок, то историю советского общества он контролировал значительно более детально. В октябре 1935 г. было принято решение о создании нового учебника по истории партии. Комиссию по его подготовке возглавил секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов. В 1935–1937 г. коллектив авторов под руководством В.Г. Кнорина, П.Н. Поспелова и Ем. Ярославского подготовил несколько вариантов учебника, но все они были отвергнуты. В начале 1937 г. Сталин направил авторам письмо «Об учебнике истории ВКП(б)». Историю партии он определил как историю «преодоления внутрипартийных противоречий и неуклонного укрепления рядов нашей партии на основе этого преодоления».
Внося изменения в подготовленный проект нового учебника, Сталин всячески подчеркивал остроту противоречий между большевизмом и меньшевизмом, стремление большевиков к разрыву с меньшевиками и оформлению в отдельную партию, партию «нового типа». Меньшевиков и европейских социал-демократов он изображал контрреволюционерами и «социал-фашистами».
В сентябре 1938 г. в «Правде», а затем в журнале «Большевик» был опубликован «Краткий курс истории ВКП(б)». В том же году он вышел отдельной книгой. На титульном листе издания значилось, что «Краткий курс» создан под редакцией комиссии ЦК ВКП(б) и одобрен ЦК ВКП(б).
Специальным постановлением ЦК ВКП(б) «Краткий курс истории ВКП(б)» был объявлен «энциклопедией основных знаний в области марксизма-ленинизма», где дано «официальное, проверенное ЦК ВКП(б) толкование истории ВКП(б) и марксизма-ленинизма, не допускающее никаких произвольных толкований». За 15 лет с 1938 по 1953 гг. «Краткий курс» был переиздан 301 раз общим тиражом 42,8 млн. экземпляров на 67 языках. На долгие годы он стал единственным учебником по истории большевистской партии. Между тем, подлинная история ВКП(б) была в этой книге фальсифицирована. Так, из истории партии были выброшены имена ее подлинных создателей (кроме Ленина), ставших по воле Сталина «двурушниками и предателями». Было преувеличено значение VI Пражской конференции РСДРП, на которой Сталин был кооптирован в члены ЦК. Если Ленин считал, что большевизм как политическое течение берет свое начало с II съезда РСДРП, то Сталин собственноручно вписал в проект «Краткого курса», что «эта конференция… положила межу между большевиками и меньшевиками и объединила большевистские организации по всей стране в единую большевистскую партию».
С выходом «Краткого курса» исследования по истории партии и советского общества в целом свелись лишь к толкованию и подтверждению высказанных в нем незыблемых догм. Фактически научная жизнь в этой области прекратилась.
Схемы «Краткого курса» продолжали действовать еще долго после того, как после ХХ съезда КПСС советская историческая наука официально осудила эту книгу. Решительный отказ от них стал возможен только в конце 1980-х гг.
В столь же плачевном положении оказались под прессом идеологии и другие общественные науки. Философия была сведена к толкованию написанной Сталиным 4-й главы «Краткого курса» «О диалектическом и историческом материализме», социология и социальная психология были фактически вообще запрещены.
Литература и искусство
Литературные группы на рубеже 20-х — 30-х гг. РАПП
 литературе конца 20-х гг. продолжалась острая идейная борьба. Инициатива принадлежала, по-прежнему, РАППу, который стремился подчинить себе все остальные литературные группировки. В то же время, как среди самих писателей, так и в партийных инстанциях все более зрела идея создания единого писательского объединения. Главным препятствием к господству РАППа в литературе была тогда «Красная новь» во главе с А. Воронским.
В 1927 г. руководители РАПП Л. Авербах, А. Фадеев, Ю. Либединский написали в Политбюро письмо, в котором назвали Воронского и близких к редакции «Красной нови» писателей-попутчиков «правым флангом литературы». Против распространения «новобуржуазной литературы» выступали, по их словам, ЛЕФ и «Кузница», а авангардом пролетарской литературы назывался, конечно, РАПП. В результате Воронский был снят со всех постов и исключен из партии, а в 1929 г. арестован.
В 1928 г. состоялся первый Всесоюзный съезд пролетарских писателей. На основе РАППа было создано Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей (ВОАПП).
К началу 30-х гг. РАПП был самой массовой писательской организацией[214]. Рапповцы сами решали, кто из писателей достоин именоваться пролетарским, и беспощадно травили всех, не признававших их платформы. Жертвами рапповских нападок становились не только «попутчики» М. Булгаков, Б. Пильняк или А. Платонов, но и такие авторы как Маяковский (которого РАПП признавал лишь попутчиком, а не пролетарским поэтом) и даже Горький. В ответ на вопрос Ф. Гладкова, полностью ли он на стороне пролетарских писателей, Горький ответил: «Я не могу быть “вполне” с людьми, которые обращают классовую истину в кастовую, я никогда не буду “вполне” с людьми, которые говорят “Мы пролетарии” с тем же чувством, как, бывало, другие люди говорили: “Мы дворяне”».
3 января 1930 г. Маяковский подал заявление о вступлении в РАПП, что вызвало шок как у его друзей, так и у самих рапповцев. В.А. Каверин в своих мемуарах объяснял решение Маяковского затравленностью и одиночеством. Маяковский говорил в те дни: «Друзья? У меня нет друзей. А иногда такая тоска — хоть женись. Вот иду в РАПП! Посмотрим кто кого! Смешно быть «попутчиком», когда чувствуешь себя революцией». При вступлении в РАПП знаменитому поэту пришлось выслушать рекомендацию «порвать с грузом привычек и ошибочных представлений». 14 апреля 1930 г. Маяковский покончил самоубийством.
В.А. Каверин, вспоминал, что «ЛЕФовцы поссорились с Маяковским после его вступления в РАПП, не понимая — или не желая понять? — что означает для него этот шаг…» По его мнению (разделяемому, правда, далеко не всеми литературоведами) гибель Маяковского была неизбежна, поскольку «в накаленной атмосфере тех лет никто не нуждался в его прямодушии. Перед лицом наступающего десятилетия ему надо было заткнуть рот, потому что он слишком часто и слишком талантливо мешал тому, что должно было произойти не в “коммунистическом далеко”, а в ближайших кровавых тридцатых годах».
Прошло пять лет — и Сталин заявил: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». По словам Б.Л. Пастернака «Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью. В ней он неповинен».
В начале 30-х гг. рапповцы выдвинули угрожающий лозунг «Не попутчик, а союзник или враг!» РАПП постоянно конфликтовал не только с немногочисленными еще уцелевшими литературными группировками, но и с руководством комсомола[215] и даже «Правдой», выступившей против выдвинутого Л. Авербахом лозунга «одемьянивания поэзии»[216]. М.М. Пришвин так объяснял эту воинственность: «Весь РАПП держится войной и существует врагом (разоблачает и тем самоутверждается); свое ничто, если оно кого-нибудь уничтожает, превращается в нечто».
Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 г. Ликвидация РАППа
23 апреля 1932 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О перестройке литературно-художественных организаций». В постановлении говорилось о росте советской литературы и искусства и подчеркивалось усиление в этих областях пролетарских кадров. В связи с этим ЦК ВКП(б) признавал нецелесообразным дальнейшее существование особых пролетарских писательских организаций. В постановлении предлагалось ликвидировать РАПП и объединить всех писателей в один союз, создав в нем коммунистическую фракцию. Аналогичные решения рекомендовалось принять в других видах искусств.
Таким образом, РАПП был уничтожен. Отныне должно было прекратиться деление литераторов на своих и чужих, пролетарских и попутчиков. Утверждалось единое понятие «советский писатель». Крушение РАППа было вызвано, по-видимому, несколькими причинами. Во-первых, руководство РАППа держалось слишком независимо, претендуя на роль руководителей культуры, что воспринималось как посягательство на прерогативы ЦК. Во-вторых, рапповцы всегда выступали с подчеркнуто интернационалистских позиций, а Сталин намечал поворот в сторону национальных приоритетов. В-третьих, рапповцы, неистово громившие литературу, заслужили дружную ненависть художественной интеллигенции, и Сталин мог рассчитывать повысить собственную популярность в этой среде. Наконец, рапповцы уже выполнили свою задачу: добились того, что от многообразия литературно-художественной жизни 20-х гг. остались одни воспоминания. Теперь они стали балластом.
Первый Всесоюзный съезд советских писателей.
Союз советских писателей
 мàå 1932 ã. начал работу оргкомитет съезда писателей. Его почетным председателем стал М. Горький, председателем — И.М. Гронский, журналист и доверенное лицо Сталина в области литературы. 6 мая 1934 г. в «Правде» был опубликован Устав Союза советских писателей, а с 10 мая начался прием в члены ССП. В 1934 г. были открыты Литературный институт им. Горького и Вечерний рабочий литературный институт. Летом 1933 г. ЦИК и СНК приняли специальное постановление об улучшении жилищных условий писателей.
17 августа 1934 г. открылся Первый Всесоюзный съезд советских писателей. На съезде присутствовал 591 делегат. 52,8% делегатов были членами или кандидатами в члены ВКП(б), 7,6% — комсомольцами. Средний возраст участвовавших в съезде писателей составлял менее 36 лет. Почти 43% делегатов были выходцами из крестьян, свыше 27% — из рабочих, 13% — из «трудовой интеллигенции», 5,5% — из служащих, 2,4% — из дворян. Остальные родились в семьях служащих, дворян, мещан, кустарей, священников. Таким образом, в советской литературе преобладали люди, родившиеся в рабоче-крестьянских семьях, выросшие и повзрослевшие в годы гражданской войны. Многие из них были далеки от культурных традиций старой русской интеллигенции, зато прочно (и вместе с тем поверхностно) усвоили идеи социализма и классовой борьбы, составившие основу их мировоззрения.
На съезде были затронуты все важнейшие литературные проблемы того времени: от состояния детской литературы до критик рапповщины. С докладом «Поэзия, поэтика и задачи поэтического творчества в СССР» выступил Бухарин, выдвинувший в качестве поэтического образца творчество Б. Пастернака и И. Сельвинского. Правда, выступления бывшего «любимца партии» давно уже не воспринимались как директивы, и многие делегаты съезда резко возражали ему.
Вместе с тем, съезд был, конечно, мероприятием идеологическим. В. Вишневский видел его значение в том, что « литература наша в подавляющем большинстве своем стала частью общепролетарского дела». В резолюции съезда отмечалось, что писатели пришли на свой съезд «как коллектив, идейно, организационно и творчески сплоченный вокруг партии и советской власти».
В.А. Каверин, называя Первый съезд писателей «съездом обманутых надежд», вспоминал: «Вопреки своему назначению Первый съезд был и остался светлым воспоминанием. Панорама нашей прозы и в особенности поэзии оказалась внушительной, многообещающей. Что касается назначения, которое для меня прояснилось только через десятилетия, оно, без сомнения, заключалось в том, что партия, отобрав у РАППа право и возможность распоряжаться в литературе, отдавала их профессиональным писателям, на которых можно было положиться. Таких, как и следовало ожидать, нашлось много…».
Первый съезд писателей завершил оформление Союза писателей СССР. Председателем СП был избран М. Горький, первым секретарем — работник аппарата ЦК А.С. Щербаков. После смерти Горького в 1936 г. СП возглавил А.А. Фадеев, своевременно осудивший заблуждения РАППа[217]. В.А. Каверин писал:
«Перед новой организацией была поставлена государственная задача: с помощью художественного слова доказать, что на свете нет другой такой благословенной страны, как Советский Союз…
Он [Союз писателей — Л. К.] в течение десятилетий терял связь с литературой… разрастался, превращаясь в министерство. Он породил огромную «окололитературу» — сотни бездельников, делающих вид, что они управляют литературой. Между понятиями «писатель» и «член Союза» образовалась пропасть».
Союз писателей с самого начала его существования раздирали склоки, вызванные борьбой за власть, влияние, материальные блага.
Социалистический реализм
Одним из важнейших вопросов, поднятых на съезде, был вопрос о художественном методе. В уставе СП СССР говорилось: «Социалистический реализм является основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, историко-конкретного изображения действительности в ее революционном развитии».
Проблема метода живо обсуждалась еще в 20-х гг. Саму идею художественного метода активно пропагандировал РАПП. Если талант, вдохновение, способность к творчеству даны или не даны человеку природой, то методом можно овладеть как ремеслом. В литературных кругах предлагались различные определения к слову «реализм»: пролетарский, коммунистический, социальный, монументальный, даже… тенденциозный. Решение назвать новый метод социалистическим реализмом принадлежит Сталину. Именно он решил объявить этот метод «партийным, определяющим позиции партии в вопросах литературы и искусства». Далеко ушло время, когда партийные лидеры заявляли, что «область искусства не такая, где партия призвана командовать».
Требование «правдивого, историко-конкретного изображения действительности» ставило преграду на пути авангардистских художественных приемов и форм. Но главное было все же не в самом определении метода, а в том, что теперь партия в лице своих лидеров и аппаратчиков решала, какое изображение действительности считать правдивым, а какое лживым. Это и привело к тому, что многие годы спустя поэт и переводчик С. Липкин саркастически определил соцреализм как «один из важнейших видов служения интересам однопартийного тоталитарного Государства методами, внешне напоминающими методы литературы и искусства».
Литературное творчество
В 30-х гг. советские писатели продолжали разрабатывать историко-революционную тему. М. Шолохов в 1928–1940 гг. опубликовал четыре части романа «Тихий Дон» — пожалуй самого глубокого в русской литературе произведения о революции и гражданской войне. А. Толстой в 1927–28 гг. опубликовал вторую часть эпопеи «Хождение по мукам» —«Восемнадцатый год», а в 1940–1941 гг. — третью часть «Хмурое утро»[218]. В 1937 г. он издал также повесть «Хлеб», прославляющую деятельность Сталина под Царицыном в годы гражданской войны. Произведения, создаваемые по заказу, редко оказываются удачными. В «Хлебе» Толстому не удалось удержаться на уровне своего огромного литературного дарования. Ныне эта книга прочно и заслуженно забыта.
В 1934 г. вышла повесть «Как закалялась сталь» Н. Островского. Слава этой книги, повествующей о судьбе поколения, закалявшегося в огне гражданской войны, на трудовом фронте 20-х гг. и борьбе с оппозициями, далеко превзошла ее художественные достоинства, что объяснялось личностью автора: человек исключительного личного мужества, Н. Островский создавал свои произведения, превозмогая неизлечимую болезнь, паралич, слепоту. На примере героя повести — Павки Корчагина — советское государство воспитывало целые поколения молодежи в духе героической самоотверженности и преданности революции.
Заметное место в литературе 30-х гг. занял так называемый «производственный роман», воспевавший индустриализацию. Люди с их жизненными коллизиями здесь отступали на второй план, уступая первое место машинам, пафосу героического труда, образу технического прогресса. Таковы книги М. Шагинян «Гидроцентраль», Л. Леонова «Соть», Ф. Гладкова «Цемент», Ф. Панферова «Бруски», В. Катаева «Время, вперед!».
Прославлению коллективизации был посвящен роман М. Шолохова «Поднятая целина», первая часть которого вышла из печати в 1932 г. В отличие от авторов многочисленных романов «на тему», Шолохов сумел создать галерею живых запоминающихся образов, показать реальные конфликты. И все же, по сравнению со сложными характерами героев эпического полотна «Тихого Дона», персонажи «Поднятой целины» выглядят плоскими, авторские решения — упрощенными и заданными. О коллективизации писал и А. Твардовский в своей первой крупной поэме «Страна Муравия»[219].
По-прежнему большое внимание уделялось исторической тематике. В 1929–1930 гг. была опубликована первая, а в 1933–1934 гг. — вторая книги романа А. Толстого «Петр Первый». «Советский граф» талантливо создал идеализированный образ Петра, отвечавший вкусу и представлениям Сталина.
Ю. Тынянов написал в эти годы первые две части романа «Пушкин», повесть «Восковая персона» и рассказ «Малолетный Витушишников».
В 1927–1941 гг. появился выдающийся образец советской сатиры — дилогия И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Однако рассматривать эти произведения только как сатирические означало бы недооценивать их. По справедливому замечанию литературоведа Ю.К. Щеглова, «романы Ильфа и Петрова дают глобальный образ своей эпохи, в известном смысле более полный и эпически объективный, чем многие произведения «серьезной» литературы 20-х — 30-х гг.».
Во второй половине 30-х гг. уровень советской прозы заметно снижается. В обстановке репрессий[220] писатели предпочитали отмалчиваться, или создавали произведения, которые должны были «понравиться наверху».
Многие писатели оказались фактически отторгнуты от литературы, принуждены писать «в стол» еще с начала 30-х гг. Перестали печатать А. Платонова, после того как в 1931 г. Сталин гневно объявил его рассказ «Усомнившийся Макар» кулацким и антисоветским. Почти не печатали А. Ахматову, не появлялись новые произведения М. Зощенко. О. Мандельштам в 1934 г. был арестован и сослан в Воронеж. В 1937 г. ему разрешили вернуться в Москву, но в ночь с 1 на 2 мая 1938 г. он был арестован и погиб в пересыльном лагере под Владивостоком (вероятно, осенью 1938 г.)[221].
В трагическом положении оказался М. Булгаков, произведения которого оказались практически полностью запрещены цензурой. С 1929 г. Булгаков не смог напечатать ни строчки, его нигде не брали на работу[222]. Единственная пьеса Булгакова, которая была возобновлена на сцене в 1932 г. и ставилась до самой его смерти, — «Дни Турбиных». Впрочем, ставить ее разрешалось лишь одному театру — МХАТу, где регулярно бывал Сталин, которому «Дни Турбиных» очень нравились.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ В. КАВЕРИНА «ЭПИЛОГ»
«В тридцатых годах мы, потрясенные холодным цинизмом чиновников, сдавленные со всех сторон — лицемерием, нравственным развратом, страхом, — были заняты, в сущности, только поисками пути, на котором можно было спасти «собственно литературу».
Одни, как Евгений Шварц, действовали почти в открытую, смело рассчитывая на тупость ждановско-щербаковской бюрократии в искусстве. Где-то в подполье, в нищете, в тесноте работал отринутый, распятый, проживший апостольскую жизнь Андрей Платонов. О том, что Булгаков пишет «Мастера и Маргариту», знали десять или пятнадцать человек. Если бы этот роман можно было запомнить наизусть, он бы сжег его, как жгла над пепельницей свои стихи Анна Ахматова.
Самиздата не было. Были отдельные отчаянные смельчаки, как Лидия Чуковская, написавшая в 1938 году свою «Софью Петровну»[223]. Шло, разрастаясь с каждым годом, уничтожение частных архивов».
В 1936 г. не угодил властям и такой преданный революционный поэт как Демьян Бедный. В либретто комической оперы «Богатыри», поставленной А.Я. Таировым в Камерном театре, он высмеял крещение Руси. Казалось бы, это было в духе проводимой государственной политики преследования церкви и духовенства. Но уже происходил тот идеологический поворот, который привел к разгрому «школы Покровского». Поэт был обвинен (надо признать, справедливо!) в клевете на прошлое России и антиисторическом изображении имевшего прогрессивное значение крещения Руси. В 1938 г. Демьяна Бедного исключили из партии и Союза писателей[224].
Российская литература 30-х гг. существовала в условиях невиданной дотоле цензуры и постоянных репрессий. Задаваясь вопросом о судьбах отечественной культуры, В. Каверин писал: «Могла ли наша литература стать другой, если бы на нее не давил могучий пресс государства? Без сомнения. Сперва мы потеряли замолчавших, потом расстрелянных, потом замолчанных. Изуродованные — таких было большинство — сказали вдвое меньше, чем они могли сказать, и, главное, сказали иначе… Потери неисчислимы. Литература была бы другая. Но и борьба за нее вошла в нее, стала ее плотью и кровью. У нас не было бы «Котлована» Платонова, «Реквиема» Анны Ахматовой, «Мастера и Маргариты» Булгакова, бессмертных стихотворений Мандельштама. И «выкованные грозами» (Заболоцкий) внесли свое, обходя запреты, уходя в детскую поэзию и прозу, в исторический роман, в лирику, заставившую с ней смириться».
Театр. Музыка
В конце 20-х и первой половине 30-х гг. театральный мир Советского Союза жил чрезвычайно интересной жизнью. Большой театр возобновил авторскую редакцию «Бориса Годунова». Ставились классические и современные зарубежные оперы.
В драматических театрах залы были переполнены как на постановках классики, так и на спектаклях по пьесам современных советских драматургов. Заметными событиями театральной жизни были постановки «Воскресения», «Грозы», «Анны Карениной», «Трех сестер» во МХАТе (реж. В.И. Немирович-Данченко), «Ревизора» в театре Мейерходльда, «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского в Камерном театре (реж. А.Я. Таиров). В театре Ю.А. Завадского ставились «Опыт» К.А. Тренева, «Волки и овцы» А.Н. Островского, «Ученик дьявола» Б. Шоу.
В то же время театр не был, конечно, свободен от цензуры, что проявлялось не только в неоднократном запрещении пьес Булгакова. Так, в 1932 г. и театр Мейерхольда, и МХАТ вынуждены были отказаться от постановки сатирической пьесы «Самоубийца» Н. Эрдмана.
В музыкальной культуре тех лет развивалось несколько направлений. Очень популярно были хоровое пение, народные танцы. Низменным успехом пользовались выступления ансамбля красноармейской песни и пляски под руководством А.В. Александрова.
Именно в эти годы сложилась советская песенная культура и родились песни, которые пели несколько поколений: «Широка страна моя родная», «Москва майская», «Песня о Каховке», «Тучи над городом встали», «Три танкиста», «Катюша» и многие другие. Большую часть их создали композиторы И. Дунаевский, Дм. и Дан. Покрассы, М. Блантер.
Более взыскательная публика увлекалась оперой, балетом, симфонической музыкой. Кумирами слушателей были оперные певцы, прежде всего — выдающиеся тенора И.С. Козловский и С.Я. Лемешев, с которыми по популярности могут сравниться лишь немногие из современных эстрадных «звезд».
Вместе с тем композиторы и дирижеры неоднократно сетовали на отсутствие достойных советских опер. Когда же такая опера появилась, история ее оказалась трагичной.
В 1932 г. Д. Шостакович закончил оперу «Леди Макбет Мценского уезда». В 1934 г. она была поставлена в московском музыкальном театре им. В. Немировича-Данченко, а затем с огромным успехом ставилась на оперных сценах Ленинграда, Парижа, Лондона, Нью-Йорка… Произведение Шостаковича называли новым словом в мировой музыке, сравнивали с «Пиковой дамой» и «Кармен». Но Сталин, побывав в декабре 1935 г. на премьере «Леди Макбет» в Большом театре, остался крайне недоволен. Привычный к традиционным старым операм, он не принял музыки Шостаковича. Вкусы Сталина теперь играли решающую роль. В январе 1936 г. в «Правде» появилась редакционная статья «Сумбур вместо музыки», авторы которой писали об опере: «Это музыка, умышленно сделанная «шиворот-навыворот» — так, чтобы ничего не напоминало классическую оперную музыку, ничего не было общего с симфоническим звучанием, с простой, общедоступной формой. Это музыка, которая построена по тому же принципу отрицания оперы, по какому левацкое искусство вообще отрицает в театре простоту, реализм, понятность образа… Это — перенесение в оперу, в музыку наихудших отрицательных черт мейерхольдовщины… Это левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки».
К счастью, несмотря на развернувшуюся травлю, великий композитор не был репрессирован, его музыка продолжала исполняться. Но и ему пришлось идти на компромиссы с властью: подписывать, не читая, коллективные «письма протеста», писать прославляющую Сталина ораторию «Песнь о лесах»… Этой ценой была куплена возможность создания великой симфонической музыки.
После статьи о «Леди Макбет» в печати развернулась кампания против «формализма» и «мейерхольдовщины». В 1937 г. «Правда» опубликовала статью «Чужой театр»[225], а вскоре театр Мейерхольда был закрыт на том основании, что «в течение всего своего существования не мог освободиться от чуждых советскому искусству насквозь буржуазных, формалистических черт». Летом 1939 г. В.Э. Мейерхольд был арестован и после жестоких пыток расстрелян.
В драматическом театре было принудительно установлено господство системы Станиславского, все же иные сценические направления обречены на исчезновение. МХАТ стал привилегированным, своего рода «придворным» театром. Все это не могло не сказаться на состоянии театрального искусства. В театре второй половины 30-х — начала 40-х гг. было много замечательных актеров, но все реже появлялись смелые постановки.
Кинематограф
Кинематограф 30-х гг. сосредоточивался, в первую очередь, на историко-революционной теме. Колоссальной популярностью пользовался фильма С. и Г. Васильевых «Чапаев» с Б. Бабочкиным в главной роли, вышедший в 1934 г. О гражданской войне на Украине рассказывал фильм А. Довженко «Щорс». Отвечавшие самым высоким стандартам тогдашнего киноискусства, эти фильмы одновременно служили решению важной политической задачи: созданию новой, мифологической истории гражданской войны, где не было места многим ее героям, которые в глазах Сталина были замараны близостью к Троцкому или иным оппозиционерам.
Истории революции были посвящены фильмы Е. Дзигана «Мы из Кронштадта», И. Хейфица и А. Зархи «Депутат Балтики», трилогия о Максиме (фильмы «Юность Максима», «Возвращение Максима», «Выборгская сторона») Г. Козинцева и Л. Трауберга. Роль Максима с блеском исполнил Б. Чирков.
М. Ромм создал в 1937–1940 гг. фильмы «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 г.». Ленина сыграл Б. Щукин. О Ленине рассказывал и вышедший в 1939 г. фильм С. Юткевича «Человек с ружьем», где роль Ленина исполнял М. Штраух. Наряду с Лениным видное место в этих фильмах уделялось Сталину, которого играли С. Гольштаб и М. Геловани. После ХХ съезда М. Ромм изъял «сталинские» кадры из своих лент.
Важную роль играла в кино второй половины 30-х гг. историческая тематика. Таковы «Петр I» Â. Ïåòðîâà, «Александр Невский» С. Эйзенштейна, «Минин и Пожарский» и «Суворов» В. Пудовкина.
Одним из основных жанров советского кинематографа оставалась музыкальная комедия, подтверждавшая, что «жить стало веселее». В 1934 г. вышла на экраны комедия Г. Александрова «Веселые ребята». В прессе она подверглась нападкам за «американизм», «бездумность», «буржуазную опереточность». Однако Сталин решительно одобрил фильм[226]. Во второй половине 30-х гг. стали широко известны еще два комедийных фильма Александрова: «Цирк» и «Волга-Волга». И. Пырьев поставил в 1939 г. комедию «Трактористы».
Изобразительное искусство и архитектура
В изобразительном искусстве 30-х гг. даже ярче, чем в литературе, проявлялось стремление к унификации. После роспуска в 1932 г. художественных обществ и групп были созданы региональные союзы художников. В 1939 г. сформировался оргкомитет Союза художников СССР, руководивший деятельностью Союза вплоть до съезда художников, состоявшегося лишь в 1957 г. Его председателем стал А. Герасимов, автор многочисленных портретов вождей.
В 30-х гг. работали замечательные художники: С. Герасимов, Б. Иогансон, А. Дейнека, П. Корин, А. Пластов. Но господствующим направлением в живописи становится в это время прославление побед социализма, изображение победоносного труда рабочих и крестьян, возвеличивание Сталина и его окружения.
Образцом для подражания становится творчество передвижников. В портретном же творчестве явно прослеживаются традиции «парадного портрета» XVIII столетия.
Любые же попытки творить не в реалистической манере вели к обвинениям художников в формализме, а следовательно — к изгнанию с выставок и невозможности жить творчеством.
Для архитектуры тех лет характерен постепенный переход от конструктивизма к стилю Ар Деко, сочетающему простоту и рациональность конструктивистских решений с монументальностью, ордерным строем и скульптурным декором неоклассицизма. В таком стиле был построен в 1932–1934 гг. Дом Совета Труда и Обороны (арх. А.Я. Лагман). Ныне в этом здании находится Государственная Дума Российской Федерации. Типичными образцами Ар Деко являются также здание Российской Государственной библиотеки на Воздвиженке (арх В.А. Щуко, В.Г. Гельфрейх), Дом Наркомата обороны на Гоголевском бульваре, 18 (арх. Л.В. Руднев).
Анекдотическая история произошла при строительстве гостиницы «Москва». Здание, спроектированное Л. Савельевым и О. Стапраном в духе конструктивизма, строилось в момент, когда уже совершался поворот к неоклассицизму. Переработать первоначальный проект было поручено А.В. Щусеву. Он представил на утверждение Сталину два варианта обработки фасада, выполненные на одном чертеже. Сталин же, решив, что перед ним реальный проект, утвердил совмещенный чертеж. Именно поэтому боковые части фасада гостиницы выглядят по-разному.
В середине и второй половине 30-х гг. начинает формироваться стиль т.н. «сталинского ампира» с характерными для него торжественностью и помпезностью. В этом стиле строились, в частности, жилые дома при реконструкции Тверской улицы.
Подземными дворцами нередко называют станции московского метрополитена, строительство которого началось в начале 30-х гг., а первая линия приняла пассажиров в мае 1935 г.
В 1935 г. был принят генеральный план реконструкции Москвы, в соответствии с которым город должен был приобрести облик, приличествующий столице первого в мире государства рабочих и крестьян. В соответствии с планом устраивались площади, расширялись улицы, пробивались по сложившимся кварталам новые. На сохранение исторической застройки внимания не обращали. В ходе этой реконструкции в городе было уничтожено более 100 тыс. памятников, в т.ч. более 3 тыс. исторических зданий. Особенно беспощадно разрушались церкви.
Самый знаменитый из разрушенных московских соборов — Храм Христа Спасителя — был взорван в 1931 г. На его месте предполагалось построить Дворец Советов. Здание 400-метровой высоты должна была венчать фигура Ленина высотой 100 метров. В зале заседаний должна была помещаться 21 тысяча чел. Авторами проекта являлись архитекторы Б.М. Иофан, В.Г. Гельфрейх и А.В. Щусев. Фигуру Ленина должен был создавать скульптор С. Меркуров. К счастью этот страдающий болезненной гигантоманией замысел так и не был реализован. На месте разрушенного храма после войны был построен лишь открытый плавательный бассейн «Москва». В 1994–1999 гг. Храм Христа Спасителя был восстановлен по решению правительства г. Москвы.
ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ
1. Чем были вызваны и какое значение имели осуществленные в 30-х гг. изменения в системе образования?
2. Чем объяснялось торжество Лысенко в биологической науке? Какое влияние оказала лысенковщина на советскую науку в целом?
3. Чем был вызван и о чем свидетельствовал разгром «школы Покровского»?
4. Охарактеризуйте состояние исторической науки во второй половине 30-х гг. Как были связаны историческая наука и внутриполитическая борьба?
5. Чем была вызвана ликвидация РАППа?
6. Какие цели преследовало создание единого Союза советских писателей?
7. Какое значение имело утверждение социалистического реализма как основного творческого метода советской литературы и искусства?
8. Чем, с вашей точки зрения, отличалась цензура 30-х гг. от цензуры 20-х гг.?
9. Какую цель преследовала, по вашему мнению, кампания против формализма в музыке, театральном и изобразительном искусстве.
10. Чем объясняется постепенный переход от конструктивизма к неоклассицизму в архитектуре? Есть ли, с вашей точки зрения, связь между тенденциями, преобладавшими в архитектуре, живописи и литературе 30-х гг.?
Дата: 2019-03-05, просмотров: 279.