Многие авторы ищут ответ на вопрос: с какого времени Португалию следует считать независимым государством? Однозначный ответ дать сложно, поскольку независимость Португалии не была провозглашена так, как это происходило в современных государствах: в определенный политически установленный день и час. Это был долгий процесс, состоявший из нескольких этапов, важнейшие из которых: восстание Афонсу Энрикиша и захват власти в графстве (1128), Туйский[25] мир (1137), Саморская конференция и переход под сюзеренитет папы (1143), упразднение (после смерти Альфонса VII[26]) титула императора (1157) и, наконец, папская булла (1179) о признании Святым престолом новой монархии.

Обретение Португалией независимости не может рассматриваться изолированно от общей политики христианских королевств полуострова. Король Альфонс VI сумел распространить свою власть на значительную часть территории Испании. Его громкие титулы — Imperator super omnes Spaniae nationes (1087), и Totius Hispaniae Imperator (1091) — отражают намерение упразднить или затушевать внутренние границы, пересекавшие территорию полуострова, и привести его к политическому единству, хотя бы даже на основе подчинения имперской власти, то есть власти, которая признавала существование подчиненных королевств. Однако с его смертью (1109) развернулось повсеместное и мощное сопротивление растущему влиянию Леонского королевства. Наследница престола, королева Уррака, в течение нескольких лет боролась с королем Арагона за политическое главенство в христианской Испании, а с архиепископом Компостелы — за власть над Галисией. Граф Астурийский взбунтовался и в отношениях с императором пытался держать себя на равных, однако в конце концов потерпел поражение и бежал в Португалию. Именно к этому периоду относятся события известной осады Афонсу Энрикиша в Гимарайнше и историческое предание о верности Эгаша Мониша, вельможи из Порту, уже ранее выполнявшего обязанности tenens (наместника) земель Ламегу, а в конце жизни (1136—1146) занявшего должность dapifer curiae, то есть что-то вроде майордома при дворе Афонсу Энрикиша. Предание основывается на одном письменном источнике XIV в., «Книге Декана», написанной в 1337 — 1340 гг., но имеет большое сходство с другими образцовыми историями проявления рыцарской верности вассалов. О некоем доне Педрансурише рассказывали, что он сдал королеве Урраке несколько крепостей, полученных им от ее мужа, короля Афонсу Воителя, но затем «явился как обвиняемый, с веревкой на шее, чтобы получить заслуженное наказание». И другие факты также заставляют признать те знаменитые события совершенно легендарными. Реальным же фактом, а не мифом была решительная поддержка, оказанная жителями Гимарайнша Афонсу Энрикишу, о чем прямо упоминается в грамоте о даровании в 1128 г. городу форала. Возможно, что имя Эгаш Мониша появилось в источниках вместо имени Суэйру Мендиша, прозванного Толстым, рыцарем, который, по данным одного документа королевской канцелярии от 1129 г., сыграл cum aliis de suo genere (вместе с другими членами его семейства) важную роль в обороне Гимарайнша.

Исключительно важным шагом в процессе достижения независимости было выступление Афонсу Энрикиша против правления графини Терезы и графа Фернана Периша ди Травы. Войска обеих противоборствующих группировок встретились 24 июня 1128 г. «на поле Сан-Мамеди, что близ замка Гимарайнша», и в состоявшемся сражении галисийские отряды были разбиты. Точное местонахождение поля Сан-Мамеди на сегодняшний день известно: это поле около моста через реку Селью, на расстоянии менее полулиги от города. До сих пор за этим местом сохранилось название «Турнирное поле» (Сатро do Torneio), проливающее свет на подлинный характер столкновения, которое было не полевым сражением, как считал Эркулану, а вслед за ним и современные историки, а турниром, на котором две противоборствующие партии доверили силе оружия решить, кто будет править Португалией. Это событие ознаменовало собой первый шаг к независимости в противовес намерениям графини Терезы включить область Порту в свое предполагаемое Галисийское королевство. Нет сомнений, что сам Афонсу Энрикиш считал свою победу при Сан-Мамеди решающей вехой в своей исключительной политической карьере. В документе, продиктованном им вскоре после этого (пожалование Мониу Родригишу от 6 апреля 1129 г.), он принимает следующую титулатуру: «Я, Инфант Афонсу, сын графа Энрики, свободный отныне от всякого угнетения и промыслом божьим мирный владетель Коимбры и всех городов Португалии...» В источниках, сравнительно близких по времени к этому событию, выражено удивление тем фактом, что всего за один день боевых действий (una die bellando) принц овладел властью и изгнал из страны королеву и ее графа.

Тем временем короли Леона и Кастилии упорно боролись, стараясь подавить возникшие повсюду движения, нацеленные на завоевание автономии регионов. Один из внуков Альфонса VI, сын того самого графа Раймунда, правившего Галисией, и королевы Урраки, короновался «императором всей Испании». Церемония проходила очень торжественно, в кафедральном соборе Леона в 1135 г., в присутствии королей и графов, которыми правил император; однако Афонсу Энрикиш на ней отсутствовал. Этот факт — один из первых и наиболее явных признаков рождавшейся независимости Португалии.

В 1140 г. португальский вождь стал титуловаться королем (существует документ 1139 г. с упоминанием этого титула; однако есть основания сомневаться в точности этой даты). До тех пор правитель графства представлялся как «инфант» или «принц» (Mans, portugalensium princes), что являлось лишь признанием его принадлежности к королевскому роду. Действительно, он был внуком Альфонса VI, а его мать, будучи дочерью короля, неоднократно подписывалась «королева». Титул короля уже был прогрессом, однако сам по себе еще не подразумевал независимости королевства. Выше уже говорилось о том, как с 1135 г. Альфонс VI представлялся императором всей Испании; многие из зависимых от него государей были королями, однако этот факт не только не подрывал, но способствовал укреплению императорской власти.

В 1143 г., очевидно, произошло событие особой важности в спорном вопросе о независимости: в Саморе[27] состоялась встреча Афонсу Энрикиша и леонского короля, в которой принял участие римский кардинал Гуидо да Вико, прибывший на Пиренейский полуостров в качестве папского легата, чтобы председательствовать на Соборе в Вальядолиде. Можно допустить (но это только предположение), что он привез из Рима инструкции по примирению двух христианских правителей, двоюродных братьев, вражда которых была на руку маврам. Как развивались события на встрече в Саморе и пришли ли стороны к какому-нибудь соглашению, нам неизвестно, хотя современные историки часто упоминают о «Саморском договоре», возможно, никогда не существовавшем. Единственный дошедший до нас документ — письмо, которое в декабре того же года Афонсу Энрикиш отправил в Рим. В нем он объявлял себя и всех своих преемников «цензитариями»[28] Римской Церкви, а себя к тому же «слугой и рыцарем папы и святого Петра, с условием, что Святой Престол будет его защищать от любых прочих церковных или гражданских властей». Слово «цензитарий» равноценно значению «зависимый», обязанный платить подать, или цензиву[29], установленную в той же декларации в размере четырех унций золота (около 122 г); позднее размер цензивы был поднят до двух марок (около 465 г).

Читаем: «Афонсу Энрикиш, действительно действуя с согласия Иннокентия II, заявил для себя и для своей земли привилегии римской свободы, в соответствии с которой, в рамках действующего законодательства, монастырь, или епархия, или королевство, которым она была пожалована, освобождается от местных гражданских и церковных властей, которым он прежде подчинялся, и в будущем признает только власть римского понтифика или его легатов, которым он платит умеренную дань» (Gonzaga de Azevedo, IV, 29).

Последний акт процесса — формальное признание Римской Церковью королевского достоинства Афонсу Энрикиша. Однако это произошло значительно позже, в 1179 г., к концу его правления; до того времени римские дипломаты ловко избегали называть его королем. Признание было добыто с помощью подарка в тысячу золотых монет, но на деле, по-видимому, не слишком повлияло на утверждение независимости, которая уже была состоявшимся фактом. В Испании уже не было императора. Сила, которая некогда боролась за единство полуострова, сама не избежала дробления в соответствии с феодальными представлениями. Афонсу Энрикиш был одним из королей, правивших на Пиренейском полуострове, и к 1179 г. уже доказал своим длительным и мудрым правлением, что он является великим монархом.

Народ и независимость

Таким был процесс политический. Какие же силы лежали в его основе и делали его не только возможным, но и продолжительным?

Каждый автор предлагает свое объяснение. В XVII в. за истинное начало национальной независимости принималось чудо при Оурики (см. ниже гл. 12). В дальнейшем стали появляться и другие гипотезы, среди них: соперничество португальских баронов с галисийскими (которые были на стороне графини Терезы, что спровоцировало мятеж ее сына); поддержка со стороны португальских епископов, заинтересованных в получении независимости своих епархий от леонских; активность жителей прибрежных районов и давние торговые контакты и т.д.

Все эти гипотезы, возможно, отчасти верны; однако совокупность факторов, приведших к независимости, будет оставаться неполной, если не учитывать волю населения, проживавшего на территории Португалии, и социальные условия его жизни. Возможно, Афонсу Энрикиш и основал королевство, опираясь лишь на свое умение и извлекая выгоду из игры на феодальных интересах в политическом кризисе, последовавшем за смертью Альфонса VI. Однако сохранение этой политической конструкции в последующие века свидетельствует о том, что за новым государством стояло общество, дававшее ему жизненные силы и позволявшее существовать на протяжении длительного времени.

Основная причина, по которой недооценивается роль народа в процессе обретения Португалией независимости, заключается в малочисленности письменных источников. Почти все имеющиеся документы связаны с церковью, с вопросами собственности или с тем и с другим. Поэтому они относятся к классам имущих и в особенности к церковным корпорациям. Ведь именно представители духовенства владели грамотой. С ранних времен у монастырей существовали собственные архивы. Вообще, гораздо проще написать историю какого-нибудь монастыря или аббатства, нежели города или какого-нибудь конселью. Когда положение «нет документов, нет и истории»[30] возникает в буквальном смысле, это ведет к разбалансированному и обманчивому видению прошлого, в котором народу почти не остается места.

Однако сохранились свидетельства того, что народу принадлежала решающая роль как в отношении социальной дифференциации территории, так и в поддержке, оказанной им рождающейся независимости.

Сила влияния окрепшей после Реконкисты знати менялась в зависимости от района: более ощутима она была в Галисии, уменьшалась в районе междуречья Доуру и Минью и едва ощущалась к югу от Доуру, где поселения были разбросаны, не было сеньоров и муниципальных образований. Отголоски этой ситуации сохранились в топонимии, а именно в процентном соотношении количества названий с элементами «вила-» и «пасу-» к северу и к югу от Доуру. Элемент «вила-» (порт. vila — «поселок», от лат. villa) пришел из времен римской колонизации; название «пасу-» (порт, радо— «дворец», от лат. palatium) означает уже наличие в поселке нового сеньора, живущего во дворце. Согласно исследованиям Орланду Рибейру, на территории Португалии к северу от Доуру существует триста пятьдесят три топонима с элементом «вила-» и триста двадцать восемь с элементом «пасу-». В Бейрах[31] эта пропорция кардинально меняется: здесь мы находим уже двести семнадцать названий с элементом «вила-» и семьдесят восемь с элементом «пасу-». Как видим, на севере сеньоров было больше, чем на юге.

Местонахождение бегетрий[32] подтверждает это. Бегетрия представляла собой тип организации, промежуточный между конселью и феодальной сеньорией. Жители деревни или района зависели от сеньора, представителя знати, однако имели право его избирать. Бегетрии были распространены в основном в Галисии, реже встречались в Минью и почти отсутствовали к югу от Доуру. В том же направлении пропорционально возрастает число конселью, общин жителей, в которых управление осуществлялось коллективно самими их членами.

К моменту рождения Афонсу Энрикиша уже существовало много конселью. Немалый вклад в приближение независимости внесли Коимбра и прилегающие к ней территории. Одним из свидетельств живучести конселью Коимбры стало восстание 1111 г., в ходе которого горожане оказались достаточно сильны, чтобы добиться нового форала[33], дававшего гражданам более широкие гарантии, и даже воспрепятствовали прибытию в город двух чиновников, вероятно, сборщиков налогов, вызывавших особую ненависть жителей. Другим свидетельством широкой автономии конселью Коимбры стало в 1145 г. распоряжение, которым конселью запрещал своим гражданам отправляться в Иерусалим, то есть откликнуться на призыв ко второму крестовому походу. И мы теперь знаем, какую важную роль сыграли горожане Гимарайнша в поддержке Афонсу Энрикиша.

Такое сосуществование зон — одной преимущественно сеньориальной, где население жило в условиях личной зависимости, а разные формы закабаления были обычным явлением, и зон, в которых преобладали народные конселью и население жило чаще всего в условиях личной свободы, — нельзя не признать социальным фактором независимости. Власть короля была единственной силой, способной гарантировать социальный прогресс населения и противостоять нажиму, который всегда оказывали привилегированные классы.

С другой стороны, муниципальная организация предоставляла королю войско, что позволяло ему быть гораздо более сильным, чем любой другой вельможа, и это служило основой королевской власти.

Все известные сведения о комплектовании войск, которые король использовал для проведения своих военных кампаний, свидетельствуют о том, что речь шла о войске конселью. Солдаты, участвовавшие во взятии Сантарена, были из Коимбры. В походе в Алентежу Жералду Бесстрашного тоже сопровождали воины — уроженцы этого города. Фернан Гонсалвиш отправился завоевывать Бежу вместе с конницей, состоявшей из рыцарей-вилланов[34] из Сантарена. Афонсу Энрикиша в первом походе на Алкасер-ду-Сал сопровождали воины, вооруженные как рыцари-вилланы: у них были щиты, копья и мечи; однако в отличие от благородных рыцарей у них не было лат. Конселью, вероятно, выставили и большую часть войск, собранных для завоевания Лиссабона; однако в середине осады король отправил их назад, домой: к тому времени уже истекли недели срока военной службы, которую они обязаны были нести в соответствии с форалами, и Афонсу Энрикиш уважал это право.

Завоевание территории

Когда Афонсу Энрикиш стал титуловаться королем, граница нового королевства проходила немного южнее Коимбры (замок Лейрия был форпостом на передовом рубеже), по вершинам гор Лоузан, по равнинам Нижней Бейры, по нейтральной полосе, не находившейся ни под контролем мавров, ни под контролем христиан.

Первый крупный шаг в расширении территории был сделан в 1147 г. с завоеванием городов Сантарен и Лиссабон; взятие Лиссабона повлекло за собой падение Синтры, Алмады и Палмелы. Последним был завоеван в 1249 г. Фару. Таким образом, завоевание территории продолжалось немногим более века; это время отмечено и периодами длительного мира, и победами, и потерями в результате контрнаступлений мавров; самое мощное из них произошло в 1190— 1191 гг., в его ходе мавры вновь вышли к рубежам реки Тежу.

Несмотря на раздробленность и ослабление мелких исламских княжеств (тайф), граничивших с христианским миром, португальские войска были столь малочисленны, что для организации военных походов против этих княжеств им нередко приходилось прибегать к помощи войск, направлявшихся из Северной Европы в Палестину и по пути делавших остановку в портах Португалии. Король обратился к ним с предложением участвовать в совместных военных операциях против городов, которыми он собирался овладеть. В качестве послов отправлялись епископы, которые должны были убедить руководство крестоносцев в том, что борьба с неверными в Испании была столь же святой, что и крестовые походы за освобождение Гроба Господня, а в качестве платы за участие им обещали трофеи от разграбления городов после их взятия. Именно таким образом в 1147 г. Афонсу Энрикиш завоевал Лиссабон, Саншу I в 1187 г. Алвор и Силвиш, а Афонсу II — Алкасер-ду-Сал в 1217 г.

Нет свидетельств того, что португальцы в одиночку осуществляли осаду городов: это требовало наличия многочисленного войска. Действуя без поддержки крестоносцев, они прибегали к тактике внезапности. Именно это произошло при Сантарене и Эворе. Один из источников конца XII — начала XIII в., «Житие св. Теотония», приписывает Афонсу Энрикишу новую манеру вести войну, напоминающую разбой (novo generi pugnandi... quasi per latrocinium). Слово «разбой» (latrocinium) означало не только налет грабителей, но также внезапную военную операцию, проведенную малыми силами. Однако примечательно то, что она была воспринята как новый способ боевых действий, отличный от тех, к которым прибегали другие короли. Это различие еще один признак народного характера сил, на которые опирался первый король. В «Хронике Готов» (Cronica Gotorum) при описании войск Жералду Бесстрашного (Geraldo Sem-Pavor) их называют воровской бандой, воевавшей на свой страх и риск. Очень вероятно, что Жералду воевал в интересах короля в одном из районов, где политические обязательства не позволяли ему делать это открыто. Он одержал победу над маврами даже в Трухильо, во внутреннем районе Эстремадуры, где право вести войну принадлежало королю Кастилии. Однако Жералду происходил не из знатного рода; он был народным вожаком странной рати, никак не похожей на феодальное войско.

Завоевание территории продолжилось на следующем этапе, на протяжении всей первой половины XIII в. Распад и междоусобная борьба мелких мусульманских государств облегчили продвижение португальцев на юг. Особенно многочисленные военные походы предпринимались в период правления короля Саншу II; это совпало с ростом политического господства крупной знати. Один за другим были завоеваны города Элваш и Журоменья (1229), Моура и Серпа (1232), Алжуштрел (1234), Мертола и Айямонте (1240). Когда у власти находился уже Афонсу Болонский, завершилось завоевание Алгарви — Фару (1249) и всей западной части провинции (1250). Курьезный факт: войска конселью города Порту не участвовали в завоевании Фару, откупившись деньгами.

Не все завоевания в Алентежу и Алгарви велись непосредственно королем, часть из них осуществлялась военно-монашескими орденами, в частности рыцарями Ордена Сантьяго. Король вознаграждал эти услуги крупными пожалованиями полуфеодального характера: управление землями передавалось в руки орденов. Таким образом они становились землевладельцами и организовывали экономическое освоение земель за счет предоставления в аренду земледельцам крупных наделов. Некоторые считают, что это могло затруднить установление крестьянской земельной собственности и иметь отношение к формированию алентежанского латифундизма.

Захват португальцами Алгарви привел к конфликту с Кастилией, считавшей себя вправе претендовать на этот район. Вероятно, такое право было признано португальским королем Саншу II в обмен на военную помощь, оказанную ему королем Кастилии. Вот почему так торопился Афонсу, едва закончив гражданскую войну, завоевать то, что еще находилось во владении у мавров, с тем чтобы поставить кастильцев перед свершившимся фактом.

Однако король Кастилии решил защитить свои права. Произошла короткая война (1252— 1253), в результате которой стороны вновь вернулись к переговорам. Подписанное в Бадахосе в 1267 г. соглашение закрепило границы между двумя государствами по руслу реки Гвадиана, от места слияния с рекой Кайя и до устья. Португалия отказалась от района Арасена, а Кастилия согласилась с потерей Алгарви. Таким образом, конфигурация территории Португалии стала очень похожей на нынешнюю. Позднее встал вопрос о Рибакоа (Сабугал. Каштелу-Родригу, Алмейда и др.; они отошли к Португалии по Альканьисскому договору в 1297 г.). Португалия окончательно утвердилась в своих границах.