Билет № 14

1. Понятия «художественный тип» и «типичный характер» (на примерах изученных произведений по программе 9-го класса).

ТИП ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ (греч. typos — отпечаток, образец) — созданный в процессе творческого воображения писателя, художника образ искусства, в котором отражены характерные черты определенной группы людей, определенного общества. В основе художественного типа может быть конкретно-историческая личность, но чаще это результат обобщения определенных свойств социальной группы людей, их классовых, национальных, психологических черт и т. д. Многие русские писатели создали яркие типичные образы, используя как собирательный характер поколения, так и реальный прототип

Однако и живой прототип и собирательный образ должны представлять собой художественное обобщение. Существуют различия в способах и приемах создания художественных типов в пределах единого реалистического метода.

Так, гоголевский способ концентрации внимания проявляется в одной, существенной черте характера, заострении определенных социально-психологических особенностей устоявшихся в жизни типов помещиков «Мертвых душ», выведении их «на всенародные очи».

Социальная значимость художественного типа зависит от объекта типизации, связана с распознанием ведущих типов эпохи, коренных социальных конфликтов. Глубоко воссозданные художником, подобные социальные типы достигают колоссального общественного звучания, выступают характеристикой целых эпох в жизни общества. Таковыми были типы «лишних» людей в русской литературе начала и середины XIX в. («Горе от ума», «Евгений Онегин», «Герой нашего времени» и др.).

Общеизвестно высказывание Энгельса: "На мой взгляд, реализм предполагает, помимо правдивости деталей, правдивое воспроизведение типичных характеров в типичных обстоятельствах".

Характер (греч. charakter, букв. 'черта') - это совокупность психических свойств, из которых складывается личность человека и которые проявляются в его действии, поведении. Характер состоит из ряда (не из одной) черт, каждая из которых есть нечто абстрактное, "всеобщее". Из этих черт складывается личность человека, проявляющаяся в действии, поведении, в тех или иных обстоятельствах, в определенной ситуации, в конкретном, "особенном".

На связь между характером и обстоятельствами обратил внимание Пушкин. В упоминавшейся заметке о Шекспире он говорит: "Обстоятельcтва развивают перед зрителем их ("лиц, созданных Шекспиром") разнообразные и многосторонние характеры". Черты характера героя "Венецианского купца" даны Пушкиным в перечислении. На первый взгляд кажется, что перед нами только перечисление. Но это не так. Характер не смесь тех или иных черт, а их единство. Они не равны между собою, а находятся в известном соотношении. Что-то доминирует, преобладает, подавляет другие, заметно выступает, определяя характер в целом и придавая ему единство.

Первым во всем объеме вопрос о типизации поставил Белинский. Он, как никто другой, обладал удивительною способностью видеть главное в образе и выделять то, что придает ему типичность: "Не говорите: вот человек с огромною душою, с пылкими страстями, с обширным умом, но ограниченным рассудком, который до такого бешенства любит свою жену, что готов удавить ее руками при малейшем подозрении в неверности - скажите проще и короче: вот Отелло! Не говорите: вот человек, который глубоко понимает назначение человека и цель жизни, который стремится делать добро, но, лишенный энергии души, не может сделать ни одного доброго дела и страдает от сознания своего бессилия - скажите: вот Гамлет! Не говорите: вот чиновник, который подл по убеждению, зловреден благонамеренно, преступен добросовестно - скажите: вот Фамусов! Не говорите: вот человек, который подличает из выгод, подличает бескорыстно, по одному влечению души - скажите: вот Молчалин!".
В статье "Герой нашего времени", устанавливая типичность Максима Максимыча, Белинский пишет; "Не правда ли, вы так свыклись с ним, так полюбили его, что никогда уже не забудете его, и если встретите - под грубою наружностию, под корою зачерствелости от трудной и скудной жизни - горячее сердце, под простою, мещанскою речью - теплоту души, то, верно, скажете: „это Максим Максимыч"? <...> Поэт хотел изобразить характер и превосходно успел в этом: его Максим Максимыч может употребляться не как собственное, но как нарицательное имя, наравне с Онегиными, Ленскими, Зарецкими, Иванами Ивановичами, Иванами Никифоровичами, Афанасиями Ивановичами, Чацкими, Фамусовыми и пр.".

Чем сложнее образ, тем труднее выделить ведущую черту характера, определяющую его типичность.
Гамлет, например, может пониматься по-разному. Сильная воля этого человека подчинена мощному интеллекту. Гамлет - экспериментатор ("Мышеловка", д. III, сц. 2), исследователь, мыслитель. Его отличает высокая принципиальность. Гамлет хочет предпринять решающее действие на основе абсолютно достоверного знания и только тогда, когда обеспечена полная эффективность с точки зрения выполнения поставленных им перед собой задач. Трагедия Гамлета не столько в сознании своего бессилия (здесь его субъективная ошибка), сколько в понимании разрыва-пропасти между миром идеальным и миром реальным, между тем, что он хотел видеть в действительности, и тем, чем она была на самом деле. Чувство бессилия, охватившее Гамлета, оправдано в те мгновения, когда он пытается выйти за пределы задачи, поставленной Призраком, - "отомстить за гнусное убийство". Убийством Клавдия не уничтожить мировое зло (ведь Дания - частица нашей планеты). Гамлет это понимает и мучается. Но не иссякает его стремление дать бой лицемерию, пошлости, мерзости окружающей действительности, дать бой всему, что находится в резком, кричащем противоречии с его идеалом.

Так что же такое типичность? Выделить в сложном характере персонажа ведущую, доминирующую, преобладающую черту-только половина дела. Это необходимая предпосылка для того, чтобы сделать второй шаг. Вторым шагом (и здесь опять мы видим величайшую заслугу Белинского) является установление "всеобщего". "Всеобщее" есть качество типичного характера. Признать характер типичным - это, значит, видеть его "всеобщее". Вот в чем секрет превращения собственного имени в имя нарицательное.

Еще раз обратимся к Белинскскому: "Типическое лицо есть представитель целого рода лиц, нарицательное имя многих предметов, выражаемое однако же собственным именем. Так, например, Отелло есть собственное имя, принадлежащее только одному лицу, изображенному Шекспиром; но, видя человека в припадке ревности, мы говорим: „Какой Отелло!", хотя бы этот человек назывался Иваном или Петром и был русский или немец, а не мавр. В этом же смысле все герои поэм, драм и повестей Пушкина, „Горя от ума" Грибоедова, повестей Гоголя - типы. Боже мой, если посмотреть, на скольких людей приходится так ловко, как по них шито, достославное имя одного Ивана Александровича Хлестакова!.."

А. В. Луначарский как бы вторит Белинскому: "...Молчалины, Загорецкие, Репетиловы, конечно, живы и сейчас. Это те, о ком говорят: он подловат, неразборчив в принципах, но его все же можно пустить в ход, потому что он покорен, послушен, делает все, что прикажут, исполнительный человек. Такие речи приходится слышать. А в это время тень Грибоедова шепчет: вспомни Молчалина. И рядом с Молчалиным идут люди, ловкие на все руки, мастера находить всевозможные выходы. Опять тень Грибоедова подсказывает: вспомни Загорецкого".

Гамлет, Хлестаков, Обломов как личности, индивидуальности (каждый из этих персонажей представляет собой совершенное воплощение единства "единичного", "особенного", "всеобщего") неповторимы. Но гамлетовщина, хлестаковщина, обломовщина - понятия, охватывающие массы. Это определенные личности, индивидуальности, художественно очерченные, "единичные". Не только собственные имена, но и определенные понятия, и мы произносим эти имена, как имена нарицательные, когда встречаем в жизни, в окружающих нас людях то, что составляет сущность этих персонажей. Если мы видим невежественного ленивого подростка, подхалима, кулака, лицемера, человека бездейственного или "футлярного", мы называем каждого именем соответствующего персонажа.

Выделив главное в образе, Белинский, признавая его типичным, тем самым видел его "всеобщее". В современной Белинскому действительности были люди, которых он мог назвать именами Фамусова, Чацкого, Онегина...
Чем образ проще, тем легче установить его типичность. Но образ, сведенный к какой-либо одной черте, выигрывая в типичности, проигрывает в художественности, ибо художественным мы можем признать только то, что соответствует правде жизни. А в жизни мы не встречаем людей, характер которых состоит из одной черты. Человек сложен и глубок, причем не всегда можно заметить преобладание какой-либо одной черты.

Выделить ведущую черту характера персонажа, придав ему типичность, но в то же время не обеднить психики героя, - великое искусство. Этим даром владел Гоголь. Уже давно было отмечено, что Чичиков, например, не лишен некоторых положительных качеств: он умен, опрятен, работоспособен, настойчив в достижении намеченной цели, не падает духом при неудачах, имеет большой жизненный опыт, прекрасно знает людей, умеет разбираться в обстановке. Но чему подчинены эти драгоценные свойства? Гоголь отвечает на этот вопрос: "Справедливее всего назвать его: хозяин, приобретатель. Приобретение - вина всего; из-за него произвелись дела, которым свет дает название не очень чистых". То же мы можем сказать и об остальных персонажах первого тома "Мертвых душ". Качеству отрицательному - предельной наивности (чтобы не сказать глупости) Манилова контрастируют положительные; черты - мягкость, обходительность, приветливость, доброжелательность; крайней ограниченности Коробочки - ее несомненные хозяйственные способности; прожектерству Ноздрева, его неодолимой склонности к различным курбетам - удаль, размах, своеобразная ширь его неуемной натуры. Собакевич - кулак; но это человек, далеко не глупый, при случае весьма оперативный; можно позавидовать его проницательности, его пониманию подлинных мотивов поведения тех людей, с которыми он приходит в непосредственное соприкосновение. Душа Плюшкина очерствела от всепоглощающей скупости, но при воспоминании об "однокорытнике" председателе, о совместных детских шалостях - пусть на мгновение! - он проявляет чувство, похожее на нежность, теплоту, сердечность. И сколько жизни в его бегающих глазках!
Перед нами не абстракция, а живые люди. Их реальное бытие подкрепляется (в восприятии читателя) и обстановкой, окружающей каждого персонажа, и его внешним видом, и характером его речи - всем поведением, вплоть до меню, предложенного гостю.

У Грибоедова и Гоголя почти все образы-типы. Им удалось придать персонажам типичность, т. е. выделить в характере ведущую черту, встречающуюся - в более или менее замаскированном виде - у других людей; в то же время они жизненны, в достаточной мере сложны; у нас нет ощущения примитива, чего-то элементарного, упрощенного, схематичного.
Между понятиями "типичный характер" и "тип" есть некоторая разница. Критерий - практика, социальная функция художественного образа. Когда собственное имя персонажа в устах народа надолго становится именем нарицательным, типичный характер превращается в тип, т. е. первое предопределяет второе. Образы-типы "всеобщи" в широком смысле слова. Каждый тип - типичный характер, но не наоборот. Называя образ типом, мы подчеркиваем "всеобщее" типичного характера, указываем на то, что его типичность выходит далеко за пределы своей эпохи и сохраняет свое значение для нашего времени, а, может быть, и для ближайшего (или отдаленного) будущего.

Интересно отметить, что А. М. Горький различал понятия "характер" и "тип": "У нас образцово поучительной пьесой является изумительная по своему совершенству комедия Грибоедова, который крайне экономно, небольшим количеством фраз создал такие фигуры, как Фамусов, Скалозуб, Молчалин, Репетилов, - фигуры, в которых исторически точно отражена эпоха, в каждой ярко даны ее классовые и „профессиональные" признаки, и которые вышли далеко за пределы эпохи, дожив до наших дней, т. е. являются уже не характерами, а типами, как, например, Фальстаф Шекспира, как Мизантроп и Тартюф Мольера, и прочие типы этого ряда".

Разумеется, Горький не отрицает в типе наличия характера. Он только указывает на особое качество типа - выход его "всеобщего" за пределы изображаемой эпохи. Таковы Молчалин (подхалимство), Фамусов (бюрократизм, протекционизм), Глумов (карьеризм), Хлестаков (фанфаронство), Чичиков (приобретательство), Манилов (беспочвенная мечтательность), Плюшкин (скряжничество), Иудушка (лицемерие), Пришибеев (самоуправство), Беликов ("как бы чего не вышло") и т. д.
Персонажи романов Тургенева и Льва Толстого представляют собою типичные характеры. Каждый из них приближается к понятию "индивидуальная смесь", в которой, как это часто бывает в жизни, трудно уловить преобладание какой-либо одной черты.

В свете нашего понимания образа как единства "единичного", "особенного" и "всеобщего" мы можем сказать, что каждый образ (типичный характер) типичен в связи с "особенным" (т. е. в связи с эпохой, средой, моментом), а некоторые (образы-типы, их иногда называют "вековыми") в своей типичности ("всеобщем") выходят далеко за пределы эпохи, их породившей.
Пойдем вслед за Белинским и признаем, что Печорин "весь" в этих стихах Лермонтова:

И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.

"Это противоречие, - пишет Белинский в статье "Герой нашего времени", - превосходно выражено автором разбираемого нами романа в его чудно-поэтической „Думе", исполненной благородного негодования, могучей жизни и поразительной верности идей. <...> Печорин есть один из тех, к кому особенно должно относиться это энергическое воззвание благородного поэта, которого это самое и заставило назвать героя романа героем нашего времени".

Спрашивается: является ли противоречие, отмеченное Лермонтовым, а затем подчеркнутое Белинским, типичным для героев того времени? Приведенные свидетельства для нас достаточно авторитетны. Но "всеобщее" Печорина отходит на второй план по сравнению с "особенным": Печорин - не герой нашего времени, и если у некоторых указанное противоречие встречается, то настолько редко, что "типичность" приходится исключить. Вот почему Печорин скорее не тип, а "типичный характер". Историческую определенность этого характера отметил Короленко, говоря об общественном настроении 60-х годов XIX в.: "Но в сущности и романтизм, и печоринство уже выдохлись в тогдашней молодежи".
Иначе обстоит дело с Молчалиным. Вспомним его откровения:

Мне завещал отец:
Во-первых угождать всем людям без изъятья -
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Карьеризм, бюрократизм, подхалимство - ярко выраженное лицо московского чиновничества 20-х годов XIX в. ("всеобщее" в "особенном"). Но сколь велико может быть иногда "всеобщее" "типичного характера", если эти пороки бытуют за пределами описанной эпохи, если и в наше время мы частенько встречаем таких "героев". В подтверждение наших наблюдений сошлемся на А. В. Луначарского: "Да, к сожалению, но, естественно, вы можете еще и сейчас встретить сановитого Фамусова, проезжающим в казенном автомобиле для подписи бумаг. Можете встретить бегущего к нему по тротуару с толстым портфелем подмышкой подхалима Молчалина". Фамусов и Молчалин - типы; иными словами, "типичный характер", приобретая новое качество - "всеобщее", становится типом.