Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

В первой части книги, стремясь выделить концептуальное уст­ройство химии, мы старались держаться как можно ближе к ней самой как базовой науке. Возможно, у читателя сложилась иллю­зия, что те или иные выводы извлекались непосредственно из са­мой химии. Но это не так. Решающее обстоятельство состоит в не­обходимости изучать химию с метанаучной позиции.

Следует различать химию и метахимию (от греч. meta – за, по­сле). Химия имеет дело с химическими явлениями. Предметом же метахимии является сама химия. Философия химии как раз и пред­ставляет собой метахимию в ее наиболее рафинированном виде.

Философия химии выступает как наука не о химических явле­ниях, а о химии как таковой. Но науки изобретаются людьми. А они руководствуются самыми различными идеалами. Налицо опре­деленный плюрализм, причем, как показывает история развития метанауки, неискоренимый. Развитие как науки, так и метанауки сопровождается ростом их плюрализма, который выражается в вы­движении все новых концепций. Применительно к нашей теме это означает, что нет единственно верного подхода к построению фи­лософии химии. Действительно, речь идет о философии химии. Причем термин «философия» появился здесь далеко не случайно. Он указывает на необходимость обращения к арсеналу философ­ского знания, а он, как известно, накапливался в течение 26 веков. Мы оказываемся в исключительно проблемном, крайне запутанном положении. Необходимо, иного не дано, совместить философию химии с разнообразием философских концепций. В связи с этим кажется, что от желаемой концептуальной стройности философии химии, формированию которой была посвящена вся первая часть книги, вообще ничего не остается, ибо единое целое будет разделе­но на отдельные философские квартиры. Но это всего лишь первое впечатление. Многообразию философских концепций присуще не­которое внутреннее единство, которое в нашем случае во многом

161

цементируется состоянием философии науки. Обилие философских систем не должно нас разочаровывать, ведь речь идет о богатстве философии, альтернативой которому является не что иное, как ее нищета. Разумеется, последней следует всячески избегать.

Настоящего философа наличие проблемных ситуаций должно радовать, ибо именно они интересуют его в первую очередь. Как же подступиться к философскому разнообразию? Мы предлагаем следующий путь. Смело войти в поле философского плюрализма, выделить его составляющие и сделать акцент на тех из них, кото­рые этого заслуживают. Допустим, что выделено сотня философ­ских концепций. Ясно, что далеко не все они в равной степени ак­туальны для философии химии. Следовательно, есть возможность выбрать основные философские направления и работать по пре­имуществу исключительно с ними. Таким образом, философский плюрализм может быть сужен. Разумеется, речь идет о приемлемом сужении философского поля, совместимого, с некоторыми допус­тимыми погрешностями. Никому не возбраняется рассмотреть столько философских концепций, сколько он способен усвоить.

Итак, новый вопрос таков: каким образом можно выделить ос­новные философские направления? В поиске ответа на этот вопрос, очевидно, мы должны учитывать, что живем в начале XXI в. В на­ши дни господствуют совсем не те философские концепции, кото­рые доминировали в античности или даже в Новое время. Но какие же философские концепции нынче в ходу? О них дает представле­ние таблица 2.1¹.

В данном месте книги нет резона детально описывать содержа­ние каждого философского направления, что потребовало бы сотен страниц текста^2. Но, как нам представляется, уместна лаконичная характеристика трех основных философских движений. Это позво­лит ввести читателя, недостаточно знакомого с современным со­стоянием философии, в курс дела. А этим делом в данном случае является единство философии и философии науки.

¹ Соответствующую аргументацию смотрите в: Канке В.А. Основные философские направления и концепции науки. 3-изд. М., 2008.

См. там же.

162

Таблица 2.1 Основные современные философские движения и направления¹

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Движения	Направления	Главные представители
Аналитическая философия	Логический атомизм	Рассел, Витгенштейн
	Неопозитивизм	Карнап, Райхенбах
	Постпозитивизм2	Поппер, Фейерабенд
	Аналитический неопрагма­тизм	Кун, Куайн, Патнэм
Критическая герменевтика	Феноменология	Гуссерль
	Фундаментальная онтология	Хайдеггер
	Герменевтика	Гадамер
	Философия коммуникатив­ного разума	Хабермас, Апель
Постструктурализм	Философия дискурсивных практик	Фуко
	Деконструктивизм	Деррида
	Философия диферанов	Лиотар

Основатели аналитической философии Б. Рассел, Г. Фреге и Л. Витгенштейн придавали первостепенное значение логическому анализу языка науки. С этой точки зрения любая наука, в том числе и химия, является особым языком со специфической логикой. Можно сказать, что в рассматриваемой концепции абсолютизиру­ется логическая сторона химии. Насколько нам известно, логиче­ский атомизм не оказал существенного влияния на философию хи­мии.

¹ Проведенное нами разграничение далеко не бесспорно, но, как нам представля­
ется, оно задает правильный вектор анализа.

² Постпозитивизм не принято относить к аналитической философии. Дело в том,
что постпозитивисты не разделяют интерес аналитиков к логике. Но их объединя­
ет с ними, по крайней мере, две черты, с учетом которых мы сочли возможным,
преследуя, кроме всего прочего, также дидактические цели, включить постпозити­
визм в аналитическое движение. Подобно аналитикам постпозитивисты интере­
суются в первую очередь институтом науки и относятся к англоязычному фило­
софскому сообществу.

163

Неопозитивисты придали аналитической философии эмпирици-стский характер. Логика выступает у них в индуктивной форме. Имеется в виду, что благодаря индуктивной логике, разработанной в трудах Дж.М. Кейнса, Р. Карнапа и Х. Райхенбаха, можно из экс­периментальных данных извлечь эмпирические законы. Карнапом и Райхенбахом были предприняты попытки реализовать эту про­грамму применительно к физике. До химии у них «не дошли руки». Современные знатоки философии химии не проявляют какого-либо заметного рвения относительно построения философии химии в неопозитивистском ключе. На наш взгляд, неопозитивистские идеи хорошо координируют с хемометрикой. Ее главная задача состоит в вычленении нового знания из массива экспериментальных дан­ных. Но именно этот интерес объединял и объединяет всех неопо­зитивистов.

Постпозитивисты во главе с их несомненным лидером К. Поп-пером выступили против неопозитивистов и, следовательно, про­тив всякого позитивизма. Индуктивный метод для них неприемлем. Поэтому далеко не случайно К. Поппер и И. Лакатос объявили себя рационалистами. Но их рационализм был довольно специфическо­го свойства. Это обстоятельство проявилось, в частности, в том, что они не объявили себя продолжателями дела Декарта, Лейбница и Канта, признанных авторитетов рациональной философии. Пер­вые постпозитивисты сконцентрировали свое внимание на динами­ке теорий. А это было внове. Что касается концептуального уст­ройства теорий, то на этот счет они высказывались не очень точно. Поппер считал себя знатоком философии физики, но в отличие от Райхенбаха он не сумел отметиться в этой области запоминающей­ся работой. Лакатос много писал об устройстве математики, и он действительно был ее знатоком. Но до настоящей философии ма­тематики у него дело так и не дошло.

Поппер и Лакатос – представители рационалистического крыла исторической школы в философии науки. Но есть еще и иррацио-налистическое крыло этой же школы, то есть философского сооб­щества, изучающего динамику теорий. К указанной школе право­мерно относить П. Фейерабенда, а также Т. Куна. В отличие от постпозитивистов-рационалистов эти философы настаивают на не-164

соизмеримости теорий и их зависимости от ненаучного контекста. Оба считали себя компетентными в физике, но не в химии. Впро­чем, даже применительно к физике они не достигли сколько-нибудь существенного успеха в выяснении ее концептуального устройства.

Постпозитивисты отошли от метанаучной позиции, в результате они опасно сблизились с метафизикой. Это обстоятельство всегда вызывало нарекания со стороны аналитических ортодоксов, кото­рые неизменно ставили на первое место институт науки, который они решительно защищают от метафизических вторжений в ее об­ласть. Такую позицию можно приветствовать. Но она не способна развиваться в автономном режиме. Тем или иным способом эта по­зиция должна быть приведена в движение. И вот тут мы воочию сталкиваемся с прагматизмом.

Во второй половине XX столетия в аналитической философии произошел прагматический поворот. Оснований для такого пово­рота было достаточно много. Во-первых, дала о себе знать прагма­тическая традиция, заложенная усилиями американцев Ч.С. Пирса, У. Джеймса и Дж. Дьюи. Очевидно, нет ничего удивительного в том, что после перемещения эпицентра аналитической философии из Европы в США она стала одеваться в прагматические одежды. Во-вторых, прагматический поворот был в значительной степени вызван возрастанием интереса к деятельностной стороне науки, особенно ярко представленной в технических и общественных нау­ках. Этот интерес прекрасно сочетался с основаниями прагматиче­ской философии. В результате современная аналитическая фило­софия превратилась в неопрагматизм вполне определенного толка. Многие лидеры новейшей американской философии, в частности, У. Куайн, Х. Патнэм, Р. Рорти, откровенно признавались в своих особых симпатиях к прагматизму аналитического толка. Уже упо­минавшийся Кун, этого не делал, но и в его работах очень много от аналитического прагматизма.

Следует отметить, что аналитический прагматизм существенно потеснил своего семантического оппонента в рядах аналитической философии. Именно прагматизм господствует в современной ана­литической философии. Это обстоятельство имеет исключительно

165

большое значение для современной философии химии. Она в ос­новном американских корней. А американцы, за крайне редким ис­ключением, являются сторонниками, сознательными или же бес­сознательными, аналитического прагматизма. Вполне естественно поэтому, что в современной философии химии очень многое при­шло из аналитической прагматики. Чаще всего это проявляется в понимании науки как деятельности по достижению определенных целей. Все, что не замыкается на деятельность, например, пред­ставления о принципах, о реальности, существующей безотноси­тельно к человеку, решительно ставится под сомнение. Выше мы неоднократно встречались именно с таким пониманием существа химической науки, когда на первый план выходит операционализм и инструментализм, причем часто в ущерб рафинированной кон-цептуальности.

Обратимся теперь к философскому движению, которое было инициировано выдающимися немецкими философами. Они на пер­вый план выдвинули проблему человека. Все они «вышли» из Кан­та. Для них основополагающее значение имеют знаменитые кан-товские вопросы: что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться? Что такое человек? Философ-аналитик может при­знать правомерность этих вопросов. Но он непременно предложит путь их прояснения. Химикам он предложит обратиться к химии, и уже на этой базе выяснить природу человека, в данном случае хи­мика. Но философа немецкой чеканки такой путь не устраивает. Он предлагает выяснить возможность самой науки, ее, как бы выра­зился Кант, априорные предпосылки. Философу-аналитику такой подход кажется метафизическим, поэтому он его отрицает. Не бу­дем торопиться с окончательными выводами. Обратимся к новаци­ям немецких философов.

Эдмунд Гуссерль выступил от имени феноменологии. Науки возможны постольку, поскольку благодаря своему сознанию чело­век усматривает в синтезе переживаний эйдосы, то есть научные концепты. По поводу того, каким именно путем осуществляется синтез переживаний, он сообщал немногое. Почему? Потому что отказывался от анализа трудностей конкретных наук. При анализе проблемы визуализации мы уже отмечали, что Гуссерль рассмот-166

рел основания геометрии. Но геометрия является для него всего лишь подтверждением уместности феноменологии. Актуальные проблемы самой геометрии, например, неэвклидовой, его мало ин­тересуют. Все заканчивается рассуждениями о геометрических идеализациях.

В философии химии о феноменологии вспоминают главным об­разом тогда, когда речь заходит о ментальности. Это объясняется особым интересом феноменологов к работе сознания. Но, как уже отмечалось, феноменологи не уделяют должного внимания специ­фике ментальной сферы в различных областях науки. Для них соз­нание химика функционирует точно так же, как сознание экономи­ста. Но, разумеется, с этим трудно согласиться. Отказ от метанауч-ной позиции не позволяет феноменологам понять специфику мен-тальности, меняющей свое содержание от одной науки к другой.

Мартин Хайдеггер, будучи учеником Гуссерля, довольно реши­тельно отказался от феноменологии в пользу так называемой фун­даментальной онтологии. Он безапелляционно заменил в качестве основания всякого философствования ментальность на язык. Бес­спорно, речь идет об исключительно революционном шаге. Все исследователи, которые считают химию языком, в том или ином виде продолжают дело Хайдеггера (но и Витгенштейна!). Можно, конечно, вспомнить Антуана Лавуазье и его подвиги в деле разви­тия языка химии, совершенные более чем за сто лет до Хайдеггера. Но знаменитый французский ученый, отмечая актуальность разра­ботки языка химии, оставался в рамках нововременной философ­ской традиции понимания языка как проявления ментальности. И вот именно эту традицию Хайдеггер разрушил.

Итак, язык актуальнее ментальности. Что дальше? Почему воз­можна наука, в том числе химия? И тут мир услышал от Хайдегге-ра нечто довольно невразумительное. Оказывается, наука возмож­на как искажение подлинного, философского языкового мышления. Хайдеггер демонизирует науку. Но с такой установкой, по сути, в философии химии делать нечего. И вновь мы встречаемся с ситуа­цией превознесения метафизики, а не науки.

Ученик Хайдеггера Ханс-Георг Гадамер стал основателем осо­бой герменевтики, герменевтики бытия. И ему мы задаем наш са-167

краментальный вопрос: что такое наука и как она возможна? Он не спешит с ответом на него. Люди должны слушать друг друга, вжи­ваться в традицию, вырабатывать консенсус, расширять свои гори­зонты посредством диалектики вопросов и ответов. А наука? -вновь назойливо напоминаем мы о себе. А наука, по Гадамеру, од­нообразна, ибо руководствуется методами, которые «убивают» упомянутую выше диалектику. Еще раз мы вынуждены разочаро­вано развести руками. У Гадамера была возможность настоять на необходимости сотрудничества ученых, в частности химиков, раз­вития их концептуальности посредством диалогов. Но всеми хо­рошими эпитетами он награждал исключительно искусство и фи­лософию, но никак не науку и философию науки.

Самый известный современный немецкий философ Юрген Ха-бермас совместно со своим товарищем Карлом-Отто Апелем из­вестны как изобретатели философии коммуникативного разума. Хабермас склонен называть изобретенную им теорию философией коммуникативного действия, демонстрируя свою близость к праг­матизму с его особым интересом к феномену деятельности. Апель же считает себя изобретателем трансцендентальной прагматики (он соединяет трансцендентализм Канта с прагматизмом Пирса). По­чему возможна наука? Потому что люди способны к зрелому дис­курсу между собой, добиваясь во взаимной критике друг друга со­гласия консенсуса. Оба, Хабермас и Апель, стартуют от герменев­тики Гадамера, но она для них неприемлема, ибо в ней недостает критичности, зрелости, ответственности за принятия прагматиче­ских решений. Наши герои не имеют ничего против науки, но они признают лишь один вектор интерпретации философия => наука, но не наука => философия. Следуя их философскому рецепту, мы должны интерпретировать химию, равно как и философию химии, в качестве результата зрелого дискурса членов химического сооб­щества. С этим не только можно, но и следует согласиться. Но мы ничего не сможем сказать о специфике философии химии. Вот в чем беда. Хорош и рецепт ответственности за принятые решения.

Но что означает ответственность в области химии? Ответа на этот вопрос нет.

168

Таким образом, согласно нашему краткому очерку современная немецкая философия кульминирует в критической герменевтике, или в философии коммуникативного разума, конституируемого в зрелом дискурсе. Эта философия привлекательна, но и ей недостает проникновения в существо науки.

Довольно влиятельна в современном мире также французская философия второй половины XX в., известная под именем «пост­структурализм». Структурализм, самым ярким представителем ко­торого был Клод Леви-Стросс, выступал от имени науки. Почему возможна наука? Потому, что люди способны выделять структуры, устойчивые отношения, связывающие элементы той или иной при­роды. Постструктурализм отрицает структурализм. Согласно Ми­шелю Фуко, характерная особенность человеческого сообщества состоит в развитии дискурсивных практик, в которых много ано­нимного, изменчивого, неподвластного законам логики. Наука воз­можна, но лишь тогда, когда дискурсивные практики достигли не­которого порога. Она знаменует собой относительно бедный тип дискурсивной практики, который заслуживает не только постоян­ного обновления, но и разрушения. Если бы Фуко заинтересовался химией (его пристальное внимание привлекала медицина), то ему была бы особенно интересна алхимия и ее путь превращения в хи­мию. Его внимание привлекает странное. А странного в алхимии побольше, чем в химии. Фуко способна заинтересовать история становления науки, но не она как таковая. Может ли историк химии последовать за Фуко? Разумеется, может. Но он будет в основном констатировать исторические события. Фуко не признает, что раз­витая теория является ключом для понимания неразвитой теории. Но без этого невозможна интерпретация истории науки. У него есть история науки, но у него нет философии науки.

Жак Деррида также не признает структуры, в частности, науч­ные законы. Он везде видит апории, которые можно и нужно пре­образовывать, но в результате одни апории сменяют другие. Воз­можна ли наука? Нет, не возможна. Почему? Потому что она исхо­дит из предположения о возможности преодоления апорий. В дей­ствительности же именно они являются жизненным нервом нашей жизни. Если бы Деррида рекомендовал искать апории с тем, чтобы,

169

преодолевая их, придать развитию науки новые импульсы, то с ним следовало бы решительно согласиться. Но его рецепт совсем дру­гой, а именно, откажитесь от науки в пользу философской апоре-тики. И вновь мы имеем дело все с тем же антиметанаучным син­дромом.

Жан-Жак Лиотар везде видит языковую игру, в которой участ­вуют антагонисты. Жизнь – это игровая прагматика, в ней каждый желает что-то выиграть. Возможна ли наука? – Нет, не возможна, ибо наука занята поиском истины, а в наши дни она мало кого ин­тересует. Поскольку люди соперничают друг с другом, постольку между ними всегда имеет место принципиальное несогласие, ди-феран. Дифераны – вот что главное в нашей жизни. Если бы Лио-тар рекомендовал нам обращать особое внимание на споры хими­ков и философов химии, то следовало последовать его совету. Хи­мия и философия химии представляют собой действительно не­скончаемые споры, дискуссии, поражения одних и победы других. Но при этом происходит рост научного знания, причем как в облас­ти химии, так и в области философии химии. Лиотар же видит лишь локальные споры, а не линии трансдукции.

Итак, мы рассмотрели основные установки трех господствую­щих в современной философии движений. По сути, речь шла о тех эпистемологических ценностях, которые используются или же мо­гут использоваться в философии химии. Пикантность ситуации со­стоит в том, что любой химик в той или иной форме непременно культивирует определенные познавательные ценности. Пока еще никому не удавалось полностью абстрагироваться от них. Химик может руководствоваться устаревшими ценностями, заимствован­ными из прошлых эпох. Но даже в этом случае он не избегает ин­ститута эпистемологических ценностей. И к тому же так или иначе использует и новейшие ценности, ибо, живя в начале XXI в., не­возможно полностью быть свободным от ценностей этой эпохи. Впрочем, эпистемологическая ситуация меняется от одной группы исследователей к другой. На это обстоятельство следует обратить пристальное внимание.

Во-первых, следует указать на группу авторов, которые в своих книгах и статьях о химии ни одним словом не указывают на свои

170

философские пристрастия. Можно подумать, что они начисто ли­шены их, что химик в состоянии вообще обойтись без каких-либо ценностей. Это мнение ошибочное. При ближайшем рассмотрении всегда можно выяснить те эпистемологические ценности, которы­ми руководствуется тот или иной автор. Но не искушенному в фи­лософии человеку трудно выявить философское лицо автора. Ему, как правило, невдомек, что автор, например, учебника химии, чув­ствуя себя крайне неуверенно в философии химии, избегает всяче­ского их упоминания. Со стороны таких авторов нередки едкие и ироничные замечания в адрес философии химии и, особенно, фи­лософии, которые являются не чем иным, как проявлением их со­ответствующей некомпетентности. Часто профессиональная судьба химика складывает на основе недоразвитой философии.

Вторая группа химиков состоит из авторов, которые при случае ссылаются на определенных философов. Этим они демонстрируют свое доброжелательное отношение к философскому сообществу, но не более того. Какой-либо упорядоченной философской позицией они не обладают.

Третью, интересующую нас группу авторов, составляют про­фессиональные философы химии. От них мы вправе ожидать чет­кой философской артикуляции. Но, как ни странно, даже рассмат­риваемые авторы оставляют читателей их произведений в неведе­нии относительно их философских пристрастий. Они поступают так, видимо, постольку, поскольку не желают связывать себя оп­ределенными обязательствами относительно философских движе­ний и направлений. Как бы то ни было, ситуация является дву­смысленной. Почему бы не заявить о своей философской позиции? Если этого не делать, то создается впечатление, что автор выступа­ет с единственно верных позиций. Именно такой позиции придер­живаются многие авторы, но при этом они оказываются не в ладах с философским плюрализмом.

Наконец, четвертую группу авторов образуют исследователи, которые стремятся быть в философском отношении с читателями максимально искренними. Автор данной книги относится именно к этой группе исследователей.

Но, может быть, наше утверждение о принадлежности любого автора к той или иной философской установке является не более

171

чем правдоподобной гипотезой, и, следовательно, она может быть оспорена? Мы так не считаем, причем исключительно постольку, поскольку обнаруживаем упомянутую выше принадлежность бук­вально у каждого автора. На этот счет нами не обнаружено абсо­лютно никаких исключений. Эрик Сэри, главный редактор журнала «Foundations of chemistry», тяготеет к аналитическому неопрагма­тизму. Йоахим Шуммер, главный редактор часто нами цитируемо­го журнала «Hyle», принадлежит к школе немецких философов, возглавляемой Хансом Ленком – сторонником так называемого ин-терпретационизма^1. Выше мы часто упоминали работы известного химика и философа химии Пьера Ласло. Он явно тяготеет к фран­цузскому постструктурализму. Этот ряд имен можно продолжать до тех пор, пока не будут перечислены все авторы, пишущие о хи­мии и философии химии.

Итак, в современной философии химии вопросу о специфике философских предпочтений ее героев не уделяется должного вни­мания, а между тем оно необходимо. В его отсутствие философия химии не справляется с темой плюрализма. Она исподволь начина­ет подменяться монопозицией, которая не способна учесть богат­ство современной философии. Разумеется, задачи, решаемые со­временным философом химии, многогранны. В частности, ему не­обходимо определиться относительно актуальности современной философии для философии химии. К сожалению, абсолютное большинство представителей современной философии заражены антиметанаучным синдромом. Им кажется, что философия разви­вается независимо от науки. К счастью, это заблуждение не отме­няет актуальность изобретаемых ими философских систем для фи-

¹ Ленк опирается на творческое наследие И. Канта, особенно на его концепцию трансцендентальной схемы. Основная линия его рассуждений такова: в качестве прагматического существа человек может состояться лишь в том случае, если он задействует свое творческое воображение. Поступая таким образом, он вырабаты­вает образцы интерпретации, то есть создает некоторые схемы, которые затем, в процессе его жизнедеятельности, модифицируются. Прагматический разум вместе с тем оказывается и познающим. Сам человек конструирует условия своего позна­ния. В силу этого основания Ленк часто характеризует свой интерпретационизм в качестве трансцендентального, ибо объясняется происхождение принципов по­знания и конструктивного мероприятия.

172

лософии науки, в том числе для философии химии. Почему это воз­можно? Потому что исподволь, порой незаметно для себя, филосо­фы, причем даже те, которые демонизируют науку, тем не менее, аккумулируют в своих концепциях, если не все, то, по крайней ме­ре, некоторые достижения науки. С учетом этого обстоятельства философ химии должен непременно перевести в метанаучный план достижения субстанциальной философии. Как это делается, было продемонстрировано выше. Вряд ли найдется философ химии, ко­торый последует за Деррида во всех его деконструктивистских изобретениях, часто несовместимых с научным материалом. Но его внимание к апоретике достойно внимания философа химии. Соот­ветствующие примеры можно привести относительно любого фи­лософского направления, завоевавшего, как показывают соответст­вующие анализы, права высокого мировоззренческого гражданст­ва, далеко не случайно. Познай в философском отношении и себя, и других. В противном случае твое понимание философии химии будет весьма ограниченным. Философия химии – это плюралисти­ческое мероприятие.

Этика химии

Этика – философская дисциплина. Как ни странно, философия химии длительное время развивалась безотносительно к этике. Считалось, что этика актуальна в деле регулирования общежития людей. В естествознании же, в том числе в философии химии, вро­де бы она неактуальна. Однако бурное развитие химии, особенно синтетической химии, развеяло предубеждение химиков против этики. Не может быть свободной от этики область деятельности людей, в рамках которой они производят взрывчатые и отравляю­щие вещества, яды и химикаты, способные оказать нежелательное воздействие и на людей, и на природу. Перед лицом нежелатель­ных последствий своих же собственных действий, люди неизменно обращаются к этике. Об этом в яркой форме свидетельствует исто­рия осмысления феномена техники. После Хиросимы и Нагасаки этика заняла в философии техники центральное место. В филосо­фии химии ситуация другая. Здесь этика всего лишь набирает обо-173

роты, пребывая в тени эпистемологии. Тем не менее, в актуально­сти этики химии уже мало кто сомневается.

В 2000 году журнал «Hyle» опубликовал перечень проблемных вопросов по этике химии, предлагая авторам высказаться по их существу. Они действительно заслуживают пристального внима­ния. Приведем их полный список^1.

Профессиональная этика

• Доступны ли профессиональные кодексы поведения химиче­ских сообществ философскому анализу, согласуются ли они с ним? В каком отношении отличаются эти кодексы друг друга и от ко­дексов других профессиональных и научных обществ?

• Существуют ли моральные идеалы, которые лежат в основе специфических этических химических норм?

• Чему мы можем научиться на примере функционирования «патологической науки» (аномальная вода, холодный синтез и т.п.) и эксцессах неудачного научного поведения?

• Существуют ли специфические типы и проблемы ущербных поведений, характерные именно для химии?

• Необходимы ли для химических исследований (включая оценки, публикации и документации) специфические формы дове­рия среди коллег по сравнению с положением дел в других науках?

• Фактическое химическое исследование следует за специфи­ческой моралью или неморальными величинами?

• Соответствуют ли актуальные методы химии (включая ис­следование, оценку, публикацию и документацию) их ценностям?

• Должно ли химическое исследование основываться на мо­ральных или неморальных ценностях? Если да, то почему? Если нет, то почему?

• Каким образом когнитивные (познавательные) и методологи­ческие ценности соотносятся с моральными ценностями химиче­ского исследования?

• Как коммерциализация химического знания повлияла на или изменила традиционные когнитивные ценности?

¹ Hyle invites papers for a special issue on Ethics of Chemistry // Hyle – international journal for philosophy of chemistry. 2000. V. 6. No. 2.

174

• Можно ли обнаружить специфические корни профессиональ­
ной этики в истории химии и алхимии?

Химия и общество

• Характерны ли для химиков как научных работников, осо­
бенно для аналитиков и синтетиков, ввиду их знаний, способно­
стей и практик, специфические типы философски обоснованной
ответственности и обязанности (активные или пассивные) перед
международным сообществом? Существует ли философский путь
оправдания или ограничения “свободы исследования” в химии?

■ Изменилось ли химическое исследование специфическим об­разом ввиду конфликта интересов, например, научных и социаль­ных, национальных и международных, финансовых и публичных и т.п.?

■ Какие уроки следует извлечь из исследований с неблагопри­ятными последствиями, касающихся опытов с живыми существа­ми, производством вооружения, созданием новых лекарств, экспе­риментами с животными и т.п.?

■ В каком отношении содействует химия неэкономическому развитию общества (например, моральному, политическому, ин­теллектуальному, эстетическому и т.п.)?

■ Определяет ли химия пути самооценки людьми и обществом своей собственной природы?

■ Не реализуется ли в химии тип рациональности, способный вызвать конфликт со здравым смыслом или политической рацио­нальностью?

■ Существуют ли внутренние причины, нуждающиеся в фило­софском и социально-историческом анализе для преодоления от­рицательного общественного образа химии как науки (в связи с повышенным вниманием к проблемам сохранения окружающей среды)?

■ Инициирует ли химия, в отличие от других наук, надежды, страхи, или другие чувства, которые должны анализироваться пси­хологическими или феноменологическими средствами?

■ Каким образом этика химии должна быть включена в универ­ситетские программы химии?

■ Какую роль должна играть этика химии в публичной поли­тике?

175

■ Какие уроки следует извлечь в пользу этики науки вообще и особенно этики химии из участия ученых в широко известных об­щественных делах, например таких, как Манхэттен проект?

Как видим, вниманию философов химии были представлены ак­туальные вопросы. Ставилась задача развить их в систематической форме. А для этого нужна была определенная концепция этико-химической направленности. Но именно ее как раз и не было. Журнал «Hyle» опубликовал около десятка статей, в которых пред­принимались попытка представить этику химии в тщательно выве­ренном концептуальном виде. Наиболее значимыми оказались ис­следования таких видных философов химии, как Дж. Делире и Й. Шуммер. Каждый из них шел непроторенными путями.

Джузеппе Делире начал свое исследование с рассмотрения со­отношения этики и науки^1. Во-первых, он убежден, что в совре­менных условиях рассуждать следует не просто о нравственности, а иметь в своем распоряжении хорошо отлаженную теорию, этику (ethics). Во-вторых, Делире решительно высказывается в пользу аксологии, оперирующей ценностями. Его не устраивает деонтоло­гия (от греч. deon - долг), в которой речь идет об обязанностях лю­дей. Делире привлекает не этика долга, а ценностная этика. В-третьих, он делает свой наиболее значимый философский ход, а именно - интерпретирует этику ценностей с позиций теории при­нятия решений. Суть этического дела видится им в том, что человек, оказавшись в ситуации риска, делает соответствующий выбор, за который ему необходимо нести ответственность. Риск, выбор, ответ­ственность - таковы главные концептуальные ориентиры итальян­ского исследователя. Он приводит следующие три формулы.

R(n) = W(n) * P(n),                                  (1)

G(p) = D(p) * P(p),                                  (2)

C ( n ,p) = G ( p ) / R ( n ).                                (3)

Согласно формуле (1) риск R ( n ) определяется вероятностью не­гативного (n) исхода P(n) и его величиной (весом) W ( n ). Формула (2) выражает связь характеристик позитивного исхода (p), его ве-

¹ Del Re G . Ethics and science // Hyle – intern try. 2001. V. 7. No. 2. P. 85–102.

176

роятности P, желательности D и выигрыша G. Наконец, формула (3) определяет величину стоимости выбора C(n , p). Она тем выше, чем больше выигрыш G(p) и меньше величина риска R(n). Аргу­ментация итальянца выглядит очень убедительно в той ее части, которая касается включения этики в научный контекст. Традици­онной проблеме добра дается вполне конкретное не метафизиче­ское, а научное истолкование. И это в условиях, когда традицион­ная этика со времен Аристотеля пребывает в метафизических оде­ждах.

К сожалению, Делире столкнулся с существенными трудностя­ми при объяснении института ценности. Выбор-то осуществляется в соответствии с некоторыми ценностями. В таком случае необхо­димо объяснить, откуда они берутся. Если из науки, то какой? На­учно ориентированный Делире не находит ответа на этот вопрос в науке. Приводимый им список ценностей включает деньги, власть, физиологическое удовольствие, признание живых существ, спра­ведливость, мудрость, красоту, любовь к отчизне, взаимную привя­занность друг к другу членов семьи^1.

Список этих ценностей приведен в произвольной форме. А ме­жду тем в науке действительно есть действительный адресат цен­ностей. Это – концепты всех прагматических наук, причем как ба­зовых наук, так и метанаук. Если вы желаете иметь дело, например, с экономическими ценностями, то необходимо обратиться непо­средственно к экономическим наукам. Стоимость, ставка процента, прибыль, личный доход, многие другие концепты экономических наук как раз и являются экономическими ценностями. Самые ра­финированные ценности поставляют именно науки. Менее рафи­нированные ценности содержатся в составе донаучных концепций.

Еще одно слабое место в концепции Делире – отсутствие разра­ботки темы ответственности. Она в его статье едва обозначена. Итальянский исследователь не рассмотрел также специфику от­дельных наук. Применительно к химии он ограничился приведени­ем примеров озабоченности отдельных химиков, например Жана Монода, этическими проблемами. Таким образом, вознамерившись

¹ Del Re G. Ethics and science // Hyle – intern try. 2001. V. 7. No. 2. С. 91.

177

перевести этику на метанаучные рельсы, Делире лишь частично справился с этой задачей.

Йоахим Шуммер демонстрирует принципиально другой подход, чем Делире^1. Он не отрицает необходимости подсчета выигрыша и потерь. Но этот подход актуален лишь тогда, когда он предваряется двумя основополагающими принципами, а именно, принципами ответственности и справедливости. «Если x ответственен за y пе­ред z, то мы имеем возможность различать различные типы ответ­ственности соответственно различным инстанциям x, y и z»². От­ветственным можно быть перед руководством фирмы, перед обще­ством, перед самим собой. Быть ответственным означает быть от­ветственным перед кем-то. Нельзя быть ответственным перед пус­тотой.

На наш взгляд, Шуммер в представлении принципа ответствен­ности не совсем точен. Недопустимо ставить знак равенства между, с одной стороны, принципом ответственности и, с другой стороны, отношением ответственности.

Приведенное выше определение Шумера является определени­ем отношения ответственности, но не принципа ответственности. Принцип ответственности должен задавать концептуальные рамки интерпретации отношения ответственности. Само по себе отноше­ние ответственности не предохраняет от зла. Шуммер, разумеется, это отлично осознает. Он находит выход из затруднительного по­ложения, но уже за пределами принципа ответственности. Шуммер формулирует три основополагающих в рамках развиваемой им концепции вывода: «(1) Основополагающей ценностью является благоденствие человечества, которое в нашем понятии общей от­ветственности включает всех настоящих и будущих людей. (2) Все моральные нормы и обязательства должны соотноситься с первич­ной ценностью, так что, следуя за этими нормами, можно, по край­ней мере, поддерживать благосостояние человечества, не умень­шая его. (3) Все моральные нормы и обязательства (включая об­щую ответственность), должны одинаково быть адресованы каж-

phy of chemistry. 2001. Vol. 7. No. 2. P. 103–124.

¹ Schummer J. Ethics of chemical synthesis // Hyle – international journal for philoso-² Ibid. P. 104.

178

дому человеку в качестве принципов как для определения стандар­тов, так и для суждений о поступках людей»¹.

Как видим, Шуммер выводит на первый план вместо принципа ответственности принцип необходимости обеспечения сохранения и преумножения благоденствия людей. Такое решение не пред­ставляется очевидным. Непонятно, что именно понимается под благоденствием. В какой науке раскрывается природа благоденст­вия? Шуммер имеет в виду мораль, общую для всего человечества. Но в таком случае возникает трудный для разрешения вопрос о природе этой универсальной моральной теории. Что касается принципа справедливости, то он должен предотвратить злоупот­ребления в пользу каких-либо избранных социальных групп людей. По мнению Шумера, развитой им концепции вполне достаточно для развития этики химии. В частности, производство новых хими­ческих веществ является моральным делом, ибо оно призвано спо­собствовать благоденствию людей.

Отметим еще несколько интересных этических идей философов химии. Пьер Ласло отмечает, что этика химии не может состояться без углубленного знания^2. В противном случае широкое распро­странение химических веществ и технологий будет неминуемо со­пряжено с нежелательными последствиями.

Американец Майкл Дэвис доказывает, что профессиональная этика химика существенно отличается от профессиональной этики техника^3. С этой целью он сопоставляет моральные кодексы Аме­риканского химического общества (ACS) и Аккредитационного совета по развитию проектирования и техники (ABET), утвержден­ные соответственно в 1994 и в 1998 годах. Оба кодекса начинаются с формулировки моральных идеалов. И вот тут Дэвис находит су­щественные различия. Инженеры выступают от имени прикладной науки, в связи с чем они ставят перед собой в качестве основной

¹Schummer J. Ethics of chemical synthesis // Hyle – international journal for philoso­phy of chemistry. 2001. Vol. 7. No. 2. P. 107.

² Laszlo P. Handling proliferation // Hyle – international journal for philosophy of
chemistry. 2001. V. 7. No. 2. P. 125–140.

³ Davis M. Do the professional ethics of chemists and engineers differ? // Hyle – inter­
national journal for philosophy of chemistry. 2002. V. 8. No. 1. P. 21–34.

179

задачи обеспечение улучшения человеческого благосостояния. В отличие от инженеров химики руководствуются фундаментальной наукой. Они способствуют улучшению благосостояния людей, но не обеспечивают его. Основное обязательство, которое они берут на себя, состоит в развитии научного химического знания.

Американец Генри Бауэр тщательно проанализировал феномен так называемой «патологической» науки, примерами которой явля­ется учение о холодном термоядерном синтезе, об аномальной во­де, N-лучах (речь идет об особом типе радиации)¹. Обычно наука считается «патологической», если ее выводы трудно подтвердить, а критика не встречает аргументированных возражений. «Патологи­ческая» наука подрывает авторитет своей академической родствен­ницы, что как раз и приводит к моральным коллизиям. Бауэр пока­зывает, что во всех случаях «патологической» науки речь идет о действительных трудностях научного познания, ситуация вокруг которых постепенно проясняется. Само введение в середине XX в. термина «патологической науки» несостоятельно, ибо такая наука вообще не существует.

Американец Брайян Коппола привлек внимание к моральным дилеммам, которые возникают в связи с коммерциализацией хи­мии. Преподавателям университетов и студентам трудно избежать искушения отказаться от неукоснительной исследовательской и образовательной деятельности в пользу достижения личного мате­риального благополучия². Выход из затруднительной ситуации он видит в этике ответственности, которая призвана избавить от изъя­нов утилитарной университетской культуры.

Как видим, современную философию химии уже невозможно представить себе без этической проблематики. В ее актуальности не приходится сомневаться. С другой стороны, столь же очевидно, что при развитии этой тематики философы химии встречаются со значительными трудностями. На наш взгляд, они вполне преодо­лимы. Но чтобы показать это, нам придется развить собственную

¹ Bauer H.H. ‘Pathological science’ is not scientific misconduct (nor is it pathological)
// Hyle – international journal for philosophy of chemistry. 2002. V. 8. No.1. P. 5–20.

² Coppola B.P. The technology transfer dilemma. Preserving morally responsible educa­
tion in a utilitarian entrepreneurial academic culture // Hyle – international journal for
philosophy of chemistry. 2001. V. 7. No.2. P. 155–167.

180

концепцию этики химии¹. Перечислим основные ее концептуаль­ные ориентиры.

> Современная, так называемая субстанциальная этика, разви­ваемая в рамках философии, не учитывает новейшие достижения наук, а потому не соответствует им, в том числе и химии.

> Альтернативой субстанциальной этике является метанаучная этика, вырастающая на базе науки. Этика химии должна быть по­ставлена на рельсы науки.

> Концептуальные ориентиры этики химии содержатся в самой химии как науке.

> Подобно всем другим метанаучным этическим концепциям этика химии должна ориентироваться на достижения теории при­нятия решения, исследование операций, системный анализ, выра­жаясь кратко, на теорию максимизации ожидаемой полезности.

> Основополагающим принципом метнаучной этики является принцип ответственности.

> Профессиональная этика химии не отличается от этики хи­мии.

Итак, мы рассмотрели этические работы видных философов хи­мии. Все они, по сути, решительно отказались от попыток приспо­собить к химии так называемую субстанциальную этику, которая входит в арсенал философии. Эту этику называют субстанциаль­ной, ибо она развивается независимо от науки. Но справедливы ли философы химии в своем отношении к субстанциальной этике? Правы ли они, отказываясь от услуг таких выдающихся этиков, как Аристотель, Иммануил Кант, утилитарист Джон Стюарт Милль, феноменолог Макс Шелер, гуманист Альберт Швейцер, аналитики Джон Мур и Ричард Хэар?

Как ни странно, для критической позиции философов химии есть действительные основания. Разумеется, речь не идет об отсут­ствии плодотворных идей в работах перечисленных выше выдаю­щихся этиков. Дело, однако, состоит в том, что даже выдающимся

¹ Основные положения ниже развиваемой этической теории, впрочем, без упоми­нания химии, содержатся в наших монографиях: Канке В.А. Этика ответственно­сти. Теория морали будущего. М., 2003; Он же. Современная этика. 3-е изд. М., 2010.

181

авторам не под силу предвосхитить концептуальное содержание химии без непосредственного обращения к ее собственному потен­циалу. Именно в силу этого развиваемые ими концепции малопри­годны в этике химии. Чтобы не быть голословными, приведем пример. Кант – высочайший авторитет в области субстанциальной этики. Главный принцип его этики, так называемый категориче­ский императив, состоит в том, что каждый должен поступать так, чтобы быть достойным представителем человечества. Как раз в этом состоит его долг. Попробуйте развить на основе принципа категорического императива этику химии. Вы тотчас окажетесь перед непреодолимыми трудностями, ибо рассматриваемый прин­цип не уточняет механизм его функционирования. По Канту, этот механизм реализуется за счет обращения к моральным максимам: не лги, не воруй, будь справедливым. Но и эти максимы имеют все­го лишь предварительный характер. Что значит – не лгать? Не лжет ли химик, который, не обладая достаточным арсеналом знания, тем не менее, стремится занять во всем, что касается химии, командные высоты?

Итак, в своем критическом отношении к субстанциальной этике философы химии правы. В современных условиях, когда химия достигла высокого уровня развития, субстанциальная этика не спо­собна ответить на ее запросы.

Но если недостаточна субстанциальная этика, то необходима метанаучная этика. И вот тут возникает новая коллизия. К какой науке следует обратиться, чтобы развить этику химии в последова­тельной форме? Надо полагать, к самой химии. В противном слу­чае мы не достигнем желаемой гавани этики химии. Но не один из этиков химии не поступил таким образом. Почему? Потому что они чувствуют себя крайне неуверенно в области метанаучной этике, уровень развития которой оставляет желать много лучшего.

Итак, обратиться следовало непосредственно к химии, вернее, к философии химии. Этика химии относится к области философии химии. Но почему же она состоятельна? Потому, что химики руко­водствуются эпистемологическими ценностями, в соответствии с которыми они ставят перед собой определенные цели. И вот тут мы близки к постижению концептуального центра этики химии, сосре­доточения всех ее нервных путей.

182

Если бы в самой философии химии не было бы ценностей, то ее философская возгонка никак не могла бы привести к этике химии. Этика уместна там, где люди, имея дело с различного рода альтерна­тивами, выбирают из них наиболее эффективные и добиваются именно их осуществления. В первой части книги мы шаг за шагом рассматривали метаморфозы химической трансдукции. По мере воз­растания ее концептуального потенциала становилось очевидным, что не существует однозначная линия поведения химика. Раз так, то он оказывается перед многочисленными этическими дилеммами. Пути их разрешения как раз и должна изучать этика химии. Таким образом, этические ценности химии содержатся в ней самой, а не где-то за ее пределами. Это означает, что этика химии не экзогенна, а эндогенна по отношению к химии. Все выше перечисленные авто­ры, пытаясь развить вариант эндогенной этики химии, испытывали неудачи. Они не догадывались, что концептуальные ориентиры эти­ки химии содержатся в философии химии.

Выше мы видели, что поиски в направлении метанаучной этики приводят исследователей к теории максимизации ожидаемой полез­ности, а вместе с ней к теории принятия решений, с которой, это также необходимо отметить, в тесных координационных связях на­ходится ряд других концепций, например, исследование операций, программирование, системный анализ, теория управления. Весь этот комплекс наук исходит из представления, что субъектом принятия решения и осуществления поступка является человек. Этика – это метанаука об эффективном поведении людей, в рамках которого ка­ждый человек проявляет свою индивидуальность. Решения прини­маются людьми, а не небесами. Даже в случае, если решение выра­батывается коллективно, то, тем не менее, в этом процессе присутст­вует определенная структурированность, взаимодействуют-то между собой отдельные люди.

В целом комплексе наук изучается поведение человека. Лишь по­степенно было осознанно, что концептуальным каркасом рассмотре­ния этого поведения должна быть выбрана теория полезности, в рамках которой первостепенное значение имеет максимизация ожи­даемой полезности. В развитии концепта полезности большие заслу­ги имеют утилитаристы во главе с Иеремией Бентамом. Но отсюда никак не следует, что теория максимизации ожидаемой полезности

183

является утилитаристской. В современной науке рассматриваемая теория имеет общенаучный характер. Это следует понимать сле­дующим образом: она задает формальные рамки этического поведе­ния. Как именно понимается полезность, определяется в составе от­дельных наук, уже не формальных, а содержательных. В экономике полезность определяется по-другому, чем в политологии, а в фило­софии синтетической химии иначе, чем в радиотехнике. Меняются и единицы измерения полезности, часто в их качестве выступают соответствующие балльные единицы.

Максимизация ожидаемой полезности – это принцип с яркой эти­ческой составляющей. Но сам по себе он недостаточен для того, чтобы на его основе построить последовательную этику науки, в том числе и этику химии. В обоснование этого утверждения, мы можем сослаться на саму теорию максимизации ожидаемой полезности. Она не является этической теорией. Подобно всем другим наукам теория максимизации полезности нуждается в этическом сопровож­дении. Что такое полезность? Каковы ценности? Оправдано ли куль­тивирование именно этих ценностей? Все эти вопросы нуждаются в самостоятельной разработке. Иначе говоря, теории максимизации ожидаемой полезности самой не достает этической рафинированно­сти. Для ее достижения необходим особый принцип. Это означает, что необходимо определить основополагающий принцип любой этики, в том числе и этики химии.

Вопрос о первом принципе этики всегда привлекал пристальное внимание философов. Ведь именно их уделом считается изобретение принципов предельной концептуальной обостренности. Именно в этой связи в последние тридцать лет огромное значение придается принципу ответственности. Его содержание заслуживает особого рассмотрения. Крайне важно понять его подлинную значимость. Что означает быть ответственным? Очевидно, что на этот счет многое может сказать любой юрист. Но он рассуждает о юридической от­ветственности, а нас интересует философский план.

Кажется, что определить содержание принципа ответственности несложно. Решение принимают и осуществляют отдельные люди, следовательно, им нести ответственность за свои деяния перед раз­личными инстанциями. Достаточно ли этой констатации для обеспе-184

чения этической рафинированности принятых решений и осуществ­ляемых поступков? Именно этот вопрос является решающим для определения статуса современной этики, в том числе этики химии.

Принцип ответственности имеет длительную историю, но, по­жалуй, решающее значение для его судьбы имела книга немецко-американского философа Ханса Йонаса «Принцип ответственно-сти»¹. Основная его мысль состояла в утверждении, что в техно­генную эпоху нет альтернативы принципу ответственности. Только с опорой на него человечество в состоянии обеспечить свое выжи­вание. Но в определении содержания принципа ответственности Йонас не был в состоянии занять метанаучную позицию. Он был типичным философом-субстанциалистом, ориентировавшимся на метафизические философские системы, прежде всего, на феноме­нологическую и герменевтическую философию. Для Йонаса чело­век ответственен не только за свою судьбу, но и за своих братьев меньших, за все живое, за природу в целом, а также за технику и науку. Таким образом, он определял содержание принципа ответ­ственности лишь в самых общих чертах.

В ряде наших работ мы пытались определить содержание прин­ципа ответственности более конкретно, чем это сделал Йонас, при­чем с учетом состояния современной науки. В обобщенном виде мы пришли к следующему заключению². Субъект, во-первых, бе­рет на себя задачу обеспечения желаемого будущего, во-вторых, сам вменяет себе эту задачу, в-третьих, стремится достигнуть наи­более эффективного результата, в-четвертых, делает это в соответ­ствии с достижениями, достигнутыми в философии аксиологиче­ских наук. В случае этики химии таковой наукой является филосо­фия химии. Приведем два показательных примера.

К врачу обращается за медицинской помощью больной, стра­дающий странной болезнью. Какой именно не известно. Врач отка­зывается от его лечения, предлагая больному обратиться к другим врачам, не уточняя при этом их специализацию. Он отказывается от вменения себе задачи излечения данного больного. Налицо заб­вение принципа ответственности. Безответственно также лечить, не

J onas H . Das Prinzip Verantwortung. Stuttgart, 1979. Канке В.А. Современная этика. М., 2010. С. 214–215.

185

обладая соответствующей квалификацией. Во всех случаях врачу, если он руководствуется принципом ответственности, необходимо добиваться максимума возможного в его положении. Но с этой це­лью ему приходится соизмерять различные ценности и находит соответствующий оптимум. Этика всегда настаивает на максими­зации полезности. В этой связи в любой науке возникает множест­во проблемных аспектов, особенно, касающихся института мо­ральных дилемм, когда любое решение приводит к нежелатель­ным последствиям. Но даже в этом случае принцип ответственно­сти задает главный вектор принятия соответствующего решения. Он, кстати, всегда предполагает творческий поиск и аксиологиче­ские новации. Без них подлинная ответственность не может со­стояться.

Приведем пример из химии. Ученый-химик, руководствуясь ме­тодом трансдукции, ставит перед собой определенную цель. Допус­тим, что он занят изобретением нового взрывчатого вещества. Глав­ная его цель – добиться прироста научно-химического знания. При­чем он полагает, что как раз для этого и необходимо новое вещество. Но многолетние усилия не приводят к желаемому результату. Наш герой начинает замечать, что у его младшего коллеги есть и идеи, и задатки, для свершения того, что ему не под силу. Должен ли он со­общить ему свои знания? Если руководствоваться принципом ответ­ственности, то должен. В противном случае химик ведет себя не в соответствии с этикой ответственности, то есть аморально.

Допустим, что два химика в творческом содружестве действи­тельно изобрели новое взрывчатое вещество в надежде, что оно бу­дет использоваться в благих целях. Но действительность опровергла их радужные ожидания, множатся случаи неблаговидного использо­вания их детища. Означает ли это, что они недопонимают этику хи­мической ответственности? И да, и нет. Да, ибо они изобрели взрыв­чатку. Нет, ибо использование взрывчатки не регламентируется ими? Но формула «и да, и нет» неудовлетворительна, ибо вопрос об ответственности изобретателей, по сути, остался без ответа.

Можно предложить следующий выход из положения: считать, что ответственность химика не идет дальше химии. Напалм изобре­ли они, но не они использовали его во Вьетнаме. Предлагаемое ре-

186

шение вряд ли следует признать удовлетворительным. Если бы хи­мики не изобрели напалм, то его бы и не использовали. Приходится признать, что попытка отгородиться от всего мира затворничеством в химической квартире несостоятельна. Но не может же химик быть ответственным за все деяния, совершаемые посредством использо­вания химических веществ? Мы вновь оказались в затруднительном положении. Почему? Видимо, потому, что не учли общественную составляющую ответственности. Наш пример свелся к этической робинзонаде. Мы не учли, что субъектом ответственности является не только отдельный человек, но и общество. Но если признать субъектом ответственности общество, то это вроде бы приходит в противоречие с постулатом о том, что решения вырабатываются и осуществляются отдельными людьми. К счастью, это противоречие всего лишь кажущееся.

Этическая робинзонада преодолевается за счет учета характера взаимодействия между людьми, в том числе и представителями раз­личных наук. А это означает, что химик, определяя границы своей ответственности, должен принимать во внимание и междисципли­нарные связи химии, а также ее соотношение с обыденным сознани­ем. Применительно к нашему примеру с изобретением взрывчатых веществ это означает, что химик несет двойную ответственность. Одна из них относится непосредственно к химии. Другая же отно­сится к междисциплинарным связям химии. Личность этически не вправе перенести свою ответственность на кого-то другого, в том числе и на общество в целом. Но и она несет определенную ответст­венность за все общество. Лишь детальный анализ может выяснить степень ответственности личности как за негативные, так и позитив­ные последствия.

Кстати, вопреки широко распространенному заблуждению прин­цип ответственности этически регулирует все поступки, а не только те из них, которые приводят к ярко выраженным негативным по­следствиям. Этика химии – это метанаука о путях достижения наи­более эффективных результатов в области химии и ее междисцип­линарных связей. Подобно любой аксиологической науке филосо­фия химии буквально нашпигована этической проблематикой. Что­бы справиться с нею, необходимо налаживать продуктивный твор-187

ческий диалог как между химиками, так и между химиками и пред­ставителями нехимических наук. Разумеется, не следует забывать и о диалоге с гражданским обществом. Буквально ежедневно любой химик, будь то студент или профессор, неоднократно принимает судьбоносные для себя решения, и делает он это в качестве этиче­ского субъекта, то есть субъекта, руководствующегося некоторой этической концепцией. Беда в том, что эта концепция очень часто является концепцией здравого смысла, только и всего. Научная эти­ка химии с ее основополагающими принципами ответственности и максимизации ожидаемой полезности пока не написана. Ощущается острая потребность представления ее в систематическом виде. Тре­буются, как говорится, добровольцы.

Итак, философия этики – это составная часть философии химии, предметом которой является обеспечение максимально возможной в данных условиях эффективности химии.

Этика химии насыщена сложными проблемными концептуаль­ными вопросами. Она, как уже отмечалось, не представляет собой всего лишь приложение какой-либо традиционной этической теории к химическому материалу. Это обстоятельство не всегда учитывает­ся при составлении так называемых моральных кодексов поведения представителей отдельных наук, в том числе и химии. Как правило, они содержат положения самого общего характера. Так, например, в кодексе поведения членов американского химического сообщества указываются их обязанности перед общественностью, химической наукой, профессией, коллегами, предпринимателями, служащими, студентами и даже средой. Химики обязаны быть точными, честны­ми, объективными, понимать границы своей науки, уважать истину, избегать фальсификаций и плагиата, поддерживать продуктивный диалог с учеными, предпринимателями, служащими, студентами, способствовать разрешению экологических проблем¹.

Как видим, перечислено немало обязанностей (ценностей), но стоит лишь задуматься над их содержанием, как сразу же выясняет­ся, что оно не может быть определено в отсутствие тщательного анализа концептуального устройства химии как науки.

The chemist's code of conduct//http://ethics.iit.edu/codes/coe/amer.chem.soc.coe.html/

188

Что означает быть объективным или же уважать истину?

Читатель знает из первой части книги, что, например, проблема объективности химического знания и вопросы химической истины насыщены многочисленными тонкостями. Разумеется, мы не ста­нем их повторять. Отметим лишь, что при всем их предваритель­ном характере моральные кодексы поведения членов химических сообществ полезны. Они настраивают химиков на следование нор­мам этики, представляют собой своеобразное введение в этику хи­мической ответственности.

Итак, будем считать, что основания химической этики пред­ставлены выше в достаточно отчетливом виде. Их краеугольными камнями являются принцип ответственности и принцип максими­зации ожидаемой полезности. Чтобы продемонстрировать актуаль­ность предложенной вниманию читателей этики химии, дадим краткие ответы на те вопросы, которые были предложены для раз­работки авторам журнала «Hyle» (табл. 2.2). Кстати, многие из них так и остались без ответа.

Таблица 2.2

Ответы на вопросы журнала «Hyle»

 

 

 

№ 1 2	Вопросы                                      Ответы
	Доступны ли профессиональ­ные кодексы поведения хи­мических сообществ фило­софскому анализу, согласу­ются ли они с ним? В каком отношении отличаются эти кодексы друг друга и от ко­дексов других профессио­нальных и научных обществ?	Разумеется, эти кодексы доступны философскому анализу и согласу­ются с ним. Они отличаются друг от друга своим концептуальным содержанием (сравните, например, содержание аналитической и син­тетической химии). Поскольку концептуальное содержание раз­личных наук неодинаково, то отли­чаются кодексы поведения их представителей.
	Существуют ли моральные идеалы, которых лежат в ос­нове специфических этиче­ских химических норм?	Вопрос поставлен некорректно. Существуют принципы этики хи­мии, в частности, принцип ответст­венности.

189

Продолжение табл. 2.2

 

 

 

 

 

 

 

 

№ 3 4 5 6 7 8	Вопросы                                        Ответы
		Принципы как раз и являются идеалами. Нормы – это устойчивые химические ценности, например, использование аппроксимаций, моделей.
	Чему мы можем научиться на примере функционирования «патологической науки» (ано­мальная вода, холодный термо­ядерный синтез и т.п.) и эксцес­сах неудачного научного пове­дения?	«Патологические науки» указыва­ют на трудные пути развития хи­мии. Они учат научной точности, бдительности и акцентируют вни­мание на трудных проблемах этики химии.
	Существуют ли специфические Химия не содержит ничего ущерб-типы и проблемы ущербных  ного по отношению к другим нау-поведений характерные именно кам. Она просто другая, чем они. для химии?
	Необходимы ли для химиче­ских исследований (включая оценки, публикации и докумен­тации) специфические формы доверия среди коллег по срав­нению с положением дел в дру­гих науках?	Они другие по концептуальному содержанию. Только и всего. Ка­ких-либо специфических именно для химиков форм доверия не тре­буется.
	Фактическое химическое ис­следование следует за специ­фической моралью или не­моральными величинами?	Философия химии продуцируется из нее самой. Химическое исследо­вание следует за самим собой, а не за внешними для нее моральными или неморальными нормами.
	Соответствует ли актуальные методы химии (включая иссле­дование, оценку, публикацию и документацию) их ценностям?	Эти методы допустимо рассматри­вать в качестве ценностей. Разуме­ется, они соответствуют сами себе и своему собственному содержа­нию.
	Должно ли химическое иссле­дование основываться на мо­ральных или неморальных цен­ностях? Если да, то почему? Если нет, то почему?	Исследование основывается на этических ценностях постольку, поскольку они составляют ее кон­цептуальное содержание.

190

Продолжение табл. 2.2

 

 

 

 

 

 

№ 9 10 11 12 13	Вопросы                                        Ответы
	Каким образом когнитивные (познавательные) и методологи­ческие ценности соотносятся с моральными ценностями хими­ческого исследования?	Все ценности относятся к сфере этики. Поэтому нет никаких раз­личий между моральными и не­моральными ценностями.
	Как коммерциализация химиче­ского знания повлияла на или изменила традиционные когни­тивные ценности?	Она привела к необходимости сочетания химических и эконо­мических ценностей.
	Можно ли обнаружить специфи­ческие корни профессиональной этики в истории химии и алхи­мии?	Конечно, а где же еще?
	Характерны ли для химиков как научных работников, особенно для аналитиков и синтетиков, ввиду их знаний, способностей и практик, специфические типы философски обоснованной от­ветственности и обязанности (активные или пассивные) перед международным сообществом? Существует ли философский путь оправдания или ограниче­ния “свободы исследования” в химии?	Тип ответственности, характер­ный для химиков определяется содержанием их науки. Посколь­ку содержание синтетической и аналитической химии отличается друг от друга, то отличаются и соответствующие типы ответст­венности. Так называемая “сво­боды исследования” должна быть совмещена с принципом ответст­венности.
	Изменилось ли химическое ис­следование специфическим об­разом ввиду конфликтов интере­сов, например, научных и соци­альных, национальных и меж­дународных, финансовых и пуб­личных и т.п.?	Возникла проблема сочетания различных ценностей. Оно влияет на химическое исследование, то ускоряя, то замедляя его, привле­кая внимание химиков к специ­фическим проблемам. Но финан­совые и другие интересы не спо­собны трансформировать концеп­туальное устройство химической трансдукции.

191

 

 

 

 

 

 

 

		Продолжение табл. 2.2 Ответы
№ 14 15 16 17 18 19	Вопросы
	Какие уроки следует извлечь из исследований с неблагоприят­ными последствиями, касаю­щихся опытов с живыми сущест­вами, производством вооруже­ния, созданием новых лекарств, экспериментами с животными и т.п.?	Надо последовательно и всесто­ронне развивать философию нау­ки и в ее рамках этику науки.
	В каком отношении содействует химия неэкономическому разви­тию общества (например, мо­ральному, политическому, ин­теллектуальному, эстетическому и т.п.)?	Взаимодействие наук приводит к обогащению их трансдисципли­нарных связей. В результате хи­мия способствует и экономиче­скому и неэкономическому разви­тию общества.
	Определяет ли химия пути само­оценки людьми и обществом своей собственной природы?	Определяет, ибо ее развитие есть вместе с тем и развитие людей, которые в концептуальном отно­шении становятся все более кон­цептуально насыщенными.
	Не реализуется ли в химии тип рациональности, способный вы­звать конфликт со здравым смыслом или политической ра­циональностью?	Указанного конфликта нет. Разу­меется, научная химия отличается от обыденной теории о существе химических явлений. С позиций научной химии можно понять и обыденную химическую теорию.
	Существуют ли в химии внут­ренние причины, нуждающиеся в философском и социально-историческом анализе для пре­одоления отрицательного обще­ственного образа химии как нау­ки (в связи с повышенным вни­манием к проблемам сохранения окружающей среды)?	Такого рода причины отсутству­ют. Отрицательный образ химии как науки преодолевает в процес­се научно популярной пропаган­ды ее достижений.
	Инициирует ли химия, в отли­чие от других наук, надежды, страхи, или другие чувства,	В своей добротности химия не уступает другим наукам. Но актуальна популяризация ее

192

Окончание табл. 2.2

 

 

 

 

 

№ 19	Вопросы	Ответы
	которые должны анализировать­ся психологическими или фено­менологическими средствами?	богатейшего концептуального содержания.
20 21 22
	Каким образом этика химии должна быть включена в уни­верситетские программы химии?	Очень просто, надо ввести курс этики химии и поощрять его раз­работчиков.
	Какую роль должна играть эти­ка химии в публичной политике?	Надо использовать ее потенциал там, где это целесообразно.
	Какие уроки следует извлечь в пользу этики науки вообще и особенно этики химии из уча­стия ученых в широко извест­ных общественных делах, на­пример таких, как Манхэттен-ский проект?	На примере этих проектов следует продемонстрировать концепту­альное богатство химии, необхо­димость его использования в ин­тересах людей.

Как видим некоторые вопросы были поставлены редакцией журнала «Hyle» либо некорректно, либо не совсем точно. Это про­явление издержек, связанных со становлением этики химии.

Химия и эстетика

Многие знатоки химии отмечают ее связь не только с этикой, но и эстетикой. Причем химики говорят об этой связи не реже, а чаще, чем философы химии. По подсчетам Й. Шумера эта тематика под­нимается в 2 % статей, посвященных химической проблематике¹. Вроде бы не так уж и много. Но следует учитывать, что этих статей больше, чем всех публикаций по философии вместе взятых. Таким образом, если судить по числу публикаций, то химики обращаются к эстетической проблематике чаще философов. Для такой их ак­тивности есть известные основания, в том числе исторического свойства.

¹ Schummer J. Aesthetics of chemical products. Materials, molecules, and molecular models // Hyle – international journal for philosophy of chemistry. 2003. V. 9. No. 1. P. 75.

193

В далекой античности не было четкого различения эстетическо­го и технического, то и другое обозначалось одним словом techné, ибо речь шла вроде бы об одном и том же, а именно – о мире ис­кусственного. Прошло не одно столетие, прежде чем стали отли­чать искусство от техники. Однако по настоящий день многие ис­следователи уверены, что характерным признаком как техники, так и искусства является созидание нового, ранее не существовавшего. Но этот же признак присущ и миру химического, по крайней мере, той его части, которая создана химиками.

Наряду с признаком искусственного есть еще один признак, ко­торый объединяет химическое с эстетическим, – это особое внима­ние к чувственному. Греческое aist é tikos означало «чувственное, особенно выразительное, производящее глубокое впечатление». Многие химики отмечают, что, инициируя создание новых ве­ществ, они, действуя по законам красоты, в случае успеха испыты­вают глубочайшее наслаждение. Весьма показательна в этом отно­шении статья Нобелевского лауреата Роулда Хоффманна, который заканчивает свое эссе описанием яркого впечатления о красивей­шей молекуле, имеющей форму цилиндра и ставшей олицетворе­нием длительного поиска, основанного на необычных идеях¹.

Итак, мы вновь оказываемся в проблемной ситуации. Далеко не очевидно, что наряду с этикой химии существует также эсте­тика химии. Как это обычно бывает в проблемных ситуациях, не­обходим особый концептуальный анализ, способный внести яс­ность в рассматриваемую ситуацию. Действительно ли химики руководствуются в своей деятельности эстетическими критерия­ми, в частности, принципом красоты? Действительно ли следует ввести представление об особой дисциплине, эстетике химии? Какова связь химии и эстетики и действительно ли она существу­ет, а если существует, то следует ли ее интенсифицировать? Ана­лиз соответствующей литературы показывает, что в осмыслении проблемы химия – эстетика используются следующие три глав­ных подхода.

¹ Hoffmann R. Thoughts on aesthetics and visualization in chemis tional journal for philosophy of chemistry. 2003. V. 9. No.1. P. 10.

194

• Приводятся свидетельства в пользу актуальности эстетики химии, но они не облекаются в форму сколько-нибудь строгой тео­рии.

• Делается попытка развить теорию эстетики химии, но безот­носительно к эстетическим теориям, хорошо известным из истории философии.

• Возможность эстетики химии рассматривается в контексте философской эстетики.

Далее мы рассмотрим работы главных представителей этих трех подходов, а затем сделаем попытку синтезировать их сильные сто­роны.

Первый из вышеперечисленных подходов в исключительно яр­кой форме представлен американским физиологом Робертом Рут-Бернштейном, который считает, что наука и искусство используют общую для них креативную эстетику¹. Будучи заинтересованным, прежде всего, в проблеме творчества, он отказывается от различе­ния науки и искусства, полагая, что в обеих сферах решающие мо­тивации всегда имеют чувственный, а следовательно, эстетический характер. В подтверждение своей точки зрения он приводит много­численные высказывания выдающихся физиков и химиков (но не выдающихся эстетиков!). Он полагает, что к трудам эстетиков во­обще нет смысла обращаться.

Кстати, так считают многие химики, убежденные, что профес­сиональные эстетики не в курсе тонкостей химических наук. Со­гласно Рут-Бернштейну, достаточно по-настоящему окунуться в мир чудесных открытий в области науки, в частности, в химии, чтобы убедиться в очевидном, в ее эстетической насыщенности. Речь идет об определенной точке зрения, которой недостает теоре­тической рафинированности, аргументационной силы. Если речь идет об эстетике, а не просто о чувственном, то необходимо задать некоторые критерии. На этот счет Рут-Бернстэйн достаточно лако­ничен. Но чаще других он упоминает такие маркеры эстетического

¹ Root-Bernstein R.S. The science and arts share a common creative aesthetic // A.I. Tauber (ed.). The elusive synthesis: aesthetics and science. Dordrecht, 1996. P. 49-82.

195

в области науки, как простота, симметрия (или, наоборот, асиммет­рия), красота, элегантность, научные озарения и законы¹.

Следует отметить, что как раз эти маркеры якобы подлинно эс­тетического широко фигурируют в многочисленных статьях и кни­гах, приблизительно той же направленности, что и работы Рут-Бернштейна. Следует отметить, что в эстетических теориях пере­численные маркеры, за исключением красоты, отсутствуют. В дальнейшем мы специально рассмотрим их статус. Пока же кон­статируем, что рассмотренный подход к оценке соотношения хи­мии и эстетики при всей его внешней выразительности не обеспе­чен должной концептуальной базой.

Как уже отмечалось, еще один подход состоит в попытке разра­ботать особую теорию эстетического содержания химии. Этот под­ход наиболее выразительно представил уже известный нам бель­гийский химик Пьер Ласло. В качестве исследователя он исключи­тельно разносторонен. Эстетика химии, естественно, привлекла его внимание. Ласло умеет выражаться лаконично, к тому же он стре­мится быть понятным. Анализируемая ниже его статья имеет пока­зательное название «Основания эстетики химии»². Свою теорию он выражает в форме десяти основополагающих положений (тезисов).

(1) Естественное наиболее красиво.

(2) Искусственное также красиво.

(3) Невидимое даже более красиво, чем видимое.

(4) Потребность в визуализации неотвратима.

(5) Красота химии определяется ее логикой.

(6) Красота химии определяется также ее непредсказуемостью.

(7) Любое изменение красиво из-за своих инвариантных элемен­тов.

(8) Красота в изменении – мимолетный момент.

(9) Красота химии состоит в том, что она является наукой о сложном.

(10) Красота химии состоит в том, что она есть наука о простом.

¹ Root-Bernstein R. Sensual chemistry. aesthetics as a motivation for research // HYLE –
International journal for philosophy of chemistry. 2003. V. 9. No.1. P. 36.

² Laszlo P. Foundations of chemical aesthetics // Hyle – international journal for phi­
losophy of chemistry. 2003. V. 9. No.1. P. 11–32.

196

Перечислив основания эстетики химии, Ласло констатирует: «родилось новое современное искусство»¹. Сказано очень смело. Нас, разумеется, интересует аргументация Ласло. Она оказывается довольно странной. Он не определяет красоту, а ссылается на ме­тафизику ее восприятия, приводя примеры из мифологии, религии и античной философии. Остается неясным, чем же безобразное от­личается от прекрасного. Каждый из десяти тезисов сопровождает­ся риторикой, но не аргументацией. Лишь перейдя к библиографии, Ласло вспоминает философов-эстетиков, в том числе таких автори­тетов, как И. Кант, Т. Адорно, Н. Гудмэн, П. Бурдо. По мнению Ласло, их воззрения прекрасно координируют с его теорией. Но и на этот раз дело заканчивается декларацией.

Нам осталось рассмотреть третий подход, в рамках которого на­чинается серьезный разговор собственно об эстетике. Нам придется вновь встретиться с Йохимом Шуммером². Замысел его весьма оригинален. Он рассматривает три типа химических продуктов, а именно, материалы (вещества), молекулы и модели. Его выбор да­леко не случаен. Чаще всего именно с этими продуктами связыва­ется определенная эстетика. Поэтому он ставит вопрос о действи­тельном существовании соответственно эстетики материалов, эсте­тики молекул и эстетики моделей? Как уже подчеркивалось, мно­гие химики и философы химии признают эти эстетики за реаль­ность. Шуммер, не вступая с ними в прямую конфронтацию, тем не менее, опровергает их воззрения. Делается это таким образом. Он сверяется насчет эстетики материалов, молекул и моделей с осно­вополагающими выводами эстетических теорий. Каждый раз выяс­няется, что подлинные эстетические концепты в химии не исполь­зуются. Приведем некоторые его выводы.

Анализ вопроса о возможности эстетики материалов заканчива­ется следующим выводом. «Резюмируем, в идеалистической эсте­тике, доминирующей доктрине в западной традиции, начиная с

¹Laszlo P. Foundations of chemical aesthetics // Hyle – international journal for phi­losophy of chemistry. 2003. V. 9. No.1. P. 11.

² Schummer J. Aesthetics of chemical products. Materials, molecules, and molecular mod­els // Hyle – international journal for philosophy of chemistry. 2003. V. 9. No.1. P. 73 – 104.

197

Платона, нет места для вкуса, запаха, цвета, тактильных ощуще­ний, равно как для восприятий материальных качеств, кроме пред­ставляющих нечто противоположное красоте. Задачей художника признается быть посредником между интеллектуальными, мораль­ными и религиозными идеями, от которых ощущения способны лишь отвратить»¹. Эстетику молекул также не удается согласовать с идеалистической эстетикой. То же самое относится и эстетике моделей. В этой части своей статьи Шуммер обращает особое вни­мание на феномен симметрии, который так часто считают призна­ком красоты. Он приводит аргументацию Канта, который отмечал, что симметрия в природе является ее необходимой чертой, а не произведением искусства. Шуммер полагает, что симметрия может вызывать у химика наслаждение, но не эстетического, а эпистемо­логического свойства.

Наряду с эстетикой красоты Шуммер обращается также к со­временным эстетическим теориям, в частности, к символической эстетике аналитического философа Нелсона Гудмена и семиотиче­ской эстетической концепции постструктуралиста Умберто Эко. Выясняется, что и их эстетические концепции невозможно исполь­зовать для доказательства возможности эстетики химии. Как нам представляется, Шуммер пришел к правильным выводам: эстетика химии несостоятельна. Но, на наш взгляд, этот вывод можно обос­новать другим путем, чем это сделал Шуммер. Сторонникам эсте­тики химии совсем не обязательно сверять свои воззрения с тео­риями Гудмена и Эко. Итак, все-таки возможна ли эстетика химии?

В поиске ответа на этот вопрос мы предлагаем занять метанауч-ную позицию. И уже после этого определиться относительно эсте­тики химии. Сам термин эстетика химии указывает на использо­вание эстетики в качестве метанаучной дисциплины. Но в таком случае следует четко определиться с вопросом от метанаучной от­носительности эстетики. Какие науки являются ее предметом? Не­ужели любые, в том числе естественнонаучные дисциплины? Пред­метом эстетики являются исключительно искусствоведческие дис-

¹ Schummer J . Aesthetics of chemical products. Materials, molecules, and molecular els // Hyle – international journal for philosophy of chemistry. 2003. V. 9. No.1. P. 79.

198

циплины, то есть литературоведение, теория театра, кино, рисунка и т.д. Искусство – это предмет искусствоведения, а уже само ис­кусствоведение является предметом эстетики. Длительное время эстетика воспринималась как субстанциальная философская дис­циплина. Но такое понимание ныне изживается. Вся философия переводится на метанаучные рельсы, в том числе и эстетика.

При субстанциальном понимании эстетики она определяется как теория или красоты, или прекрасного, или возвышенного, или не­представимого. При метанаучном понимании эстетики она имеет дело со всей той совокупностью ценностей, которая характерна для той или иной разновидности искусствоведения, например, для му­зыковедения. Любая искусствоведческая дисциплина выступает как наука с ее сетью рафинированных концептов. Разговорам о красивом вообще или же о прекрасном вообще приходит конец.

Эстетика во многом похожа на этику. Обе они, являясь метана-учными дисциплинами, имеют своим предметом аксиологические науки. И этика, и эстетика имеют дело с ценностным миром. Но в этом отношении между ними есть существенное различие. Не эти­ка, а эстетика имеет дело с миром вымысла, с тем, что никогда не существовало, и никогда не будет существовать.

Этика всегда имеет дело с будущим настоящего. Творческое во­ображение этика скреплено с настоящим, которое ставит те или иные пределы всякой фантазии. Творческое воображение эстетика устремляется в воображаемое будущее, которое не претендует на непременное осуществление имеющимися наличными средствами. Этика имеет дело с возможностью и будущим настоящего, которое продолжает прошлое. Эстетика, добившись автономии от этики, разрывает свою связь с настоящим и устремляется в вымысел. Если бы Лев Толстой в «Войне и мире» всего лишь описывал войну 1812 г., то он был бы историком. В качестве же романиста он создал вы­мышленный мир.

Обратимся теперь к химии. Ее мир не вымышлен. У него есть настоящее и будущее. Химики строят планы и добиваются их осу­ществления, концептуальный план этого единства описывает сцеп­ка химия – этика химии. Эстетика химии имела бы место, если бы придумывался вымышленный мир химических ценностей. Но как

199

раз этого в химии-то и нет. Применительно к химии возможна на­учная фантастика, но, строго говоря, она относится к миру литера­туры. Таким образом, эстетика химии невозможна постольку, по­скольку химия не является наукой о вымышленном как таковом. Химия не есть искусствоведение. Но оно находится с ним в опре­деленных междисциплинарных связях. Химические материалы, в частности, особые пластмассы и металлы, широко используются при изготовлении произведений искусства. Они выступают в таком случае в качестве вещественных носителей эстетических ценно­стей. Именно таким образом реализуются связи искусствоведения с химией.

Дискуссия об эстетике химии выявила два исключительно важ­ных вопроса, актуальность которых, как нам представляется, не осознается в полной мере:

1) вопрос об эмоциональной сочности химии;

2) вопрос о ее внутреннем совершенстве.

Все химики, выступающие в защиту эстетики химии, указывают на ее эмоциональную яркость. Их решительные оппоненты склон­ны вопрос об эмоциональном содержании химии оставлять вообще без внимания. А между тем он должен быть осмыслен. Суть дела нам видится в недопонимании эмоционально-чувственной состав­ляющей концептуального содержания химии. Концепты принято уподоблять абстракциям и идеализациям, лишенным чувственного содержания. Если же оно «бьет в глаза», то вспоминают об эстети­ке. Выход из затруднительной ситуации один: следует решительно отказаться от устаревшего представления о научных концептах. Они содержат в себе в высшей степени неординарное не только мыслительное и языковое, но и чувственно-эмоциональное содер­жание. Нам необходимо постоянно обновлять свое представление о концептуальном содержании химии, не упрощая его в угоду ложно понятой обедненной научной схематике.

Особого внимания заслуживает также вопрос о внутреннем со­вершенстве науки, в том числе химии. Химию часто понимают как всего лишь картину химических процессов. Но, как известно, она имеет свою собственную довольно причудливую трансдукционную историю, для которой характерны многочисленные перепады. Бла-200

годаря своим творческим способностям человек конструирует смыслы химических процессов. На этом тернистом пути его под­жидают и успехи, и неудачи. Разумеется, успехи переживаются особым образом, а именно, на эмоциональном подъеме. Но что яв­ляется успехом в деле трансдукции? Ее эффективное наращивание.

Допустим, длительное время не удается решить уравнение. На­конец, найден путь для его решения. Надо полагать, тот, кому уда­лось разрешить сложную проблему, испытывает эмоциональный подъем. Мир устроен гармонично: уравнения решаются, а на пер­вый взгляд случайные экспериментальные данные подчиняются открытым закономерностям, в изменчивом есть инвариантное, а то, что еще вчера считалось разнородным, как выяснилось сегодня, однородно. Концептуальный мир живет открытиями, и каждое из них вызывает высокие эмоции. Если открытие рассматривается са­мо по себе, то вызываемое им эмоциональное настроение кажется неожиданным и не вписывающим в логику развития науки. Имен­но тогда вспоминают об эстетике и чувственной природе человека. Но если научное открытие оценивается в рамках многозвенной по­ступи трансдукции, то оно выступает в новом свете, а именно, как ее вершинные достижения. Таким образом, совершенство – это один их научных критериев, относится он к эпистемологии. Совсем не обязательно непременно связывать его с эстетикой. Эстетиче­ское совершенство, разумеется, также существует. Но наряду с ним есть и эпистемологическое совершенство. Как раз этот феномен не изучен должным образом.

Итак, этика химии является органической частью философии химии. Принципиально по-другому обстоят дела с соотношением химии и эстетики. Существует междисциплинарные связи между философией химии и эстетикой. Но в составе философии химии нет эстетики химии. Что же касается совершенства химии, то это эпистемологический феномен.

Имидж химии

Анализ этических и эстетических вопросов, связанных со стату­сом химии, достаточно часто приводит к необходимости обсужде­ния публичного образа химии. Есть ли здесь проблема философ-201

ского уровня? Такая проблема действительно существует. Она со­стоит в резком отличии образов химии, характерных, с одной сто­роны, для научного, с другой стороны, для публичного сообщества. Если эти образы не согласовать друг с другом, то возникает соци­альная дилемма, способная нанести обществу существенный ущерб. Именно это обстоятельство вызывает тревогу у целого ряда философов химии. Разумеется, они склонны к разработке путей преодоления указанной дилеммы. Но поддается ли она преодоле­нию? В любом случае существо химии будет по-разному представ­ляться химиками-профессионалами и теми, кто не сведущ в ее тон­костях, а потому часто выступающих от имени так называемого здравого смысла.

Впрочем, здравый смысл с его суррогатными теориями не все­гда заслуживает критического отношения к себе. В современном обществе любая домохозяйка знает, что различного рода химиче­ские вещества, например моющие средства, призваны облегчить ее участь. Вряд ли она станет говорить о химии в уничижительном тоне. Но если вблизи города возводят химический комбинат, то это часто вызывает сильную обеспокоенность населения, ибо вполне возможно природе будет нанесен экологический ущерб. Однако даже в этом случае здравый смысл позволяет снизить остроту про­блемы. Он готов принять соответствующие разъяснения, найти компромисс между интересом общества в целом и интересами на­селения, живущего в ближайшей к комбинату зоне. В этой связи часто в игру вступает соответствующий менеджмент по компенса­ции населению возможных и действительных потерь теми или иными выгодами.

Как ни странно, но в случае химии научный разум вступает в острый конфликт не столько со здравым смыслом, сколько с худо­жественным вкусом в той его части, в которой он соприкасается с химией. Имидж химии, создаваемый художниками, режиссерами фильмов, мультипликаторами средствами искусства, как правило, оказывается отрицательным. Почему так происходит, и существу­ют ли пути совершенствования имиджа химии в искусстве? Этот вопрос привлек внимание ряда философов химии.

202

Йоахим Шуммер и американский химик Тами Спектор рассмот­рели визуальные образы химии, складывавшиеся на всем пути их исторических метаморфоз в искусстве и науке¹. Анализ показал, что эта история была отмечена тремя доминирующими стереоти­пами. Во-первых, химики длительное время изображались как пер­сонажи, пристально рассматривающие содержимое пробирки; во-вторых, воспроизводились химические пейзажи дымовых труб и трубопроводов, озаряющих небеса; в-третьих, современные химики изображаются в окружении стеклянной посуды, заполненной жид­костью различных цветов. Причем каждый из этих стереотипов имеет свою собственную историю, погруженную в тот или иной культурный контекст.

В доалхимическую эпоху, химик с пробиркой воспринимался как символ знахарства и пошлости, часто сопряженного с интере­сом к моче. Затем роль химика была переосмыслена, но визуаль­ный образ оставался тем же, впрочем, все чаще химика изображали в кабинете со стеллажами книг, однако не забывали и о злополуч­ной пробирке. Основная мысль Шуммера и Спектора состоит в том, что образ химика, как правило, воссоздается без учета соот­ветствующего культурного, особенно, эстетического контекста. Их критические замечания в основном направлены против химиков, культивирующие крайне упрощенный образ химика. В частности, химики соглашаются с авторами рекламных буклетов, продол­жающими распространять устоявшиеся стереотипы, отнюдь не следуя образцам высокого искусства. Химики оказываются негото­выми противостоять разорванному сознанию, жертвами которого оказываются они же сами. В этой связи указанные авторы придают большое значение контактам химиков с теми деятелями искусства, которые в той или иной степени используют в своем творчестве мотивы, навеянные химическим контекстом.

Выскажем свое мнение по поводу формирования имиджа химии и химика. Как нам представляется, речь идет о проблеме с необы-

¹Schummer J., Spector T.I. The visual image of chemistry: perspectives from the history of art and science // Hyle – international journal for philosophy of chemistry. 2007. V. 13. No.1. P. 3–41.

203

чайно заостренной герменевтической составляющей. Кстати, с ней имеют дело не только химики, но и физики, равно как представите­ли многих технических наук, например ядерной энергетики. Суть рассматриваемых коллизий состоит в том, что феномен науки ос­мысливается по-разному учеными, деятелями искусства, людьми, руководствующимися здравым смыслом, обладающими тем или иным уровнем образования, специалистами в области рекламы. Образ химии как науки оказывается расщепленным на многие со­ставляющие, которые необычайно трудно согласовать друг с дру­гом. Но следует ли стремиться к такому согласованию и действи­тельно ли возможно его достижение? Нам представляются акту­альными следующие положения.

Во-первых, необходимо прилагать усилия по улучшению имиджа химика. Люди, работающие на благо общества, не заслуживают де-монизации их профессии. Нет сомнения, что этот имидж может быть улучшен. Во-вторых, химикам как носителям самого развитого хи­мического знания следует добиваться консолидации различных представлений о химии и химиках. Существующий разброс мнений в этой области может быть уменьшен. Но для этого химикам надо стремиться быть услышанным другими членами общества, а для этого необходим соответствующий диалог, включающий в частно­сти, и контакты с деятелями искусства, и популяризация химических знаний, особенно для детей и юношества. В-третьих, как бы хорошо не был налажен диалог химиков с населением, неизбежно будут со­храняться определенные разногласия. Плюрализм мнений и образов неискореним, об этом свидетельствует вся история развития общест­ва постмодерна. О принципиальной невозможности преодоления разногласий много написано постструктуралистами, в частности, Жан-Жаком Лиотаром. Проблема имиджа химии и химика никогда, по крайней мере, в обозримом будущем, не потеряет своей актуаль­ности. Но она должна модифицироваться во вполне определенном направлении. Главными действующими лицами в этом процессе, несомненно, должны быть химики, больше некому. Но их успех все­гда будет относительным. Об этом не следует забывать и обострен­но совестливо и вместе с тем стоически воспринимать непременно имеющие место неудачи.

204