Исходя из рассмотренных признаков, характеризующих структуру взаимодействия индивидов в социальном действии, на основании социально-исторического анализа рассмотрим, какая из форм взаимодействия оказалась наиболее типичной для взаимодействия индивидов в сфере государственной службы. Прежде всего, предпосылкой организационного регулятора взаимодействия должна быть такая форма, которая, во-первых, свойственна отдельным коллективам (первичным общностям); во вторых, является наиболее успешной формой организации, интегрирующей общество в целом. При этом не исклю­чается возможность существования в первичных общностях одной формы самоорганизации, а для общества в целом – другой. Вместе с тем, соотносительность форм организации индивидов (и групп) на низшем и высшем уровнях обеспечивает дальнейшую репликацию и экспансию общества, а значит, и возможность его усложнения, дифференциации.

Обычно распространение формы самоорганизации идет снизу, от первичных общностей. Отдельные сообщества интегрируются друг с другом и переносят на объединенное сообщество свою форму организации. Возможен другой вариант, когда отдельные сообщества могут быть интегрированы одним инициативным сообществом, форма организации которого отлична от прочих сообществ. В этом случае осуществляется внедрение формы организации сверху, что вызывает консервативное сопротивление «низов». И тогда, идущая сверху форма не всегда может интегрировать общество в целом.

Самоорганизация всего общества порождает социальное управление, и возникает оно только тогда, когда появляется необходимость интеграции всего общества. Технически интеграция возможна, если институционально оформляется социальный механизм стимуляции и репрессий индивидов, входящих в сообщество. Обычно такой механизм функционирует через институт государственной власти, которая и является важнейшим институтом социального управления, обеспечивающим интеграцию общества в целом. В связи с этим эффективность государственной власти может оцениваться с точки зрения ее способности обеспечить интеграцию общества в целом.

Государственная власть задает обществу цели, обеспечивающие сохранение общества как целостности, и определяет способы, возможные для достижения этих целей. Тем самым, социальные действия ранжируются на допустимые и недопустимые. Государство посредством механизма стимуляции и репрессий институционально нормирует социальные действия. Оно аккумулирует социальную энергию и напра­вляет ее на реализацию общих целей общества.

Отсюда первым критерием, по которому может быть оценена эффективность государственной власти, является степень институционального нормирования социального действия, степень аккумуляции социальной энергии на цели общества. Соответственно общество, в котором государство утратило институциональное нормирование, погибает. И наоборот, общество, в котором институциональное нормирование доведено до полной регламентации всех социальных действий, – тоталитарно.

С другой стороны, общество способно дифференцироваться, усложняться, вследствие чего возникают новые устремления индивидов, которые институционально не нормированы государством. В этом случае, если государственная власть не выработает социальный механизм адаптации новых целей, то произойдет утрата институционального нормирования при усложнении общества, что приведет к анархии. Поэтому другим критерием эффективности государственной власти является способность обеспечивать интеграцию общества при его дифференциации. Такая способность отражает эффективность функционирования механизма адаптации новых целей общества.

Оптимальной государственной властью в таком случае будет такая, при которой новые цели индивидов и коллективов будут институционально нормированы. Тем самым энергия индивидов постоянно будет направляться на достижение общих целей. За счет этого при растущей дифференциации общества будет сохраняться его интеграция и устойчивость. Исходя из названных критериев эффективности государственной власти выделим следующие крайние состояния государственной власти: коллапс, анархия, тоталитаризм, оптимум.

Наиболее крайние аномийные состояния социального действия, рассмотренные выше в анализе концепции Р. Мертона – ретритизм и мятеж, – могут быть соотнесены с коллапсом, а конформность может пониматься как достижение обществом устойчивости, интеграции или оптимума. Учитывая, что общество постоянно дифференцируется (у него появляются новые элементы и функции), следует признать, что оптимум общества недостижим. Однако выработка способов интеграции и устой­чивости обусловливает движение общества к оптимуму и противо­действует энтропии, что может быть обеспечено саморефлексией общества, следствием которой является достижение баланса между аномийными полюсами. Общество под действием социальной энергии, как маятник, движется между аномийными полюсами, «проскакивая» точку оптимума. Общественная саморефлексия снимает размах социального маятника, направляет энергию индивидов на самоорганизацию социума, тем самым приближая его к точке оптимума.

Наиболее типичны два аномийных полюса – инновация и ритуализм. Первый соотносим с состоянием дезинтеграции общества, когда отдельные ее части действуют несбалансированно с целым. Институционально это предстает как децентрализм или анархия. Ритуализм в тенденции связан с усилением иерархической власти, а крайней формой иерархии является тоталитаризм. Тоталитаризм – одна из полюсных аномийных точек, свойственных России. Тоталитарное государство предельно нормирует социальные действия индивидов. Достигается это за счет того, что идеология допускает только такие цели индивидов, которые полностью соответствуют общественным идеалам (например, идеал «строителя коммунизма»). Такое общество предельно интегрировано (за счет институционализации энергии индивидов) и стабильно. Однако, для того чтобы сохранить интеграцию, такое государство должно направлять свою энергию на снижение дифференциации общества, а значит, упрощать свои собственные функции, следствием такого упрощения является снижение способности социальной саморефлексии. И, тем самым, государство открывает себя «сбивающим» факторам. Неспособность государства за счет снижения саморефлексии адекватно противостоять «сбивающим» факторам приводит к расколу центра, децентрализации и анархии. Таков второй аномийный полюс движения российского «маятника».

Государственная власть, нормируя и интегрируя целое общество, представляет собой определенное сообщество – государственную службу, которая, как управляющий центр и инициативное сообщество, оказывает влияние на все российское общество. Вместе с тем, в государственной службе отражаются особенности этого целого российского общества. В силу того, что государственная служба призвана осуществлять функцию государственного управления, характер этого управления зависит от структуры самоорганизации сообщества государственных служащих как одного из важнейших регуляторов социального действия. Исходя из обозначенных критериев, с точки зрения структуры самоорганизации, рассмотрим функционирование государственной службы в истории России.

В Древней Руси необходимость государственной власти была продиктована потребностью снятия конфликтов между отдельными племенами, защитой от внешнего врага, обеспечением экономической интеграции. Эти функции выполняли варяги-русы, пришедшие на земли восточных славян. В основу государственного строительства был положен принцип удельного княжения, согласно которому родственники великого князя становились удельными князьями. Каждый удельный князь имел свою дружину. Общины славян, проживавшие в уделах, лишались возможности самостоятельно вести военные действия. Наличие воинского формирования удельного князя обеспечивало защиту населения подвластной территории от межплеменных конфликтов и внешнего врага. Власть сосредотачивалась в руках инициативного княжеского рода (племени). Правящий род становился основой формирующейся в то время государственной службы. Форма самоорганизации княжеского рода характеризовалась рядом признаков.

Первый признак состоял в том, что этот род владел землей корпоративно. Не было единоличных князей-правителей, на что указывал В.О. Ключевский: «В X в. русской землей владел целый княжеский род; отдельные члены рода имели политическое значение не сами по себе, не как одинокие лица, а как звенья, входившие в состав одной родственной цепи князей. Следовательно, верховная власть в то время была не единоличной, а собирательной»[147].

Второй признак связан со способом передачи власти. К Х в. во всем мире сложились и утвердились принципы передачи власти, на основе которых возник определенный регламент. Один из них – принцип наследования, как правило, от отца к старшему сыну, хотя имелись и другие варианты. Главное здесь то, что существовал четкий регламент передачи власти (этот принцип характерен почти для всех земледельческих государств того времени). Другой принцип – удельно-лествичный, согласно которому власть переходит к самому старшему представителю правящего рода и здесь, как и в первом случае, сложился также довольно четкий регламент передачи власти (данный принцип в большей мере был свойственен скотоводческим обществам).[148] Нет оснований утверждать, что в Древней Руси действовал тот или другой регламент, напротив, не действовал ни один из них – чаще всего власть захватывалась с помощью оружия либо оказывалась в руках хариз­матической личности, способной силой своего характера и авторитета удержать власть, балансируя между интересами других представителей княжеского рода. Политическое балансирование и взаимное сдерживание – есть по своему характеру проявление плюралистической тенденции, которая привела в конечном итоге к формированию плюралистической структуры, что проявилось в том, что государственная власть принадлежала корпорации княжеского рода. И этот род мог осуществлять свою власть только консолидированно. Но в силу отсутствия регламента передачи власти отсутствовал как традиционный, так и правовой механизм внутренней консолидации самого правящего рода. Консолидация обеспечивалась либо харизмой, либо военной силой.

Государственная власть, создавая организацию взаимодействия внутри правящего сообщества, задает и структуру отношений между населением и правящим сообществом. Такая структура транслируется на социум в целом, что и обеспечивает его интеграцию. Высокий уровень интеграции достигается, во-первых, когда структура отношений правящего сообщества соответствует структуре отношений основной массы сообществ, во-вторых, когда транслируемая структура соответствует структуре правящего сообщества. Как отмечалось, есть две структуры самоорганизации – иерархическая и плюралистическая. Сложившись в том или ином обществе, на их основе формируются определенные социальные институты, обеспечивающие устойчивость социума в целом.

На Западе в то время, к IX в., уже сложился такой механизм – институт военного патроната, который представлял систему норм, определявших права и обязанности сюзерена и вассала. В дальнейшем этот механизм превратился в феодальную систему государственной власти[149], основу которой обеспечивала плюралистическая структура, имеющая четкий регламент прав и обязанностей. На Востоке, в частности в Китае, сложился другой механизм – абсолютизация прав высшей власти как принцип подданства, также имеющий четкий регламент. В Киевской Руси взаимоотношения представителей высшей власти строились на нерегламентированном плюрализме, а взаимоотношение княжеской корпорации со всем обществом на принципе подданства (что подчеркивает В.О. Ключевский[150]).

Таким образом, третий признак: Древней Руси не была свойственна ни западная, ни восточная модель трансляции структуры организации общества, а целостность государственной власти поддерживалась только харизматическим авторитетом (и отчасти военной дружиной) великого князя. В дальнейшем, после ухода с исторической сцены харизматических великих князей, отсутствие механизма консолидации в конечном итоге привело к дезинтеграции Древней Руси.

В эпоху Киевской Руси государственная власть смогла институционально нормировать социальные действия, добавляя западное право, которое письменно оформилось в эпоху Ярослава Мудрого. Власть оказалась способной интегрировать в общество новые культурные ценности и социальные цели, т.е. создать механизм адаптации новых целей. Власть в Древней Руси по характеру была инновационной, что предполагало ее плюралистическую форму, но при этом была харизматической (т.е. становящейся).

Заметим, что привнесенная структура самоорганизации была довольно противоречива. Носители власти создали централизованное ядро управления: правители – центр, народ – периферия. В целом общество было иерархически организовано. Но варяжские князья принесли и форму зародышевого плюрализма, который проявился во взаимодействии представителей власти. Такая противоречивая организация общества оказалась неустойчивой. Битва на реке Калке в 1223 г. вскрыла неадекватность такой формы организации. Последующее затем нашествие Батыя в 1237 –1238 гг. уничтожило принесенную варягами структуру[151]. Гибель древнерусского общества в результате нашествия Батыя имеет много причин, одна из них – противоречивость формы организации общества.

Характеризуя эту эпоху в целом, отметим, что государственная власть в Древней Руси возникла как антитеза анархии. С другой стороны, хотя и делались попытки институционально нормировать социальные действия, они не имели успеха. Поэтому такое общество хотя и не могло стать тоталитарным, но и устойчивости добиться не могло.

Нарастание анархии и приближение к коллапсу характерно для следующего периода – эпохи удельных княжеств. Как отмечает В.О. Ключевский, характер отношений в обществе того периода был не политически-экономическим, а хозяйственно-юридическим: в этот период не действовали нормы политического права как выражение единых государственных или социальных интересов общества[152], а действовали нормы, технически обеспечивающие реализацию интересов отдельных индивидов[153].

Нашествие Батыя можно понимать как достижение российским социальным «маятником» точки коллапса. Монгольское нашествие разгромило старый мир. Однако завоеватели принесли и иную, новую форму государственного управления, которую они сами заимствовали в Китае. Это централизованная форма построения высшей власти, основу которой составляла преданность иерарху. С этого периода «маятник» российской государственности начинает двигаться в плоскости иерархии. Началась новая фаза в истории государственной власти – эпоха монархии.

Первый цикл этой фазы – становление монархии (трансформация харизматической иерархии в институциональную). Особенность этого периода – концентрация в руках московского монарха инструментов институционального контроля, что выразилось в создании государственных вооруженных сил – аппарата насилия и принуждения (армия и полиция), концентрации в руках монарха функции распределения ресурсов. Аппарат насилия и принуждения был призван обеспечить порядок внутри государства, защиту границ и возможность территориальной или военно-политической экспансии. Этот аппарат со времени эпохи царя Ивана III являлся исключительно государственным и управлялся монархом лично или через особо доверенных и преданных лиц. Примечательно то, что в свое время московские великие князья сделали довольно много, чтобы ликвидировать воинские соединения (дружины) других князей. Российская аристократия постепенно была лишена личных армий, но обязана была служить в монаршей, или государственной армии. Со временем сложилась система назначений,
а в дальнейшем и продвижения по службе, что исключало возможность привязанности аристократа к определенной воинской группе.

Господствующий класс русского общества с эпохи Ивана III нельзя называть классом феодалов, т.к. нет типичных для этого отношений к феоду[154]. Здесь не действовал принцип феодального права: «Nullum officio sine beneficio»[155], хотя, на первый взгляд, в материальном, хозяйственном смысле эти отношения были такие же, как и в феодальной Западной Европе. Военные люди преимущественно служили государю, как показывает В.О. Ключевский, и получали от него доходные должности, кормления, но они обязаны были служить, даже если бы и не получали кормлений, и если продолжали получать их, то только как средство, помогавшее им исправно служить. Государь «кормил» их не за то, что они служили, он кормил их для того, чтобы они были в состоянии служить[156]. Русский сюзерен не заключал договор с вассалом. Вассал был просто предан сюзерену. Не феодалы составляли основу господствующего класса, а «государевы люди». Поэтому эпоха становления России не может быть названа феодализмом, а в большей мере здесь подходит наименование «этатизм»[157].

Русский представитель господствующего класса, как правило, офицер или чиновник, – это «государев» человек, преданный монарху. Российский «государев» человек отличен от западного феодала отсутствием частной инициативы. В этом одно из важных отличий представителей высшего класса России и Запада. При этом инициатива на государственной службе в России не исключалась вообще. Принималась инициатива служения государю, или «служебная преданность» – один из важнейших столпов самодержавной России. Инициатива обнаруживалась в двух способах взаимодействия. В непосредственном взаимодействии господин лично доверял своему подданному, а тот, в свою очередь, был предан господину. В этом случае инициатива реализовывалась как служение. А в управлении группой личное доверие господина к подданным заменялось принципом круговой поруки, а преданность – коллективной ответственностью. Обычно на высших этажах иерархии действовал принцип доверия, а на низших – круговой поруки[158].

Сложившись на уровне государственной службы, иерархия довольно быстро транслировалась в отдельные российские сообщества, что свидетельствует о ее комплиментарности организации первичных сообществ. Этот факт подтверждается О.В. Ключевским, отмечавшим, что принцип обязательности (а не личного выбора) из сферы политического права транслировался в сферу гражданского … отношений между отдельными индивидами[159].

Развитие иерархии достигло своей критической точки, когда Иван Грозный создал тоталитарную власть, проведя карательную трансформацию общества и заложив основы преданности, но не хариз­матическому вождю, а государю. Интеграция территорий и класса элиты была достигнута за счет снижения дифференциации общества, подавления любых иных целей, кроме государственных. Такое упрощение социума и его стабильность поддерживалась репрессивными органами. Соответственно ослабление аппарата репрессий обернулось нестабильностью и дезинтеграцией в эпоху Смуты. Россия вновь оказалась на грани коллапса.

С приходом к власти династии Романовых начинается следующий цикл в развитии государственной власти, это период зрелой монархии. Российское общество, ослабленное временами тоталитаризма и Смуты, упрощается. Устойчивость обеспечивалась не силой власти, а отсутствием социальной активности. Не случайно и монарх этого периода именовался Михаилом Тишайшим. Последовавший за этим рост социальной активности в середине XVII в. обусловил резкую дифференциацию общества и, как следствие, многочисленные конфликты, предвещавшие крупномасштабный социальный кризис. Петр I разрешил кризис парадоксальным образом – усилением конфликтов и стимуляцией дальнейшей дифференциации общества. Тем самым был заложен механизм инноваций. Механизм, с помощью которого государственная власть оказалась способной адаптировать ценности и цели других культур. В этом смысле петровские реформы – антитеза тоталитаризму Ивана Грозного, репрессировавшего социальную активность, тогда как Петр I ее «пришпорил». Построение Петром I чиновничье-дворянской структуры государственной службы оказалось оптимальным механизмом интеграции социальной энергии. При нем служебная преданность как форма индивидуальной инициативы приобрела институциональный характер.

Реформы, проведенные по инициативе Петра I, оказали значительное влияние на развитие России в течение столетия и обеспе­чили расцвет общества в эпоху Екатерины II, но привели к разрыву «низов» и «верхов». Социальная активность и растущая дифференциация «верхов» пришли в противоречие с неактивностью и ритуализмом низов. Инновационная активность «верхов» найдет свое выражение в восстании декабристов, в результате которого общество окажется на грани коллапса. В результате этого функционирование власти в XIX в. приобретет аритмичный характер: то сдерживание (Николай I, Александр III), то стимуляция социальной активности (Александр II). Аритмия достигнет максимума в эпоху Николая II, следствием чего будет революция и коллапс.

Третья фаза российского государства начинается с эпохи советской власти. Интеграция общества осуществлялась за счет его упрощения, сведения социальных целей к целям государства, т.е. за счет создания тоталитарного государства. Достигается это за счет террора, уничтожения высшего класса как субъекта, обеспечивающего дифференциацию общества. Все это вместе именовалось политикой «военного коммунизма». Данная политика потерпела фиаско к началу
20-х гг., т.к. отсутствовал механизм организации социальной активности (прежний, чиновничье-дворянский, был уничтожен). Такой механизм к концу 20-х гг. был воссоздан И. Сталиным в коммунистической партии, которая структурно и функционально унаследовала следующие черты:

организация первичных общностей строилась по модели крестьянской общины (при этом нормы, регулирующие поведение людей в этих первичных общностях, приобрели институциональный характер);

целостная структура была построена по аналогии с петровским чиновничье-дворянским аппаратом.

Коммунистическая партия как социальный институт организации социальной активности оказалась способной сориентировать индивидов на стремление к достижению целей всего общества и свести к минимуму их личные цели. В то же время коммунистическая партия стала де-факто институтом государственной службы, что довело институциональное нормирование до предела (опираясь при этом на репрессивные органы государства). Результатом этого стала высокоэффективная государственная служба, что проявилось в высоком уровне мотивации чиновников, их исключительной ориентации на общественные цели, самоотдаче в работе. При этом государственный служащий был лишен возможности иметь личные цели, в какой-то мере не совпадающие с общественными. Поэтому можно утверждать, что к середине 30-х гг. деятельность государственных служащих управлялась высокоэффективными средствами мотивации, общество отличалось высоким уровнем интеграции, но достигнуто это было за счет репрессий индивидуальных целей личности, т.е. тоталитаризма.

Тоталитарная интеграция общества возможна до тех пор, пока эффективны репрессии. Невозможность осуществлять массовые репрессии после смерти И. Сталина привела к росту дифференциации общества. Наступает эпоха «оттепели», за ней период консервации – эпоха «застоя» («развитого социализма»). Невозможность интегрировать социальную энергию «низов» с целями общества в эпоху Л. Брежнева в конечном итоге привела к деформации власти и ее неэффективности. «Перестройка» – закономерное следствие этого. Эпоха Перестройки, на наш взгляд, это период нарастающей аритмии, следствием которой оказался коллапс 1991 – 1993 гг.

С 90-х гг. начинается новый этап функционирования государственной власти. Несмотря на то, что в России возникли институты власти, аналогичные институтам власти плюралистического западного общества, данные институты постепенно интегрируются в целостный комплекс под влиянием традиционной иерархической тенденции.

Характеризуя в целом специфику динамики российской государственной власти, необходимо признать, что для российского государственного управления и организации государственной службы традиционно в течение семи столетий была свойственна иерархическая форма самоорганизации. Предшествующая ей плюралистическая форма самоорганизации государства продемонстрировала свою неадекватность в эпоху Киевской Руси и возрождалась только в периоды «смут», тем самым подтверждая свое несоответствие специфике российского общества. Социально-исторический анализ развития структуры самоорганизации государственной службы, использованный в данном параграфе, не может быть рассмотрен как полное социологическое доказательство гипотезы, что регулятором социального действия российских индивидов является иерархическая структура самоорганизации. Социологическое доказательство этой гипотезы в полной мере может быть достигнуто, если обосновать, что иерархическая структура самоорганизации присуща и первичным сообществам. Для этого нам необходимо рассмотреть функционирование двух других регуляторов (поведенческого и этического), представляющих собой основы системы российского социального действия, и тем самым найти источник иерархической организации взаимодействия индивидов и таких проявлений российской иерархии, как круговая порука, личное доверие, служебная преданность.

На основании проведенного социально-исторического анализа установлено, что иерархия как социологическая модель организации российской государственной службы, функционирующая на протяжении семи столетий, имеет следующее специфические особенности:

Управляющий центр имеет главный отличительный признак: он фокусирует в себе функции контроля. Управляющий центр направлен:

на интеграцию общества, т.е. обеспечение институционального нормирования социальных действий индивидов, и аккумуляцию их социальной энергии на цели общества;

дифференциацию общества, т.е. выработку механизма адаптации инноваций к общественной системе;

поддержание указанных функций, защиту и удовлетворение потребностей в ресурсах самого управляющего центра.

Наличие функционирующих субординационных связей, которые характеризуются:

отношениями снизу вверх (подданства, служения), что предполагает приоритет социальных, государственных интересов над личными;

отношениями сверху вниз:

Предполагаемая дифференциация, поэтому:

отношение к индивидам высшей иерархии – на основе личного доверия (например, руководитель возьмет себе в заместители и будет эффективно работать только с тем, кому лично доверяет);

отношение к индивидам низших иерархических ступеней –
на основе принципа круговой поруки,

Управляющий центр должен создавать условия, обеспечивающие личное существование индивидов, служащих государству в соответствии с необходимыми требованиями социальной среды.

Подводя итог по данной главе, отметим, что традиционные взгляды на проблему формы организации российского общества зачастую вписывались в две основные парадигмы, идущие от славянофильства и западничества, и обнаруживались в попытке ответить на вопрос – «куда мы идем: на Запад или Восток»? Решить этот вопрос можно, ответив предварительно на другой вопрос «откуда мы?» Для этого необходимо понять, каковы действующие в нашем социуме социальные основы, регулирующие деятельность индивидов и групп, государственной службы и, более широко, государства и общества и обеспечивающие его интеграцию. Такой основой является система регуляторов российского социального действия, задающая условия ориентации и мотивации индивидов.

Одним из важнейших социальных регуляторов российского социума является структура (форма) самоорганизации российских индивидов в процессе их взаимодействия в иерархические сообщества, что является одним из важнейших социальных факторов, задающих специфику устройства государственной службы (и иных российских сообществ).

Исторически установлены особенности социологической модели организации государственной службы. Эти особенности характеризуются следующими положениями. Во-первых, традиционно на протяжении семи столетий существовала иерархическая форма организации российской государственной службы. Главным ее признаком являлась концентрация инструментов контроля в управляющем центре (а не взаимоконтроль, свойственный как феодальным обществам Западной Европы, так и современным государствам западного мира).

Во-вторых, данная форма возрождалась вновь, после периодов «смут» (эпох дезинтеграции и коллапса). Это свидетельствует о том, что иерархическая организация обладает качеством самовосстановления, а значит, действует как долговременный социальный регулятор.

В-третьих, иерархическая форма организации оказалась способной транслироваться из корпорации государственной службы в отдельные российские сообщества, что также доказывает ее роль как социального регулятора.

В-четвертых, данная форма самоорганизации государственной службы и в целом государственной власти не является совершенной с точки зрения как ее технической эффективности, так и в отношении к человеческой личности (что особенно трагично проявилось в эпохи Ивана Грозного и И. Сталина). Несовершенство этой формы подтверждает и тот факт, что российское государство неоднократно оказывалось на краю гибели. Однако иерархическая форма, свойственная отдельным сообществам российских индивидов, государственной службе и государственному управлению, оказалась способной сохранить целостность российского государства и в целом общества, преодолевая самые напряженные политические и социально-экономические кризисы, тогда как плюралистическая государственная власть Древней Руси оказалась неспособной противостоять воздействию внешних факторов.

Степень совершенства сложившейся иерархической модели организации государственной службы в значительной мере уступает модели плюралистической, существующей в западном мире. Современная плюралистическая модель западного общества имеет длительный период совершенствования. Ее возникновение (в начальном виде – феодального плюрализма) относится к моменту прихода к власти династии Каролингов на трон Франкского государства (территория современной Франции и частично Испании, Италии, Германии, Австрии) в VIII в. и насчитывает на сегодняшний день, по меньшей мере, двенадцать столетий (российская – только семь столетий).

В-пятых, генеральная структура, выполняющая функцию регулятора социального действия, может включать элементы, свойственные другой структуре (если эти элементы не нарушают целостности всей системы взаимосвязей). Необходимо заметить, что западная государственная служба, построенная на плюралистическом взаимоконтроле, тем не менее, ассимилировала в себя отдельные характеристики иерархической организации. Это особенно проявляется в деятельности французской государственной службы[160]. А значит, рассматривая структуру организации государственной службы в России и признавая ее естественно иерархический характер, вполне возможно допустить, что в нее могут быть инкорпорированы отдельные элементы иной формы социальной организации, если они не будут нарушать системную целостность.

В целом, описав иерархическую модель организации государственной службы, функционирующую на протяжении семи столетий, можно утверждать, что, во-первых, российской государственной службе и в целом российскому обществу на протяжении длительного исторического периода свойственна была иерархическая тенденция, т.е. иерархическая форма организации индивидов в россий­ском обществе (долговременно действующий параметр порядка российского социума), во-вторых, иерархическая тенденция обнаруживается в периоды восстановления российского общества, поэтому иерархическая структура становится ориентиром восстановления общества, т.е. является социальным регулятором восстановления социума. Данные утверждения обоснованы на основании социально-исторического описания. Вместе с тем, такое обоснование нельзя считать в полной мере социологическим, т.к. в доказательстве использован преимущественно дескриптивный метод[161], используемый для описания исторических фактов. Этот метод дает возможность ответить на вопрос, какова структура взаимодействия, какой она была в истории, но нет ответа на вопрос, почему возникла такая социальная форма (каковы ее предпосылки). Ответ на этот вопрос может быть получен как результат анализа[162], основанного на прямом эмпирическом подтверждении (прямая эмпирическая верификация[163]). Вопрос «почему возникла иерархическая структура?» предопределяет предметную область анализа – поведение. Таким образом, следующим шагом данной работы является исследование функционирования поведенческих регуляторов, оказывающих влияние на социальное действие государственного служащего.

Таблица 5

Пояснение к Рис. 4 Историческая изменчивость Российской формы государственного управления