Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
"ВОРОТНИК
ОТУТЮЖЕНЫ РУКАВА
СЕСТРА
РУГАЛАСЬ РЫСКАЛА
ЛОЖЬ
ПРОЖИВАЕТСЯ СЫЗНОВА
СХЕМА СМЕХА
ГЕНИЯ НЕПРИЗНАННОГО
ГУДИТ
КРЕПЛЕНЫМ ГОЛОВА
БАЛОВАТЬ
ГУСТО И ГУЛКО
БУКВА
БЕЗЗАКОНИЯ РАЗРОСЛАСЬ
КУСТОМ
РАЗВЕСИСТОЙ КЛЮКВОЙ"
-Ну, как я вижу, ты проснулся.
В ответ поступает нерушимое молчание.
-Если ты не подашь сейчас признаков жизни, то мне придется тебя будить. Пока ты еще не отправился на тот свет, и я это вижу.
Мне приходится, сколько бы я того не хотел, хотя бы пошевелиться. Я утвердительно, почти что жизнеутверждающе, поднимаю руку и кручу кистью в воздухе.
-Ты такой непостоянный, но такой предсказуемый. Ветреная моя шлюшка.
Плевать. Не хочу никого слушать. Не хочу никого слышать.
-Не делай вид, будто вновь заснул. Я прекрасно понимаю, что ты меня слушаешь.
Кровать легко прогнулась: кто-то сел на ее край по другую сторону от меня.
-Ты можешь врать сколько и кому угодно, ври даже себе, но, когда ты злишься или нервничаешь свои скулы и челюсть ты не контролируешь: они у тебя ходят по лицу так, будто живут своей собственной жизнью.
Отстань. Заткнись.
-Я не боюсь тебя доводить до нервных состояний.
Интересно.
-Пожалуй, я единственная, кто не боится тебя. Потому, что я тебя хорошо знаю. Или потому, что глупая.
Я лениво оборачиваюсь. На другой стороне кровати сидит Агнета.
-Я сделала все, как ты попросил. Заказ уже выполнен.
Тут я пробуждаюсь окончательно. Агнета сидит в одном нижнем белье. Свет падает из-за ее спины, потому, возможно, что я ошибся, и на ней нет и его.
-Какой заказ?
Она вздыхает тяжело и закатывает глаза.
-Все та же старая песня. Все объяснять по-новому. В который уже раз?
-Какой заказ?
-Я прекрасно помню, что ты импульсивный. Но меня то волнует мало. Ты знаешь, мне нравятся люди, которые делают то, что им взбредет в голову. Сразу же. Не раздумывая. Это почти что азартно.
-Какой заказ?
-Кажется, все плохо. Совсем плохо. Хуже, чем обычно.
Агнета начинает расхаживать по комнате, пританцовывая. И отчего-то отсутствие на ней одежды меня вовсе не волнует, ведь есть вопросы приоритетнее: что было? Было час назад? Было день назад?
-Хватит надо мной издеваться.
Я вновь откидываюсь на кровать и смотрю в потолок, зная, что ответов в нем нет.
-Сколько времени?
Агнета берет часы с комода, открывает их.
-Половина первого.
-Что у нас касательно той поставки? Они должны были прибыть сегодня ночью. Ты их встретила?
Агнета смотрит на меня испытующе и испытующе молчит.
-Мне нужно тебе кое-что показать.
-Где?
-В баре. В твоем кабинете.
-Мне сегодня нельзя там появляться. Сегодня будет одна важная встреча, но я не хочу ее.
-На какое число назначена встреча?
-На сегодня.
-На какое число?
-На третье.
-Собирайся. Сейчас же.
Она говорит со мной таким тоном, будто я ей сын. Говорит со мной так, как со мной беседовали психологи и врачи. Преподаватели. Родители. Их друзья. Они прекрасно понимают, что я сделал что-то плохое, но обвинять меня в том нельзя. И они терпят. Терпят всю мою ложь. Все мое молчание. Так и она. Она мною недовольна, как может быть мать недовольна своим ребенком. И я даже не собираюсь пререкаться. Ее слово есть некий абсолют.
-Одевайся. Кофе выпьем на месте,- говорит она, пока короткая пакля волос и горбинка носа не исчезают в дверном проеме.
Я поднимаюсь с кровати, тянусь до брюк, надеваю их, достаю из кармана пачку сигарет.
-И покурим тоже,- кричит она уже из другой комнаты.
-А где мои туфли?
-Вот же они.
-Это не мои.
-Черно-белые оксфорды. Вчера ты определенно был в них.
888
-Не знаю, сколько раз мы уже это проходили, однако, план на то уже готов. Все просто. Я говорю тебе, что делать – ты делаешь. Я рассказываю – ты слушаешь и веришь. Не верить и не слушать тебе, конечно, выгоднее, но так или иначе попробовать еще раз я должна. Пааво, ты меня услышал?
Я сижу, откинувшись в кресле. Я смотрю на стол, и мне кажется, что с ним что-то не так. Только что?
(Может быть, на нем кого-то имела твоя сестрица? Не так давно? Совсем недавно?)
-Да.
Я полностью отрешен, но непонимание, незнание сеет во мне некоторые переживания.
Дверь. Стук. Легкий скрип.
-Разрешите вам подать кофе?
-Да. Только быстро.
В кабинет вбегает девушка. Мне кажется, что я ее где-то видел до того, но точно знаю, что она совсем новенькая здесь. Всех работников я знаю в лицо. И это точно. Исключительно точно.
-Спасибо, Марго.
Она учтиво и любезно кивает, спешно ставит чашки, пепельницу и сигареты с подноса на стол и выходит прочь.
-Возьми листок бумаги и ручку.
Я беру листок бумаги со стола и ручку из кармана пиджака.
-Напиши на нем что-нибудь. Первое, что приходит в голову.
-После таких фраз не получается написать «первое, что приходит в голову».
-Плевать. Хоть крестик на нем поставь. Напиши дату.
Я на нем расписываюсь потому, что боле ничего сделать не получается: руки дрожат и ноют.
-Теперь убери его со стола. Но не в пиджак, не в карман. Положи его в стол.
-Куда именно?
-Туда, куда ты бы положил его машинально. Сейчас мы пробуем это сделать так, потому что разыгрывать для тебя пьесу с важным номером, что нужно записать, мне уже надоело.
-О чем ты?
-Забудь. Спрячь.
(А такие пьесы действительно были или же это такой хитроумный эпизод трагикомедии?)
Я открываю ближайший к правой руке ящик и кладу листок к вороху других бумаг. Агнета говорит, посматривая на свои ногти и перебирая пальчиками. Говорит, совершенно не выказывая своего участия в диалоге. Говорит словно по шаблону.
-Что дальше? Когда уже прекратится эта бессмысленная…
-Замолчи. А теперь слушай внимательно.
Я пытаюсь разозлиться на нее, поставить ее на место, но ничего не выходит. Нет желания. Нет сил. Агнета подкуривает две сигареты, одну дает мне, берет чашку и, как уже то сделал я, откидывается в кресле напротив.
-Вчера ты впервые за три недели объявился на работе. Да. Тебя не было три недели. С того самого дня, как ты здесь мельком оказался после своего ночного побега. Его ты помнишь?
-Что-то вспоминается. Но какие три недели? Сегодня же третье.
-Уже двадцать пятое. Слушай дальше. Вчера ты завалился, наконец, сюда и был удивительно молчалив и трезв. Сразу подошел ко мне и дал два имени. Мужчина и женщина. Сказал, чтобы я им организовала смерть путем передозировки наркотиков. (ДТП? Бытовое убийство? Суицид?) Это и был тот самый заказ. Он уже выполнен. В доказательство того нам прислали пальчики. Старый намек друзьям, что это наши дела и никого они беспокоить не должны. Тем более обычное дело, что мать-одиночка решилась побыть проституткой, в итоге оба, и она, и клиент, немного перебрали и отправились искать приюта на небесах. Это официальная версия. Почти официальная.
-Ничего не помню. Кто эти люди?
-Я даже не сомневаюсь, что ты не помнишь.
Агнета ставит чашку на блюдце, стряхивает пепел с сигареты в хрусталь, а ноготь мизинца как обычно прикушен зубами.
-Ее звали Мария.
(Ты шутишь? Мария – это некий такой образ? Да? Ты это имя выбрала специально для таких вот случаев?)
-И что?
-У тебя есть знакомые девушки с таким же именем?
-Да. Но все работают здесь. Одна точнее. Я ее видел сегодня на улице.
-Верно. Потому эта – другая.
-Объясни мне все, наконец, по-человечески. Я не понимаю, значит, начинаю нервничать. Ты же помнишь, да?
-Зато ты не помнишь ничего!
Она вскричала, подорвалась с места и ударила по столу рядом со мной с такой силой, что обе чашки чуть не перевернулись. Молчание. Она поправляет волосы и садится обратно.
-Скажи мне,- говорит она наигранно и задумчиво,- где я могу пошить новый костюм себе?
-У меня есть знакомая швея. Действительно хороша в том.
-Как ее зовут?
Мария.
(Может она мне внушила само наличие этой швеи? Этой Марии?)
-Ну же, не медли. Скажи.
-Я не помню.
-Я вижу, что ты врешь. Не ври мне.
(Так она пытается нам помочь или продолжает гнуть свою гнилую палку, пока та не разломится, как ее хребет, когда вскроется ее ложь?)
И тут все события последнего месяца вспоминаются и складываются в единую картину. Прогулка в аллее. Девушка. Ее аккуратные ручки, хрупкие и такие маленькие. Несостоявшийся поход в театр. Тот самый случай за театральным занавесом. Побег из собственного кабинета. Три недели жизни с ней и Пашей. И еще кое-что. В очередной вечер я шел навстречу ей. Решил сначала увидеться с ней, а затем вместе забрать Пашу. И кварталом дальше от места наших постоянных встреч я заприметил ее. Она обнимала и целовала какого-то мужчину. Люди не держат своих обещаний. Я их держу всегда. Я не верен никому, кроме себя. Я всегда исполняю сказанное. Всегда. В моей руке сжимается пара белых перчаток.
(Идиот. Ты поверил в это? Правда? Даже я вижу, что ты кретин. Впрочем, ты это и есть я. Почаще слушай голоса в голове, сука. А что, если эти двое - ты сам и твоя Агнета? Что, если тебя обманывает не только она, но и... я?)
888
-Знаешь, я не могу даже предполагать, что будет дальше, но мне будет проще убить тебя, чем пережить твою потерю. Ты вернула меня к жизни. К тому, чего я всегда хотел и стремился. Если я буду лишен тебя, меня уже не будет как такового. Ты – моя жизнь. Моя жизнь умирает, умираешь и ты. Умираешь ты, умирает и моя жизнь. Мне проще тебя убить, чем кому-нибудь отдать. Чем остаться одному. Чем остаться без тебя.
-Это самые прекрасные слова, что я слышала, Пааво.
(Хорошо, что эта фраза была сказана девушкой. Это уже радует. Вопрос: какой из них? Может она вовсе была одна? Хм? Ты уверен, что было хоть что-то из сказанного всерьез? Что, если ты полигамный шизофреник и моногамный алкоголик?)
888
Ни одного правдивого слова. ЛОЖЬ, ЛОЖЬ, ЛОЖЬ. (Смена кадра: здесь ты ненавидишь либо переоцененную тобой шлюху с ребенком, либо лишенный колорита образ, выдуманный твоей сестрой. Ждешь от меня подсказки, что - правда, а что – ложь? Как будто это может знать кто-то кроме тебя.) Я решил исполнить свое обещание. И я его исполнил. Все верно. Все правильно. И только я продолжаю творить ужасные и неправильные вещи лишь только потому, что могу и хочу. Я ничего не ответил Агнете. Я продолжал молча сидеть и вспоминал, все хорошее, что было и чего больше не будет. Все хорошее, что могло сложиться, и что никогда больше не сложится. Все отвратительное. Все мерзкое. Раз за разом я прокручиваю в голове самые тошнотворные моменты своей жизни. Настолько тошнотворные, что они мне доставляют удовольствие. Трупный запах. Я понимаю, что со мной происходит, когда она проводит рукой по моим щекам. Мне кажется, что это ее ладони мокрые, влажные, но на деле оказывается, что я уже несколько минут беззвучно обливаюсь слезами.
-Покажи мне их. Пальцы.
(Еще одна смена кадра: кому это ты помогаешь застегнуть бюстгальтер?)
-Не могу прямо сейчас.
Молчание. Агнета расслабленно подкуривает еще две сигареты и одну из них дает мне в руку. Я машинально подношу ее к губам.
-Еще кое-что. Загляни в ящик стола. Туда, куда ты клал записку. И посмотри бумаги в этом ящике.
-Зачем? Они же твои?
-Некоторые писала я, потому что ты был не в состоянии сделать то сам. Но большую часть – ты.
(Дешевый трюк, игра на эмоциях или невиданная искренность?)
Я трясущимися руками открываю ящик, достаю бумаги и кладу их на стол. Дым сигареты попадает в глаза, режет их, но мне без разницы: я все еще не могу перестать плакать. Я не чувствую ровно ничего. Ни злости, ни обиды, ни спокойствия. Сосуд не опустошен, сосуд разбит. Я начинаю их перебирать.
-С тобой такое случается. Раз в полгода, раз в месяц, раз в неделю. Всегда по-разному.
«Не доверяй, ни за что не доверяй К».
-Я читала про это у одного врача. Лекции на эту тему. Он называет это защитным механизмом сознания.
«Не говори с Я. Тебе лгали и будут лгать».
-Если четырехлетнюю девочку будут две недели насиловать в подвале три здоровых взрослых мужика, то она этого не вспомнит уже через пару дней, месяц. Просто не вспомнит. Это сотрется из ее памяти.
«И. хотел тебя покалечить или убить. Он тебя предал. Убей его».
-Дабы не травмировать сознание, оно само стирает из памяти все самые страшные, ужасные, отвратительные моменты нашей жизни. Чтобы было легче. Спокойнее. Чтобы не травмировать нас.
«В. тебя использовала. Не допусти такого впредь никогда. Все они врут. Не верь никому».
-Так и у тебя. Все ровно так же и очень просто. Поступают плохо с тобой – ты это забываешь. Забываешь и все, что было с тем связано, дабы не вспомнить, дабы не было причины и повода вспомнить. Но ты же у нас импульсивный. Неустойчивый. Ты поступаешь с людьми плохо. Тоже.
«А. тебя не любит. И ты никого не должен любить. Пользуйся всеми и никому не позволяй пользоваться тобой».
-Ты тоже делаешь отвратительные вещи, но – в чем беда! – ты не такой уж и дерьмовый человек. Тебе за это стыдно. Страшно. Обидно. Горько. Ты не можешь навредить другому человеку, каким бы он не был плохим. Для тебя это подвиг. Подвиг против себя и во имя себя же.
«Так складывается, что тебе не дано любить тех и то, что ты хочешь любить. Испытывай ненависть ко всему, что ты любишь. Отгороди это от себя. Так можно избежать хотя бы части всей общей боли».
-Сделал что-то плохое, записал себе на листочек, спрятал его, да и забыл. Чтобы не переживать. Чтобы себя не травмировать. Чтобы не покончить с собой от перенапряжения или душевных мук. Какая уникальная вещь – наше сознание!
«Так складывается, что тебе остается лишь то, что считается нехорошим: блядство, пьянство, вредные привычки, беспринципность и прочее. Это, возможно, действительно нехорошо. Но приходится любить то, что ненавидишь, потому что боле любить нечего. Потому что боле любить некого».
-И так каждый раз. Знаешь, сколько раз я уже видела, чтобы тебя предавали? Чтобы тебя доводили до срывов, во время которых ты неплохо портил – хотя вместе с тем и поднимал – свою репутацию и свой авторитет? Знаешь, сколько раз ты влюблялся? Лично при мне и лично те случаи, что известны мне? Десяток раз? Сотня? Ты не просто не учишься на своих ошибках. Для тебя каждая влюбленность – первая, потому что других ты не помнишь. Их как будто бы не было. Ах ты, мой наивный и искренний мальчик.
«Любить то, что ненавидишь. Ненавидеть то, что любишь».
-Когда-нибудь я придумаю, как разомкнуть этот порочный круг твоей веры и твоего доверия, последующих за ними ошибок и их … и наследства, что они … не оставляют.
(Ты ожидаешь моей реакции? Зря, я не знаю, насколько это правда, приятель, но начинает звучать правдоподобно.)
Я вижу больше десятка записок сверх тех, что я уже прочел. На каждой из них женское имя. Наконец, мне это надоедает, и я нахожу предпоследнюю.
«Мария тебя предала. Она тебя обманула. Она изменила тебе. Она изменила себе. Выполни свое обещание. Они оба должны умереть. Позаботься о Паше».
(НУ, ПИЗДЕЦ.)
888
-Никогда даже подумать бы не смог, что способен быть порядочным семьянином. Боле того, никогда бы не подумал, что захочу этого. Знаешь, это действительно то, что мне нравится. Мне нравится быть ограниченным. Нравится делать выбор, а не оставлять десятки невыбранных вариантов. Я сделал свой выбор. Я его уважаю. Уважаю себя. И ее. Я не могу. Я не хочу. Когда решу, тогда и обсудим всем. До скорых встреч.
-Кто звонил, Пааво?
-С работы.
-Ты дал им мой номер телефона?
-Мне не нужно давать твоего номера и вовсе говорить кому-либо что-либо. Если меня захотят найти – меня найдут.
-Кажется, это одна из причин, почему я не лезу в твою работу. Я не верю, что хозяин бара, обычного бара может быть так… важен.
-Ты все сказала верно, Мария. Я всего лишь хозяин бара. Обычный хозяин. Обычного бара.
(Воск плавится, сталь ржавеет. Ничего не останется. Пааво верит.)
888
-«…Позаботься о Паше». Ты про это не забыл?
-Плевать. Это будет потом. Потом, а не сейчас. Потом не существует вовсе. Поэтому не имеет значения. Открываем бар сегодня раньше на два часа. А пока что можно попросить тебя об услуге?
-Черствый ублюдок,- Агнета процедила это через зубы. Но тут же улыбнулась и рассмеялась весело. Я улыбнулся тоже.
-Отнести их пальцы нашему повару. Пускай добавит как можно больше специй. Острых и сладких.
Я облизнул губы, представляя, какие они вкусные и аппетитные.
-Что, прости?
Сестра Лепик тяжело сглотнула слюну.
-Что я сказал неясно? Я хочу их съесть! Я хочу съесть и их, и их пальцы! Я сожру их, как они, блядь, все они, жрут мою душу!,- я оголил криком свое горло и был, кажется, в этот момент похож боле на собаку, злую и обиженную, но посаженную на цепь, что рвется кому-нибудь откусить лишний кусок мяса, но то невозможно, ибо ее держит стальная хватка звеньев.
Агнета опешила. Не отводя от меня глаз, она закурила сигарету. Только одну. Себе.
-Ты мне все рассказала или я чего-то не помню еще?
Девушка отвела глаза и отречено выдохнула дым.
-Я, не буду тебя спрашивать дважды.
-Почему я так хочу любить тебя чистого, искреннего и настоящего, а в итоге из раза в раз делаю тебя монстром?
-Быть может потому, что ты врешь по большей части себе? Может, ты хочешь любить МОНСТРА?
Она подняла глаза, потушила сигарету и обняла себя за плечи.
-Это все. Я рассказала все.
-До вечера. Кажется, у меня много работы.
Агнета вышла из кабинета. По ее щеке прокатилась слеза. Увидев ее, она не обозлилась, но возненавидела себя. Видимо, в этой семье принято испытывать это чувство лишь к себе ровно так же, как причинять боль близким. Напрямую или косвенно. В этот момент Лепик поняла, что где-то ее хитроумный, гениальный и в целом совершенный план дал сбой, дал пробоину, но эта - иная, отличная от той, что затопит корабль, нет. Та, что отправит судно на дно, будет многим, многим ... раньше.
888
Паша не смог выйти из квартиры, будучи запертый снаружи. Он долго ждал возвращения мамы. Еще больше ждал того, что она вернется с Пааво. Потом он надеялся, что придет Пааво и все объяснит так, как это он объяснял обычно, как объяснял всякий раз, когда у мальчика возникали сложные и неразрешимые для его возраста вопросы. Он ждал, переживал, строил самые страшные, пугающие и невозможные попросту догадки касательно причины происходящего. Но все они были далеки от правды. Все они были слишком мягкие. Все они были недостаточно ужасны, чтобы соответствовать истине.
(Или это тоже ложь? Почему это не может быть другой Паша? Мало Паш в городе, а, Лепик?)
Замок в двери проворачивается. Паша бежит к двери, смеясь, давясь, буквально задыхаясь от собственного радостного смеха. Поворот ключа. Мальчик уже стоит под дверью. Еще один поворот ключа. Паша готов ринуться к маме и обнимать ее столько, сколько сможет, так он по ней соскучился. Щелчок. Дверь медленно раскрывается, свет заливает входящую в квартиру фигуру. Ребенок кидается к ногам матери и обнимает ее сильно-сильно. Затем он чувствует запах духов. Духов Пааво. Глаза его закрыты от удовольствия и нахлынувшего спокойствия, и он спрашивает:
-Как здорово, что Пааво тоже пришел. Где вы так долго пропадали? Где вы были?
-Паша, извини, но Пааво… Я пришла без него.
Мальчик опешил, онемел, наконец раскрыл глаза, привыкшие к яркому уличному свету, и взглянул на пришедшую. Увидев незнакомку, он опустил руки и сделал шаг назад.
-Кто вы?
-Меня зовут Агнета,- девушка распахнула пиджак, чуть согнулась и протянула ему руку, улыбнувшись.
-Кто вы?
Он сделал еще один большой шаг в сторону от нее.
-Ты же знаешь Пааво? Верно?
Паша утвердительно молчит.
-Верно,- девушка выпрямляется, упирает руки в бока. На ее лоб падает прядь волос, она смешным движением отбрасывает ее назад,- хочешь мне верь, а если не хочешь – то и не надо, но я его сестра.
-От вас даже его духами пахнет.
-От каждого человека, что находится рядом с ним больше пяти минут после пахнет его духами,- Агнета резко и смешно выбрасывает руки в стороны.
Паша рассмеялся.
-Ну вот и здорово. Сделаешь мне чаю? Подождем его вместе. Он должен прийти скоро. Совсем скоро.
-А мама с ним?
Агнета замолчала.
-Нет. Но тоже скоро должна прийти.
Оба молчат. Оба знают, что каждый из них врет, но хочет верить в жизнеспособность и силу собственной правды. Или не хочет. Кому и что выгодно.
-Какой вы любите чай?
-Чай не бывает алкогольным, потому я даже теряюсь в своем выборе. Поможешь мне с этим?
-Хорошо. Пойдем.
Агнета, улыбаясь, уходит вслед за мальчиком на кухню.
888
-Подожди за дверью, я сейчас вернусь.
-Хорошо, Агнета.
Дверь в кабинет Пааво раскрывается. Он что-то напряженно записывает на листах бумаги, говорит по телефону полушепотом, его губы буквально недвижимы и почти что стиснуты, но из них изливается голос. Агнета молча проходит за спинку кресла и кладет локти на нее. Жирный волос лоснится над поверхностью столешницы, руки беспокойно перебирают все, что оказывается подле них, каблук отбивает какой-то марш. Пааво перешептывается по телефону минуту. Затем еще одну. И еще. Наконец, он кладет трубку.
-Да?
-Я привела мальчика.
-Что?
-Не «что», а мальчика. Он за дверью.
-И что мне с ним здесь делать?
-Предлагаешь отправить его в приют?
-У нее нет родственников? А как же муж?
-Вот как раз-таки муж и был. Да только ты его вчера попросил отправиться на встречу с Господом Богом. Вместе с Марией.
-Это был ее муж?
Пааво, что до того смотрел недвижимо на букет цветов в углу комнаты, обернулся назад.
-Да. Это был ее муж.
(ПОДОЗРИТЕЛЬНО, НЕ ТАК ЛИ?)
-То есть ты хочешь сказать, что я любил и имел его жену, пока он был… где он был?
-В командировке. Будем считать так.
-Хочешь сказать, что в этой ситуации отвратительнее всего поступил я?
-Пожалуй.
Пааво вновь направил взгляд на цветы.
-Ну и какая разница?
-И то верно. Она сама хороша. Должна была думать о последствиях.
-Она думала о последствиях, я предполагаю. Но не думала, что они могут быть… такими.
-И это тоже верно.
Вновь молчание. Оба направили свои взоры на цветы. Очередной огромный букет пионов.
(Пионы, бля!)
-Что мы будем делать с мальчиком?
-Я думала отдать его родственникам, но родители обоих супругов либо умерли, либо в плохих отношениях с ними. Других родственников нет.
-Выброси на улицу. Отдай в приют. Потом заберет себе квартиру и прочее в наследство. Я ему с этим помогу.
-А почему бы ему не пожить у нас?
-Что ты хочешь тем сказать?
-Я хочу его оставить. Он хороший.
-Возвращаемся к тому же вопросу. Где?
-Подделаем документы, квартиру выкупим и продадим. А его поселим в третьем номере.
-В том, где туберкулезник умер?
-Почему бы и нет? Проведем еще раз дезинфекцию и пускай себе живет.
-Почему бы и нет,- Пааво взглянул на Агнету.
-Почему бы и нет,- Агнета взглянула на Пааво, округлив глаза и дико оскалившись.
Оба рассмеялись.
Как же хорошо живется беззаботным и наивным существам наподобие семьи Лепик. Они рушат чужие жизни, чужие судьбы, изничтожают души людей, каждого, кто будет взаимодействовать с ними, каждого, кто проведет с ними больше одной минуты времени, и, в отличие от духов Пааво, последствия их влияния на людей не могут быть проветрены или отданы в химчистку.
(Или нет? Вдруг, они, он и она, оказались хитрее тебя?)
-Нужно будет ему все-таки рассказать.
-Рассказать, что?
-Ты глупый?
-Про то, где его мама и папа?
-Именно так.
-В отпуске. Уехали отдыхать. Про него забыли. Оставили. Вот такие у него паршивые и никудышные родители. Так сильно они его любили, что решили отправиться в теплые края без него.
-Паршивцы.
-Да, еще те.
-Мерзавцы.
-Безусловно.
-Беспринципные подлецы.
Пааво вновь обернулся назад, на светловолосого серого кардинала.
-Они?,- неуверенно спросил он.
-Мы,- будто ставив точку в разговоре, отвечает она.
Дверь открывается. В проеме стоит Паша, но не заходит, а лишь держит проход открытым. Заходит официантка. На серебряном подносе нечто прикрытое железным колпаком.
-Спасибо,- обворожительно улыбается девушка Паше и проходит в кабинет.
-Повар просил передать это вам. Сказал, что это ваш специальный заказ.
-Можешь быть свободна. Надеюсь, бармен уже на месте? Маргарита уже пришла?
-Она была здесь с самого утра, Пааво.
-Верно. Готовьтесь к открытию,- Лепик достает из кармана жилета часы, открывает их,- осталось всего двадцать минут. Устроим бедлам. Бескультурье. Содомию. Аншлаг.
-Я передам всем.
-Замечательно. Спасибо, Кира.
888
-Поднимайся за мной,- Агнета уже стояла на лестнице, когда поникший мальчик, чьи глаза в любой момент могли сорваться до плача, остановился.
-Они не могли. Не могли, Агнета.
-Как видишь, могли. Пойдем же,- она аккуратно и ласково берет его за руку и ведет за собой.
Они поднимаются на этаж, что выше бара и расположен прямо над ним. Когда работа начала приносить очень, очень много чистой прибыли, Лепик выкупили квартиры над заведением, устроили почти что полную перепланировку всех помещений, что в последующем стали номерами негласного отеля. Если выражаться прямо и честнее, то борделя.
Агнета и Паша идут в начало коридора к номеру, на котором красуется цифра «3».Она вставляет ключ в замочную скважину.
-Пока твои родители не вернулись, мы очень обеспокоены тем, как и где ты будешь жить.
Ключ проворачивается с малоприятным для слуха скрежетом.
-Что будешь кушать и вообще, чем будешь занят, потому пока ты поживешь здесь. Рядом с нами. Буквально с нами.
Дверь распахивается. Агнета проходит первая, распахивает темные, не пропускающие света шторы и присаживается за журнальный столик. В комнате стоит большая кровать, небольшой гарнитур с гардеробом, журнальный столик и пара угловых шкафчиков. Всякий раз она так по движениям похожа на юношу, очень неопытного и кривого, что сложно, очень сложно ее за то не высмеять.
-Проходи же, не бойся. Бояться нечего.
Мальчик с небольшой опаской и некоторым восхищением заходит и внимательно осматривается.
-А теперь,- Агнета достает из внутреннего кармана пиджака записную книжку,- рассказывай мне.
-Что рассказывать?,- он присаживается рядом с ней, почти плечом к плечу.
-Чего ты хочешь? Что тебе нужно? Что интересно? И что вообще хочешь делать?
-А что я могу просить?
-Все, что угодно.
-А можно не ходить в школу?
-Если не захочешь, то можешь не идти. Но посмотри на Пааво: он умный. И у него все получается не потому, что он не пропускал уроков в школе, а потому, что учил разные другие интересные вещи. Ты хочешь быть умным как Пааво или хочешь быть просто умным?
Ответ был очевиден.
-Как Пааво.
-Ну, это вы уже можете обговорить без меня. Лучше его тебе никто ничего не расскажет и ни чему не научит. Однако, что тебе все-таки нужно? Ты любишь рисовать? Читать? Играть? Скажи, чего тебе хочется, и мы все тебе дадим. Мы – это я и Пааво. Мы.
888
Лепик поднимает железный колпак, предварительно заперев дверь. По кабинету разносится слащавый и пряный аромат мяса со специями. Он достает из письменного стола серебряные вилку и нож. Ими он аккуратно отделяет первый кусочек мяса. Кусочек человеческого мяса. (Нет, здесь и сейчас точно где-то кто-то кого-то обманул. Нет, каннибализм есть перебор, есть нечто за гранью всех норм и правил, гласных и негласных). Мяса и кожи. Спецзаказ еще час назад был всего лишь парой отрубленных человеческих пальцев. Пааво подносит вилку с насаженным на нее блюдом к носу и вдыхает аромат, прикрыв глаза.(Нет, такого я точно сделать не мог.) В его голове вспоминаются, вновь вспоминаются события прошедших дней и недель. Он бросает на стол вилку и откидывается в кресле. Пальцы аппетитно дымятся. Закатав рукава пиджака, он бросается их жрать голыми руками. Измазываясь в соусе. Пачкая лицо в нем, руки, на уголках губ остаются зелень и мелкие приправы. Ни одна еда еще не доставляла ему столько удовольствия.
888
-Ты понимаешь, что стал каннибалом?
-Я не ем людей.
-А в чем тогда у тебя все губы испачканы?
-Я не ем людей.
-Что же ты тогда ешь, если не людей?
-Я тебе уже говорил. Я жру их души. Как они по лоскутам разрывают мою. Хватит. Мне надоело терпеть.
-То есть банальных убийств и прочего тебе уже мало? Подстав? Предательств и обманов?
-Это не то. Совершенно не то.
-Только прошу, не вздумай угощать этим гостей.
-Не вздумаю. Это мое. Это только мое.
(Как-то низкосортно. Нет, это точно не из моей головы.)
888
-Нам нужно идти работать и присматривать за гостями. А ты отдыхай, у тебя сегодня выдался трудный день, правда?
-Очень трудный.
-Верно. А завтра с утра мы поедем за покупками для тебя, идет?
-Да.
-Замечательно. Отдыхай. Сладких снов.
-Доброй ночи, Агнета.
Сестра Лепик покидает комнату Паши и вальяжно спускается вниз по лестнице, что-то напевая себе под нос.
888
-Хорошо. Я пошла в зал. Персонал новый. Нужно понаблюдать за ним.
-Я с тобой.
-Опять будешь домогаться до каждой встречной и избивать гостей?
-Нет. Я открою вечер.
-Что?
-У нас же сегодня опять выступает кабаре. Хочу их объявить и со всеми поздороваться.
-Нездоровые у тебя желания. То ты человечину ешь, то решил перед всеми показаться. Пааво так себя не должен вести.
-А разве я Пааво? Я конферансье. Всего лишь конферансье.
-Какой конферансье? Всего лишь шестьдесят восемь килограмм пафоса, вот ты кто.
Не прошло и двух часов после открытия вечера, как вышеупомянутый конферансье напился до животного состояния. Однако, буквально каждый клиент жаждал покурить с ним, обменяться хоть парой слов. Лепик бегал от стола к столу, сменяя их каждые пару минут, общался с гостями, угощал их алкоголем, чтобы они напивались до такой кондиции, где перестать пить нельзя. Проще говоря, делал так, чтобы любой клиент, пришедший сюда с деньгами, вернулся домой без копейки. Но в итоге, его эго и самомнение дали о себе знать. Так он дал знать о себе, своем облике и существовании вовсе почти каждому гостю. Таинственного хозяина заведения, про которого ходило много слухов и догадок, человека, которого ненавидели, презирали, боялись или избегали, в один вечер полюбили все так, словно он был бесконечно популярным певцом или актером, что спустился с кинопленки прямо в зрительский зал. В нашей жизни ничего не происходит случайно. Каждое событие, каждое движение, что направляем не мы, но направляет нас, отправляет по пути, указываемому нам судьбой. Самой Судьбой. Роком. Предопределением. Каждое событие служит для того, чтобы как-то на нас повлиять. Как-то нас изменить. Сделать нас такими, какими мы должны быть для предписанных нам целей. Воспитать и привить нам такие качества, чтобы эти цели осуществить, чтобы на это осуществление хватило сил, времени, способностей или средств. Ничего не бывает просто так. Все для чего-то служит. И все подотчетно подчиняется судьбе.
Выступление было окончено, оставшиеся посетители сидели за столиками, продолжали кушать или пить, еще часть их крутилась возле барной стойки, где всех умело завлекала Маргарита. Пааво к тому моменту утомился (напился) невозможно и отправился в свой кабинет. Минуту еще назад самый веселый и азартный, сейчас он сидел удрученный, поникший, размышляя о чем-то.
888
-Гости у нас бывают буйные, потому, прошу тебя, вечерами не спускайся из своей комнаты. Хорошо?
-Да, Агнета.
-Я тебя не ругаю, я просто советую и переживаю.
-Хорошо. Просто там так весело и интересно.
-Правда весело?
-Очень.
-А что там интересного?
-Люди. Они очень интересные. Музыка. Танцуют. Все очень интересно и весело.
Агнета гладит Пашу по волосам.
-Спокойной ночи. Снова,- Агнета целует его в прохладный лоб и уходит, закрыв дверь на ключ.
888
-Эй, пьянь, ты еще не спишь?,- кричит сестра Лепик в дверную щелку кабинета.
Несколько секунд тишины. Когда девушка решает уже уходить, дверь резко раскрывается.
-Что ты хотела?
-Не будь со мною так груб.
-Я не груб.
-Это так видишь ты.
-Если проблема в том, как это слышишь ты, то и проблема в тебе.
-Определенно грубиян.
Молчание. Агнета топчется на месте.
-Что ты хотела?,- наигранно помягче спрашивает Пааво.
-Мне нужно еще тебе кое-что рассказать. Чего-то, что ты не вспомнил.
Лепик внимательно изучает ее с ног до головы, будто видит в первый раз. Ее ступни в мягких туфлях немного косят вовнутрь.
-Проходи,- говорит он, разворачивается и возвращается на свое место на софе.
-Знаешь, у нас с тобой очень много общего.
Пааво продолжает наблюдать за каждым движением и словом сестры. Она мнется, не может подобрать слова, все время запинается, переходит с темы на тему, сначала говоря о пионах, что стоят в углу, затем вспоминает о тех записках и всех моих симпатиях к девушкам, а после начинает говорить про наш дом.
-Кажется, я тебе уже говорил это.
-«Кажется» - твое любимое, пожалуй, слово. Очень удобное для человека, что ничего не запоминает.
Лепик пытается держаться и держать себя в руках, пытается сидеть так, чтобы не скатиться с дивана или не упасть куда-нибудь лицом. Он слушает сестру, не перебив ее – что удивительно – ни разу за достаточно долгое время ее монолога. Но и его терпение сейчас иссякло.
-Звонки в Эстонию очень дорогие. Я не хочу туда звонить. Знаешь, почему?
-Нет, послушай, я почти закончила…
-…Потому, что они занимают слишком много времени. Они такие медлительные. Мы оба это знаем. Знаем это лично.
-Прошу тебя…
-А что в нашей жизни самое дорогое? Время. И не дано изменить того его количества, что нам суждено прожить. Мы лишь можем решить, на что его тратить, на что - не тратить. Разобраться в себе и людях, чтобы оно не пропадало просто так. Каждый раз я его теряю. Каждый раз месяцы моей жизни безвозвратно теряются. Вот моя плата за ошибки. Каждая ошибка отнимает у меня время. Каждая ошибка заставляет забыть, каждая оплошность или же подлость. Время есть самое дорогое. А я раз за разом расплачиваюсь будто бы за всех, будто в мой счет записываются не только мои грешки, но и все прегрешения, что просто происходят рядом со мной. Я не хочу домой. Не хочу в Эстонию. Звонки в Эстонию очень дорогие.
Агнета хотела что-то сказать, но прикусила губу и продолжила слушать.
-Понимаешь меня? Ты понимаешь, как никто другой. Главный вопрос иной. Что есть та точка, с которой все началось? Что является тем элементом, к которому меня возвращает раз за разом? Что я делаю после того, как остаюсь без воспоминаний? Я не могу поверить, что такой точки нет. Точки сохранения моего сознания. Места, неподвластного событиям и их влиянию на меня. Каждый раз, когда происходит такое, меня отбрасывает назад. В тот момент, в день до того, как это началось, начало происходить. Но что в нем? Что между этими ошибками? С чего все началось? Где есть начало, в которое я могу вернуться?
-Я могу тебе сказать. Если ты согласен. Если ты действительно этого хочешь. Но я не могу тебя заверить в том, что все не начнется заново. Что после того, как конец и начало, и весь путь от начала до конца не замкнутся в круг. В кольцо. Я не могу заверить тебя в том, что его получится разомкнуть.
-Без разницы. Говори. Хуже уже не будет.
-Да. Будет только хуже.
-Почему, почему я не могу верить никому кроме тебя?
Он падает ей на грудь, тихо всхлипывая. Молчание. Взрослый мужчина с житейским опытом десятилетнего ребенка. Агнета нетерпеливо играет пальцами на руке, смотря на брата. Она нервничает. Для нее это нехарактерно.
-Так ты скажешь мне, расскажешь?
-Да.
Агнета хватает Пааво резким движением за ворот пиджака и целует его в губы. Отпрянув от него через несколько секунд, она исподлобья смотрит в его глаза и дышит часто, пристыжено и робко.
-Ты вспомнил?
Молчание вновь. Никакой реакции. Ни одной бегающей по лицу эмоции. Ни одной мысли, что на нем могла бы проступить движением челюсти, скул или глаз. Она встает с софы и уходит. Она только-только успевает открыть дверь, как Пааво резко хватает ее за плечо. Она оборачивается резко, вздрогнув от неожиданности, Лепик закрывает резко дверь и сжимает руку на ее шее, вдавливая сестру в стену.
-Я вспомнил.
Ее лицо багровеет, веки дергаются, а вся она извивается всем своим телом.
-Знаешь, что я тебе на то скажу?
-Дрянь,- шепчет он в ухо девушке. Шепчет и видит, как она задыхается, как готова потерять сознание.
Он спокойно и невозмутимо смотрит на нее. Затем ослабляет хватку. Агнета прокашливается и начинает жадно глотать воздух.
-Дрянь,- говорит он и страстно целует ее.
Руки Агнеты обвиваются вокруг его шеи, она снимает с него пиджак. Пааво расстегивает пуговицы на ее пиджаке. Лепик теряет координацию, и оба валятся в сторону от двери и падают на стол.
(Каждый раз, когда она тебя целует, почти прокусывает нижнюю или верхнюю губу, до крови. Хоть это ты помнишь? Хоть что-то может удержаться в твоей голове, милый?)
Темнота. Стоны. Сон.
888
Пааво просыпается в одном из номеров. Он это знает точно. Каждый номер был обставлен и декорирован им лично, по его вкусу и выбору. Каждый он знает и может описать в точности до мелочей. Этот номер –одиннадцатый. Он лежит в кровати, а голова к величайшему удивлению легка, хоть и пуста. Мысли движутся в ней туго, но мигрени нет и в целом самочувствия самые снисходительные, учитывая вчерашнюю попойку. Дверь в номер открывается.
-Доброе утро, пьяница.
-Агнета?
-Да. Я тебе принесла кофе.
-Как мило,- говорит он сонно, спрятавшись в одеяло.
-Что я вчера делал после закрытия?
-Тебе понравилась одна из девушек. Посетительница. И ты попросил вас провести сюда. Она ушла около часа назад. Даже записку оставила на прощание.
(Чему верить? Это была Агнета или же Катя? А может быть то и вправду была посетительница?)
-Сожги ее. Выброси.
-Записку?
-Не девушку ведь.
-Кто тебя знает?
-О чем ты?
Пааво срывает одеяло с лица и, щурясь, смотрит на сестру.
-Мелочи. Просто игра слов.
-Выброси или сожги.
-Уже сожгла.
Когда его глаза привыкают к свету, Лепик видит лиловые синяки на шее сестры, отдаленно напоминающие те, что остаются, когда человека пытаются умертвить путем асфиксии.
-Это еще что такое? Кто это сделал?,- говорит он, злобно косясь на пятна цвета слив.
-Мелочи жизни. Считай, что его больше нет.
(Вот же паскудница! Я еще тут, слышишь, тут!)
-Мне этого мало. Пускай убьет и изнасилует хоть весь город, но за тебя я отвечаю лично.
-Если я тебе говорю, что его больше нет, значит, жив он или же нет, угрозы боле не представляет.
(Вспомню и вот тогда представлю, сучка.)
-Мне этого мало. Он должен за это поплатиться.
-Поплатится. Обязательно поплатится. Еще вся жизнь, полная мучений и страданий, у него впереди.
-Думаешь?
Лепик приподнимается и берет горячую фарфоровую чашку в руку.
-Я знаю.
(Хорошо, что ты не забыла сказать об этом мне. Все, кажется, встает на свои места. Но не полностью. Не совсем.)
-Хорошо. Тебе я верю. Ты никогда не врешь мне. Никогда меня не обманываешь.
-Верно. Никогда.
Пааво делает несколько глотков и берет с комода пачку сигарет. Агнета отбрасывает одеяло и смотрит на его шею, руки и спину.
-Неплохо тебя сегодня ночью отодрали.
-Вот именно. Такое чувство, что жертвой стал я.
-Все возможно.
(Конечно. Кто еще любит быть сверху? Кто самый главный, если не она?)
Лепик делает еще несколько глотков из чашки.
-Ладно. Отдыхай пока что. А мне нужно заняться делами с Пашей.
-С Пашей?
-Верно. С нашим сыном. (Сын? Внук? Отец? Кто?)
Дата: 2019-02-19, просмотров: 191.