Война — это здоровье государства»
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

 

«Война — это здоровье государства», — сказал писатель-радикал Рэндолф Борн в разгар Первой мировой войны. Действительно, когда в 1914 г. страны Европы начали воевать, их правительства были на подъеме, расцвел патриотизм, классовая борьба утихла, а молодые люди в пугающих количествах погибали на полях сражений — иногда ради сотни ярдов земли или линии траншей.

В Соединенных Штатах, еще не вступивших в войну, существовала обеспокоенность состоянием государства. Социализм набирал силу. Казалось, повсюду действовала ИРМ. Обострились классовые противоречия. Летом 1916 г. во время парада в честь Дня готовности в Сан-Франциско взорвалась бомба. В результате семь человек погибло, а два местных радикала — Том Муни и Уоррен Биллингс были арестованы и приговорены к 20 годам тюрьмы. Вскоре после этих событий сенатор от штата Нью-Йорк Джеймс Уодсуорт предложил ввести обязательную всеобщую военную подготовку мужчин для предотвращения угрозы того, что «эти наши люди разделятся на классы». А поэтому «мы должны сделать так, чтобы наша молодежь знала: у нее есть некоторая ответственность перед этой страной».

Высочайшим примером выполнения людьми своего долга была Европа. Десять миллионов человек погибло на полях сражений, 20 млн умерли от голода и болезней, вызванных войной. И с тех пор никто не мог доказать, что война позволила человечеству достичь чего-нибудь равноценного хотя бы одной человеческой жизни. Риторика социалистов, говоривших об «империалистической войне», сегодня кажется весьма умеренной и практически не требующей доказательств. Развитые европейские капиталистические страны сражались друг с другом за границы, колонии и сферы влияния; они вели борьбу за Эльзас и Лотарингию, Балканы, Африку и Ближний Восток.

Война разразилась в начале XX в., в разгар ликования (которое, возможно, разделяла лишь элита западного мира) по поводу прогресса и модернизации. На следующий день после объявления войны Великобританией Генри Джеймс написал своему другу: «Погружение цивилизации в эту кровавую и темную пучину… лишило нас той долгой эры, во время которой весь мир должен был… постепенно совершенствоваться». В первой битве на реке Марне англичане и французы преуспели, сдержав наступление немцев на Париж. Каждая сторона потеряла по 500 тыс. человек.

Массовое убийство началось быстро и в огромных масштабах. В августе 1914 г. доброволец британской армии должен был иметь рост не менее 5 футов 8 дюймов. К октябрю это ограничение было понижено до 5 футов 5 дюймов. В том месяце потери армии составили 30 тыс. человек, и затем рост добровольца мог уже измеряться 5 футами 3 дюймами. За первые три месяца сражений та армия Великобритании, какой она являлась к началу боевых действий, была практически полностью истреблена.

За три года войны линия фронта во Франции оставалась практически неподвижной. Каждая из сторон сражалась с переменным успехом, продвигаясь на несколько ярдов или на несколько миль, а тем временем горы трупов все росли. В 1916 г. Германия попробовала осуществить прорыв у Вердена; англичане и французы контратаковали на реке Сене и продвинулись на несколько миль, потеряв 600 тыс. человек. Однажды 800 бойцов 9-го батальона королевской йоркширской легкой пехоты предприняли атаку. Сутки спустя в живых осталось всего 84 человека.

В самой же Великобритании о массовых жертвах не сообщалось. Один английский писатель вспоминал: «Могло иметь место… самое кровавое поражение за всю историю Британии… а наша Пресса была успокаивающей и словоохотливой, красочно живописуя то, что у нас был не просто хороший день, а настоящая победа». То же самое происходило и с германской стороны. Как писал Эрих Мария Ремарк в своем великом романе, в те дни, когда тысячи людей разрывало в клочья пулеметным огнем и снарядами, официальные сводки гласили: «На Западном фронте без перемен».

В июле 1916 г. британский генерал Дуглас Хейг приказал 11 английским дивизиям покинуть свои траншеи и двинуться на оборонительные рубежи немцев. Шесть германских дивизий встретили британцев пулеметным огнем. Из 110 тыс. атакующих 20 тыс. было убито, еще 40 тыс. ранено, и их тела покрыли нейтральную полосу — призрачную территорию между окопами неприятелей. Первого января 1917 г. Хейга произвели в фельдмаршалы. То, что происходило тем летом, сжато излагается в «Энциклопедии всемирной истории» Уильяма Ланджера:

 

 

Несмотря на возражения Ллойд Джорджа и скептицизм некоторых своих подчиненных, Хейг с надеждой предпринял массированное наступление. Третья битва у Ипра представляла собой серию из восьми яростных атак, предпринятых под проливным дождем, по пропитанной водой земле и грязи. Прорыва достигнуть не удалось; удалось продвинуться примерно на 5 миль в глубь территории, что сделало выступ в обороне противника у Ипра еще более неудобным и стоило британской армии примерно 400 тыс. жизней.

 

 

Народы Франции и Великобритании не знали о масштабах людских потерь. Когда в последний год войны немецкая армия бросилась в яростную атаку на реке Сомме, в результате которой 300 тыс. британских солдат погибли или получили ранения, лондонские газеты, как мы узнаем из книги П. Фоссела «Великая война и память современников», писали следующее:

 

 

ЧЕМ Я МОГУ ПОМОЧЬ?

Как Гражданин Может Помочь в условиях этого Кризиса.

Не теряйте бодрости духа…

Пишите письма друзьям на фронт и вдохновляйте их…

Не повторяйте глупых сплетен.

Не слушайте пустых слухов.

Не думайте, что вы знаете больше, чем Хейг.

 

 

И в эту пучину смерти и обмана Соединенные Штаты были ввергнуты весной 1917 г. Во французской армии начали происходить бунты. Скоро из 112 дивизий 68 были охвачены волнениями; 629 человек судили и признали виновными, 50 человек расстреляны. Возникла большая потребность в американских войсках.

Президент Вудро Вильсон обещал, что США сохранят нейтралитет: «Есть такая нация, которая слишком горда, для того чтобы воевать». Но в апреле 1917 г. Германия объявила, что отдаст приказ своим субмаринам топить любые корабли, доставляющие припасы ее врагам, и немцы уничтожили несколько торговых судов. Тогда Вильсон заявил, что должен защитить право американцев плавать на торговых судах в районах боевых действий. «Я не могу согласиться на какое-либо ущемление прав американских граждан…»

Р. Хофстедтер отмечает в своей книге «Американская политическая традиция»: «Это было самое неубедительное объяснение с точки зрения логики…» Англичане тоже покушались на права американских граждан в международных водах, но Вильсон не предлагал объявить им войну. Хофстедтер пишет, что президент «был вынужден находить юридические доводы в защиту поступков, основанных не на законе, а на балансе сил и экономических требованиях».

Было бы наивно полагать, будто в военные годы Германия должна была воспринимать Соединенные Штаты как нейтральную державу, в то время как США направляли огромное количество военных грузов ее противникам. В начале 1915 г. британский пассажирский лайнер «Лузитания» был торпедирован немецкой подводной лодкой и затонул за 18 минут: 1198 человек, включая 124 американца, погибли. Соединенные Штаты объявили, что «Лузитания» перевозила мирный груз и поэтому торпедная атака была проявлением чудовищного немецкого зверства. На самом деле корабль вез боеприпасы: 1248 ящиков трехдюймовых снарядов, 4927 ящиков патронов (по 1 тыс. патронов в каждом ящике) и еще 2 тыс. ящиков боеприпасов для стрелкового оружия. Декларация судового груза была сфальсифицирована, чтобы скрыть этот факт, а британское и американское правительства солгали по поводу груза.

Хофстедтер пишет об «экономических требованиях», стоявших за политикой Вудро Вильсона. В 1914 г. в Соединенных Штатах начался серьезный экономический спад. Дж. П. Морган позже свидетельствовал: «Война началась в тяжелые времена… По всей стране бизнес пребывал в состоянии депрессии, цены на сельскохозяйственную продукцию были низкими, безработица представляла серьезную проблему, тяжелая промышленность работала не в полную силу, а банковские расчеты тормозились». Но к 1915 г. военные заказы стран Антанты (в основном поступавшие от Англии) начали стимулировать экономику, и к апрелю 1917 г. стоимость товаров, проданных союзникам, составляла более 2 млрд долл. Как отмечает Р. Хофстедтер, «Америка оказалась связана с Антантой роковыми узами войны и процветания».

Как считали лидеры страны, это процветание во многом зависело от зарубежных рынков сбыта. В 1897 г. частные инвестиции США за границей составляли около 700 млн долл. К 1914 г. они возросли до 3,5 млрд долл. Госсекретарь в администрации Вильсона У. Дж. Брайан, хотя и являлся сторонником нейтралитета, также был убежден в том, что Соединенным Штатам необходимы заокеанские рынки. В мае 1914 г. он воздал хвалу президенту за то, что тот «открыл двери всех слабых стран для проникновения американского капитала и предпринимательства».

Еще в 1907 г. Вудро Вильсон, выступая с лекцией в Колумбийском университете, произнес: «Концессии, приобретенные финансистами, должны охраняться государственными министрами, даже если в процессе пострадает суверенитет сопротивляющихся стран… двери стран, которые закрыты, должны быть выбиты».

Во время предвыборной кампании 1912 г. он сказал: «Наши внутренние рынки для нас более недостаточны, мы нуждаемся в зарубежных рынках». В памятной записке У. Дж. Брайану он указывал, что его цель — «дверь, открытая в мир», а в 1914 г. Вильсон заявил, что поддерживает «справедливое завоевание зарубежных рынков».

С началом Первой мировой войны Великобритания становилась все в большей степени рынком сбыта для американских товаров и ссуд под проценты. «Дж. П. Морган и Ко» действовала как представитель Антанты. И когда в 1915 г. Вильсон снял запрет на право частных банков выдавать ссуды странам Антанты, Морган начал предоставлять займы в таких огромных объемах, что это одновременно и приносило громадные прибыли, и создало прямую заинтересованность американских финансовых кругов в победе Великобритании над Германией.

Промышленники и политические лидеры говорили о процветании так, будто оно не зависело от принадлежности к тому или иному общественному классу, будто каждый выигрывал от кредитов Моргана. Действительно, война означала рост производства, привела к увеличению количества рабочих мест, но получили ли рабочие сталелитейных заводов столько же, сколько «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн», прибыли которой только в 1916 г. исчислялись суммой 348 млн долл.? Когда Соединенные Штаты вступили в войну, именно богатым открылась возможность еще больше контролировать экономику. Финансист Бернард Барух возглавил Военно-промышленное управление, самое могущественное из правительственных ведомств военного времени. Банкиры, владельцы железных дорог и промышленники играли главенствующие роли в этих учреждениях.

Весьма проницательную статью о природе Первой мировой войны опубликовал в мае 1915 г. журнал «Атлантик мансли». Ее автором являлся У. Дюбуа, и называлась она «Африканские корни войны». В статье отмечалось, что сражение велось за империю и борьба между Германией и Антантой за Африку — это одновременно и символ, и реальность: «… в некотором смысле Африка является первопричиной того ужасного уничтожения цивилизации, которое мы наблюдаем». Африка, по словам Дюбуа, — это «Земля XX столетия» благодаря таким богатствам, как золото и бриллианты Южной Африки, какао Анголы и Нигерии, каучук и слоновая кость Конго, пальмовое масло Западного Берега.

Дюбуа смотрел еще глубже. Он писал за несколько лет до появления работы В. И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма», в которой отмечена новая возможность передачи рабочему классу империалистической державы части награбленного. У. Дюбуа обратил внимание на парадокс великой «демократии» в Америке, где сосуществовали «усиливавшееся влияние аристократии и ненависть по отношению к темным расам». Он объяснил этот парадокс тем, что «белому рабочему предложили разделить прибыли от эксплуатации "китаёз и черномазых"». Да, уровень жизни простых граждан в Англии, во Франции, в Германии и Соединенных Штатах стал выше, чем был раньше. Но автор спрашивал: «Откуда же пришло это новое богатство?. Главным образом оно пришло из стран, жители которых имеют более темный цвет кожи, — из Азии и Африки, из Южной и Центральной Америки, Вест-Индии и с островов южных морей».

В объединении эксплуататоров и эксплуатируемых, в создании предохранительного клапана для взрывоопасных классовых конфликтов У. Дюбуа видел изобретательность капитализма. Он писал: «Это уже не просто короли торговли или аристократы-монополисты и даже не класс работодателей эксплуатируют весь мир: это нация, новая демократическая нация, состоящая из объединенного капитала и труда».

Соединенные Штаты соответствовали этой идее Дюбуа. Американский капитализм нуждался в международном соперничестве и периодических войнах для того, чтобы создать искусственную общность интересов богатых и бедных, которая бы оттеснила естественную общность интересов бедняков, проявлявшуюся в отдельных социальных движениях. Насколько понимали это отдельные предприниматели и государственные мужи? Трудно сказать. Однако их действия, даже неосознаваемые до конца, их инстинктивное стремление к самосохранению вписывались в данную схему. В 1917 г. это потребовало национального консенсуса по поводу отношения к войне.

Согласно традиционной точке зрения, правительство быстро преуспело в достижении этого согласия. Биограф Вудро Вильсона Артур Линк писал: «В конечном счете американская политика определялась президентом и общественным мнением». На самом деле в те времена не было никакого способа изучения общественного мнения, и нет убедительных свидетельств того, что народ хотел войны. Правительству пришлось потратить много сил для достижения консенсуса. Тот факт, что не наблюдалось стихийного желания воевать, подкрепляется рядом жестких мер, предпринятых властью: призывом молодежи, тщательно продуманной пропагандистской кампанией, охватившей всю страну, жестоким наказанием тех, кто отказывался становиться в строй.

Несмотря на воодушевляющие речи Вильсона о войне, которая «положит конец всем войнам» и «сделает мир безопасным для демократии», американцы не спешили записываться в армию. Требовался 1 млн мужчин, но за первые шесть недель после объявления войны нашлось лишь 73 тыс. добровольцев. Конгресс большинством голосов одобрил призыв.

Ветеран газетной журналистики Джордж Крил стал официальным правительственным пропагандистом войны. Для того чтобы убедить американцев в ее справедливом характере, он организовал Комитет общественной информации[164]. Комитет выделил средства на организацию выступлений 75 тыс. ораторов, которые произнесли 750 тыс. четырехминутных речей в 5 тыс. крупных и малых городов США. Это была массированная попытка расшевелить ленивую публику. В начале 1917 г. один из членов Национальной гражданской федерации жаловался на то, что «ни рабочие, ни фермеры» не проявляют «никакого интереса к усилиям лиг обороны и лиг безопасности или к другим движениям за национальную готовность».

На следующий день после объявления Конгрессом войны СПА собралась на чрезвычайный съезд в Сент-Луисе и объявила этот акт «преступлением против народа Соединенных Штатов». Летом 1917 г. организованные социалистами антивоенные митинги в Миннесоте собрали огромные толпы — 5 тыс., 10 тыс., 20 тыс. фермеров, протестовавших против войны, призыва в армию и спекуляций военного времени. Местная висконсинская газета из города Плимут «Ревью» писала о том, что «возможно, ни одна партия никогда не набирала силу с такой скоростью, как делает это сейчас Соцпартия». Газета сообщала также, что тысячи людей приходят «послушать ораторов-социалистов туда, где раньше сборище нескольких сот человек считалось внушительным собранием». Консервативная газета города Акрон (Огайо) «Бикон-джорнэл» писала, что «едва ли это заметили политические обозреватели… но если бы сейчас проходили выборы, мощная волна социализма захлестнула бы Средний Запад». По ее мнению, страна никогда еще «не участвовала в более непопулярной войне».

Во время муниципальных выборов 1917 г. социалисты добились существенных успехов, несмотря на шквал пропаганды и патриотической риторики. Их кандидат на пост мэра Нью-Йорка Моррис Хилквит собрал 22 % голосов, что в 5 раз превышало процент голосов, которые социалисты обычно получали в этом городе. Десять членов СПА были избраны в легислатуру штата Нью-Йорк. В Чикаго число проголосовавших за партию увеличилось с 3,6 % в 1915 г. до 34,7 % в 1917 г. В Буффало этот показатель возрос с 2,6 до 30,2.

Дж. Крил и правительство стояли за созданием Американского альянса за труд и демократию[165], президентом которого являлся Сэмюэл Гомперс. Целью организации было достижение «единства чувств нации» в поддержку войны. Отделения Альянса имелись в 164 городах: в их работе участвовали многие лидеры рабочего движения. Вместе с тем, по мнению Дж. Вейнстейна, деятельность этой организации не приносила плодов: «Поддержка войны так и не вызвала энтузиазма у простых рабочих…» И несмотря на то что некоторые видные социалисты, в том числе Джек Лондон, Эптон Синклер, Кларенс Дэрроу, стали придерживаться провоенной позиции после вступления США в конфликт, большинство их соратников продолжали оставаться в оппозиции.

В июне 1917 г. Конгресс принял, а Вильсон подписал Закон о шпионаже. Исходя из названия, можно предположить, что Закон был направлен против шпионов. Однако одно из его положений предусматривало наказание вплоть до 20 лет лишения свободы «любому, кто в условиях ведения Соединенными Штатами войны преднамеренно провоцирует или попытается провоцировать акты неподчинения, предательства, мятежа или отказа от несения службы в Вооруженных силах или Военно-морском флоте Соединенных Штатов, или будет сознательно препятствовать вербовке и записи на службу в Вооруженные силы США…». Не имея представления о природе государства, было бы трудно себе представить, как будет применяться Закон о шпионаже. В нем даже содержалось положение о том, что «ничто из сказанного в данном разделе не должно интерпретироваться как ограничение… каких-либо обсуждений, высказываний или критики действий или политики правительства…». Но его двойное толкование скрывало истинную цель. Закон о шпионаже использовался для того, чтобы заключать в тюрьму американцев, устно или письменно выступавших против войны.

Спустя два месяца после принятия Закона социалист Чарлз Шенк был арестован в Филадельфии за изготовление и распространение 15 тыс. листовок, осуждавших законодательство о призыве в армию и войну. В листовке приводилось положение 13-й Поправки к Конституции США по поводу «подневольного услужения» и говорилось, что Закон о призыве нарушает ее. Кроме того, отмечалось, что призыв — это «чудовищное деяние, направленное против человечества, в интересах финансистов с Уолл-стрита», а также было сказано: «Не поддавайтесь угрозам».

Шенку предъявили обвинения. Его судили, признали виновным и приговорили к шестимесячному тюремному заключению за нарушение Закона о шпионаже. (В дальнейшем это оказался один их наиболее коротких сроков лишения свободы в подобных делах.) Шенк подал апелляцию, в которой утверждал, что Закон, по которому преследуется написанное и высказанное, нарушает 1-ю Поправку к Конституции, гласящую: «Конгресс не должен издавать ни одного закона… ограничивающего свободу слова или печати…»

Верховный суд США вынес единодушное решение, которое подготовил член Суда — либерал Оливер Уэнделл Холмс. Он резюмировал содержание листовки и сказал, что она, без сомнения, направлена на то, чтобы «препятствовать» выполнению Закона о призыве. Находился ли Шенк под защитой 1-й Поправки? Холмс так отвечал на этот вопрос:

 

 

Никакой, даже самый строгий закон, защищающий свободу слова, не сможет защитить человека, который умышленно крикнет: «Пожар!» — в переполненном театре и вызовет панику… В каждом отдельном случае вопрос заключается в том, были ли использованные слова высказаны в тех обстоятельствах, и были ли они таковы, чтобы создать явную и непосредственную угрозу, и вызовут ли они то реальное зло, которое Конгресс имеет право предотвратить.

 

 

Сравнение, сделанное Холмсом, было разумно и притягательно. Лишь немногие могут полагать, что свобода слова должна быть предоставлена для того, чтобы кричать о пожаре в театре и вызвать панику. Но подходит ли этот пример к случаям, когда критикуется война? Профессор Гарвардской школы права З. Чэфи-младший писал позднее в книге «Свобода слова в Соединенных Штатах», что уместнее было бы сравнивать Шенка с человеком, который поднялся во время антракта в театре и объявил, что в здании недостаточно пожарных выходов. Если поиграть с этим примером еще, то можно задаться вопросом: не был ли поступок Шенка более похож на действия человека, который, обращаясь к толпе, собиравшейся купить билеты и войти в театр, кричал чистую правду о том, что внутри бушует огонь?

Возможно, свобода слова и не может быть допущена любым здравомыслящим человеком, если она представляет «явную и непосредственную угрозу»[166] жизни и свободе. В конце концов, свобода слова должна вступать в конкуренцию с другими жизненно важными правами. Но не была ли война сама по себе «явной и непосредственной угрозой», гораздо более непосредственной и представляющей гораздо большую опасность для жизни, чем любые возражения против нее? Не имели ли права граждане выступать против войны, являться угрозой проводившейся опасной политике?

(Закон о шпионаже, конституционность которого была подтверждена тогда Верховным судом, оставался в силе в течение всех лет после окончания Первой мировой войны, и, хотя должен был применяться только в военное время, он действовал постоянно начиная с 1950 г., потому что Соединенные Штаты юридически находились в «чрезвычайном положении» со времени войны в Корее. В 1963 г. администрация президента Дж. Ф. Кеннеди пыталась [безуспешно] протолкнуть законопроект, по которому Закон о шпионаже мог бы применяться к высказываниям, произнесенным американцами за рубежом. Это было связано, как говорится в телеграмме госсекретаря США Д. Раска американскому послу во Вьетнаме Г. К. Лоджу-младшему, с журналистами, находившимися в этой стране и писавшими «критические статьи… в адрес Дьема[167] и его правительства», которые «могли препятствовать предпринимаемым военным усилиям».)

Вскоре в Верховном суде рассматривалось дело Юджина Дебса. В июне 1915 г. он посетил трех социалистов, заключенных в тюрьму за противодействие призыву в армию, а после своего визита выступил на улице недалеко от тюрьмы перед аудиторией, которая слушала его два часа. Дебс был одним из блестящих ораторов и его выступление неоднократно прерывалось смехом и аплодисментами. «Вот, скажем, недавно при голосовании 5 против 4 — это типа игры в кости: то выпало 7, то 11 — они постановили, что Закон о детском труде неконституционен». Дебс говорил от имени своих товарищей, находившихся в тюрьме. Он коснулся обвинений в том, что социалисты являются сторонниками Германии. «Я ненавижу, испытываю отвращение и презираю прусских юнкеров-дворян[168] и королевство юнкеров. Я не вижу малейшей пользы в юнкерах из Германии и уж тем более никакой пользы от юнкеров в Соединенных Штатах». (Бурные аплодисменты и одобрительные выкрики.)

 

 

Нам говорят, что мы живем в великой и свободной республике, что наши институты демократичны, что мы свободный народ, имеющий самоуправление. Это слишком даже для шутки…

На протяжении всей истории войны велись ради захвата и грабежа.

… И в этом суть войны. Класс господ всегда объявлял войны, класс подданных всегда сражался в битвах.

 

 

Ю. Дебс был арестован за нарушение Закона о шпионаже. Среди его слушателей оказались молодые люди призывного возраста, и слова оратора «препятствовали вербовке или записи на службу».

Речь Дебса была направлена далеко не только на это:

 

 

Да, в подходящий момент мы собираемся прийти к власти в этой стране и во всем мире. Мы собираемся разрушить все деградирующие капиталистические институты порабощения и построить на их месте свободные и гуманные институты. Мир ежедневно меняется у нас на глазах. Солнце капитализма садится, солнце социализма встает.

… В должное время настанет час, и это великое дело торжественно… провозгласит освобождение рабочего класса и братство всего человечества. (Бурные и продолжительные аплодисменты.)

 

 

В ходе суда Дебс отказался выступать в свою защиту или призывать свидетелей, которые дали бы показания в его пользу. Он не отрицал сказанного. Но до того как присяжные удалились на совещание, подсудимый обратился к ним:

 

 

Меня обвиняют в том, что я выступаю против войны. Я признаю это. Господа, я ненавижу войну. Я бы выступал против войны, даже если бы был один… Я сочувствую страдающим, борющимся людям по всему миру. Для меня не имеет значения, под каким флагом они родились или где они живут.

 

 

Присяжные признали Дебса виновным в нарушении Закона о шпионаже. Перед вынесением приговора он обратился к судье:

 

 

Ваша честь, много лет назад я осознал свое родство со всем живым и понял, что я ничем не лучше самого ничтожного существа на Земле.

И я сказал тогда, и повторяю это сейчас, что, пока существует низший класс, я принадлежу к нему, пока существует преступный элемент, я остаюсь его частью, пока хоть одна душа томится в тюрьме, я не свободен.

 

 

Судья осудил всех, кто «пытается выбить меч из руки этой нации, в то время когда она ведет бой, защищая себя от иностранной и жестокой силы». Он приговорил Дебса к 10 годам тюремного заключения.

Верховный суд не рассматривал апелляцию Дебса до 1919 г. Война уже закончилась. Выражая единодушное решение Суда, О. У. Холмс подтвердил виновность Дебса. Холмс высказался по поводу речи Дебса: «Потом он выразил свое неприятие прусского милитаризма таким образом, который можно воспринять как негативный по отношению к установленным в Соединенных Штатах порядкам». Холмс заявил, что Дебс указал на «обычные противоречия между капиталистами и рабочими… и идея о том, что трудящиеся не заинтересованы в войне, красной нитью проходила через все его выступление». Таким образом, говорил Холмс, «естественным и умышленным результатом» речи Дебса было создание препятствий вербовке в армию.

Дебс находился в тюрьме штата Западная Виргиния, а затем был переведен в федеральную тюрьму в Атланте, где он провел 32 месяца до того, когда в возрасте 66 лет был освобожден президентом У. Гардингом в 1921 г.

Около 900 человек попали в тюрьму по Закону о шпионаже. Эта серьезная оппозиция исчезла из поля зрения, в то время как видимый национальный дух проявлялся через военные оркестры, размахивание флагом, массовую покупку облигаций военных займов и неохотное согласие большинства населения с призывом в армию и войной. Такое молчаливое приятие войны было достигнуто искусным манипулированием общественным мнением и запугиванием — и это организовали все силы федерального правительства и деньги большого бизнеса. Размах кампании, направленной на разгром оппозиции, кое-что говорит об искренних чувствах населения относительно войны.

Газеты способствовали созданию атмосферы страха для потенциальных противников войны. В апреле 1917 г. «Нью-Йорк таймс» цитировала И. Рута (бывший военный министр и корпоративный адвокат): «Сейчас у нас не должно быть критики». Через несколько месяцев газета вновь привела его слова о том, что «сегодня по улицам этого города ходят люди, которых завтра на рассвете следует взять и расстрелять за государственную измену». В то же время Теодор Рузвельт, выступая в клубе выпускников Гарвардского университета, охарактеризовал социалистов, ирмовцев и других пацифистов как «целую толпу бесполых существ».

Летом 1917 г. был создано Американское общество обороны. Нью-йоркская газета «Гералд» сообщала: «Более сотни человек записались вчера в Американский патруль бдительности в конторе Американского общества обороны… Патруль сформирован для того, чтобы положить конец подстрекательским выступлениям на улицах».

Министерство юстиции финансировало Американскую лигу защиты, которая к июню 1917 г. имела отделения в 600 мелких и крупных городах, а в ее рядах состояло почти 100 тыс. членов. Пресса писала, что они были «местными лидерами… банкирами… людьми, связанными с железными дорогами… владельцами гостиниц». В одном исследовании Лиги описываются методы ее действий:

 

 

Почте положено быть неприкосновенной… Но давайте иногда называть Американскую лигу защиты просто ясновидящей, особенно когда письма исходят от подозреваемых… Считается, что взлом и проникновение в частный дом или в контору без ордера являются кражей со взломом. Это признан о всеми. Но Лига делала это тысячи раз и ни разу не была поймана с поличным!

 

 

Лига утверждала, что выявила 3 млн случаев проявления нелояльности. Даже если цифра преувеличена, сам размах деятельности этой организации дает нам ключ к пониманию масштабов «нелояльности».

Штаты организовывали комитеты бдительности граждан. В Миннесоте комиссия по общественной безопасности, основанная в соответствии с законом штата, закрывала питейные заведения и кинотеатры, регистрировала земельные участки, которыми владели иностранцы, призывала приобретать облигации «займа свободы»[169], проверяла людей на благонадежность. Миннеаполисская газета «Джорнэл» публиковала обращение комиссии «ко всем патриотам присоединиться к борьбе с направленными против призыва в армию и подстрекательскими действиями и настроениями».

Пресса страны сотрудничала с правительством. Летом 1917 г. «Нью-Йорк таймс» вышла с передовицей: «Долг каждого добропорядочного гражданина — сообщить соответствующим службам о фактах подстрекательства, с которыми он столкнулся». А еженедельник «Литерари дайджест» просил своих читателей «вырезать и присылать любой встретившийся им редакционный материал, который покажется подстрекательским или предательским». Комитет общественной информации, которым руководил Дж. Крил, заявлял о том, что гражданам следует «сообщать о тех, кто распространяет пессимистические истории. Обращаться следует в министерство юстиции». В 1918 г. генеральный прокурор США заявил: «Можно смело сказать, что никогда за свою историю в этой стране полиция не работала столь тщательно».

Почему прилагались такие огромные усилия? Первого августа 1917 г. нью-йоркская газета «Гералд» сообщила, что в городе из первой сотни призывников 90 человек объявили о своей непригодности к воинской службе. В Миннесоте заголовки миннеаполисской газеты «Джорнэл» от б и 7 августа гласили: «СОПРОТИВЛЕНИЕ ПРИЗЫВУ СТРЕМИТЕЛЬНО РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ ПО ВСЕМУ ШТАТУ» и «ПРИЗВАННЫЕ НА ВОЕННУЮ СЛУЖБУ СООБЩАЮТ ФАЛЬШИВЫЕ АДРЕСА». Во Флориде двое чернокожих сельскохозяйственных рабочих убежали в лес с дробовиком и покалечили себя, чтобы избежать призыва: один отстрелил себе четыре пальца на руке, а другой руку до локтя. Сенатор Томас Хардвик из Джорджии сказал: «Вне всякого сомнения, существует общая и широко распространенная оппозиция тысяч людей… проведению в жизнь Закона о призыве. По всем уголкам штата проводятся многочисленные и собирающие большое количество народа митинги, направленные против этого…» В конце концов более 330 тыс. мужчин были признаны уклоняющимися от призыва.

В Оклахоме СПА и ИРМ вели активную работу среди фермеров — арендаторов и издольщиков, которые организовали Союз рабочего класса[170]. На массовом митинге Союза было запланировано разрушить железнодорожный мост и перерезать телеграфные провода, чтобы воспрепятствовать отправке призывников на воинскую службу. Предполагалось также провести марш на Вашингтон тех, кто выступал против призыва. (Это называлось «Восстанием зеленой кукурузы», так как участники должны были во время похода питаться незрелыми кукурузными початками.) Но до того как Союз смог осуществить свои планы, его активисты были окружены и арестованы, и вскоре 450 человек по обвинению в мятеже оказались в тюрьме штата. Лидеров приговорили к срокам лишения свободы от 3 до 10 лет, а остальных — от 60 дней до 2 лет.

Первого июля 1917 г. радикалы организовали в Бостоне антивоенную демонстрацию под лозунгами:

 

 

ЕСЛИ ЭТО НАРОДНАЯ ВОЙНА, ЗАЧЕМ НУЖЕН ПРИЗЫВ?

КТО УКРАЛ ПАНАМУ? КТО РАЗДАВИЛ ГАИТИ?

МЫ ТРЕБУЕМ МИРА.

 

 

Нью-йоркская газета «Колл» писала, что в демонстрации приняли участие 8 тыс. человек, включая «4 тыс. членов Центрального рабочего союза, 2 тыс. представителей латышских организаций социалистов, 1,5 тыс. литовцев, членов тайных еврейских союзов и представителей других ветвей партии». Демонстрация была атакована солдатами и матросами, получившими приказы от своих командиров.

Министерство почт стало лишать почтовых привилегий газеты и журналы, публиковавшие антивоенные материалы. Социалистический журнал «Мэссес», посвященный политике, литературе и искусству, запретили для пересылки. Летом 1917 г. в нем была опубликована редакционная статья Макса Истмана[171], в которой, помимо прочего, говорилось: «Для чего вы поставляете наши тела и тела наших сыновей в Европу? Что касается меня, то я не считаю, что у правительства есть право призвать меня на войну, в цели которой я не верю».

В Лос-Анджелесе демонстрировался кинофильм, в котором речь шла об Американской революции, и были показаны зверства англичан по отношению к жителям колоний. Он назывался «Дух 76-го»[172]. Создателя фильма судили по Закону о шпионаже в связи с тем, что, по словам судьи, картина была направлена на то, чтобы «поставить под сомнение веру в нашего союзника, Великобританию», и приговорили к 10 годам тюремного заключения. Это судебное дело официально называлось «Соединенные Штаты против "Духа 76-го"».

В маленьком городке в Южной Дакоте фермер и социалист по имени Фред Фэрчайлд во время спора по поводу войны сказал, согласно показаниям частных лиц, обвинивших его в нарушении закона: «Если бы я был призывного возраста, и у меня не было бы иждивенцев, и меня бы призвали в армию, я бы отказался идти служить. Они могли бы расстрелять меня, но не заставили бы воевать». Фэрчайлда судили по Закону о шпионаже, приговорили к 1 году и 1 дню заключения в Левенуэртской тюрьме. Так все и продолжалось, а количество дел увеличилось в 2 тыс. раз (число обвинений по Закону о шпионаже).

Около 65 тыс. человек объявили, что отказываются от прохождения военной службы в силу своих убеждений, и записались в нестроевые части. На армейских базах, где эти люди работали, к ним часто относились с садистской жестокостью. Три человека, которые сидели в тюрьме в Форт-Райле (Канзас) за то, что отказались выполнять военные обязанности, строевые и нестроевые, по одиночке были выведены в коридор, а затем:

 

 

… пеньковую веревку, переброшенную через верхнюю балку, затягивали у них на шее, пока они не оказались на грани потери сознания. Одновременно офицеры били их по лодыжкам и голеням. Потом их опустили, а веревку привязали к их ногам, после чего их опять вздернули. На этот раз их поливали из садового шланга, держа его наконечник в 6 дюймах от лица, пока они окончательно не потеряли сознание…

 

 

Школы и университеты не приветствовали антивоенные выступления. Из Колумбийского университета был уволен психолог Дж. Маккин Каттелл, давний критик контроля над университетом со стороны попечительского совета и противник войны. Неделю спустя в знак протеста из университета уволился историк Чарлз Бирд, обвинив попечителей в том, что они «реакционны и слепы в политике, узколобы и дремуче религиозны…».

В Конгрессе США звучали отдельные голоса против войны. Первая женщина-конгрессмен Джэннет Рэнкин[173] не отозвалась, когда ее имя было названо при перекличке во время принятия декларации об объявлении войны. Один из старейших членов палаты представителей, поддерживавший войну, подошел к ней и прошептал: «Малышка, вы не можете себе позволить не голосовать. Вы представляете всех женщин страны…» Во время следующей переклички она поднялась: «Я хочу защищать интересы своей страны, но не могу голосовать за войну. Я голосую против». Популярной песней того времени была «Не для того растила сына я, чтоб стал солдатом». Однако ее заглушали другие песни, вроде «За рубежами», «Этот старый добрый флаг» и «Джонни, доставай свое ружье».

Как сообщалось, социалистка К. Ричардс О'Хар, выступая в Северной Дакоте в июле 1917 г., сказала, что «женщины Соединенных Штатов были не чем иным, как племенными свиноматками, которые должны были растить детей для армии, чтобы потом они стали удобрением». Оратора арестовали. Она предстала перед судом, была признана виновной и приговорена к 5 годам заключения в тюрьме штата Миссури. Там социалистка продолжила борьбу. Когда К. Ричардс О'Хар и ее товарищи-заключенные выступили с протестом против нехватки свежего воздуха из-за того, что окно над блоком камер было закрыто, охранники выволокли Кейт в коридор, чтобы наказать. Узница держала в руках сборник стихов и, когда ее вытащили из камеры, швырнула книгу в окно и разбила его; свежий воздух хлынул в помещение, вызвав восторженные крики заключенных.

Э. Голдман и ее друг анархист А. Беркман (он уже отбыл 14 лет в заточении в Пенсильвании, а она отсидела на острове Блэкуэлле 1 год) были приговорены к тюремному заключению за противодействие призыву. Эмма обратилась к жюри присяжных со следующими словами:

 

 

Воистину, если мы сами настолько обделены демократией, то как мы можем дарить ее миру?… демократия, понимаемая как воинская повинность масс, их экономическое порабощение, питаемая их слезами и кровью, — это никакая не демократия. Это деспотизм — совокупный результат цепи тех несправедливостей, которые, согласно данному опасному документу — Декларации независимости, — народ имеет право сбросить…

 

 

Война предоставила правительству шанс уничтожить ИРМ. Совсем незадолго до объявления войны газета этой организации «Индастриал уоркер» писала: «Капиталисты Америки, мы будем бороться против вас, а не за вас! Призыв! Никакая сила на земле не заставит рабочий класс сражаться, если он того не захочет». В своей истории ИРМ Ф. Фонер писал, что «уобблиз» не столь активно по сравнению с социалистами участвовали в антивоенном движении, поскольку были фаталистами и полагали, что войны не удастся избежать, а также думали, будто только победа в классовой борьбе и революционные перемены способны положить конец войне.

В начале сентября 1917 г. агенты министерства юстиции одновременно совершили облавы в 48 местах сбора ирмовцев по всей стране, изымая переписку и литературу, которые могли стать уликами в ходе судебного разбирательства. В том же месяце 165 лидеров ИРМ были арестованы по обвинению в заговоре с целью срыва призыва, поддержки дезертирства и устрашения других людей в связи с трудовыми конфликтами. Сто один человек предстал перед судом в апреле 1918 г., который проходил пять месяцев и стал на тот момент самым длинным судебным процессом в истории Америки. Писатель-социалист Джон Рид[174], только что вернувшийся из России после написания книги о большевистской революции «Десять дней, которые потрясли мир», освещал процесс над ИРМ для журнала «Мэссес» и так описывал подзащитных:

 

 

Сомневаюсь, что когда-либо в истории было подобное зрелище.

Сто один человек: лесорубы, сельскохозяйственные рабочие, шахтеры, редакторы… те, кто верил, что богатство мира принадлежит тем, кто создает его… труженики широких просторов, подрывники, лесорубы, жнецы, портовые грузчики, ребята, чей труд — труд сильных…

 

 

Ирмовцы использовали судебный процесс, чтобы рассказать о своей деятельности и идеях. Шестьдесят один человек дал показания, включая Большого Билла Хейвуда, который выступал в течение трех дней. Один из членов ИРМ сказал суду:

 

 

Вы спрашиваете, почему ИРМ не настроена патриотично по отношению к Соединенным Штатам? Если вы были бродягой, не имеющим своего одеяла; если вы оставили свою жену и детей, отправляясь на заработки на Запад, и с тех пор не видели их; если вы никогда не задерживались на одном месте достаточно долго, для того чтобы получить право голосовать; если вы спали в грязной и вонючей ночлежке и ели пищу, сгнившую ровно настолько, чтобы вам могли ее дать и не нести за это ответственности; если помощники шерифа изрешетили вашу кастрюлю и весь ваш харч оказался на земле; если ваши зарплаты были урезаны, когда вашим боссам показалось, что они одержали над вами верх; если был один закон для Форда, Сура и Муни, и другой для Гарри Toy; если любой представитель правопорядка и государства избивал вас, сажал в тюрьму по ложному обвинению, а добропорядочные христиане это приветствовали одобрительными возгласами, то каким, черт побери, по-вашему, образом человек может быть патриотом? Это война предпринимателей, и мы не понимаем, почему это мы должны идти, чтобы погибать и защищать это миленькое состояние дел, которым мы сегодня так наслаждаемся.

 

 

Присяжные признали всех подсудимых виновными. Судья приговорил Хейвуда и еще 14 человек к 20 годам тюрьмы, 33 человека получили по 10 лет, а остальные — более короткие сроки лишения свободы. Кроме того, их оштрафовали в совокупности на 2,5 млн долл. Организация была уничтожена. Хейвуд вышел из тюрьмы под залог и бежал в революционную Россию, где жил до конца своих дней еще 10 лет.

Первая мировая война закончилась в ноябре 1918 г. Пятьдесят тысяч американских солдат погибли, и вскоре даже среди патриотов горечь и разочарование не замедлили распространиться по всей стране. Это нашло отражение в литературе послевоенного десятилетия. Джон Дос Пассос в своем романе «1919» описывает смерть Джона Доу[175]:

 

 

… в крытом толем морге в Шалон-на-Марне, в смраде хлористой извести и трупов, выбрали сосновый ящик, содержавший все, что оставалось от… Джона Доу…

… и клочья высохших внутренностей и кожи, облеченные в хаки, перенесли в Шалон-на-Марне и аккуратненько уложили в сосновый гроб и отвезли на родину, в Божью Страну, на военном корабле и погребли в саркофаге в мемориальном амфитеатре Арлингтонской национальной усыпальницы и положили сверху Старое Славное Знамя и горнист сыграл вечернюю зорю и мистер Гардинг помолился Богу, и дипломаты, и генералы, и адмиралы и полицейские и политиканы и красиво одетые дамы из отдела «В городе и свете» «Вашингтон пост» торжественно встали и думали, как все это красиво печально старое Славное Знамя Божья Страна и горнист играет вечернюю зорю, и от трех залпов у них зазвенело в ушах.

На то место, где полагалось быть его груди, возложили медаль конгресса… [176][177]

 

 

Эрнест Хемингуэй станет автором романа «Прощай, оружие». Спустя несколько лет студент колледжа по имени Ирвин Шоу напишет пьесу «Предайте мертвых земле». А голливудский сценарист Далтон Трамбо создаст мощный и заставляющий содрогнуться антивоенный роман «Джонни получил винтовку» о теле и мозге, которые остались живы на поле сражения Первой мировой войны. Перу Форда Мэдокса Форда будет принадлежать «Конец парада».

Несмотря на получившие распространение в годы войны заключения в тюрму, запугивания, кампанию за национальное единство, американский истеблишмент и по ее окончании продолжал опасаться социализма. Перед лицом революционного вызова опять, казалось, возникла потребность в двойственной тактике контроля — тактике реформ и репрессий.

Первая тактика была предложена одним из друзей Вудро Вильсона — Джорджем Л. Рекордом, который в начале 1919 г. рекомендовал президенту предпринять какие-то действия для создания экономической демократии, чтобы «противостоять угрозе социализма». Он писал: «Вы должны стать настоящим лидером радикальных сил Америки и представить стране конструктивную программу фундаментальных реформ, которая будет реальной альтернативой программе, предлагаемой социалистами и большевиками».

Летом того же года советник Вильсона Джозеф Тамалти напоминал президенту, что конфликт между республиканцами и демократами является несущественным по сравнению с тем, что угрожает и тем и другим:

 

 

То, что произошло в Вашингтоне прошлой ночью во время попытки покушения на жизнь генерального прокурора, является не чем иным, как симптомом ужасной смуты, надвигающейся на страну… Как демократ я буду огорчен, если Республиканская партия вновь придет к власти. Но это не так досадно, как видеть постоянный, изо дня в день, рост на наших глазах движения, которое, если за ним не уследить, обречено вылиться в атаку на все, чем мы дорожим. В эту эпоху промышленной и социальной смуты обе партии не пользуются уважением среди простых людей…

 

 

«То, что произошло в Вашингтоне прошлой ночью» было взрывом бомбы перед домом генерального прокурора А. М. Палмера. Через шесть месяцев после этого он осуществил первый из своих масштабных рейдов на иммигрантов, которые не являлись гражданами страны. Закон, принятый Конгрессом незадолго до окончания войны, позволял депортировать иностранцев, которые выступали против правительства или пропагандировали уничтожение частной собственности. Двадцать первого декабря 1918 г. сотрудники Палмера схватили 249 человек, родившихся в России (включая Эмму Голдман и Александра Беркмана), посадили их на пароход и депортировали в Советскую Россию. Конституция не давала Конгрессу прав выдворять иностранцев, но Верховный суд еще в 1892 г., подтверждая право Конгресса изгнать китайцев, заявил, что в случае, когда речь идет о самосохранении, такие действия являются естественным правом правительства.

В январе 1920 г. по всей стране были арестованы 4 тыс. человек. Их содержали под стражей в течение длительного времени, вызывали на закрытые слушания, а затем приказали депортировать. В Бостоне сотрудники министерства юстиции при поддержке местной полиции арестовали 600 человек, врываясь в места их собраний или ранним утром в дома. Встревоженный федеральный судья так описывал этот процесс[178]:

 

 

Были приложены все усилия, чтобы придать этим рейдам публичность и сделать так, чтобы складывалось впечатление огромной надвигающейся угрозы для общества… Арестованные иностранцы, в большинстве случаев тихие и безобидные рабочие, многие в недавнем прошлом русские крестьяне, были закованы попарно в наручники, а потом для перевозки на поездах и прохода по улицам Бостона скованы вместе цепями…

 

 

Весной 1920 г. наборщик-анархист по имени Андреа Сальседо был арестован агентами Федерального бюро расследований в Нью-Йорке. Его продержали восемь недель в офисе ФБР на четырнадцатом этаже «Паркроу билдинг», не позволяя ничего сообщить о себе ни семье, ни друзьям, ни адвокатам. Позже его изуродованное тело нашли на тротуаре перед зданием, а ФБР заявило, что этот человек совершил самоубийство, выбросившись из окна четырнадцатого этажа.

Двое друзей Сальседо, анархисты, жившие и работавшие в районе Бостона, с того момента, как узнали о смерти Андреа, стали носить при себе оружие. Их арестовали в трамвае в Броктоне (Массачусетс). Арестованным были предъявлены обвинения в вооруженном ограблении и убийстве, которые имели место на обувной фабрике за две недели до их ареста. Этих людей звали Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти. Они предстали перед судом, были признаны виновными и провели 7 лет в тюрьме, пока продолжался процесс подачи апелляций и пока во всей стране и во всем мире люди внимательно следили за происходящим. Протокол суда и сопутствующие обстоятельства дают основания предположить, что Сакко и Ванцетги был вынесен смертный приговор в связи с тем, что они являлись анархистами и иностранцами. В августе 1927 г., как только полиция разгромила демонстрации и линии пикетов с помощью арестов и избиений, тюрьму окружили войска, и оба осужденных были казнены на электрическом стуле.

Последнее письмо Н. Сакко, адресованное его сыну Данте и написанное на с трудом выученном английском, было посланием грядущим поколениям:

 

 

Итак, Сынок, вместо того чтобы плакать, будь сильным, чтобы ты мог успокоить свою мать… возьми ее на долгую прогулку за город, в тишину, где вы будете то там, то тут собирать дикие цветы… Но всегда помни, Данте, в игре счастья не забирай все лишь себе… помогай преследуемым и жертвам, потому что они твои лучшие друзья… В этой борьбе ради жизни ты найдешь не только любовь, и тебя тоже полюбят.

 

 

Вот такими были реформы. Пробудился воинственный патриотический пыл. Суды и тюрьмы использовались для укрепления понимания того, что с определенными идеями и методами сопротивления мириться не будут. И все же даже из тюремных камер, где томились осужденные, пришло послание, провозглашавшее что классовая борьба в Соединенных Штатах, в обществе, которое было принято считать бесклассовым, все еще продолжается. И эта борьба велась все 20 — 30-е годы XX века.

 

Дата: 2019-02-02, просмотров: 368.