От авторов

Предлагаемый читателю раздел учебника посвящен философским про­блемам социально-гуманитарных наук. Он ориентирован на обозначе­ние коренных проблем наук об обществе, нахождение их предельных ос­нований в философии. Здесь уделено внимание раду новых, мало представленных в учебной литературе проблем, таких, как «Жизнь как категория наук об обществе и культуре», «Время, пространство, хроно­топ в социально-гуманитарном познании», «Основные исследователь­ские программы макроуровня», «Обществознание. Дисциплинарная структура и роль социально-гуманитарных наук».

Первые тринадцать глав — общая часть — посвящены анализу этих оснований, в них рассматриваются методологические проблемы соци­ально-гуманитарных наук. В главе «Философские проблемы специаль­ных наук» раскрываются философско-методологические проблемы фи­лологии, психологии, педагогики, лингвистики, истории, социологии, наук о государстве и праве, политических наук, экономики. Прослежи­вается то, как теоретические положения, представленные в общей части раздела преломляются в специальных научных дисциплинах. Разумеет­ся, что заданный объем раздела не позволил развернуть более полное из­ложение поставленных проблем. Мы надеемся, что выход из этой ситу­ации состоит в самостоятельной работе с литературой, самопроверкой и написанием рефератов.

Целью раздела является повышение философско-методологической культуры аспирантов и обозначение проблемных точек в дисциплинах их специализации, связанных с философским осмыслением в науке.

478                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

Общетеоретические подходы

Становление науки и социально-гуманитарных наук, в частности, — долгий исторический процесс. Под наукой сегодня понимается тот вид специализированной познавательной деятельности, который в области познания природы сложился в XVII в., а в познании общества и челове­ка—в конце XIX в.

Познание осуществлялось и осуществляется не только в научной форме, но и в формах повседневного, практического, специализирован­ного и философского знания.

Интегральной формой донаучного знания была античная филосо­фия. Философы Античности сформулировали чрезвычайно ценные идеи о природе, обществе, человеке, познании, политике, искусстве. Античные философы открыли атомизм в физическом мире (Левкипп, Демокрит, Эпикур), природу понятия и познания (Платон), политичес­кую сущность человека (Аристотель) и др. Тем не менее эти знания яв­ляются интегрально-философскими и по своей сути донаучными.

Периоду появления классической науки XVII в. предшествовало на­личие рецептурного знания, не имеющего теоретической основы и на­правленного на конкретное решение некоторых практических задач.

В Новое время возникает экспериментальное и теоретическое естест­вознания. Последнее обеспечивает фундаментальное познание приро­ды, ее закономерностей независимо от практических нужд. На его осно­ве строится прикладная наука, применяемая на практике.

В своих философских системах Т. Гоббс, Дж. Локк, И. Кант, Г.В. Ге­гель начали ориентироваться на идеалы научности, примеры которой задавало классическое естествознание. Философия стремилась не толь­ко следовать им, но и представить свои собственные идеалы научности.

Сегодня наука меняет свое отношение к практике. Исчезает традици­онная, идущая от греков, противоположность между эпистемой (произ­водством знания) и доксой (его применением). Многие типы социаль­ного знания могут быть произведены одновременно с решением задачи его применения. Особенно это относится к экспертному знанию, нахо­дящемуся на пересечении, с одной стороны, научного знания и, с дру­гой — разных видов специализированной деятельности и повседневно­го опыта, и никогда не существующему до экспертизы.

Наука не остается неизменным явлением и имеет историческую при­роду, как и все прочие социальные явления.

Наиболее разработанной типологией выступает выделение классиче­ской, неклассической и постнеклассической стадий в развитии науки, задающих соответствующий тип научного знания и понимания истины. Эти понятия давно используются в теории науки. Концептуально они

4.1. Общетеоретические подходы                                               479

были представлены B.C. Степиным применительно к естествознанию. Согласно его концепции, разные типы научности следовали за револю­ционными изменениями в науке. Научная революция XVII в. привела к становлению классического естествознания. Она представляла систему организованных норм и идеалов исследования, в которых были указаны общие установки классической науки и осуществлена их конкретизация с учетом доминанты механики. Как показал Степин, через все классиче­ское естествознание, т.е. с XVII в., проходит мысль о том, что объектив­ность и предметность научного знания достигается путем исключения из описания и объяснения всего, что относится к самому субъекту и спо­собам его познавательной деятельности.

Вторая научная революция произошла в конце XVIII — начале XIX в. Она разрушила универсальность механистической картины мира. Об­щие установки классической науки сохранились, но философские осно­вания науки изменяются. Классическая наука претерпевает эволюцию, но не меняет своих рамок.

Третья научная революция (конец XIX — середина XX в.) сформирова­ла неклассическую науку. Этому способствовали открытия в физике. Не­классическая наука (снова сошлемся на B.C. Степина) характеризуется от­казом от онтологизма и признанием относительной истинности. В отличие от идеала единственно истинной теории, копирующей объекты познания, признается возможность нескольких теоретических описаний одной и той же реальности, содержащих элементы объективно истинного знания. Осо­знается связь между онтологическими постулатами науки и методами полу­чения знания, влияние средств познавательной деятельности¹.

В целом наблюдается переход от классических идеалов научности, ут­верждающих назначение науки как отражения объективного мира в голо­ве субъекта, к неклассическим, учитывающим роль познавательных средств, и к постнеклассическим, в которых принимается во внимание практическая направленность знания. Так, перед Галилеем не стоял вопрос о том, не вносит ли телескоп или он сам изменений в его астрономические наблюдения. Это был классический этап. Перед квантовой механикой, психологией, социологией встал вопрос о роли субъекта познания. Это ха­рактеристика неклассического этапа в развитии науки. Третье изменение связано с тем, что наука включает в свои размышления вопрос о своем применении. Так начинается постнеклассический этап. Социально-гума­нитарные науки вступили в него раньше естествознания. Активная на­правленность марксизма и либерализма на применение науки для измене­ния общества началась давно, но необходимость рефлексии применения

¹ См.: Степин B . C . Научное познание и ценности техногенной цивилизации // Вопро­сы философии. 1989. № 10. С. 2; Он же. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.

480                       4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

научных концепций возникла с особой остротой сегодня, после множест­ва неудачных и неоправданных вмешательств науки в жизнь.

Социальные науки возникли на Западе. Они отвечали уровню запад­ной рациональности и служили целям западной модернизации как в концептуально-мировоззренческом смысле (источники легитимации соци­ального развития), так и в социально-технологическом (обеспечение функционирования социальной системы). Распространение наук и их развитие в других странах стало частью усвоения западного опыта или процесса модернизации в целом.

Традиционным обществам, в отличие от современных { modern ), за­падных, присуще религиозное, не научное обоснование социальных сдвигов, преобладание мировоззренческого знания над научным и над технологиями. Союз западной науки с наукой в России возможен в той мере, в какой страна преуспела в модернизационной стратегии. Опреде­ленные противоречия с западным пониманием науки и ее функций бу­дут проявляться в той мере, в какой задачи модернизации не являются завершенными. Результатом этих противоречий является глубокая ми­ровоззренческая нагруженность социальных наук в России, предпочте­ние знания, имеющего явную мировоззренческую составляющую. Так, из всех вариантов социализма в России выбрали леворадикальный марксистский вариант, своего рода социалистический фундаментализм, а из всех возможностей капиталистического развития — праворадикаль­ный, род западного фундаментализма. Поэтому Россия может быть обо­значена как место, отличающееся предпочтением особого типа социаль­ного знания.

Можно различать формы социальных влияний на развитие науки — прямые, открытые, непосредственные, такие, как социальный заказ, оп­ределенная организация научной деятельности, и скрытые формы влия­ния, называемые некоторыми авторами латентными. Е. Мирская и М. Шульман отмечают, что латентная социальная детерминация — рас­пространенный и всегда действующий фактор развития науки. Преобла­дание латентных форм социального воздействия на науку они объясня­ют двумя причинами: неспособностью общества формулировать проблемы на языке науки и невозможностью решить все стоящие перед обществом в данное время задачи научным путем. Для характеристики связи науки с обществом в этих условиях выделяются три уровня: дис­циплины, латентной социальной детерминации и социально-организа­ционного окружения науки. Дисциплина задает способы деятельности ученых. Социально-организационное окружение науки формирует науку как социальный институт и сферу профессиональной деятельности. Ла­ тентная социальная детерминация состоит в том, что в правилах и стили­стике научной деятельности содержатся такие приемы идеализации, ко­торые могли возникнуть только в определенных социальных условиях, и

4.1. Общетеоретические подходы                                                481

потому правила идеализации можно рассматривать как косвенный ответ на социальный заказ в определенном типе научного исследования. Этот заказ «не ощущается членами научного сообщества как что-то внешнее и чуждое научной деятельности, а напротив — воспринимается как не­что само собой разумеющееся, естественное»¹. Такие базисные идеали­зации классического естествознания, как «механический объект», «ме­ханический процесс», «абсолютный механизм», затем «химизм», «организм», отражали на внутринаучном уровне процесс изменения ма­териального производства — переход от механической стадии к промы­шленной, на которой целостность производства уже не позволяет уни­версально оперировать понятием «механический объект». Понятие о латентной социальной детерминации, введенное в методологию естест­вознания с целью показать непрямой характер воздействия общества на методы науки, имеет в обществознании свои особенности. Прежде все­го оно позволяет избежать крайности вульгарного социологизма.

Типичным примером такого подхода является позиция В.М. Шуля-тикова, который проводил прямую связь между содержанием мышления и производственным процессом. Он считал, например, что раннебуржу-азная и классическая буржуазная философия — прямой слепок с ману­фактурного производства². Здесь сразу видна хотя бы та неувязка, что в эпоху деятельности классиков буржуазной философии осуществлялся переход к машинному производству. Шулятиков утверждал, что «все без остатка философские термины и формулы, с которыми она (филосо­фия. — В.Ф.) оперирует, все эти "понятия", "идеи", "воззрения", "пред­ставления", "чувства", все эти "абсолюты", "вещи в себе", "ноумены", "феномены", "субстанции", "модусы", "атрибуты", "субъекты", "объ­екты", все эти "духи", "материальные элементы", "силы", "энергии" служат ей для обозначения общественных классов, групп, ячеек и их взаимоотношений. Имея дело с философской системой того или иного мыслителя, мы имеем дело с картиной классового строения общества, нарисованной с помощью условных знаков...»³.

Шулятиков дал толчок развитию вульгарной социологизации. Такие исследователи, как В.М. Фриче, Н. Рожков, И. Нусинов, Е. Соловьев-Андреевич, работая в разных областях обществознания (литературоведе­нии, истории, социологии), последовательно проводили в них метод прямого выведения содержания знаний из социальных условий их полу­чения. Так, Соловьев-Андреевич считал возможным при анализе художе-

¹ См.: Мирская Е.З., Шульман М.М. О характере социальной детерминации научного
знания//Социология науки: вопросы теории и практики. М, 1982. С. 3—51.

2 См.: Шулятиков В.М. Оправдание капитализма в западноевропейской философии.
От Декарта до Маха. М., 1908; Он же. Из теории и практики классовой борьбы. М., 1907;
Он же. Избранные литературно-критические статьи. М., 1929.

³ Шулятиков В.М. Оправдание капитализма в западноевропейской философии. С. 9.

482                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

ственных явлений отвлекаться от их эстетической оценки и отождеств­лять литературу с выражением «нравственно-освободительной идеи»¹.

Чтобы уйти от вульгарно-социологических представлений в трактов­ке социальной обусловленности знания, социальные детерминанты сле­ дует искать в объекте и предмете конкретной дисциплины. Кроме того, следует изучать контексты.

Эту мысль можно было бы развивать и дальше, но, за неимением мес­та, обратимся к другому вопросу: оказывает ли Россия влияние на состоя­ние западной социальной науки? Какова роль России как составной час­ти мирового социального контекста в смене социальных теорий?

Данный учебный курс сопровождается постоянным подчеркиванием объективности и саморазвития наук об обществе, а также социальной обусловленности научного познания. В этом разделе мы отвлечемся от его абстрактных характеристик и рассмотрим конкретную обусловлен­ность: покажем Россию как часть социального контекста смены соци­альных теорий второй половины XX в.

Один из известных американских социологов и социальных филосо­фов Дж. Александер выделил четыре этапа в развитии послевоенной со­циальной теории, смену которых он тесно связал с изменением социаль­ного контекста, в котором Россия занимает видное место. Приведем указанную периодизацию, используя аргументы Александера и давая свои комментарии.

1. Господство модернизационных теорий, 1950—1960-е гг. После победы над фашизмом влияние Запада и образа западной цивилизации повсеме­стно возросло, поверженные Германия и Япония встали на рельсы запад­ного пути развития. Начался процесс деколонизации, пафос которого заключался в утверждении способности освобождающихся народов само­стоятельно, в условиях независимости, осуществить модернизацию по за­падному образцу. Исключение составляли страны социалистической сис­темы, но это было то исключение, которое подтверждало правило: никто более большевистских лидеров не утверждал необходимости для России догнать Европу (Л. Троцкий, В. Ленин, И. Сталин), «догнать и перегнать Америку» (Н. Хрущев). Социалистические общества осуществляли мо­дернизации, но особым образом, и Россия не выпадала из социального контекста, породившего модернизационные теории. Коммунизм в Рос­сии был модернизацией, осуществляемой в условиях изоляции и часто насильственным путем. Предполагалось, что есть общий путь для всего человечества, на который не все общества вступают одновременно.

2. Модернизации 1950—1960-х гг. не закончились успехом для стран третьего мира. Их традиционные культуры были разрушены в большей мере, чем приобретены основы современного общества. Бурное развитие

¹ Соловьев Е. (Андреевич). Очерки по истории русской литературы XIX в. СПб., 1903. С. XVI.

4.1. Общетеоретические подходы                                      483

Японии не меняло ее национальной идентичности на западную и пред­ставлялось азиатским чудом (а не следствием успеха модернизационных теорий), которому не суждено повториться. В этот период повсеместно растет убеждение в возможности социалистической альтернативы модер­ низации, в особом пути социалистических стран. Модернизационные тео­рии решительно отбрасываются в пользу социалистических. Знаменатель­ный пример умонастроения тех лет приводит Дж. Александер. В середине 1970-х на заседании Американской социологической ассоциации извест­ный исследователь, сторонник теории модернизации А. Айнкелес докла­дывал о проведенном им совместно с Д. Смитом исследовании по пробле­ме персональной модернизации в шести развивающихся странах. Молодое поколение социологов выразило решительное презрение к их ныне почти классическому труду и поддержало И. Валлерстайна, заявив­шего, что мы живем не в модернизирующемся, а в капиталистическом мире и в переходе мировой системы от капитализма к социализму.

Стремление к социализму было связано с открытием «второго», т.е. не­западного и способного конкурировать с Западом, пути. Этому способство­вали либерализация политического режима СССР в годы застоя, его реаль­ное противостояние Западу в сферах обороны, космоса, ядерной области, фундаментальных наук, притягательность социатистического выбора для стран третьего мира, не преуспевших в капиталистической модернизации после деколонизации, успехи социал-демократов Запада. Идея второго пу­ти и сейчас еще не исчезла, хотя он уже редко связывается с социализмом.

3. Неуспех третьего мира на социалистическом пути, так же как и на пу­ти модернизации, скоро развеивает эти иллюзии. Поскольку социализм есть тоже модернизация — движение к современному обществу, но осуще­ствленное особым образом — в условиях изоляции, часто с применением насилия, — поднимается волна антимодернизационных настроений, ста­вящая под сомнение оба вышеназванных и обозначенных типа социаль­ных теорий. Появляются постмодернизационные социальные теории. Их нельзя путать со всем объемом постмодернизма как философского модно­го течения, включившего в свой состав опыт архитектурной эклектики, плюрализм и равенство всех тенденций, права маргиналов, критику Про­свещения и пр. Теории развития, питаемые этим направлением, более строги. Их можно назвать теориями постмодернизации. Частично они воспроизводят распад просветительской парадигмы, ее ослабление и ко­мическое к ней отношение, присущее постмодернизму в целом.

Базируясь на идеях постмодернизма, многие социальные теоретики показали неединственность западного пути, неединственность социали­стической альтернативы, возможность развития на основе традиции, на­пример, Юго-Восточной Азии, преодоление противоположности между средневековым и локковским человеком, даже возможность не разви­ваться.

484                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

Следствия постмодернизационной перемены в социальной теории яв­ляются амбивалентными: с одной стороны, здесь критикуется право Запа­да диктовать миру свою волю, признается значение локальных культур и цивилизаций, их право на собственную судьбу, отрицается концепт все­мирной истории как истории, идущей в направлении, открытом Западом; с другой стороны, утверждается приемлемость статус-кво, удовлетворен­ность Запада своим положением, его безразличие к судьбе «маргиналов», до которых Западу более нет дела. Здесь отчетливо видно преобладание локального над универсальным, признание множества путей.

4. Привлеченные модной риторикой постмодернизма, а также декла­рируемым социальными теориями постмодернизации правом на собст­венное развитие, элита многих посткоммунистических государств, осо­бенно тех, которым присущ этноцентризм, обратилась к строительству собственных постмодернизационных теорий, например развитию на этнооснове. Другие, оскорбленные местом, занятым ими в глобальном раскладе развитых и отсталых стран, отвергли статус-кво и плюрализм, поставив перед собой задачу неомодернизма — нового витка модерниза­ции. Разочарования в Западе у этих последних не найти. Просвещение критикуется ради фразы без понимания того, что догоняющая модель модернизации — соответствующая этому выбору — является одновре­менно опаздывающей, никак не способной догнать Запад сегодняшнего дня. Такие теории называются неомодернизационными. Путь развития в этой интерпретации снова становился единственным — общечеловечес­ ким. Это был выбор посткоммунистической России.

5. Евразийство. Это теория, которая сегодня больше, чем антимодерни-зационные (славянофильские, почвенные) теории, претендует быть аль­тернативой описанным выше и является чисто российским «продуктом».

Евразийская концепция возникла в послеоктябрьском эмигрантском зарубежье как реакция на появление Советской России. Эта новая реаль­ность, по мнению евразийцев, была продуктом ошибочной ориентации верхнего класса России исключительно на Европу, что вызывало в ответ низовые антимодернистские, антизападные движения. Таким образом, европеизм аристократии отрывал ее от народа, что и явилось, по мнению евразийцев, в конечном счете причиной Октябрьской революции.

Исходя из этого объяснения, евразийцы фактически смирились с по­слереволюционной Россией, с оптимизмом расценивали ее будущие перспективы, ибо путь СССР (с некоторыми оговорками) соответство­вал евразийским взглядам. Все евразийцы полагали, что «месторазви-тие» (особый термин евразийцев) России — Евразия, а не только Евро­па; что этот географический, природный фактор наряду с другим естественным фактором — населением (включая и другие тюркские на­роды России) не позволяет говорить о России как исключительно евро­пейской стране.

4.1. Общетеоретические подходы                                               485

Концепция эта не получила теоретического развития прежде всего по политическим мотивам — из-за яростной критики со стороны русской эмиграции и политического раскола в среде самого евразийства. Тем не менее СССР действительно во многом соответствовал евразийской док­трине географически (Европа и Азия как месторазвитие), этнически (эт­ническим разнообразием, включающим европейские и азиатские наро­ды как своеобразный евразийский суперэтнос), а также наличием идеократического (коммунистического) государства, т.е. государства, держащегося на силе идеи, объединяющей все сферы общества. Не осу­ществился лишь замысел универсальной роли православия, но сущест­вование идеократического государства заместило, по сути, прогнозиру­емую евразийцами синтетическую функцию религии.

Евразийцы пересмотрели воззрения на историческую роль монголь­ского завоевания России и набегов тюркских народов на славянский юг. Азиатские народы, по их мнению, несли с собой жесткие формы государ­ственного устройства и вместе с тем «духовную свободу». В отличие от За­пада как возможного колонизатора восточных земель, азиатские завоева­тели, подчеркивали евразийцы, были безразличны к духовной жизни покоряемых ими народов и не препятствовали этнической самоидентифи­кации. С точки зрения классического евразийства Украину также можно рассматривать как типично евразийскую страну из-за ее соприкосновения с тюркскими народами, преобладанием в ней православного христианства и, конечно же, 300-летнего пребывания в составе Российской империи.

Сегодняшнее обращение к идеям евразийства Н. Савицкого, Н. Тру­бецкого и др. (прямо повторяющее их мировоззренческие и геополити­ческие постулаты либо неявно ориентирующееся на них в попытках соб­ственного объяснения посткоммунистических изменений) не может не опираться на понятия и язык современных социологических теорий. В связи с этим евразийская концепция получает интерпретации, соот­ветствующие различным формам (которые мы описали выше) последо­вательно сменяющихся социальных теорий.

• Модернизационная интерпретация. Евразийскими в этом смысле на­зываются традиционные или недостаточно модернизированные европей­ские страны, страны с европейско-азиатским месторазвитием и незавер­шенной модернизацией (Россия, Турция), а также азиатские государства, вступающие на путь модернизации — «догоняющие» Запад, например Ка­захстан. Модернизационная интерпретация видит только один аспект — то, что эти страны, будучи отстающими, традиционными («азиатскими»), пытаются сменить свою идентичность на западную, европейскую.

• Социалистическая интерпретация, в которой опыт СССР трактует­ся как успешный евразийский опыт, социализм — как евразийский (не­западный) путь. Новейшая геополитическая версия утверждает цивили-зационное значение уже не системы социализма, а СНГ.

486                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

• Постмодернизационная, согласно которой модернизация принимает новые черты в связи с изменением не только стран, осуществляющих процесс социальной трансформации, но и Запада. Постмодернизацион­ная интерпретация видит в евразийстве своеобразную конвергенцию ценностей традиционного («азиатского») и современного (западного) общества. Это идеология умеренного, нерадикального преобразования с использованием собственных основ.

• Неомодернизационная — жестко повторяющая аргументы модерни-зационной теории, однако не считающаяся с ее уроками.

• Антимодернизационная трактовка как откат от модернизации. Евра­зийское месторазвитие рассматривается в этом случае как особенность, препятствующая следованию модернизации и неомодернизму по причи­не утверждения ими абсолютной ценности западной модели развития, принимаемой в качестве универсальной, и пренебрежения локальным, а также противоречащая идеям постмодернизации из-за доминирования локального и маргинального.

Как видим, в картине сменяющихся и взаимодействующих социаль­ных теорий евразийство не является самостоятельной доктриной, а представляет собой некоторый фактор, получающий различные интер­претации. Последние порой теряют твердую почву факта, но свидетель­ствуют в целом о некоторой собирательной характеристике — историче­ской (взаимодействие с монголами и тюрками), географической (для России — нахождение в Европе и Азии), психологической (отличный от западной цивилизации психологический код), политической (не демо­кратии, протодемократии), социальной (общества, не завершившие мо­дернизации). Это своего рода мировоззренческое знание.

Таким образом, на всех приводимых Дж. Александером фазах развития социальной теории России принадлежит не последнее место в социальном контексте и тех социальных сдвигах, которые инициируют смену теорий. На первом этапе Россия могла вспоминать предшествующие этапы мо­дернизации и артикулировать идею «догнать и перегнать Америку». Весь второй этап вырастал из иллюзий российского неограниченного успеха, а также успеха социал-демократий Запада. Третий этап российскими теоре­тиками был воспринят только риторически, тогда как для украинских, на­пример, он был в известной мере предпосылкой националистического выбора. Четвертый этап — это описание российского посткоммунистиче­ского выбора с его идеализацией Запада и придания западным моделям статуса универсальных, с отказом от всякой самоиронии и новой фазой героической борьбы за демократию (как прежде, за социализм).

Роль России в смене социальных теорий отмечается и другими иссле­дователями. Так, известный американский социолог П. Бергер выделяет четыре основных события, сломавших парадигму социологии после Второй мировой войны. Это маргинальные устремления верхнего сред-

4.1. Общетеоретические подходы                                               487

него класса западных стран (феминизм, этноцентризм и пр.); опыт со­здания незападного центра капитализма в Японии и других странах Юго-Восточной Азии; оживление религии; распад СССР и коллапс коммунизма как реальности и как идеи. Бергер считает, что последний случай имеет самое важное значение. Это всемирно-историческое собы­тие произошло недавно, и последствия возникли незамедлительно. Бы­ло бы несправедливым ругать кого-то за отсутствие теории, объясняю­щей этот процесс, поскольку почти никто не предвидел этого (включая дипломированных советологов) и все испытали трудности при попытке описать эти события имеющимися теоретическими средствами, придать им смысл.

В свете сказанного необходим более рефлексивный подход к пробле­мам развития России и других посткоммунистических стран. Ни пост­модернистская, ни неомодернистская теории не объясняют сложностей и особенностей задач, стоящих перед посткоммунистическими страна­ми, не характеризуют перспективу их развития с достаточным учетом их специфики и не позволяют управлять процессами изменений в этих странах.

Уже полуторадесятилетний опыт посткоммунистических преобразова­ний ставит вопрос о том, что следующим этапом или типом теории будет:

7. Теория посткоммунистического развития, которая бы более адек­ватно воспроизводила специфику и возможности развития стран, иду­щих по этому пути, и могла бы участвовать в менеджменте происходя­щих здесь социальных трансформаций. У этой теории (теорий) должно появиться имя. Пока оно не найдено.

Таким образом, при сохранении отношения к Западу как источнику научного знания, месту, где оно зародилось в его нынешней форме, мы видим значение России как страны социального эксперимента в апроба­ции и выдвижении новых социальных теорий и их смене.

В России дисциплинарная структура науки та же, что и на Западе. Разделение на экономику, политическую, юридическую, историческую науки, культурологию возникло на Западе в XIX в. под влиянием либе­ральных идей, отделяющих государство от экономики и общества и раз­деляющих общество на сферы и изучающие их науки. В России, где это разделение не было произведено, сложилась большая стихийная меж-дисциплинарность, которая сегодня принимает вид концептуально обоснованного методологического подхода.

Зародившись на Западе, наука Нового времени получила глобальное распространение и глобальное воздействие, приобрела общечеловечес­кое значение. Национальные специфики научных школ лишь воплоща­ют общую признанность науки и знания.

488                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук