Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

РАССКАЗ ОБ ОБЛАСТИ МЕКРАН И О ТОМ, ЧТО ТАМ ПРОИЗОШЛО В ПОРУ ЭМИРА МАХМУДА, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ!

Когда Ма'адан, правитель Мекрана, умер, между двумя его сыновьями, Исой и Бу-л-Аскаром, возникло разногласие, и дело со ступени слов перешло на ступень мечей. Войско и раияты склонились на сторону Исы, и Бу-л-Аскар бежал и прибыл в Систан, — а мы тогда ходили в поход на Сумнат. Ходжа Бу Наср Хафи, поистине [235] благородный человек, хорошо его приютил, представил ему достойное жилище и обращался с ним, как с дорогим гостем. Ходжа Абу-л-Фередж Али сын Музаффара, да продлит Аллах его великолепие, ныне, в счастливое царствование преславного султана Абу Шуджа Фаррухзада, сына Поборника веры, да продлит Аллах его существование и да поможет родичам его, исправляющий должность государственного мушрифа вместе со своими наместниками, единственный в свое время по образованности, уму, знанию и обходительности человек, приехал в том же году ¹⁹² в Систан и [там] у него завязалось общение и дружба с ходжой, отцом моим, да смилуется над ним Аллах. Он многое рассказывает об этом событии и ныне мой друг. А брат его, ходжа Бу Наср, да смилуется над ним Аллах, тоже в том году прибыл в Каин. [Потом] оба они приехали в Газну и много послужили, покуда не достигли столь [высоких] степеней, что Бу Наср умер, будучи в должности ариза. Он был весьма образован, хорош собой, обходителен и мудр. Почтенный сын его жив и ему поручена должность мушрифа Газны и Газнийской области.

Бу Наср Хафи рассказывал об обстоятельствах жизни Бу-л-Аскара: «Когда мы вернулись из похода в Сумнат, эмир Махмуд прислал [рассказчику] письмо, чтобы он по-хорошему отправил [Бу-л-Аскара] ко двору. Тот отправил. Эмир милостиво принял Бу-л-Аскара и оставил его при дворе. Весть об этом дошла до его брата, правителя Мекрана. Колючка попала ему в сапог, он перетрусил и послал ко двору [эмира Махмуда] мекранского казия с рейсом и несколькими благочестивыми и знатными подданными с письмами и представлениями с изложением дела, что он, дескать, наследник престола отца и что коль скоро брат не ступил бы на путь раздора, а ладил бы и поступал по указу его отца, /243/ то для него не пожалели бы никаких благ. А теперь, коль государь рассудит за благо, то это владение отказал бы ему, слуге [своему], и постановил бы то, что надлежит постановить, так же как великий справедливый эмир постановил [в свое время] касательно его отца. [Письмо сие] он посылает при удобном случае с поклоном к праздникам новруза и михрегана, а брату он пошлет то, что ему причитается и что прикажет государь, так что никакой нужды [у него] не будет. Доверенный человек его подпишет условие, на которое [государь] согласиться, дабы [его] слуга покорно его исполнил. Пусть будет назначен посол от высочайшего двора с жалованной грамотой на владение, ежели соблаговолит на то государь, и пусть с послом будет халат, ибо слуга [его] прочитал хутбу на имя государя, дабы слуга ободрился, и сия область, которую он помянул в хутбе на имя государя, была закреплена за ним.

Эмир Махмуд, да будет им доволен Аллах, согласился, то, что нужно было постановить, постановили, и мекранцев отпустили обратно. [236]

Послом отправили Хасана Сипахани Сарбана, чтобы он привез денежный харадж ¹⁹³ с Мекрана и Кусдара. Ему вручили очень драгоценный халат и жалованную грамоту, и мекранское дело поправилось. Хасан Сипахани возвратился назад с химлями ¹⁹⁴ из Мекрана и Кусдара и с ним [прибыл] мекранский посол, доставивший дары эмиру и придворным: золото, серебро, жемчуг, амбру и предметы, производимые в той стране, а также обязательство, что ежегодно, когда [Иса] будет посылать харадж, для брата будут десять тысяч динаров гератских, кроме одежды и редкостных вещей. За один год уже привезено с собой. На это было выражено султанское удовлетворение. Мекранских послов отправили обратно, а Бу-л-Аскар остался при дворе [эмира Махмуда] и отдался службе.

Эмир Махмуд положил выдавать ему жалованье, каждый месяц по пять тысяч диремов, и ежегодно он получал по два халата. Никогда я ¹⁹⁵ не видел его на собраниях у эмира пьющим вино или играющим в човган или за другими развлечениями, как я видел Абу Тахира Сим-джури и подобного рода людей, ибо Бу-л-Аскар был человек степенный, дородный. Только время от времени, когда бывали большие собрания, его тоже усаживали за угощение, и как только угощение убирали, его отпускали и он удалялся. В походах он бывал с нами. В том году, когда мы пошли в Хорасан, и поход уже стал докучать, окрестные эмиры, оттого что эмир Махмуд очень страдал от старческой немощи и дело его подходило к концу, видели каждый кое-какие сновидения, но просыпаясь, находили себя без головы и без владения. Иса мекранский был одним из тех, кто видел сновидения, и эмир Махмуд подал надежду Бу-л-Аскару, когда, дескать, он вернется в Газну, то даст ему войско и даст с собой знатного полководца, /244/ чтобы прогнать брата, а владение его препоручит ему. Однако возвратившись в Газну, [эмир Махмуд] времени [для этого] не нашел и дела не исполнил. Эмиру Мухаммеду во время его правления [тоже] не удалось исполнить эту [отцовскую] волю, потому что ему предстояло важное дело. Он тоже был милостив к Бу-л-Аскару, пожаловал ему халат, подал надежду, но не успел, ибо случилось то, что случилось».

Султан Мас'уд, да будет им доволен Аллах, когда в Герате дела пришли в порядок, как я упомянул в пятом томе «Истории», назначил джамедара Ярук-Тугмиша с сильным отрядом дворцового войска и туркменами Кзыла, Буки и Кокташа, которые, отдавшись под покровительство, прибыли служить, и отправил их в Систан, а оттуда они двинулись в Мекран. Эмира Юсуфа [тоже] с сильным отрядом войска он послал в Кусдар и сказал: «Это, дескать, ваша подмога, коль скоро наступит нужда в помощи, он пошлет людей, а ежели он сам потребуется, то придет». Начальнику же этого войска он тайно приказал, чтобы тот наблюдал за Юсуфом. Цель посылки его в Кусдар [237] заключалась в том, чтобы его на некоторое время удалить с глаз воинства, ибо на нем лежало звание сипахсалара. В общем в этом же году его устранили в Балаке ¹⁹⁶, в Пули Хумартегин, когда мы шли в Газну. Рассказ об этом пойдет ниже, в томе седьмом.

Когда мекранец услышал известие об этих отрядах и о брате, он приготовился к войне и собрал двадцать тысяч пехотинцев киджских, ригских и мекранских из каждой области и из всякого разряда ¹⁹⁷ [людей], а также шесть тысяч конницы. Хаджиб-джамедар прибыл в Мекран — это был очень умный и осмотрительный полководец, знаменитый воин — и с ним начальники и алчущее [сразиться], устроенное войско. Две тысячи султанской конницы и туркмены расположились в засаде, в насаждениях финиковых пальм [противника]. Пробили в литавры. Показался мекранец. Он был на слоне и вел свое войско, конное и пешее, и десять отборных слонов. Завязали бой, словно жернова закрутились в крови. Оба войска доблестно сражались, не жалея жизни и джамедар уже почти был разбит, но он выехал вперед, бросил клич своему войску, бойцы и знатные мужи поддержали, ринулись из засады и мекранец, потерпев поражение, повернул вспять. Его настигли в тесном месте, где он бежал, убили и отрезали /245/ голову. Множество его воинов было перебито. Город и округу на три дня предали разграблению. Потом эмиром поставили Бу-л-Аскара и когда он стал крепко, и население области его признало, джамедар с отрядом вернулся обратно, как потом будет упомянуто. Владение Мекран оставалось за Бу-л-Аскаром до самой его смерти, как [тоже] будет рассказано в сей «Истории», [в частях] о правлении государей. Да смилуется над ними Аллах и да дозволит он насладиться преславному султану Фаррухзаду жизнью, молодостью, престолом и царством!

ОБ ОТБЫТИИ ЭМИРА МАС'УДА, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ ИЗ БАЛХА В ГАЗНУ

В конце тома шестого я сказал, что эмир Мас'уд первого числа месяца джумада-л-ула лета четыреста двадцать второго ¹⁹⁸ переехал из сада в кушк Абдал'ала ¹⁹⁹ и соизволил отдать распоряжение о том, что необходимо, дескать, уладить те дела, которые еще остались неулаженными, ибо он на этой неделе отправится в Газну. Все дела уладили. Когда он намеревался выступить, то сказал Ахмеду, сыну Хасана: «Тебе придется пробыть неделю в Балхе, потому что здесь остаются всякого рода люди — амили, казии, шихне разных городов и жалобщики. Выслушай их речи и всех отпусти обратно. Потом в Баглане присоединись к нам, потому что мы по пути немного займемся охотой и вином в Семенгане». — «Слушаюсь, — ответил [ходжа],—только мне понадобится дебир из посольского дивана, дабы написать что-либо, [238] ежели прикажет государь, и казначей, ежели надобно будет кому-нибудь дать халат». — «Ладно, — ответил эмир, — скажи Бу Насру Мишкану, чтобы назначил одного дебира, да чтобы поставили кого-либо из казначеев с диремами, динарами и одеждой, дабы ходжа приказывал [выдать] то, что сочтет подходящим. И пусть [сам ходжа] сделает так, чтобы дней через десять освободиться от всех дел и поспеть к нам в Баглан».

Наставник мой Бу Наср назначил меня, а я — Бу-л-Фазл; назначили и казначея, Бу-л-Хасана Курейша, дебира казнохранилища. Сей Бу-л-Хасан был дебир весьма способный, служил государям дома Самани. У них он был при казнохранилищах в Бухаре, и привез его с собой ходжа Бу-л-Аббас Исфераини. Эмир Махмуд оказывал ему полное доверие. У него было двое подручных, один из них Али, сын Абдалджалиля, [то есть] сын дяди Бу-л-Хасана Абдалджалиля. Все они помер ли, да смилуется над ними Аллах! /246/ Я упоминаю имена этих людей с двоякой целью, во-первых, мы были товарищи, и хлеб-соль я с ними водил, вот и рассказываю о каждом немножко, а во-вторых, ради того, чтобы установить обстоятельства каждого дела, каково оно было в минувшие времена, дабы читатели сей «Истории» приобрели кое-какой опыт и поучительный пример.

Эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, выступил из Балха в воскресенье, тринадцатого числа месяца джумала-л-ула и остановился в саду ходжи Али Микала, ибо дела все-таки не были улажены. Сад находился поблизости от города, и гостей принимал Музаффар, сын Али Микала ²⁰⁰, так, что все об этом говорили. Придворной знати предложили угощение, а эмиру принесли множество даров и золота и серебра. Эмир снялся оттуда счастливо и радостно и, развлекаясь удовольствиями, попивая вино и охотясь, ехал от одного гостеприимного хозяина к другому в Хульме, Пирузонахджире ²⁰¹ и Бадахшане. Правителем этих мест считался Ахмед, сын Али Нуш-тегина, конюшего, а Баглана и Тохаристана — старший хаджиб Бильга-тегин.

Великий ходжа Ахмед, сын Хасана, ежедневно открывал прием в своем помещении в Дер-и Абдал'ала, сидел [там] до часа пополуденнои молитвы и правил дела. Я находился вместе с его дебирами, и писал то, что он мне приказывал, и исполнял дело. [Ходжа] жаловал султанские халаты и награды. По сотворении пополуденнои молитвы посторонние расходились, а дебиров, своих людей и меня вели к столу, мы обедали и удалялись. Так миновала целая неделя, покуда все дела не были окончены; я много чего получил. Затем [ходжа] двинулся в путь из Балха. В дороге, несмотря на то, что с ходжой был слон с балдахином и верховое животное с люлькой, он сидел в закрытых носилках с прорезанным впереди окошком, которые тащили на себе [239] человек пять. Из Хиндустана в Балх он приехал таким же способом, чтобы телу было легче и покойней.

В Баглане мы догнали эмира, а эмир /247/ уже там развлекался, охотился и поджидал ходжу. По прибытии [ходжа] доложил, что было сделано по каждому делу, и эмир остался весьма доволен. Простояли еще один день, и войско потянулось по долине Зиркана и Гурвенда; вышли из нее и сделали привал на три дня с винопитием и охотой в Дешт-и Хуране. Такого времени никто не запомнил, потому что мир походил на свадебное торжество, и государь, окруженный блестящей свитой, ехал беззаботно, со спокойным сердцем до Первана. Выступили из Первана и, все так же веселясь и развлекаясь, дошли до Балака. Каждый день из Газны навстречу прибывала с поклоном новая толпа народу. Так, Бу-л-Музаффар, рейс [города] Газны, заместитель своего отца ходжи Али, представился в Перване, [привезя] множество яств необычных и тонких, а вслед за ним и другие, покуда мы не приехали сюда в Балак. Приезжавшие лица удостаивались милости соразмерно своему месту и чину. *А Аллах знает лучше!*.

О ЗАКЛЮЧЕНИИ ЭМИРА АБУ ЯКУБ ЮСУФА, СЫНА НАСИРАДДИНА АБУ МАНСУРА СЕБУК-ТЕГИНА СПРАВЕДЛИВОГО, ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НИМИ АЛЛАХ!

Устранение сего эмира произошло в этом Балаке. Про это событие есть что рассказать в подробности, [о нем] нужно написать обязательно, чтобы дело узнали полностью. Эмир Юсуф был человек очень незлобивый и к раздорам и крамольным делам непричастный. В пору [царствования] его брата, султана Махмуда, да смилуется над ним Аллах, он каждый день столь был занят двукратным предстанием на поклон, что к прочим делам не поспевал, а в промежутки, когда освобождался от службы, он предавался своим забавам, веселью и вину. При подобном образе жизни, будучи юным и здоровым, живя в довольстве, достающемся без труда, ясно, какой он мог приобрести жизненный опыт. Когда эмир Махмуд скончался, и слоновод сошел с головы слона, в Газну прибыл и сел на престол царства эмир Мухаммед. Дяде своему, эмиру Юсуфу, он препоручил должность сипахсалара, и дела пошли так, как пошли, [об этом] я уже рассказывал. Срок существования этого царства был весьма недолговременный, [с ним и срок] сипахсаларства Юсуфа, где же тут было научиться бдительности. Тогда случилось, что эмира Мухаммеда посадили в крепость Кухтиз в Тегинабаде. Несмотря на то, что могущественных царей умасливают и стараются стать к ним поближе, /248/ и цари охотно идут навстречу такому заискиванию, они этим людям не доверяют. [240]

В рассказах о Якубе, сыне Лейса ²⁰², я читал, что он намеревался взять Нишабур, чтобы свергнуть хорасанского правителя Мухаммеда, сына Абдаллаха, сына Тахира ²⁰³. Вельможи поры могущества [этого правителя] искали сблизиться с Якубом и посылали к нему спешных гонцов с письмами: надобно, дескать, поторопиться скорей, дабы пограничная область Хорасан, область огромная, не пошла прахом, а то от нашего господина толку нет никакого, кроме забавы. Трое стариков, более подвинутых в годах и более мудрых, не стали смотреть [в сторону] Якуба и благорасположения его не искали, а продолжали оставаться в серае Мухаммеда, сына Тахира, до тех пор, покуда не явился Якуб, сын Лейса. Мухаммеда, сына Тахира, заковали, а этих троих схватили и доставили к Якубу. «Почему вы не искали сближения сo мной, — спросил Якуб, — как поступили ваши товарищи?» — «Ты великий государь,— отвечали они, — и станешь еще более велик, чем теперь; ежели мы ответим правду, и ты на нас не разгневаешься, то мы скажем». — «Говорите, не разгневаюсь», — приказал [Якуб]. — «Видел ли нас эмир когда-либо, кроме сегодняшнего дня?» — спросили они. «Нет, не видел», — ответил [эмир]. «Была ли когда-нибудь у нас с ним или у него с нами какая-либо переписка и посылались ли гонцы?» — «Нет, не было». — «Так вот, мы люди старые, ветхие и долгие годы служили государям дома Тахира и в их державе видели много хорошего и приобрели высокий сан; пристойно ли нам было вступить на путь неблагодарности и искать благорасположения у их противников, даже ежели отрубят голову? Вот каково наше положение, сегодня мы в руках эмира, а наш государь пал. Пусть же [эмир] поступит с нами так, как угодно будет господу богу, да славится имя его, и как подобает благородству и великодушию эмира». — «Ступайте домой и будьте спокойны,— промолвил эмир, — таких благородных людей, как вы, нужно сохранить, вы нам пригодитесь, вам всегда следует находиться при моем дворе». И они, поблагодарив, удалились с миром. Потом Якуб всех тех людей, которые искали его милости, приказал отстранить, все их достояние отобрать и их прогнать, а этих трех он возвысил и оказывал им доверие в государственных делах. Такие рассказы я привожу ради того, чтобы хулители легкомысленно не болтали о великом государе Мас'уде, а говорили, как было поистине, потому что естество государей, их образ жизни и обычаи не таковы, как у прочих: то, что они видят, никто видеть не может. К тому же у эмира Юсуфа появилось благожелательное отношение к эмиру Мухаммеду, ради того, чтобы соблюсти волю султана Махмуда, но став на одну сторону, он обидел другую. У эмира Юсуфа были две дочери, одна большая, /249/ уже совершеннолетняя, а другая маленькая, еще не созревшая. Эмир Махмуд выдал совершеннолетнюю за эмира Мухаммеда и совершил бракосочетание, а незрелую, чтобы не было обиды, пообещал эмиру Мас'уду, но [241] бракосочетания не совершали. Справить свадьбу эмир Махмуд велел стол пышно в серае эмира Мухаммеда на Малой площади, что подобной никто не запомнил. Когда серай красиво убрали и все устроили, эмир Махмуд сел верхом и приехал туда, был очень ласков с эмиром Мухаммедом, пожаловал его царским халатом, одарил его множеством вещей. [Все] удалились, а благородные жены серая ²⁰⁴ остались у жениха. Внезапно новобрачную схватила горячка. В час полуночной молитвы доставили носилки. На реке было полно знатных женщин со множеством зажженых свечей и факелов, чтобы проводить новобранную в Кушки Шах, и несчастная, не видавшая света, нарядная, вся в золоте, драгоценных уборах и самоцветных камнях, отдала, богу душу. И все дело рухнуло. Об этом тотчас же узнали и довели до эмира Махмуда. [Эмир] очень огорчился, но что поделаешь с налетевшей судьбой, ведь господь бог, да славится поминание его, показывает рабам своим подобные случаи, чтобы они понимали свою ничтожность. На другой день [султан Махмуд] приказал совершить бракосочетание эмира Мухаммеда со второй дочерью, которая была обещана эмиру Мас'уду. Эмир Мас'уд был весьма удручен но разговора быть не могло. Девочка была еще совсем маленькая и перевод ее в, дом [супруга] отложили. Время шло, обстоятельства менялись, эмир Махмуд скончался, и, в конце концов, эта девочка попала в гарем эмира Мухаммеда в то время, когда он прибыл в Газну и сел на престол царства. Говорили, ей было четырнадцать лет. В тот вечер, когда ее из нашего околотка Сери Асья провожали из отцовского серая в эмирский кушк, я наблюдал чрезвычайно пышный обряд. После того, как эмира Мухаммеда посадили, девочку отправили к нему в крепость. Несколько времени она провела там и возвратилась обратно, потому что сердце ее стало скучать. Она и по сей день здесь в Газне. Эмир Мас'уд был оскорблен подобной невежливостью своего дяди. Этому способствовала еще и судьба-победительница, и Юсуф с престола упал в колодец ²⁰⁵. *Упаси нас Аллах от несчастья!* Когда в (Герате дела султана Мас'уда пришли в порядок и выправились, как я рассказывал, он отправил хаджиба Ярук-Тугмиша, джамедара,. в Мекран со значительным отрядом, чтобы очистить Мекран от врагов и посадить там Бу-л-Аскара. Эмира Юсуфа же он послал с десятью ее рхенгами и отрядом войска в Кусдар, чтобы быть подмогой джамедару и чтобы мекранское дело поскорее разрешилось. /250/ Но это был лишь предлог, поскольку он хотел, чтобы Юсуф некоторое время провел подальше от его глаз и глаз войск и пребывал в Кусдаре как бы пленником [этого] города, а серхенги состояли бы при нем приставами. Его хаджиба Тогрула, которого он любил больше своих детей, тайно соблазнили по повелению султана и подговорили, чтобы он был соглядатаем при [эмире Юсуфе] и доносил бы все, что будет происходить, [242] дабы [потом] получить плоды этой услуги в виде высокого положения. И cей глупый турок съел этот глум ²⁰⁶, не понимая, что вероломство влечет за собой несчастье. Он приобщил к делу гонцов, посылал их из Кусдара в Балх и сообщал скрытно Абдусу правду и ложь, и это докладывали султану. Где было Юсуфу догадаться, что его наперсник следит за ним неотступно душой и телом, чаще всего за вином, когда он ворчал и говорил более откровенно: «Дескать, что случилось, что все мы полетели кувырком, эдак мы все один за другим пропадем; слово, что ли, нужно нарушить или совершить измену, чтобы как-то поправить дело?» Обо всем этом писали да [от себя] добавляли, чтобы еще больше рассердить султана. К тому же Тогрул сообщил, что Юсуф собирается податься в Туркестан и уже начал переписку с ханами.

Султан тайно написал письмо вельможам, кои состояли приставами при Юсуфе, что нужно, мол, быть очень осмотрительным, сторожа Юсуфа, покуда он не приедет в Газну, а когда, дескать, мы из Балха двинемся в Газну, то позовем его. А ежели он захочет уйти в другую сторону, то не пускать, а заковать и закованного представить нам. Коль скоро же он пойдет прямо в Буст и Газну, то не следует ему знать о том, что мы [вам] приказали. Вельможи приказ соблюли и все, что было необходимо ради осторожности, исполнили.

Мы находились в Балхе. Несколько раз, три, четыре, пять, из Кусдара приезжали нарочные на верблюдах и привозили письма от Юсуфа и [доставляли] померанцы, гранаты и хороший сахарный тростник. Они передавали поклоны и рассказывали о положении в Мекране и Кусдаре. Эмир Мас'уд слал обратно добрые ответы и обращения, [в них] было такое: «Славный эмир, дядя Абу Якуб Юсуф, сын Насираддина». [Он же] написал: «Мы, дескать, в такой-то день двинемся из Балха, мекранское дело разрешилось, надобно, чтобы и эмир Юсуф по сей же божественной воле поскорее выступил из Кусдара и одновременна с нами прибыл в Газну, заслуги его непременно будут признаны. Эмир Юсуф вышел из Кусдара и добрался до Газны раньше Султана Мас'уда. Услышав, что султанский поезд из Первана направляется, в Газну, он со своим сыном Сулейманом, с этим вероломным Тогрулом /251/ и полсотней гулямов, совсем налегке, выехал навстречу для приветствия.

Когда оставалась еще одна стража ночи, эмир снялся из Сатаджа и тронулся в Балак, ибо сераперде разбили там. Он сидел в балдахине на слонихе. Зажегши факелы, ехали, рассказывая приключения. Недалеко от города, издали, со стороны Газны, в степи, показались [огни] факелов. «Это, должно быть, мой дядя Юсуф, которого мы позвали, — сказал эмир, — он хотел приехать принять [нас]», — и приказал двум накибам съездить и встретить его. Они поскакали по направлению к факелам, доехали до них, примчались обратно и доложили: «Да будет [243] долгой жизнь государя, это — эмир Юсуф». Через час он подъехал. Эмир Мас'уд придержал слониху, а эмир Юсуф спешился и облобызал землю. Старший хаджиб Бильга-тегин и все вельможи и старшины, бывшие с эмиром, тоже спешились. Кликнули его коня и посадили на него с пребольшим почетом. Эмир Мас'уд очень живо его расспрашивал, непомерно много. Они ехали, и [эмир Мас'уд] разговаривал только с ним, пока не рассвело. Остановились для молитвы. Эмир со слонихи пересел на коня и [снова] поехали, разговаривая, Юеуф по левую руку, покуда не прибыли в войсковой стан.

Эмир Мас'уд, обратившись к Абдусу, сказал: «Дядя мой приехал налегке, скажи, чтобы здесь же перед сераперде раскинули намет, сделали суффы и разбили шатры, — дядя расположится тут, чтобы быть поближе к нам». — «Слушаюсь», — ответил тот. Эмир Мас'уд вошел в шатер и остановился в хергахе, а эмира Юсуфа поместили в нимтерге, покуда натягивали намет и ставили суффу, потом он перешел туда. Разбили еще палатки и разместили там его гулямов. Принесли и поставили угощение, — а я все наблюдал из своего дивана; [Юсуф] ни к чему не притронулся и [сидел], чрезвычайно углубленный в себя, ибо он почуял кое-что от той беды, которая [потом] стряслась. Когда угощение убрали, и придворные вельможи стали расходиться, эмир, оставались наедине, позвал Абдуса и долго держал [его у себя]. Затем Абдус вышел и направился к эмиру Юсуфу. Они остались одни и долгое время вели разговор. Абдус то уходил, то приходил, а речь все шла: считали преступления эмира Юсуфа.

Конец этому был таков, когда день подошел к часу пополуденной молитвы, там поставили трех индийских старшин с пятью сотнями конницы в полном вооружении и трех индийских накибов с тремястами отборных пехотинцев. Привели оседланного мула. Я видел /252/ эмира Юсуфа, как он встал, все еще в шапке, высоких сапогах и поясе, обнял своего сына и заплакал. [Потом] он растегнул пояс, отбросил его и обратился к Абдусу: «Этого мальчика я препоручил господу богу, велик он и всемогущ, а после него тебе». Тогрулу же он сказал: «Радуйся, предатель! Для того ли я тебя воспитал и любил больше родного сына, чтобы ты со мной так поступил ради ласкового взгляда, который купил? Достанется и тебе по заслугам!» Он сел на лошадь и его увезли в крепость Секавенд. После этого я его уже больше не видел. В следующем году, четыреста двадцать третьем, когда мы возвратились из Балха, с дороги пришло письмо, что он скончался в крепости Деруне, да смилуется над ним Аллах! Об этом Тогруле есть рассказ коротенький, но примечательный. Я его обязательно расскажу, а потом снова вернусь к [повествованию] истории. [244]

РАССКАЗ О ГУЛЯМЕ ТОГРУЛЕ АЗУДИ

Это был гулям, ничем не выделявшийся среди тысячи гулямов, подобных ему по виду, росту, цвету лица, красоте и статности. Его прислала из Туркестана эмиру Махмуду жена Арслана. Сия хатуна имела обыкновение ежегодно присылать эмиру Махмуду одного редкостного гуляма и одну отборную девушку в виде подарка, а эмир ей посылал платки из тонкого полотна, кисею, жемчуга и румский шелк. Эмиру этот Тогрул понравился и он его держал после Аяза в числе семи-восьми гулямов, бывших у него виночерпиями.

Прошло два года. Однажды случилось так, что эмир пил вино в саду Пирузи, на цветах. Рассыпали столько роз, что им не было ни; края ни меры. Луноликие виночерпии входили по двое поочередно. Вошел Тогрул, одетый в алый кафтан, а на товарище его кафтан был бирюзовый, и оба красавца стали потчевать вином. Держа в руках: ярко-красное вино, Тогрул остановился и налил [чашу] эмиру Юсуфу. Взор Юсуфа остановился на нем, и Юсуф в него влюбился. Сколько он ни старался удержать себя, он был не в силах оторвать от него глаз. Эмир Махмуд украдкой поглядывал и видел вспыхнувшую страсть и безумие брата, но прикидывался ничего не замечающим. Так прошла некоторое время, /253/ и эмир Махмуд сказал: «Брат, ты после отца остался мальчиком, а отец, умирая, сказал Абдаллаху, дебиру, дескать, несомненно, что Газнийским царством будет править Махмуд, потому что Исмаил не тот человек. Так передай же от меня Махмуду, что я мол, беспокоюсь за Юсуфа и поручаю его тебе, воспитай в нем такой; же нрав, как у тебя, и люби его как своего сына. Ты знаешь, сколько добра я тебе сделал по сию пору, и мы полагали, что из тебя выйдет воспитанный человек, но оказывается ты не таков, как мы думали. Чего ради ты разглядываешь на пиру наших гулямов? Тебе приятно было бы, коль кто-нибудь на пиру стал бы заглядываться на твоих гулямов? Взор твой уже давно прикован к этому Тогрулу. Не будь у меня уважения к душе отца, тебя бы постигло суровое наказание. На сей раз я тебя прощаю и дарю тебе этого гуляма, потому что у меня таких как он много. Но будь осторожен, чтобы в другой раз такого промаха не случилось, а то с Махмудом такие шутки плохи». Юсуф смутился, встал, облобызал землю и промолвил: «Каюсь, такого проступка больше не случится». — «Садись», — сказал эмир, тот сел. [Эмир Махмуд], пренебрег этой нечаянностью, продолжал пир, и ради Юсуфа была выпита чаша примирения.

Эмир Махмуд позвал своего слугу по имени Сафи под началом коего находилось несколько гулямов, и приказал ему отослать Тогрула к брату. Его отправили, Юсуф возликовал, щедро одарил слуг и, раздал много милостыни, а того гуляма возвысил. Тот сделался у него [245] хаджибом, и Юсуф любил его пуще сына. Когда черная ночь для него сменилась ясным днем, а солнцу случилось затмение ²⁰⁷, Тогрул посватал себе жену из именитого семейства и обставил бракосочетание и свадебное торжество столь неуместной пышностью, что некоторые благоразумные люди [этого] не одобрили. Наказание и возмездие тому вельможе были такие, как я рассказал, а Тогрул после смерти своего господина получил нечто вроде чина и кое-какую благодарность от султана Мас'уда, но стал ненавистен ему и большей части людей. Предательство измучило его и он умер в молодом возрасте, обманутый в надеждах. Это и есть наказание за вероломство. Сохрани господь, да славится поминание его, всех мусульман в добродетельной чистоте и да окажет он вернейшую помощь отблагодарить его за благодеяния, ибо облагодетельствованы мы по милости и всеобъемлещему милосердию его! /254/

После кончины эмира Юсуфа, да смилуется над ним Аллах, слуги его разбрелись. У его кедхудая Бу Сахля Лакшана ²⁰⁸ приключились затруднения, он подвергся отобранию имущества ²⁰⁹, а был он человек образованный, умный и скромный. Конец его был таков, что ему поручили должность амиля в Бусте ²¹⁰, ибо он сам происходил из Буста, и в этой должности он и получил повеление [переселиться в иной мир]. А ходжа Исмаил претерпел много неприятностей и хлебнул много холодного и горячего. Он охранял права этого семейства и взял на себя заботу о детях эмира Юсуфа. Стоял за них, падал, снова шел в гору и в пору эмира Мавдуда ²¹¹ стал опять более известен, начал заниматься личными делами упомянутого государя, преуспел в них, oправдал доверие и, само собой, сделался уважаемым лицом, так что теперь, в счастливые дни преславного султана Абу Шуджа Фаррухзада, сына Поборника веры в Аллаха, ему пожалована должность уполномоченного и управляющего царскими имениями и много [других] дел. Он долгое время исправлял эти должности таким образом, что за ним не открылось ни одной провинности.

Еще был Амуй. Амуй, когда дела его стали плохи, отошел в безопасное место. После [смерти] Юсуфа он бросил служить созданию [человеческому] и предпочел михраб, молитву, Коран и благочестие и при этом остался. Государи из этого дома, да будет ими доволен Аллах, несколько раз предлагали, чтобы он исправлял какую-нибудь должность, и он недолгое время был саларом газнийских газиев, но в конце концов он подговорил ходатаев за себя и от этого избавился. Несколько раз просили, чтобы он поехал послом, но он ухитрялся отделаться. В четыреста сорок девятом году к нему приставали, чтобы он взял на себя должность мушрифа газнийских вакфов, и просили ради того, чтобы привести в цветущий вид, но он увертывался, покуда разговор, не прикончил. Нужно быть совершенным человеком, чтобы суметь [246] cделать подобное и оказаться в силах свернуть шею алчности и страстям. Господь бог, да славится поминание его, не даст погибнуть ни одному рабу своему, идущему по пути его! Бу-л-Касим Хакик ²¹², бывший недим эмира Юсуфа, человек содержательный и деловой, тоже никому не служил, он был благороден и исполнил свое обязательство. Оба они живы поныне, находятся здесь в Газне и дружат друг с другом. У меня нет возможности рассказать о дружеской привязанности всех [остальных], хотя это и не отошло бы от правила бытописания. Поскольку этот рассказ окончен, /255/ я теперь возвращаюсь к истории султана Мас'уда, да будет им доволен Аллах, после устранения эмира Юсуфа и ссылки его в крепость Секавенд.

На другой день [эмир] выступил из Балака и потянулся к Шаджгаву ²¹³. Явились серхенг Бу Али, кутвал, и Абу-л-Касим Али Новки, начальник почты. Им обоим навсегда было приказано выезжать навстречу до этого места. Эмир их милостиво принял соразмерно достоинству [каждого]. Кутвал, как он это умел делать, привез с собой столь много вкусных яств, что им меры не было. Эмиру это пришлось очень по душе, он сказал много любезных слов и отправил обоих обратно в город. [Тогда же] он дал приказ кутвалу хорошенько подумать и расставить значительное число пехоты, начиная от Халкани ²¹⁴ до кушка, чтобы не случилось беспорядка, поскольку триумфальные арки стояли [близко] одна за другой. На следующий день, в четверг, восьмого числа месяца джумада-л-ухра четыреста двадцать второго года ²¹⁵, эмир с большой пышностью отправился в столицу. Жители города, мужчины, женщины и дети, волнуясь вышли на улицы. В Халкани разбили столько роскошных шатров, что старики признавались, подобных не помнят. Рассыпали деньги без меры. Пробиться сквозь триумфальные арки можно было только с великим трудом. Много народу отправилось к Хушкруду и на поле Шабехар. Около часу пополуденной молитвы эмир прибыл во дворец Кушки Ма'мур и благополучно и счастливо там остановился. Его тетка, благородная Хатли, да будет ею доволен Аллах, по обычаю прежних лет, как делалось для эмира Махмуда, приготовила множество прекрасных яств и прислала [эмиру Мас'уду]. Ему это было очень приятно. В тот день в час предзакатной молитвы приема не было. Вечером удалили всех посторонних, и повидать эмира пришли все высокоблагородные женщины гарема ²¹⁶. В тот день и в ту ночь /256/ в городе было столько ликования, веселья, гулянья, питья вина, хождения и приглашения в гости, что никто подобного не помнил.

На другой день [у эмира] был прием. Он сидел в державной суффе ²¹⁷ на престоле отца и деда, да смилуется над ними всеми Аллах. Начали приходить толпами жители города. Родичи, свита, военные и горожане поднесли дары сверх всякой меры, ибо в тот день на престоле сидел поистине великий султан. Стихотворцы читали множество [247] стихов, как видно из собраний их стихотворений. Здесь я ни одного из них не привожу, а то [рассказ] слишком растянулся бы. Толпление продолжалось до часа пополуденной молитвы, потом эмир встал, вошел в серай и [один], без недимов, угостился вином.

В час предзакатной молитвы приема не было и на следующий день приема тоже не было. [Эмир] сел верхом и поехал в сторону Супустзара, в Баги Пирузи. [Там] он посетил могилу отца, да будет им доволен Аллах, поплакал и пожаловал проживавших при гробнице людей двадцатью тысячами диремов. Законоведу Небиху и войсковому судье Насру, сыну Халафа, он сказал, что надобно поставить на работу кучу народа, дабы поскорее построить рабат, о котором приказано, и что следует хорошенько подумать о вакфах этой гробницы, дабы они расходовались по назначению ²¹⁸. Дескать, отец мой очень любил этот сад, потому-то он и велел себя здесь похоронить, а мы-де, из большого почтения к нему, это место сделали для себя священным, чтобы приходить сюда только ради поклонения. Овощи и прочую годную для еды зелень нужно всю вырвать и не позволять, чтобы кто-либо приходил сюда гулять. «Слушаемся и повинуемся», — ответили оба, а присутствовавшие пожелали [ему] добра. Эмир вышел из сада и направился в поле. Родичи, свита и вельможи провожали его. Приехав в Афган-Шали, он остановился у гробницы справедливого эмира Себук-тегина, да будет им доволен Аллах, поклонился ей и изволил подарить людям при гробнице десять тысяч диремов. Оттуда он возвратился обратно в Кушки Довлет. Служилая знать разместилась в диванах и на другой день принялась за работу. Во вторник, двадцатого числа месяца джумада-л-ухра ²¹⁹ [эмир] поехал в Баги Махмуди и там пировал. [Сад] ему полюбился и он приказал перевезти туда обозы и диваны, и придворные все переехали туда: гулямы и гарем, диваны везирский, войсковой, посольский и управления хозяйством ²²⁰. Вельможи и служилая знать разместились, и дела пошли, как всегда.

Воинство, раияты, вельможи /257/ и служилая знать все были счастливы и привязались сердцем к этому могущественному государю, и он с ними обходился любезно и благосклонно. Ежели бы так оставалось, то никакого беспорядка не произошло бы. Но кроме досточтимого ходжи Ахмеда, сына Хасана, были еще скрытые везиры, не умевшие придерживаться благоразумия и толкавшие на такие дела, коим сердце государей, особливо когда они молоды, страстно желает успеха.

Первое, что охладило сердце всех к сему государю, было то, что Бу Сахль Завзани и прочие втихомолку придумали и расписали в приятном для сердца государя виде мероприятие, что, дескать, деньги ²²¹ присягнувшим на верность и наградные, которые брат твой, эмир Мухаммед, раздал, надобно отобрать обратно, ибо жалко и обидно оставлять за непрощенное дело туркам, тазикам и войскам разных [248] разрядов свыше сёмидесяти-восьмидесяти раз тысяча тысяч диремов ²²². Они говорили: «Приверженцы отца ²²³ по двоедушию своему не хотят, чтобы Государь потребовал обратно эти деньги, поскольку они замарали себя, взявши деньги, кои подлежат возврату; это им не по вкусу. Правильно будет затребовать от казначеев список расходов, произведенный ими и отослать его в войсковой диван. Я, Бу Сахль, воинству раздам письменные виды на получение денег друг с друга ²²⁴; пусть напишут бeраты, чтобы эта сумма покрылась, а месячное жалованье выдавать не нужно в течение года, покамест эти деньги не поступят в казну от воинства и тазиков, которые уже сорок лет копят деньги и все богаты. И что они сделали такого, чтобы оставить за ними столь большие деньги?». — «Ладно», — сказал эмир.

Он остался наедине с великим ходжой и переговорил с ним на сей счет. Ходжа дал [такой] ответ: «Воля государя приказать, что ему угодно, но хорошо ли он обдумал это дело?» — «Я обдумал, — промолвил эмир,—так будет правильно — деньги большие». «[Позволь] и [мне], слуге [твоему], подумать и потом доложить, к чему он придет, сразу ведь не скажешь. А там, что высочайшее мнение сочтет нужным, тo [государь] и прикажет». — «Ладно», — согласился эмир. Ходжа удалился и в тот день и в ту ночь отдал думы свои тому делу, и показалось оно ему очень темным, ибо был он не из тех видавших виды вельмож, сметливых и хитрых, для ясного ума /258/ коих суть подобных вещей могла бы остаться сокровенной.

Ha следующий день, когда эмир кончил прием и люди разошлись, он спросил ходжу, что тот надумал насчет вчерашнего разговора. «Я пойду в терем и [оттуда] дам знать», — ответил [ходжа]. «Хорошо»,— промолвил [эмир]. Ходжа пришел в терем, позвал ходжу Бу Насра, осталсяс ним с глазу на глаз и спросил: «Ведомо тебе, что натворили?»—«Нет»,—ответил [Бу Наср]. «В государе-султане пробудили жажду отобрать назад все, что его брат раздал в награду войскам, благородным людям и стихотворцам, даже трубачам, барабанщикам и скоморохам. Государь со мной беседовал на сей счет, и очень мне не понравился этот разговор. Я тогда много не говорил, ибо заметил, что эмир уж больно загорелся отобрать деньги ²²⁵ и сказал, что подумаю. Вчера днем и ночью я все размышлял об этом, но сколько ни раскидывал умом, [ничего] хорошего не вижу в этом случае, потому что выйдет [из нее] большое бесчестие и много ценностей пропадет ²²⁶, так что суметь их отобрать будет нельзя. Что ты скажешь на сей счет?» Бу Наср ответил: «Великий ходжа — начальник и наставник всех слуг, сверх того, что он признал за верное, другого быть не может. Скажу только то, что и он говорит: никто так не поступал [и никто] не читал и не слыхивал ни в какие времена, чтобы так поступали. О персидских царях, живших в далекое от нас [время], мы сведений не [249] имеем, но, по крайней мере, во времена ислама не было читано, чтобы халифы и правители Хорасана и Ирака требовали обратно награды и деньги за присягу. Но сейчас подобный разговор, конечно, бесполезен. Во всяком случае я, Бу Наср, все, что мне подарил эмир Мухаммед, золото и серебро, некроеные ткани, кафтаны и платки держу сложенными в порядке, ибо, по правде говоря, я предвидел такое время, Я сегодня же отошлю [все] в казнохранилище, раньше, чем дадут кому-нибудь письменный вид на получение с меня этого добра, и честь моя будет поругана. Вести переговоры на сей счет бесполезно. Что касается моего, то тут просто, поскольку у меня все налицо, но ежели бы [налицо] не оказалось, как бы я сумел возместить? Что же касается достояния какого-нибудь ексувара или небольшого человека, тут разговору будет много и [придется] им поломать голову. Не знаю, сколь далеко зайдет дело, потому что этого милосердного, доброго и совестливого государя не оставят в покое, как уже замечалось за ним. Все эти постановления войдут в силу, каков только будет конец?» Великий ходжа на это сказал: «Придется [тебе] пойти и передать от меня [эмиру] сообщение весьма решительное и без боязни огорчить, дабы к завтрашнему утру, когда это безобразие совершится, — может быть, /259/ что он и одумается, — я бы уже снял с себя ответственность за [него], и эмир не мог бы сказать, дескать, никого не оказалось, кто бы рассказал о мерзости этого дела». Бу Наср пошел и передал сообщение, очень твердое и решительное. Пользы [оно] не принесло, ибо горе-везиры уже успели дело закрепить. Ответ эмира был таков: «Дескать, ходжа говорит прекрасно, мы подумаем и то, что признаем за благо, прикажем». Бу Наср возвратился обратно в терем и рассказал обстоятельно о том, что говорил. «Пользы не будет», — заключил он.

Ходжа отправился в диван, а Бу Наср, вернувшись домой, послал скрытно верного человека к казначеям и попросил составить список тогo, что ему в пору царствования и правления эмира Мухаммеда дали: золота и серебра, кафтанов и разного добра. Они составили и прислали, он возвратил [ценности] и все тотчас же отослал в казнохранилище. В доказательство он взял от казначеев расписку на списке же. Известие об этом довели до эмира. Оно было [выслушано] с одобрением, поскольку Бу Сахль Завзани и другие заранее говорили, что так будет с имуществом всех [прочих]. На два-три дня засадили Бу Мансура Мустовфи, казначеев, мушрифов и дебиров казнохранилища составить список награждений и подарков, которые в свой черед царствования брат его, эмир Мухамед, раздал служилой знати, столпам государства, свите и разного рода людям. [Сумма] ценностей оказалась преогромной. Эмир просмотрел [список], передал Бу Сахлю Завзани и сказал: «Мы завтра уезжаем на охоту в Жех; это дело займет дней двадцать, тогда мы двинемся, скажи, чтобы написали [250] бераты для сих на тех, от того на этого, дабы ценности возместили в счет жалования ²²⁷ и представили в казну то, что надлежит представить». — «Сделаю так», — ответил тот.

В этот день, в пятницу, первого числа месяца раджаба ²²⁸ сего года, он направился в Жех на охоту со значительным припасом и снаряжением, а досточтимый ходжа, ариз и начальник посольского дивана остались в Газне. После отъезда эмира стали рассылать бераты. Поднялись невероятные разговоры, и совершился такой позор, что с трудом можно описать. Каждый, кто приходил к великому ходже и жаловался, слышал в ответ: «[Это] дело султана и ариза, а я тут ни при чем». Каждому из недимов, свиты или кому иному, /260/ кто разговаривал с эмиром, тот отвечал: «[Это] дело ходжи и ариза»,— и прикидывался, будто он сам не понимает, что делается. Применялись строгости и насилие и в конце концов много ценностей пропало. Сердца сразу охладели и все расположение и благожелательство [к эмиру], кои наблюдались раньше, исчезли. Бу Сахль не сходил с уст людей, все [зло] видели в нем, хотя у него были товарищи в этом деле. Их имена не упоминались, а о нем пошла дурная слава. Он раскаялся, но без пользы. Среди пословиц есть такая: *отмерь, потом отрежь*, он же сначала отрезал, не сняв мерки, потом сшил, и вышли сапоги и кафтан тесные и несуразные.

О СЕЙЛЕ ²²⁹

В субботу, девятого числа месяца раджаба ²³⁰, в промежуток между двумя молитвами ²³¹ шел мелкий-мелкий дождик, так что он слегка смачивал почву. В русле газнийской реки расположилась кучка пастухов и остановила там же скот. Сколько им ни говорили: «Вставайте, мол, и уходите, нелепо находиться на пути сейля», — они не слушались, покамест дождь не пошел сильней. [Тогда] они нехотя поднялись и подались к подножию стен, что примыкают к околотку Дихи Ахангеран, [там] укрылись и успокоились. Но и это было ошибкой. А по ту сторону реки, на стороне Афган-Шали, среди деревьев, привязали множество султанских мулов, до [самых] стен мельницы. Протянули коновязи, разбили шатры и спокойно сидели. И это тоже было ошибкой, ибо и они находились на пути сейля. Пророк наш Мухаммед, избранник божий, да благословит его Аллах и да приветствует, сказал: *Спаси нас боже от немых и глухих*, и этим двум немым и двум глухим пожелал и воды и огня ²³². Этот мост в то время был не таков. То был мост крепкий, возведенный на прочных опорах, настил был положен мощный, довольно низко, а на нем друг против друга в два ряда были лавки, как и сейчас. Когда его разрушил сейль, купец Абавейх ²³³, человек благочестивый и добрый, да смилуется над ним Аллах, построил вот этот [251] мост. Один свод, очень хороший и красивый, остался [как] прекрасный след [былого]. Подобные вещи остаются на память о людях!

/261/ В час предзакатной молитвы полил такой ливень ²³⁴, какого в памяти не имели, и продолжался он еще долго после часа молитвы на сон. А когда миновала одна стража ночи, приспел сейль, какого, признавались древние старики, на их памяти не бывало. Он нес с собой вырванные с корнем деревья и нахлынул внезапно. Пастухи сбежали и спасли себе жизнь, точно также и погонщики мулов, а коров и мулов увлек за собой сейль и достиг моста. Поскольку пролеты [моста] были узкие, то где было сразу пройти такой куче наносов, деревьев и животных. Своды моста закупорило, так что воде проходу не было и она повалила через настил. А сейлю все прибывала подмога, словно приспевало яростное войско. Вода в реке стала выходить из берегов, хлынула на базары, так что дошла почти да лавок менял и причинила много ущерба. Еще счастье большое, что [вода] сорвала мост вместе с лавками и проложила себе путь. Однако множество караван-сараев, бывших в рядах, она разрушила; все базары были уничтожены. Вода доходила до развалин крепости, как было в старину, еще до времени Якуба, сына Лейса, потому что сей шаристан и Газнийскую крепость привел в благоустроенный вид уже Амр, брат Якуба.

Эти события весьма прекрасно описал устад Махмуд Варрак в сочиненной им в четыреста пятидесятом году ²³⁵ истории, [обнимающей] несколько тысячелетий до лета четыреста девятого ²³⁶. /262/ Он остановил перо в силу того, что я начал [мою «Историю»] с этого девятого года. Сей Махмуд — человек достойный доверия, с мнением коего считаются. В похвалу ему у меня имелось пространное слово: я видел до десяти-пятнадцати его замечательных сочинений по разным вопросам. Когда весть дошла до его сыновей, они позвали меня и сказали: «Мы, его сыновья, не согласились бы, чтобы ты подхватывал или опускал слова; отца нашего до того, как он их сказал». Я, конечно, воздержался. Этот сильный сейль причинил людям столько убытков, что и сосчитать невозможно. На следующий день по обеим сторонам реки: стояли люди и глядели. Около часу пополуденной молитвы сейль стих. Несколько дней моста не было, и люди с трудом перебирались с одной стороны на другую и обратно, покуда снова не навели мосты. Я слышал от нескольких достойных доверия завульцев ²³⁷, что после того, как сейль прекратился, жители находили золото, серебро и испорченную одежду, которые сейль занес туда. Один только господь бог, велик он и всемогущ, может знать, что от богатства досталось голодающим!

С охоты в Жехе эмир переехал в Баги Седхёзар в субботу, шестнадцатого числа месяца раджаба и провел там семь дней в развлечениях и питье вина, покуда не прибыли добытые животные, и охота [252] кончилась. Затем он оттуда прибыл в Баг-и Махмуди.

За несколько дней до этого из Рея привезли письма, что дела идут хорошо, что Сын Каку и окрестные господа успокоились, твердо придерживаются договора, ибо они испытали на себе не такого рода победу, которая понуждала бы их предаваться сновидениям [о восстании]. Однако нужен туда салар властный и знающий дело, ибо Рейская область весьма велика, как государь видел сам, и хотя сейчас никакого беспорядка нет, но случится может. Эмир, да будет им доволен Аллах, заперся с досточтимым ходжой Ахмедом, сыном Хасана, вельможами и столпами государства, с господами пера и меча и [с ними] на сей счет совещался.

«С этой большой и обширной области доход велик, — сказал эмир, — ни в коем случае нельзя ее бросить после того, как мы завоевали ее мечом. Враги там не такие, чтобы их страшиться. Останься я в том краю еще немного, все было бы захвачено до самого Багдада, потому что во всем Ираке, можно сказать, нет ни одного воина, который бы годился, /263/ есть только толпа мужиков-широкоштанников. В Рей нам надобен салар очень благоразумный и бдительный и кедхудай, — кто достоин этих должностей?» Все молчали, что-то скажет ходжа Ахмед. Ходжа обратился к собравшимся и промолвил: «Отвечайте же государю». —«Лучше бы начать досточтимому ходже, — ответили они,— а потом и мы, каждый в меру своего разумения, что-нибудь скажем».

Да будет долгой жизнь государя, — начал ходжа, — Рей и Джибаль — область большая, с громадным доходом. В пору [правления] дона Буйе были там могущественные щаханшахи и кедхудаи, вроде Сахиб Исмаила Аббада, да и помимо него. Как читается в книгах, рейское дело целиком поглотило казну дома Самани, ибо Бу Али Чагани с сыном долгое время ходили туда, занимали Рей и Джибаль, но приходили, снарядившись, государи дома Буйе и снова их изгоняли. Али Чагани со своим сыном до тех пор занимались этим делом, покуда не пали, и саларство в Хорасане не перешло к Бу-л-Хасану Симджуру. Это был человек хитрого склада ума и плут, но не храбрец и не человек сердца. Он встрял [в это дело] и заключил соглашение между государями домов Самани, Буйе и Фенна Хусровом, чтобы ежегодно из Рея в Нишабур доставляли четырежды тысячу тысяч диремов для раздачи воинству. Установился мир, и мечи были вложены в ножны. Тридцать лет это соглашение оставалось [в силе], покуда Бу-л-Хасан не помер, дело дома Самани, как равно и дома Буйе, не погибло, и эмир Махмуд не захватил Хорасан. После этого покойный эмир на тайных совещаниях много раз говорил со мной о Рее, надо, дескать, попытаться захватить те места, а я отвечал: «Как будет угодно государю, ради той области не приходится бояться, правит им женщина» ²³⁸. Он смеялся и [253] говорил: «Будь эта женщина мужчиной, нам бы пришлось держать в Нишабуре много войска». И покуда эта женщина не пала, он на Рей не посягал, а когда покусился, и Рей достался [ему], он посадил там государя ²³⁹. Эта область от нас весьма далеко. [Тогда] сень государя была иной, и ныне будто иная. Слуге [твоему] было бы милей отдать эту область Сыну Каку — он хотя и враг наполовину, но от него можно ожидать соблюдения справедливости, и [тогда] не было бы нужды держать там большое войско и салара. С Сыном Каку заключили бы условие о харадже, который он ежегодно платил бы, а казии и начальники почт от высочайшего двора /264/ состояли бы при нем и были его заместителями в той области».

«Я об [этом] думал, и оно прекрасно, — ответил эмир, — но имеется большой недостаток и сей недостаток заключается в том, что покуда Сын Каку был только в Исфагане, то и тогда Маджд-ад-довле и рейцы постоянно терпели от него обиду и беспокойство, а теперь, когда в его руки попали Рей, Кум, Кашан и все те области, он еще год-два останется спокойным, а потом зазнается, станет мечтать, как бы сделаться шаханшахом, и поведет вперед народ. Нет, обязательно нужно послать властного салара со значительным войском, чтобы его свалить. Хватит ему одного Исфагана, как нашему наместнику там. Салар и кедхудаи, которых мы сегодня пошлем, пусть стоят у него над головой и душой, а Рей и Джибаль пусть достанутся нам. От этих зубов Сын Каку будет держать голову опущенной долу».

«Тут государю надлежит поступить по своему усмотрению, — промолвил ходжа, — но что государь скажет о гурганцах и Бакалиджаре, что думает [о них]?» — «Бакалиджар неплох, — ответил эмир, — да только дело Гургана и Табаристана пошло вкривь, поскольку мальчик, сын Минучихра, не вышел такой, как нужно, и в голове у него нет высоких помыслов о царстве. Ежели он будет отстраняться от управления, то Джибаль и область пойдут прахом. Значит, обязательно туда нужно послать салара». — «Итак, наша обязанность — назначить внушающего уважение салара, — сказал ходжа, — все [слуги] пред лицом и сердцем государя, как те, кто при деле и на службе, так и те, кто в заключении не восстановит ли их милосердие и благосклонность государя?» — «Ни в коем случае нельзя возлагать доверие на заключенных, — возразил эмир, — потому что каждый из них задержан за большое преступление, они не достойны нового доверия. А вельможи, что состоят при дворе, все исправляют какую-нибудь должность, вроде старшего хаджиба, начальника дворцовых гулямов и тому подобного. Они не могут отлучаться от своего места, чтобы не произошло беспорядка. Надобно [назначить] из других».

«Что скажет государь насчет Али Дая? — спросил [ходжа], — он Человек знатный и деловой. В отсутствие государя он сослужил такую [254] службу, что никому не тайна. Или [насчет] Аяза, прекрасного салара, который с покойным эмиром был во всех делах?» — Эмир ответил: «Али весьма достойный [вельможа] и к делу пригодный, мы пожалуем ему высокую должность, как [после] будет сказано ходже. Аязу оказано много ласки и любви, и хотя он вылитый отец наш, но из дворца он далеко не отлучался, горячего и холодного не отведывал, и никакого опыта у него не накопилось. /265/ Некоторое время ему надобно будет состоять при нас вне дворца, пошагать на любой службе, чтобы пройти испытание, а там посмотрим — то, что понадобиться приказать, прикажем».

«Слуга [твой] высказал, что знал, — промолвил ходжа, — нет сомнения, что государь [все] обдумал и решил; высочайшее мнение превыше всего». — «Сердце мое остановилось на Ташферраше, ибо он отцовский [питомец], был с нами в Рее, там мы его вывели в знать и таким он остался. А теперь пускай он спешно отправится в Нишабур, останется там месяца на два на три, потому что есть важное дело — ходже о нем будет сказано, — пускай покончит с этим делом и затем двинется в Рей. Когда же мы зимой направимся в Балх, то назначим кедхудая, начальника почты и других лиц, коих надлежит назначить, дабы и они туда поехали». — «Государь весьма прекрасно надумал и изволил выбрать, — заметил ходжа, — только нужно, чтобы люди отправились [туда], подкрепленные воинами, оружием и снаряжением». — «Именно так, — ответил эмир, — что следует приказать, будет приказано».

Приближенные разошлись. Эмир велел приготовить весьма красивый почетный халат для Таша, золотой пояс, двурогую шапку, золотое узорочье на седло, весом в тысячу мискалов, двадцать гулямов, сто тысяч диремов, шесть слонов с тремя слонихами, десять штук одежды cо своего плеча, литавру и знамя. Приготовили как можно лучше и все [прочее], что к тому полагается ²⁴⁰осталось от сего месяца, эмир открыл прием, а когда он с приемом покончил, то приказал Ташферраша отвести в вещевую палату, надеть на него халат и представить [ему]. Эмир сказал: «Да будет благословен сей халат иракского салара для нас и для тебя! Знай, у нас есть множество слуг, но мы облекли тебя этим саном и удостоили этой честью потому, что ты послужил нам в Рее и был нашим саларом. Сколь много ты будешь усерден в cлужбе, столь много же мы повысим [нашу] милость [к тебе], твое достоинство и сан». Таш облобызал землю и ответил: «Раб [твой] сам не обладал достоинством и саном и был из самых малых слуг государевых, государь же повелел то, что достойно его величия. Слуга [твой] приложит старание и молит господа, велик он и всемогущ, о помощи, дабы сослужить [государю] такую службу, которая отвечала бы [его величию]». Он [еще раз] облобызал землю и удалился домой. [255] Придворная знать направилась к нему и поздравила его по чести.

/266/ Через неделю эмир с Ташем уединились. Великий ходжа Ахмед, сын Хасана, ходжа Бу Наср Мишкан и Бу Сахль Завзани, все они, [тоже] были на том тайном совещании. Эмир дал Ташу повеления касательно Рея и Джибаля и сказал: «В Нишабуре [тебе] придется пробыть три месяца, покуда назначенные войска не подойдут туда и сахиб-диван Сури не выдаст жалованье; затем, приготовившись, надо выступить. Ягмару, Буке, Кокташу и Кзылу мы приказали явиться к тебе в Нишабуре со всеми туркменами. Саларом у них пусть будет хаджиб Хумарташ. Надобно постараться этих предводителей устранить — в голове у них крамола, это нам твердо известно — а туркмен задобрить и препоручить [Хумар]ташу; и тогда отправиться в Рей». — «Слушаюсь и повинуюсь», — ответил [Ташферраш] и удалился.

«Да будет долгой жизнь государя, — сказал ходжа, — с самого начала было ошибкой призвать этих туркмен и посадить внутри своего дома. Много я говорил тогда Алтунташу, Арслан Джазибу и прочим, но без пользы, ибо покойный эмир был человек в решении самовластный, и сию ошибку совершил он. Сколь много объявлялось последствий, чтобы разодрать им загривок и выставить из Хорасана, а государь их снова привел. Теперь, когда они успокоились, и народ сей приступил к службе, их нужно препоручить какому-нибудь салару, но устранить их предводителей — нехорошо; они почуят неладное и прямодушны не будут». —«Да ведь это просили [сделать] некоторые из их же предводителей, — ответил эмир, — сделать это нужно, они успокоятся». —«Я уже несколько лет в эти дела не вникал, — заметил ходжа, — государю, конечно, лучше известно. То, что усматривает его величество, слуги видеть не могут. [Решение государя] — правильно», — и он поднялся. Идучи по дороге в диван, он сказал Бу Насру Мишкану и Бу Сахлю Завзани: «Весьма странное решение! Снимаю с себя ответственность, а вы оба будьте мои свидетели», — и ушел.

Через несколько дней после этого эмир сказал ходже: «Хиндустан без салара не обойдется, кого бы назначить?» — «Государь слуг своих знает,— ответил [ходжа],—и, верно, наметил слугу достойного этой должности, а должность весьма важная и знаменитая. Поскольку там был такой, как Арьярук, и было проявлено большое могущество, /267/ нужен кто-нибудь подстать ему, хотя дела и вершатся величием государя. Требуется, наконец салар сведущий, поучившийся». — «Сердце мое остановилось на Ахмеде Йинал-тегине, — сказал эмир, — хотя он и не бывал помощником салара. Был он казначеем нашего отца, служил во всех походах, видел и знаком с обстоятельствами жизни и обычаями покойного эмира».

Ходжа призадумался. Плох он был с Ахмедом по той причине, что от того исходили нападки в то время, когда разбиралось дело ходжи. [256]

Он же скупил за беcценок домашний скарб ходжи, когда его заключили. Отплатить [ему ходжа] еще не успел и только теперь велел произвести перепись имущества Ахмеда Йинал-тегина ²⁴¹, несправедливо придирался и вел с ним споры, чтобы оттягать у него кое-какое добро,— таким способом он хотел наложить целебный пластырь на сердечную рану, поскольку эмир ему, благоволил. К тому же ходжа был весьма плох с Казием Ширазским, Бу-л-Хасаном Али, вследствие того, что эмир Махмуд несколько раз говорил, как бывало у него в обычае: доколе, дескать, будет такое прославление Ахмеда? Уж не потому ли, что у нас нет других людей, чтобы быть нашим везиром? Вон один — Казий Ширазский! А Казий не стоил и десятой доли сего могущественного вельможи, но цари, что хотят, то и говорят; приводить для них доказательства не приходится никогда. [Вот] ходжа и надумал на том совещании натравить на Казия Ширазского такого могучего вельможу, как Ахмед Йинал-тегин, чтобы этот его обесславил. «Да будет долгой жизнь государя, — сказал он, — [государь] очень хорошо придумал, нет достойней Ахмеда, только надо, чтобы Ахмед все скрепил присягой и оставил здесь заложником своего сына». —«Именно так, — ответил эмир, — пускай ходжа его позовет и то, что необходимо на этот счет, ему скажет и сделает».

Ходжа явился в везирский диван, вызвали Ахмеда Йинал-тегина. Он очень испугался новой неприятности, с которой может столкнуться, но пришел. Ходжа его усадил и сказал: «Ты знаешь, были с тобой счеты за несколько лет, потому что я дал торжественную клятву, что буду изо всех сил стараться в государевых делах. /268/ Тебе не должно представляться, что я на тебя в обиде или у меня какое-нибудь намерение [на тебя]. Ты на меня не сердись, — там, где дело идет о выгоде государя-султана, у слуг [его] державы [дружеского] совета и снисхождения совсем не остается». Ахмед облобызал землю и ответил: «У слуги [твоего] таких нелепых мыслей совсем нет, ибо он не первый день видится с господином, а встречался с ним многие годы. Благополучие слуг заключается в том, что повелит султан-государь и признает за верное великий ходжа».—«Султан сегодня беседовал [со мной] тайно,— сказал везир, — и речь шла о разных делах, но главным образом о положении в Хиндустане. Там, сказал он, есть один носитель дурра'ы вроде Казия Ширазского, да из него салара не выйдет. Туда надобно отправить именитого салара, властного, который бы совершал походы и собирал харадж. Казий пускай несет заботу о податях и налогах, а салар в подходящее время пускай ходит воевать, взимать харадж и [забирать] слонов, да бил бы мятежных индийцев по макушке. Когда же я спросил, дескать, государь всех слуг [своих] знает, кого, мол, он соизволит назначить, то он ответил, что сердце-де мое останавливается на Ахмеде Йинал-тегине. О тебе у государя мнение весьма доброе, да [257] и я тоже рассказал, что знал о твоей доблести и деловитости. Повелел он мне тебя позвать, от лица Высокого собрания по-дружески с тобой поговорить и уладить твое дело, чтобы ты мог отправиться. Чтo скажешь?».

Ахмед облобызал землю, встал и промолвил: «У меня, слуги, нет слов для благодарности за это благодеяние, я не считаю, что заслуживаю сей [высокий] чин. Слушаюсь и повинуюсь. Всякую службу, кою мне прикажут, я исполню со всем усердием, так чтобы было ясно, что никакого снисхождения и наставления не требуется». Ходжа тепло с ним побеседовал, наговорил добрых слов и отпустил. [Затем] он позвал Музаффара Хакима, недима, рассказал ему, что происходило и добавил: «Скажи эмиру, что надобно приказать приготовить Для Ахмеда Йинал-тегина халат лучше, чем смастерили для Арьярука, когда тот [поехал] саларом в Хиндустан. А Бу Наср Мишкан пусть напишет eму жалованную грамоту, дабы ее украсить царской печатью. По облачении необходимо совершить все положенное для торжественного скрепления этого дела, дабы он в скорости же мог уехать, вступить в должность и поспешить отправиться в поход».

Музаффар пошел и словесное сообщение передал. Эмир велел приготовить Ахмеду халат, барабан, знамя, литавру и все, что полагается к тому, что дают саларам. В воскресенье второго числа месяца ша'бана сего /269/ года ²⁴² эмир повелел отвести Ахмеда Йинал-тегина в вeщевую палату и надеть [на него] халат, халат весьма драгоценный. Он предстал [перед султаном], опоясанный золотым тысячным ²⁴³ поясом, в двурогой шапке — конский убор его тоже был тысячный — и исполнил обряд преклонения [перед государем]. Эмир с ним милостиво поговорил, и Ахмед Йинал-тегин удалился. С большими почестями он отправился домой, и его поздравили весьма достойно.

На другой день он явился во дворец. У эмира было тайное собеседование с великим ходжой и ходжой Бу Насром, начальником посольского дивана. Позвали Ахмеда и он выслушал повеления из высочайших уст. Оттуда перешли в терем и все трое остались одни. Написали жалованную грамоту и соглашение с ответами, скрепив оба царской печатью; их отнесли к Ахмеду. Принесли присяжную грамоту, он присягнул, как положено, и подписался под ней. [Ее] представили эмиру и отдали на хранение даватдару.

«Этот человечишка ширазский, — говорил ходжа Ахмеду Йинал-тегину, — [этот] закоренелый пакостник хочет, чтобы салары были под его началом. Имел он дело со слабушей вроде Абдаллаха Кара-Тегина, а когда услышал имя Арьярука, то понял, что появился зубастый человек, стал искать послать туда амиля и мушрифа и послал Бу-л-Фатха Дамгани и Бу-л-Фереджа Кермани. Они тоже не справились с Арьяруком. То, что приключилось с Арьяруком, случилось оттого, что он [258] вершил дела по своему усмотрению. Тебе же, как салару, надлежит поступать согласно соглашению и ответам [султана]. Во взимание податей и налогов ты, разумеется, не вмешивайся, потому что слов твоих никто слушать не станет, что же касается правил саларства, то ты их исполняй полностью, так чтобы тот человечишка тебя не опутал и не посчитал бы бессильным. Бу-л-Касим, сын Бу-л-Хакама, начальник почты, человек надежный, он сам в свое время сообщает о том, что происходит, султанские и диванские постановления [туда] поступают, так что Высочайшего собрания ради вам обоим беспокоиться нечего. То, что надлежит писать ко мне, нужно писать совсем откровенно, чтобы [на это] приходили решительные ответы. Высочайшее мнение рассудило так, чтобы с тобой было отправлено несколько человек дейлемских вельмож, как-то: Бу Наср Тейфур и другие, дабы они находились подальше от [государева] двора, ибо люди они чужие, а также несколько человек, из-за которых в их областях поднимается желание отколоться, вроде бамианского Бу Насра, брата балхского за'има, сына дяди рейса, и еще несколько человек строптивых дворцовых гулямов, совершавших обманы. Им нужно объяснить, что их хотят отпустить [на волю] и дать вознаграждение, и [нужно] показать им, что они состоят в твоем хейле.

Их придется взять с собой /270/ и обращаться с ними очень приветливо и ласково, но, конечно нельзя, чтобы хоть один из них переправился через реку Чандраха ²⁴⁴ без повеления султана и без твоего ведома и пропуска. Когда пойдете в поход, этих людей нужно брать с собой и присматривать за ними хорошенько, чтобы они не якшались с лахорским войском, [вместе] не распивали вино и в човган не играли. Держи среди них лазутчиков и соглядатаев, это относится к делам важным, коих откладывать нельзя. Бу-л-Касим, сын Бу-л-Хакама, на сей счет мастак, ему будет написано, чтобы он с тобой сговорился и исполнил бы все, что для этого необходимо. А что до прочего, на что была высочайшая воля, жалованная грамота и ответы соглашения, то [все] готово. О том, что ты слышал тайного, тебе дан приказ государя, и [это] должно держать в тайне. Когда приступишь к делу, о прочих обстоятельствах, кои вновь возникнут, докладывайте каждый, что его касается, дабы как только придут повеления, поступать согласно им».

«Слуге [твоему] все ясно, — ответил Ахмед Йинал-тегин, — будет приложено старание, чтобы не случилось непорядка». И он удалился. Ходжа вслед за ним послал словесное сообщение через своего хаджиба Хасана, что, дескать, высочайше повелено тебе оставить здесь твоего сына, а жену и детей скрытоликих ²⁴⁵ ты безусловно возьмешь с собой. Устрой дело этого сына, чтобы он мог оставаться в твоем серае с воспитателем и управляющим, потому что там он сможет держать себя свободней. Государь, щадя твое сердце, не захотел, чтобы этот сын жил в серае дворцовых гулямов. Мне было совестно тебе об этом говорить [259] не от тебя бы требовать заложника. Хотя султан на сей счет никакого приказания не давал, все же отступать от условий и правил нельзя. У меня нет иного выхода, как блюсти выгоды государства, малые или большие, даже за счет твоих выгод и тебе подобных». Ахмед ответил: «Слушаюсь. Благо мое и сегодня и завтра будет заключаться в том, что усматривает и приказывает великий ходжа». Он вежливо обошелся с хаджибом и отослал его обратно. Дело сына он с готовностью уладил, справили и все другие саларские дела [согласно тому], как он это видел [раньше] и перенял; на сей счет он был дока.

Когда все было приготовлено, он попросил разрешения отбыть и получил [его]. В субботу, за пять дней до конца месяца шабана ²⁴⁶ эмир выехал [из дворца] и прибыл на поле Шабехар со множеством народу. Он сидел на слоне в балдахине и остановился напротив дуккана. Появился Ахмед Йинал-тегин, одетый /271/ в кафтан яхонтового цвета, и поклонился. Мимо проследовал великолепный поезд, [состоявший] из множества воинов в полном вооружении: серхенги, дейлемцы и прочих разрядов люди, кои были назначены с ним. Вслед за ними прошли сто тридцать султанских гулямов, большей частью с пробивающейся бородой ²⁴⁷, которых эмир освободил и препоручил ему, с тремя дворцовыми серхенгами и тремя значками со львом и дротиками, по обычаю дворцовых гулямов, а за ними литавра и знамя Ахмеда из алого шелка, манджук, семьдесят пять гулямов и много заводных лошадей и быстроходных верблюдов. Эмир сказал Ахмеду: «Ступай счастливо, будь благоразумен и сознавай цену сего благодеяния. Имей перед глазами нашу особу, служи похвально, дабы заслужить много милости». Тот ответил, что исполнит все необходимое по службе и поклонился. Выкликнули коня салара Хиндустана, он сел и поехал. *И на сем кончились встречи с ним*, потому что совратили человека с прямого пути и пошел он путем кривым, как потом, в своем месте, будет поведано. Змир возвратился обратно в Кушки Махмуди в Афган-Шали, поскольку он уже [осуществил все] мероприятия, [кои надлежало сделать] в ша'бане, согласно сему двустишию, сочиненному стихотворцем Бухтури ²⁴⁸, стихи:

*Оба кравчих моих, разрешая ша'бан,
Сладчайшей амброзии райской налили*.

Вернули обратно в кушк и обозы. Приготовились к благоговейному времени месяца рамазана.

В понедельник, в первый день месяца ²⁴⁹, запостились. Во вторник эмир сел в большой суффе поесть хлеба ²⁵⁰ вместе с вельможами. Все было обставлено с большим благолепием. Затем в дежурном покое хаджибов и недимов сели за стол вместе с ними эмиры Са'ид и Мавдуд, а хейльташи и накибы в других покоях; но обычно султан разговлялся в серае один. Эмир повелел обследовать тюрьмы [города] Газны [260] и его области и [также] крепости, проверить списки заключенных и просмотреть их имена, дабы насчет каждого он приказал то, что приказать надлежит. Он же распорядился выдать из казны тысячу тысяч диремов бедным и нуждающимся города Газны и его области. По всей стране разослали письма, чтобы надушили мечети благовонием и устраивали собрания ²⁵¹. Однако о деньгах зеката ²⁵², которые отец его, да будет им доволен Аллах, ежегодно давал, он ничего не приказал. Но никому не пристало на сей счет что-либо говорить, /272/ ибо великие государи повелевают то, что им больше по нраву, и их слугам не подобает их осуждать. С ними лучше молчать всякому человеку, ибо [тут] действует судьба.

Этим летом Бу-л-Касим Али Новки, начальник почты Газны, просил Бу Насра Мишкана, чтобы он ввел его сыновей в посольский диван — а между ними я наблюдал дружбу, превосходившую братство — и Бу Наср дал согласие. Старший его сын Музаффар, умница, уже стоял на ногах как в пору эмира Махмуда, так и ныне. В ту пору, помимо дебирства и месячного жалования ²⁵³, кое он имел, на нем лежала еще весьма секретно обязанность мушрифа над дворцовыми гулямами, так что поставщики продовольственных припасов в висаки приходили к нему и все тайны гулямов, которые они узнавали, передавали ему, чтобы он письменно изъяснял их смысл и из своих рук, без посредника, представлял [султану]. У эмира Махмуда в этой тайне было полное доверие к Бу-л-Касиму, и я видел, как Музаффар несколько раз получал значительное вознаграждение. Он был мой большущий приятель, очень дельный молодой человек, с красивым почерком, но в искусстве дебира он хромал. Помер он в молодые годы, да смилуется Аллах над сыном и над родителем.

Наставник мой о сыновьях Бу-л-Касима переговорил с эмиром и получил позволение: Бу Мансур и Бу Бекр были приняты в посольский диван. [Бу Наср] послал их к эмиру, чтобы они поклонились ему и принесли подарок. Бу Мансур был образован, воспитан и обладал хорошим почерком. По повелению эмира, его вместе с эмиром Мавдудом отправили в Лахор, как я расскажу, но было в этом Бу Мансуре какое-то злоязычие и злодушие. Умер он в молодости, да смилуется над ним Аллах. Бу Бекр тоже был образован, воспитан и с хорошим почерком. Несколько времени он оставался в диване, но нрав его склонялся к коварству, покуда его не постигла беда, как я расскажу в своем месте. *Не восставай против приговора Аллаха, да славится поминание его!* Из посольского дивана он выпал, но, приняв во внимание старые заслуги отца, государи над ним сжалились и дали ему должность мушрифа в области Гири ²⁵⁴. Он уже долгое время, как находится там, и ныне в лето четыреста пятьдесят первое ²⁵⁵ пребывает там же. [261]

Самым младшим братом был Бу Наср, но благородным с обеих сторон, как по отцу, так и по родительнице, происходившей от хаджиба Махмуда, главы /273/ хаджибов Бу-л-Хасана Симджура. Само собой, произошло так, как должно было [произойти] — он остался в посольском диване, благодаря своему уму и скромности, сделался дебиром с прекрасным почерком и получил должность начальника почты Газны. За это время ему поручали еще несколько должностей, как-то: начальника войсковой почты и другие, все значительные, перечисление коих растянулось бы. В конце концов вышло так, что в счастливую пору справедливого султана Абу Шуджа Фаррухзада, сына Поборника веры в Аллаха, он сел в посольском диване, а когда пришла надобность, чтобы в сем большом, столичном городе был дельный рейс из старинного дома, то избрали его и он получил достойный халат. Ныне, когда я пишу это сочинение, он исправляет эту должность и сверх того должность начальника почты. Он мой старинный друг, и читателям моей «Истории» надобно милостиво и великодушно простить [мне] докучливость и надоедливость, ежели я слишком растягиваю речь; но обязательно приходится отдать должное дружбе, особливо, когда она очень старинная. *Да поможет Аллах завершить то, что задумано мной по милости его!*

Третьего числа месяца рамазана ²⁵⁶ эмир сказал старшему хаджибу Бильга-тегину, что, дескать, надобно согнать в стороне Хармарга хашар ²⁵⁷, потому что мы хотим там устроить охоту. Хаджиб пришел в наш диван и вызвал сыновей Ниязи Кавдкеша ²⁵⁸, коим было поручено это дело. Они потребовали роспись, находившуюся у нас в диване для подобных вещей. Написали распоряжения, хейльташи отправились и собрали пеший хашар. В субботу тринадцатого числа сего месяца эмир поехал в Хервар и Хармарг ²⁵⁹, и там состоялась великолепная охота. В Газну эмир возвратился в воскресенье, за семь дней до конца этого месяца ²⁶⁰.

В понедельник, за два дня до конца месяца рамазана ²⁶¹, [эмир] сел отпраздновать михреган. Ему поднесли столько пожертвований ²⁶², даров, редкостных вещей и верховых животных, что не было им ни краю, ни меры. Сахиб-диван Сури переслал [своему] представителю ²⁶³ несметное множество [добра], чтобы тот поднес его [эмиру]; точно также и представители соседних высоких особ, как-то: хорезмшаха Алтунташа, чаганьянского эмира, гурганского эмира, правителей Кусдара и Мекрана и другие много чего привезли. День прошел славно.

В среду устроили празднество. Эмир, да будет им доволен Аллах, Приказал сделать [все] так, /274/ как я видел в пору покойного султана отца его, да смилуется над ним Аллах, когда случалось, в столицу приезжали послы от знатных особ и государей Ирака и Туркестана. Окончив торжество, эмир с площади перешел в большую суффу. Там [262] с большой пышностью было подано угощение. Эмир сел, усадили родичей; свиту и вельмож. Явились стихотворцы и [начали] читать стихи; вслед за ними заиграли и запели мутрибы, и в круговую пошло вино как за этим столом, так и за столом, где были серхенги, хейльташи и разных разрядов военные. Пили много, так что из-за стола разошлись пьяные. Эмир за столом выпил несколько чаш. На большом, главном престоле ²⁶⁴ в суффе был открыт прием. Созвали такое собрание, что подобного ему никто не помнил. Явились везир, ариз, начальник посольского дивана и недимы. Дворцовые и позванные со стороны мутрибы принялись за дело, и поднялось веселье, как будто в сей обители не остались горести и вся она бежала.

Стихотворцам менее известным эмир пожаловал по двадцать тысяч диремов, к Аляви Зинати ²⁶⁵ свезли домой пятьдесят тысяч диремов на слоне, Унсури ²⁶⁶ дали тысячу динаров, а мутрибам и скоморохам — тридцать тысяч диремов. Стихи, которые читали, все помещены в диванах. Ежели бы я написал их здесь, то вышло бы очень длинно, потому что мастера читали много [стихов], описывая собрание и вино, прославляя праздник и восхваляя царей. Здесь я записал [только] одну касыду, которая оказалась у меня, весьма прекрасную. В ней описываются кончина султана Махмуда, восшествие [на престол] Мухаммеда, прибытие из Исфагана эмира Мас'уда, да будет им доволен Аллах, и все события. Причина тому была такова: в то время, когда я довел свою «Историю» до этого места, мне случилось беседовать с устадом Бу Ханифой Искафи, а я уже очень много слышал о его образованности, воспитанности и знаниях. Однако, когда я его повидал, то гораздо лучше понял это двустишие, [сочиненное] Мутанабби:

Я слухам придал большое значение до встречи с ним,
И вера наша не умалила достоверность вестей*.

В разговоре я сказал, что хотя тебя, мол, в пору покойных султанов не было, дабы они [могли] услышать твои стихи, но [несомненно], награда и милость для тебя были бы не меньше, чем для других. Следовало бы сейчас сочинить касыду, в стихах оживить минувшее, дабы стихами украсить «Историю». Он сочинил /275/ сию касыду и прислал ее мне. Ежели кто-нибудь в силах сочинить такие стихи о государе, ушедшем [в иной мир], то до какой же высоты мастерства он довел бы свое слово; коль скоро сам государь подвигнул бы его, попросив стихов! Ныне, хвала Аллаху и по милости его, подобного города ²⁶⁷ не кажут нигде, цветущего, многолюдного, безопасного и спокойного, с любезным, справедливым султаном, да здравствует навеки сей государь и жители города! Однако, что касается базара учености и поэзии, то на нем как бы застой, и владеющие этим мастерством [как бы] под запретом. Поскольку в начале сей «Истории» я сказал пространное слово в похвалу Газны ²⁶⁸ — [263] да здравствует великая столица! – я считаю необходимым и своей святой обязанностью поминать тех людей, кои происходят из этого города и имеют какие-либо заслуги, особливо, такого человека, как Бу Ханифа, наименьшее достоинство коего - стихи, кто, не получая жалования и содержания, учит людей словесности и науке бесплатно. Посему я, положившись на его превосходство, попросил подходящих для «Истории» стихов, какие мне были нужны ²⁶⁹. И вот следует испрошенная мной касыда, дабы стала она известна:

КАСЫДА

*** [267]

Кончилась касыда, блестящая словно шелк, [в которой] приятное слово переплетается с [захватывающим] содержанием. Ежели бы сего ученого избавили от прижимок судьбы и какой-нибудь падишах оказал помощь его таланту благодеянием, как оказывали мастерам слова в прежние времена, например, Унсури, Асджади ²⁷⁰, Зинати ²⁷¹ и Фаррухи, ²⁷² да смилуется Аллах над всеми ними, то [в своем мастерстве] слова он [сумел бы] расщепить надвое волосок и многим утер бы нос ²⁷³.

Но, быть может, он и получит [такую помощь], ибо еще молод и *вот кто угоден Аллаху!* Кончился сей рассказ.*

В воскресенье, в пятый день месяца шавваля ²⁷⁴, эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, сделал выезд. Сидя в балдахине на слоне, /281/ он явился на поле Шабехар. Его сопровождали весьма пышно убранные слоны и заводные кони: тридцать коней в сбруе, осыпанной жемчугом, бирюзой, яшмой ²⁷⁵ и другими драгоценностями; человек триста гулямов, утопающих в золоте и серебре, все в кафтанах из скарлатного сукна ²⁷⁶ и румского шелка; еще пятьдесят заводных коней в золотой сбруе; все гулямы дворцовые шествовали впереди со стрелами, луками и золотыми и серебряными булавами, [а также] мервские щитоносцы и три тысячи человек пехоты из Систана, Газны, Герата, Балха и Серахса, множество военных, вельможи, родичи и столпы царства, а я, Бу-л-Фазл, отправился полюбоваться и остановился, сидя на коне. Эмир велел придержать слона с балдахином у дуккана. Ходжа Ахмед, сын Хасана, ариз и ходжа Бу Наср Мишкан находились около слона. [Эмир] начал разбирать жалобы, затребовали тяжебные сказки ²⁷⁷; жалобы челобитчиков выслушали и их отпустили. [Государь] позвал недимов, потребовал вина и мутрибов. Он задержал знатных особ выпить вина; стали обносить блюдами с невалой и самбусой, дабы желающие могли закусить, начали подавать вино, а мутрибы играли и пели. День выдался неповторимый, радость и веселье охватили [всех]. Поздним, утром раздался бой литавр и барабанов и звук рогов: то сегодня Tашферраш уходил в Хорасан и Ирак дорогой через Буст. Сначала появился джамедар Ярук-Тугмиш, снаряженный, с изрядной толпой сопровождающих. Люди его прошли мимо, а он отвесил [268] [султану] поклон и остановился, вслед за ним серхенг-махмудовец, [награжденный] тремя золотыми поясами и семью серебряными, в полном вооружении. За ними следовали Говхара'ин, казначей сего государя, который возвысил мервца и поставил высоко, и несколько хаджибов и серхенгов нашего государя с хейлями. Хейли следовали мимо, а начальники останавливались. Затем прибыл сипахсалар Таш с литаврой и знаменем, хорошо вооруженный и снаряженный, с полутора сотнями гулямов и сотней султанских гулямов, /282/ коих отпустили на волю и препоручили ему. Таш сошел наземь и совершил обряд поклонения. Эмир приказал посадить его [снова] верхом; выкликнули коня сипахсалара Ирака. Ему поднесли вина, а также предводителям, коих назначили с ним. Эмир обратился к Ташу: «Будь благоразумен. Должность, тебе пожалованная, очень важна. Прислушивайся к распоряжениям кедхудая, который приедет вслед за тобой, во всем, что касается выгод [государства]. Пиши письма, дабы получать [наши] ответы и поступать согласно им. Из числа надежных людей будет назначен начальник почты, так надобно его поддержать как следует, чтобы он описывал события как можно обстоятельней, А сию служилую знать и начальников нужно содержать сообразно их месту и чинам, потому что они отцовские [слуги], принадлежащие [теперь] нам, дабы они, как мы приказали, тебе повиновались и слушались, и дела шли в порядке. Надеюсь, что господь бог, да славится поминание его, отдаст в твои руки весь Ирак». — «Слуги твои покорны и повинуются», — ответил Таш и прочие. Они спешились и облобызали землю. «С богом, — промолвил эмир, — шествуйте радостно и счастливо!» Они сели верхом и потянулись в сторону Буста. Потом в «Истории» пойдет очень подробная глава о саларстве Таша и кедхудайстве двух амидов — Бу Сахля Хамдеви и Тахира Кархи, дабы то стало известно.

Эмир удалился и приехал в Кушки Довлет. [Там] он сел за вино и пил два дня. На третий день он открыл прием и сказал: «Надобно уладить дела, кои еще остаются, ибо мы хотим отправиться в Кабул, оттуда дальше, куда рассудим за благо». Старшему хаджибу Бильга-тегину он сказал: «Я велел согнать слонов в Кабул, дабы сделать им смотр, когда они [туда] прибудут?» «Уже несколько дней, как верховые уехали, — ответил Бильга-тегин, — и на этой неделе, вероятно, лриведут в Кабул всех слонов». — «Ладно», — промолвил эмир и закрыл прием. Он удержал великого ходжу с аризом, Бу Насра Мишкана, хаджибов Бильга-тегина и Бектугды и остался с ними. «В какую сторону нам двинуться?»— спросил эмир. «А как полагает государь, как думает он?» — спросил [в свою очередь] ходжа. «Мне бы очень хотелось, — ответил эмир, — в благодарность за милость, нам недавно оказанную, [за то], что не случилось никаких затруднений и никакого мятежа не поднялось, совершить поход в Хиндустан как можно [269] дальше, возобновить обычай [наших] отцов, добыть славу и вознести благодарность [Аллаху], а также чтобы проявить [свое] могущество в Хиндустане и индийцы бы знали, что хотя отец наш отошел [в вечность], мы не позволим им /283/ предаваться сновидениям и жить приятно и спокойно».

«Государь все очень хорошо рассудил, иначе и нельзя, — сказал ходжа, — правильно так, как усматривает высочайшее мнение. Однако есть тут одна задача, и коль скоро беседа [у нас] идет совещательная, я выскажу то, что знаю, а государь послушает со вниманием, и сии слуги, кои присутствуют, тоже пускай послушают, верно ли [я говорю] или нет. Потом, что покажется лучше, то и надобно будет сделать. Государь послал в Хиндустан салара знаменитого, снаряженного, да и там есть войско наготове. Начал приходить и народ из Мавераннахра, он тоже примкнет к са'идам ²⁷⁸.

В нынешнем году поход для них пойдет удачно, и государю за него зачтется. Другой салар отправился в Хорасан и Рей. Чтобы с его помощью укрепить положение, потребуется время, и этот салар станет твердой ногой в той стране, ежели государь будет пребывать в Хорасане. Али-тегин — змея с оторванным хвостом, брат [его] пал ²⁷⁹, и он остался без поддержки. С Кадыр-ханом ведутся переговоры о [заключении] договора и обязательства, [к нему] поехали послы, происходят споры и решение [еще] не принято, как [гласят] пришедшие от послов письма. Ежели высочайшее знамя решит двинуться в Хиндустан, то эти дела будут заброшены и пойдут вкривь и вкось. Али-тегин стоит близко от Балха, и народу у него много, потому что потомки Сельджука с ним стали заодно. Ежели он и не посягнет на Балх и Тохаристан, то, возможно, пойдет на Хутталан, Чаганьян и Термез. [Там] он разведет крамолу, и можно опозориться. [Мне], слуге, кажется правильней, чтобы государь этой зимой пошел в Балх, дабы благодаря нынешнему могуществу, [наших] послов вернули обратно с прочным договором и обязательством, как желательно, и [чтобы] из Балха вслед за Ташем поехал назначенный [туда] кедхудай, — ведь покуда не приедет кедхудай, дела будут стоять.

С Али-тегином надобно покончить либо войной, либо миром, ибо в голову ему заронили пустую мечту еще тогда, когда государь шел в Хорасан, а брат [государя], эмир Мухаммед, еще [сидел] на месте. Эмир посылал к нему кого-то, что Хутталан, мол, достанется ему, [с тех пор] эта страстная мечта так и осталась у него в душе. К тому же из Багдада пришли известия, что халиф ал-Кадир биллах занемог, уже простился с сим светом и препоручил дела своему сыну Кайму. Ежели придет извещение о его кончине, то государю, пожалуй, лучше было бы находиться в Хорасане. Надобно также назначить [270] послов в Гурган и заключить [с гурганцами] соглашение. Помимо этого, возникнут еще дела, /284/ уладить их — наша святая обязанность. Когда же эти основы будут заложены прочно, то ежели захочется совершить дальний поход, его можно будет сделать на будущий год со спокойным сердцем. Вы, присутствующие, что скажете на мою речь?» Все ответили: «Как мы можем видеть и знать то, что видит и знает великий ходжа? Его совет да забота ведомы государю».— «Мнение, которое высказал ходжа, правильно, — промолвил эмир, — другого быть не может — он нам отец. Быть по сему. Ступайте и [все] уладьте, ибо на этой неделе мы тронемся». Присутствовавшие на тайном совещании разошлись, хваля и желая добра ходже. Подобного ему в ту пору не было.

В четверг, в половине месяца шавваля ²⁸⁰, эмир выступил из Газны, отправился в Кабул и пробыл там три дня. Ему показали слонов, тысячу шестьсот семьдесят самцов и самок. Эмир остался доволен — [все] они были в теле и хорошем состоянии. Начальником слоноводов был такой человек, как хаджиб Бу Наср. Сыновья Каракмана и все слоноводы подчинялись ему. Эмир милостиво обошелся с Бу Насром, очень его похвалил и сказал: «Сей благородный человек, стоя за нас, претерпел много бед и испытал большие неприятности от покойного эмира. Ему, например, однажды зараз дали тысячу палок, а он на допросе остался на нашей стороне и, поистине, жертвовал за нас [своей] жизнью. Пришло время вознаградить его по заслугам. Жаль было бы такого человека оставить начальником слоноводов при его способностях, умении дать хороший совет и сказать доброе слово и при [знании] всех обрядов, кои он постиг ради царской службы». — «Заслуги у Бу Насра имеются, — заметил ходжа, — такой человек надобен у престола для передачи словесных извещений [государя]». Эмир велел отвести его в вещевую палату и надеть на него халат хаджиба, который у него уже когда-то был.

Бу Наср предстал пред лицо эмира в черном кафтане, в двурогой шапке, [опоясанный] златосеребряным поясом, исполнил обряд преклонения и удалился в свой шатер. Все придворные обязательно отдали ему должное. После этого он с каждым днем становился все именитей, покуда не получил степени главы хаджибов, как я расскажу в своем месте, в какое время это произошло. Ныне, в лето четыреста пятьдесят первое, он, слава Аллаху, жив. И да здравствует преславный султан Абу Шуджа Фаррухзад, сын Поборника веры в Аллаха, который обласкал его и признал его старые заслуги. Он водит войска, его рукой совершаются славные дела, как я [потом] упомяну. Когда он бывает в Газне, то участвует в обсуждении государственных мероприятий, а ежели приезжает какой-нибудь посол, он указывает, [какие] обряды [следует соблюсти]. В трудных вопросах, /285/ относящихся ко времени [271] [эмиров] Махмуда, Мас'уда и Мавдуда, да будет ими доволен Аллах, обращаются к нему. Важную должность кутвала Газнийской крепости, которая числится за ним, за него исправляет его личный хаджиб Кутлуг-тегин.

После смотра слонов эмир устроил пиршество. По предстательству старшего хаджиба Бильга-тегина он пожаловал слоноводам халаты. Сто слонов-самцов были выделены для сопровождения высочайшего знамени в Балх. Прочих слонов отвели обратно на свои места. Выступив из Кабула, эмир прибыл в Перван. Там он провел пять дней, развлекаясь охотой и пиршествами, покуда обозы, тяжести и слоны не миновали перевал Гужек. Затем он [сам] перешел через перевал и пил вино в Чавкани. Оттуда он переехал в Вальвалидж ²⁸¹ и оставался там два дня. Из Вальвалиджа он потянулся в Балх и вступил в город в понедельник, тринадцатого числа месяца зу-л-ка'да лета четыреста двадцать второго ²⁸². Одну неделю он пребывал в кушке Дер-и Абдал'ала, а затем переехал в Баги Бузург. Туда же доставили все обозы и там же уcтрoили диваны в таком виде, как распорядился эмир и как он начертил [на чертеже], дехлизы, площади и диваны. Кроме того, соорудили все висаки для гулямов. Большой ручей, который течет через сад, сделали водометом.

Когда пребывали в Газне, Бу Сахль Завзани учинил в отношении хорезмшаха Алтунташа злонамеренную проделку. Он подстрекал [против него] и сеял неприязнь к нему среди [особ] государева совета, так что Алтунташ из-за этого погиб, а Бу Сахля по этой причине тоже постигло большое испытание в Балхе и ему пришлось это испытание претерпевать некоторое время: здесь еще не место рассказывать об этом. [Сначала] будет написано, как сей государь прибыл в Балх и исполнил несколько неотложных дел, которые он раньше наметил и которые приспели [там], а потом я поведаю макаму полностью, ибо в ней есть много примечательного и удивительного, что надобно знать.

/286/ Во вторник, когда оставалось еще десять дней [до конца] сего месяца ²⁸³, пришло известие, что повелитель верующих ал-Кадир биллах, да осветит Аллах его доказательство, отошел [в вечность], и повелителя верующих Абу Джа'фара имама ал-Каима биамриллах, да продлит Аллах его господство, здравствующего ныне, в лето четыреста пятьдесят первое ²⁸⁴ — и да здравствует он — бывшего тогда наследником престола, посадили на престол халифата. Вельможи ему присягнули на верность и знатные люди из рода Али, семейства Бени Хашим и [из семейства] Аббаса успокоились, покорясь и подчинясь ему, [а также] все население Багдада. Во все концы света писали письма и отправляли послов, чтобы принимать присягу на верность от вельможных правителей [стран]. Факих Абу Бекр Мухаммед, сын Мухаммеда ас-Сулеймани, ат-Туси, был назначен [поехать] в присутствие султана и [272] ради этого важного дела прибыл в Хорасан. Эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, над этим известием призадумался и секретно совещался с ходжой Ахмедом и моим наставником Бу Насром. «Что делать по этому случаю?» — спросил он. «Да будет долгой жизнь государя в могуществе и величии, дабы быть ему наследником жизней! ²⁸⁵ — ответил ходжа, — хотя это известие верное, не лучше было бы его сохранить в тайне и [продолжать] читать хутбу на имя Кддяра, ведь посол, как пишут, едет вслед за письмом и, быть может, в скорости приедет. Потом, когда он приедет и отдохнет, его достойным: образом представят государю, дабы он вручил печальное и поздравительное послания и удалился. А на другой день государь сядет и три; дня будет совершать обряд оплакивания. Затем, в пятницу, государь отправится в мечеть для исполнения обряда поздравления и чтения, хутбы на имя Кайма, [тогда же] поднесут подарки». — «Так правильно»,— согласился эмир. Известие утаили, не объявляли. В субботу, десятого числа месяца зу-л-хиджжа сего года ²⁸⁶ с пребольшой пышностью совершили обряд празднования [дня] жертвоприношения; было сделано много всякого рода украшений.

Во вторник, в половине месяца зу-л-хиджжа сего года, пришла письмо, что Сулеймани, посол, прибыл в Шапурган и что от Рея до того места о нем весьма отменно позаботились правители, чиновники и назначенные султаном люди, соблюдая обряд встречи. Эмир позвал ходжу Али Микала, да смилуется над ним Аллах, и сказал: «Едет посол. Устрой так, чтобы для встречи [его] прежде выехать тебе с большим поездом благородных потомков Али, казиев, улемов и факихов, а придворная знать и мертебедары, чтобы выехали следом за тобой и достойным образом доставили бы посла в город». Али все обставил с неимоверной пышностью, ибо он был главой рейсов, и такие дела ему уже приходилось исполнять. Ради счастливого /287/ семейства его, да здравствует сей дом в земном бытии ходжиамида Абу Абдаллаха Хусейна, сына Микала, *да продлит Аллах [свою] помощь ему и да усладит конец жизни этого садра ²⁸⁷* [Али Микал] отправился навстречу послу, а следом за ним двинулся Бу Али, посольский пристав, со множеством мертебедаров и заводных коней. Когда посол приблизился к городу, принять его выехали хаджиб Бу-л-Хасан Кархи и недим Музаффар Хаким, умевшие хорошо говорить по-арабски, и десять серхенгов с тысячью всадников. С превеликим почетом посла доставили в город в субботу, за восемь дней до конца месяца зу-л-хиджжа ²⁸⁸, и поместили в околотке Себедбафан ²⁸⁹, в красиво убранном серае. Тотчас же подали множество прекрасно приготовленных яств. *Аллах же ведает лучше!*

(пер. А. К. Арендса)
Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962

Комментарии

192. Т. е. в году, когда туда бежал Бу-л-Аскар.

193. ***

194. *** химль, букв, “перевозимый груз”, в администативной практике того времени термин, означавший казенные деньги, перевозимые в мешках или иной упаковке, по-видимому, определенного веса. ГФ 411, примеч. издателей со ссылкой на ***

195. Т. е. Бу Наср Хафи.

196. Балак, ныне Барак — город по дороге из Кабула в Газну через Секавенд, ***

197. ***

198. 26 мая 1031 г.

199. В других местах всюду Дер-и Абдал'ала.

200. Поскольку на стр. 239 автор сообщает, что Бу-л-Музаффар, сын Али, выехал навстречу эмиру Мас'уду, надо полагать, что он либо обогнал эмира в пути, либо в саду Али Микала его принимал сам Али Микал, и имя Музаффар написано по ошибке.

201. В оригинале название, вероятно, искажено. Читать его, как предлагают ГФ, Перван и Пенджхир, однако, нельзя, это нарушило бы последовательность этапов. Возможно, что имелось в виду селение, которое в настоящее время на английской карте названо Barazacha, между Хульмом и Хайбаком (Семенганом), см. Бартольд, Обзор, 15.

202. Якуб б. Лейс ас-Саффар (861—879)—сначала кузнец, потом атаман разбойничьей шайки, затем начальник отряда наемников-добровольцев, на службе халифа, для борьбы с повстанцами хариджитами в Систане и, наконец, глава государства, низложивший династию Тахиридов.

203. Мухаммед б. Абдаллах б. Тахир (862—873) —последний эмир из династии Тахиридов.

204. Вместо — *** — читаю *** cp. ниже, стр. 246. Под “благородными женами серая” имеются, очевидно, в виду явившиеся на свадьбу обитательницы гаремов эмира Махмуда и эмира Юсуфа.

205. Намек на библейскую и кораническую притчу об Иосифе Прекрасном.

206. Здесь игра слов: *** — съесть чурбак — жареное в масле тонкое печенье, которым угощают на похоронах. Вместе с тем чурбак значит насмешка, едкая ирония, сарказм.

207. Т.е. когда для Тогрула пришла пора привольной жизни, а Юсуфу, солнцу, пришлось проститься с жизнью.

208. абу Сахль Абдаллах б. Ахмед б. Лакшан — дебир и кедхудай эмира Юсуфа, сам писавший стихи. Поэт Фаррухи посвятил ему несколько хвалебных касыд. Бертельс, История..., 149; СН, 300.

209. ***

210. ***

211. ВМ: Мас'уда.

212. По другой версии — Халик.

213. ГФ: ***, но в АП на поле стр. 433 сделано примечание, что *** — селение в двух переходах от Газны и ныне называется ***.

214. Околоток города Газны.

215. 2 мая 1031 г.

216. ***

217. *** в других местах — *** — венечная суффа, т. е. тронный зал.

218. ***

219. 4 июня 1031 г.

220. *** — Household Department. M. Nazim, The Life and Times... l31.

221. ***

222. *** — 80 миллионов диремов.

223. Т. е. султана Махмуда.

224. ***

225. ***

226. ***

227. *** т.е. чтобы военные, как сказано было выше, получили деньги в счет своего жалования, а что окажется свыше, обратили в казну.

228. 24 июня 1031 г.

229. В русской специальной литературе сель — паводок горных рек, несущий большое количество грязе-каменных наносов. Сели возникают вследствие бурного таяния снегов или ливней.

230. 1 июля 1031 г.

231. Т. е. между пополуденной и предзакатной молитвами.

232. Т. е. за непослушание пожелал им божие наказание.

233. *** чтение в переводе условно.

234. В оригинале слово *** — мост, явно бессмысленное в данном контексте. Поэтому ГФ высказали предположение, что слово *** означало также и дождь. Нам же представляется здесь искажение слова — читать следует не *** или *** a *** —ливень,

235. 1058—1059 г. В АП ошибочно 350 г. х. — 961— 962 г.

236. 1018—1019 г.

237. ВМ: ***

238. См. примеч. 59 к летописи года 421.

239. Т. е. эмира Мас'уда.

240. Лакуна в оригинале; очевидно, здесь должно было быть проставлено число дней, оставшихся до конца месяца раджаба.

241. ***

242. 25 июля 1031 r.

243. Т. е. весом в 1000 мискалей.

244. *** [Чандрабхага], ныне Ченаб, главный приток р. Сатледж, пересекающий Пенджаб. Аlbегuni's India... 101, 3.

245. Т. е. дочерей, носивших чадру.

246. 17 августа 1031 г.

247. ***

248. Велид б. Убейд ал-Бухтури (820—897) — известный арабский поэт, составитель сборника старинных арабских песен [хамаса].

249. 22 августа 1031.

250. Это выражение и поныне употребительно в Таджикистане, Афганистане и Иране в смысле завтракать, обедать и вообще принимать пищу.

251. ***

252. ***

253. ***

254. ***

255. 1059—1060 г.

256. 24 августа 1031 г.

257. *** — сбор в принудительном порядке властями местного населения для выполнения какой-либо работы.

258. ***

259. Харвар и Хармарг.

260. 14 сентября 1031 г.

261. 19 сентября

262. ***

263. ***

264. ***

265. Мансур Аляви Зинати, по другой версии Зейнабн — любимый поэт султана Мас'уда.

266. Йусуф Унсури, ум. ок. 1039—1040 г., известный таджикский поэт-панегирист султана Махмуда Газнийского.

267. Т. е. Газны.

268. Опять-таки в недошедшей до нас части.

269. Формы глаголов этого предложения в оригинале вызывают сомнение. В переводе отдано предпочтение прошедшему времени и изъявительному наклонению.

270. Абу Назар Абдал'азиз б. Мансур Асджади, ум. 1040—1041 г., поэт школы Унсури.

271. В тексте Зейнаби.

272. Абу-л-Хасан б. Джулуг Фаррухи, родом из Систана, ум. 1037—1038 г. — видный поэт газневидского круга.

273. ***

274. 25 сентября 1031 г.

275. Во всех списках — *** — шерсть, вместо *** — яшма.

276. *** — род шелковой, тканной золотом материи. Особенно ценился саклатун багдадской выделки (Dozy, Supplement... s. v.). Под этим же названием было известно также сукно красного цвета, называвшееся на Руси скарлатным.

277. ***

278. *** - “те, кому суждено вечное блаженство”, здесь, вероятно, то же, что газии или мутавви'а—добровольцы—т. е. имевшее корпоративное устройство сословие “борцов за веру”, принимавшее участие в “священных войнах” (газават) с немусульманскими народами, особенно в Индии. Ср. Barthold, Turkestan... 214—215.

279. См. выше, стр. 108.

280. 6 октября 1031 г.

281. Вальвалидж — город в долине Ак-Серая, по дороге на восток от Хульма, административный центр (касаба) Тохаристана. Бартольд, Обзор, 16; Худуд ал-Алем, л. 216; Н'А Мin, 340, 73.

282. 1 ноября 1031 г.

283. ***

284. 1059—1060 г.

285. ***, т. е. жить ему вечно.

286. 28 ноября 1031 г.

287. *** — глава, предводитель. Вся фраза в тексте не ясна.

288. 11 декабря 1031 г.

289. Т. е. плетельщиков корзин.

АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041