К сожалению, в массе своей мы почти утратили многовековую
практику общения с иконой, да и со всяким иным визуально восприни-
маемым образом, практику, которую наши предки осваивали с самого
раннего возраста. Ведь как только ребенок становился на ножки, доб-
рая мать подводила его к иконам в красном углу, учила общению с об-
разом, коленопреклоненному, сопутствуемому крестным знамением и
молитвой, создающими особый душевный настрой.

Еще несколько лет назад — сейчас положение меняется — де-
сятки людей пробегали мимо икон в залах Третьяковской галереи или
Русского музея, со скукой на лицах слушая гидов, бойко тараторив-
ших на фоне строгих ликов.

Непросвещенному взгляду иконы казались замкнутыми, наивны-
ми и одинаковыми.

Как показывает опыт, восприятие иконы представляет для совре-
менного нецерковного человека особую сложность. Вместе с тем ин-
терес к русской иконе как феномену культуры и произведению искус-
ства в последние годы приобрел особую силу в нашей стране и за ру-
бежом.

У нас это происходит в связи с освобождением от догматов совет-
ской идеологии, реальным возрождением свободы совести, обраще-
нием к традициям одухотворенной русской средневековой культуры в
поисках путей и средств национального духовно-нравственного воз-
рождения. За рубежом русская икона рассматривается как один из
ключей к вратам, за которыми скрыта «таинственная и загадочная
русская душа».

Икона в высшей мере воплощает в себе качества, универсально
определяющие художественный образ во всей его глубине и много-
гранности. Не станем здесь углубляться в ее сакральный смысл: он
невыразим словами, так что истинно верующему человеку наши сове-
ты и рассуждения не нужны, а порой, сколь бы деликатными ни стара-
лись мы быть в своих умозаключениях, они покажутся ему едва ли не
кощунственными. В предстоянии верующего перед иконой обретается
откровение. Однако и ее воздействие на человека неверующего, но с
открытым сердцем вступающего в диалог, всегда и неизменно благо-
датно.

Икона есть не только предмет культа, но и творение человека, ни с
чем иным не сопоставимое произведение искусства, вместилище и
плоть художественного образа, среди неисчерпаемых смысловых пла-
стов которого можно, кроме божественного, умом рациональным не
постигаемого ядра выделить несколько «внешних» — к миру и человеку приближенных — «оболочек». Как всякий художественный об-
раз, в создание которого вовлечен человек с его духом, душой и телом,
с его чувствами и мыслями, человек не абстрактный, но живущий сре-
ди людей, не в вечности, а в конкретную историческую эпоху, в про-
странстве своей страны и своего города, селения, монастыря и храма,
икона тонко отзывается на внешние импульсы, образ живет для людей
и среди людей, ибо он обеспечивает человеческий уровень контакта с
Духом. Дух и материя, сущность и ее проявление в иконе сочетаются в
высокой гармонии двуединства божественного и человеческого как в
храме, архитектура которого есть воплощение идеального Космо-
са — преобразованного Хаоса.

В одной из своих статей академик Б.В. Раушенбах заметил: икона
некогда обращалась к сознанию человека, в то время как современное
искусство все больше ориентируется на его подсознание. Оставим в
стороне проблему исторической динамики искусства, важнее иное:
действительно, как мы видели на примере «Троицы» Рублева, икона
обращена и к разуму, но отнюдь не преимущественно. Прежде — к
сердцу как органу «всех чувств вообще и религиозного чувства в осо-
бенности» (Вышеславцев Б.П. Сердце в Христианской и индийской
мистике//Вопросы философии. 1990, № 4, С. 62).

...Много лет читаю курс истории русского искусства на факультете
изобразительного искусства педвуза, и с особой любовью — русское
Средневековье. Обращаясь к педагогам, которых должна самих на-
учить, в меру возможностей, работать с картиной и иконой, не могу
пренебречь ни анализом, ни методическими рекомендациями, но вме-
сте с тем восприятие русской иконы, особенно домонгольской и пе-
риода взлета — от Андрея Рублева до Дионисия — всегда включает
безмолвное созерцание.

А предшествует ему настрой — словами, интонацией, песнопени-
ем; иногда это — колокольный звон, на фоне которого на экране воз-
никают картины русской природы, тех городов, где была обретена
или — согласно преданию — создана икона, храмов, в которых к ней
некогда обращались глаза молящихся.

После этого на фоне песнопения — молитвы в обращении к обра-
зу, сотканному светом на учебном экране, наступает время безмолв-
ного общения, тихого, «умиляющего сердце» восприятия образа.
Нет, это далеко не всегда истинное религиозное чувство, но даже
внутреннее состояние тишины и покоя, печали или радости — пре-
красно.

Сразу скажу учителям будущим и уже работающим: не всегда и не
у всех в аудитории возникает состояние, в котором рождается импульс
к резонансному диалогу сердца и образа.

Условия, обеспечивающие возможность сердечного резонанса,
многообразны. Их может создать уже фактом присутствия и сопере живания сам учитель-наставник, его духовно-нравственный облик,
обусловливающий высокую степень доверия аудитории. Если у вас
нарушен (или не налажен) глубокий внутренний контакт с классом
(курсом), если ваши подопечные зажаты, боятся, не любят вас, крити-
чески к вам относятся, нужны очень большие дополнительные душев-
ные усилия, чтобы подготовить их к восприятию иконы. Но зато если
вам удастся наладить такой контакт, вы сумеете прорвать стену отчу-
ждения, слившись со своими питомцами в едином одухотворящем дей-
ствии.

Второе необходимое условие — это достаточно высокий качест-
венный уровень демонстрируемого «заместителя оригинала» —
слайда, музыкальной записи, видеофрагмента. Лиловый слайд и скри-
пучая старая кассета способны вызвать только раздражение, после
которого вопрос «Что вы пережили в момент общения с образом?»
звучит как издевательство.

В-третьих, это обстановка, в которой вы работаете. Обшарпан-
ные стены, изрисованные и исписанные студенческим или учениче-
ским фольклором столы, грязные полы и окна класса или аудитории
такой работе противопоказаны. Конечно, будучи человеком мощного
духовного потенциала, педагог способен помочь своим ученикам ото-
рваться на эти высокие мгновения от мерзостей окружающей обста-
новки, но какие силы душевные ему для этого понадобятся, какая до-
полнительная работа!

И все же неверно было бы отказаться от попыток организовать
коллективное безмолвное восприятие иконного образа или от воз-
можности сопроводить это действие записью молитвенного песнопе-
ния: ведь большинство икон, вошедших в историю искусства,— хра-
мовые, а значит, изначально созданные для соборного восприятия,
они были так или иначе включены в богослужение вместе с архитекту-
рой, светом, словом, звуком.

Нельзя не учитывать и того, что наша обыденная жизнь с ее неуря-
дицами, личными проблемами, тот или иной настрой, порой противо-
речащий желанному нам и идущий от предшествующих занятий (пред-
ставьте себе ваш урок после, например, физкультуры в шестом клас-
се), какие-то сложности во взаимоотношениях между членами вашей
маленькой «общины» — все это может помешать человеку, и доста-
точно будет уже того, что он, оказавшись не в силах слиться с другими
в момент со-творческого созерцания, не войдет с ними в конфликт, не
помешает другим.

Выше уже говорилось о том, что далеко не все образы русских
икон позволяют подойти к ним с аналитическим «скальпелем». Но вот
попытаться выразить словом то, что пережито сердцем в недолгие
мгновения безмолвного общения с образом, можно.

Однако на этапе вербализации пережитого ни в коем случае нель-
зя приставать к каждому с требованием обязательно сказать, что он
пережил. Ведь возникшее чувство бывает столь интимно, что человек
не хочет говорить о нем, со-творчество продолжается, образ развива-
ется, обретая очертания все более определенные. Наша бестактность
может помешать всем, а деликатность вовлечет в процесс и тех, кому в
первый момент не удалось войти в резонансное сопереживание.

Тем не менее попытаться «разговорить» аудиторию необходимо:
слово — величайшее орудие сознания, а поиск адекватного, наибо-
лее полно выражающегося смысл слова, как вспышка света, озаряет
глубину чувства.

Мне пришлось убедиться в том, что каждый образ, вызывая широ-
чайший диапазон оттенков чувств, тем не менее, обладает определен-
ностью, которую выражают особые ключевые — именно для него —
понятия. Порой — и в музее, и в аудитории — путь к этим «эмоцио-
нальным ключам» долог и труден. Опытный педагог, в работе с раз-
личными аудиториями уже узнавший цель поиска, может его напра-
вить. Ведь этими «ключами», судя по всему, открывается главное —
общий для всех зрителей, объективно заложенный в образе смысл,
который составляет фундамент неповторимо индивидуальных для ка-
ждого из нас, окрашенных личностным восприятием и жизненным
опытом образов.

Большой неожиданностью для меня был случай точного «попада-
ния» в главный смысл сложнейшей для восприятия иконы в весьма
беспокойном пятом классе одной из хабаровских школ.

Не без опасения принесла я на урок истории слайд с «Троицей».
Тишина, возникшая в момент, когда зазвучали проникновенные голо-
са церковного хора и на крохотном экране возникли светлые ангелы
Рублева, была поразительной. Когда смолкли звуки молитвы, погас
луч диаскопа и зажегся холодный неоновый свет, тишина ушла не сра-
зу. А на мой тихий вопрос: «Какие чувства пробудила в нас ико-
на?» — ответ последовал мгновенно: «Чувство согласия и светлой
печали».

В десятках иных аудиторий к этим — ключевым для шедевра Руб-
лева — обозначениям чувства приходилось идти разными и порой
долгими и трудными путями. Только дети, не обремененные знаниями,
в душевном озарении поняли главный человеческий — к человеку
обращенный — смысл этого образа и, не утратив до конца способно-
сти к целостному мировидению, миропереживанию, мироосмысле-
нию, нашли точное и тонкое словообозначение для пережитого.

В общении с аудиторией после безмолвного созерцания продол-
жается не только индивидуальное, но и коллективное со-творчество с
художником, осознание особости индивидуального конкретно-личностного образа в его сопоставлении с коллективным и изначальным ав-
торским.

При работе с памятником в музейных условиях после проникно-
венного, впечатляющего контакта с образом внимательно рассмотри-
те поверхность его «носителя»: вы увидите и следы более поздних
слоев — поновлений на изображении «Ангела — Златые Власы»,
гвоздей, которыми прикреплялись ризы, чинки и тонировки утрат кра-
сочного слоя и многое-многое другое, что поможет вам в аналитиче-
ской работе.

Как это ни покажется странным в устах искусствоведа, не могу не
заметить, что иногда в аудитории непрофессиональной или недоста-
точно подготовленной анализ как этап работы с произведением вооб-
ще может быть опущен.

Профессиональный анализ иконы, подразумевающий научное ис-
следование ее как художественного произведения, не говоря о са-
кральном-сокровенном смысле воплощенного в ней Космоса, столь
сложен и глубок, что одна икона, притом и не принадлежащая к ряду
неоспоримых шедевров, может стать делом всей человеческой жиз-
ни — и не будет исчерпана до конца. На уровне же обыденного созна-
ния в учебной работе аналитический подход может ограничиться про-
чтением сюжета и поиском ответа на вопросы: как художник добился
того впечатления, которое мы зафиксировали в словесной форме, ка-
кие чувства, какие мысли вызывает образ, запечатленный в иконе.

Практически всякая аналитическая истолковательная работа,
особенно когда речь идет об искусствах «безмолвных», начинается с
названия: ведь оно — импульс к интерпретации, в нем нередко акку-
мулируется первосмысл в соединении с теми фазами развития образа
в коллективном сознании, которые скрываются в глубине веков. В на-
звании может отразиться история произведения, могут содержаться
скрытые сведения о его происхождении. Пути прочтения смысла ико-
ны — это ее иконография (канонически закрепленная схема вопло-
щения того или иного сюжета), композиция, выразительная линия,
колорит с его символикой цвета, свет.

Мера и глубина аналитического проникновения в смысл изобра-
жения, прочтение текста и осознание его символических глубин опре-
деляются каждый раз конкретно, зависят от особенностей коллекти-
ва, с которым вы работаете, от вашего уровня восприятия и от множе-
ства иных, внешних причин.

Но не забывайте, закончив это трезвое и пристальное рассматри-
вание, абстрагироваться от него и напоследок снова взглянуть на ико-
ну иным — любящим и добрым взглядом, восстановить душевный
контакт с образом.

На страницах этой книги мы лишь коснулись аналитическим
«скальпелем» некоторых иконных образов, оставив за пределами тех нологические особенности икон, обусловливающие их атрибуцию —
время, место, авторство — даже на уровне школы.

Об иконе, в частности русской, написаны тома богословских трак-
татов, исторических, искусствоведческих, эстетических, философских
сочинений. Издается множество альбомов на всех языках мира. Что-
бы узнать и понять этот феномен, конечно, необходимо читать труды
Евгения Трубецкого и о. Павла Флоренского, В.Н. Лазарева и
М.В. Алпатова, Н.А. Деминой и Т.И. Вздорнова, Г.К. Вагнера,
А.Н. Овчинникова и множества иных прекрасных и просвещенных
людей.

Но всегда помните: ни одно сочинение не способно дать вам боль-
ше, нежели те мгновения самозабвенного общения с иконой, тихого
немого созерцания, о которых говорилось в самом начале главы. Ве-
рующий ли вы человек — православный, католик, протестант, му-
сульманин, буддист — или неверующий, вы получите от этого обще-
ния только Добро и Свет, на вашу душу ляжет печать чистоты и мудро-
сти, Любви и Всепонимания, вы — хоть на какое-то мгновение —
станете лучше, светлее, потому что, пробудившись, в душе вашей за-
звучат те изначально ей присущие струны, которые и называют духов-
ными, божественными, и засияет в ее глубине тихий свет Высшей Ис-
тины.

Лекция 4. Техники живописи

Темпера

Фреска

Мозаика

Витраж

Масляная живопись

Лекция 5. Виды живописи

Монументальная живопись

Декоративная живопись