2.5.3.1. Теория инкорпорированных классов

Наиболее распространённым в социологии основанием структурирования является статусное: выделение совокупности людей по объективным и количественно замеряемым признакам социальной дифференциации: богатство, квалификация и т.п. Однако в действительности эти признаки могут быть не настолько значимыми для людей, чтобы они объединялись только по этим основаниям. «Сила экономических и социальных различий никогда не бывает такой, что невозможно организовать агентов в соответствии с другими принципами деления: этническими, религиозными и т.п.». В современном обществе всё более значимыми различиями для людей становятся мировоззренческие и различия в образе и стиле жизни. Люди объединяются по целому ряду позиций, не всегда ясно и рационально осознавая их, на основе некоторого «чувства позиции, как чувства того, что можно и чего нельзя себе позволить… чувство границ (это не для нас) или, что сводится к тому же, чувство дистанции, которую обозначают и держат, уважают и заставляют других уважать». Социальный мир – ансамбль групп, характеризующихся своим специфическим пространством взглядов, вкусов, привычек, потребляемых товаров, форм досуга и многим другим. Социальное пространство приобретает всё более сложнопересекающийся и динамичный характер.

«Социальное пространство и различия, которые проявляются в нём спонтанно, стремятся функционировать символически как пространство стилей жизни или как ансамбль Stande, групп, характеризующихся стилем жизни». Для обозначения групп, из которых состоит общество, Бурдьё использует термин М. Вебера, а также термин «класс», который понимает как ансамбль агентов, занимающих сходную позицию в сходных условиях и демонстрирующих сходную социальную практику. Проводя аналогию с марксистскими понятиями «класс в себе» и «класс для себя», Бурдьё различает «объективированный класс» – совокупность людей, выделенных на основании объективных статусных признаков; которую он классифицирует как статистическую категорию – и «инкорпорированный класс» – совокупность людей, объединённых одинаковым отношением к жизни, общими одинаково значимыми предметами (вещами, идеями, чувствами), и осознающими свою общность. Инкорпорированный класс возникает как естественно-добровольное стремление, как консолидация единомышленников и соратников. И это не формально-статистическая, а реальная социальная категория, которая существует и действует благодаря своему Имени и благодаря своему лидеру (который не обязательно должен быть реальным живым человеком). Речь вновь идёт о харизматическом лидере. Сущность харизмы Бурдьё видит в том, что лидер является символическим представителем, знаком группы, но не делегатом от группы, а, наоборот, её продуцирующем лицом. «Именно потому, что представитель существует и представляет (акт символический), представляемая и символизируемая им группа существует и в свою очередь обеспечивает своему представителю существование в качестве представителя группы». Харизматический лидер появляется в результате акта социальной магии: слово порождает предмет, имя порождает группу, знак продуцирует вещь, обозначаемое идентифицируется с обозначающим, процедура номинации порождает социальную структуру. Отсюда тот неуловимый шарм, невыразимое таинство, окружающее харизматического лидера, будто излучающего свет истины. Харизматический лидер – «персонификация социальной фантастики, которую он произвёл на свет, посредством самого своего существования». Власть харизматического лидера – это власть номинации – способность порождать реальность через определение её, через присвоение имени. «Символическая власть есть власть творить вещи при помощи слов» («Социальное пространство и символическая власть»). «Обозначающий – это не только тот, кто выражает и представляет обозначаемую группу; это тот, благодаря кому группа узнаёт, что она существует, тот, кто обладает способностью, мобилизуя обозначаемую им группу, обеспечивать ей внешнее существование» («Делегирование и политический фетишизм»). Но это не означает субъективизма и волюнтаризма, не означает, что можно сконструировать что угодно и неважно каким способом. «Очевидно, что конструирование групп не может быть конструированием из ничего. Оно может быть тем более успешным, чем в большей степени базируется на реальности» (Символическое пространство и символическая власть). Социальные структуры обладают одновременно и объективной и субъективной природой и существуют как схемы восприятия и оценивания – Habitus – совокупность предрасположенностей, диспозиций, готовности действовать определённым образом, комплекс установок, функционирующий как матрица восприятия, постановки целей, решения задач, действия. Однако последний противоречив и неустойчив. Для того, чтобы целенаправленно действовать личности и группе не хватает уверенности. Уверенность в правоте конкретного поведения появляется тогда, когда Habitus складывается в систему на основании каких-либо доминирующих принципов и ценностей. Последние легитимизируют социальную перцепцию: 1) выявляют, 2) обосновывают, 3) узаконивают = придают значимость определённым фрагментам социальной реальности и признакам социальной дифференциации.

«Инкорпорированный класс» – это группа, характеризующаяся общностью установок, общностью восприятия мира, которую внушает харизматический лидер, Авторитет, обосновывающий видение мира, внушающий принципы видения и разделения этого мира, навязывающий восприятие. «Класс» = представление о мире + воля. «…Изолированные агенты – тем сильнее, чем более они объединены символически – могут конституироваться как группа, т.е. как сила, способная заставить понять себя в политическом поле». Агенты и группы тем сильнее, чем больше обладают символическим капиталом – способностью создавать мир при помощи слов.

2.5.3.2. Символические механизмы легитимации социальной перцепции

Группы как субъекты социального действия непосредственно не даны в социальной реальности. Предпосылками групп являются Habitusы и общность образа жизни. Группы создаются (конструируются) специалистами по символическим структурам: учёными, политиками, художниками, идеологами всех мастей. Средствами конструирования мира является язык, понятия и теория как система понятий. Эффект теории тем сильнее, чем теория более адекватна настроениям, чаяниям, ожиданиям людей и конкретной ситуации. Тому, кому это удаётся в большей степени, обретает символическую власть: «власть творить вещи при помощи слов». Структурирование социального мира – это «борьба за навязывание легитимного принципа видения и деления мира», борьба «за монополию легитимной номинации». Чтобы изменить мир, нужно изменить представление о мире, картину мира, образ мира, восприятие мира. Борьба за право конструировать мир – это всегда политическая борьба – и наоборот, потому что, в конечном счёте – это борьба за социальные права, привилегии, за власть.

Политическая борьба является борьбой за сохранение или трансформацию социального мира посредством сохранения или трансформации видения социального мира посредством использования тех или иных понятий и категорий. Кто обладает правом интерпретировать и структурировать общество, тот обладает властью – и наоборот. Возникает парадоксальная ситуация: «лозунги овладевают людьми». Парадокс монополизации истины лежит в основе «символического насилия» – манипуляция группой от имени группы. Идеологи всех мастей подменяют видение мира той группы, выразителями которой они себя провозглашают, собственным видением мира. «Сегодня именем народа пользуются также как в былые времена пользовались именем Бога» («Делегирование и политический фетишизм»). Лозунги доказывают себя тем, что, формируя группы, создают социально-политический порядок, конструируют, учреждают общество. Группа как субъект социального действия – это «мобилизованная группа»: совокупность людей, реализующих идеолого-политическую программу, созданную на основе некоторой системы представлений. Социальная мобилизация как процедура структурации осуществляется символическими средствами и является в сущности формированием группового самосознания методами внушения. Так появляется Авторитет. Последнее становится тем более актуально, а иной раз и просто необходимо, чем менее значимыми становятся традиционные статусные основания для идентификации личностей и групп в ситуации структурной декомпозиции и возрастающей социокультурной мобильности. Ибо потребность в порядке существует у всех и всегда. Сила лозунга определяется мерой его признания и поддержки. Лозунги партий доказывают себя тем, что, формируя мобилизованные группы, создают социально-политический порядок. Мобилизационная сила суждений является результатом субъективных актов признания и, в качестве кредита доверия, существует лишь в представлениях и посредством представлений. Люди саморегулируют своё поведение и идентифицируют себя с группами и нормами с помощью усвоенных ими социально признанных (легитимных) суждений, произведённых профессиональными идеологами, политиками, учёными, имиджмейкерами и др. специалистами по конструированию символических структур. В конечном счёте единственным источником могущества символических структур является ситуация, когда одни (осознанно или бессознательно) признают за другими право регулировать свою жизнь.

Объём символического капитала (а значит и возможности влиять на поведение других) у людей и групп разный. Разной является и способность к символической деятельности. Эти обстоятельства порождают элитаристскую логику объяснения общества. Термин «элита» встречается и у авторов символической концепции, однако здесь он понимается и объясняется иначе. П. Бурдьё пишет, что существует много элитных групп. Социальное пространство состоит из «полей», каждому из которых соответствует особый вид символического капитала, имеющий хождение в данном поле «как ставка в игре». Кроме того, персональный состав элитных групп непостоянен: приходят новые талантливые «конструкторы душ», актуализируются новые виды символического капитала, меняются ситуации и лозунги.

2.5.3.3. Символические процедуры структурации общества

1. Номинация – открытие, «изобретение» группы через присвоение ей имени (процедура называния). Символическими средствами номинации являются: «категории», «титулы», «социальные униформы».

«Категории» – понятия, термины, используемые для обозначения социальной группы или позиции, содержащие в схематичном, свёрнутом виде мировоззренческие и поведенческие структуры (схему операциональных действий). Группы надо ещё «создавать» они не даны непосредственно в социальной реальности. Таким образом мы переходим от социальной физики к феноменологии. Социальный смысл «категорий» – создание феноменов. «Можно действовать, пытаясь изменить категории восприятия и оценивания социального мира, когнитивные и оценочные структуры: категории перцепции, системы классификации, т.е. в главном, – слова, названия, которые конструируют социальную реальность в той же степени, в какой они её выражают, являются ставками в политической борьбе, в борьбе за навязывание легитимного принципа видения и деления, за легитимное осуществление эффекта теории».

«Титулы»– слова, описывающие социальное положение и определяющие характер и объём привилегий в получении социальных благ. Титулы были всегда и, по мнению М. Вебера, служили символической формой притязаний на социальные привилегии. Социальный смысл титулования – узурпация статусных почестей. Критерием ранжирования титулов является престиж – оценка и признание места, роли, значимости группы, личностных качеств её членов. Престиж является тем источником и индикатором, который порождает и маркирует пласты социальной структуры (М. Вебер. Основные понятия стратификации). Управление названиями групп – стратегия борьбы за социальные преимущества. Агенты прибегают к символической стратегии с целью максимизировать социальную пользу. Люди могут стремиться к менее оплачиваемой, но более престижной позиции, т.к. это даёт определённые социальные преимущества. Стремление к более высокой социальной позиции проявляется, например, в том, что люди определяют свою профессиональную идентичность через более престижный и широкий класс, например, учитель называет себя преподавателем. Это стремление обусловлено тем, что вознаграждение за звание имеет тенденцию автономизироваться по отношению к вознаграждению за труд. Вознаграждение за звание может сохраняться, несмотря на изменения в труде и его относительной ценности. Титул создаёт социальную ситуацию, когда не относительная ценность труда определяет ценность имени, но институционализованная ценность звания служит инструментом, позволяющим защитить и сохранить ценность труда. Социальные притязания оформляются в процессе борьбы за социальную классификацию, а титулы – символическое оформление социальных побед.

«Социальные униформы» – внешние, наблюдаемые атрибуты социальной группы, слоя: одежда, жаргон, манера поведения, места и формы непосредственного общения и др.

2. Символическое насилие: конструирование габитуса и формирование на его основе групп с заданными параметрами социальной перцепции. Сущностным содержанием этой процедуры является внушение принципов видения социального мира. Средствами символического насилия являются «имиджевые структуры»: искусственно сконструированные модели социального поведения в образной, виртуальной форме.

3. Мобилизация группы: организация серии социальных мероприятий с целью осуществления символического насилия, конечным результатом которого является узурпация власти, привилегий и социальных ресурсов. Содержанием этой процедуры является «ритуальное шествие» группы по социальному пространству – фактическая реализация определённого образа жизни. Средствами социальной мобилизации являются: социально-политические мероприятия, демонстрации в буквальном смысле слова (фестивали, митинги, шествия, пикеты и т.п.), «события» – специально сконструированная информация с целью навязывания определённого смысла ситуациям и поведенческим стратегиям, «демонстративное потребление», «делегирование». «Делегирование – акт социальной магии, превращающий физическое лицо в мистическое тело, трансцендентное по отношению к совокупности физических лиц его породивших». Лидер группы – «человек, ставший коллективом» (П. Бурдьё. Делегирование и политический фетишизм).

Лекция 19

2.6. Основные характеристики российского общества

2.6.1. Концептуальные подходы к анализу российского общества

2.6.2. Специфические особенности российского общества

2.6.1. Концептуальные подходы к анализу российского общества

1. Идеологическая концепция по формуле «два класса плюс прослойка»: рабочий класс – колхозное крестьянство – народная интеллигенция. Идеологической эта концепция является потому, что в этой формуле не соблюдено элементарное правило классификации – единое основание для выделения элементов. Оно было выдержано по отношению к обоим «классам» и нарушено по отношению к интеллигенции. В первом случае критерием служили различия в формах собственности, во втором – характере труда (умственный и физический).

2. Концепция государственного капитализма. Суть её состоит в признании обществ советского типа классовыми, где господствующему классу номенклатуры противостоит класс государственно зависимых работников, лишенных собственности (в том числе и на свою рабочую силу); это общество может быть интерпретировано как тотальный государственный капитализм. Данная концепция представлена взглядами М.А. Бакунина, Н. Бердяева, Д. Бернхейма, М. Джиласа, М.С. Восленского.

На наш взгляд, доля истины в их рассуждениях есть. Самое главное, в чём правы вышеуказанные авторы – огромные масштабы своекорыстной и бесконтрольной бюрократии, обосновывающей своё господство идеологическими схемами и реализующей своё господство силовыми, нелигитимными методами. Но в целом концепции государственного капитализма противостоят существенные теоретические и эмпирические аргументы:

· Отсутствие у номенклатуры юридических прав распоряжения средствами производства.

· Отсутствовало право передачи собственности по наследству. Властвующие группы обладали «собственностью на государство».

Возникает проблема применимости традиционного для европейской социальной мысли классового подхода к системам неравенства в обществах советского типа. Об этом первыми заговорили польские социологи Ст. Оссовский, Влодзимерж Весоловский, З. Бауман и другие.

Эмпирической базой критики классовой теории был материал, собранный советскими социологами и показывающий наличие иерархически-слоевой структуры российского общества, основанной на сложной, полифакторной, далеко не только экономической базе. В этих классификациях вообще отсутствовали классы и интеллигенция. Однако присутствовал факт эксплуатации. В советском обществе не было равенства. Но эксплуатация основывалась не только (и не столько) на экономическом фундаменте и осуществлялась не только экономическими механизмами. Как заключительный аккорд работ советских социологов рассматриваемого направления можно расценить труды Т.Н. Заславской и Р.В. Рывкиной. В первую очередь следует отметить их монографию «Социология экономической жизни», которая означала выход на новое концептуальное пространство с тезисом о культуре как факторе экономической жизни. Весьма значим и анализ механизма эксплуатации высшими низших. Авторы взорвали табу, существовавшее на обсуждение отношений эксплуатации в советском обществе. Заславская и Рывкина раскрывают отношения эксплуатации как:

1) изъятие всего прибавочного и части необходимого продукта через неравномерно низкие цены на производственную продукцию и необоснованно высокие налоги;

2) глубокое расхождение меры труда и меры потребления различных групп работников общественного производства;

3) необоснованная неравномерность территориального и ведомственного распределения элементов социально-бытовой инфраструктуры;

4) присвоение дифференциальной ренты жителями южных районов;

5) преступные способы извлечения нетрудовых доходов за счет граждан или государства («теневая экономика», мафиозные группы).

Основным механизмом эксплуатации являлась редистрибуция – нетоварный, не рыночный, не денежный способ распределения и перераспределения социальных благ, а натуральный продуктообмен, предоставление льгот и привилегий.

Т.А. Заславская отнесла к главным структурным элементам советского общества:

а) социально-замкнутый и личностно интегрированный правящий слой «номенклатуры»;

б) сравнительно небольшой средний класс, включающий «директорский корпус» и наиболее квалифицированных и/или приближенных к номенклатуре интеллигентов;

в) слабостратифицированный низший класс, объединяющий наемных работников (рабочих, колхозников, представителей интеллигенции средней и низшей квалификации);

г) «социальное дно», состоящее из десоциализированных, потенциально криминогенных групп, утративших связи с обществом.

Главной особенностью этой стратификации, по ее мнению, являлись доминирование должностного критерия стратификации над квалификационным.

3. Концепция этакратического общества. В 90-х гг. прошлого века в отечественной социологии были сформулированы основные принципы и понятия анализа советского и российского общества вообще. Советский (и постсоветский) период перестал выглядеть как особый период в российской истории. Россия стала рассматриваться как особый тип общества – евразийский, как особый тип экономической и политической структуры. Были терминологически обозначены традиционные для России принципы организации социальных отношений: корпоративность, этакратизм, патернализм, номенклатурность. Наиболее существенный вклад в их разработку внесли В.И. Ильин, В.В. Радаев, О.И. Шкаратан.

Было убедительно показано, что структурными элементами современного российского общества не могут являться сословия, т.к.: 1) ни у одного слоя не было наследственных, да и пожизненных прав и обязанностей; остатки сословных привилегий (например, казачества) советская власть полностью ликвидировала; 2) все социальные группы имели формально равные политические права; 3) не было и нет значительных (в количественном смысле) совокупностей людей, объединённых общими и устойчивыми чертами образа жизни, однородных в профессиональном и культурном отношении (как, например, когда-то крестьянство – колхозники жили очень по-разному) – таким образом, называть Россию феодальной страной нет теоретических оснований.

Основные аргументы по поводу отсутствия классов были указаны выше. К этому можно ещё добавить, что все экономические отношения полностью регулировались государством, рынка как такового не было, распределением всех видов ресурсов занимались государственные органы. Стратификационной структуры, строго говоря, тоже не было. Теоретический конструкт «страты» П. Сорокиным был задан на основании трёх признаков социальной дифференциации: власти, дохода и квалификации. Слои российского населения можно ранжировать по объёму власти, но природа этой власти специфична по сравнению с западными странами. Доход, по принятому в социологии и экономике определению – совокупность материальных средств, определяющих экономическое положение, проистекающий из легальных источников, имеющий денежную форму и облагаемый нормативно установленным налогом. Социально-экономическое положение большинства россиян даже сейчас обусловлено разными обстоятельствами, а не только величиной полученных материальных средств, да и фактический доход в России далеко не всегда можно определить вышеуказанным образом. Что касается квалификационного принципа структурации и ранжирования групп, то он в России в полном объёме фактически не работал никогда.

Что же было и есть? Представляется, что российское общество более адекватно можно определить как корпоративное общество. Данный подход к характеру социальных отношений в СССР получил развитие прежде всего в работах германских социологов, из которых следует выделить цикл публикаций В. Текенберга. В основу своего подхода он кладет веберовскую концепцию, интерпретируемую в американской социологической традиции как концепция статусных групп. Однако это по меньшей мере неточно, так как М. Вебер использует термин «Stand». Этот структурный элемент как теоретический конструкт строится на следующих основаниях: образ жизни, формальный уровень образования и, наконец, престиж наследуемого положения или профессии.

В советском обществе социальное неравенство проявлялось преимущественно в жизненном положении и престиже, а не, как это свойственно для западных обществ, в различном уровне доходов. На базе неравенства в доступе и распределении материальных благ и различного жизненного положения социальные группы в советском обществе были организованы в квазисословные образования.

Определенные представления по поводу жизненного стандарта и культурного уровня приводят к «замыканию» социальных групп, иерархия которых строится не только на основе дохода. Эти образования сходны со средневековыми «цеховыми» группами, определявшими культурные аспекты потребления и поведения. В. Ильин эти структурные элементы традиционного российского общества называет корпорациями – иерархически организованными (внутри себя и в обществе в целом) и относительно замкнутые ассоциации, созданные с целью выражения и отстаивания коллективных интересов своих членов. Социальные функции и ресурсы находятся в распоряжении корпораций, а не социальных групп. Индивиды действуют в интересах корпораций, к которым они принадлежат. Личное влияние, престиж и доход индивида определяется властью его корпорации и его местом в ней (В. Ильин, 1991).

Полный объём привилегий обусловлен: 1) могуществом корпорации, 2) степенью включённости в корпоративную сеть, 3) объёмом личных неформальных связей. Корпорации – это квазиэкономические, социально-политические структуры. Внутри корпораций развивается немонетарная система взаимных обязательств: протекция, семейные кланы и др. Управление перераспределением и потреблением сильно напоминает сословные общества в определении М. Вебера: «Каждое сословное общество обычно организовано по жизненным правилам, создает из них экономически иррациональные условия потребления и таким образом посредством монополистического присвоения и посредством исключения свободного распоряжения собственной трудовой деятельностью препятствует свободному образованию рынка».

Однако, советские и, тем более, постсоветские структуры – феномены другого, не феодального типа. На наш взгляд их можно обозначить как символические корпорации примордиального типа – объединение людей посредством символических механизмов (номинации, символического насилия, символической мобилизации – см. выше) с целью выражения собственных корпоративных интересов на принципах личной зависимости этического плана: взаимопомощи, признательности, долга, чести и т.п. В этом контексте представляется возможным перевод веберовского термина «Stand» как «соратники». Социальные структуры такого типа сложились в ситуации: 1) традиции консолидации перед лицом «врага»; 2) традиции неэкономического распределения ресурсов в условиях тотального дефицита (парадоксально существующих на фоне богатых ресурсов всех видов); 3) традиции распространения, развитости особого вида власти – не столько институционального, сколько харизматического характера – власти-влияния, основанной одновременно на личных достоинствах и личных связях.

Для России очень характерны такие механизмы стратификации и социальной мобильности как своячество, личное доверие, «авторитет», преданность, «корпоративный дух» и т.п. Российское общество скорее можно охарактеризовать как Gemeinschaft чем как Geselschaft (Ф. Тённис), в котором скорее доминируют интимные, эмоциональные, личностно окрашенные контакты, а не формальные, функциональные, институциональные отношения; доминирует прагматика личностного взаимодействия, а не профессиональная полезность.

В.В. Радаев(1991) проанализировал механизм социального ранжирования социальных позиций и распределения социальных благ в советский период. Каркас общества составлял ряд огромных корпораций, частично пересекающихся между собой: компартия, комсомол, ВПК, КГБ, Совмин, «общественные организации» и ряд более мелких. Включённость в корпорацию «оформлялась» присвоением «титулов»: партийность, звания, степени, награды, участие в выборных должностях (депутат, делегат и т.п.). Каждый «титул» давал определённые привилегии. Чем больше титулов – тем выше престиж, а значит и социальное положение, материальное благосостояние. Получение «титула» было в значительной степени обусловлено неформальными связями – как для корпорации в целом, так и для отдельных лиц в корпорации. Так, например, для вступления в компартию необходимы были рекомендации уже членов партии, причём, чем значительнее был политический вес рекомендующего, тем проще было вступить в партию и занять там высокую должность.

Однако личные связи – это механизм взаимодействия. «Скрепляющим раствором» российского общества всегда была Власть. Поэтому российское общество – всегда Государство российское. Российское общество – этакратическое общество (дословно власть государства от франц. и греч.), хотя бы уже потому, что для регулирования отношений между корпорациями нужен «Верховный арбитр». В российском обществе администраторы обладают той же властью, что и собственники при капитализме. Все внимание здесь обращено на усиление позиций власти. Идет сверхразвитие государственного аппарата. Вся политическая и экономическая власть сосредоточена в руках правящей политической организации.

С. Стоянович (1990) предложил следующее объяснение сущности советской системы: «Поскольку капитализм несомненно конституирует общественную ценность с экономической доминантой, то парадигмой, ему соответствующей, является общественно-экономическая формация. С другой стороны, коммунистический этатизм принадлежит к семейству общественно-политических формаций».

Этакратизм можно рассматривать и как самостоятельную социально-экономическую систему в дихотомии «Запад-Восток», и как одну из форм модернизации (индустриализации) стран неевропейского культурного ареала.

О.И. Шкаратан (2002) обобщил следующие характеристики этакратического бесклассового общества:

• обособление собственности как функции власти, доминирование отношений типа «власть-собственность»;

• преобладание государственной собственности, процесс постоянного углубления огосударствления;

• государственно-монополистический способ производства;

• доминирование централизованного распределения;

• зависимость развития технологий от внешних стимулов (технологическая стагнация);

• милитаризация экономики;

• сословно-слоевая стратификация иерархического типа, в которой позиции индивидов и социальных групп определяются их местом в структуре власти и закрепляются в формальных рангах и соотнесенных с ними привилегиях;

• корпоративная система как доминирующая форма реализации властных отношений, а соответственно иерархического ранжирования и объема и характера привилегий членов социума;

• социальная мобильность как организуемая сверху селекция наиболее послушных и преданных системе людей;

• отсутствие гражданского общества, правового государства и соответственно наличие системы подданства, партократии;

• имперский полиэтнический тип национально-государственного устройства, фиксация этнической принадлежности как статуса (при определении ее «по крови», а не по культуре или самосознанию).

Концепция этакратизма как объясняющая природу обществ советского типа постепенно находит поддержку у крупных аналитиков современного мира. М. Кастельс (2002) пишет: «В XX веке мы жили, в сущности, при двух господствовавших способах производства: капитализме и этатизме. ...При этатизме контроль над экономическим излишком является внешним по отношению к экономической сфере: он находится в руках обладателей власти в государстве (назовем их аппаратчиками или, по-китайски, линг-дао). Капитализм ориентирован на максимизацию прибыли, т.е. на увеличение объема экономического излишка, присвоенного капиталом на основе частного контроля над средствами производства и распределения. Этакратизм ориентирован (был ориентирован?) на максимизацию власти, т. е. на рост военной и идеологической способности политического аппарата навязать свои цели большему количеству подданных на более глубоких уровнях их сознания».

Все существующее ныне в мире разнообразие линий общественного развития в конечном итоге основывается на различиях двух доминирующих типов общества, которые условно можно именовать «европейским» и «азиатским». Первая идет от античного полиса. Это цепочка обществ, которые характеризуются частной собственностью, балансом отношений «гражданское общество – государственные институты», развитой личностью и приоритетом ценностей индивидуализма. Второй тип исторически связан с азиатскими деспотиями, доминированием государственной собственности, всевластием государственных структур при отсутствии гражданского общества, подданством, приоритетом общинных ценностей при подавлении индивидуальности. В мировой истории, в общем-то, и в пространстве и во времени преобладал этот тип общества. Именно в тех странах, где исторически доминировала эта вторая, неевропейская, линия развития, в середине XX в. установился этакратизм.