Летом 1862 года, во время тяжелого марша рослые и решительные, закалившиеся и огрубевшие за год войны солдаты "пешей кавалерии" Каменной Стены Джексона восторженно приветствовали своего молчаливого, сурового командира, которого они называли "старина Джек". (Часто солдаты называли его "Наш синий свет" — из-за цвета глаз, сверкавших в бою, по мнению южан, особым, "неземным" светом. Возможно и иное толкование — противопоставление синему цвету формы федералов. — Прим. ред.) И для подобных приветствий были все основания. Со времен первого сражения у Манассаса и героической защиты Генри-Хилла, блестящих маневров во время кампании в долине реки Шенандоа генерал-майор Томас Джексон стал живой легендой для солдат в серых мундирах. Джексон вызывал безграничную, почти мистическую преданность, он был очень строгим командиром и никогда не искал дешевой популярности у солдат, но его искренняя набожность и огромное чувство долга расценивались его людьми как безграничная преданность делу Конфедерации. Один пленный янки сказал так: "Твердокаменный Джексон знает, что солдаты пойдут за ним даже в ад".

В "пантеоне" героев Юга ему не было равных. Карьера Джексона не предвещала будущего величия: нескладный курсант Вест-Пойнта, герой Мексиканской войны, профессор Виргинской военной академии. Но в суровой плавильне Гражданской войны его внутренняя сила нашла свое материальное воплощение. Его подчиненным казалась странной немногословность Джексона, их раздражало его нежелание обсуждать вопросы стратегии. "Если молчание — золото, то Джексон — "золотое дно", — говорил о нем бригадный генерал Ричард Тайлер. — Уделом настоящего мужчины он считал молитвы и сражения". (Генерал был помешан на религиозной почве. "Моя армия, — говорил Джексон, — это прежде всего армия Бога Живого, а потом страны". — Прим. ред.) Генерал Чарльз Уиндер, которого раздражала склонность генерала изматывать своих солдат длинными маршами, писал: "Джексон чокнулся на скоростных марш-бросках". А кузен и адъютант Уиндера, аристократ из Мэриленда, Макгенри Хоуард таким описывал грозного Джексона — Каменную Стену:

"Выше среднего роста, плотного телосложения, ни грамма лишнего веса.

Голубые глаза со стальным оттенком были широко открыты, когда он смотрел человеку прямо в лицо, что он обычно и делал, обращаясь к кому-либо. Пышные усы, твердая линия рта и плотно сжатые губы.

От постоянного пребывания на открытом воздухе нижняя часть лица загорела, а верхняя, прикрытая кепи, была белой, это становилось особенно заметно, когда он снимал головной убор и был виден его высокий лоб. На лице обычно читалась погруженность в собственные мысли, которую мало кто осмеливался нарушать".

Генри Кид Дуглас также отмечал немногословность, которая отличала его "твердокаменного" командира наряду с религиозной убежденностью, высокой нравственностью и нежеланием обсуждать свои планы с подчиненными. Дуглас замечал: "Казалось, собственные слова смущали его, его стесняла сама необходимость говорить".

Сравнивая Джексона на его гнедом по кличке Малыш с Робертом Ли, Дуглас говорил, что его эксцентричный начальник "был самым неуклюжим всадником во всей армии". Он рассказывал: "Ни верхом, ни пешим генерал не выглядел грациозным. Он хорошо ездил на лошади, но ему не хватало легкости и изящества. И его Малыш так же мало напоминал Пегаса, как сам генерал — Аполлона".

Для Джексона не имели ни малейшего значения блеск и помпезность, свойственные армиям XIX века, со всеми их знаменами, штандартами, медью духовых оркестров и пышностью парадов.

Его скромный мундир и кепи представляли разительный контраст с щегольскими, украшенными золотом мундирами других военачальников. В нем все говорило о сдержанности, уверенности в своих силах и суровых военных испытаниях.

Артиллерист Роберт Стайлс, впервые увидевший Джексона на Виргинском полуострове, так описывал изможденного победителя недавних сражений в Долине (в исторической литературе США долину Шенандоа, где прогремели жестокие бои Гражданской войны, принято называть просто — Долиной. Каждому американцу ясно, о какой долине идет речь. — Прим. ред.):

"Он, казалось, застыл в седле. И конь, и всадник были измождены до предела. Его волосы, кожа, глаза и одежда — все было одного неопределенного цвета, и трудно было разглядеть знаки различия. Поношенное маленькое кадетское кепи было натянуто низко, практически до линии горящих глаз".

Его глаза вспыхивали яростью, если подчиненный осмеливался подвергать сомнению его суждение или, как ему казалось, недостаточно добросовестно выполнял свои обязанности. "Никогда не говори "невозможно", — вот принцип, которым Джексон руководствовался, отвечая на устрашающий вызов войны. (Он был сторонником непримиримой войны с Севером, который считал средоточием мерзких пороков и кишащей грешниками клоакой. Считая себя орудием Бога, который лично, по его мнению, разделил людей на черных и белых, читай — на рабов и господ, Джексон, обозревая разграбленный федералами Фредериксберг, на вопрос одного из офицеров: "Как же со всем этим покончить?" — спокойно ответил: "Убивать больше — вот и все…" — Прим. ред.)

Штабные офицеры, делившие со своим отважным командиром все тяготы военной службы, просто обязаны были хорошо знать свою работу и безукоризненно выполнять ее. В их числе были блестящий картограф Джедедиа Хочкисс, чьи топографические способности и чьи подробные карты в значительной мере обеспечили успех военной кампании в Долине, а также молодой Александр Пендельтон, о котором Джексон однажды сказал: "Спросите Санди Пендельтона. Если не знает он, то не знает никто". Вера и преданность офицеров, как и всей "пешей кавалерии", были безоговорочно отданы "старине Джеку".

Федеральный пехотинец

К началу второго года войны многие солдаты Союза все еще имели на вооружении капсюльные гладкоствольные ружья (smoothbore muskets. — Прим. пер.). Хотя их капсюль давал возможность вести стрельбу в сырую погоду (старые кремневые ружья времен наполеоновских войн часто в дождь давали осечки. Так, в сражении под Дрезденом в августе 1813 г. проливные дожди практически лишили возможности пехоту вести стрельбу. — Прим. ред.), она была смертельной лишь на небольшом расстоянии. Заряд типа "картечная пуля" ("buck-and-ball". — Прим. пер.) — одна свинцовая пуля и тройной заряд картечи — на большей дистанции был менее эффективен, чем конические пули 58-го калибра, которые использовались в более современных нарезных ружьях (rifled muskets. — Прим. пер.), таких, как, например, "Спрингфилд" и "энфилд" образца 1861 года.

Типичное федеральное полевое обмундирование было создано с учетом функциональности и прочности, а не внешнего эффекта. Мягкое кепи, китель (туника-сюртук. — Прим. ред.) свободного покроя с 4 пуговицами и брюки голубого цвета выглядели очень скромно по сравнению с пышным обмундированием большинства европейских армий; но такая форма была легка для массового производства, что позволяло экипировать сотни тысяч солдат.

Опытные солдаты давно поняли необходимость максимального облегчения своего снаряжения, поэтому в их ранце было только самое необходимое: одеяло, прорезиненное пончо, половина полога палатки, смена носков и нижнего белья. Паек находился в сухарном мешке, висевшем вместе с флягой на левом бедре. Но тем не менее для солдата, нагруженного личным снаряжением, несшего сорок зарядов, участие в военной кампании являлось суровым испытанием на физическую выносливость. В этих условиях добровольцев-янки, как и их противников-мятежников, поддерживала одинаково глубокая преданность своему делу и своей стране.