Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Первый день месяца мухаррама был понедельник. [Государь] расположился в кушке Дашт-и Ленкан 1 в четверг, четвертого числа мухаррама, да будет им доволен Аллах. Кушк этот находился от Буста на расстоянии одного фарсанга. Около часа пополуденной молитвы все войско образовало круг для облавы и погнало хищных и других диких зверей, в тех краях диких зверей — меры нет. Когда круг сузился, зверей загнали в сад, который перед кушком. Зверей, кои попали в сад, было свыше пятисот-шестисот, да еще в поле затравили гепардами и собаками. Эмир сел на хазре и стрелял [из лука], а гулямы бегали в сад и брали [добычу]; охота была весьма хороша. А я еще раньше видел, как поступал иногда эмир Махмуд, да будет над ним милость Аллаха, и здесь и в Бусте: в пути ловили дикого осла, связывали /505/ ему ноги, налагали тавро с именем Махмуда и отпускали на волю, ибо сказители распевали при нем, что так делал Бехрам Гур.
В пятницу, девятнадцатого числа месяца мухаррама 2, в Ляшкергах доставили двух посланцев от потомков Сельджука и хорошо [их] угостили тем, что имелось наготове. Один был ученый бухарец, человек красноречивый, другой — туркмен, который, говорили, приходится сродни той братии. На другой день, в субботу, эмир открыл прием очень торжественный и пышный. Посланцев привели пред лицо [государя], и они исполнили [чин] поклонения и изъявили покорность. Их проводили в диван везира, туда же отправился начальник посольского дивана ходжа Бу Наср Мишкан, и они остались наедине. [Потомки Сельджука] написали письмо ходже Ахмеду, сыну Абдассамада, и сослались на устное сообщение.
А устное сообщение было такое: “Нами до сих пор никакого насилия не совершено, однако, не тайна, что в Хорасане имеются другие туркмены, да придут еще, ибо пути через Джейхун и Балханкух открыты. Область, кою нам отдали — тесна и не вмещает народ, который у нас имеется. Великий ходжа да станет посредником в деле и попросит у государя султана, чтобы нам отдали городки, расположенные по краю [448] пустыни, как-то, Мерв, Серахс и Баверд, так чтобы [в них] пребывали почтовые начальники, казии и сахиб-диваны государя, взимали налоги 3 и передавали нам в виде жалованья, дабы мы были государевым войском и очистили Хорасан от крамольников. Ежели понадобится какая-нибудь услуга в Ираке или ином месте, то мы ее окажем и будем готовы на самое трудное дело. А хаджиб Субаши и войско пусть стоят в. Нишабуре и Герате. Ежели они посягнут на нас, то нам поневоле придется прибегнуть к защите от них, и уважение исчезнет. Вот наше прошение, а высочайшее усмотрение превыше [всего]”. Бу Наср пошел и доложил то, что было сказано. Эмир ответил: “Посланцев отпустите, а вы оба приходите, мы на сей счет поговорим”.
Везир и Бу Наср отправились к султану. Эмир был весьма разгневан; он сказал везиру: “Господство, развязность и домогательство этого народа вышли из границ. С одной стороны они прочесали 4 Хорасан, а с другой стороны строят глазки и объясняются в любви. Этих посланцев надобно отправить обратно и ясно сказать, дескать, между нами и вами — меч. Войска [наши] отправлены на войну [с вами], а мы сейчас выступаем из Буста и двинемся в Герат”. Везир ответил: /506/ “Покуда эти люди разговаривают на сей лад, спокойны и по-юношески застенчивы — очень хорошо. Слуге [государя] представляется правильней дать им ответ суровый и [вместе с тем] мягкий, дабы сохранились внешне дружественные отношения. Потом, коль скоро государь повелит, [слуга] его со старшим хаджибом поедут в Герат, вся рать придет сюда же, к делу с ними подготовимся, и оно будет разрешено миром или войной. И государь тоже будет близко от нас; ежели понадобится, двинется и он”.
“Прекрасно,— проволвил эмир,— вот эдак и нужно будет отправить посланцев обратно. То, что следует написать, ходжа Бу Наср напишет от себя, да пусть разбудит их хорошенько, чтобы они не предавались сновидениям; да сказать [им], что теперь вот приедешь ты, Ахмед, и разберешь это дело”. Оба удалились. Два-три дня провели в прениях, покуда не вынесли решения совместно с посланцами. Передали ответное послание и устное сообщение, им был предоставлен мир и их отправили обратно в Хорасан в четверг, за пять дней до конца месяца мухаррама 5.
Во вторник, в первый день месяца сафара 6, пришли записки от начальников почты в Герате, Бадгисе и Гарджистане, что туркмен Дауд с четырьмя тысячами снаряженных всадников дорогой через рабат Резен 7, Гур и Сиях-кух направился в Газну. Сообщаются, мол, последние новости, а правду может знать только господь всевышний. Эмир очень встревожился от этого известия, позвал везира и сказал: “От этого люда прямодушия никогда не увидишь. Как враг может быть другом?! Придется тебе со снаряженным войском отправиться в Герат, покуда мы пойдем в Газну, ибо ни в коем случае нельзя оставлять дом пустым”.— “Слушаюсь и повинуюсь,— ответил везир,— однако мне [449] сие известие не верится, ибо прошло уже много времени после михрегана, [теперь] даже птице не пролететь в Газну через рабат Резен”. “Что за нелепицу ты говоришь?! — возразил эмир.— Когда это враг бывает связан морозом? Вставай, готовься к выступлению, ибо после завтра во всяком случае я тронусь в Газну”.
Везир удалился, а кое-кто из присутствовавших на негласном совещании сели в одном месте и через Бу Насра передал устное сообщение эмиру: “Ежели-де, не дай бог, эта весть — правда, то приедет еще человек; государю надобно немного повременить, покуда прибудет другое извещение”. /507/ Бу Наср пошел и исполнил поручение. “Согласен,— сказал эмир,— подождем три дня. Однако верблюдов и лошадей, принадлежащих гулямам, нужно пригнать с пастбища”.— “Слушаемся”, —ответили [ему], и люди отправились пригнать лошадей и верблюдов.
В Ляшкергахе поднялась большая суматоха. Люди, заготовившие впрок корма, начали [их] по дешевой цене продавать. Бу Наср сказал мне: “Придерживай корма, да еще прикупи — это известие совершенно невероятно. Никакое сердце и [никакой] разум с ним согласиться [не могут]. Говорят, *неправдивы те вести, в коих нет смысла*. У нашего государя имеются все доблести и мужество, но в нем премного самоуверенности, которая заслоняет доблести”. И в самом деле, вышло так, как он сказал. В субботу, пятого числа месяца сафара 8, пришло еще письмо, что [первое] известие [было] ложное, а правда такова: полторы сотни конных туркмен прошли через ту область, говоря, что они передовой полк Дауда. Они распространяли этот слух от страха, как бы вслед за ними не пошел какой-нибудь сборный отряд войска. После этого письма эмир успокоился и отменил поход в Газну. Люди [тоже] приутихли.
В понедельник, седьмого числа месяца сафара, эмир перед рассветом сел верхом и отправился к берегу реки Хирманд 9 с соколами, гепардами, свитой, недимами и мутрибами. С собой повезли съестное и вино. Добычи взяли много, ибо занимались охотой до позднего утра. Затем расположились на берегу реки. [Там же] разбили шатры и [натянули] наметы. Закусили и стали попивать вино. Пошло большое веселье. Случилось так, что после молитвы эмир потребовал ладьи. Пригнали суден десять, одно побольше, чтобы посадить его. Постелили ковры и подняли на ладье парус. [Эмир] сел там с двумя недимами, с кравчим из заведывающих напитками, с двумя чашниками, одним гулямом и оружничим. Недимы, мутрибы, ферраши и разного рода люди находились в других ладьях. Никто ничего не знал. Вдруг заметили, что хлынула вода и, наполнившись, ладья стала оседать и давать трещины. Хватились только тогда, когда она уже чуть было не пошла ко дну. Поднялись крики, сумятица и вопли. Эмир встал. Хорошо еще, что другие ладьи оказались поблизости от него, они подлетели, семь-восемь человек подхватили эмира, унесли и пересадили на другое судно. [Его] крепко [450] ушибло, правую ногу поранило. Будто мешок с кожей и мясом развязался 10, оставалось только потонуть, но господь бог, /508/ да славится поминание его, сжалился после явления могущества [своего]. Столь великое ликование и веселье омрачилось. *О блаженство, да не омрачит его рок!*
Когда эмир оказался на [другой] ладье, суда погнали и привели к берегу реки. Вернувшись с того света, эмир вошел в шатер и переменил одежду—он промок насквозь,— [затем] сел верхом и быстро проехал в кушк, потому что в Ляшкергахе пробежал очень нехороший слух, и поднялось великое волнение и смятение. Служилая знать и везир вышли навстречу для приветствия. Когда падишаха узрели невредимым, со стороны воинства и раиятов поднялись [радостные] крики и добрые пожелания; стали раздавать столько милостыни, что ей не было меры. На другой день эмир велел [написать] письма в Газну и по всему государству об этом большом, горестном событии, которое случилось, и о благополучии, кое ему сопутствовало. В благодарность за это он распорядился раздать нуждающимся и беднякам в Газне тысячу тысяч диремов и дважды тысячу тысяч в прочих владениях. [Письма] написали, он скрепил их царской печатью, и вестники отправились. В четверг эмира схватила жгучая лихорадка и приключился серсам 11, так что он не мог открыть прием и оставался от людей скрытым за завесой, за исключением лекарей и нескольких слуг, мужчин, и женщин. Сердца были в большом замешательстве и тревоге, как-то все обернется.
В среду, семнадцатого числа месяца сафара 12, прибыл посол от сыновей Али-тегина по имени Альп-тегин и с ним бухарский хатиб Абдаллах Парси. Встретить выехали посольский пристав с заводными лошадьми и мертебедары, и послов с почетом доставили в войсковой стан, хорошо устроили и послали обильное угощение. Уведомили эмира. Он передал везиру устное сообщение через лекаря Бу-л-Ала: “Мы-де хотя и недомогаем от сей болезни, однако не иначе, как придется потерпеть,— завтра мы откроем общий прием, так чтобы все войско нас увидало. Послов надобно представить, дабы они нас повидали. Потом, после пусть подумают о их возвращении обратно”. [Везир] ответил: “Государь говорит прекрасно, ибо сердца в тревоге. Ежели он побеспокоит благословенную свою плоть, то много пользы получится”. На другой день /509/ эмир воссел на престол, да будет им доволен Аллах, в большой суффе и пишгахе. Везир, столпы державы, родичи и свита явились во дворец очень радостные, много приветствовали и желали [эмиру] добра; потекли пожертвования. Привели послов, дабы они поклонились, и [их] усадили. Эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, спросил: “В каком состоянии вы оставили брата нашего илека?” 13. Они ответили: “Благодаря могуществу великого султана — радостным и довольным. С тех пор как достигнуты дружба и благоволение сей высокой [451] стороны, на стороне илека прибавилось радости, уверенности в себе и мощи. Нас, слуг, он прислал, чтобы приумножить приязнь и согласие”. Посольский пристав провел их в диван везира, а эмир созвал тайное совещание с везиром Ахмедом, сыном Абдассамада, аризом Бу-л-Фат-хом Рази, Бу Насром Мишканом и хаджибами Бектугды и Бу-н-Насром. Значение Бу-н-Насра поднялось в высокой степени: все дела [султанского] двора исправлял он, будучи заместителем старшего хаджиба Субаши, который об этом просил во время отъезда из Балха в Хорасан и получил согласие эмира. Эмир сказал: “Надобно выслушать речи послов и на этой же неделе отправить [их] обратно. Следует принять [меры] предосторожности, чтобы никто к ним не ходил без приказа и нужно прислушиваться к их людям. Нужно [еще сделать] так, чтобы они ни о чем не проведали. Больше у меня нет сил сидеть, позовите лекаря Бу-л-Ала и возьмите его с собой, дабы дело было решено сегодня же посредством устных передач”.— “Слушаемся,— ответили ему, — государю сильно пришлось помучиться из-за этого приема, но [прием] был очень кстати”.— “Да, это так”,— промолвил эмир.
Народ весь удалился. Эмир встал и ушел к себе, а Бу-л-Ала явился в диван везира. Письма и устные сообщения [от послов] принял мой наставник и прочитал. Было написано: “Мы не знаем, как нам испросить извинения за ошибку, которая произошла, при столь многом царском внимании, кое оказывает государь султан. Ныне, когда приязнь и согласие достигли настоящей степени, у нас имеются три цели, ради коих посланы сии послы. Когда будет заключено [взаимное] обязательство, и эти три цели осуществятся, все желания [наши] будут полностью достигнуты. Первое, нас бы очень почтили тем, что определили бы [нам] нареченную от той благородной стороны. Второе, уведомили бы нас о том, чтобы и с сей стороны была определена нареченная одному из сыновей /510/ султана, дабы все стремления к областям, кои примыкают к владениям государя, были пресечены. Третье, чтобы у нас с Арслан-ханом, набольшим и ханом Туркестана, с позволения и посредничества султана было бы [взаимное] обязательство и письменные сношения, и им стало бы ясно, что вражда исчезла и [владетельные] дома пришли к единодушию, а поводы к распре и открытой неприязни были бы уничтожены. По этой причине мы прислали сих послов с устными заявлениями и сообщениями. Было бы достойно высоких помыслов султана принять их благосклонно, да пусть приехали бы с нашими послами послы от высочайшего присутствия, дабы и мы исполнили то, что будет испрошено, ибо когда сии цели будут достигнуты, наши войска перейдут через реку, подадут руку войскам султана, и огонь распри будет погашен. Договор на сей предмет мы будем соблюдать и то, что является долгом единения, исполним *с соизволения Аллаха, велик он и всемогущ*”. [452]
Словесные заявления и сообщения мой наставник записал своей рукой и отдал Бу-л-Ала, чтобы он отнес [их] к эмиру. Через час-другой он принес ответ: “Согласен”. Послов отпустили. Бу-л-Ала тоже ушел. Затем он снова явился и сказал везиру и Бу Насру Мишкану: “Государь спрашивает, что следует сделать по этим вопросам, как правильно поступить?” Они ответили: “Сей юнец 14 не просит чрезмерного. Ежели с ним на том согласиться, будет выгодно: во-первых, мы будем безопасны, что он со своей стороны нам головной боли не причинит и вреда [не нанесет], во-вторых, у него есть люди и, быть может, [у нас] в них окажется нужда. Вот что представлялось слугам [государя]. Хорошо было бы, чтобы высочайшее мнение [с этим] согласилось”. Бу-л-Ала. удaлился, снова вернулся и сказал: “То, что вы сказали 15, весьма одобрено. Надобно дать согласие на все три домогательства, составить ответное письмо и назначить кого-нибудь послом, чтобы поехал с ними”.
Написали имена нескольких человек, дабы был сделан выбор; через Бу-л-Ала список отослали. Эмир выбрал балхского рейса Абдасселама, который входил в круг недимов и уже ездил послом. Ходжа Бу Наср удалился. Письма и словесные заявления вручили Абдасселаму. Решено было заключить брачный договор [между] одной сестрой илека и царевичем эмиром Са'идом, а с нашей стороны между дочерью эмира Насра, сипахсалара, и илеком. На этом послы уехали во вторник, двадцать третьего числа месяца сафара 16, достигнув целей.
Еще до того, как миновала болезнь [эмира], прибыли письма от Бу Сахля Хамдеви, иракского амида: “Поскольку Сын /511/ Каку ударился головой об стену 17, он понял, что войной не одолеет. [Поэтому] он принес извинения и просит отдать ему Исфаган на откуп 18. Слуга [государя] без высочайшего соизволения не посмел исполнить это дело и задержал посланца Сына Каку. Письма халифского везира Раст Мухаммеда Эйюба к Высокому собранию и к слуге [государя], в которых он ходатайствует, чтобы этого человека оставили, отправлены [вместе с этим письмом], и слуга [государя] ожидает по сему поводу высочайшего повеления, дабы поступить согласно ему”. Бу Наср из этих писем своей рукой сделал извлечение,— еще, покуда болезнь не спала, он большей частью поступал так: из множества вопросов он извлекал только то, в чем не содержалось неприятного и через меня посылал в серай [эмира], а я отдавал денщику Агаджи и быстро приносил ответ. Эмира я совсем не видел, покуда не понес это извлечение; то была радостная весть, Агаджи принял и понес дальше. Через часочек он явился и сказал: “Абу-л-Фазл, эмир тебя зовет”.
Я вошел, увидел затемненное помещение с развешанными холщевыми полотнищами, смоченными водой, со множеством древесных ветвей на полу и поставленными на них большими тазами, полными льда. Эмира я застал сидящим на тахте, в тузской рубашке, с ожерельем на [453] шее, монистом сплошь из камфоры, а лекаря Бу-л-Ала я заметил сидящим внизу тахта. [Эмир] сказал: “Передай Бу Насру, что я сегодня здоров, и дня через два-три состоится прием, поскольку лихорадка и недомогание совсем прошли. Бу Сахлю следует написать ответ, что надобно, мол, совершить это соглашение после того, как все статьи его будут выполнены, и пусть он докажет этому человеку, что мы второй раз изволим заключать такое соглашение, уважая ходатайство халифского везира, и что ежели впредь обнаружится какой-либо обман, то произойдет искоренение его семейства. Надобно написать, как полагается, и ответ халифскому везиру с приятностями на сей счет. Письмо, кое будет написано Бу Сахлем, ты принеси, чтобы я поставил печать, потому что будет и другое распоряжение”.
Я удалился и рассказал Бу Насру о том, что происходило. Он обрадовался и положил благодарственный земной поклон господу богу, велик он и всемогущ, за здравие султана. Письмо написали. Я отнес его к Агаджи и был допущен к счастью еще раз лицезреть августейшего государя. Он прочитал письмо, потребовал чернила, поставил печать, бросил мне и сказал: “Нужно отдать двум знатным хейльташам, чтобы они спешно поехали вместе с гонцом Бу Сахля и привезли ответ. На письмо начальника почты в Рее надо ответить, что мы, мол, приняли \512\ твердое решение отправиться из Буста в Герат и Нишабур, дабы находиться поближе к вам и чтобы дела, кои предстоят вам, поскорее разрешились и продвигались успешно. Надобно написать письмо и сахиб-дивану Сури с этими же хейльташами и распорядиться, чтобы он в Нишабуре и на привалах по дороге в Рей заготовил значительное продовольствие, ибо болезнь, которая на нас напала, прошла и мы в скорости двинемся, чтобы уладить беспорядки, кои приключились в Хорасане. Когда письма будут отправлены, ты вернись обратно, потому что есть устное сообщение к Бу Насру по одному поводу, так чтобы его передать”.— “Слушаюсь”,— ответил я, удалился с письмом, украшенным царской печатью, и рассказал Бу Насру, что велено сделать.
Сей досточтимый человек и одаренный дебир, да будет над ним милосердие Аллаха, с удовольствием взялся за перо. К часу пополуденной молитвы он уже покончил с этими важными делами и отправил хейльташей и гонца. Потом написал эмиру записку, изложил [в ней] все, что сделал и передал мне. Я пошел, был допущен и [записку] доставил. Эмир прочитал и промолвил: “Хорошо”,— и приказал денщику Агаджи: “Принеси сумки!” — [затем] обратился ко мне: “Принимай! В каждой сумке тысяча мискалей золота в слитках. Скажи, что это золото наш отец, да будет им доволен Аллах, привез из похода в Хиндустан. Золотых идолов разбивали, плавили и делали слитки. Это самый дозволенный из доходов 19; нам его доставляют из каждого похода, дабы милостыня, которую мы захотели бы подать, была безусловно дозволенной [454] и мы подавали бы из этого [золота]. Мы слышим, что бустский казий Бу-л-Хасан Булани и его сын сильно нуждаются и ни от кого ничего не принимают, а имение 20 у них жалкое. Одну сумку нужно отдать отцу, а другую — сыну, дабы купили они себе именьице дозволенное и могли бы жить вольготней, а мы бы хоть немного отблагодарили господа бога, за здоровье, кое вновь обрели”.
Я принял сумки, доставил их к Бу Насру и рассказал в чем дело. Он помолился [за эмира] и сказал: “Это государь сделал прекрасно. Я слышал, что Бу-л-Хасан и его сын уже некоторое время перебиваются на десять диремов”. Он пошел домой, и сумки понесли за ним. После молитвы он послал кого-то позвать казия Бу-л-Хасана и его сына. Они пришли. Бу Наср рассказал, что ему поручил эмир. Бу-л-Хасан истово помолился [за государя] и произнес: “Это драгоценный дар, я [его], принимаю, но возвращаю обратно, ибо он мне ни к чему. День страшного суда близок, я не сумею дать в нем отчет. Не скажу, чтобы я не нуждался, но поскольку я довольствуюсь тем малым, что у меня есть, то к чему мне это золото и грех”. \513\ “Слава богу!—воскликнул Бу Наср. — Золото, кое султан Махмуд привез из священного похода, из капищ, разбив и превратив идолов в слитки, золото, кое [сам] повелитель верующих дозволяет брать, а казий его не принимает!?” Казий ответил: “Да будет жизнь господина долгой! Халиф — дело другое, он— владыка. И ходжа с эмиром Махмудом бывал в походах, а я не бывал и для меня тайна, [совершены ли] походы согласно предписаниям к постановлениям избранника [божия], мир ему, или нет. Я никак не могу принять это и держать за него ответ”.
“Ежели ты не принимаешь, то отдай своим ученикам нуждающимся и беднякам”,— сказал Бу Наср. “Я в Бусте не знаю никаких нуждающихся, коим можно было бы отдать золото,— промолвил казий.— Зачем мне это? Кто-то другой возьмет золото, а отчет в нем в день страшного суда должен буду дать я. Этого я ни за что не возьму на себя”. Бу Наср обратился к сыну: “Возьми ты свою [сумку]”. Тот ответил: “Да будет долгой жизнь ходжи-начальника! Все равно, я же сын своего отца, сказавшего эти слова; знанию я от него научился. Ежели бы я видел его всего один день и познал образ жизни его и обычаи, для меня было бы обязательно всю жизнь следовать ему, что же сказать, когда я вижу его уже долгие годы? Я тоже страшусь отчета, запинания [при ответе] и допроса в день страшного суда, как и он. То, что у меня имеется скудных благ мирских, то дозволено и [мне] достаточно; ни в каком добавлении я не нуждаюсь”. “Как богато вас одарил Аллах! Какие вы великие люди!”—воскликнул Бу Наср; и он прослезился и отпустил их.
Остаток дня он был задумчив и все вспоминал об этом. На другой день он написал эмиру записку и рассказал о положении. Эмир остался [455] в изумлении; и я слышал несколько раз, что где бы он ни завидел суфия или человека с усами вроде терки 21, расставившего сеть притворства, или кого-нибудь, надевшего на себя палас плута, душою грязнее паласа, он посмеивался и говорил Бу Насру: “Не сглазили бы Буланиев!” Тут я вспомнил один рассказ весьма примечательный и приятный, который я читал в повестях о халифах из рода Аббасова; я счел необходимым его здесь написать.
РАССКАЗ О ПОВЕЛИТЕЛЕ ВЕРУЮЩИХ, ИБН САММАКЕ И ИБН АБДАЛАЗИЗЕ, ДВУХ ПОДВИЖНИКАХ
В каком-то году Харун ар-Рашид ездил в Мекку, да хранит его Аллах всевышний. Когда благочестивые обряды были исполнены, [ему] рассказали, что там есть два человека, знаменитых подвижника, одного зовут Ибн Саммак, а другого /514/ — [ибн] Абдулазиз Умри. Они не ходили ни к одному властителю. Харун ар-Рашид сказал Фазлу, сыну Раби: “О аббасовец! — он так его называл, — мне страшно хочется повидать этих двух святых мужей, кои не ходят к владыкам, послушать их слова и понять их образ жизни, нутро и наружу. Как это сделать?” Тот ответил: “Воля повелителя верующих, пусть он соизволит сказать, что он задумал и что желает, а слуга [его] придумает”. Халиф промолвил: “Желание мое заключается в том, чтобы, скрывая сан, отправиться к ним, [посмотрим], какими мы их застанем, ведь притворщиков можно узнать с помощью благ мирских”.— “Правильно,— заметил Фазл,— что же соизволит [государь]?”— “Ступай,— сказал халиф,— приготовь двух египетских ослов, две сумы по тысяче золотых динаров в каждой. Надень на себя одежду купцов и в час молитвы перед сном будь у меня,— я скажу, что нужно будет делать”.
Фазл удалился, все это справил и в час молитвы перед сном 22 явился к Харуну. Он застал его одетым в одежду купцов. [Халиф] встал и сел на осла, а Фазл — на другого осла. Золото они отдали кому-то, кто знал сераи обоих подвижников. Его пустили вперед с двумя собственными стремянными [халифа], и они поехали переодетые, так что никто бы их не признал; ни факелов, ни светильника при них не было. Сначала они добрались до серая Умри. Несколько раз стучали в дверь, покуда не донесся голос: “Кто там?”— “Откройте дверь,— ответили они,— это некий человек, который хочет негласно увидеться с подвижником”. Явилась недорогая невольница-служанка и открыла дверь. Харун, Фазл и надежный проводник, все трое, вошли [и] застали Умри стоящим на молитве в комнате с раскинутым старым ковриком и подсвечником, поставленным на дно [перевернутого] кувшина.
Несколько времени Харун и Фазл провели сидя, покуда человек не кончил молиться и не произнес “уассалам!” Затем он повернулся [456] лицом к ним и спросил: “Кто вы такие и по какому делу пришли?” Фазл ответил: “Это повелитель верующих, он пришел повидать тебя, дабы получить благословение”. “Да воздаст тебе Аллах добром! Зачем же было беспокоить себя? Нужно было позвать меня, чтобы я пришел. Ведь я повинуюсь его велению, он ведь наместник пророка, привет ему, и повиноваться ему — священная, обязанность всех мусульман”. “Воля халифа была такова, чтобы самому придти”—возразил Фазл. “Да приумножит господь бог, велик он и всемогущ, святость и величие [халифа] так же, как он признал святость слуги своего”. Харун попросил: “Дай нам какое-нибудь наставление, скажи что-нибудь, дабы нам выслушать и поступать согласно [твоему слову]”. Тот сказал: “О человек, ты поставлен над созданиями господа бога, велик он и всемогущ; господь преславный, всевышний отдал тебе большую часть земли, дабы ты справедливостью к народу откупился от геенны огненной. И еще: погляди /515/ в зеркало, дабы увидеть доброе лицо свое и понять, что такое лицо жалко [предавать] адскому пламени. Следи за собой и не делай ничего заслуживающего гнева создателя, да будет слава ему!”
Харун прослезился, и [вновь] попросил: “Скажи еще”. Тот сказал: “О повелитель верующих, от Багдада до Мекки, как знаешь, ты проезжал мимо множества кладбищ, там место возвращения людей. Ступай, благоустрой те обители, ибо в сей обители пребывание — недолговечно”. Харун заплакал еще сильней. “Послушай, Умри, хватит! Сколько еще [будет] таких дерзостей? Понимаешь ли ты, с кем разговариваешь?” Подвижник замолчал. Харун сделал знак положить перед ним одну суму. Халиф промолвил: “Мы хотели тебя избавить от нужды и пожаловали сие”. — “Семейный человек никогда не преуспевает, — ответил Умри,— у меня четыре дочери, ежели бы не забота о них, я не принял бы [деньги], ибо у меня в них нужды нет”. Харун встал, Умри дошел с ним до двери серая и [стоял], покуда тот не сел верхом и уехал. По дороге [халиф] сказал Фазлу: “Я нашел в Умри человека, произносящего сильные слова, однако и он стремится к мирскому, уж больно соблазнительны эти диремы и динары. Великий человек — тот, кто может от них отказаться! Посмотрим, каков окажется Сын Саммака”.
Они подъехали к его сераю, долго стучали кольцом по двери, покуда послышался голос: “Кто там?” “Нам нужен Ибн Саммак”,— ответили они. Подавший голос ушел; через долгое время он возвратился и спросил: “Что вы хотите от Ибн Саммака?” Они ответили: “Откройте дверь, есть неотложное дело”. Еще некоторое время их продержали на сухой земле 23. Фазл крикнул служанке, открывшей дверь, чтобы она принесла светильник. Служанка пришла и сказала им: “С той поры, как этот человек меня купил, я у него не видела светильника”. Харун изумился. Послали проводника, чтобы он постарался [добыть света]. Он постучал в несколько дверей и принес светильник. В серае стало [457] светло. “Где шейх?”— спросил Фазл служанку. “На крыше”,— ответила она. Поднялись на крышу дома. Увидели Сына Саммака, он плакал, молясь, и читал этот стих: *Уж не считаете ли вы, что мы создали вас ради забавы?* 24 и снова возвращался и повторял то же самое, потом он произнес “уассалам!”, потому что заметил свет и услышал шепот людей. “Привет вам!”—сказал он. Затем Сын Саммака спросил: “Зачем вы пришли в такое время, кто вы такие?” Фазл промолвил: “Это повелитель верующих, /516/ пришел навестить тебя, ибо ему так хотелось тебя увидеть”.— “Нужно было от меня позволение на приход. Ежели бы я дал, тогда бы он и пришел; не годится расстраивать у людей душевное состояние”.— “Да, это нужно было бы, да теперь уже миновало, — заметил Фазл. — [Это] наместник пророка, привет ему, и послушание ему есть священная обязанность всех мусульман, а ты тоже вошел в их число, ибо господь бог, велик он и славен, говорит: “*Слушайтесь Аллаха, слушайтесь посланника [его] и повелевающих вами*”. Сын Саммака ответил: “Сей халиф следует по пути двух шейхов — под ними я разумею Бу Бекра и Омара, да будет ими доволен Аллах, — с каких же пор считают повеление его равносильным повелению пророка?” “Так водится”,— ответил Фазл. “Странно,— возразил [Ибн Саммак],—ибо в Мекке, в священном месте, я следов этого не вижу, а ежели здесь нет, то можно представить, как оно в других областях”.
Фазл стоял молча. Харун попросил: “Дай мне какое-нибудь наставление, я ведь пришел за тем, чтобы послушать слово твое, дабы у меня прибавилось благоразумия”. Сын Саммака сказал: “О повелитель верующих, бойся бога, велик он и всемогущ, ибо он един, нет у него соучастников и в товарищах он не нуждается. Знай, что в день страшного суда тебя поставят пред лицо его, и дело твое решится только надвое — либо унесут тебя в рай, либо в ад; кроме сих двух обиталищ, третьего нет” Харун горько заплакал, так что лицо его и грудь стали мокры [от слез]. Фазл спросил: “О шейх, понимаешь ли ты, что говоришь? Есть ли сомнение в том, что повелитель верующих пойдет не только в рай?” Сын Саммака не дал ему ответа и не оробел перед ним. Обратившись к Харуну, он произнес: “О повелитель верующих, сей Фазл сегодня вечером с тобой, а завтра, в день страшного суда, его с тобой не будет и говорить за тебя он не будет, а ежели и скажет, [его] не послушают. Взгляни на самого себя и пожалей себя”.
Фазл был ошеломлен, а Харун так заплакал, что за него испугались, как бы он не лишился чувств. Наконец он сказал: “Дайте мне воды”. Сын Саммака встал, принес кувшин с водой и подал Харуну. Когда тот хотел было отпить, подвижник сказал ему: “Поклянись мне, о халиф, родством с посланником божиим, привет ему, ежели тебе не дадут пить, за сколько ты купишь эту воду?” “За полцарства!” “Пей же на здоровье!” Потом, когда халиф отпил, подвижник спросил: “Буде [458] то, что ты выпил, в тебе застынет, сколько ты дашь, чтобы [оно] растворилось?” “Полцарства!” “О повелитель верующих,— продолжал Сын Саммака,— царство, цена коему — количество воды, которое можно выпить одним духом, стоит того, чтобы его не слишком превозносили. Но раз ты встрял в это дело, то, по крайней мере, твори правосудие и рабам господа бога, велик он и всемогущ, оказывай добро”. “Согласен”,— ответил Харун и подал знак, /517/ чтобы принесли суму. Фазл сказал: “О шейх, повелитель верующих слышал, что ты [живешь] в стесненных обстоятельствах. Сегодня вечером было решено пожаловать тебе сию дозволенную награду, возьми [ее]”. Сын Саммака усмехнулся и промолвил: “Слава всевеликому Аллаху! Я повелителю верующих говорю в назидание, чтобы он остерегался огня адского, а сей человек пришел ради того, чтобы ввергнуть в геенну огненную меня. Прочь! Прочь! Уберите от меня этот огонь, не то сейчас же сгорим мы и серай, и околоток!” Он встал и поднялся на крышу. Явилась служанка, засуетилась и сказала: “Уходите, благородные люди, вы сегодня вечером совсем замучили бедного старца”. Харун и Фазл удалились, проводник взял с собой золото. Они сели верхом и уехали. Харун всю дорогу повторял: “Вот, это человек!” [Долго] он вспоминал Сына Саммака после этого приключения. Подобные рассказы я привожу ради того, что, быть может, читателям [от них] будет польза и они оставят след в душе.
В четверг, в первый день месяца раби ал-эввель 25, эмир Мас'уд открыл прием, потому что он стал совсем здоров. Прием был общий. Явились свитские, родичи и раияты Буста и осыпали эмира монетами. Раияты много приветствовали и молились за него. Ко дворцу привели много жертвенного [скота], приносили [его] в жертву и вместе с хлебом раздавали беднякам. Радость была такая, что подобной ей никто не помнил.
В понедельник, двенадцатого числа сего же месяца 26, прибыло письмо из Мерва о кончине Нуш-тегина, личного [слуги государя], который был шихне той области. Вспоминали, что когда он отходил из [этого мира], он сказал, что эмир Махмуд его не освободил 27 и все, что у него имеется, принадлежит султану. Султану [все] надобно показать, ибо когда он увидит, то освободит его, даст отпущение и исполнит его завещание на богоугодные дела 28. Все прочее же, что у него есть: гулямы, драгоценные убранства, принадлежности и имения 29 — все принадлежит султану. Его гулямы — [народ] дельный и ради них он много потрудился. Не нужно, чтобы они распались. Есть один гулям, который у них за предводителя. Зовут его Хумар-тегин, чтец Корана. [459]Воспитатель его слуга [государя], он — чистосердечный советчик, надежный человек и телом богатырь. Надобно, чтобы эмир оставил его во главе гулямов, ибо в этом благо.
Эмир освободил Нуш-тегина, царского слугу, и соизволил исполнить его завещание на богоугодные дела. На письма отписали ответ, с гулямами обошлись ласково. Хумар-тегин был оставлен у них за предводителя. /518/ Им было сказано, что они должны оставаться на месте, покуда амиль не выдаст им жалованье и плату за службу 30. И пусть они займутся делом, какое найдется, покуда-де мы их не позовем и не пожалуем одному из сыновей наших и не препоручим ему. Письмо [это] было скреплено царской печатью и два хейльташа [его] повезли.
В четверг, двадцать второго числа сего же месяца 31, прибыли письма из Хорасана, что туркмены рассеялись в пределах области и разграбили город Тун, а Бу-л-Хасан Ираки, начальник курдов и арабов в Герате, ночью и днем предается вину. Амиль Бу Тальха Шейбани жалуется на него. Он, другие именитые люди и искренние друзья от него в отчаянии. Одного из принадлежащих ему гулямов он послал с отрядом курдов и арабов на толпище туркмен, не предвидя, что [они] попадут впросак; многих убили и захватили в плен. Из-за этих известий эмир очень опечалился. Он позвал везира, и речь пошла о разном. Покончили на том, что эмир ему сказал: “Тебе надобно отправиться в Герат и пребывать там, покуда не придут к тебе хаджиб Субаши и все хорасанское войско. Всем сделай смотр, пусть выдадут [причитающиеся] им средства 32 и пусть они, снарядившись, выступят на туркмен, дабы изгнать их из Хорасана мечом, потому что прямодушны они не будут. То, что они говорили до сих пор и постановляли — все было обман, заигрывание и лицемерие, ибо куда бы они ни приходили, они не оставляли ни скота, ни пашен. А этого негодяя Иракиишку ты отставь от курдов и арабов и назначь им двух дельных саларов из их же [среды] и препоручи хаджибу. Ираки пришли ко двору, дабы он получил по заслугам, потому что Хорасан и Ирак пропадают из-за него и брата его. Когда дойдешь до сути дела и своими глазами будешь наблюдать положение, ты непрестанно пиши, дабы мы сделали и другие распоряжения, какие надобно сделать”.— “Слушаюсь” — ответил [везир], удалился, ceл вместе с Бу Насром и долго наедине с ним беседовал по этим вопросам. На другой день, написав соглашение 33, он принес его во дворец. Бу Наср доложил его эмиру в негласной беседе и тут же написал ответы, как приказал эмир. Эмир [их] одобрил и скрепил царской печатью. Bo вторник, пятого числа месяца раби ал-ахир 34, великому ходже дали дорогой халат, к коему были добавлены слоны, самец и самка, подседельный мул, соколы и турецкие гулямы. Везир предстал пред лицо эмира. На словах эмир выразил ему столь много ласки, что даже сказал: “Ходжа — наш отец. Труды, кои следовало бы нести нам, несет он. И пусть [460] он освободит наше сердце /519/ от этих важных дел, потому что его распоряжения равносильны нашим”. Везир ответил: “Я — слуга и жизнь [свою] принесу в жертву повелению государя; к этому делу я приложу сколько есть человеческих сил”. И он удалился с почестями и с превеликим поездом провожающих. Ему так воздали должное, что подобного никто не запомнил.
Между ним и Бу Насром в это время произошло чрезвычайное сближение, потому что Бу Наср хорошо узнал [этого] несравненного мужа. Он попросил его, чтобы с ним назначили надежного человека от посольского дивана, дабы тот писал отсылаемые к султану письма с его одобрения, доносил собранию султана о всех происшествиях и о том что делает [везир] по каждому вопросу. [Везир] на эту должность назначил дебира Бу Бекра Мубашира, и Бу Наср дал ему необходимые указания. На другой день везир отбыл в Герат с весьма значительной свитой, снаряжением и оснащением. При нем была тысяча всадников.
Эмир, да будет им доволен Аллах, в понедельник, двадцать пятого числа месяца раби ал-ахир 35, отправился в Юмнабад и Мейменд 36 ради прогулки и охоты. Ходжа Абдарреззак Хасан приготовил в Мейменде гостям угощение, как он умел угощать, ибо во всех делах он был хорош и единственным в своем роде. После угощения он поднес подобающие подарки. Его управляющие подали обильное угощение и тем людям, которые находились при султане. Эмир остановился в Мейменде в тех царских палатах, кои построил ходжа Ахмед, сын Хасана, да будет над нам милость Аллаха. В среду, в четвертый день месяца джумада-л-ула 37 он возвратился обратно в кушк Дешт-и Ленкан. На следующий день пришло письмо о кончине Сатилмиша, хаджиба Арслана. Эмир еще раньше возвысил его и соизволил ему дать должность шихне в Бадгисе в силу того, что он в пору эмира Мухаммеда был хранителем казны и первым, кто из Хорасана пошел навстречу эмиру Мас'уду и увел с собой столько гулямов Арслана, как я уже рассказывал выше.
В воскресенье, восьмого числа сего же месяца 38, в Бусте помер Са'ид, сын Махмуда Тахира, казначей, да будет над ним милость Аллаха. Он был еще очень молодой и дельный человек и обладал мудростью старцев. Ходжа Бу Наср много с ним сиживал и [часто] говорил: “Положение этого молодца таким не останется, ежели жив будет и не бросит постоянно пить вино с утра натощак”. Но он не бросил, и говорили, что оттого он и помер. Сколь [замечательно] изречение: *Есть у Аллаха создания и одно 39 из них мед!* Он помер в назначенный ему час. Удивительно было, что за несколько дней до того, как он отошел [в иной мир], /520/ он устроил званый пир великолепный, позвал Бу Насра и кое-какой другой народ. И я там был, много веселились, а для него [это] было прощание — через три дня он ушел уходом, из которого не [461] возвращаются. В памяти у меня сохранился сей бейт, сочиненный стихотворцем:
*Ночей последних наступило много, но вот пришла и к нам;
Немало возвращалось дней, но к нам день больше не придет!*
Махмуд Тахир, его отец, был человек влиятельный из [числа] казначеев эмира Махмуда, да будет им доволен Аллах, и эмир имел к нему большое доверие. Он тоже помер молодым, и тот падишах за заслуги покойного наградил благородного сына. Сей великодушный человек сделался знатной особой, прославился, а эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, жаловал [его] еще больше, дабы он стал еще именитей. Но прожил он недолго и помер в молодые годы. Он породнился с таким весьма почтенным семейством, как [семейство] Бу-н-Насра Захвади, очень важного вельможи из приверженцев хорезмшаха Алтуиташа и знакомца эмира Махмуда. [После него] осталось два способных сына.
[Их] дядя с материнской стороны ходжа Махмуд Захвади два раза исправлял должность ариза при двух падишахах — Мавдуде и Фаррух-заде, да будет над ними милость Аллаха, и совершил достохвальные деяния; он являл высокие подвиги благородных мужей и усердие людей великих и мужественных, и ежели в лето четыреста пятьдесят первое он испытал на себе по невеликодушию судьбы нерасположение и объявилась суровость [к нему], то в конце концов все уладится. В ручье, где раза два текла вода, вода вернется снова, и захромавшее счастье поправится. Нужно, чтобы сохранилась жизнь, а богатство приходит и уходит и несчастье, причиняющее страдание сердцу мужей благородных, исчезнет совершенно. Каждый, кто услышит, скажет что это [даже] нельзя считать за несчастье. Я рассказал о сем потому, что пришлось кстати, и я касаюсь этого вельможи и его деятельности оттого, что приблизилось [в нашей книге то место], когда эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, его возвысит и введет в государственные дела, а [сам он] испытает на себе судьбу и мягкую и суровую. Все будет упомянуто дальше 40*по воле Аллаха всевышнего*.
В субботу, семнадцатого числа месяца джумада-л-ула 41 дебир Бу-л-Хасан Йраки, отстраненный от должности начальника курдов и арабов, прибыл ко двору. Великий ходжа Ахмед, сын Абдассамада, отправил его по-хорошему, однако приставил к нему пять конных приставов. Эмир не допустил его к себе и отослал к дебиру Мас'уду, сыну Мухаммеда Лейса, /521/ дабы он считался как бы задержанным. Многие его навещали, а он пребывал в сильном замешательстве и упал духом. Однако Бу Наср в силу того, что этот человек славился по письменной части, говорил насчет его, ходатайствовал, покуда не смягчил сердце эмира. Бу-л-Хасан Ираки предстал [пред лицо эмира] на поклон и снова сел в посольском диване, но утратив честь, с посбитой спесью, так [462] что у него уже не было смелости говорить очень свободно. Кончилось его дело тем, что он помер, как я потом расскажу.
В воскресенье, двадцать первого числа сего же месяца 42 прибыли письма от Бу Сахля Хамдеви и начальника почты Рея, что слова Сына Каку оказались притворством, ложью и оттяжкой времени. Он собирал народ с разных сторон и тот [к нему] стекался. Часть туркмен кызыловдев, ягмаровцев и балханкухцев, бежавших от потомков Сельджука, тоже примкнула к нему, потому что у человека 43 много золота, казна и разного рода богатство. Снарядившись, он направился к Рею. Опасность в том, что он проведал о волнении в Хорасане из-за сельджуковцев и о невозможности оказать нам 44 помощь. Рабы [государя] постараются изо всех сил, [посмотрим, мол], каков окажется промысл божий, да славится поминание его. Эмир крепко призадумался и приказал ответить: “Везир и старший хаджиб в Хорасане, войск там достаточно, чтобы справиться с потомками Сельджука. Мы тоже намереваемся отправиться в Хорасан. Не следует падать духом, нужно мужественно идти на бой, ибо с тем войском, кое у вас имеется, можно прибрать к рукам весь Ирак”. Ответы были отосланы спешной почтой, а также с нарочными гонцами. В отдельной главе о событиях в Рее я изложу эти обстоятельства полностью. Здесь хватит столько.
Во вторник, в последний день месяца джумада-л-ухра 45 пришли письма от везира. Он писал: “Слуга [государя] усердно принялся за дела. Амили городов, коих он вызвал, приезжают и [от них] принимаются собранные налоги 46. Старший хаджиб и войска прибыли в Герат. Бу Сахль Ала, помощник ариза, крайне старательно поверяет войска при мне и раздает серебро. Когда дело подготовки войск будет закончено, и они пойдут на противника, слуга [государя] предпишет им правильный порядок действий и приложит все [свое] служебное рвение. Он надеется, что по милости господней, да славится поминание его, цели будут достигнуты. Слуге [государя] кажется правильным, чтобы государь приехал в Герат, когда минует новруз, и пробыл бы лето здесь /522/ — все дела сделаны; относительно кормов и иного прочего никакой тревоги нет,— дабы слуга [государя мог] отправиться в Мерв, старший хаджиб с войском — на противников, [дабы] повсюду поднялся дух, со смутой было бы покончено и [чтобы] весьма запутанные дела в Рее и Джибале поправились, а государь обрел душевное спокойствие”. Эмир соизволил ответить: “Ходжа — наш наместник в Хорасане. Мерв и прочие города — все полны войск, какая нужда в нашем присутствии в Герате? Мы отправимся в Газну, ибо так лучше. Сыновья Али-тегина стали [с нами] на честный путь — никакой тревоги за Балх и Тохаристан нет. Там же находится мой возлюбленный сын Мавдуд и сипахсалар Али. Ежели [вам] понадобится прибавить войска, просите от них”. Ответы такого рода были отосланы. [463]
От Бу Насра я слышал, он говорил: “Правильный порядок действий тот, который предложил везир, однако эмир [его] не слушает и он, конечно, поедет в Газну, ибо ему страшно хочется быть там, хотя Газну, хвала Аллаху, от него не отнимают. Ему следовало бы отправиться в Герат или в Мерв, или в Нишабур и просидеть год-два в Хорасане, покуда не утихнет великая смута. Я тоже несколько раз докладывал ему то, что везир писал ко мне — а писал он ко мне гораздо менее стесняясь — но никакой пользы это не дало. У преславного и великого господа бога есть желания, кои рабы [его] знать не могут”.
В одиннадцатый день месяца раджаба 47 эмир, да будет им доволен Аллах, выехал из Буста в Газну и прибыл туда в четверг, седьмого числа месяца ша'бана 48. Он остановился в Баг-и Махмуди с тем, чтобы пробыть там некоторое время, и протянул руку к удовольствиям и вину; пил он беспрестанно, так что совсем не отдыхал. Во вторник, двенадцатого числа месяца ша'бана, из Балха в Газну прибыл царевич эмир Мавдуд, да будет над ним милость Аллаха, ибо ранее из Буста пошло письмо, чтобы он приехал. Он прибыл в назначенный день и был милостиво принят. Во вторник, девятнадцатого ша'бана 49 эмир отправился в крепость и серхенг Бу Али, кутзал, принимал гостя. В пятницу, двадцать второго числа сего же месяца, эмир переехал в новый мас'удов кушк. Еще до отъезда из Баг-и Махмуди пришло письмо от везира, что дела войска улажены и оно двинулось на врага, окрепнув духом. Туркмены, поняв, что [против них] предприняты усиленные действия, ушли все в Нису и Фераву, так что в пределах Гузганана, Герата и сих областей никого из них не осталось. Старший /523/ хаджиб ушел в Мерв, поставил войсковой стан за городом, всюду разослал шихне и стал повелевать. Что делать слуге [государя]? Послан был ответ: “Поскольку положение таково, ходже надлежит приехать через Гур в Газну, дабы повидать нас и доложить самолично, что доложить должно, и выработать мероприятия более сильные”.
Наступил месяц поста. Эмир запостился в новом кушке, и каждый вечер царевичи эмиры Са'ид, Мавдуд и Абдарреззак, да будет ими доволен Аллах, бывали в большом доме и с ними поочередно хаджибы, свитские и недимы. Султан разговлялся в [своем] дворце наедине. В субботу, в половине месяца рамазана 50, везир прибыл в Газну. Он явился к эмиру, и состоялось негласное собеседование с ним и начальником посольского дивана до часа пополуденной молитвы. Везир все доложил, что происходило и было сделано; эмир остался весьма доволен и похвалил везира. Везир удалился. На другой день созвали еще одно негласное совещание. Везир говорил: “Ежели бы государь приехал в Герат, то во всем Хорасане не осталось бы ни одного туркмена. Быть может и по сию пору не истекло время их пребывания там, но во всяком случае, покуда старший хаджиб и войска находятся в городах, от них [464] никакого вреда не произойдет. Но на сердце тревога за Рей и за Бу Сахля, за войско и за перевозку золота и одежды, кои находятся при них, из-за врага подобного Сыну Каку, ибо, вследствие неприбытия в Хорасан высочайшего знамени, нельзя знать, как переменится их положение”. Эмир ответил: “Никакой беды там не должно быть, потому что там есть значительное войско и хорошие салары, а Бу Сахль — человек дельный. Сын Каку, дейлемцы и курды никакого значения не имеют — я их видел и испытал. Тамошнее положение у меня на виду”. “Даст бог, благодаря могуществу и счастью государя все обойдется благополучно”,— промолвил везир. В понедельник, семнадцатого числа месяца рамазана 51, прибыл налегке из Балха и сипахсалар Али со своими гулямами и ближними людьми, согласно высочайшему повелению, кое послали, чтобы он оставил рать в Балхе и явился с небольшим отрядом, ибо [надо] с ним обдумать дела. Али повидал султана, удостоился милостей и возвратился домой.
В понедельник был праздник разговения. Еще за неделю до этого эмир сделал распоряжение приготовиться к этому дню. Приготовления сделали такие, что древние старики признались, что в никакие времена подобного не запомнили. /524/ Было также и много конных на поле Шабехар. Эмир восседал в большой суффе нового серая на деревянном престоле, потому что золотой еще до сих пор не доделали. Начали приходить дворцовые гулямы, число коих в то время доходило до четырех тысяч с чем-то; они построились в несколько рядов в том большом серае. Эмир открыл прием. Разговелись и дворцовые гулямы стали выходить на новую площадь и останавливались, потому что площадь и все поле превратились в тюльпанник. Затем эмир сел [верхом] и явился на хазру на площади и поле Шабехар. Сотворили праздничную молитву, и эмир сел за стол в беседке дома, стоящей справа от суффы. За этот же стол посадили сыновей [государя], везира, сипахсалара, дейлемских эмиров и вельмож свиты, а прочий народ — за другие столы. Стихотворцы читали стихи. Потом явились мутрибы, и пошла в круговую чаша, так что из-за стола разошлись пьяные. Эмир уехал и явился в Золотой дом на крышу, где устроили пиршество и с удовольствием выпили вина.
На следующий день приема не было; [эмир] открыл прием на третий день. Из Мерва прибыли гулямы Нуш-тегина, личного слуги [государя], с предводителем по имени Хумар-тегин, кедхудаем Нуш-тегина, дебиром Махмудеком и несколькими челядинцами, все нарядные, в богатом убранстве. Они предстали пред лицо эмира и были приняты милостиво. Висачных гулямов 52 он приказал поместить отдельно в старом махмудовом кушке и хорошо содержать. На другой день он позвал их к себе, совсем без посторонних, и человек тридцать самых отборных гулямов взял себе, а прочих поделил между четырьмя сыновьями [465] Са'идом, Мавдудом, Мадждудом и Абдарреззаком. Доля Абдарреззака была вдвое больше других, потому что у других было много, а у него нет, и он обращался с прошением, чтобы [государь] дал ему какую-нибудь область. В месяце же шаввале эмир отправился на охоту в Жех с отрядом дворцовых гулямов и войска, с недимами и музыкантами. Охота прошла прекрасно, развлекались и пили вино в охотничьем шалаше. Я присутствовал на этой охоте, а ходжи Бу Насра не было. Много добычи доставили в Газну на верблюдах-скороходах. С государем были родичи, свита и эмиры-сыновья, да будет доволен Аллах ими всеми!
В среду, двадцать четвертого числа сего же месяца 53, [государь] с охоты возвратился в Баг-и Седхезаре и на следующий день распорядился, чтобы пожитки и имения 54, оставшиеся после Нуш-тегина, личного [слуги], тщательно проверили в присутствии его кедхудая, /525/ дебира Махмудека, и других управляющих. Завещание на содержание его могилы оставили в прежнем положении. Его дорожные принадлежности, палатки и хергах, несколько лошадей и верблюдов он подарил сыну эмиру Абдарреззаку с тремя селениями — одно в Забулистане и два в Пуршауре 55. Все прочее, что было у личного [слуги государя], сохранили. Его серай [государь] подарил сыну эмиру Мерданшаху вместе с множеством ковров и несколькими серебряными изделиями. Ни предела не было тому, что оставил Нуш-тегин, ни [его] разного рода богатству. Мервскую область, коей он правил, [государь] отдал начальнику дворцовых гулямов хаджибу Бектугды. Написали жалованную грамоту, и тот послал туда своего кедхудая Бу Али Завзани. С саларом Бектугды на этой неделе произошло событие — царевичу эмиру Мерданшаху быть в свойстве с ним [через женитьбу] на дочери, коя у Бектугды имеется. Устное сообщение [об этом было послано] с Бу Насром Мишканом. Бектугды слегка поломался, что нет, дескать, у него силы снести такую милость, да и откуда, мол, ей быть, но Бу Наср доказывал то, что требовалось, покуда тот не согласился. Ударили по рукам и дано было обещание заключить брачный договор тогда, когда будет повеление.
Салар Бектугды смекнул, что надобно делать и в чем [заключается] корысть. Он тут же приступил к делу и через год заключил брачный союз, подобного коему я в сей столице не видывал: не осталось ни одного видного человека, ни слуги в барском доме, простолюдина и знатного, сипахдара и пердедара, трубача и барабанщика, которым не досталась бы награда от салара Бектугды от двенадцати тысяч диремов до пяти, трех, двух, одной тысячи и пятисот, трехсот, двухсот и ста; меньше сего не было. Эмира Мерданшаха доставили в кушк салара Бектугды. Брачный договор заключили там, и динары и диремы покатились к каждому. На эмира Мерданшаха он надел черный шелковый кафтан, украшенный жемчугом, и возложил на голову шапку о четырех золотых перах, осыпанную самоцветными каменьями, и повязал на него пояс, [466] весь выложенный самоцветами, и [подарил] ему коня очень дорогого, кованного золотыми подковками, седло, оправленное в золото, чепрак в самоцветах, десять гулямов турецких со сбруей служительской, с конями; десять тысяч динаров и сто штук дорогой ткани разных цветов. Покончив с заключением брачного договора, эмира Мерданшаха привели к эмиру, дабы он на него поглядел. Все, что происходило и [что] сделали, [ему] доложили. Царевич возвратился к родительнице. Эмир Мерданшах был еще совсем ребенком, ибо было ему тринадцать лет. Потом, когда он подрос, в начале лета четыреста тридцатого 56, дочь салара перевезли в гарем этого царевича; /526/ она тоже была совсем ребенком. Их посадили вместе и сыграли свадьбу, подобной которой никто не запомнил: с превеликой пышностью повелел ее справить эмир, ибо он сильно любил этого сына, а его мать была очень влиятельна. От мустовфия Бу Мансура я слышал, он говорил: “Столько-то дней со столькими-то помощниками я занимался переписью приданого. Было его на десять раз тысячу тысяч диремов”. Я, Бу-л-Фазл, после смерти султана Мас'уда и эмира Мерданшаха, да будет ими доволен Аллах, видел тот список и остался в изумлении, как кто-либо сам [один] может то сделать. Я назову один-два предмета: четыре золотых венца, украшенных драгоценными каменьями, двадцать золотых блюд, плоды на них из разнообразных самоцветов, двадцать золотых укладок для веретен со вставленными в них драгоценными каменьями, золотая метелка с бородой из нитей жемчуга. Я назвал только несколько вещей, единицу из тысячи, [но и] этого достаточно, по этим вещам можно понять, каковы были прочие.
О НЕПРИЯЗНИ, СЛУЧИВШЕЙСЯ МЕЖДУ ЭМИРОМ МАС'УДОМ, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ, И БОГРА-ХАНОМ, И ОБ ОТПРАВЛЕНИИ ЭМИРОМ БУ САДИКА ТАББАНИ, ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НИМ АЛЛАХ, ПОСЛОМ В КАШГАР И ТАРАЗ 57, В ТУРКЕСТАНЕ, ПОКУДА НЕПРИЯЗНЬ НЕ ИСЧЕЗЛА ПРИ ПОСРЕДСТВЕ АРСЛАН-ХАНА
Я уже рассказал, [повествуя] о поре покойного эмира, да будет им доволен Аллах, что Богра-хан при жизни своего отца — тогда его называли Йига-тегин — прибыл в Балх, чтобы следовать дальше в Газну в силу того, что он был женихом благородной Зейнаб, дочери покойного эмира, которая была обещана ему, дабы с нашей поддержкой он отобрал от Али-тегина Бухару, Самарканд и те области, [согласно тому] как он был обнадежен нами. Он получил ответ, дескать, надобно, вернуться назад и помириться, потому-де, что мы намереваемся пойти на Сумнат. Когда мы с этим покончим, а вы захватите ханство над Туркестаном, тогда и будет принято решение. Расхоложенный Йига-тегин из Балха повернул обратно. Потом [произошло] наше возвращение из похода, захват ими ханства, пришествие на войну с Али-тегином, когда его брат [467] Туган-хан пал, /527/ отправление отсюда факиха Бу Бекра Хусейри в Мерв; происходили войны и снова возвращались к миру, ибо Арслан-хан не захотел, чтобы его брат был наш сосед, и он еще больше прибавил отчаяния Богра-хану, как рассказано в отдельной главе сего сочинения. Потом не удавалось отослать благородную Зейнаб, потому что эмир Махмуд отошел [в иной мир], и на престол царства сел эмир Мас'уд, а спустя год после этого помер Кадыр-хан.
Арслан-хан, который был наследником престола, сделался ханом Туркестана. Владения Тараз и Испиджаб 58 и те области он целиком отдал своему брату Богра-хану и положил ему сие почетное прозвище. Друг с другом они были внешне хороши, а скрытно — плохи. Эмир Мас'уд, как я уже повествовал, посылал послами ходжу Бу-л-Касима Хусейри и казия Бу Тахира Таббани, родственника имама Бу Садика Таббани, к Арслан-хану и Богра-хану, дабы обновить договор и обязательство. Они поехали и долгое время оставались [там], покуда дело не совершилось и они не возвратились обратно, достигнув дели, с одной хатуной, дочерью Кадыр-хана, кою помолвили за султана Мас'уда, и другой хатуной, дочерью Арслан-хана, кою помолвили для эмира Мавдуда, но она по дороге скончалась. В Перване казни Таббани тоже получил повеление [отойти в иной мир], а Бу-л-Касим со слугами и балдахином прибыл в Газну, и свадьба состоялась.
Богра-хан с нашими послами прислал одного хаджиба с ученым человеком и попросил отправить [к нему] благородную Зейнаб. Однако до слуха эмира довели, что Богра-хан говорит непутевые речи по поводу наследства, что у Зейнаб-де есть [право на] долю в силу состояния [их] братом и сестрой. Эмир по этому случаю сильно обиделся и отослал обратно посла, не исполнив требуемого, с добрым посулом в другой срок, а Арслан-хану написал письмо с жалобой и в нем указал на неуместное желание. Арслан-хан попрекнул брата, зачем он говорит такие несуразные, необдуманные слова. Богра-хан весьма оскорбился и совсем oтбился от рук, так что сделался настоящим врагом и для брата [свое-то] и для нас. Дело дошло до такой степени, что когда потомки Сельджука пришли в Хорасан и разбили Бектугды, и весть об этом дошла до Туркестана, то осведомители сообщали, что Богра-хан злорадствовал и торжествовал, во-первых, потому что был с нами плох, и во-вторых, потому что Тогрул был ему друг /528/ и им возвышен. Тайно он наущал и ободрял их и говорил: “Воевать надобно, потому что он-де пришлет столько людей из ханских, похожих на туркмен, сколько запросят”.
Оттого, что об этом приходили все новые известия, эмир очень помрачнел, ибо то была новость не пустячная. Потом на переправе у Амуя схватили одного подозрительного сапожника и допросили. Сапожник сознался, что он лазутчик Богра-хана, пробирается к туркменам, [что] к ним есть письма и он-де [письма] спрятал в некоем месте. [468]
Его отправили ко двору, и мой наставник сел с ним наедине и расследовал обстоятельства. Сапожник во всем признался и выложил из торбы сапожные инструменты. Сердцевины деревянных рукояток оказались выдолблены, туда вложены маленькие записки, закупорены щепочкой и закрашены под цвет дерева, так что нельзя догадаться. “Это Богра-хан у себя сделал”, — показал сапожник. Бу Наср посадил скрыто [этого] человека в одном месте, а записки отнес к эмиру. Все носили на себе знак тамги 59 и были они к Тогрулу, Дауду, Ябгу и йиналовцам. Богра-хан подстрекал, сколько мог, и наше дело представлял их глазам и сердцу пустяком, говоря, держитесь крепче, просите сколько вам нужно народу — пришлем.
Эмир вследствие этого стал весьма опаслив и сказал: “Надобно написать письмо к Арслан-хану и отправить спешного посла, отослать эти записки и сказать: не хорошо, мол, что Богра-хан так поступает, а хан соглашается”. Бу Наср ответил: “Да будет долгой жизнь государя! Турки ни за что нас не полюбят. Я много раз слышал от эмира Махмуда, как он говорил, что сближения с нами турки ищут по необходимости, а как только представится случай, они [дружбы] не хранят и видимости добрых отношений не соблюдают. Лучше всего сослать лазутчика в Хиндустан, дабы он работал в Лахоре, а записки эти запечатать и спрятать в каком-нибудь месте. А потом к Арслан-хану и Богра-хану поедет посол и вежливо поведет с ними переговоры, покуда при посредничестве Арслан-хана не исчезнет открытая вражда, и Богра-хан не перестанет вредить”. “Ты говоришь совершенно верно”,— произнес эмир. Он запечатал записки и [их] спрятали. Лазутчику [эмир] дал сто динаров, а мой наставник ему сказал: “Я выпросил твою жизнь, убирайся в Лахор и шей там обувь”. Человека увели туда.
Эмир, везир и Бу Наср Мишкан сели без посторонних, и выбор для посольства пал на имама Бу Садика Таббани на том основании, что Бу Тахир приходился ему родственником и он с делом знаком. Эмир позвал его, любезно принял и сказал: “Исполни вот это посольство и по возвращении мы отдадим тебе должность казия в Нишабуре, поезжай туда”. Тот собрался /529/ и с драгоценными вещами свыше чем на десять тысыч динаров выехал из Газны во вторник, седьмого числа месяца зул-л-ка'да года двадцать восьмого 60. Полтора года он трудился и вел переговоры, так что Богра-хан сказал: “Все прения и работу заводит и совершает Бу Ханифа”,— и все признались, что эдакого человека в смысле прямодушия и честного исполнения порученного не видывали. После происходивших многочисленных прений он заключил незыблемый договор и всех обязал к дружбе. Все осведомители [об этом] сообщили, и эмир сие узнал. Несколько раз он говорил великому ходже и Бу Насру: “Не ошибался наш отец, сберегая этого человека”. [469]
Сей имам поехал обратно. В дороге [его] схватил правитель Джерма и отнял все, что у него было, ибо горные властители подняли голову. С помощью хитрости он избавился от рук злодеев, что было опасно для жизни, и добрался до Газны. Он прибыл туда в лето четыреста тридцатое 61, как раз в то время, когда мы собирались двинуться в Балх, на десять дней раньше. Султан его принял неописуемо любезно, и из уст эмира изошли [слова]: “Весь убыток, который тебе причинили разбойники, будет тебе отдан, даже больше, а также должность казия в Нишабуре, как мы обещали”.
В пятницу, одиннадцатого зу-л-ка'да 62, до молитвы, эмир отправился на охоту. Мой наставник и весь [придворный люд] были вместе с ним в Дешт-и Рахамарг. Дело шло прекрасно, было взято много добычи разного рода. Государь возвратился обратно в новый кушк в воскресенье двадцать первого числа. В воскресенье, в четвертый день месяца зу-л-хиджжа 63, он сел отпраздновать михреган. В то время привезли со всех сторон государства дары, чтобы поднести. Родичи и свита тоже много доставили. Стихотворцы читали стихи и получили награду, потому что сей государь любил стихи и жаловал за них знатное вознаграждение. Я здесь те касыды не написал, и ежели какой-нибудь порицатель спросит, почему касыды на эмира Махмуда, да будет им доволен Аллах, ты привел, а на эмира Мас'уда, да будет им доволен Аллах, не привел?— то ответ таков: “Сие время к нам ближе, и ежели бы приводились все касыды, то [повествование] слишком бы растянулось. Известно ведь, в каком роде читают [стихи] на торжествах”. После стихов пошли развлечения и вино, и день кончился прелестно. В субботу 64 праздновали день жертвоприношения весьма пышно, В этот день производился смотр пешего и конного войска, находившегося при дворе, /530/ и показ безмерного числа утвари и украшений, ибо прибыли послы от Арслан-хана, Богра-хана, Ляшкер-хана и правителя Сакмана. Расставили пышно убранные столы и пили вино. На другой день эмиру Мавдуду дали халат, какого он еще не получал, и к нему литавру, значки и барабан. Змир соизволил отдать ему область Балх и вручил жалованную грамaту. В таком виде он удалился домой, и все вельможи, родичи и свита по повелению султана направились к нему — он стоял в доме Арслана Джазиба — и приличествующим образом воздали ему должное, как никогда не воздавали.
На третий день праздника после приема [эмир] отпустил посторонних и задержал везира, сипахсалара, ариза, моего начальника и хаджибов Бектугды и Бу-н-Насра. Речь шла о выступлении в поход эмира, в какую сторону лучше. Эти люди сказали: “Пусть государь сообщит слугам [своим], что он [сам] надумал, ибо то, что считает нужным высочайшее усмотрение, правильно, а [затем] слуги [его] выскажут, что знают”. Эмир сказал: “На меня ведь в этом году в Бусте напала [470] болезнь после приключения на реке и я дал обет: ежели господь бог, да славится поминание его, удостоит меня исцелением, то я пойду в Хиндустан воевать крепость Ханси. С того времени, как я был вынужден возвратиться оттуда обратно без удачи, потому что я захворал и нужно было повернуть назад, у меня на сердце тоска и она не проходит. Для похода расстояние — недальнее. Я твердо решил отправить моего сына Мавдуда в Балх, с ним пойдут ходжа и сипахсалар со значительным войском. Хаджиб Субаши находится в Мерве с сильной ратью, так что туркмены не посмеют вторгнуться в благоустроенные места. Тоже и Сури стоит в Нишабуре с отрядом людей, а в Тусе, Кухистане, Герате и в других городах имеются шихне с немалыми [силами]. Не может быть в Хорасане никакой смуты и никакого вреда не произойдет, а ежели случится, то все мы близко друг от друга, и [его] быстро можно поправить Сыновья Али-тегина после соглашения успокоились, Абдасселам находится у них и еще тверже укрепляет обязательства. Как пишет Бу Сахль Хамдеви, у Сына Каку сил немного и из его людей ничего не получается. На туркмен, по его словам, [Сыну Каку] положиться нельзя. Там беды не может произойти. Я же, по крайней мере, освобожу себя от обета. По взятии крепости Ханси я никакого другого дела предпринимать не буду и вернусь обратно, так что еще до новруза мы прибудем в Газну. Вот что мы надумали, /531/ и обязательно думу эту надо осуществить. А теперь сказывайте без стеснения, как вы сие понимаете”.
Везир поглядел на присутствовавших и промолвил: “Что скажете на то, что говорит султан?” Сипахсалар ответил: “Я и мне подобные — люди меча, мы блюдем повеление султана, пойдем всюду, куда он прикажет, и пожертвуем жизнью. Изъяны и достоинства этих дел ведает великий ходжа, вникающий в важные государственные вопросы, то, что он читал, слышал, знает и видит, мы знать не можем, это занятие везиров, не наше ремесло”. Повернувшись к хаджибам, он спросил: “Скажете ли вы то же самое, что и я?” — “Скажем”,— ответили те. Везир обратился к аризу и Бу Насру: “Сипахсалар и хаджибы возложили это дело на мою шею, а сами отстранились, что скажете вы?” Ариз был человек косный. “Известно,— произнес он,— что мое занятие — войсковые дела, не знаю, как мне зайти дальше них. Должность ариза столь трудна, что нельзя заниматься еще каким-нибудь делом, кроме нее”. Бу Наср Мишкан ответил: “Сие дело, видно, пало на шею великого ходжи. Надобно сказать решительно: государь, мол, изволит говорить эдак, а я слуга [его] тоже выскажу, что знаю, и, клянусь благодеянием султана, сделаю [это] без всякого притворства”.
Везир сказал: “Я никак не могу одобрить, что государь пойдет в. Хиндустан, потому что лучше, чтобы он пошел в Балх, да не оставался бы в Балхе, а дошел до Мерва, дабы удержать в руках Хорасан и прибрать Джибаль, а сохранить верность обету можно [иначе]. Ежели [471] цель — завоевание Ханси, то для этого дела было бы достаточно начальника газиев и лахорского войска, да назначить одного хаджиба от султанского двора; и цель была бы достигнута и Хорасан сбережен. А коли государь в Хорасан не пойдет, то [еще неизвестно], захватят ли туркмены какую-нибудь область или не захватят. Ежели они захватят хоть одну деревню и натворят то, что у них в обычае: поголовное истязание, убийство и предание пожару, то и десять походов на Ханси с этим не сравняются. Поход в Амуль и возвращение [оттуда] имело последствием это бедствие, а поход в Хиндустан еще хуже. Все, что в меру знания слуги [государя], он доложил и снял с себя ответственность; высочайшее усмотрение превыше [всего]”.
Мой наставник произнес: “И я сказал бы то же самое, но еще прибавил бы одно соображение: ежели государь сочтет возможным, то назначит тайно людей, кои спросят воинство и раиятов, простолюдинов и знатных, в таком ли смятенном состоянии находятся Хорасан, Хорезм, Рей и Джибаль, как оно есть, и правильно ли будет или нет султану /532/ идти на Ханси. Что они скажут? Слуга [государя] полагает, что все скажут: неправильно. Рабы речь поведут свободно, ибо он дал разрешение; однако, воля государя”. Эмир возразил: “Мне хорошо известно ваше доброжелательство и искренний совет, но есть обет, который лежит на мне. Я пойду сам, и ежели даже много бед приключится в Хорасане, пусть, я все же сдержу слово перед господом богом, да славится поминание его, ибо господь всевышний все поправит”. — “Раз положение таково, — промолвил везир,— то сколько есть человеческих сил, они будут положены. Будем надеяться, что в отсутствие [государя] никакой беды не приключится”,— и они удалились; прочий народ [тоже] откланялся и ушел. Когда везир и Бу Наср вышли, они сели наедине в одном месте и говорили: “У этого государя самовластья свыше всякой меры и предела; говорить еще свободней нельзя, да и невозможно было говорить больше — это было бы неприлично. То, что предопределил господь бог, да славится поминание его, объявится”. И они разошлись.
В четверг, в половине месяца зу-л-хиджжа 65, надели халат на сипахсалара Али [Дая] весьма дорогой. Он предстал пред лицо государя и отвесил поклон. Эмир его похвалил, обласкал и сказал: “Сын [мой], везир и войско полагаются на тебя. Ходжа пойдет с вами и он — наш наместник. На нем лежит установление правильного порядка действий, добывание средств для войска, а на тебе — вождение войск и война. Надобно исполнять его распоряжения и всем надо спаять воедино руки, сердца и мнения, дабы в отсутствие наше не случилось беды”. Сипахсалар, облобызав землю, ответил: “Слуга отдает жизнь [свою] на произвол государя”,— и удалился. Во вторник, семнадцатого числа сего месяца, дали халат везиру, халат очень драгоценный, [472] как полагалось по заведенному правилу, и [к нему] множество добавлений, ибо [эмир] сохранял [для себя] его сердце во всех отношениях, так как было ясно, что средоточием дел в отсутствие султана будет он. Когда он предстал пред лицо султана, тот сказал: “Да будет благославен [сей] халат! Во время этого похода в Хиндустан мы, после милости всевышнего Аллаха, полагаемся на ходжу. Есть обет и мы исполним его. Ходже мы препоручаем прежде всего сына, потом сипахсалара и всю свиту, кои остаются [с ним]. Всем надлежит действовать согласно его распоряжениям”.
Везир ответил: “Слушаюсь и повинуюсь, все условия покорного служения я исполню”. Он удалился и ему прекрасно воздали должное. /533/ В понедельник, девятнадцатого числа месяца зу-л-хиджжа 66, эмир утром выехал верхом и остановился на поле Баги Пирузи, дабы рать, полк за полком, прошла мимо [него]. После этого, близ часа пополуденной молитвы, эти трое вельмож — сын, везир и сипахсалар — сошли с коней, исполнили обряд поклонения и отбыли. Наставник мой по высочайшему повелению назначил ходжу Бу Насра Новки, и тот поехал вместе с везиром, чтобы осведомлять [о ходе дел]. В четверг, за восемь дней до конца месяца зу-л-хиджжа, эмир, да будет им доволен Аллах, выступил из Газны по дороге в Кабул, дабы пойти походом в Хиндустан воевать Ханси. Десять дней он простоял в Кабуле.
(пер. А. К. Арендса)
Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962
Комментарии
1. *** см. прим. 3 к летописи 422 г.
2. 12 ноября 1036 г.
3. ***
4. Дословно: просеяли — ***.
5. 19 ноября 1036 г., суббота.
6. 24 ноября.
7. ***
8. 28 ноября 1036 г.
9. Т. е. Гильменд.
10. Т. е. ладья, полная людей, стала разваливаться.
11. *** — острый менингит, воспаление оболочек мозга, заболевание, описанное Ибн Синой; Канон врачебной науки, III—1, стр. 86 и сл.
12. 10 декабря 1036 г., пятница.
13. Имеется в виду один из сыновей Али-тегина, официально считавшийся правителем Бухары и Самарканда.
14. Т. е. илек, сын Али-тегина.
15. В подлиннике: “то, что говорят”.
16. 16 декабря 1036 г., четверг.
17. Народная поговорка, т. е. Сын Каку встретил отпор, оказался перед непосильной задачей.
18. *** - т. е. предоставить на откуп право взимать подати и налоги в Исфаганской области.
19. ***
20. ***
21. Т. е. коротко остриженными.
22. В оригинале: “в час предзакатной молитвы”.
23. “Держать на сухой земле” — держать зря, без пользы.
24. Кор. 462.
25. 23 декабря 1036 г.
26. 3 января 1037 г.
27. Т. е. не освободил от состояния рабства.
28. ***
29. ***
30. ***
31. 13 января 1037 г.
32. ***
33. *** - т.е. соглашение, в котором эмир подтверждает испрашиваемые каким-нибудь крупным чиновником полномочия. Ср. как образец соглашения Приложение II.
34. 27 декабря 1036 г.
35. 15 января 1037 г.
36. В данном случае речь идет о Мейменде, селении в округе Буста, а не о городе Мейменде (Меймене) в Гузганане. Это видно из того, что Мас'уд, выехав туда “ради прогулки и охоты” из дворца в *** (в одном фарсанге от Буста) 25 раби II=15 января, возвратился обратно 4 джумада 1, т.е.через 9 дней, что было бы невозможно, если бы он отправился в Гузганан. В. В. Бартольд, следовательно ошибался, считая родиной везира Ахмед б. Хасана город Мейменд Гузгананский.
37. 23 февраля.
38. 27 февраля.
39. Игра слов: ** — “рати” и “создания”.
40. В сохранившейся части “Истории” Бейхаки об этом не упоминается.
41. 8 марта 1037 г., вторник.
42. 12 марта 1037 г.
43. Т. е. у Сына Каку.
44. Т. е. чиновникам и войску Мас'уда, находившимся в Рее.
45. 19 апреля 1037 г.
46. ***
47. 30 апреля 1037 г.
48. 26 мая.
49. 5 июня 1037 г., воскресенье.
50. 2 июля.
51. 4 июля 1037 г.
52. *** — т.е. гулямов, состоявших в висаках. См. Глоссарий.
53. 11 июля 1037 г., понедельник.
54. ***
55. Пуршаур, ныне Пешавер в западном Пакистане.
56. 1038—1039 г.
57. Тараз — город (современный Джамбул, Казахская ССР).
58. Испиджаб или Исфиджаб — культурная полоса р. Арыси, правого притока Сыр-Дарьи. Ваrthоld, Turkestan... 175, 176.
59. Т. е. печати с именем Богра-хана.
60. 22 августа 1037 г.
61. 1038—1039 г.
62. 26 августа 1037 г.
63. 18 сентября.
64. 10 зу-л-хиджжа — 24 сентября 1037 г. 65. 29 сентября 1037 г. 66. 3 октября 1037 г.
АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ
ИСТОРИЯ МАС'УДА
1030-1041
Дата: 2019-02-24, просмотров: 277.