Вопросы: Приглашение к интерпретации источников

• Что такое источники?

• Основы критики источников

• Интерпретация и фантазия

• Заблуждения, кривые дорожки и ошибки

• Практические советы

Приглашение к интерпретации источников

«Im Interpretieren seid frisch und munter / legt ihrs nicht aus, so legt ihr unter»

«При интерпретации будьте свежи и бодры/ не обосновывайте, приписывайте тот смысл, которой вам нравится».

Эпиграф к этой статье взят из Гёте.

Многие историки попадают в подобную ловушку и пытаются придать тексту смысл, которого в нём нет. Если смотреть внимательно, можно и сегодня найти много текстов, которым приписывают то, чего в них не содержится. Однако такая критика исторической кухни ни в коем случае не призывает молодых исследователей относиться к источникам с ложным уважением. Напротив: не бойтесь возможных ошибок при интерпретации – многих из них можно избежать, если следовать нескольким простым предосторожностям. И не бойтесь источников, которые использовались уже многими историками – всегда ведь возникают иные постановки вопросов, благодаря чему источники предстают в новом свете. Интерпретацию источников можно назвать «воображением под контролем». От источника должна загораться фантазия, но ей не следует необузданно полыхать.

Что такое источники?

Материалы, к которым обращаются исследователи истории, чтобы узнать что-то о прошлом, называются источниками. Это название вызывает в воображении картину воды, бьющей из источника в каком-то тайном, идиллическом месте. Как течёт вода из-под земли – должна так же бить ключом из исторических источников (если мы их находим) правда об истории, чистая и беспристрастная? Если бы это было так, тогда мы как историки и исследователи оставались бы пассивными, и нам нужно было бы только черпать эту правду, а наша главная задача ограничилась бы поисками «подходящего» источника. Но что такое подходящий источник? И даст ли он нам объективную картину? Подобное представление об «источнике» однозначно только на первый взгляд. Оно указывает на опасность, похожую на ту, о которой писал Гёте: если мы найдём источник и поглядим в воду, что мы увидим? — Себя самих.

Разумеется, историки, которые занимаются вопросом о том, что такое исторический источник, не так наивны, чтобы принимать эту картину, которая древнее самой исторической науки, серьёзно. Нельзя говорить просто об источнике. Важно различие между традиционным видом источников и реликтами.

Традиционные источники фиксируют для потомков такие события, как война, (массовый) голод или другие катастрофы. Они делятся на первичные, в которых участники и жертвы сами описывают важные для них события, и вторичные, когда современники рассказывают о событиях не на основании того, что они пережили, а на основании рассказов других людей или слухов.

Известный пример подобного традиционного источника — рассказы Фукидида (ок. 450—400 г. до н. э.), важнейшего греческого историка, автора восьмитомной истории пелопоннесской войны, об эпидемии в Афинах.

Традиционные источники — это продуманные сообщения о прошедших действиях; это источники, которые хотят ими быть.

Им противопоставлена другая группа сохранившихся текстов и вещей, которые могут быть описаны как останки и следы — реликты. Они не собирались быть источниками, но стали ими из-за того, что историки их нашли и интерпретировали; они не говорят сами, но их можно заставить заговорить.

Юбилейный сборник и некролог

Мы можем прояснить разницу между традиционным источником и реликтами с помощью придуманного примера — сборника, выпущенного по случаю юбилея фирмы. Давайте назовём его «Наши работники — наша сила. 100 лет компании „Майер & Ко“.

Этот юбилейный сборник хочет быть историческим источником, но источником определённого рода. Проблемы, возникавшие в истории предприятия, будут преуменьшаться или не будут упомянуты, неудачи будут прикрыты красивыми словами.

Подобный юбилейный сборник был бы примером традиционного источника. Каждый поймёт, что «Наши работники — наша сила. 100 лет Майер & Ко» не может быть привлечён в качестве единственного источника информации, если речь идёт об исследовании, для которого история этого предприятия важна. В юбилейном сборнике описание предприятия должно поражать величием и успехом, в этом и состоит главная цель сборника.

В 1973 году писатель Фридрих Ц. Делиус критически поставил под сомнение правдивость подобных источников, выпустив к юбилею фирмы Сименс анти-сборник, «Наш мир Сименс. Юбилейный сборник к 125-летию дома Сименс», на который предприятие тут же подало в суд.

Но торжественный настрой — неотделимое качество подобных сборников. Обвинять их в том, что они не относятся к истории критично, было бы наивно. Как однажды описал кого-то Томан Манн, «он был лжив, как оратор на празднике».

Будьте осторожны также и с некрологами! Германист и поэт Эрнст Бертрам (1884—1957) решительно поддерживал в своих работах национал-социалистическую идеологию. Но в некрологе Кёльнского университета 1957 года можно прочитать: «Его бесчисленные стихи, над которыми он работал до конца жизни, были предостережениями, наполненными осознанием ответственности».

Что остаётся исследователю? Если он интересуется Эрнстом Бертрамом, он будет читать не о нём, а его собственные произведения, написанные до 1945 года, чтобы быстро установить, что автор некролога солгал, как тот оратор.

Исследователь также не должен слишком доверять так называемой «вторичной литературе». Если он работает над историей фирмы «Майер & Ко», он попытается найти реликты, материалы, которые не предназначены для будущего и либо выдают «непричёсанные», не приукрашенные детали, либо содержат информацию о чём-то скрытом: внутренние оценки, отзывы о социальных проблемах на предприятии, выписки из счетов, которые разъясняют определенные пути финансирования.

В XIX веке, когда были заложены основы истории как науки, на первом месте стояли, скорее, традиционные источники. Тем временем сейчас внимание историков и исследователей всё больше концентрируется на реликтах. А если используются традиционные источники, то их читают между строк и выделяют не ту информацию, которую хотел подчеркнуть автор. Таким образом, реликты отыскиваются и внутри традиционных источников. Вернёмся к примеру: если бы о фирме «Майер & Ко» у нас не было ничего, кроме юбилейного сборника, тогда мы должны были бы искать в нём реликты. Если целые периоды времени выпущены или о них рассказывается лишь кратко, это может быть указанием на то, что проблема находится именно здесь.

Как в случае традиционных, так и в случае реликтовых источников одинаково важно знать их язык и контекст. Верно также и то, что при более внимательном рассмотрении граница между этими типами пропадает. Как насчёт газеты, этого важного для исследователей источника? Это хроника и, таким образом, традиционный источник, но по прошествии некоторого времени это уже реликт.

Здесь мы оставим классическое деление источников на традиционные, «памятники» и реликты. В дальнейшем мы будем работать, в основном, с последними.

Основы критики источников

Известен пример одного из ведущих французских историков, Мишеля Вувеля, который по снижающемуся весу заупокойных свеч сделал вывод об уменьшении религиозности на заре Нового времени. Этот пример показывает, как даже «скучные» реликты – счета от мастеров свечного дела – можно заставить заговорить в качестве источника.

В принципе, для исторического исследования стать источником может, пожалуй, всё. Популярные народные имена и описания мест, как «Химмельфартсвайзе Занда» или «русские бараки» содержат сообщения об исторических событиях: на лугу Химмельфартсвайзе в Маннхейме в 1819 году был казнён студент Занд, который убил писателя-реакционера; в «русских бараках» индустриального предприятия во время Второй мировой войны заставляли работать советских пленных.

Надписи на домах, памятниках, могильных камнях свидетельствуют о менталитете времени, указывают на забытые происшествия или, как и дни памяти, становятся даже интерпретациями, получившими историческое значение.

Гимны и их популярные переделки свидетельствуют об оппозиционном духе или о единичных проявлениях скрытого недовольства. Так в последние годы Второй мировой войны националистическая песня Хорста Весселя с начальными строками «Знамёна ввысь! / В шеренгах, плотно слитых...» была переделана в «Все цены — вверх. / Во всех ларьках закрытых...».

Что лучше передает дух 50-х годов в ФРГ, годов начала «экономического чуда» и авторитарной семейной структуры, чем следующий пассаж из рекламы коньяка «Дюжарден»? Это диалог между мамой и ребёнком об отсутствующем отце:

Ребёнок: «Ты знаешь, когда папа приходит домой с таким серьёзным лицом, он берёт бутылку Дюжардена и выпивает рюмку. А потом он с наслаждением сопит, подмигивает и говорит: „Ах, это чудесно!“. Это, должно быть, что-то замечательное!».

Мама: «Ты прав. Дюжарден действительно замечательный. И если папа говорит, что Дюжарден — прекрасный коньяк, значит, так оно и есть».

Один из самых важных источников для исследователей Нового времени — это газета. Ничто не может быть скучнее газеты недельной давности и ничто не может быть интереснее газеты, которой уже 40 лет. При использовании газет в качестве источника важно понимать, какими были в то время законы о прессе (и её ограничения), а также ориентация газеты. Была ли сильная государственная цензура, как, например, после 1819, во время власти национал-социалистов и в ГДР? Идёт ли речь о партийной газете? Склоняется ли редакция скорее к левому либерализму, как в наши дни Франкфуртер Рундшау, или к консерватизму, как Франкфуртер аллгемайне цайтунг?

Значение газеты как источника станет яснее из примеров, приведенных ниже – они относятся ко времени национал-социализма. Даже во времена строжайшей цензуры газеты содержали скрытую информацию о государственных тайнах.

Исследователь читает газеты

Непосредственно после того, как Гитлер в 1933 году пришёл к власти, в Германии началась активная политика вооружения. Бертольд Якоб, враг национал-социализма, обладал такой точной информацией о поначалу тайно производящемся оружии, что был принят за секретного агента и в середине 30-х годов арестован. Через несколько месяцев государственная тайная полиция (гестапо) выпустила его на свободу. Из воспоминаний Карла Рецлава мы узнаём причину:

«Якоб смог обосновать, что у него действительно не было никаких „секретных связей“ и „агентурной сети“... Почти невозможно себе представить, насколько он был усидчив и терпелив... Он читал не только большие ежедневные газеты, но и бессмысленные провинциальные... начиная от заголовка и заканчивая последним объявлением, всё это он читал очень внимательно. Он находил кажущиеся неважными семейные объявления, которые были для него очень содержательными. Например, в сообщении о помолвке говорилось, что офицер Х из полка 00 был помолвлен в А с девицей Y. Якоб находил по официальным спискам командного состава и дислокациям рейхсвера, что формально этот полк вообще не существовал, а город А раньше не был гарнизонным. Теперь он знал и то, и другое. Другое объявление или небольшая новость сообщали о том, что от загадочного несчастного случая погиб офицер неизвестной до того времени войсковой части, или о том, что окружной военный комиссариат ищет неженатых ремесленников — каменщиков, слесарей и других, которые были бы готовы в течение некоторого времени работать на военный комиссариат и таким образом отработать свою военную обязанность. Якоб задумывался о том, что обычно строительные проекты передают строительному предприятию. С каких пор и почему окружной военный комиссариат строит своими силами? Якобу было несложно догадаться, что там с большой вероятностью строятся тайные военные сооружения. И догадки Якоба в 90% случаев оказывались правдой»

(Карл Рецлав, «Спартак. Расцвет и гибель. Воспоминания партийного работника». Франкфурт-на-Майне, 1972, стр. 395).

Именно творческий подход историков помогает таким источникам «заговорить». К традиционным текстам можно задавать неожиданные вопросы, и те сообщат что-то новое, или можно читать их, не обращая внимания на намерения автора, например, читать протокол допроса политической полиции с целью найти свидетельства лживости и глупости допрашивающих полицейских.

Поиск исторических свидетельств не должен, однако, основываться только на «экзотических» источниках. Не робейте перед источниками, которые были уже тысячекратно изучены вдоль и поперёк! Швейцарец Якоб Буркхард, один из самых известных историков XIX века, призывал к интерпретированию этих источников так, как будто бы они были открыты только вчера:

«Однако источники... неисчерпаемы, так что каждый должен прочитать книги, которые уже тысячу раз эксплуатировали до него, потому что каждому читателю и каждому столетию они показывают особенный облик, и свой — каждому возрасту. Может случиться, что, например, у Фукидида можно прочитать о факте первостепенной важности, который кто-то заметит только по прошествии сотен лет»

(Якоб Буркхард, «Наблюдения за мировой историей», Крефельд 1948, стр.26).

Поэтому не нужно сдаваться, если вы думаете, что всё уже изучено и все исторические следы и свидетельства найдены. По мнению Буркхарда, всё зависит от постановки вопроса.

Интерпретация и фантазия

Следы и то, что осталось от предметов торговли, могут быть найдены почти повсюду. Вопрос в том, что их них можно заключить, что узнать. И здесь вступает фантазия исследователя. Контролируемая фантазия, потому что мы должны проверить свои объяснения на других источниках.

Интерпретация — это толкование. Первая ступень толкования — критика источников. Она начинается с проверки материалов. Подлинный ли он или подделка, как так называемые «Дневники Гитлера», которые в 1982 году были выкуплены у журнала Штерн? К этому вопросу в случае со старинными источниками присоединяется и другой: были ли они подвергнуты каким-то изменениям впоследствии?

Когда мы ищем исторические следы в старых зданиях, например, в средневековых крепостях и церквях, мы должны задать себе вопрос, на самом ли деле эти здания — исторические? Кёльнский собор и Собор святого Вита в Праге обрели свою форму только в XIX или в начале XX века; то же верно для многих «романтических» крепостей на Рейне.

Когда мы убедились в подлинности источника, следует задать вопрос — чем хочет быть этот источник? Восхвалением и превозношением, как некролог по Эрнсту Бертраму, о котором мы уже говорили? Или это трезвое и однозначное описание состава преступления или сделки, которое могло бы лежать на столе у юриста? Или это самопрезентация, как многие автобиографии и мемуары?

Разумеется, каждый вид источников по-разному использует материал. Мы должны установить намерения этих источников, сами определить факты и установить взаимосвязи. Эта последовательность шагов в работе исследователя сейчас будет пояснена на историческом примере.

Из рассказов и чтения старых газет мы узнали, что в Кёльне и его окрестностях в 1956 году проходили массовые протесты против запланированной стройки атомного реактора. Мы как исследователи хотим разузнать об этом забытом событии, при этом нашим главным вопросом мог бы быть следующий: было ли уже 40 лет назад (для экологического движения это очень давно) экологическое сознание, и в какой форме выражались протесты? Вот какую картину событий мы восстанавливаем:

В 1955 году по средствам массовой информации прокатилась волна восхищения атомной энергией. Люди были уверены, что от ядерной энергии будет зависеть будущее всего народного хозяйства. И потому при единогласной поддержке политиков в земле Северный Рейн-Вестфалия было запланировано строительство ядерного реактора. Где он должен был быть построен? Парламент этой земли выбрал «благодаря его удобному расположению одно место недалеко от автобана в районе города Кёльна». 27 июня в кёльнском Королевском лесу состоялся осмотр предполагаемого места строительства.

Все были настолько уверены в этом месторасположении, что в служебной переписке органов власти, в открытых сообщениях и в средствах массовой информации до конца лета 1956 года речь постоянно шла о «Кёльнском центре атомных исследований». Ещё 12 июня 1956 года «Кёльнский вестник» под заголовком «Атомный реактор на юге города. Исследовательский центр Западной Германии в Кёльне» опубликовал одобрительное сообщение о планировании атомного центра. 20 июня внимание читателей той же самой газеты было привлечено к передовице: «Числа, которые заставляют задуматься». В статье говорилось о том, что Германия отстаёт в области атомной техники, а вскоре после этого была изображена модель запланированного сооружения.

Тон изменился 30 июня 1956 года. Атомный реактор, как теперь сообщалось, не должен строиться в идиллической части Королевского леса. Это было бы слишком близко к населённым пунктам, и слишком быстро к запланированной водопроводной станции. Внезапно начались разговоры об опасностях. В тот же дань, 30 июня, ведущий атомщик говорил в Кёльнер Мессехоф перед представителями городской администрации, совета и «заинтересованными деятелями кёльнской индустрии и экономики» о Центре ядерных исследований и о «поддержке... строительства атомного центра». Во вступительном слове обер-бургомистр сказал, что потребовал созвать эту встречу, чтобы «покончить с чувством ужаса, которое возникает при слове „атом“ во всём мире».

И хотя представители частично запуганного населения, которых данный вопрос касался, не были приглашены на это мероприятие, обсуждались вопросы, которые принадлежали «обеспокоенным голосам граждан». На вопрос о санитарно-защитных зонах вокруг реакторов было сказано, что они не нужны. То же и на вопрос об опасностях для грунтовых вод: атомный центр никак не будет связан с грунтовыми водами. Центр будет располагаться в шестистах метрах от ближайшего поселения, и этого достаточно.

Подобная легкомысленность никак не подходила для того, чтобы развеять опасения граждан. 1 июля 1956 года состоялось первое протестное собрание против возведения в Кёльне центра атомных исследований, а на 7 июля было назначено следующее собрание в ближайшей к предполагаемому месту строительства части города, где должны были быть высказаны все опасения, а эксперты, в свою очередь, должны были привести свои аргументы. За три дня до этого собрания, 4 июля, газеты сообщили о взрыве «ториевых отходов» в США. Из тория получают топливные элементы для реакторов. В «Кёльнском вестнике» стояло: «Разумеется, мы знаем, что ядерная физика — дело будущего. Разумеется, мы знаем, что в Кёльне хорошо было бы иметь исследовательскую станцию неподалёку от Университета. Но только сейчас мы слышим о том, что ториевые отходы могут взорваться».

Так было выражено общественное мнение, и всё зависело от того, как ведущий атомщик отреагирует на собрании 7 июля на все тревожные вопросы. Однако он не пришёл. Вместо него появился порядочный и компетентный чиновник, которому, однако, не удалось развеять тревогу и недоверия публики. Пришла почти тысяча человек, среди них — множество жителей прилежащих к будущему атомному центру районов. Газеты сообщали о «массовом собрании доселе невиданных масштабов». Чиновник находился в тяжелом положении. «Люди просто не хотели слушать», — так описывается «взрывоопасная атмосфера» на собрании, — «что представитель правительства говорит о триумфальном шествии атомной энергии, о необходимости дополнительных исследований, об абсолютной надёжности запланированного сооружения».

Чтобы прояснить, откуда взялась «взрывоопасная атмосфера», нужно подумать о том, что летом 1956 года газеты писали на «атомную» тему. О взрыве ториевых отходов мы уже говорили. Много места занимали также сообщения об испытаниях ядерного оружия и его воздействии на атмосферу и климат; появилось множество статей о планах французов на атомную бомбу, часто рассматривался вопрос о ядерном вооружении. В конце собрания горожан 7 июля 1956 года было проведено голосование, и ни один из тысячи присутствующих не высказался за постройку центра ядерных исследований на запланированном месте. После этого план был частично раскритикован и в кёльнском городском совете. Правительство земли отказалось от этого плана и ходатайствовало за новое место в окрестностях Кёльна. Но и здесь царила тревога, здесь также было созвано собрание, на котором были зачитаны письма школьников, полные страха.

Городской совет Кёльна должен был реагировать. И хотя исследованиям в ядерной области придавали особую роль в формировании будущего, окрестности Кёльна вдруг стали «важнейшими местами отдыха населения Кёльна». Окончательный отказ от планов по строительству атомного центра вблизи Кёльна был подписан на заседании городского совета 29 ноября 1956 года. Правительство земли должно было искать новое место для строительства. Эта информация конфиденциальна, после событий в Кёльне место расположения центра не должно было быть известно людям извне, «особенно прессе».

Обобщим результаты нашего исследования по пунктам «критика источников» и «интерпретация». Фактом было запланированное строительство ядерного центра. Источники были найдены в Центральном государственном архиве земли Северный Рейн-Вестфалия в Дюссельдорфе, в архиве города Кёльна, а также в архиве парламента (ландтага) земли Северный Рейн-Вестфалия. Помимо рассказов очевидцев, в качестве материала для исторического исследования использовались газеты, протоколы заседаний ландтага и кёльнского городского совета, а также доклады и заметки из министерств, ответственных за возведение комплекса. Источники также различаются по степени близости к власти.

Согласно протоколам ландтага, правительство было заинтересовано в том, чтобы создать атомные реакторы как можно быстрее и как можно ближе к центру, чтобы только не отстать в научно-техническом прогрессе. В этом были согласны все партии. В этих близких к правительству источниках нет никаких указаний, почему с возмущением населения, которого касался этот вопрос, вообще посчитались. Ведь население никто ни о чём не спрашивал. Вместо этого люди из министерства заботились о таких качествах местности, как наличие хорошей транспортной связи и грунтовых вод.

На мероприятие 10 июня 1956 года были приглашены только состоятельные господа из политики, экономики и администрации. На этом собрании всё-таки остановились на некоторых опасениях детально, но настолько преуменьшили серьёзность опасности, что страхов среди населения стало только больше. Интерпретация содержания правительственных источников показывает, что как аспекты технических рисков, так и опасения среди населения не принимались во внимание. Ответственные лица правительства вынесли из кёльнских протестов не то, чего ожидали критики. Вместо того, чтобы в будущем больше принимать во внимание мнение населения, они решились не давать прессе никакой точной информации о месте строительства объекта.

Кёльнская пресса поначалу восторженно относилась к планам строительства атомной станции, но потом заняла критическую позицию. Чтобы показать, что кёльнская пресса и противники проекта из кёльнских жителей вступают в альянс, было важно обращать внимание на даты и события: 30 июня 1956 в кёльнском округе, ближайшем к месту предполагаемого строительства, опасения жителей были опрометчиво сброшены со счетов («600 метров от ближайшего поселения»). До этого момента газеты сообщали, главным образом, о планах на строительство реактора не критически. 1 июля 1956 состоялось первое собрание жителей. В промежутке между этим собранием и вторым, 7 июля, газеты сообщили о взрыве отходов производства тория. Протест обострился, что, в конце концов, привело к успеху.

Многие из опрошенных очевидцев и свидетелей просили прощения за невежественность в вопросах политики. При этом необходимо принять во внимание то, что их извинения могут брать своё начало от более поздних событий, связанных с атомной энергией. Высказывания свидетеля — это источник, который возникает в тот момент, когда исследователь задаёт вопрос, и на этот источник влияет также то, что произошло в промежутке между самим событием и интервью. Источники, которые мы использовали, не только дают представление о конкретных событиях; на другом уровне мы получаем информацию о взаимных представлениях негативно настроенных граждан о политиках и политиков – об этих гражданах. В глазах граждан политики поступаются интересами населения, а в глазах политиков критически настроенные жители стали жертвами прессы.

Без сомнения, у критиков научных и технических аспектов вопроса о ядреном реакторе было меньше знаний, чем у политиков-ядерщиков, хотя и их знания с сегодняшней точки зрения тоже не очень-то высоки. Противники заменяли этот уровень компетентности, который мы можем назвать «дискурсом физиков», на эмоциональную реакцию, «дискурс задетых». На физический дискурс, который оперировал информацией о низкой опасности облучения (что никто не мог проверить), задетые отвечали зачитыванием писем детей, наполненных страхом. Эта форма агитации выглядит удивительно современно, несмотря на то, что она практиковалась задолго до больших разногласий по вопросу ядерной энергии в ФРГ и до возникновения гражданской инициативы. Большая разница между протестами против реакторов в 50-х и в начале 70-х заключается в том, что ранние критики ничего не имели против ядерной энергии как таковой, в то время как более поздние критики реакторов ополчились на неё в целом.

Хотя при историческом расследовании кёльнских протестов 1956 года речь шла о теме, очень узко локализованной во времени и пространстве, мы можем сделать из неё заключения относительно больших отвлечённых вопросов. Например, вопроса об осознании ценности окружающей среды до начала масштабного экологического движения или вопроса о формах, которые принимал протест. Для исторического расследования не бывает слишком узких тем, бывает только слишком узкая постановка вопроса.

Короткое исследование кёльнских протестов 1956 года предлагает вдобавок возможность привязки к другим исследованиям. Так как при исследовании следует помнить об общем фоне событий, мы читали о дальнейших планах постройки реакторов в ФРГ в 50-е годы. Мы могли бы поинтересоваться, влияли ли кёльнские протесты на другие протестные движения. В 1957 году в семи километрах от центра города Карлсруе должно было начаться строительство реактора. Здесь протесты прошли в двух деревнях, жители которых работали в сельском хозяйстве. Самый важный союзник протестующих общин, юрист из Карлсруе, представил борьбу кёльнских горожан против центра ядерных исследований в Королевском лесу как пример для подражания.

Каждое историческое изложение требует синтеза, обобщения и выводов из того, что наблюдал исследователь. Отдельные шаги интерпретации строят для этого базис, но во время синтеза мы не связываем себя отдельными источниками информации и шагами интерпретации, чтобы получить «общий итог». Однако базисом исторического исследования остаётся критика и интерпретация источников, и во многих исследованиях вся оценка зависит от одного-единственного факта. Приведу два примера из моей собственной исследовательской мастерской.

В одной большой работе речь шла о том, оказывала ли в 1944 году большая группа молодёжи сопротивление нацистскому режиму, или же их следует рассматривать просто как нарушителей закона и преступников. Об этом шли жаркие публичные споры. Те, кто убежден в сопротивленческом характере группы, считают, что вечером 20 апреля 1944 года, в день рождения Адольфа Гитлера, молодые люди совершили покушение на эшелон с боеприпасами. На один рельс был положен один-единственный тормозной башмак, и поезд опрокинулся. Подобное покушение было бы вне сомнений акцией сопротивления нацистам. На этом месте вступает исследование.

Ни в одном из имеющихся источников не было указаний на покушение на железной дороге 20.4.1944, хотя события такого рода, как правило, очень точно документируются. Однако нельзя исключать, что вследствие войны документы могли быть уничтожены. Поэтому работа по интерпретации была сконцентрирована на самой истории. Возможно ли, что эшелон с боеприпасами где-то недалеко от вокзала, где на рельс положили тормозной башмак, с грохотом сходит с рельсов? Для перевозки боеприпасов по железной дороге действовали общие ограничения на вес вагонов и возможную скорость в черте города.

Железный тормозной башмак оказывает свое воздействие не сразу на месте, а только тогда, когда рельс, по которому локомотив сначала толкает этот башмак вперёд, так разогревается от трения, что металл сваривается с металлом. Когда это произойдёт – это можно вычислить, если у нас есть данные о скорости поезда и весе оси, под которую был подложен башмак. Оказалось, что то покушение, о котором рассказывалось, просто не могло состояться.

Вероятность подобного акта сопротивления уменьшается, к тому же, и оттого, что в остальных источниках из молодёжного окружения нет никаких указаний на антинацистские настроения, наличие которых могло бы сделать версию о покушении более вероятной. Однако если бы подобные настроения обнаружились и покушение могло бы быть подтверждено, вся структура книги была бы другой. «Общий итог» исследования, занявшего более 500 страниц, решающим образом зависел от интерпретации одного-единственного источника, в данном случае — от показаний очевидца исторических событий.

То же самое верно и для исторического исследования, над которым я работаю сейчас: речь идёт о деятеле СС, занимавшем высокий офицерский пост, и сделавшем позднее карьеру профессора в ФРГ под другим именем. Один из важнейших вопросов исследования — вопрос о том, сознательно ли люди, знавшие его как деятеля СС, содействовали его второй карьере, находились ли они в заговорщицкой «связке». Это было бы равносильно одному из самых больших научных скандалов в истории ФРГ.

Историки склоняются к тому, чтобы не принимать вариант тайного заговора, но и исключить его тоже нельзя. Решающий аспект исследования состоит в том, чтобы установить, принимал ли этот деятель СС во время Второй мировой войны участие в научном заседании, на котором были почти все учёные, которые способствовали его продвижению после войны, когда он взял фальшивое имя. Если этот человек был на заседании, тема которого совпадала с его собственными научными интересами, тогда присутствующие должны были бы узнать и раскусить его потом, а если они не сделали этого, значит, они были посвящены в тайну смены его имени и поддерживали его.

Оба примера иллюстрируют особый случай в интерпретации источников: гораздо легче доказать, что нечто произошло, чем то, что этого не происходило, что не было никакого покушения и что деятель СС не был на заседании...

Бывший офицер СС, позднее профессор, написал в 1949 году по случаю двухсотлетия со дня рождения Гёте следующие слова:

«Сегодня, когда мы смотрим на течение долгой жизни этого человека, мы видим её границы, тени и отмели, а также случайные отклонения, водовороты и блики – мы видим всё это, возможно, яснее, чем другие поколения. Но тем больше мы, уже много повидавшие этих „отмелей“, „отклонений“, понимаем, что это значит – оставаться всегда борющимся, всегда стремящимся, всегда ищущим, всё время деятельно любящим, не давать разочарованию становиться сильнее надежды, не отрекаться от силы человеческого видения и человеческого духа при вторжении демонических противоречий...»

Эрлангенский университет. Академический вестник, 8.7.1949, стр. 1.

Если бы мы не знали, что автор занимал ранее высокий пост в СС и жил под фальшивым именем, это предложение было бы типичной формулировкой ранних послевоенных лет, и было бы ничем не примечательно. Но когда мы знаем всё это об авторе, этот отрывок читается совсем по-другому, потому что он внезапно обретает новый контекст. Такие формулировки, как «границы, тени и отмели», «мы, уже много повидавшие этих отмелей и промахов», «вторжения демонических противоречий» получают совсем другой вес. Это скрытые признания автора? Или мы, с своим знанием о двойной жизни автора, пошли по неправильному пути, потому что всё в его текстах, так или иначе двусмысленное, мы интерпретируем как сведения о двойственности биографии? Этот вопрос ведёт нас к следующему разделу...