Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

 

Если в обществе, где доминировали состоятельные белые мужчины, женщины были самой близкой к дому (фактически заключенной в доме), самой внутренней из всех зависимых групп, то индейцы являлись наиболее чужеродным, внешним элементом. Поскольку женщины находились рядом и в них очень нуждались, то в основном к американкам не столько применяли силу, сколько относились снисходительно. Против никому не нужных индейцев, представлявших собой лишь помеху, действовали грубо, хотя иногда перед поджогами туземных деревень звучали патерналистские речи.

Итак, то, что учтиво назвали перемещением индейцев, освободило землю от Аппалачей до Миссисипи для ее заселения белыми, очистило территорию для выращивания хлопка на Юге и зерна на Севере, для экспансии, иммиграции, строительства каналов, железных дорог и новых городов, создания огромной континентальной империи, раскинувшейся до самого Тихого океана. Невозможно определить цену человеческой жизни, в страданиях же ее нельзя измерить даже приблизительно. В большинстве учебников истории, которые читают дети, об этом говорится лишь вскользь.

Историю раскрывает статистика. Мы находим ее в книге М. Роджина «Отцы и дети». В 1790 г. насчитывалось 3,9 млн американцев, большинство которых жило на побережье, не более чем в 50 милях от Атлантического океана. К 1830 г. в ГИТА уже проживало 13 млн человек, а к 1840 г. 4,5 млн американцев переселились за Аппалачи в долину реки Миссисипи — на огромное пространство с реками, впадающими в Миссисипи с востока и запада. В 1820 г. восточнее Миссисипи проживало 120 тыс. индейцев. К 1844 г. их осталось там менее 30 тыс. человек. Большинство коренных жителей Америки силой вынудили мигрировать на запад. Однако слово «силой» не до конца отражает то, что происходило.

Во время Войны за независимость практически все крупные индейские племена выступали на стороне англичан. Британцы заключили мир и отправились на родину. Аборигены же были у себя дома и поэтому продолжили борьбу с американцами на фронтире, предприняв серию отчаянных операций по сдерживанию противника. Ослабленная войной милиция Дж. Вашингтона не могла заставить туземцев отступить. После того как разведывательные отряды белых были уничтожены один за другим, президент США решил опробовать политику примирения. Его военный министр Г. Нокс говорил: «Поскольку индейцы жили на этих территориях ранее, они обладают правом на землю». Государственный секретарь Т. Джефферсон сказал в 1791 г., что там, где в рамках государственных границ проживают индейцы, их не следует трогать и что правительство должно выселить белых поселенцев, которые попытались вторгнуться в их владения.

Но по мере того как белые продолжали продвигаться на запад, давление на национальное правительство возрастало. В 1800 г., когда Джефферсон был избран президентом, по западную сторону Аппалачей жило 700 тыс. белых. На Севере они обосновались в Огайо, Индиане, Иллинойсе, а на Юге — в Алабаме и Миссисипи. Эти люди численно превосходили индейцев в соотношении 8:1. Теперь Джефферсон поручил федеральным властям способствовать дальнейшему выселению криков и чироков за пределы Джорджии. Эскалация агрессивных действий против коренных жителей Америки происходила и на Территории Индиана во время правления губернатора У. Г. Гаррисона.

Когда Джефферсон удвоил размеры страны, купив в 1803 г. у Франции Луизиану, он отодвинул западную границу США от Аппалачей за Миссисипи вплоть до Скалистых гор и полагал, будто индейцы могут переселиться туда. Он предлагал в Конгрессе, что следует способствовать тому, чтобы туземцы селились на небольших участках земли, занимались сельским хозяйством, торговали с белыми, брали в долг и потом отдавали эти долги земельными наделами. «… Целесообразными можно считать две меры. Во-первых, поощрять отказ коренных жителей от охоты… Во-вторых, содействовать распространению среди индейцев торговых фирм, таким образом… подталкивая их к занятиям сельским хозяйством, ремеслами и приобщая к цивилизации…»

Высказывания Т. Джефферсона о «сельском хозяйстве… ремеслах… цивилизации» имели решающее значение. Перемещение краснокожих было необходимо для открытия огромных американских просторов для земледелия, торговли, расширения рынков, денежного обращения, развития современной капиталистической экономики. Все это требовало территорий, и после Американской революции громадные участки скупили богатые спекулянты, включая Дж. Вашингтона и П. Генри. В Северной Каролине принадлежавшие племени чикасо плодородные земли были выставлены на продажу, несмотря на то что эти индейцы оказались среди немногих туземцев, кто выступал на стороне белых американцев в годы Войны за независимость, и что ранее был подписан договор, гарантировавший им право на землю. В конце концов землемер штата Джон Донелсон завладел 20 тыс. акрами земли в окрестностях современного города Чаттануга (Теннесси). В 1795 г. его зять совершил 22 деловые поездки из Нэшвилла в связи проведением земельных сделок. Звали этого человека Эндрю Джексон.

Он был земельным спекулянтом, коммерсантом, работорговцем и наиболее агрессивным врагом коренных жителей Америки за весь начальный период истории США. Джексон стал героем англо-американской войны 1812–1814 гг., которая не была (как это обычно представляется в американских учебниках по истории) просто войной с Англией во имя выживания, а являлась схваткой ради экспансии нового государства во Флориду, в Канаду, на Индейскую территорию.

Текумсе[68], вождь племени шауни и известный оратор, пытался сплотить туземцев для противостояния нашествию бледнолицых:

 

 

Путь, единственный путь к тому, чтобы препятствовать этому злу и остановить его, — это объединение всех краснокожих с целью потребовать общего и равного права на землю, как это было изначально и должно быть впредь; чтобы она никогда не подвергалась разделу, но принадлежала всем и использовалась каждым. И чтобы никто не имел права продать землю, даже друг другу, тем более чужеземцам, — которые жаждут получить ее всю целиком и не удовлетворятся меньшим.

 

 

Разгневавшись, когда собратья-индейцы были вынуждены уступить большой участок земли правительству Соединенных Штатов, в 1811 г. Текумсе собрал 5 тыс. туземцев на берегу реки Таллапуса в Алабаме и сказал им: «Пусть сгинет белая раса. Они захватили вашу землю, развратили ваших женщин, растоптали прах ваших мертвецов! По кровавой тропе их следует гнать обратно — туда, откуда они пришли».

Среди индейцев криков, занимавших большую часть Джорджии, Алабамы и Миссисипи, возник раскол. Одни желали принять цивилизацию бледнолицых, с тем чтобы жить в мире. Другие, отстаивавшие свою землю и свою культуру, называли себя «Красными прутьями». В 1813 г. последние зверски расправились с 250 поселенцами Форта Мимс, за что, в свою очередь, солдаты генерала Э. Джексона сожгли деревню криков, убив мужчин, женщин и детей. Джексон ввел тактику обещания вознаграждения в виде земель и разрешения грабежей: «… если любая из сторон — чироки, дружественно настроенные крики или белые — захватывают имущество "Красных прутьев", то данная собственность переходит к этим людям».

Не все из его солдат сражались с энтузиазмом. Случались и мятежи; люди были голодными, срок службы истекал, они устали воевать и хотели вернуться домой. Э. Джексон писал своей жене о «когда-то отважных патриотах-добровольцах, которые теперь… опустились до уровня обычных нытиков, вечно обиженных, смутьянов и бунтовщиков…». Когда семнадцатилетний солдат, который отказался убирать за собой остатки пищи и угрожал своему офицеру ружьем, был приговорен к смерти военным судом, генерал отверг прошение о смягчении приговора и приказал привести его в исполнение. И потом демонстративно покинул место расстрела.

Джексон стал национальным героем в 1814 г., когда в ходе битвы у излучины Хорсшу-Бенд против 1 тыс. криков он уничтожил 800 индейцев, понеся лишь незначительные потери. Атака с фронта, предпринятая белыми, оказалась неудачной, но на стороне генерала сражались чироки, которым была обещана благосклонность правительства, в случае если они примут участие в войне. Воины этого племени переплыли реку, вышли в тыл к крикам и выиграли битву во славу Джексона.

Когда война закончилась, генерал и его друзья занялись скупкой захваченных крикских земель. Джексон добился того, чтобы его назначили уполномоченным на заключение мирного договора, и продиктовал условия, согласно которым у индейцев отобрали половину их территорий. Историк М. Роджин пишет, что это являлось «крупнейшей уступкой индейских земель на Юге Америки». По договору территория была отнята и у тех криков, которые сражались на стороне Джексона, и у тех, кто выступал против него, а когда вождь дружественно настроенных криков Большой Воин запротестовал, генерал ответил:

 

 

Послушайте… Великий Дух оправдал бы Соединенные Штаты, если бы они забрали и всю землю племени… Послушайте — правда в том, что большинство крикских вождей и воинов не уважали силу Соединенных Штатов. Они думали, что мы ничтожный народ и что Англии следует управлять нами… Они растолстели, поедая говядину, — они нуждались в порке… В таких случаях мы пускаем кровь нашим врагам, дабы привести их в чувства.

 

 

По словам Роджина, «Джексон „снял сливки с земель криков“, и это стало гарантией процветания поселенцев на Юго-Западе. Он предоставил растущему „королевству хлопка“[69] огромные и ценные территории».

Договор генерала с криками (1814) являл собой нечто новое и важное. Он даровал индейцам право частной собственности на землю, таким образом разделяя краснокожих изнутри, разрушая традиции общинного землепользования, подкупая одних с помощью земли, а других выбрасывая за борт, т. е. приобщал коренных жителей Америки к конкуренции и попустительству несправедливостям, которые свойственны духу западного капитализма. Это прекрасно сочеталось со старой идеей Т. Джефферсона по поводу того, как обращаться с краснокожими, вовлекая их в «цивилизацию».

С 1814 по 1824 г. по ряду договоров с индейцами Юга белым отошли более трех четвертей Алабамы и Флориды, треть Теннесси и пятая часть Джорджии и Миссисипи, районы Кентукки и Северной Каролины. Э. Джексон сыграл ведущую роль в заключении этих договоров и, по словам М. Роджина, «его друзья и родственники заняли много выгодных должностей, став агентами по делам индейцев, торговцами, уполномоченными, землемерами, агентами по продаже земли…».

Генерал сам описывал, как удавалось добиться подписания договоров: «… мы умышленно направляли наши силы на преобладающую страсть в жизни всех индейских племен, а именно на жадность или страх». Он поддерживал захват белыми скваттерами земель туземцев, а потом сообщал краснокожим, будто бы правительство ничего не может поделать с этими поселенцами и поэтому индейцам лучше уступить часть своих угодий, чем быть уничтоженными. Как пишет Роджин, Э. Джексон также «потворствовал повсеместному взяточничеству».

Договоры индейцев с властями США, захваты территорий заложили основу для «королевства хлопка» — рабовладельческих плантаций. Каждый раз, когда подписывался договор, вытеснявший криков из одного района в другой и обещавший им в тех краях безопасность, белые заселяли новые земли, а племя оказывалось перед необходимостью заключения следующего соглашения, по которому индейцы должны были опять уступать свои владения в обмен на спокойствие где-то в других местах.

Стараниями Джексона белые достигли границ с Флоридой, принадлежавшей Испании. Там находились деревни семинолов, в которых укрылись беженцы из общины «Красные прутья», поддерживавшиеся английскими агентами в действиях против американцев. Поселенцы проникли на индейские земли. Краснокожие нападали на граждан США. Зверства творили обе стороны. Когда некоторые деревни отказывались выдавать тех, кого обвиняли в убийстве белых, генерал приказывал уничтожать такие селения.

Семинолы вызывали раздражение еще и в связи с тем, что беглые негры-рабы находили приют в их деревнях. Некоторые представители этого племени покупали или захватывали чернокожих невольников, но форма рабства, принятая у индейцев, больше походила на африканское, чем на рабство, характерное для хлопковых плантаций. Невольники нередко жили в своих собственных поселках, их дети часто обретали свободу, было очень много браков между индейцами и чернокожими, и в скором времени возникли деревни, в которых вместе жили и аборигены, и негры. Все это беспокоило рабовладельцев Юга, которые рассматривали такую ситуацию как соблазн для своих рабов, стремившихся к свободе.

Э. Джексон начал совершать набеги на Флориду, утверждая, что эти места стали прибежищем для беглых рабов и индейцев-мародеров. Он говорил, что данная территория играет важную роль в вопросах обороны Соединенных Штатов. Это было то самое классическое предисловие к завоевательной войне, применяющееся и посегодня, Так началась Первая семинольская война (1818)[70], которая привела к тому, что Флорида стала территорией США. На школьных картах это учтиво обозначено как «Покупка Флориды, 1819 г.», но на деле Джексон провел во Флориде военную кампанию, в ходе которой предавались огню деревни семинолов, захватывались испанские форты, и происходило это до тех пор, пока Испания не «склонилась» к продаже. По словам генерала, он действовал «по непреложным законам самообороны».

Позже Э. Джексон стал губернатором Территории Флорида и мог давать хорошие деловые советы друзьям и родственникам. Так, он рекомендовал своему племяннику не продавать недвижимость в Пенсаколе. Генерал советовал одному из друзей, главному врачу армии, покупать как можно больше рабов, поскольку скоро цены на них начнут расти.

Оставляя свой военный пост, он также предложил офицерам метод борьбы с широко распространившимся дезертирством (белые бедняки — даже те, кто поначалу был готов отдавать свою жизнь, — вполне могли осознать, что все трофеи достаются богачам). Джексон советовал бичевать дезертиров за первые две попытки бегства, а на третий раз подвергать смертной казни.

В основных трудах, посвященных джексоновскому периоду в истории США, написанных респектабельными историками («Эпоха Джексона» А. Шлезингера-младшего и «Джексоновская система взглядов» М. Мейерса), не упоминается его политика в отношении индейцев, зато много говорится о тарифах, банках, политических партиях, политической риторике. Если вы обратитесь к учебникам для старшеклассников или книгам по американской истории для младших школьников, Джексон предстанет перед вами как житель фронтира, солдат, демократ, выходец из народа, а не как рабовладелец, земельный спекулянт, палач дезертиров и истребитель индейцев.

Это не просто суждения задним числом (т. е. иная оценка событий прошлого с позиции настоящего). После того как генерал был избран президентом в 1828 г. (вслед за Дж. К. Адамсом, сменившим на этом посту Дж. Монро, который в свою очередь следовал за Дж. Мэдисоном, возглавившим страну после Т. Джефферсона), на рассмотрение Конгресса США был представлен законопроект о перемещении индейцев, названный тогда «важнейшей мерой» администрации Джексона и «важнейшим вопросом, который когда-либо вставал перед Конгрессом», за исключением вопросов войны и мира. В то время существовали две политические партии — демократы и виги, которые спорили по поводу банковской деятельности и тарифов, но не по проблемам, имевшим первостепенное значение для белой бедноты, чернокожих и индейцев. Несмотря на это, некоторые белые рабочие видели в Джексоне своего героя, поскольку он выступал против Банка для богачей[71].

В годы его президентства, а также при администрации Мартина Ван Бюрена, которого Э. Джексон выбрал своим преемником, 70 тыс. индейцев, проживавших к востоку от Миссисипи, были вынуждены уйти в западные районы. На Севере краснокожих обитало меньше, и Конфедерация ирокезов в штате Нью-Йорк сохранилась. Однако индейцы сок и фокс, населявшие Иллинойс, были перемещены после войны Черного Ястреба[72] (во время этой войны Авраам Линкольн носил офицерский чин, хотя и не принимал участия в боевых действиях). Вождь Черный Ястреб, потерпевший поражение и захваченный в 1832 г., сдаваясь, выступил с речью:

 

 

Я храбро сражался. Но ваши ружья были меткими. Пули летали, как птицы в небе, и свистели около наших ушей, как ветер свистит в деревьях зимой. Вокруг меня падали мои воины… Солнце тускло сияло нам утром, а ночью оно утонуло в темных облаках и походило на огненный шар. Это было последнее солнце, которое светило Черному Ястребу…

Теперь он пленник бледнолицых… Он не сделал ничего, за что индейцам могло бы быть стыдно. Он сражался за своих соплеменников, женщин и детей, против бледнолицых, которые год за годом приходили, чтобы изгонять их и забирать земли. Вы знаете причину, по которой мы воюем. Она известна и всем бледнолицым. Они должны стыдиться этого. А индейцы не предатели. Бледнолицые говорят плохое об индейцах и смотрят на них злобно. Но индейцы не лгут. Они не воры.

Индеец, который стал таким же плохим, как бледнолицый, не может жить среди нашего народа; его следует предать смерти и отдать на растерзание волкам. Бледнолицые — плохие наставники; они приносят лживые книги и совершают фальшивые поступки; они улыбаются в лицо бедным индейцам, обманывая их; они жмут им руки, чтобы заслужить доверие, намереваясь спаивать, обмануть индейцев и обесчестить их жен. Мы просили оставить нас в покое и не приближаться к нам, но они следовали по нашим тропам и, как змеи, свернулись кольцом вокруг нас. Бледнолицые отравили нас своим прикосновением.

Мы были в опасности. Мы жили в условиях постоянной угрозы. Мы становимся похожими на них — лицемерами и лжецами, изменниками и тунеядцами, болтунами, а не работниками…

Белые люди не снимают скальпов; они поступают хуже, отравляя сердце… Прощай, мой народ!. Прощай, Черный Ястреб.

 

 

Возможно, горечь, с которой говорил вождь, отчасти связана с тем, каким образом он был захвачен в плен. Не получив достаточного подкрепления для сдерживания армии бледнолицых, загнанный, вытесненный за Миссисипи, окруженный голодающими людьми, Черный Ястреб поднял белый флаг. Как объяснял позже американский командующий, «когда мы приблизились к ним, они подняли белый флаг, стараясь заманить нас в ловушку, но мы же не маленькие дети». Солдаты открыли огонь, убивая наряду с воинами женщин и детей. Черный Ястреб бежал, его преследовали и задержали нанятые армией индейцы сиу. Правительственный агент заявил индейцам сок и фокс: «Наш Великий Отец[73]… больше этого не потерпит. Он пробовал исправить их, но они становились все хуже. Он решил стереть их с лица земли… Если их нельзя сделать хорошими, их следует убить».

Военный министр, губернатор Территории Мичиган, посланник США во Франции, кандидат в президенты США Льюис Касс так объяснял перемещение индейцев:

 

 

Принцип поступательного развития представляется неотъемлемой чертой человеческой натуры… Мы все стараемся в течение жизни приобрести богатства славы или власти либо еще чего-то такого, обладание чем есть реализация нашей мечты. И совокупность этих усилий составляет прогресс общества. Но ничего подобного не наблюдается в устройстве жизни наших дикарей.

 

 

Напыщенный, претенциозный и удостоившийся почестей Л. Касс (Гарвард присвоил ему степень почетного доктора права в 1836 г., как раз на пике перемещения краснокожих) считал себя экспертом в индейском вопросе. Но он неоднократно демонстрировал, как написано в книге Р. Дриннона «Насилие в американской истории: завоевание Запада», «просто потрясающее безразличие к жизни индейцев». Находясь на посту губернатора Территории Мичиган, Касс отобрал, согласно договору, миллионы акров земли у коренных жителей Америки: «Мы нередко должны действовать в их интересах, даже не получая их согласия».

Статья Касса, опубликованная в журнале «Норт америкэн ревью» в 1830 г., стала аргументом в пользу перемещения индейцев. Он писал, что не стоит сожалеть о «прогрессе цивилизации и улучшении условий жизни, триумфе индустрии и искусства, благодаря которым освоены эти районы, на которых теперь распространяются свобода, религия и наука». Ему хотелось, чтобы все это происходило «с меньшими потерями, нежели те, которые уже понесли аборигены, стараясь приспособиться к неизбежным переменам в своем образе жизни… Но такое желание было тщетно. Варварский народ, существование которого зависит от скудных и случайных запасов, сделанных в ходе охоты, не может жить в контакте с цивилизованным обществом».

Комментируя это высказывание (в 1969 г.), Р. Дриннон писал: «Вот и все необходимые основания для того, чтобы сжигать деревни и вырывать с корнем чироков и семинолов, а позже шайенов, филиппинцев и вьетнамцев».

В 1825 г. в ходе обсуждения договора с племенами шауни и чироки Л. Касс обещал, что, если индейцы уйдут на новые территории за Миссисипи, «Соединенные Штаты никогда не будут претендовать на те земли. Это я обещаю от имени вашего Великого Отца, Президента. Ту страну он отводит своему краснокожему народу, чтобы аборигены и их внуки владели тамошними землями вечно».

Редактор «Норт америкэн ревью», для которого Касс написал статью, сказал автору, что его проект «только отодвинет на время участь индейцев. Через полвека их жизнь за Миссисипи будет точно такой же, какой она является по эту сторону реки. Вымирание туземцев неизбежно». Как отмечает Р. Дриннон, Касс с этим не спорил, но опубликовал статью в первоначальном виде.

Все в индейском культурном наследии противоречило расставанию с родиной. Совет криков, которому предложили продать ее, заявил: «Мы не сможем получить деньги за землю, в которой похоронены наши отцы и друзья». Ранее старый вождь племени чокто сказал, отвечая на предложение президента Дж. Монро о перемещении: «Мне жаль, что я не могу исполнить просьбу моего отца… Мы хотим остаться здесь, где мы выросли, подобно травам лесным, и мы не хотим быть пересаженными в другую почву». Другому президенту Дж. К. Адамсу вождь семинолов ответил: «Здесь перерезали наши пуповины, и стекавшая с них кровь впиталась в эту землю, а потому страна эта дорога нам».

Не все индейцы мирились с тем, что представители власти бледнолицых называли их «детьми», а президента «отцом». Есть отчет о том, что, когда Текумсе встретился с гонителем индейцев и будущим президентом У. Г. Гаррисоном, переводчик сказал: «Ваш отец просит вас сесть». Текумсе ответил: «Мой отец! Мой отец — солнце, а моя мать — земля. И я буду покоиться в ее глубинах».

Как только Э. Джексон был избран президентом, Джорджия, Алабама и Миссисипи начали принимать законы, направленные на подчинение индейцев, находившихся на их территориях, властям штатов. Эти законы уничтожили племя как юридическую единицу, сделали незаконными собрания племени, отобрали власть у вождей, обязали туземцев служить в отрядах милиции и платить налоги штатов, однако отказали им в праве голоса, в праве подавать судебные иски и выступать в качестве свидетелей в суде. Индейская территория была разделена, с тем чтобы ее участки распределили в ходе лотереи штата. Поощрялось заселение белыми земель коренных жителей Америки.

В то же время федеральные договоры и законы передали власть над племенами Конгрессу США, а не штатам. Принятый в 1802 г. Конгрессом Закон о торговле и сношениях с индейцами гласил, что не должно быть никакой уступки земель, за исключением передачи их по договору с племенем, и что на индейской территории действует федеральное законодательство. Джексон игнорировал это и поддерживал действия властей штатов.

Вот еще одна прекрасная иллюстрация того, как можно использовать федерализм: в зависимости от ситуации вина может быть возложена на штат или порой на нечто еще более абстрактное и загадочное, например на таинственный Закон, которому все люди, сочувствуют они индейцам или нет, вынуждены подчиняться. Военный министр Джон Итон давал такие объяснения алабамским индейцам крикам (Алабама, кстати, индейское название, означающее «здесь мы отдохнем»): «Это не ваш Великий Отец поступает так, но таковы законы Страны, которые и он сам, и весь его народ обязаны исполнять».

Теперь была найдена подходящая тактика. Индейцев не «заставляли силой» переселяться на Запад. Но, если они решались остаться, они должны были подчиниться законам штатов, которые лишали прав как племя, так и личность, а также делали их объектом нескончаемых унижений и притеснений со стороны белых поселенцев, которые жаждали земли туземцев. Если же последние уходили, то федеральное правительство оказывало им финансовую помощь и обещало угодья по ту сторону Миссисипи. Э. Джексон инструктировал армейского майора, отправлявшегося для переговоров с индейцами чокто и чироки, следующим образом:

 

 

Скажи моим красным детям чокто и моим детям чикасо, чтобы они послушали меня — мои белые дети, живущие на Миссисипи, распространили свои законы на их страну… Объясни им, что там, где они сейчас находятся, их отец не может оградить их [индейцев] от действия законов штата Миссисипи… Главное правительство будет обязано поддерживать штаты в исполнении их законов. Скажи вождям и воинам, что я их друг и что хочу действовать, как друг. Но для этого они должны, уйдя за границы штатов Миссисипи и Алабама и поселившись на землях, которые я им предложил, дать мне возможность быть таковым.

Там, за пределами каких бы то ни было штатов, где они обладают своей собственной землей, которая будет им принадлежать, пока растет трава или течет вода, я смогу защитить их и быть другом и отцом.

 

 

Фразу «Пока растет трава или течет вода» с горечью повторяли многие поколения индейцев. (Индеец-солдат, ветеран войны во Вьетнаме, дававший в 1970 г. публично показания не только по поводу ужасов войны, но и о предвзятом отношении к нему как к индейцу, повторил эту фразу и заплакал.)

Когда в 1829 г. Э. Джексон вступил в президентскую должность, на территории племени чироки в Джорджии было обнаружено золото. Туда хлынули тысячи белых, уничтожая индейское имущество и обнося кольями предназначенные для золотодобычи участки. Президент США приказал федеральным войскам изгнать их, но, кроме этого, он предписал как белым, так и туземцам остановить разработки. Затем Джексон вывел войска, однако белые вернулись, и тогда он заявил, что не может вмешиваться в дела властей Джорджии.

Белые поселенцы захватывали землю и скот; заставляли индейцев подписывать договоры об аренде земли; избивали тех, кто протестовал; продавали аборигенам алкоголь, чтобы уменьшить сопротивление; охотились на дичь, которой питались коренные жители. Но, как пишет М. Роджин, возлагать всю вину на белых бандитов можно, лишь не принимая во внимание ту «важнейшую роль, которую сыграли интересы плантаторов и политические решения правительства». Нехватка продовольствия, виски, военные нападения положили начало распаду племен. Участились случаи применения насилия одних индейцев против других.

Договоры, заключенные под давлением и обманным путем, раздробили земли, принадлежавшие крикам, чокто и чикасо, на находившиеся в частной собственности участки, сделав каждого человека добычей для подрядчиков, земельных спекулянтов и политиков. Индейцы чикасо по отдельности продавали свои земли за хорошие деньги и уходили на запад, особо не пострадав. Крики и чокто остались на своих индивидуальных участках, но многие из них были обмануты земельными компаниями. По словам акционера такой компании, президента одного из банков Джорджии, «воровство сегодня в порядке вещей».

Индейцы пожаловались в Вашингтон, и Л. Касс ответил:

 

 

Наши граждане предрасположены покупать, а индейцы готовы продавать… Распределение, являющееся следствием таких сделок, находится вне компетенции правительства… Привычка индейцев к расточительству не может контролироваться с помощью правил… Если они теряют землю, а терять они будут очень часто, о чем можно лишь глубоко сожалеть, то все же это только осуществление права, предоставленного им [индейцам] согласно договору.

 

 

Лишенные обманом земли, без денег и еды, крики отказывались отправляться на Запад. Голодающие индейцы начали совершать набеги на фермы белых, а милиция Джорджии и поселенцы стали нападать на их поселения. Так разразилась Вторая крикская война. Алабамская газета, сочувствовавшая туземцам, писала: «Война с криками — нелепость. Это основа для дьявольского плана, разработанного заинтересованными людьми, который заключается в том, чтобы не позволить необразованной расе защитить свои права, лишить индейцев тех крох, которые еще остались в их распоряжении».

Старый индеец крик по имени Пестрая Змея, которому было больше 100 лет, так реагировал на политику перемещения, проводившуюся Э. Джексоном:

 

 

Братья! Я слышал много речей нашего Великого Белого Отца. Когда он впервые пересек большую воду, он был всего-навсего маленьким человечком… очень маленьким. Его ноги затекли от долгого сидения в большой лодке, и он умолял о маленьком клочке земли, на котором можно развести огонь Но когда белый человек согрелся у индейского костра и насытился индейской мамалыгой, он стал очень большим.

Одним махом он перешагнул через горы и встал обеими стопами на равнины и долины. Его руки достали восточные и западные моря, и его голова оказалась на луне. И потом он стал нашим Великим Отцом.

Он любил своих краснокожих детей и говорил: «Уйдите еще чуть дальше, чтобы я не наступил на вас».

Братья! Я слышал очень много речей от нашего Великого Отца.

Но они всегда начинались и заканчивались этим «Уйдите еще чуть дальше, вы стоите слишком близко ко мне».

 

 

Д. Ван Эвери в своей книге «Лишенные корней» подвел итоги перемещения для индейцев:

 

 

В долгой череде бесчеловечных поступков, совершаемых людьми, изгнание являлось тем, что приносило страдания и муки многим народам. Но ни на один народ оно не действовало столь разрушительно, как на индейцев с Востока. Индеец был особенно восприимчив ко всем естественным атрибутам окружающего его мира. Он жил на открытом пространстве. Он знал каждое болото, просеку, вершину холма, камень, родник, приток, как их дано знать лишь охотнику. Туземец никогда не мог воспринять принцип установления частной собственности на землю (для него это было не более рационально, чем частная собственность на воздух), но он любил землю столь сильно, что на такие эмоции не был способен ни один собственник. Индеец чувствовал себя такой же ее частью, как горы и деревья, животные и птицы.

Его родина была святой землей, ставшей для него священной, так как здесь обрели покой останки его предков и так как сама природа была естественным храмом его религии. Краснокожий полагал, что водопады и горные хребты, облака и туманы, долины и поляны населены мириадами духов, с которыми он сам ежедневно общался. И именно от этих увлажненных дождями земель и лесов, от рек и озер, с которыми он был связан традициями предков и с которыми у него была своя собственная духовная связь, индеец был изгнан далеко на запад в засушливые, безлесные места, в заброшенный край, известный повсеместно как Великая американская пустыня[74].

 

 

Согласно этому исследователю, в 20-х годах XIX в., незадолго до того, как Э. Джексон стал президентом, и после того, как отгремели англо-американская война 1812–1814 гг. и Первая крикская война, в южных частях страны туземцы и белые часто селились очень близко друг от друга и жили в мире, в окружении природы, которой, казалось, хватит на всех. Они научились видеть общие проблемы. Дружеские отношения развивались. Белым было разрешено посещать индейские общины, а коренные жители Америки часто становилось гостями бледнолицых. Деятели эпохи фронтира — Дэви Крокетт и Сэм Хьюстон — выросли в такой атмосфере и оба, в отличие от Э. Джексона, навсегда остались друзьями аборигенов.

Движущей силой, которая привела к перемещению индейцев, доказывал Д. Ван Эвери, не были бедные белые жители приграничья, обитавшие по соседству с индейцами. Этими силами являлись индустриализация и торговля, увеличение численности населения, развитие городов и железных дорог, удорожание земли и жадность предпринимателей. «Руководители экспедиций и земельные спекулянты манипулировали ростом общественного возбуждения… Пресса и духовенство неистовствовали». В результате этого безумия индейцы либо погибали, либо изгонялись, земельные спекулянты разбогатели, а политики обрели больше власти. Что касается малоимущих белых обитателей фронтира, то они были пешками, которых выставили вперед при первых жестоких схватках, но которые вскоре оказывались ненужными.

Имели место три добровольных волны миграции чироков на запад, в прекрасный лесной край Арканзаса, но там почти сразу индейцы оказались в окружении белых поселенцев, охотников и трапперов[75]. Этим туземцам (так называемым западным чирокам) предстояло двигаться дальше на запад, на этот раз в засушливые земли, слишком бесплодные для белых поселенцев. Федеральное правительство, подписывая с индейцами договор в 1828 г., объявило новую территорию «постоянным домом… который, в соответствии с официальными гарантиями Соединенных Штатов, останется в их владении навсегда». Это было очередной ложью, и о плачевном положении западных чироков стало известно тем трем четвертям всего племени, которые все еще оставались на Востоке и испытывали давление со стороны белых, подталкивавших их к переселению.

Семнадцать тысяч чироков, живших в окружении 900 тыс. белых в Джорджии, Алабаме и Теннесси, решили во имя выживания адаптироваться к миру белого человека. Индейцы становились фермерами, кузнецами, плотниками, каменщиками, владельцами собственности. Перепись 1826 г. зарегистрировала у туземцев 22 тыс. голов рогатого скота, 7,6 тыс. лошадей, 46 тыс. свиней, 726 ткацких станков, 2488 прялок, 172 повозок, 2943 плуга, 10 лесопилок, 31 мельницу, 62 кузницы, 8 прядильных станков и 18 школ.

Язык чироков — необычайно поэтичный, полный метафор, экспрессивный, тесно связанный с танцем, драмой и ритуалом — всегда был языком голоса и жеста. Теперь же вождь племени Секвойя создал письменность, которую освоили тысячи индейцев. Новый законодательный совет чироков проголосовал за выделение денег на покупку печатного станка, и с 21 февраля 1828 г. начала выходить газета «Чироки феникс», которая издавалась на двух языках — английском и индейском.

До этого времени чироки, как в основном и все коренные жители Америки, обходились без формального управления. Д. Ван Эвери так пишет об этом:

 

 

Основополагающим принципом индейской формы правления всегда было неприятие управления. Индивидуальная свобода рассматривалась практически всеми краснокожими к северу от Мексики как нечто незыблемое, более важное, чем обязательства личности по отношению к своей общине или народу. Такая анархистская позиция определяла и поведение, начиная с мельчайшей социальной единицы — семьи. Родители-индейцы не были склонны заниматься вопросами дисциплины своих детей. Каждое проявление последними собственной воли расценивалось первыми как благой знак становления зрелого характера…

 

 

Время от времени собирался совет, членство в котором было свободным и непостоянным и чьи решения проводились в жизнь исключительно благодаря влиянию общественного мнения. Моравский священник, живший среди индейцев, так описывал их общество:

 

 

Там из века в век, без общественных потрясений и разногласий, существовало традиционное правление, которому в мире, возможно, нет аналога; правление, при котором не было четких законов, а существовали лишь древние традиции и привычки, отсутствовала юриспруденция, но имелся жизненный опыт прежних времен, не было судей, а были лишь советники, которым люди, тем не менее, добровольно и безоговорочно повиновались, — т. е. правление, при котором возраст определяет положение в обществе, мудрость дарует власть, а нравственная чистота обеспечивает всеобщее уважение.

 

 

Теперь же в окружении белых поселенцев все это стало меняться. Чироки даже принялись подражать им в создании рабовладельческого общества: индейцы имели более 1 тыс. невольников. Образ жизни краснокожих начал напоминать ту цивилизацию, о которой говорили белые, и при этом индейцы предпринимали, по словам Д. Ван Эвери, «колоссальное усилие», чтобы завоевать доброе расположение американцев. Туземцы даже приветствовали приезд миссионеров и принимали христианство. Все это не сделало их большими друзьями белых, которые стремились получить земли, принадлежавшие чирокам.

В 1829 г. в послании Конгрессу США Э. Джексон ясно изложил свою позицию: «Я известил индейцев, населяющих некоторые районы Джорджии и Алабамы, что их попытка создать независимое правительство не будет поддержана властями Соединенных Штатов, и посоветовал либо эмигрировать за Миссисипи, либо подчиниться законам этих штатов». Конгресс быстро принял Закон о перемещении.

У индейцев были и защитники. Возможно, самый красноречивый из них — сенатор от штата Нью-Джерси Теодор Фрелингхайзен, который при обсуждении в сенате вопроса о перемещении заявил:

 

 

Мы согнали племена на жалкие клочки земли у наших южных границ.

Это все, что у них осталось от их когда-то безграничных лесов, но, тем не менее, как у кровопийцы, наша ненасытная алчность требует: дайте еще, еще!. Сэр… Неужели законы справедливости изменяются в зависимости от цвета кожи?

 

 

В целом Север был против упомянутого Закона. Юг выступал за его принятие. Палата представителей проголосовала за законопроект при соотношении голосов 102:97. В сенате он тоже едва прошел. Документ не предполагал применения силы, а предусматривал помощь индейцам при переселении. В нем подразумевалось, что если краснокожие не будут уходить, то окажутся без защиты, финансирования и сочувствия со стороны штатов.

После этого племена, одно за другим, стали испытывать на себе давление. Индейцы чокто не хотели покидать родные места, но 50 их представителям секретно пообещали взятки деньгами и землями, после чего был подписан договор на ручье Дансинг-Рэббит: земля этого племени к востоку от Миссисипи переходила к Соединенным Штатам в обмен на финансовую помощь при переселении, компенсацию за оставленное имущество, годовой запас продовольствия на новом местожительстве и гарантии того, что никогда больше от индейцев не потребуют переезда. Для 20 тыс. чокто в штате Миссисипи, несмотря на то что большинство из них ненавидели этот договор, давление теперь стало невыносимо. Белые, включая продавцов алкоголя и жуликов, толпами собирались на землях племени. Штат принял закон, запрещающий чокто пытаться влиять друг на друга в вопросах перемещения.

В конце 1831 г. 13 тыс. чокто отправились в свой долгий путь на запад — туда, где земли и климат были столь непохожи на те, которые они знали раньше. «Ведомые охранниками, подталкиваемые агентами, подгоняемые подрядчиками, они брели, как стадо больных овец, в неизвестные и не обещавшие ничего хорошего края». Индейцы ехали в повозках, запряженных быками, верхом на лошадях, шли пешком, чтобы потом оказаться на пароме, который перевозил их через реку Миссисипи. Этот переезд должна была организовать армия, но военные переложили свою работу на частных подрядчиков, которые старались забрать у правительства как можно больше денег для себя, дав при этом индейцам как можно меньше. Кругом царил беспорядок. Провизия исчезала. Начался голод. Д. Ван Эвери пишет:

 

 

Длинные мрачные колоны скрипящих, запряженных быками повозок, толпы отстающих людей, шедших пешком вместе с погоняемыми стадами, медленно брели на запад через леса и болота, реки и холмы, пробираясь от плодородных долин побережья Мексиканского залива к засушливым западным равнинам. В предсмертных конвульсиях редели последние остатки индейского мира, выброшенные в чужой новый мир.

 

 

Зима во время первой миграции была одной из самых холодных в истории, и люди начали умирать от пневмонии. Летом штат Миссисипи захлестнула эпидемия холеры, и чокто гибли сотнями. Семь тысяч представителей этого племени, которые в свое время не стали переселяться, теперь отказывались уезжать, предпочитая смерть. Многие из их потомков до сих пор живут в этом штате.

Что касается чироков, то им пришлось столкнуться с законами, принятыми в Джорджии: у них отбирали землю, их органы самоуправления объявляли незаконными, а все собрания запрещали. Индейцев, которые отговаривали других от переселения, заключали в тюрьму. Чироки не имели права давать в судах показания против белых. Туземцы не могли также добывать золото, недавно обнаруженное на их земле. Делегация племени, обратившаяся с протестом к федеральному правительству, получила такой ответ от Дж. Итона — нового военного министра в кабинете Э. Джексона: «Если вы отправитесь за садящимся солнцем, то там вы будете счастливы, там вы будете жить в мире и спокойствии, и, пока течет вода и растут дубы, та земля будет принадлежать вам, и ни одному белому человеку не будет разрешено селиться рядом с вами».

Чироки составили петицию, обращенную к американскому народу, воззвав к справедливости. В ней напоминалось об истории племени:

 

 

После подписания мира в 1783 г. [76] чироки были независимым народом, точно таким же, как и другие народы на земле. Да, они были союзниками Великобритании… Соединенные Штаты никогда не покоряли чироков, наоборот, наши отцы отстояли свою землю с оружием в руках…

В 1791 г. был подписан Холстонский договор… Чироки признали, что отныне они будут под защитой Соединенных Штатов и не будут подчиняются другим суверенам… Часть земель была уступлена Соединенным Штатам. С другой стороны, США… согласились с условием, что белые не будут охотиться на землях племени и даже не будут переступать границ без разрешающего документа, и торжественно гарантировали, что все земли чироков не будут отторгаться.

 

 

Говорилось и о перемещении:

 

 

Мы знаем, что некоторые люди считают, будто для нас будет лучше переместиться за Миссисипи. Мы думаем иначе. Наши люди вообще думают иначе… Мы хотим остаться на земле наших предков. Мы имеем неоспоримое и исконное право на то, чтобы жить здесь без чинимых нам помех или нападок на нас. Договоры, заключенные нами, законы Соединенных Штатов, принятые во исполнение договоров, гарантируют наше местопребывание, и наши привилегии охраняют нас от вторжений. Наше единственное требование заключается в том, чтобы условия договоров соблюдались, а законы исполнялись…

 

 

Чироки продолжают, выходя за рамки истории, за рамки права:

 

 

Мы умоляем тех, к кому было обращено сказанное ранее, вспомнить великий закон любви: «Поступайте с ближними так же, как вы хотите, чтобы они поступали с вами»… Мы молимся за то, чтобы они помнили, что во имя принципов их предки были вынуждены уехать, их изгнали из Старого Света, и это именно ветры гонений несли этих людей через великие воды и прибили к берегам Нового Света, во времена когда индеец был единственным правителем и обладателем этих несметных просторов. Пусть они вспомнят, какой прием оказали им дикари Америки в тот момент, когда вся власть была в руках индейцев, и их ярость ничто не смогло бы укротить. Мы настоятельно просим помнить о том, что те, кто не просит у них кружки холодной воды и пяди земли… являются потомками людей, происхождения которых как коренных обитателей Северной Америки, а также их истории и традиций оказалось недостаточно для понимания. Пусть белые помнят все эти факты, и они не смогут, а мы уверены, что они не смогут, забыть об этом и с сочувствием отнесутся к нашим испытаниям и страданиям.

 

 

Отвечая на это обращение в своем 2-м ежегодном послании Конгрессу США в декабре 1830 г., президент Э. Джексон подчеркивал, что чокто и чикасо уже согласились с перемещением и что «скорейшее переселение» остальных пойдет всем на пользу. Что касалось белых, то «оно позволит многочисленному и цивилизованному населению разместиться на больших территориях страны, которые в данный момент занимают несколько охотников-дикарей». Для индейцев «оно [перемещение], возможно, приведет к тому, что они постепенно, под покровительством правительства и благодаря влиянию хороших советников, откажутся от своих дикарских привычек и станут заинтересованным, цивилизованным христианским сообществом».

Джексон снова повторил уже знакомую мысль: «В отношении аборигенов этой страны никто не может испытывать более дружественных чувств, чем я…» Тем не менее: «Волны людей и цивилизации катятся к западу, и теперь мы предлагаем приобрести земли, занятые краснокожими Юга и Запада, на справедливых условиях…»

В Джорджии был принят закон, по которому преступлением стало считаться пребывание белого человека на территории индейцев в том случае, если такой человек не присягнул штату. Когда белые миссионеры, находившиеся во владениях чироков, объявили во всеуслышание о том, что они хотели бы, чтобы индейцы остались, милиция Джорджии весной 1831 г. вошла на территорию и арестовала трех миссионеров, в том числе и Сэмюэла Вустера. Их отпустили, когда они заявили о своей неприкосновенности как федеральные служащие (Вустер был федеральным почтмейстером). Администрация Джексона сразу же лишила этого человека должности, и летом милиция штата снова вторглась на индейские земли, арестовав десятерых миссионеров, а также белого издателя газеты «Чироки феникс». Эти люди были избиты и закованы в цепи; их заставили проходить по 35 миль в день пешком по дороге в тюрьму графства. Суд присяжных признал арестованных виновными. Девять человек были освобождены, так как клятвенно согласились исполнять законы Джорджии, но Сэмюэл Вустер и Элизар Батлер, которые отказались признать легитимность законов, ущемлявших интересы чироков, были приговорены к четырем годам каторги.

На это решение в Верховный суд была подана апелляция, и при рассмотрении дела «Вустер против штата Джорджия» Джон Маршалл от имени большинства членов Суда провозгласил, что закон Джорджии, по которому С. Вустер был заключен в тюрьму, противоречит договору с индейцами чироки, который, согласно Конституции США, обязателен для исполнения во всех штатах. Дж. Маршалл приказал освободить Вустера. Но Джорджия проигнорировала это предписание, а президент Джексон отказался принимать меры, чтобы обеспечить исполнение судебного решения.

Теперь штат выставил земли чироков на продажу и ввел на их территорию отряды милиции, чтобы подавить малейшее сопротивление. Индейцы следовали принципу ненасильственных действий, несмотря на то что их имущество отобрали, дома сожгли, школы закрыли, женщин обесчестили, а в церквах стали продавать алкоголь, чтобы сделать туземцев совсем беспомощными.

В том же, 1832 г., когда Джексон предоставил Джорджии право самостоятельно решать вопрос с индейцами чироки, он противодействовал осуществлению Южной Каролиной права нуллификации федерального тарифа[77]. Его переизбрание на президентский пост в 1832 г. прошло легко (Джексон получил 687 тыс. голосов избирателей против 530 тыс. голосов, поданных за его оппонента Генри Клея), и это — свидетельство того, что проводимая Джексоном антииндейская политика совпадала с настроениями в обществе, по крайней мере среди имевших право голоса белых мужчин (около 2 млн человек при общей численности населения 13 млн). Отныне Джексон решил ускорить процесс перемещения. Большая часть чокто и многие чироки уже покинули свои территории, но в Алабаме все еще оставались 22 тыс. криков, в Джорджии находились 18 тыс. чироков, во Флориде — 5 тыс. семинолов.

Со времен Колумба крики сражались за свои земли с испанцами, англичанами, французами и американцами. Но к 1832 г. область их проживания сократилась до небольшого района в Алабаме, в то время как быстро растущее население штата превысило 300 тыс. человек. Получив от федерального правительства весьма нелепые обещания, представители племени подписали в Вашингтоне договор, по которому они согласились переселиться за Миссисипи. Туземцы уступили 5 млн акров земли с условием, что 2 млн акров из этой площади будут отданы индивидуально тем крикам, которые смогут либо продать свой участок, либо остаться в Алабаме под покровительством федеральных властей.

Вот что писал об этом договоре Д. Ван Эвери:

 

 

В бесконечной истории дипломатических отношений между индейцами и белыми до 1832 г. не найдется ни одного примера договора, который вскоре не был бы нарушен последними… несмотря на все содержавшиеся в этих договорах торжественные и красивые слова вроде «навсегда», «навеки», «на все времена», «пока будет всходить солнце»… Однако ни одно соглашение между белыми и индейцами не было нарушено так быстро, как Вашингтонский договор 1832 г. Соединенные Штаты отказались от своих обещаний всего через несколько дней.

 

 

Началось нашествие белых на земли криков. Мародеры, охотники за землей, мошенники, продавцы спиртного, бандиты изгоняли тысячи индейцев в леса и на болота. Федеральное правительство не предпринимало никаких действий. Вместо этого оно вело переговоры о новом договоре, обеспечивающем незамедлительное перемещение на запад, которое крики должны были организовать самостоятельно, но при финансовой поддержке центральных властей. Армейский полковник, сомневавшийся в том, что это сработает, писал:

 

 

Они боятся голода в пути, а как это может быть иначе, если многие из них почти голодают уже сейчас, до всяких злоключений, связанных с долгой дорогой… Вы не можете представить, насколько ухудшилось положение этих индейцев за последние два или три года, — от жизни в сравнительном достатке до состояния жуткой нищеты и нужды. Беспрепятственное вторжение белых, захват индейских земель, включая возделанные поля, оскорбления, толпы торговцев, которые как саранча пожирали их, заливая их дома виски, разрушали остатки культуры, которую когда-то имели индейцы… Они запуганы, обложены налогами и чувствуют себя подавленными в связи с тем, что у них нет адекватной защиты со стороны Соединенных Штатов, а сами постоять за себя они не способны.

 

 

Политики Севера, симпатизировавшие индейцам, казалось, исчезли из виду, будучи заняты другими вопросами. Даниэл Уэбстер[78] выступил с воодушевляющей речью в сенате за «верховенство закона… и власть федерального правительства», но в ней ни словом не упоминалось об Алабаме, Джорджии и индейцах, — речь шла об нуллификации тарифов Южной Каролиной.

Несмотря на все невзгоды, крики не двигались с места, но к 1836 г. и местные, и федеральные власти решили, что они должны уйти. Использовав в качестве предлога несколько нападений отчаявшихся индейцев на белых поселенцев, было объявлено, что крики, развязав «войну», тем самым лишили себя прав, определенных договором.

Теперь подтолкнуть их к переселению на запад должна была армия. Менее сотни криков принимали участие в так называемой «войне», однако тысячи людей бежали в леса, опасаясь репрессий со стороны белых. На их поиски бросили одиннадцатитысячную армию. Индейцы не сопротивлялись: не было сделано ни одного выстрела, они сдались. Тех, кого военные сочли бунтовщиками и сочувствующими им, собрали вместе, заковали в цепи и под присмотром военной охраны повели на запад, а женщин и детей отправили следом в повозках. Крикские общины были оккупированы воинскими частями, жители согнаны в сборные пункты, откуда их отправляли на запад партиями по 2–3 тыс. человек. Ни о какой компенсации за землю или за собственность речи уже не шло.

Для обеспечения процесса переселения с частными подрядчиками были заключены контракты — такая практика ранее уже провалилась при перемещении чокто. Опять имели место задержки, нехватка продовольствия, одежды, одеял, медицинской помощи, отсутствие крыши над головой. Вновь были битком набиты старые прогнившие пароходы и паромы, увозившие индейцев на другой берег Миссисипи. «К середине зимы бесконечная, спотыкающаяся процессия из более чем 15 тыс. криков растянулась от границы до границы через весь Арканзас». Голод и болезни становились причиной большого количества смертей. Д. Ван Эвери пишет: «Маршрут изгнанников можно было определить издалека по преследовавшим их стаям волков и кружившим стаям грифов».

Восемьсот индейцев племени крик добровольно согласились помочь армии Соединенных Штатов в борьбе с флоридскими семинолами в обмен на обещание, что их семьи могут остаться в Алабаме под покровительством федеральных властей, до тех пор пока мужчины не вернутся. Эта договоренность не была выполнена. На индейские семьи напали жаждавшие земли белые мародеры, которые грабили, выгоняли туземцев из домов, насиловали женщин. Затем армия переместила индейцев с их земель в концентрационный лагерь на берегу бухты Мобил, ссылаясь на то, что это делается для их же безопасности. Сотни коренных жителей Америки умерли там от голода и болезней.

Когда воины вернулись с Семинольской войны, то их вместе с семьями вынудили двигаться на запад. Во время прохождения через Новый Орлеан среди этих людей началась желтая лихорадка. Они переплывали Миссисипи: 611 человек скопилось на старом пароходе «Монмут». Он затонул, и 311 индейцев погибло, включая четверых детей воина, командовавшего криками-добровольцами, которые сражались во Флориде.

Новоорлеанская газета писала:

 

 

Страшная ответственность за эту огромную человеческую жертву лежит на подрядчиках… Алчное желание увеличить прибыли за счет спекуляции вначале привело к фрахту прогнивших, старых и небезопасных кораблей, поскольку они были дешевы, а затем ради извлечения еще больших прибылей индейцев загоняли на эти утлые суденышки такими толпами, что о безопасности, комфорте или даже минимальной благопристойности не было и речи.

 

 

Племена чокто и чикасо быстро согласились на переселение. Крики были упрямы, и к ним пришлось применять силу. Чироки оказывали ненасильственное сопротивление. И одно племя — семинолы решили сражаться.

Теперь, когда Флорида принадлежала Соединенным Штатам, территория семинолов оказалась открытой для американских землезахватчиков. Они проникли в северную часть Флориды от Сент-Огастина до Пенсаколы и южнее, вдоль плодородной прибрежной полосы. В 1823 г. в лагере на ручье Моултри-Крик с несколькими семинолами, которые получили обширные землевладения в северной Флориде в собственность, был подписан договор, по которому все туземцы должны были покинуть север Флориды, а также все прибрежные области и переместиться во внутренние районы полуострова. Это означало отход в заболоченные места центральной Флориды, где индейцы не смогли бы выращивать продовольственные культуры и где не выживала даже дичь.

Давление по поводу перемещения на запад и ухода из Флориды все возрастало. В 1834 г. были созваны семинольские вожди, и агент по делам индейцев сообщил им, что они должны переселяться. Вот несколько высказываний этих людей в ходе упомянутого собрания:

 

 

Мы все созданы одним Великим Отцом и все его дети. Мы все дети одной Матери и вскормлены одной грудью. Поэтому мы братья, а раз так, то мы должны обращаться друг с другом по-дружески.

Ваша речь хороша, но мой народ не может сказать, что он уйдет. Мы не хотим этого делать. И если их [индейцев] язык говорит «да», то их сердца кричат «нет», и имя им — лжецы.

Если вдруг оторвать наши сердца от домов, к которым они привязаны, наши сердечные струны разорвутся.

 

 

Агенту по делам индейцев удалось добиться, чтобы 15 вождей и их заместителей подписали договор о перемещении. Сенат Конгресса США быстро ратифицировал его, а военное министерство начало приготовления к переезду. И в этот момент начались кровопролитные стычки между белыми и семинолами.

Руководителем растущего сопротивления стал молодой вождь Оцеола, который был заключен в тюрьму и закован в цепи агентом по делам индейцев Томпсоном, а его жену отдали в рабство. Когда в декабре 1835 г. Томпсон приказал туземцам собраться для отправки в путь, никто не пришел. Вместо этого семинолы предприняли серию партизанских вылазок на прибрежные поселения белых по всему периметру Флориды, внезапно и последовательно нанося удары из внутренних районов полуострова. Они убивали семьи белых, захватывали рабов и уничтожали собственность. Сам Оцеола сразу застрелил Томпсона и армейского лейтенанта.

В тот же день, 28 декабря 1835 г., колонна из 110 солдат была атакована семинолами; только трем солдатам удалось избежать смерти. Позже один из оставшихся в живых рассказывал:

 

 

Было 8 часов. Внезапно я услышал ружейный выстрел… за ним последовал выстрел из мушкета… У меня не было времени подумать о том, что бы это значило, как вдруг целый град, как будто стреляли тысячи ружей, обрушился на нас с фронта и с левого фланга… Я видел только их головы и ружья, повсюду выглядывавшие из высокой травы и из-за сосен…

 

 

Это была классическая индейская тактика, применяемая против врага, обладавшего лучшим огнестрельным оружием. Генерал Дж. Вашингтон однажды дал на прощание совет одному из своих офицеров:

 

 

«Короче говоря, генерал Сент-Клер, будьте готовы к неожиданностям… снова и снова, генерал, будьте готовы к неожиданностям».

 

 

Теперь Конгресс выделил деньги на войну с семинолами. В сенате против нее выступал Г. Клей, сенатор от штата Кентукки, оппонент Джексона и противник перемещения индейцев. Однако его коллега виг Д. Уэбстер проявил межпартийное единство, ставшее стандартом во время войн, которые вела Америка:

 

 

Точка зрения, высказываемая джентльменом из Кентукки, безусловно, правильная. Но война разгорается, враг силен, а рассказы о его набегах ужасны. Исполнительная власть попросила выделить средства для подавления этих враждебных действий, и поэтому было бы абсолютно правильно принять этот законопроект.

 

 

К исполнению обязанностей командующего приступил генерал Уинфилд Скотт, но его боевые отряды, с помпой вошедшие маршем на территорию семинолов, никого не обнаружили. Они начали уставать от грязи, болот, жары, болезней, голода — типичная усталость цивилизованной армии, сражающейся с народом, находящимся на своей земле. Никто не хотел столкнуться с семинолами лицом к лицу на болотах Флориды. В 1836 г. 103 офицера подали в отставку, осталось только 46 человек. Весной 1837 г. генерал-майор Томас Джесап принял участие в военных действиях, командуя десятитысячной армией, но индейцы просто растворились в болотах, время от времени появляясь, для того чтобы атаковать отдельные соединения противника.

Война затянулась на годы. В армию для борьбы с семинолами записывали представителей других племен. Но это тоже не помогало. Д. Ван Эвери пишет: «Адаптацию семинола к окружающей среде можно было сравнить только с адаптацией журавля или аллигатора». Война длилась восемь лет. Она обошлась в 20 млн долл. и 1,5 тыс. американских жизней. В конце концов в 40-х годах XIX в. семинолы начали сдавать позиции. От них осталась крошечная группа, которая противостояла огромной нации, обладавшей громадными ресурсами. Индейцы запросили перемирия. Но когда семинолы появлялись под белыми флагами, их раз за разом арестовывали. Оцеола, поднявший белый флаг в 1837 г., был захвачен, закован в кандалы и умер от болезни в тюрьме. Боевые действия стали затухать.

Несмотря на то что чироки не сражались с оружием в руках, они оказывали сопротивление по-своему. И тогда правительство затеяло старую игру — оно начало использовать одних чироков против других. На общину этого племени стали оказывать все большее давление: их газету запретили, правительство распустили, миссионеров заключили в тюрьму, а землю распределили среди белых в ходе земельной лотереи. В 1834 г. 700 чироков, уставших от борьбы, согласились отправиться на запад: 81 человек, в том числе 45 детей, погиб в пути, главным образом от кори и холеры. Те, кто выжил, добрались на место назначения на другом берегу Миссисипи как раз в разгар эпидемии холеры, и половина из них умерла в течение года.

В 1836 г. чироки были созваны для подписания договора о перемещении в поселок Нью-Эчота (Джорджия), но из 17 тыс. туземцев прибыло менее 500 человек. Договор все равно был заключен. Сенат, включая представителей северных штатов, которые когда-то поддерживали индейцев, ратифицировал документ, уступив, как выразился сенатор от Массачусетса Эдвард Эверетт, «силе обстоятельств… и крайней необходимости». Теперь белые жители Джорджии пошли в решительное наступление, чтобы ускорить процесс перемещения.

Правительство не сразу стало действовать против индейцев чироки. В апреле 1838 г. Ралф Уолдо Эмерсон[79] обратился с открытым письмом к президенту США М. Ван Бюрену, негодуя по поводу договора о перемещении (заключенного за спиной подавляющего большинства чироков) и спрашивая, что же происходит в Америке с чувством справедливости:

 

 

Человеческая душа, справедливость, великодушие, которое есть в глубине сердца любого человека, проживающего где бы то ни было от Мэна до Джорджии, с отвращением отторгают эту сделку… задумано преступление, которое приводит наш рассудок в замешательство своим размахом, преступление, которое на самом деле лишает нас родины в не меньшей мере, чем чироков, ибо как мы можем называть заговорщиков, уничтожающих несчастных индейцев, нашим правительством, а землю, проклятую их разлукой и предсмертными проклятиями, нашей страной? Вы, сэр, опозорите то кресло, в котором сидите, если печать Ваша ляжет на сей инструментарий вероломства, и ввергнете в позор эту нацию, благословленную религией и свободой, которая станет противна миру.

 

 

За 13 дней до того, как Р. У. Эмерсон отправил это письмо, М. Ван Бюрен приказал генерал-майору У. Скотту войти на территории чироков и использовать любые военные средства, чтобы заставить индейцев уйти на запад. Пять полков регулярной армии и 4 тыс. бойцов отрядов милиции и волонтеров начали наводнять край. Генерал Скотт обратился к индейцам:

 

 

Чироки! Президент Соединенных Штатов направил меня во главе могущественной армии, для того чтобы заставить вас подчиниться договору от 1834 г. и присоединиться к той части своего народа, которая уже обосновалась и процветает на другом берегу Миссисипи… Полная луна мая уже убывает, и, до тех пор пока появится другая, каждый чирок, будь то мужчина, женщина или ребенок… должен отправиться в путь, дабы присоединиться к своим братьям на дальнем Западе… Мои войска уже заняли многие рубежи в краю, который вы скоро покинете, тысячи и тысячи людей приближаются со всех сторон, дабы сделать сопротивление и побег безнадежными предприятиями… Вожди, старейшины и воины — будете ли вы, сопротивляясь, заставлять нас прибегать к силе оружия? Боже сохрани.

Или же вы, бежав, попробуете найти себе убежище в горах и лесах, таким образом вынуждая нас охотиться за вами?

 

 

Некоторые чироки, по всей видимости, отказались от принципа неприменения насилия: три вождя, подписавшие договор о перемещении, были найдены мертвыми. Но 17 тыс. человек вскоре окружили и согнали в лагеря для заключенных. Первого октября 1838 г. первая партия индейцев была отправлена в путь по получившей в дальнейшем известность Тропе слёз[80]. По мере продвижения на запад изгнанники умирали от болезней, засухи, жары и холода. Караван состоял из 645 повозок; люди шли рядом пешком. Те, кто выжил, через много лет рассказывали о том, как в середине зимы они остановились на привал у берега Миссисипи, покрывавшейся льдом; «сотни больных и умирающих находились в повозках и распластались на земле». Один из ведущих специалистов по истории перемещения индейцев — Г. Формен отмечает, что во время пребывания в лагерях или при переходе на запад умерло 4 тыс. чироков.

В декабре 1838 г. президент М. Ван Бюрен, выступая в Конгрессе США, сказал:

 

 

С искренним удовольствием должен уведомить Конгресс о завершении перемещения индейцев чироков в их новый дом к западу от реки Миссисипи. Меры, которые Конгресс санкционировал в ходе своей последней сессии, привели к наилучшим результатам.

 

8. «Слава Богу, мы не захватчики!»

 

Полковник Итан Аллен Хичкок, профессиональный военный, выпускник Военной академии в Уэст-Пойнте, командир 3-го пехотного полка, любитель Шекспира, Чосера, Гегеля и Спинозы, писал в своем дневнике:

 

 

Форт Джесап, Луизиана, 30 июня 1845 г. Вчера вечером из Вашингтона с курьером доставлен приказ генералу Тейлору безотлагательно двинуться к побережью в окрестности реки Сабин или в другое место, и, как только он узнает о принятии съездом в Техасе резолюции об аннексии, одобренной нашим Конгрессом, ему необходимо немедленно передислоцироваться вместе со всей армией в самый западный район границы Техаса и занять позиции на берегах Рио-Гранде или поблизости, дабы отбросить любые вооруженные силы мексиканцев, которые могут форсировать реку. Вчера вечером Блисс зачитал мне текст приказа под сигнал вечерней зори. Этой ночью я едва сомкнул глаза, думая о необходимых приготовлениях. Сейчас я делаю записи при свете свечи, ожидая сигнала о подъеме и общем сборе… Насилие порождает насилие, и если этот наш поход не приведет к жестокости и кровопролитию, то я сильно заблуждаюсь».

 

 

Хичкок не ошибался. Покупка Луизианы, совершенная Т. Джефферсоном, удвоила территорию Соединенных Штатов, передвинув их границы к Скалистым горам. К юго-западу от США располагалась Мексика, завоевавшая независимость в революционной войне с Испанией (1821), — обширная страна, в состав которой входили территории современных штатов Техас, Нью-Мексико, Юта, Невада, Аризона, Калифорния и часть Колорадо. После проведенной агитации и при помощи США Техас в 1836 г. отделился от Мексики и провозгласил создание «Республики одинокой звезды». В 1845 г. американский Конгресс принял ее в состав Союза в качестве штата.

Белый дом тогда занимал демократ и сторонник территориальной экспансии Джеймс Полк, который в вечер своей инаугурации доверительно сообщил военно-морскому министру, что одной из его основных целей является обретение Калифорнии. Отданный им генералу 3. Тейлору приказ выдвинуть войска к берегам Рио-Гранде являлся вызовом мексиканцам. Было отнюдь не очевидно, что южная граница Техаса проходит по этой реке, хотя техасцы заставили побежденного ими мексиканского генерала Санта-Анну заявить об этом, когда он находился в плену. Традиционная линия размежевания между Техасом и Мексикой проходила по реке Нуэсес, т. е. примерно на 150 миль севернее, и эту границу признавали и Мексика, и Соединенные Штаты. Однако Дж. Полк, призывавший техасцев одобрить аннексию, заверил, что поддержит их претензии на район Рио-Гранде.

Приказ перебросить войска к Рио-Гранде, на территорию, населенную мексиканцами, был очевидной провокацией. Тейлор уже однажды отклонил идею аннексии Техаса. Но сейчас у него был приказ на марш, и, похоже, это изменило его точку зрения. Приход генерала в палатку своего адъютанта Хичкока так описывается в дневнике последнего:

 

 

Похоже, он потерял какое-либо уважение к правам мексиканцев и с готовностью станет инструментом мистера Полка для смещения наших границ как можно дальше на запад. Когда я сказал ему, что, если бы он предложил такой поход (а он ответил мне, что так и намерен поступить), мистер Полк не преминул бы воспользоваться такой возможностью и возложил бы ответственность на него, он [3. Тейлор] сказал, что примет это предложение, и добавил, что президент проинструктировал его поступать так, как он считает нужным, и он не станет ожидать приказов, а двинется к Рио-Гранде, как только получит транспорты. Я думаю, что генерал хочет получить внеочередное звание и ни перед чем не остановится ради этого.

 

 

Генерал Тейлор передислоцировал войска в техасский город Корпус-Кристи, форсировав реку Нуэсес, и ждал дальнейших указаний. Они поступили в феврале 1846 г. Было приказано двигаться вдоль побережья Мексиканского залива к Рио-Гранде. Армия шла по открытой прерии маршем параллельных колонн; далеко впереди и с флангов двигались разведчики, за армией следовал обоз с припасами. Двадцать восьмого марта 1846 г., пройдя по узкой дороге сквозь густые заросли чапараля, американские войска подошли к возделанным полям и покрытым соломой хижинам, брошенным мексиканскими жителями, которые бежали через реку в город Матаморос. Тейлор разбил лагерь, начал строительство форта, направил свои пушки на белые строения Матамороса, обитатели которого с любопытством взирали на армию, обустраивавшуюся на берегах спокойной реки.

Вашингтонская газета «Юнион», отражавшая позицию президента Дж. Полка и Демократической партии, в начале 1845 г. так писала о значении аннексии Техаса:

 

 

Пусть будет осуществлено великое деяние аннексии, а с ним решены и вопросы границ и претензий. Ибо кто же может сдержать поток, который продолжит движение на Запад? Нам будет открыт путь на Калифорнию. Кто сдержит марш наших людей — жителей западных районов?

 

 

Эти слова можно было бы истолковать как мирный поход на запад, если бы не другие слова в той же газете:

 

 

«Корпус должным образом организованных волонтеров… вторгнется, завоюет и оккупирует Мексику. Они позволят нам не только занять Калифорнию, но и оставить ее себе».

 

 

Вскоре после того, как этот номер вышел в свет, летом 1845 г., редактор «Демократик ревью» Джон О'Салливан употребил фразу, ставшую знаменитой:

 

 

«Наше явное предначертание — заполнить весь континент, предназначенный Провидением для свободного развития ежегодно умножающихся миллионов нашего населения». Вот такое предопределение судьбы[81].

 

 

Весной 1846 г. все, что требовалось для начала войны, к чему стремился Полк, — это инцидент, в котором бы участвовали военные. Он произошел в апреле, когда интендант генерала 3. Тейлора полковник Кросс, однажды ехавший верхом вдоль берега Рио-Гранде, исчез. Его тело обнаружили спустя 11 дней, череп был размозжен тяжелым ударом. Согласно предположению, полковника убили мексиканские партизаны, переправившиеся через реку. Во время торжественной военной церемонии, которую жители Матамороса могли видеть с крыш своих домов, Кросс был похоронен, сопровождаемый заупокойной службой и тремя ружейными залпами.

На следующий день (25 апреля) патруль солдат армии Тейлора попал в окружение, был атакован мексиканцами и уничтожен: 16 человек убиты, несколько — ранены, остальные взяты в плен. Генерал послал депешу губернаторам Техаса и Луизианы, попросив их набрать 5 тыс. волонтеров; у него были полномочия на такие действия от Белого дома, которые он получил еще до отбытия в Техас. Тейлор послал донесение и Дж. Полку:

 

 

«Военные действия теперь можно считать начавшимися».

 

 

Мексиканцы произвели первый выстрел. Но они сделали именно то, к чему и стремились американские власти. Так считал полковник Хичкок, еще до первых инцидентов писавший в своем дневнике:

 

 

Я с самого начала говорил, что Соединенные Штаты — агрессор.

… У нас нет ни малейших прав, чтобы находиться здесь… Все выглядит так, как будто правительство отправило небольшой отряд, чтобы спровоцировать войну с целью захвата под этим предлогом Калифорнии и той части страны, которую оно наметило для отторжения. Что бы ни произошло с этой армией, нет оснований усомниться в [грядущей] войне между Соединенными Штатами и Мексикой… Не лежит у меня сердце к этому делу… но, как человек военный, я обязан выполнять приказы.

 

 

Еще до этих первых столкновений генерал Тейлор направлял Дж. Полку донесения, приведшие президента к мысли о том, что

 

 

«высока вероятность того, что вскоре начнутся военные действия».

 

 

Девятого мая, еще до поступления новостей о каких-либо сражениях, Полк предлагал своему кабинету объявить войну Мексике, основываясь на определенных денежных претензиях к этой стране, а также из-за отказа проводить переговоры с американским представителем Джоном Слайделлом. Президент записал текст выступления перед членами кабинета в своем дневнике:

 

 

Я заявил, что… до сего момента, насколько нам известно, никаких открытых агрессивных акций со стороны мексиканской армии не было, но нависла опасность того, что такие действия будут иметь место. Я сказал, что, с моей точки зрения, у нас есть вполне достаточная причина для объявления войны, что для меня было бы невозможным и далее… хранить молчание… а также заметил, что страна по этому поводу испытывает возбуждение и нетерпение…

 

 

США не испытывали «возбуждения и нетерпения». Эти чувства обуревали президента. Когда прибыли донесения с известиями от генерала Тейлора о людских потерях в ходе нападения мексиканцев, Дж. Полк собрал членов кабинета, чтобы сообщить им новости, и они пришли к единогласному мнению, что президент должен просить Конгресс объявить войну. Послание Полка Конгрессу было гневным:

 

 

Чаша терпения переполнилась еще до недавних сообщений из пограничного района Дель-Норте [Рио-Гранде]. Но теперь, после неоднократных угроз, Мексика пересекла границы Соединенных Штатов, вторглась на нашу территорию и пролила американскую кровь на американской земле…

Поскольку, несмотря на все наши усилия избежать войны, она разразилась из-за действий самой Мексики, мы, исходя из всех соображений долга и патриотизма, обязаны защищать свою честь, права и интересы нашей страны.

 

 

Президент говорил о переброске войск США в район Рио-Гранде как о необходимой оборонительной мере. В своей работе «Война мистера Полка» Дж. Шрёдер пишет:

 

 

«На деле истине соответствовало обратное утверждение: президент Полк спровоцировал войну, отправив американских солдат на спорную территорию, которую исторически контролировали и на которой проживали мексиканцы».

 

 

Конгресс поспешил одобрить объявление войны. Комментарий Дж. Шрёдера таков:

 

 

«Дисциплинированное большинство демократов в палате представителей отреагировало на воинственные рекомендации Полка от 11 мая весьма проворно и с покорной эффективностью».

 

 

Кипы официальных документов, сопровождавших речь об объявлении войны, которые должны были служить подтверждением заявления президента, немедленно прятались палатой под сукно. Прения по законопроекту о предоставлении волонтеров и средств для ведения войны были ограничены двумя часами, и большая часть этого времени ушла на чтение избранных отрывков из припрятанных документов, так что на обсуждение вопросов едва ли осталось полчаса.

Хотя партия вигов и была против войны с Мексикой, она не возражала против территориальной экспансии. Вигам хотелось заполучить Калифорнию, но они предпочитали сделать это мирно. Как пишет Дж. Шрёдер, «их экспансионизм был коммерчески ориентированным, предусматривавшим получение земель на Тихоокеанском побережье без того, чтобы прибегать к войне». Они не настолько упорно выступали против военной акции, чтобы останавливать ее, отказав в предоставлении людей и в выделении денег. Виги не хотели рисковать и получать в свой адрес обвинения в том, что они подвергают опасности американских солдат, лишая их средств, необходимых для ведения боевых действий. В результате партия присоединились к демократам, в подавляющем большинстве проголосовав за военную резолюцию (174 голоса против 14). Оппозиция представляла собой небольшую группу решительно настроенных вигов — противников рабства, которых один конгрессмен от Массачусетса, голосовавший «за», назвал «кучкой радикалов».

В сенате прения ограничились одним днем, и, по словам историка Ф. Мерка, «повторилась тактика стадного чувства». Резолюция о вступлении в войну была принята (40 голосов против 2). Виги и здесь присоединились к демократам. По мнению Дж. Шрёдера, в течение всей войны

 

 

«политически чувствительное меньшинство вигов годилось лишь на то, чтобы изматывать администрацию потоком словоблудия, одновременно голосуя за все ассигнования, которые требовались для военных кампаний».

 

 

Издававшаяся в Вашингтоне вигская газета «Нэшнл интеллидженсер» заняла именно такую позицию. Будучи в то время конгрессменом от Массачусетса, Дж. К. Адамс первоначально голосовал вместе с «14 упрямцами», однако позднее отдал свой голос за военные ассигнования.

Когда началась война, житель Иллинойса Авраам Линкольн еще не заседал в Конгрессе, но после своего избрания в 1846 г. он однажды имел возможность голосовать и выступить по поводу войны. Его «резолюции о пяди земли» получили известность — Линкольн бросил вызов Дж. Полку, предложив указать, на какой именно пяди «американской земли» пролилась кровь граждан США. Однако конгрессмен не попытался покончить с войной, остановив финансирование и снабжение. Выступая 27 июля 1848 г. в палате представителей с речью в поддержку кандидата на пост президента генерала Тейлора, А. Линкольн заявил:

 

 

Но, поскольку генерал Тейлор известен главным образом как герой войны с Мексикой и поскольку вы, демократы, утверждаете, что мы, виги, всегда выступаем против войны, вы считаете, что с нашей стороны крайне нелепо и неловко его поддерживать. Заявление, что мы всегда выступали против войны, можно считать правдивым или ложным в зависимости от того, как истолковывать понятие «выступать против войны». Если его истолковывать в том смысле, что «в войне не было необходимости и ее незаконно начал президент», то да, виги всегда в целом выступали против этого… Марш армии в сердце мирных мексиканских поселений, запугивание тамошних жителей, которые бежали, бросив урожай и имущество, подвергшиеся уничтожению, — возможно, вы это считаете вполне любезной, миролюбивой и приятной акцией, но мы воспринимаем это иначе… Однако если война уже началась и стала общим делом для всей страны, то жертвование на ее ведение вместе с вами наших денег и крови является поддержкой боевых действий, и в таком случае будет неправдой сказать, что мы [виги] всегда выступаем против войны. За некоторыми конкретными исключениями, наши голоса регулярно присоединялись к вашим, для того чтобы обеспечить [армию] всем необходимым.

 

 

Горстка противников рабства проголосовала в Конгрессе против любых мер военного характера, рассматривая мексиканскую кампанию как средство расширения рабовладельческой территории Юга. Один из них, конгрессмен от штата Огайо Джошуа Гиддингс, страстный оратор и человек физически очень крепкий, назвал эту кампанию «агрессивной, нечестивой и несправедливой войной».  Он объяснил, почему голосует против поставок вооружений и отправки людей:

 

 

«Ни сейчас, ни позднее я не хочу принимать участия в убийстве мексиканцев на их собственной земле. Пусть вина в этих преступлениях лежит на других — я к ним примыкать не стану…»

 

 

При этом Гилдингс сослался на английских вигов, которые во время Американской революции объявили в парламенте в 1776 г., что будут голосовать против военных поставок, направлявшихся на подавление сопротивления американцев.

После принятия Конгрессом решений в мае 1846 г. в Нью-Йорке, Балтиморе, Филадельфии и во многих других местах прошли массовые митинги и демонстрации в поддержку войны. Тысячи людей записывались добровольцами в армию. Поэт Уолт Уитмен в те первые военные дни писал в бруклинской газете «Игл»:

 

 

«Да, Мексику стоит как следует выпороть!. Будем нести наше оружие с духом, который покажет всему миру, что, хотя мы и не стремимся к ссоре, Америка знает, как крушить врагов и как расширяться!»

 

 

Вся эта агрессивность основывалась на идее о распространении Соединенными Штатами благ свободы и демократии на возможно большее количество людей. Это переплеталось с идеями расового превосходства, стремлением овладеть прекрасными землями Новой Мексики[82] и Калифорнии, а также с соображениями о развитии торговли в бассейне Тихого океана.

Что касается Калифорнии, то газета «Иллинойс стейт реджистер» задавалась вопросом:

 

 

«Должен ли сей прекрасный сад покоиться в своем диком и бесполезном изобилии?., мириады предприимчивых американцев готовы броситься к его богатым и зовущим прериям; в его долинах может быть услышан рокот англо-американской промышленности; на его равнинах и морских берегах могут вырасти города, а ресурсы и благосостояние нации могут увеличиться в степени, не поддающейся подсчету». «Америкэн ревью» писала, что мексиканцы уступают «более совершенному населению, незаметно просачивающемуся на ее [Мексики] территории, изменяющему ее традиции, образ жизни, торговлю, уничтожающему ее слабеющую кровь».

 

 

К 1847 г. в нью-йоркской газете «Гералд» появились такие слова:

 

 

«Универсальная нация янки может за несколько лет возродить и освободить народ Мексики, и мы верим в то, что частью нашего предназначения на Земле является вовлечение этой прекрасной страны в цивилизацию».

 

 

В нью-йоркской газете «Джорнэл оф коммерс» было опубликовано письмо, упоминавшее в этой связи самого Бога:

 

 

«Похоже, в дело вмешался Верховный правитель Вселенной, направляя энергию человека на благо всего человечества. Его вмешательство… как мне кажется, отождествляется с успехом нашего оружия… Искупление всех грехов, которыми полон род человеческий, семью миллионами душ есть цель очевидная… цель явная».

 

 

Сенатор Х. В. Джонсон заявил:

 

 

Я считаю, что мы бы предали свою благородную миссию, если бы отвергли молчаливое согласие с высокими целями мудрого Провидения. В войне есть свое зло. Во все времена она являлась рассадницей массовой смерти и ужасающего разорения: но как бы война ни была для нас непостижима, она также создана Мудрейшим Распорядителем событий как инструмент достижения великих целей возвышения и счастья человечества… Именно в этом контексте я соглашаюсь с доктриной «предопределения судьбы».

 

 

В издании «Конгрэшнл глоб»[83] от 11 февраля 1847 г. сообщалось:

 

 

Мистер Джайлс, представитель Мэриленда заявил: «Я считаю само собой разумеющимся, что мы должны увеличить территорию, прежде чем закрыть двери храма Януса… Мы должны пройти маршем от океана к океану… Мы должны пройти маршем от Техаса к Тихому океану, и остановит нас лишь его ревущая волна… В этом — предначертание белой расы, предначертание англосаксонской расы…

 

 

С другой стороны, Американское антирабовладельческое общество заявляло, что война «была развязана с единственной отвратительной и ужасной целью расширения и увековечения американского рабства на обширной территории Мексики». Двадцатисемилетний бостонский поэт-аболиционист Джеймс Расселл Лоуэлл начал публиковать сатирические стихи в бостонской газете «Курьер» (позднее они вошли в сборник «Бумаги Биглоу»). В них фермер из Новой Англии Хосеа Биглоу на своем диалекте говорит о войне:

 

Коль война, считай — убивство,

Вот што я считаю.

Не хочу я говорить размазанно.

Все и так в Писании сказано…

Они там рассуждают о Свободе,

Аж делаясь пунцовыми в лице.

На самом деле это всё — кладбище Свобод, рожденьем данных нашим.

Они же просто хочут Калифорню,

Штоб новым рабским штатом стать просторным,

Отдав ее на растерзание грехам.

 

Едва начались военные действия, когда летом 1846 г. Генри Дэвид Торо, писатель, живший в городе Конкорде (Массачусетс), отказался платить установленный штатом подушный избирательный налог в знак протеста против войны с Мексикой. Торо посадили в тюрьму, где он провел всего одну ночь. Друзья писателя без его согласия выплатили налог, и Торо выпустили. Два года спустя он выступил с лекцией под названием «Сопротивление гражданскому правительству», которая позднее была напечатана как эссе «Гражданское неповиновение»:

 

 

Не так желательно воспитывать уважение к закону, как желательно воспитывать уважение к праву… Закон никогда ни на йоту не делал людей более справедливыми. Посредством уважения к закону даже благодушные люди ежедневно становятся носителями несправедливости. Обычным и естественным результатом чрезмерного уважения к закону является то, что вы можете наблюдать, как строй солдат… браво марширует по горам и по долам, идя воевать против своей воли, вопреки здравому смыслу и совести, что делает этот марш в гору непростым занятием, вызывая у участников учащенное сердцебиение.

 

 

Его друг и коллега по перу Р. У. Эмерсон был согласен с Торо, но считал протест бесполезным. Когда Эмерсон посетил Торо в тюрьме и спросил его: «Что ты делаешь здесь?», то ответом последнего, по свидетельству очевидца, было: «А что ты делаешь там?».

Большая часть религиозных конфессий или откровенно поддерживала войну, или робко молчала. В целом никто, кроме конгрегационалистов, квакеров и унитариев, не выступил открыто с антивоенных позиций. Однако баптистский священник, президент Университета Брауна преподобный Фрэнсис Уэйленд, произнес три проповеди в университетской часовне, заявив, что справедливыми являются только оборонительные войны, а в случае несправедливой войны на личности лежит моральная обязанность сопротивляться таковой и не давать властям деньги на ее ведение.

Бостонский священник унитарной церкви преподобный Теодор Паркер сочетал красноречивую критику войны с презрением к мексиканцам, которых называл

 

 

«жалким народом — жалким по происхождению, истории, характеру»;

 

 

со временем они обязаны уйти с дороги, как это сделали индейцы. Да, говорил он, Соединенные Штаты должны расширяться, но не военными средствами, а силой своих идей, преимуществами со стороны своей торговли,

 

 

«постоянным прогрессом высшей расы, обладающей лучшими идеями и лучшей цивилизацией… тем, что они [США] лучше Мексики, мудрее, гуманнее, свободнее и мужественнее ее».

 

 

В 1847 г. Паркер призвал к активному антивоенному сопротивлению:

 

 

«Пусть будет позором для жителя Новой Англии записаться в армию, для купца из Новой Англии ссудить свои доллары или предоставить свои корабли для поддержки этой порочной войны; пусть будет позором для промышленника произвести пушку, шпагу или ядро для убийства наших братьев…»

 

 

Расизм, проявленный этим священником, был широко распространенным явлением. Конгрессмен от штата Огайо, виг и аболиционист Коламбус Делано выступал против войны, потому что боялся смешения американцев с людьми низшего сорта, которые

 

 

«представляют собой все оттенки цветов кожи… плачевную смесь испанской, английской, индейской и негритянской кровей… результатом которой является, как говорят, воспроизводство ленивой и невежественной расы».

 

 

По мере продолжения военных действий оппозиционные настроения росли. Американское миротворческое общество[84] издавало газету «Адвокейт оф пис», в которой публиковались антивоенные стихи; тексты выступлений, петиций, проповедей; свидетельства очевидцев о деградации жизни в армии и об ужасах войны. Аболиционисты, выступавшие в газете «Либерейтор» У. Л. Гаррисона, осуждали войну, говоря о ее

 

 

«агрессивном, завоевательном и грабительском характере» и о том, что она отмечена «хулиганством, вероломством и всеми остальными чертами национальной порочности…».

 

 

С учетом того, какие энергичные усилия предпринимали лидеры страны, чтобы добиться поддержки патриотов, примечателен масштаб открытого недовольства и критики. Антивоенные митинги проходили, несмотря на атаки патриотически настроенных толп.

Пока армия приближалась к Мехико, «Либерейтор» дерзко продекларировал пожелания американским войскам потерпеть поражение:

 

 

«Каждый человек в любой стране, кому дороги свобода и гуманность, должен пожелать им [мексиканцам] самого триумфального успеха… Мы только надеемся на то, что, если крови и довелось быть пролитой, это была кровь американцев, и на то, что следующие новости, которые мы узнаем, будут новостями о том, что генерал Скотт и его армия попали в плен к мексиканцам… Мы не желаем ему и его солдатам физических страданий, но желаем им полного поражения и позора».

 

 

Выдающийся оратор и писатель, бывший раб Фредерик Дуглас писал 21 января 1848 г. в своей рочестерской газете «Норт стар» об

 

 

«имеющей место позорной, жестокой и несправедливой войне с братской республикой. Мексика представляется обреченной жертвой англосаксонской алчности и жажды власти».

 

 

Ф. Дуглас с презрением отмечал нежелание противников войны предпринимать действенные меры (даже аболиционисты продолжали платить налоги):

 

 

Решимость нашего президента-рабовладельца вести войну и вероятность его успеха в деле выжимания из народа людских ресурсов и средств на ее продолжение становятся все очевиднее, отнюдь не будучи поставлены под сомнение хилой оппозицией. Ни один более или менее значительный или высокопоставленный политик не рискует поставить под угрозу собственный авторитет внутри своей партии… открыто и безусловно осудив войну. Никто не готов к тому, чтобы, несмотря на все риски, занять твердую позицию отстаивания мира.

Все, похоже, хотят, чтобы война в той или иной форме продолжалась.

 

 

А с кем же было общественное мнение? Трудно сказать. После первого прилива запись в армию начала сокращаться. Результаты выборов 1846 г. показали значительный рост оппозиции Полку, но кто мог предположить, в какой степени это было связано с войной? В Массачусетсе конгрессмен Роберт Уинтроп, голосовавший за войну, одержал на выборах триумфальную победу над антивоенно настроенным вигом. Дж. Шрёдер делает в своей работе вывод о том, что, хотя популярность Полка и упала,

 

 

«общий энтузиазм по поводу войны с Мексикой оставался на высоком уровне».

 

 

Но это лишь предположение. В то время не проводились опросы общественного мнения. Что же до голосования, то большинство граждан вообще не участвовало в выборах, — а что они думали по поводу боевых действий?

Историки войны с Мексикой с легкостью говорили о «народе» и об «общественном мнении». Среди них — Джастин Смит, чья двухтомная работа «Война с Мексикой» долгое время являлась эталоном. Он, в частности пишет:

 

 

«Разумеется, необходимо было… в той или иной степени учитывать все давление со стороны нашего воинственно настроенного народа, ибо такова природа народного правительства».

 

 

Правда, приведенные Дж. Смитом данные получены не от «народа», а из газет, которые объявили себя гласом народа. В августе 1845 г. нью-йоркская «Гералд» утверждала:

 

 

«Массы призывают к войне».

 

 

А нью-йоркская «Джорнэл оф коммерс» полушутя-полусерьезно писала:

 

 

«Отправимся же на войну. Мир утрачивает свежесть и становится пресным, пора захватывать корабли и сносить с лица земли города, поджечь мир, чтобы начать жизнь заново. Вот будет здорово и интересно — будет, о чем поговорить». Нью-йоркская «Морнинг ньюс» сообщала о «молодых и страстных душах, собравшихся в городах… Они жаждут выхода своей неутомимой энергии, и их внимание уже приковано к Мексике».

 

 

Информировали ли газеты о настроениях в обществе или они их создавали? Те, кто писал об этих настроениях, например Дж. Смит, зачастую были убеждены в необходимости войны. Смит, посвятивший свою книгу одному из ультрарадикальных экспансионистов в истории США Генри Кэботу Лоджу, привел длинный список грехов, в которых Мексика провинилась перед Соединенными Штатами, закончив его словами:

 

 

«Таким образом, на нашем правительстве, как на выразителе национального достоинства и представителе национальных интересов, лежала обязанность принять меры».

 

 

А вот как он прокомментировал призыв Дж. Полка к войне:

 

 

«По правде говоря, ни один другой курс не был бы патриотичным или просто разумным».

 

 

Невозможно сказать, насколько широкой была поддержка войны. Но есть свидетельства того, что многие организованные рабочие выступали против нее. Ранее, когда рассматривался вопрос об аннексии Техаса, в Новой Англии рабочие провели митинг протеста. Газета, выходившая в Манчестере (Нью-Гэмпшир), писала:

 

 

Раньше мы молчали по поводу аннексии Техаса, чтобы увидеть, сможет ли наша страна предпринять такую подлую акцию. Мы называем ее подлой, ибо она дала бы тем людям, которые живут за счет крови других людей, благоприятную возможность еще глубже запустить руки в грех рабства… Разве сейчас у нас недостаточно рабов?

 

 

По данным Ф. Фонера, демонстрации рабочих-ирландцев против аннексии Техаса прошли в Нью-Йорке, Бостоне и Лоуэлле. В мае, когда война против Мексики уже началась, нью-йоркские трудящиеся собрались на антивоенный митинг, в котором приняли участие многие рабочие-ирландцы. На нем войну назвали заговором рабовладельцев, и было выдвинуто требование о выводе американских войск со спорной территории. В том же году съезд Ассоциации рабочих Новой Англии осудил войну и объявил, что не

 

 

«поднимет оружия, чтобы сохранить положение южного рабовладельца, грабительски отнимающего у пятой части наших соотечественников результаты их труда».

 

 

В самом начале военных действий некоторые газеты протестовали. Двенадцатого мая 1846 г. Горас Грили писал в нью-йоркской газете «Трибюн»:

 

 

Мы легко можем разгромить мексиканские армии, уничтожить тысячи их [солдат] и гнать вплоть до столицы [Мехико]. Мы можем завоевать и «аннексировать» их территорию, а что потом? Не служит ли нам уроком истории разрушение греко-римских свобод, последовавшее за таким расширением империй силою меча? Кто поверит тому, что масштаб побед над Мексикой и «аннексия» половины ее провинций дадут нам больше Свободы, очистит Мораль, сделает Промышленность более процветающей, чем теперь?. Не является ли Жизнь слишком убогой, а Смерть слишком скорой и без того, чтобы прибегать к отвратительным махинациям Войны?

 

 

А что же думали те, кто воевал, — мексиканские и американские солдаты, которые шли маршем, обливаясь потом, заболевая, погибая?

Мы мало что знаем о настроениях мексиканских солдат. Зато нам известно, что Мексика была страной деспотов, страной индейцев и метисов (помесь индейцев и испанцев), контролируемой креолами — белыми испанского происхождения. Там жили 1 млн креолов, 2 млн метисов и 3 млн индейцев. Было ли естественное нежелание крестьян воевать за страну, принадлежащую землевладельцам, преодолено националистическим духом сопротивления завоевателям?

Гораздо больше нам известно об американской армии — не о призывниках, а о волонтерах, прельщенных деньгами и возможностью продвижения по социальной лестнице благодаря повышению воинского звания. Половина солдат генерала 3. Тейлора были недавними иммигрантами — в основном ирландцами и немцами. При том что в 1830 г. 1 % населения США составляли уроженцы других стран, к началу войны с Мексикой их количество достигло 10 %. Эти люди не обладали слишком развитым чувством патриотизма. Их доверие ко всем аргументам, которые газеты помпезно приводили в пользу экспансии, тоже было, скорее всего, не очень велико. И в самом деле, многие из них, соблазненные деньгами, дезертировали, переходили на сторону Мексики. Некоторые записались в мекси канскую армию и сформировали собственный батальон — Батальон Святого Патрика.

Поначалу в войсках США царил энтузиазм, подогретый деньгами и патриотизмом. Боевой дух был высок в штате Нью-Йорк, где легислатура уполномочила губернатора собрать 50 тыс. волонтеров. Плакаты гласили: «Мексика или Смерть». В Филадельфии прошел массовый митинг, в котором приняли участие 20 тыс. человек. Штат Огайо выставил 3 тыс. добровольцев.

Вскоре этот первоначальный дух иссяк. Вот какую запись оставила в своем дневнике жительница города Гринсборо (Северная Каролина):

 

 

Вторник, 5 января 1847 г… сегодня был всеобщий сбор, выступали с речами мистер Горрелл и мистер Генри. Генерал Логан встретил их на нашей улице и потребовал, чтобы все волонтеры следовали за ним.

Пока он прохаживался взад и вперед, я рассмотрела человек шесть-семь, выглядевших довольно плохо. Впереди шел бедняга Джим Лейн. Сколько таких бедолаг уже положили или еще пожертвуют на алтарь гордыни и амбиций?

 

 

В Массачусетсе плакаты призывали добровольцев:

 

 

«Мужчины старинного Эссекса! Мужчины Ньюберипорта! Сплотитесь вокруг храброго, доблестного и неустрашимого Кашинга[85]! Он приведет вас к победе и к славе!»

 

 

Плакаты обещали заработок от 7 до 10 долл. в месяц и премию федеральных властей — 24 долл. и 160 акров земли. Однако один молодой человек написал анонимное письмо в кембриджскую газету «Кроникл»:

 

 

У меня нет и мысли о том, чтобы к вам «присоединиться» или вообще каким-либо способом содействовать несправедливой войне, которая развязана против Мексики. Нет у меня желания участвовать в «славной» резне женщин и детей, подобной той, что произошла во время захвата Монтерея и в других местах. Нет у меня и какого-либо желания подчиняться диктату какого-нибудь унтера-тирана, каждый каприз которого пришлось бы безоговорочно выполнять. Нет, сээээр!

Пока я способен работать, или просить милостыню, или жить в ночлежке, я не отправлюсь в Мексику и не буду спать там на сырой земле полуголодным, полумертвым, ужаленным москитами и сороконожками, укушенным скорпионами и тарантулами. За 8 долл. в месяц и гнилой рацион я не стану маршировать, проходить строевую подготовку, подвергаться избиениям и служить пушечным мясом. Не стану.

… Мясорубка достигла своего пика… И быстро приближается время, когда профессионального солдата поставят на одну планку с бандитом, бедуином и головорезом.

 

 

Росло количество сообщений о тех, кого заставили стать добровольцем, завербовали насильственно. Некто Джеймс Миллер из Норфолка (Виргиния) возмущался тем, что его убедили «под влиянием необычайного количества горячительных напитков» подписать бумаги о поступлении на военную службу. «На следующее утро меня затащили на корабль, прибывший в Форт Монро, и заперли на 16 дней» в домике для охраны.

Для формирования волонтерских частей в ход шли нелепые обещания и неприкрытая ложь. Автор истории волонтерских частей штата Нью-Йорк писал:

 

 

Если считается жестоким насильно вытаскивать из домов чернокожих, то насколько более жестоко выманивать оттуда фальшивыми соблазнами белых людей, принуждая их бросить жен и детей, оставив без цента в кармане и какой-либо защиты, в самое холодное время года, чтобы отправить на верную смерть в чужом и болезнетворном климате!. Многие записались в армию ради своих семей, поскольку у них не было работы, а им предложили «трехмесячный аванс» и обещали, что часть оплаты они смогут оставлять своим семьям… Я открыто заявляю, что целый полк был собран путем обмана — обмана солдат, города Нью-Йорка и правительства Соединенных Штатов…

 

 

К концу 1846 г. численность рекрутов стала падать, поэтому были снижены требования к их физическому состоянию, а каждый, кто приводил подходящих людей, получал по 2 долл. за человека. Но даже это не срабатывало. В начале 1847 г. Конгресс США разрешил сформировать десять новых полков регулярной армии для службы в течение всей войны, пообещав после увольнения в запас каждому солдату по 100 акров из фонда государственных земель. Но недовольство сохранялось. Волонтеры жаловались на то, что к солдатам регулярной армии относятся иначе. Рекруты были недовольны офицерами, которые обращались с ними как с людьми второго сорта.

Вскоре реалии военной поры затмили славу и обещания. Пятитысячная мексиканская армия под командованием генерала Аристы противостояла трехтысячной армии Тейлора на Рио-Гранде, у города Матаморос, и когда полетели снаряды, артиллерист Сэмюэл Френч увидел первую смерть в бою. Вот как Дж. Уимс описывает это:

 

 

Так случилось, что он [Френч] глядел на находившегося поблизости всадника, когда увидел, как выстрелом оторвало луку седла, пробило тело этого человека, и с другой стороны хлынула багровая кровь. Куски костей или металла вонзились в бедро лошади, разорвали губу и язык, выбили зубы второй лошади и сломали челюсть третьей.

 

 

Лейтенант Грант из 4-го полка

 

 

«видел, как ядро влетело в строй, вырвало из рук одного солдата ружье, другому оторвало голову, а затем рассекло лицо знакомого капитана».

 

 

Когда сражение закончилось, потери мексиканцев убитыми и ранеными составили 500 человек. С американской стороны было около 50 убитых. Вот как Уимс рассказывает о последствиях битвы:

 

 

«Покров ночи скрыл уставших людей, от изнеможения улегшихся спать прямо в растоптанной траве прерии, пока вокруг них другие обессиленные люди из обеих армий кричали и стонали, агонизируя от ран. При мрачном свете факелов "пилу хирурга ожидала долгая ночь"».

 

 

Вдали от поля битвы, в армейских лагерях, романтика вербовочных плакатов быстро забывалась. Еще до начала войны, летом 1845 г., молодой офицер-артиллерист писал о людях, расквартированных в Корпус-Кристи:

 

 

Нашей неприятной задачей… стало ссылаться на болезни, страдания и смерти, являвшиеся следствием преступной халатности. Две трети палаток, которые получила армия для полевых условий, были потрепанными и прогнившими… и это при том, что они предназначены для использования в стране, которая фактически затоплена три месяца в году… В течение всего ноября и декабря либо как из ведра лили дожди, либо неистовые северные ветры набрасывались на хрупкие шесты палаток и раздирали прогнившие холсты. В течение дней и целых недель каждый предмет в сотнях палаток оставался вымокшим насквозь. На протяжении этих жутких месяцев страдания больных, скопившихся в госпитальных палатках, были столь ужасны, что это трудно себе представить….

 

 

Войдя в Новый Орлеан, 2-й стрелковый полк штата Миссисипи подвергся испытанию холодом и болезнями. Полковой врач рапортовал:

 

 

«Спустя полгода после того, как наш полк был сформирован, мы потеряли 167 человек, которые скончались, а 134 были демобилизованы».

 

 

Остатки полка поместили в транспорты — 800 человек на три корабля. Доктор продолжал свой рассказ:

 

 

Над нами все еще висело мрачное облако болезни. Трюмы судов… вскоре оказались переполнены больными. Испарения были невыносимы… На море началась непогода… Долгими ночами больного бросало из стороны в сторону на раскачивающемся корабле, а его тело ударялось об острые углы койки. Дикие крики бредящих, стенания больных и унылые стоны умирающих составляли постоянное смешение звуков… Четыре недели мы находились в заключении на этих тошнотворных судах, и перед тем, как мы прибыли к реке Бразос, мы предали темным волнам тела 28 наших людей.

 

 

В это время сухопутными маршрутами и морем американские силы передислоцировались в Калифорнию. После продолжительного морского путешествия вокруг южной оконечности Южной Америки на север, к калифорнийскому побережью в районе Монтерея, молодой морской офицер записал в своем дневнике:

 

 

Азия… будет у самых наших ворот. Население бросится в плодородные районы Калифорнии. Получат развитие… ресурсы всей страны… Государственные земли, лежащие на маршрутах [железных дорог], превратятся из пустынь в сады, где поселится много людей…

 

 

В Калифорнии шла другая война: американцы нападали на испанские поселения, воровали лошадей и провозгласили отделение Калифорнии от Мексики путем создания «Республики Медвежьего флага»[86]. Там жили и индейцы; морской офицер Ривир собрал туземных вождей и обратился к ним. По его собственным воспоминаниям, вот что он сказал:

 

 

Я созвал вас, чтобы побеседовать. Край, который вы населяете, более не принадлежит Мексике. Им завладело могущественное государство, территория которого простирается от берегов великого океана, который все вы видели или о котором слышали, до берегов другого великого океана, находящегося в тысячах миль отсюда, у восходящего солнца.

… Я офицер этой великой страны. Чтобы добраться сюда, я пересек оба этих великих океана на военном корабле, который с ужасным грохотом выстреливает пламенем и изрыгает разрушительные снаряды, неся смерть всем нашим врагам. Наши армии находятся теперь в Мексике и вскоре завоюют всю страну. Но вам нечего бояться, если вы будете делать то, что нужно… если вы будете верны своим новым правителям… Мы пришли, чтобы подготовить этот великолепный край для использования другими людьми, ибо мировому населению требуется больше пространства, а здесь есть место для многих миллионов, которые в будущем поселятся на земле и будут ее возделывать. Но, приняв других, мы не будем изгонять вас, если вы поведете себя правильно… Вы легко обучаетесь, но праздны. Я надеюсь, что вы измените свои привычки, станете предприимчивыми и бережливыми, откажетесь от низких пороков, которые у вас есть сейчас. Но если вы будете ленивы и распутны, то вскоре исчезнете с лица земли. Мы будем охранять ваш покой и дадим истинную свободу, однако остерегайтесь бунта, беззакония и всяких прочих преступлений, ибо армия, которая защищает, сможет столь же уверенно наказывать и найдет вас в самых потаенных убежищах.

 

 

Генерал С. Кирни без труда вошел в Новую Мексику, ее столица Санта-Фе была взята без боя. Вот как американский штабной офицер описывал реакцию мексиканского населения на вступление армии США в Санта-Фе:

 

 

Наш марш в город… был крайне воинственным, с саблями наголо и разгневанными взглядами. Из-за углов нас разглядывали мужчины с угрюмыми и потупленными взорами, которые смотрели на нас с осторожностью, если не сказать с ужасом. Через зарешеченные окна на нашу колонну всадников взирали черные глаза — некоторые светились от радости, другие были полны слез… Когда подняли американский флаг, а пушка отозвалась с холма торжественным салютом, многие женщины не смогли более сдерживать волнение… и скорбный плач из глубины мрачных строений со всех сторон стал слышен лучше шума копыт наших коней и достиг наших ушей.

 

 

Это происходило в августе. В декабре жители города Таоса (Новая Мексика) восстали против американских властей. Как говорилось в отчете, отправленном в Вашингтон,

 

 

«в бунте участвовали многие наиболее влиятельные лица северной части этой территории».

 

 

Выступление было подавлено, аресты произведены. Но многим восставшим удалось бежать, они стали периодически нападать, убивая американцев, а затем скрывались в горах. Армия США преследовала бунтовщиков, и в конце концов в ходе отчаянного сражения, в котором участвовали 600–700 восставших, 150 человек было убито, а восстание окончательно подавлено.

В Лос-Анджелесе тоже произошел мятеж. В сентябре 1846 г. мексиканцы вынудили американский гарнизон города капитулировать. Соединенным Штатам не удавалось восстановить контроль над Лос-Анджелесом вплоть до января, когда для этого потребовался кровопролитный бой.

Генерал Тейлор форсировал Рио-Гранде, занял Матаморос и начал двигаться по Мексике в южном направлении. Однако на мексиканской территории его волонтеры стали еще более неуправляемыми. Деревни подвергались разграблению мародерами. Летом 1846 г. один из офицеров писал в своем дневнике:

 

 

«Мы достигли Бурриты около 5 часов вечера, когда многие из луизианских волонтеров были уже там, представляя собой разнузданный пьяный сброд. Они изгнали местных жителей, захватили их дома и соревновались между собой в зверствах». Множились случаи изнасилований.

 

 

Пока солдаты шли вверх по Рио-Гранде на Камарго, жара становилась невыносимой, вода — грязной; на армию обрушились болезни — диарея, дизентерия и другие напасти, что привело к гибели 1 тыс. человек. Поначалу мертвецов хоронили под звуки «Похоронного марша», исполнявшегося военным оркестром. Потом, когда количество умерших стало слишком велико, официальные военные похороны решили не проводить.

Двигаясь на юг, армия достигла Монтеррея[87], — другая битва, в которой люди и кони гибли в агонии, а земля, по словам одного из офицеров, была «скользкой… от пены и крови».

После того как армия Тейлора взяла Монтеррей, генерал докладывал о «некоторых позорных зверствах» со стороны техасских рейнджеров[88], и ему пришлось отправить их по домам по истечении срока службы. Но остальные продолжали грабить и убивать мексиканцев. Группа военных из кентуккийского полка ворвалась в дом, хозяином которого был местный житель, и, выбросив на улицу мужа, совершила насилие над женой. Мексиканские партизаны ответили жестокой местью.

По мере продвижения армий Соединенных Штатов участились сражения, возрастали людские потери с обеих сторон, еще больше солдат было ранено, страдало от болезней. В одном бою к северу от Чиуауа, по данным американцев, мексиканцы потеряли 300 человек убитыми и 500 ранеными при минимальных жертвах со стороны войск США:

 

 

«Врачи сейчас заняты оказанием помощи раненым мексиканцам, и стоит увидеть ту груду, которая образовалась из ампутированных ног и рук».

 

 

Капитан-артиллерист Джон Винтон писал своей матери о морском вояже в Веракрус:

 

 

Погода стоит прекрасная, наши войска находятся в добром здравии и приподнятом духе, и все благоприятствует успеху. Я только боюсь, что мексиканцы откажутся встретиться с нами в сражении, — получение всего без боя после столь крупных и дорогостоящих приготовлений… не даст нашим офицерам шансов на подвиги и почести.

 

 

При осаде Веракруса Винтон погиб. Обстрел города американцами превратился в беспорядочное уничтожение гражданского населения. Один из снарядов, выпущенных военными моряками, попал в здание почты, другие взрывались по всему городу. Мексиканский наблюдатель писал:

 

 

От обстрела пострадал хирургический госпиталь, расположенный в монастыре Санто-Доминго, несколько больных погибли от осколков разрывавшихся там снарядов. Во время операции одного из раненых от взрыва погасли огни, и, когда включили запасной свет, пациента нашли разорванным в клочья, а рядом лежало много убитых и раненых.

 

 

За два дня на город упало 1,3 тыс. ядер, после чего гарнизон капитулировал. Репортер новоорлеанской газеты «Делта» сообщал:

 

 

«Мексиканцы по-разному оценивают свои жертвы — от 500 до 1000 убитыми и ранеными, однако все согласны в том, что потери среди солдат относительно малы, тогда как среди женщин и детей они крайне велики».

 

 

Полковник Хичкок, попавший в город, писал:

 

 

«Я никогда не забуду страшного огня наших мортир… их ужасающей точности и смертоносных разрывов, часто посреди частных строений, — это было просто жутко. Я содрогаюсь от мыслей об этом».

 

 

Однако полковник, будучи исполненным сознания долга солдатом, подготовил для генерала Скотта «нечто вроде обращения к мексиканскому народу», которое было в десятках тысяч экземпляров отпечатано на английском и испанском языках. В нем говорилось:

 

 

«… у нас нет и тени враждебности по отношению к вам — мы относимся к вам со всей корректностью и на самом деле не являемся вашими врагами; мы не грабим вас, не оскорбляем ваших женщин и вашу религию… мы здесь с единственной прозаической целью — в надежде обрести мир».

 

 

Так считал солдат Хичкок. А вот что думает историк Дж. Уимс:

 

 

Если Хичкок, давно известный как антивоенно настроенный философ, хотел таким образом подпасть под определение, данное Генри Дэвидом Торо («небольшие разборные форты и склады на службе беспринципного властителя»), то стоит помнить, что прежде всего Хичкок был солдатом, и притом хорошим солдатом, что признавали даже его начальники, с которыми он боролся.

 

 

Это была война элит США и Мексики, где каждая из сторон шантажировала, использовала, уничтожала население как своей собственной страны, так и граждан другого государства. Мексиканский командующий Санта-Анна подавлял мятеж за мятежом; его войска, одержав очередную победу, так же насиловали и мародерствовали. Когда полковник Хичкок и генерал У. Скотт вошли на территорию имения Санта-Анны, они обнаружили на стенах в доме множество великолепных картин. При этом половина солдат его армии была убита или ранена.

Генерал Уинфилд Скотт с 10 тыс. солдат приближался к последней битве — сражению за Мехико. Они не рвались в бой. В трех днях пути от Мехико, у Халапы, семь из его десяти полков разбежались, так как истек срок службы. Дж. Смит пишет:

 

 

Задержаться в Халапе было вполне приемлемым решением… но солдаты уже получили представление о том, что на самом деле означает военная кампания. Им не платили жалованье и не организовали снабжение. Они столкнулись с тягостями и лишениями, которых не могли учесть, записываясь на службу. Болезни, битвы, смерти, изнурительный труд и вызывавшие ужас марши стали реальностью… Несмотря на сильное желание увидеть Залы Монтесумы, из примерно 3,7 тыс. человек осталось лишь столько солдат, чтобы собрать из них одну роту, и даже особые посулы генерала с целью сохранить численный состав оказались совершенно бесполезными.

 

 

В предместье Мехико Чурубуско мексиканская и американская армии вступили в бой, продолжавшийся три часа. Вот как описывает его Уимс:

 

 

Теперь эти поля в окрестностях Чурубуско были покрыты тысячами трупов, а также искромсанными тушами лошадей и мулов, перегораживавшими дороги и заполнявшими обочины. Там лежали 4 тыс. мертвых или раненых мексиканцев; еще 3 тыс. были захвачены в плен (в том числе 69 дезертиров из армии США, которых пришлось защищать от самосуда их бывших товарищей силами офицеров Скотта)… Потери американцев составили почти 1 тыс. человек убитыми, ранеными или пропавшими без вести.

 

 

Как часто бывает во время войны, многие сражения оказались бессмысленными. После одного из таких столкновений у Мехико, результатом которого стали многочисленные жертвы, лейтенант морской пехоты выдвинул против генерала Скотта обвинение:

 

 

«Он по ошибке начал бой, вел его с неравными силами и по несуществующему поводу».

 

 

Во время последней битвы за Мехико американские войска взяли высоту Чапультепек и вошли в город с населением 200 тыс. человек, вынудив генерала Санта-Анну отступить на север. Стоял сентябрь 1847 г. Мексиканский торговец так сообщал своему другу о бомбардировке города:

 

 

«В некоторых случаях были разрушены целые кварталы, огромное количество мужчин, женщин и детей погибло или получило ранения».

 

 

Санта-Анна ретировался в Уамантлу, где произошло еще одно сражение, и ему вновь пришлось бежать. Лейтенант-пехотинец писал своим родителям о том, что случилось после того, как в бою погиб офицер Уокер:

 

 

Генерал Лейн… приказал нам «отомстить за смерть доблестного Уокера… забрать все, что удастся унести». Этот приказ был исполнен хорошо и с должным рвением. Сначала взломали винные погреба, а затем, ошалев от спиртного, совершили все возможные преступления. Со старух и девушек срывали одежду, многие из них пострадали и более серьезно. Десятки мужчин были убиты… их имущество, церкви, лавки и жилища подверглись разграблению… Кругом лежало много мертвых коней и людей, а в это время пьяные солдаты с криками и визгом врывались в жилища или гонялись за несчастными мексиканцами, бросившими свои дома и пытавшимися спастись бегством. Я надеюсь, что мне более не суждено видеть такое. Эти события дают почву для прискорбных мыслей о человеческой природе… и мне впервые было стыдно за свою страну.

 

 

Вот какой вывод редакторы книги «Хроники гринго»[89] делают об отношении американских солдат к войне:

 

 

Хотя они пошли воевать добровольцами и, безусловно, огромное большинство их выполнило свои обязательства, с честью выдержав трудности и сражения, и вело себя настолько хорошо, насколько это могут делать находящиеся на вражеской территории солдаты, однако им не нравились армия и война, и, вообще-то говоря, не нравились Мексика и мексиканцы. Речь идет о большинстве, которому претила эта работа, которое возмущалось дисциплиной и кастовой системой армии и желало поскорее выбраться и вернуться домой.

 

 

Пенсильванский волонтер из числа расквартированных в Матаморосе в конце войны отмечал:

 

 

У нас здесь очень жесткая дисциплина. Некоторые из наших офицеров весьма хорошие люди, но большинство очень властны и слишком жестоко относятся к солдатам… Сегодня вечером во время строевой подготовки один офицер саблей раскроил череп рядовому… Но скоро ведь может настать время, когда офицеры и рядовые будут на равных… Жизнь солдата крайне отвратительна.

 

 

В ночь на 15 августа 1847 г. находившиеся в северной части Мексики волонтерские полки из Виргинии, Миссисипи и Северной Каролины взбунтовались против полковника Роберта Трита Пейна. Этот командир убил одного из бунтовщиков, но двое лейтенантов отказались помочь в подавлении мятежа. В конце концов бунтовщиков пришлось освободить от ответственности, чтобы сохранить спокойствие.

Число дезертиров росло. В марте 1847 г., военные докладывали, что бежало свыше 1 тыс. человек. Общее количество беглецов за время войны составило 9207 человек: из них 5331 — солдаты регулярной армии и 3876 — волонтеры. Теми, кто оставался в войсках, управлять становилось все труднее и труднее. Генерал Кашинг назвал 65 таких солдат 1-го Массачусетского пехотного полка

 

 

«закоренелыми мятежниками, не способными подчиняться дисциплине».

 

 

Слава победы досталась президенту и генералам, а не дезертирам, не тем, что погиб или был ранен. Во 2-м стрелковом полку штата Миссисипи 167 человек умерли от болезней. Два пенсильванских полка начали войну с численностью 1,8 тыс. человек, из которых лишь 600 вернулись домой. Джон Кэлхун из Южной Каролины, выступая в Конгрессе США, сказал, что армия потеряла убитыми и погибшими от болезней пятую часть личного состава. Массачусетский волонтерский полк отправился воевать, имея в своих рядах 630 человек. По возвращении домой не досчитались 300 добровольцев, погибших большей частью от болезней, а их командир генерал Кашинг, выступавший на торжественном ужине по случаю возвращения, был освистан своими подчиненными. Кембриджская газета «Кроникл» писала:

 

 

«Каждый день с уст добровольцев слетают самые серьезные обвинения в адрес всех и каждого из этих военных чиновников».

 

 

Как только ветераны возвращались с фронта, их быстро находили спекулянты, желавшие купить земельные ордера, которые раздавало правительство. Многие отчаянно нуждавшиеся в деньгах солдаты продали свои 160 акров менее чем за 50 долл. В июне 1847 г. нью-йоркская газета «Коммершл адвертайзер» отмечала:

 

 

«Общеизвестен тот факт, что на неимущих солдатах, проливавших свою кровь во время [Американской] революции, сколотили огромные состояния земельные спекулянты, как стервятники, воспользовавшиеся их бедственным положением. Похожая система ограбления применена и к солдатам минувшей войны».

 

 

Мексика капитулировала. Среди американцев раздавались призывы захватить всю страну, ведь по договору Гуадалупе-Идальго, подписанному в феврале 1848 г., США полагалась лишь половина ее территории, Граница Техаса была установлена по Рио-Гранде, к Соединенным Штатам отошли Новая Мексика и Калифорния. США выплатили Мексике 15 млн долл., что привело газету «Виг интеллидженсер» к выводу о том, что

 

 

«слава Богу, мы не захватчики!».