Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Ныне я изменил систему... Шан Ян. «Шан цзюнь шу» Шан Ян был учеником Ли Куя, первого министра Вэй. Он не сумел добиться значительной должности в своем царстве и долгие годы прозябал в бедности. «Посмотрите на современных ученых,— писал он позже, — одежонка их не скрывает даже кожи, желудки пусты, на душе тяжело, все четыре конечности утомлены, болят пять внутренних органов, и все же они расширяют свою деятель­ность. И движет ими не человеческая природа, а стремление к славе». Размышляя о всем этом, Шан Ян в конце концов решил, что не стоит «в унынии и печали сотни лет ждать, пока твое имя прославится в Поднебесной». И он поехал в Цинь, чтобы научить варваров цивилизованной жизни, преобразовать их государство по образцу Вэй и сделать варваров еще сильнее — вероятно, он хотел отомстить этим вэйскому Хуэй-вану.

На первой аудиенции у циньского Сяо-гуна Шан Ян говорил

о легистской теории управления, о том, чему он научился у Ли Куя и что было важно для восточных монархов. Однако правителя вар­варов не интересовали проблемы цивилизованных государств, и Сяо-гун едва не заснул под речи Шан Яна. Тогда перебежчик завел речь о другом, о том, что должно было увлечь воинственного кня­зя, — о войне и об армии. При­меняясь к обстоятельствам, Шан Ян предложил программу реформ, существенно отличающуюся от обычных легистских преобразо­ваний. Он не настаивал на ликвидации сильных родов и освобождении

104

крестьян, потому что это было еще невозможно в Цинь. Он хотел лишь прекратить частные войны, подчинить баронов военной дисциплине и создать из них ранговую иерархию во главе с правителем.

Система рангов во времена Шан Яна уже широко применялась в Срединных царствах, но то были чиновничьи ранги. Новизна идей реформатора заключалась в том, что он присваивал ранги лишь за военные заслуги. Первый ранг давался солдату, отрубив­шему в бою голову врага, таким образом, сословие обладателей рангов совпадало на практике со старинным арийским «сословием воинов, принесших голову». Эти воины были благородными потом­ками завоевателей, права которых Шан Ян официально закреплял в законе. Благородные обладатели рангов не платили никаких налогов, их не могли обратить в рабов, и только они могли обла­дать рабами: на каждый ранг полагался один зависимый человек, работающий на хозяина 6 дней в месяц. Низшие ранги предназ­начались простым воинам, третий ранг давали возничим колесниц, а ранги, начиная с девятого, присваивались родовой аристократии, бывшим баронам — «дафу». Аристократы в соответствии с рангом могли иметь сотни крепостных-туземцев и собственные дружины «воинов с мечами». Они носили особые одежды, после их смерти дружинники бросались на мечи, а на их могилах приносили чело­веческие жертвы.

Высшие ранги присваивал и отнимал правитель в зависимости от заслуг — по-видимому, именно эта идея заставила Сяо-гуна, забывшись, сползти с циновки и приблизиться к бедному просителю. Шан Ян предлагал дисциплинировать баронов, ограничить их родо­вые поместья, укрепить древние военные обычаи и объединить силы родов для завоевания восточных княжеств. Кроме того, он предлагал давать свободу рабам, которые сопровождают своих господ на войне и совершают воинские подвиги. Те же, кто не обладал мужеством, должны были остаться рабами, ибо такова была во все времена судьба слабых.

В 356—350 годах до н. э. реформы Шан Яна были проведены в жизнь. Бедный странствующий ученый стал первым министром могущественного царства, он подавил мятежи аристократов, наказал поддерживавшего их наследника и во главе реорганизован­ной армии нанес поражение царству Вэй. В 343 году циньский правитель Сяо-гун был признан гегемоном князей Поднебесной.

За 18 лет своего правления Шан Ян сумел одеть арийское го­сударство в цивилизованные одежды. В Цинь были введены бю­рократическая администрация, система уездов, централизованные налоги, уголовный кодекс. Оставшиеся независимыми туземные общины спустились с гор и обязались нести повинности. Покорив­шиеся туземцы не привлекались в армию и составляли сословие государственных крепостных — «личженей». Была проведена

105

перепись населения, жившие совместно жунские роды были разделе­ны на семьи и расселены по хуторам. Первый министр чувствовал себя просветителем варваров: «Раньше у племен жун и ди царства Цинь сохранялись старые обычаи... — писал он. — Ныне я изменил систему...» Увлекшись преобразованиями, Шан Ян кое-где забегал далеко вперед: пресекал еще неразвившееся ростовщичество, на­ционализировал производство соли и железа, поднимал целину — действовал так, как будто он находился не к западу, а к востоку от заставы Ханьгу. А между тем Цинь продолжало оставаться арийским государством, и. переодевшиеся бароны с нетерпением выжидали момента, чтобы броситься на ненавистного пришельца.

В 338 году умер Сяо-ван, перед смертью он хотел передать власть Шан Яну, но министр отказался — он еще не утратил чувства реальности. Судьба Шан Яна была предрешена уже давно, и ничто не могло ему помочь. Помнивший старую обиду наследник объявил министра вне закона, Шан Ян бежал на родину, в Вэй, но там не забыли его предательства. Два огромных государства охотились за одним человеком, и никто не желал укрыть его, потому что закон Шан Яна гласил: «Укрывший преступника несет одинаковую с ним ответственность». В конце концов Шан Ян попытался прорваться вместе со своей дружиной в Чжао, но был окружен циньской армией и взят в плен. После пыток он был разорван четырьмя колесницами на площади в Сяньяне, его труп возили по всему государству, и в «Цинь никто не пожалел о нем»*.

Тигр у западных ворот

    «Цинь — это хищник, ничем не

     отличающийся от тигра и волка»

                                           Сунь Цинь

Через сто лет после преобразований Шан Яна царство Цинь посетил знаменитый социолог Сюнь-цзы, первый советник из «Дворца наук .у Западных ворот». Сюнь-цзы хотел своими глазами увидеть творение рук Шан Яна, этого великого «бинькэ»**, умершего страш­ной смертью. Ради этого он нарушил более крепкую, чем закон, запо­ведь: «конфуцианец да не войдет в Цинь». «Переступив его гра­ницы, — писал Сюнь-цзы, — я увидел нравы и обычаи его обитате­лей, бесхитростность его народа, строгость одежды, крайний страх перед начальством и послушание: я увидел перед собой народ древ­ности».

Что же хотел выразить великий философ этим до цинизма точным

__________

* Чжангоцэ. См.: [5, с. 130].

** Бинькэ — странствующий ученый.

106

определением: «народ древности»? Ведь взлелеянная конфуцианца­ми «древность» — это было арийское государство времен У-вана и Чжоу-гуна, а «бесхитростный народ древности» — это были просто рабы... Большая часть населения Цинь действительно состояла из рабов, испытывавших «крайний страх перед начальством». В основ­ном это были потомки туземцев, рабы воинов-ранговиков и государ­ственные рабы, «личжени». Так же, как и во времена «древности», они жили общинами, вели свое хозяйство, несли барщину и платили обро­ки. К середине III века давление в долине Вэйхэ повысилось, появи­лась частная собственность; и то обстоятельство, что рабы владели землей, заставляло называть их иначе. Тем не менее, по сравнению с крестьянами восточных царств, это были действительно рабы: их по­винности были гораздо более обременительны. Многие «личжени» происходили из посаженных на землю пленных, другие были обращенными в рабство родственниками преступников (в соответствии с законами Шан Яна все родственники преступника истреблялись или обращались в рабство)

Заслуженных воинов награждали рабами, но по закону раб-«личжень» мог и сам стать свободным воином, прослужив пять лет на границе. Когда воинов не хватало, цари освобождали «личженей» и селили их в военных поселениях на недавно завоеванных землях. По арийской традиции и по законам Шан Яна лишь мужество определя­ло место человека в обществе; сильные должны были быть господами, слабые — рабами. Если раб был смел и вынослив, он должен был стать воином.

Жизнь благородных воинов, потомков завоевателей, нимало не напоминала жизнь «личженей». Воины владели небольшими по­местьями, которые зачастую обрабатывали рабы, командир «пятер­ки» имел пять семей рабов. Полководцы, обладатели высших рангов, получали в кормление целые уезды и собирали в свою пользу часть государственных налогов. Эти потомки прежних.баронов были окон­чательно усмирены абсолютной властью. В 305 году после смерти У-вана они сделали последнюю попытку восстановить свое положе­ние. «Шучжэн Чжуан вместе с другими крупными сановниками, с чжухоу и княжичами подняли бунт. Все они были казнены... и умерли позорной смертью», — пишет Сыма Цянь.

Подавивший этот мятеж Чжао-ван правил железной рукой, пе­реставлял сановников, как пешки, и, увольняя их в отставку, отнимал ранги и поместья. Его советниками были ученые-легисты из восточ­ных княжеств, преемники Шан Яна — Се Вэнь, Ло Хуань, Вэй Жань. За сто лет легистского управления варварское княжество Цинь прев­ратилось в Нового Левиафана, чудовищную помесь арийского госу­дарства и классической империи. Новый колосс отличался от своих восточных собратий огромными клыками и хищным нравом; все его строение было подчинено одной цели: рабы должны были кормить воинов, а воины — наносить удары. «Цинь — это хищник, ничем не

107

отличающейся от тигра и волка, — говорил Су Цинь, — правитель его стремится поглотить всю Поднебесную». Сословие воинов, при­несших голову, определяло инстинкты этого хищника. Воины не жили в своих усадьбах под деревьями, каждую весну они уходили на восток за добычей. В них все еще жил кровожадный дух Степи, поддержи­ваемый новыми порциями степной крови — в IV веке в состав Цинь вошло несколько княжеств жунов и ди. Конница степняков должна была решить судьбу восточных княжеств.

На востоке остро чувствовали надвигающуюся опасность. Армии пяти царств были многочисленны и хорошо организованы, но вос­питанные в покорности крестьяне Ся были плохими солдатами. «Нрав у них мягкий, — писал У Ци, — правление справедливое, но народ устал от войны... У воинов нет готовности умереть». Угроза нового нашествия варваров становилась все более реальной. В 334 году странствующий ученый Су Цинь обратился к правителям Срединных царств с отчаянным призывом: «Пригласите всех полководцев и сянов Поднебесной собраться на реке Хуаньшуй, разъясните им суть дела и, зарубив белую лошадь, заключите союз... Если все шесть княжеств будут жить в дружбе, циньские войска никогда не посмеют пройти че­рез заставу Ханьгу!» В следующем году был заключен великий Союз по Вертикали — «цзун», объединивший Поднебесную против Цинь. Су Цинь стал министром шести царств и маршалом объединенной армии, которая двинулась к западным границам. Коалиция могла выставить на поле боя миллионы солдат, десятки тысяч всадников и тысячи колесниц. Цинь устрашилось, и циньские войска «в течение пятнадцати лет не осмеливались выглядывать из-за заставы Хань­гу»*.

Однако через пятнадцать лет союз распался. Естественный отбор вновь побудил шесть царств к междоусобной войне, а Цинь быстро оправилось от страха. В царствование Чжао-Вана (396—251 гг.) на­чалось решительное наступление на восток. Цинь старалось погло­щать восточные царства по частям и сразу останавливалось, когда на горизонте появлялся призрак союза «цзун». В 293 году знаменитый генерал Бай Ци разгромил при Ицюе армии Вэй и Хань, обезглавив по арийскому обычаю 240 тысяч пленных. Ужас парализовал Средин­ные царства. В 279 году Бай Ци разбил чуские войска, проник далеко вниз по долине Голубой Реки и захватил столицу Чу, город Ин. Чу было присоединено к Цинь, но ненадолго: это царство было легко ок­купировать, но покорить его было почти невозможно. В мирное время общины и роды Чу постоянно враждовали между собой, и эта рознь делала государство слабым — до тех пор, пока чужеземная ок­купация не сплачивала общины в единое целое. Такие ситуации не раз повторялись в истории, начиная с 506 года, когда Чу было на­воднено варварами — «и». «Тогда все общины объединились и напали

_________

* Сыма Цянь. Шицзи [62, с. 98].

108

на них. В течение одной ночи трижды разгромили чусцев и вновь поставили вана на престол», — говорит трактат «Чунцю гулян-чжуань».

Нечто подобное произошло и на этот раз. В 276 году общины ог­ромного государства объединились и изгнали циньские армии; это со­бытие как бы приоткрывало завесу над будущим, но в те времена не­когда было рассуждать о воле Неба. Циньские войска наступали по всему фронту. В 274 году под Хуяном была разбита вэйская армия, погибло 150 тысяч воинов; в 264 году Бай Ци захватил девять ханьских городов; наконец, в 260 году Цинь встретилось при Чанпине ли­цом к лицу с главой союза «цзун» — могущественным царством Чжао.

Великая битва при Чанпине продолжалась более двух месяцев. В начале сражения циньские войска отступили перед полумиллион­ной армией Чжао вплоть до пограничной степи, но затем Бай Ци бро­сил в бой прославленную циньскую конницу. Конные лучники обошли фланги противника и окружили огромную армию Чжао. Узнав об этом, циньский Чжао-ван сам поехал на северный берег Желтой Реки, мобилизовал всех мужчин старше 15 лет и послал их навстречу чжаоскому подкреплению. Блокированная армия голодала больше меся­ца, чжаоские солдаты убивали и ели друг друга, но не сдавались. Их командующий, Чжао Ко, пытался пробить кольцо окружения сосре­доточенными ударами, бросая сотни тысяч воинов на циньские ук­репления. Он сам шел во главе ударного отряда и во время отчаян­ного штурма погиб, сраженный арбалетной стрелой. Бай Ци по­обещал сохранить окруженным жизнь, и на сорок шестой день чжаоская армия капитулировала. То, что произошло вслед за капиту­ляцией, заставило содрогнуться Поднебесную. Циньский командую­щий изменил своему слову и приказал принести пленных в жертву Небу. Четыреста тысяч связанных воинов были живыми закопа­ны во рвах под Чанпином.

Восточные княжества были поражены ужасом, и их сопротивле­ние ослабло. В 254 году князья Поднебесной явились в Цинь с изъя­влением покорности. Чжао-ван захватил священные треножники чжоуской династии и провозгласил себя Сыном Неба. Цинь победило, но не смогло воспользоваться победой: через два года Чжао-ван скончался, и наступило длительное междуцарствие. «Бог войны», маршал Бай Ци, умер еще раньше. Осмелившийся перечить своему вану, он был разжалован в солдаты, а затем получил меч для почетного самоубийства. Сыма Цянь пишет, что перед смертью он рас­каялся лишь в одном — в измене своим обязательствам под Чан­пином.

109

 

 

Объединение Поднебесной

Четырнадцать лет, прошедших от кончины Чжао-вана до совер­шеннолетия Ин Чжэна, были временем болезни Левиафана. Эта бо­лезнь затронула в основном центральную нервную систему; в мало­летство Ин Чжэна абсолютная власть Сына Нёба оказалась игруш­кой в руках случайных людей — министра Люй Бу-вэя, некогда купца в Вэй, и императрицы-матери — некогда его наложницы. Годы их правления прошли в увлекательных политических и любовных интри­гах, закончившихся гибелью всех действующих лиц. В 238 году дос­тигший совершеннолетия Ин Чжэн истребил всех любовников и фаворитов матери, а саму ее сослал в Юн.

С самого начала своего правления Ин Чжэн обещал быть достой­ным приемником Чжао-вана. Друзьями молодого монарха были ученые-легисты и связки бамбуковых книг. «Кто-то доставил в Цинь кни­ги Хань Фэй-цзы, — пишет Сыма Цянь. — Прочитав «Ропот одиноко­го» и «Пять паразитов», циньский ван в восхищении воскликнул: «Вот что мне нужно! Я готов пожертвовать жизнью ради того, чтобы встретиться и побеседовать с автором!» Историограф Ли Сы ответил: «Эти книги написал Хань Фэй...»

Хань Фэй был крупнейшим теоретиком легизма после Ли Куя и Шан Яна. Так же, как и Ли Сы, он учился у знаменитого философа Сюнь-цзы во «Дворце наук у Западных Ворот». В 223 году Хань Фэй был приглашен в Цинь, и таким образом молодой монарх ока­зался среди целого созвездия легистских светил, причем он сам зани­мал в этом созвездии не последнее место. Это продолжалось недолго: ученые древности были гораздо менее уживчивы, чем ученые наших дней. Ли Сы, опасаясь за свое место, оговорил Хань Фэя и передал ему в тюрьму яд, чтобы он отравился прежде, чем Ин Чжэн разбе­рется в этом деле.

Ин Чжэна в это время занимали другие вопросы. «Великий ван, — говорил ему Ли Сы, — с вашим могуществом можно уничто­жить князей и, объединив Поднебесную, создать Империю с такой же легкостью, как выгребают золу из очага!»

Это был первый пункт легистской программы объединения Китая. В правление Люй Бу-вэя восточные царства перестали признавать главенство Цинь. Теперь же Ин Чжэн и Ли Сы задумали не только подчинить их, но и полностью поглотить эти царства. Последняя вой­на должна была завершиться созданием колоссальной Империи, объ­единяющей весь мир.

В 230 году циньские войска лавиной двинулись на восток, и шесть царств развалились, как груда черепицы. Циньская конница и мужество воинов, принесших голову, решили судьбу восточных царств; эти царства ничего не могли противопоставить Цинь, их насе­ление уже более двух столетий воспитывалось в покорности и пол­ностью утратило боевой дух. В 221 году покорение Востока было завершено.

110

«В пятой луне в Поднебесной устроили великое пиршест­во», — пишет Сыма Цянь.

Последняя война закончилась. «Поскольку весь честной народ жаждал обрести покой в своей жизни, все с открытым сердцем, как один, взирали на государя», — вспоминал ученый Цзя И. Ин Чжэн был провозглашен Ши Хуанди. «Мы будем титуловаться Ши-хуанди, Первый Высочайший Император, — гласил указ, — а потомки же наши будут называться согласно порядку престолонаследия: Эр-ши — второй, Сань-ши — третий, и так до десятков тысяч поколе­ний будут чередоваться бесконечно...». Ин Чжэн стал Высочайшим Императором, но Империю еще нужно было создать. К востоку от гор Тайхан лежали поверженными шесть гигантов, шесть царств, и нужно было создать из их тел Нового Левиафана. Цинь Ши-хуан от­сек головы этих гигантов и уничтожил их нервную систему. Правите­ли восточных царств были казнены, а чиновники интернированы под Сяньяном. Это было Великое Очищение: вместе с чиновниками были высланы на запад все те, кого легисты отождествляли с «пятью пара­зитами» — ростовщики и помещики, торговцы-спекулянты, конфуци­анские ученые и кичливые аристократы. Сто двадцать тысяч семейств «благородных и сильных» в телегах под конвоем были свезены в район Сяньяна, под надзор столичного гарнизона.

В восточных царствах остался лишь простой народ, он был издав­на приучен к покорности и должен был послужить податливой глиной для великого скульптора. Оружие шести разбитых армий было отобрано у населения и перелито в 12 колоссальных статуй, изобра­жавших сказочных великанов. Над притихшим народом были постав­лены новые чиновники, выходцы из Цинь,. В соответствии с законами Шан Яна, это были обладатели рангов, выслужившиеся воины, кото­рых награждали чиновничьими постами. Построение новой адми­нистративной машины было очередной задачей легистской програм­мы объединения. Созданная в Цинь Ши-хуаном и Ли Сы новая бюро­кратическая пирамида могла показаться хрупким строением, возве­денным на зыбкой почве. Огромная, только что покоренная страна, старинные общины за глиняными оградами — и на десять таких де­ревень... три(!) чиновника: начальник тина, полицейский и двор­ник. Они почти не вмешивались в жизнь общин, лишь разбирали споры между ними и привлекали народ к выполнению повинностей. В уезде с населением в 50 тысяч человек была только маленькая кан­целярия со списками жителей и склады для зерна, получаемого в счет налогов; никаких полицейских и оккупационных частей не полага­лось. Секрет легистского управления заключался в воспитанной ве­ками покорности людей-клеток: с «преступниками» и «бандитами» в уездах боролись сами же общинники, мобилизуемые в случае надоб­ности циньским чиновником. Да и сами «преступники и бандиты» в понимании легистов могли появиться лишь в том случае, если их «мобилизовывал» какой-нибудь непокорившийся чиновник погибшего

111

царства (по этой причине все чиновники и были интернированы в Сяньяне).

Народ восточных царств, освобожденный от вредных влияний, представлял собой «чистый лист, на котором можно написать новые, самые красивые иероглифы». Выполняя программу легистских преобразований, Ши-хуан написал на этом «чистом листе» иероглиф «Цинь». Он перенес на восток традиционную социальную систему циньского царства — ту систему, которая обеспечила ему победу. Оформленное Шан Яном общество Цинь отличалось от восточных царств делением на сословие воинов и сословие «личженей». Цинь Ши-хуан ввел на востоке законы Шан Яна; он обращал в рабство родичей преступника и увеличивал повинности крестьян, обращаясь с ними, как с «личженями». Вместе с тем он создал сословие воинов: переселял бедняков из центральных районов на границу, присваивал им ранги и освобождал от повинностей. Администрация новых терри­торий также создавалась в соответствии с легистской теорией. Кор­мления старых чиновников были ликвидированы, новые чинов­ники получали лишь небольшие оклады, и их деятельность строго контролировалась инспекторами-юйши.

Верховным чиновником и инспектором Поднебесной был сам Цинь Ши-хуан. Не зная усталости, он год за годом объезжал свое государ­ство, следя за ходом дел и выслушивая жалобы. Чтобы соединить все части страны, он распорядился построить огромные автобаны — «чидао». Ширина «чидао» равнялась 50 шагам, а посредине проходи­ла еще одна—возвышавшаяся над остальной частью — дорога ши­риной три чжана; по этой дороге мог ездить лишь сам император. Запряженная шестеркой коней крытая колесница императора не раз проносилась по «чидао» с запада на восток и с севера на юг. В одну из таких поездок Цинь Ши-хуанди остановился у горы Ишань. «На 28 году своего правления император выехал в инспекционную поездку в далекие края. Поднялся на гору Ишань; многочисленные чиновники, сопровождавшие его, вспоминали о пройденном пути. Они вспомни­ли, в каком беспорядке находился тогда мир: земля была разделена на ряд самостоятельных владений, что вызывало междоусобные войны. Постоянные войны, приводившие к большим кровопролитиям, возникли еще в глубокой древности. Прошло много веков, прежде чем наступила эпоха пяти императоров, но и они не в силах были остано­вить эти войны. И лишь только ныне Ши-хуанди объединил Подне­бесную в одну семью, и войны уже не возникают. Уничтожены бедствия, черноголовые обрели покой, выгода от мира будет длиться вечно...»*

____________

*Сыма Цянь. Шицзи. Цит. по: [47, с. 157].

112

 

Величие Цинь

В то время, как император смотрел на

широкие просторы и созерцал их красоты,

   мы, сопровождавшие его слуги, вспомина­ли об основах

пути, приведшего его к славе.

            Надпись на горе Чифу

Огромная страна под ногами Цинь Ши-хуана была окутана тума­ном. Там, за туманом, на бескрайних равнинах были тысячи городов и огромные реки с медленно текущими водами. Это была Поднебес­ная — мир, принадлежащий людям. Четыре бескрайних моря — Южное, Восточное, Песчаное и Скалистое — окружали этот мир, а за морями не было ничего. Он, Первый Высочайший Император, объеди­нил и успокоил этот мир. Он прекратил войны, срыл стены и крепости, собрал все оружие Поднебесной и отлил из него огромные прекрасно-звучные колокола. Он создал Мировую Империю, Левиафана, не­доступного пониманию маленьких людей. Как представить себе раз­ницу между великим и малым?

«На бедном растительностью севере находится Темное Море...— писал мудрец Чжуан-цзы, — обитает там птица, имя ее Пэн, спина ее — как гора Тай, ее крылья — как тучи, нависшие в небе. Если тол­щина потока ветра недостаточна, то ему не под силу нести большие крылья Пэн. Опираясь о вихрь или смерч, Пэн взлетает на девяносто тысяч ли. Поднявшись за облака, в синее небо, Пэн направляется за­тем на юг, чтобы достичь Южного океана. Маленькая перепелка, смеясь над Пэн, говорила: «Куда же она направляется? Когда я взле­таю, то поднимаюсь на несколько женей и опускаюсь. Порхаю между кустами полыни и это тоже совершенство полета. А куда же нап­равляется эта Пэн?» «Это и есть различие между малым и вели­ким», — писал знаменитый мудрец Чжуан-цзы.

Цинь Ши-хуан и Ли Сы создали Мировую Империю, но они были всего лишь людьми. «Циньский ван был человеком с седловатым но­сом, с удлиненными глазами, исключительно тщедушный», — вспо­минал сановник Вэй Ляо. Все, что делало этих людей способными отсекать головы у гигантов, — это было знание науки Шан Яна и Хань Фэя, в конечном счете — знание законов природы. Удалить нервную систему шести монархий и не затронуть при этом костей и мышц, — для этого требовалось хорошее знание анатомии Левиафана. Сшить растерзанную Поднебесную с помощью автобанов — «чидао», массовым переселением снизить давление в центральных областях, создать новый чиновничий аппарат, — для осуществления этих мероприятий требовалось знание великих принципов теории управления.

113

Основной принцип управления Поднебесной не составлял сек­рета для современников Ши-хуана: «Нынешние ученые мужи говорят об управлении чаще всего так, — писал Хань Фэй, — дайте бедным и неимущим землю, чтобы обеспечить тех, у кого ничего нет». Надо уничтожить «пять паразитов», защитить от них земледельцев и наделить бедных землей, говорит Шан Ян. Цинь Ши-хуанди сделал все это: он переселил на окраины сотни тысяч безземельных из центральных областей, а на Великой Равнине создал ирригационные системы, поразившие воображение потомков. Это был Вели­кий Скачок III века, оросительные каналы и дороги строились так же и при Мао Цзе-дуне: сотнями тысяч мобилизованных крестьян. Могущество Левиафана, казалось, не знало границ. «Совершенно-мудрый, управляя государством, может сосредоточить в своих руках все силы народа», — писал некогда Шан Ян. Теперь его ученик Ши-хуанди действительно сосредоточил в своих руках все силы Под­небесной. Эта колоссальная мощь искала выхода, и император области обратил ее против варваров севера и юга.

Завоевание Юга началось вскоре после объединения Поднебес­ной. Огромная 500-тысячная циньская армия, победительница шести царств, переправилась через Голубую Реку и углубилась в беско­нечные южные леса. Жившие в лесах племена мяо и юз оказывали ожесточенное сопротивление, циньцам приходилось прорубать доро­ги и прокладывать каналы для снабжения армии продовольствием. «В течение трех долгих лет солдаты не снимали доспехов и не ос­лабляли тетивы арбалетов», — говорит трактат «Хуайнаньцзы». Поч­ти все сословие воинов, принесших голову, погибло в южных лесах, но Ши-хуан слал все новые подкрепления. Эти подкрепления набирались из бедняков восточных царств, «заложенных зятьев», работавших на кулаков в залог долга. «Заложенным зятьям» обещали землю — и они прошли сквозь леса, выйдя к южному морю. «Вожди племен юэ, скло­нив головы и повязав шеи бечевками, вручили свои судьбы мелким чиновникам Цинь»*. Сотни тысяч безземельных крестьян были пре­вращены в военных колонистов и расселены на завоеванных зем­лях юга. Южной границей Поднебесной стал берег моря.

На севере границей империи стала окраина Великой Степи. От Степи исходил запах крови, давление там подходило к пределу, и время от времени на равнину выплескивало орды гуннов — этих но­вых хозяев степного мира. Нужно было торопиться, и в 215 году Ши-хуан отправил на север 300-тысячную армию Мэн Тяня. Знаменитый полководец должен был очистить от гуннов приграничные области и наметить линию будущей Стены — этого великого рубежа, при­званного отделить Поднебесную от страшных северных варваров. Вскоре на границу стали прибывать колонны мобилизованных крестьян из внутренних областей, их были сотни тысяч; некоторые

__________

* Цзя И [61, с. 104]

114

источники говорят даже о двух миллионах. Бесконечным потоком они шли и шли за тысячи ли, на край обетованного мира, чтобы воздвиг­нуть здесь Великую Стену. Это было подлинное творение Левиафана: Стена поперек континента, от моря до скалистых бастионов Тибета. Стена включила в себя старые укрепления и протянулась на 10 тысяч ли. Ее высота составляла 10 метров, а наверху проходила военная дорога', на которой могли разминуться две колесницы.

Условия жизни строителей Стены были поистине страшными: го­лая промерзшая степь, открытая всем ветрам, полуголодные пайки, плети надсмотрщиков, налеты диких варваров. Мобилизованные крестьяне бежали тысячами, беглецов ловили и замуровывали в Стену. Наблюдателям на вышках отрубали ноги, чтобы их бег­ство не поставило строителей под внезапный удар орды.

«Совершая великие дела, на мелочи не обращают внимания», — говорил советник императора Чжао Гао. Жестокость жизни поро­ждала жестокость управления. Левиафан никогда не интересовался пожеланиями отдельных людей, он считался лишь с нуждами мил­лионов. Если ему нужны были глаза и не нужны ноги маленького че­ловека, он мог отрубить ноги. Во имя «высшей цели» он мог обречь на смерть в южных лесах тысячя людей-клеток — и в этом умении спо­койно смотреть на кровь тоже заключалось величие.

«Совершая великие дела, на мелочи не обращают внимания», — повторял через века Чжао Гао.

 

 

Великий кормчий

Левиафан был чудовищем, но он имел лицо человека и отдавал приказы устами человека. Этот человек должен быть мудр, говорил Шан Ян, ибо от его решений зависит слишком многое, от его решений зависит все. Его должны окружать мудрые советники, и каждое ре­шение должно проверяться десять раз. Стоит мозгу Левиафана оши­биться — и локомотив на полном ходу сойдет с рельсов. Ин Чжэн не имел опыта управления империей. Он был хорошим учеником своих учителей и неплохо знал теорию легизма. Поначалу он прислушивался к советам Ли Сы, и это давало прекрасные результаты. Но локомотив все увеличивал скорость, и теперь все зависело от поведения человека за пультом.

Что мы знаем о Цинь Ши-хуане? Он старательно выполнял свои обязанности императора. Первые три года правления Ши-хуан про­вел в инспекционных поездках по восточным провинциям. Он побывал почти во всех областях огромной страны и всюду лично проверял дела местных чиновников. «Император установил единые обычаи для им­перии, и с этой целью изъездил очень много мест по воде и по суше, — говорит надпись на Ланъяйской стелле. — В заботах о черноголовых император трудился днем и ночью не покладая рук». Чувствуя свою

115

ответственность, он приносил жертвы сотням местных духов, просил у них благоприятной погоды и хорошего урожая. Он уважал местные традиции, стремился успокоить крестьян и сам выбирал места для новых поселений.

Длительные поездки зачастую были сопряжены с опаснос­тями: однажды Ши-хуан чуть не утонул при переправе через Голубую Реку, в другой раз при поездке через Хэнань на него напали террористы. Дороги кишели разбойниками, среди которых было мно­го беглых чиновников из шести царств. В 218 году близ Баланша тя­желый молот едва не разнес вдребезги колесницу императора: его метнули из-за кустов один ханьский аристократ и его силач-помощ­ник. Аристократия была недовольна ликвидацией кормлений, народ роптал на суровость законов. Кормления и «гуманность» были сос­тавными частями конфуцианской доктрины, поэтому Ши-хуан и Ли Сы считали всех недовольных конфуцианцами и, следуя заповедям Шан Яна, подвергали их все новым гонениям. В 214 году Ли Сы, вос­пользовавшись случаем, убедил императора запретить «Ши-цзин» и «Шу-цзин»; конфуцианские книги собирали по всем уездам и сжига­ли в кострах.

За традиционной легистской политикой трудно разглядеть лицо человека. Без сомнения, Ши-хуанди был увлечен идеей Левиафана и са­моотверженно служил этой идее. Он чувство­вал себя богом-покро­вителем страны и ста­рался честно выполнять свои обязанности. В своем увлечении он ред­ко обращал внимание на людей: он был богом и для него было очень естественно даровать чиновничий чин дереву, укрывшему его от гро­зы, или приказать выру­бить леса на горе, чтобы наказать непокорного духа. Подобно Гарун-ар-Рашиду, он любил гулять ночами по улицам столицы. Он кол­лекционировал дворцы: «Каждый раз, когда Цинь сокрушало власть какого-нибудь из владетельных князей, Ин Чжэн приказывал зари­совать устройство его дворца и построить подобный же дворец

116

на возвышенности к северу от Сяньяна... Поэтому от Юнмэна на восток — вплоть до рек Цзиншуй и Вэйшуй — всюду высились дворцы и дома, соединенные переходами поверху и понизу. Он заполнил дворцы красавицами, наполнил палаты колоколами и барабанами, захваченными у князей...»*

Все это было естественно для Верховного Императора: он был один, он олицетворял государство, и поэтому ему было позволено многое. Чиновники же вокруг него были просто людьми, и когда он смотрел на них, то, вероятно, не всегда замечал их лица. В соответ­ствии с принципами легизма чиновники должны были знать свое место. Государственный прокурор, непосредственный помощник императора, получал довольствие, не превышавшее дохода 20-ти крестьянских семей, — и при этом жил в постоянном страхе. Даже Ли Сы, ближайший советник Ши-хуана, сопровождал свои пред­ложения уничижительной формулой: «Я, ваш советник и слуга Сы, не страшась смерти за свои речи, скажу...»

Ши-хуан настолько вжился в роль бога, что ему недоставало лишь одного — бессмертия. Он остро чувствовал это, и это делало его че­ловеком, способным забывать о делах и совершать ошибки. Во время одной из своих поездок на побережье Ши-хуан встретил мага Сюй Ши, поведавшего императору о заселенных небожителями островах на востоке. Маг утверждал, что плоды с острова Пэнлай дают небо­жителям бессмертие — и этим рассказом он пробудил в Ши-хуане страх смерти. С этого момента император стал уделять меньше време­ни делам управления. Подчиняясь порыву, он отправил экспедицию за плодами бессмертия; моряками в этой экспедиции были без­грешные юноши и девушки, а капитанами — даосские маги. Многие мудрецы и маги с побережья стали чиновниками императора, они ва­рили для него лекарства и заставляли исполнять причудливые обря­ды. Ученые-легисты были вынуждены уступить свое место возле им­ператора каким-то темным шаманам, торговцам бессмертием. Один из этих колдунов, Лушен, вынудил императора скрываться от соб­ственных придворных. «Когда местопребывания повелителя людей известно его подданным, это мешает небесным духам», — говорил Лу-шен. Шантажируемый магами, император «повелел соединить между собой огороженными валами дорогами все 270 дворцов, распо­ложенных вокруг Сяньяна. Он повелел наполнить комнаты во двор­цах занавесями и пологами, колоколами и барабанами, населить их красавицами. Всему было определено свое место и не разрешалось перемещать что-либо. Когда император куда-либо являлся, того, кто сообщал о его местопребывании, наказывали смертью»**.

Опасаясь разоблачения, маги в конце концов бежали из Сяньяна Чтобы оправдать свои неудачи в колдовстве, они обвинили императора

__________

* Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 65].

**Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 79].

117

во многих преступлениях, помешавших им найти нужное сна­добье. По столице ходили порочащие Ши-хуанди слухи, и он распо­рядился произвести расследование. По легистской традиции, импера­тор и на этот раз обвинил всех подозрительных в конфуцианстве, — в те времена этот ярлык навешивали без различия всем инакомыслящим. Казематы наполнились узниками и стонами, чиновники под пытками оговаривали себя и друг друга. Более 460 человек было сварено живыми в котлах или закопано заживо в землю: «Император повелел сделать так, чтобы Поднебесная узнала об этом в назидание на будущее».

Потрясенный утратой надежды на бессмертие, император живьем закопал всех, кто посмел смеяться над его горем. В слепой ярости Ши-хуан ударил по пульту управления Империей, и мозг Левиафана начал давать сбои. Чиновники больше не осмеливались говорить Ши-хуану правду, а император не доверял чиновникам. Ши-хуан чувство­вал, что вот-вот потеряет управление огромной машиной. Он взял все на себя. «Он дошел до того, что на весах отвешивает один дань посту­пивших донесений, на сутки установил норму и, пока не выполнит ее, не позволяет себе отдохнуть» *. «Он целыми днями разбирал судеб­ные дела, по ночам писал приказы, шапки инспекторов-юйши мелькали во всех округах, одни из них писали ответы, другие ко­лесили по районам... а злодеяний было много, разбойников полным-полно, а дела становились все беспорядочнее и беспорядочнее» **.

Ши-хуанди не знал об истинном положении дел, он вел огромный локомотив вслепую, потому что запуганные чиновники боялись ска­зать правду. Скорость локомотива все возрастала, огромная машина Империи содрогалась и скрипела всеми своими частями. После строи­тельства Великой Стены император взвалил на спину Левиафану но­вую огромную тяжесть. Свыше семисот тысяч «личженей» были бро­шены на сооружение колоссальной гробницы в горе Лишань. Они вы­долбили огромную гору, залили стены бронзой и спустили вниз сар­кофаг. «Склеп наполнили привезенные и опущенные туда копии двор­цов, фигуры чиновников всех рангов, редкие вещи и необыкновенные драгоценности. Мастерам приказали сделать луки-самострелы, чтобы они стреляли в тех, кто попытается прорыть ход и пробраться в усы­пальницу. Из ртути сделали большие и малые реки и моря, причем ртуть самопроизвольно переливалась в них. На потолке изобразили картину неба, на полу — очертания земли. Светильники наполнили жиром жень-юев, в расчете, что огонь долго не потухнет» ***.

Огонь не должен был потухнуть века, и память о Ши-хуане дол­жна была остаться навеки. Поэтому в дополнение к гробнице в горах Лишань император повелел построить себе еще один колоссальный памятник — дворец Афан. За несколько лет работы сотни тысяч

___________

* Там же, с. 80.

** Хуайнаньцзы. Цит. по: [47, с. 54].

*** Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 86].

118

рабов сумели выстроить лишь передний зал дворца. «С востока на запад он был длиной пятьсот бу, а с севера на юг — пятьдесят чжан *, на­верху могло поместиться десять тысяч человек, а внизу можно было водрузить знамена с древком в пять чжан. Вокруг дворца шла крытая дорога, которая от дворца вела прямо к горе Наньшань... Эта дорога напоминала созвездие Гэдао близ Полярной Звезды, которое, пе­ресекая Млечный Путь, тянется до созвездия Инши...» **

Огонь не должен был потухнуть века, и память о Ши-хуане дол­жна была остаться навеки. Дыхание Империи сливалось с хриплым дыханием раба, взбирающегося ко дворцу с корзинами земли. Раб пошатывался, дыхание его прерывалось, и только толчки со всех сто­рон заставляли его идти вперед: тысячи, сотни тысяч рабов, пошаты­ваясь и толкая друг друга, брели по дороге наверх, ко дворцу Афан, к созвездию Гэдао, к Полярной Звезде... И единым прерывистым дыханием они пели тягучую, похожую на вой, песню:

 

Афан! Афан!

Подохни, Ши-хуан!

 

Смерть Ши-хуана

В этом году первый дракон умрет.

                     «Шицзи», гл. VI

 

 

Казалось, что Империя в изнеможении упадет на дорогу. Мил­лионы мобилизованных рабов умирали от истощения в трудовых ла­герях. Чтобы прокормить их, Ши-хуан увеличил в несколько раз на­логи на общины; в казну отбиралось 2/3 урожая. В результате «народ бежал целыми родами, селился, охраняя себя, в горах и в болотистой местности, лишь бы не быть занесенным в подворные списки»***. Ук­рывавшихся от налогов и мобилизаций вместе с родней обращали в рабов. «Все дороги были заполнены осужденными в багряных ру­башках, а тюрьмы были переполнены узниками, как базары людьми ми»****. Ши-хуан прилагал отчаянные усилия, чтобы восстановить управление Империей. Уже будучи больным, он возобновил инспекци­онные поездки по стране. Отчаяние делало его все более жестоким. «На тридцать шестом году... падающая звезда упала в области Дун-цзюнь, — говорит трактат «Шицзи». — Достигнув земли, она превра­тилась в камень; кто-то из черноголовых вырезал на этом камне сло­ва: «Ши-хуанди умрет, и землю империи разделят...». Тогда забрали

__________

* 170x800 м.

** Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 78].

*** Декрет императора Гао-цзу. Цит. по: [47, с. 175].

**** См.: Шан Юэ [75, с. 58].

119

и казнили всех, живших вблизи от этого места, а сам камень распла­вили на огне...»,

В воздухе витало предчувствие неизбежного конца. Повсюду го­ворили об угрожающих знамениях и пророчествах. «Ши-хуану было нерадостно, — пишет Сыма Цянь, — и он заставил ученых мужей сос­тавить стихи о святых праведниках и описание поездок, совершенных по Поднебесной, приказав музыкантам петь и играть их». Летом 210 года Сын Неба Цинь Ши-хуанди скончался в Шацю, возвращаясь в столицу после поездки на восток. Страшась надвигающихся событий, придворные скрыли его смерть. Гроб был установлен в закрытую ко­лесницу, чиновники подходили к ней и делали обычные доклады — до тех пор, пока кортеж не прибыл в Сяньян. По приезде в столицу был объявлен траур по всей Поднебесной. В глубокой тайне гроб был дос­тавлен к секретному входу в гробницу и спущен внутрь горы Лишань. По древнему обычаю вместе с императором захоронили сотни его на­ложниц из дворцов вокруг Сяньяна. «Погибших было множество, — пишет Сыма Цянь. — Когда гроб императора уже спустили вниз, кто-то сказал, что мастера, делавшие все устройства и прятавшие цен­ности, знают все и могут проболтаться о скрытых сокровищах. Поэ­тому, когда церемония похорон завершилась и все было укрыто, заложили среднюю дверь прохода, после чего спустили наружную дверь, наглухо замуровав всех мастеровых и тех, кто наполнял могилу ценностями, так что никто оттуда не вышел. Сверху посадили траву и деревья, чтобы могила приняла вид обычной горы».

Цинь Ши-хуанди умер и был похоронен, но требовалось время, чтобы Поднебесная осознала случившееся. Раньше всех опомнился и начал действовать младший сын Ши-хуанди, Ху Хай. Еще по дороге в Сяньян он договорился с высшими сановниками и вскоре был провоз­глашен императором — в обход старших братьев. Вслед за этим раз­разилась кровавая драма: двенадцать сыновей покойного императора были публично казнены на улицах столицы, многие, по арийскому обычаю, бросились на мечи. Новый император Эр-ши истреблял всех соперников, — всех, кто сомневался в его правах. Погибли многие высшие чиновники, десять императорских дочерей были разорваны колесницами в Ду. «Число пострадавших было огромно», — пишет Сыма Цянь.

Резня Ху Хая оставила равнодушным народ Поднебесной; изнемогая от повинностей, он ожидал от Эр-ши другого. «Если бы Эр-ши ... облегчил подати и сократил повинности, чтобы помочь на­роду, находящемуся в беде, упростил бы законы и сократил наказания... чаяния всего народа были бы удовлетворены... Поднебесная собралась бы вокруг него», — писал полвека спустя ученый Цзя И. Разваливавшуюся на части машину Империи еще можно было оста­новить, и Ли Сы советовал новому императору прекратить строительство дворца Афан. Но жестокий и слабовольный Эр-ши подпал под влияние клики евнухов во главе с Чжао Гао. Евнухи не выпускали

120

Эр-ши из дворца, а когда в зверинец приводили оленя, утверждали, что это лошадь, заставляя императора сомневаться в собственном разуме. Всеми делами руководил Чжао Гао, он распорядился казнить Ли Сы и ускорить строительство дворца Афан. Чжао Гао объявлял новые мобилизации, а в это время измученный народ пробуждался от оцепенения: до его сознания медленно доходило, что Цинь Ши-хуан умер.

Катастрофа

Из-за многих накопившихся в Цинь

слабо­стей Поднебесная распалась, как

обруши­вается стена дома, рассыпалась, как

раз­битая черепица.

           «Шицзи»

В последние годы жизни Ши-хуана лишь его имя, подобно цепям, стягивало Поднебесную в одно целое. Теперь эти путы исчезли, и ог­ромная машина Империи на полном ходу стала разваливаться на части. Беззвучно, как в кошмарном сне, порвалась стальная обо­лочка, и обнажилось кипящее чрево; кружась, разлетелись в разные стороны разорванные внутренности; а огромный остов по инерции продолжал нестись вперед, в черную бездну, к созвездию Гэдао и По­лярной Звезде. Память об этой катастрофе многие века хранили по­томки уцелевших.

«Чэнь Шэ был сыном простой семьи, у них в окнах торчали гор­лышки кувшинов, а двери навешивались на веревки. Он батрачил на людей, и поэтому скитался с места на место. По своим способностям он не достигал уровня даже среднего человека, он не обладал муд­ростью Конфуция и Мо Ди... Он просто шагал среди обыкновенных солдат; и с упорством поднимался, став десятником, а затем — сот­ником. Возглавив солдат, покинувших службу и разбежавшихся, он собрал отряд из нескольких сот человек и повернул их против Цинь. Из срубленных деревьев они делали оружие, из бамбуковых шестов — древки знамен. Поднебесная собиралась вокруг него, как кучатся облака, откликаясь на его призывы; воины, неся на себе провиант, двигались за ЧэныШэ, словно тени. Выдающиеся и храбрые мужи к востоку от гор дружно поднялись и покончили с родом Цинь»*.

Произошло то, что легисты считали невозможным, невероятным, абсурдным — восстание людей-клеток. Ши-хуан и его советники не представляли себе пределов возможного в эксплуатации покорных крестьян. Они гнали их плетьми на великие стройки, массами обраща­ли в рабов и увеличивали подати до 2/3 урожая. Это было в обычаях

_________

*Сыма Цянь. Шицзи [61, с. 105].

121

царства Цинь, где крестьяне издавна мало отличались от рабов. С ними можно было делать все, нужно было лишь следить за тем, чтобы они не голодали. Народ Цинь и пяти Срединных царств был приучен к бесконечному терпению десятью поколениями легистских чиновни­ков; Цинь Ши-хуан был уверен в бесконечном терпении рабов.

В этом и заключалась роковая ошибка легистов: они были уве­рены в народе пяти восточных царств, но существовало еще шестое царство. Оно занимало всю долину Голубой Реки, это было Великое Чу. Народ Чу не знал, что такое круговая порука и полицейское вос­питание, он сохранил свободолюбие и непокорность людей медного века. Старики в Чу еще помнили, как свободные общины избирали царей и как, объединившись, чусцы семьдесят лет назад прогнали Цинь на север. «Пусть даже в Чу останется только три семьи, но с Цинь покончит именно Чу», — говорили тогда чусцы. Теперь, семь­десят лет спустя, история повторилась. Батрак Чэнь Шэ поднял чуские общины против Цинь, и, собравшись на Великий Совет в Чэнь отцы-старейшины избрали его царем Чу. Некогда римский сенат сравнивали с собранием монархов, но собрание крестьянских ста­рейшин в Чэнь более достойно такого сравнения это был звездный час человечества: простые крестьяне во главе с батраком Чэнь Шэ преградили дорогу Левиафану.

Чэнь Шэ погиб в единоборстве с обреченной Империей, но Чу уже полыхало от поднесенного им факела. Крестьяне взялись за оружие, скрывавшиеся аристократы вышли из лесов, и на всех знаменах был один лозунг: «Великое Чу будет восстановлено!» Уцелевшие конфу­цианцы присоединились к движению, на стороне повстанцев сражал­ся восьмой потомок Конфуция, Кун Цзя. В деревенской глуши был найден потомок чуских ванов Синь, повстанцы отняли у него пасту­ший хлыст и вручили скипетр царства Чу. Сян Юй из рода наслед­ственных чуских маршалов стал полководцем двинувшейся на север полумиллионной армии.

К этому времени в северных царствах тоже разгорелась борьба. Уцелевшие чиновники Ци, Вэй и Чжао проводили мобилизацию в ар­мии воскресших царств и при поддержке с юга вели борьбу с Цинь. Однако пламя восстания на севере было слабым, оно колебалось и за­тухало, лишь Великое Чу могло противостоять Цинь. Летом 207 года чуская армия стремительным рывком переправилась через Хуанхэ, Сян Юй приказал «потопить все лодки и суда, разбить котлы и горш­ки для варки пищи, сжечь шалаши и хижины, он разрешил своим воинам взять продовольствие лишь на три дня, чтобы показать им, что они должны быть готовы умереть...». «Каждый чуский воин драл­ся за десятерых, — пишет Сыма Цянь, — от боевых криков чуских сол­дат содрогалось небо». Армия Цинь была разгромлена в девяти сра­жениях под Цзюйлу; ее командующий Чжан Хань послал за подкреп­лением в столицу, но беспорядок при дворе Цинь был таков, что его посланец так и не смог пробиться к императору. Получив вместо подкрепления

122

одни угрозы, Чжан Хань сдался чусцам, 200 тысяч циньских солдат было перебито под Синьанем, военные силы Цинь были уничтожены.

Империя агонизировала. Одновременно с походом на север, чусцы послали большую армию на запад, в коренные земли Цинь. Ее коман­дующим был назначен сельский староста Лю Бан. «Надо послать че­ловека высоких достоинств, — говорили чуские отцы-старейшины, — который отправился бы на запад и, действуя по справедливости, об­ратился бы к отцам и старшим братьям в Цинь со словами убеждения. Ведь отцы и старшие братья в Цинь давно страдают от своих пра­вителей. Если ныне будет действительно найден и послан туда достойный человек, который не допустит притеснений и жестокостей, они наверняка склонятся к сдаче нам»*.

Крестьяне из Чу обратились к крестьянам Цинь с призывом унич­тожить остатки арийского государства, восстать против освященного Шан Яном сословного неравенства, против жестокости воинов, при­несших голову. Осенью 207 года войска Лю Бана прошли заставу Угуань и вступили в долину Вэйхэ. «Циньцы радовались их приходу, а армия Цинь разбегалась», — пишет Сыма Цянь. В столице Цинь ца­рила анархия, Эрши наконец решился устранить Чжао Гао, но евнух успел совершить государственный переворот и убить императора. Уцелевшие честные чиновники пытались спасти империю и устраива­ли покушения на Чжао Гао. Наконец, провозглашенный ваном брат Ши-хуана, Цзы Ин, собственноручно заколол этого развалившего империю негодяя и приказал разорвать его труп на части. Но было слишком поздно, Империя уже давно погибла, и ее обгорелые обломки вперемежку с трупами людей-клеток покрывали поля Поднебесной. Под столицей, среди золотистых осенних садов, стояла чуская армия, и циньские крестьяне наперебой угощали воинов вином и мясом. В ноябре 207 года циньский ван Цзы Ин, повязав шею веревкой, на простой телеге выехал из города и передал печать Сына Неба кресть­янину в высокой лыковой шляпе, будущему императору Лю Бану.

 

 

Лю Бан и Сян Юй

Над циньской столицей в прохладном голубом небе сияло осеннее солнце. Тонко поблескивали лакированные балки дворцов на берегу Вэйхэ, и это ажурное видение казалось призраком, плывущем в голу­бом небе. Полководец Лю Бан со свитой осматривал сказочное наследие империи. По пустым, наполненным изысканными ароматами залам бродили помощники полководца: бывший носильщик Лоу Цзинь, бывший живодер Фань Куэй, корзинщик Чжоу Бо и бродячий

_________

*Сыма Цянь. Шицзи. [61, с. 126].

123

торговец Гуань Ин. Подивившись чудесам и диковинам, собранным со всего мира, Лю Бан опечатал дворцы и вернулся в башанский ла­герь. Здесь он совершил то, что некогда сделало великим Чэнь Шэ: он созвал на совет циньских отцов-старейшин.

Лю Бан просил «выдающихся и храбрых мужей со всех уездов» утвердить его ваном Цинь. «Отцы-старейшины давно страдали от же­стоких циньских законов, — говорил Лю Бан. — Всякого, кто пори­цал Цинь, казнили вместе с его родом; тех, кто, встречаясь, разгова­ривал о недозволенном, казнили и выставляли на базарной площа­ди... Отныне циньские законы отменяются. Пусть чиновники и народ остаются на своих местах, как прежде. Ведь я пришел сюда, чтобы ис­коренить зло, ради вас, отцы-старейшины, а вовсе не затем, чтобы ущемлять вас и жестоко обращаться с вами...» Жители Цинь лико­вали. Через год Лю Бан даровал ранги всем главам семейств и унич­тожил сословие «личженей». Рабы и крепостные повсеместно осво­бождались от зависимости. Законы Шан Яна отменялись. Под лико­вание своих новых подданных Лю Бан вводил в Цинь с детства ему знакомые порядки княжества Чу. Пятнадцать лет назад Цинь принесло свои законы в Чу, теперь Великое Чу утвердило свои поряд­ки в Цинь, — во всех переменах история руководствуется одина­ковыми закономерностями.

Лю Бан хотел успокоить Поднебесную, но силы его были слишком малы. Обломки развалившейся Империи все еще летели в бездну, сталкиваясь и раскалываясь на части. В декабре 207 года к заставе Ханьгу подошли войска Сян Юя. Воинственные чуские бароны горели жаждой мести, они хотели уничтожить Цинь, стереть с лица земли последние остатки ненавистной империи. Огромная армия восточных царств была подобна разъяренному быку, она ворвалась в беззащит­ный Сяньян, и хрупкие дворцы дымкой растворились в голубом небе. Огромный город горел больше трех месяцев, население столицы было вырезано, могилы циньских царей разграблены и выпотрошены. На еще дымящихся развалинах Сяньяна Сян Юй продиктовал принципы нового миропорядка. Собственно, это был старый порядок: Империю свергли воскресшие царства эпохи Чжанго. Теперь же Сян Юй по­пытался разделить некоторые из них, чтобы выкроить уделы для своих полководцев. Царство Цинь также было поделено, причем Лю Бану достались лишь южные окраинные земли. Себя же Сян Юй про­возгласил ваном-гегемоном Великого Чу, предводителем царей и князей Поднебесной.

Раздел Чжао и Ци вызвал недовольство в этих царствах, на востоке начались мятежи и восстания, а на западе Лю Бан при поддерж­ке населения снова овладел царством Цинь. Сян Юй метался по Ве­ликой Равнине, круша своих противников направо и налево; он был отчаянный рубака и талантливый полководец, но его чусцы в конце концов устали от войн и оставили своего вана в одиночестве. Чуские общинники, как один, поднимались, чтобы изгнать врага, но, изгнав

124

его, они возвращались к своим очагам, не спрашиваясь у генералов. В 202 году обессилевший Сян Юй был окружен у Гайся войсками «чжухоу», «всех князей». С небольшим отрядом всадников он выр­вался из кольца, но погоня неотступно преследовала его сотни ли до берегов Голубой Реки. Здесь ван Великого Чу в последний раз напил­ся воды и после нескольких часов боя перерезал себе горло на глазах у окруживших его врагов. Поднебесная успокоилась на 220 лет.

 

 

Пейзаж после битвы

Когда династия Хань пришла к власти,

ей в наследство от династии Цинь

досталось сплошное разрушение.

             Сыма Цянь. «Шицзи».

 Над развалинами сотен городов и над пепелищами тысяч дере­вень наконец воцарилась тишина. Все, что могло сгореть, сгорело, все, что могло стрелять, выстрелило; тетивы были порваны, мечи из­зубрены, копья сломаны. Колоссальная энергия Империи обратилась вовнутрь и выжгла Поднебесную дотла. «Из каждых десяти горожан оставалось два-три», — писал историк Бань Гу; по другим подсчетам погибло около половины населения Поднебесной. Поля покрывались молодым кустарником, в лесах снова завелась непуганая дичь, и тесный некогда мир казался внезапно опустевшим.

Демографическое давление резко упало, земли теперь хватало для всех, и у людей не стало поводов для вражды. Прошлые распри были забыты, и воспоминание об Империи казалось теперь давним ночным кошмаром. Казалось, что на короткое время вернулась эпоха великого Юя. Люди избавились от неискренности и снова вернулись к прямодушию, писал Сыма Цянь: «Наказания всякого рода применя­лись редко, преступников было мало, народ усердно занимался хле­бопашеством, одежды и пищи было вдоволь... Правители и подданные вместе стремились к отдыху от суеты и прекращению излишней дея­тельности». Подобно Юю, Лю Бан носил крестьянскую шапку, раз в пять дней являлся с поклоном к своему отцу и любил погулять в род­ной деревне.

Новые правители не объезжали Поднебесную с инспекциями и не отвешивали на весах килограммы деловых бумаг. Они управляли страной так же, как и Юй: «...в молчании сидя лицом к Югу». Импе­ратор и сановники уже не являлись мозгом Левиафана, Поднебесная жила сама по себе. Крестьяне, некогда снабжавшие питанием другие органы Империи, теперь могли отдохнуть; налоги уменьшились в де­сять раз военные поселенцы на границах вынуждены были сами обеспечивать себя пищей. Циньское сословие воинов ослабло и почти

125

слилось с крестьянством. Левиафан погиб, и все его специализиро­ванные клетки смешались в одной крестьянской массе. Пейзаж после битвы напоминал картины далекого прошлого, эпоху Ся или Чжоу. Имперский эксперимент закончился неудачно, и народ восстал, чтобы возвратить мир к прошлому. Прошлое Севера и Юга было неодина­ковым, но поскольку победителем в борьбе с Цинь оказался Юг, то новый мир нес в себе патриархальные черты Великого Чу. Эти давно забытые на севере черты и навевали на историков того времени вос­поминания о Ся и Чжоу, воспоминания о простодушии и конфуциан­ском «человеколюбии».

Новое Чу называлось Хань, это была федерация наподобие Инь или Чжоу. Территория Китая значительно сократилась, все завоева­ния Ши-хуана были утрачены. Коренные циньские земли стали доме­ном ханьского Сына Неба, а к востоку от заставы Ханьгу располага­лись десять вассальных царств и более сотни княжеских владений. Так же, как и в старые времена, сановники царств и княжеств полу­чали земли в кормление; цари и князья регулярно приезжали на пок­лон к Сыну Неба. Ханьские князья во многом напоминали князей Чжоу и чуских баронов, они содержали свои войска и часто поднима­ли мятежи против верховной власти. Во времена мира они совершали во дворце Сына Неба древние ритуалы, давали вассальные клятвы и устраивали богатые жертвоприношения в храме предков вана_;

Казалось, что прошлое победило и течение времени на Великой Равнине остановилось, — но это была лишь иллюзия. События раз­вивались по одним и тем же незыблемым законам; четыре десяти­летия покоя наполнили Поднебесную новыми поколениями, и демо­графическое давление быстро повысилось. К середине II века на­селение возросло более чем вдвое и снова подошло к роковой черте; началось Сжатие.

 

 

Давление снова нарастает

События четырехвековой давности вновь вернулись на сцену и за­мелькали перед глазами историков со скоростью киноленты. Снова дробились крестьянские участки, снова обездоленные сыновья прода­вали последнее и уходили в город, снова разрастались ремесленные посады и умирали на дорогах безработные- «иньминь». Огромные города вставали из пепла и впитывали в себя массы голодных батра­ков. Одни из них становились ремесленниками или мелкими торгов­цами, другие — «странствующими наемными работниками», лююн, третьих нанимали предприимчивые купцы, железодобытчики и соле­промышленники. «Могущественные купеческие роды пользовались доходами от гор и морей посредством добычи железной руды и выпа­ривания соли, — писал философ Фань Куан. — Одна семья владела

126

тысячью и более людей, в большинстве своем бродягами, покинувши­ми родные места».

Во времена Цинь промышленная деятельность считалась монопо­лией государства, теперь же вернулись времена свободного пред­принимательства. Чжо из Шу и Кун из Наньяна владели большими промыслами с тысячами рабочих, промышленник Го Цзун «богатст­вами превосходил ванов». «Некоторые из крупных торговцев, накопив богатства, закрепощают бедных, — свидетельствует трактат «Шиц-зи». — По сотне с лишним повозок развозят их товары. Все титуло­ванные владельцы склоняют перед ними головы, зависят от них. Они занимаются выплавкой металла и выпариванием соли. Богатства у них по нескольку десятков тысяч золотых монет».

Торговые дома занимались также чеканкой монеты, ростовщиче­ством и скупкой земель. «Они берут двойные проценты», — сообщает «История Хань». «При неурожае крестьяне Вынуждены брать в долг с обязательством возместить его в двойном размере, — свидетель­ствует цензор Чао Цо. — И вот есть такие, кто продает свои поля и жилища, своих сыновей и внуков, чтобы рассчитаться с долгами». Кулаки и ростовщики скупали участки разорившихся крестьян, от них не отставали и титулованные сановники, стремившиеся вложить деньги в недвижимость. В деревне быстро разрастались поместья богатеев. «У богатых поля тянулись одно за другим, а у бедняков не было даже и столько земли, чтобы воткнуть шило... — говорил ханьский министр Дун Чжун-шу. — Некоторые обрабатывали по­ля богатея-мироеда, внося арендную плату в размере половины урожая, поэтому бедняки постоянно носили отрепья и питались тем же, что и скотина...»

В неурожайные годы бедняки доходили до того, что отдавали в за­лог своих сыновей; при неуплате долга эти чжуйцзы, «заложенные сыновья», становились рабами. По китайской традиции, их женили и присоединяли к хозяйскому роду, поэтому поместье купца или рос­товщика внешне выглядело как старинная родовая община. Глава этой общины зачастую покупал титул, он был истинным хозяином по­местья, ближайшие родичи были его помощниками, а арендаторы и рабы считались младшими родственниками. Укрепленная усадьба рода охранялась от «неимущего сброда» вооруженными стражни­ками. Мелкие уделы князей и баронов приближались по размеру к большим поместьям, они содержали порядка тысячи дворов, круп­ные — десятки тысяч. Князья собирали в свою пользу государствен­ные налоги, нередко намного завышая их официальные ставки. Земли уделов находились в частной собственности крестьян и помещиков, сам князь-хоу также являлся крупным помещиком, владельцем мно­жества рабов. Крестьяне уделов подвергались двойной эксплуата­ции — князей и помещиков, они бежали в леса и в города, и цент­ральная власть была бессильна помочь им.

127

Сжатие началось в 60-х годах II века, в правление благочестивого императора Вэнь-ди. Народ центральных царств голодал, повсюду свирепствовали эпидемии, северные районы опустошали гунны, а император горячо молил Небо смилостивиться над страной. Добро­детельный Вэнь-ди отменил налоги с пахоты, сократил дворцовую прислугу и отказался от драгоценной погребальной утвари, заменив ее глиняной. «Ныне мы рано встаем и поздно ложимся... печалимся и страдаем за наш народ», — писал он в указе. Сын Неба чувствовал, что управлять страной, «сидя лицом к Югу», становится все труднее. Помещики и князья не следовали его примеру и не снижали податей и оброков. Поднебесная управлялась сама по себе, и в некоторых цар­ствах происходили знаменательные перемены.

Вассал Сына Неба У-ван Лю Би вернулся в своих владениях к по­литическим приемам Шан Яна и Ли Сы. Он снова ввел государствен­ную монополию на промышленную деятельность, чеканку монеты и горные разработки. Он укрывал налоги, не являлся с подношениями к Сыну Неба и наделял землей бедных. У-ван пытался создать на юге новую империю, и его усиление грозило династии Хань большой опас­ностью.

На севере же Хань угрожали гунны. Обширные территории север­нее Хуанхэ были разорены кочевниками, а из пустыни год за годом налетали новые конные отряды. В 164 году они подошли к воротам столицы и разграбили загородные дворцы Сына Неба. Династия Хань жила между двумя огнями и ей оставалось одно из двух: погибнуть или противопоставить вернувшемуся прошлому Нового Левиафана.

 

 

Вторая Империя

Historia est magistra vitae .

Ciceronis

 

«Прошлое — учитель дел будущего», — гласит древняя китай­ская пословица. Великие истины принадлежат всем, и их повторяют на всех языках. «Historia est magistra vitae, — говорил Цицерон. — История учит жить». Министры ханьских Сыновей Неба были знако­мы с этой истиной — и они хорошо знали историю. Они видели тре­вожные признаки Сжатия и знали, к чему оно должно привести. По примеру Ли Куя цензор Чао Цо высчитывал доходы и расходы крестьянских семей; расчеты показывали, что кризис приближается. Рецепт преодоления кризиса был хорошо известен: книги Шан Яна и Хань Фэя лежали на столе у каждого. Но все знали также и о страш­ном конце Шан Яна.

Первым решился юйши дафу Чао Цо. В 154 году он предложил Сыну Неба резко урезать права князей: для проведения реформ нужно

128

было усилить центральную власть. Произошло то, чего и следовало ожидать: семь вассальных князей во главе с У-ваном восстали и пот­ребовали казни Чао Цо. Император испугался и отослал князьям голову своего министра, но через месяц войска мятежников были разбиты полководцем Доу Ином. Чао Цо принес себя в жертву буду­щему Левиафану, и Левиафан принял эту жертву. Огромный призрак снова поднялся над страной, подпирая головой небо. Войска мятеж­ников бросали оружие и разбегались, обреченные князья сами пере­резали себе горло. После разгрома мятежников проект Чао Цо был проведен в жизнь. Некоторые вассальные княжества были ликвиди­рованы, другие урезаны и раздроблены на части, политическая власть князей была уничтожена. Вассалы Сына Неба превратились в рантье, получающих от государства часть налогов со своих уделов.

Черты нового Левиафана проявлялись, как проступает на свет развивающийся из желтка цыпленок: в однородной желтой массе вдруг начинает биться маленькое сердце, потом появляется мозг и тонкие нервы, потом кости и мышцы. Мозг Левиафана уже рабо­тал, — это был император У-ди (140—87 гг.) и его советники Сан Хун-ян и Дун Чжун-шу. Нервная система создавалась по образцу по­гибшей империи Цинь; страна была разделена на области и уезды, действия местных властей контролировали инспекторы-циши. В новый чиновничий аппарат был открыт доступ для талантливых лю­дей из низов. Для подготовки чиновников было создано столичное училище, впервые вводилась знаменитая экзаменационная система, уровень подготовки зачастую проверял сам Сын Неба.

Император У-ди действовал быстро и решительно: с севера насту­пали гунны, и промедление было подобно смерти. Нужно было вос­становить Великую Стену, этот панцирь Левиафана, и создать армии, подобные лапам дракона. Но для снабжения армий-мышц необхо­димо было иметь систему производства и распределения, уничтожить голод и предотвратить гибель людей-клеток, просящих милостыню на дорогах Поднебесной. Необходимо было решительными мерами понизить демографическое давление и дать землю крестьянам.

Проблема выживания и проблема социальной справедливости снова сливались в одно целое. По примеру Цинь Ши-хуана У-ди прис­тупил к массовым переселениям бедноты на целинные земли окраин. «В 119 году переселили бедное население в числе свыше 700 тысяч че­ловек (!) в область Синьцзинь, что на запад от заставы и на юг от Шофана. Одеждой и пищей их снабжали уездные власти. В течение нескольких лет им давали в долг имущество»*. В центральных райо­нах создавались огромные ирригационные системы, наподобие сис­темы Вэйбэй, оросительные каналы тянулись на многие тысячи ли. Для освоения целины на окраинах был создан тяжелый плуг, управ­ляемый несколькими пахарями.

________

Ханьшу. Цит. по [23, с. 51]

129

Массовые переселения и ирригация снижали давление в централь­ных районах, но не спасали крестьян от «пяти паразитов», от помещи­ков и купцов-ростовщиков. В 114 году У-ди одним росчерком пера конфисковал земли нетитулованных помещиков и роздал их крестья­нам. Сильный удар был нанесен и по титулованным землевладель­цам, князьям и баронам. У 106 князей были отняты титулы и земли, знатные роды переселялись на окраины государства, уцелевшие уде­лы в принудительном порядке дробились между наследниками. Аристократическое землевладение заметно сократилось, но продол­жало существовать; более того, император продолжал жаловать земли высшим чиновникам. У-ди был предусмотрителен и осторожен: он помнил, какую роль сыграли отставные чиновники в свержении Цинь и остерегался затрагивать их кормления. Новый Левиафан знал, что прошлое — учитель дел будущего, и старался не повторять старых ошибок. Однако конечная цель — установление справедли­вости и равенства между людьми — оставалась неизменной.

Со времен Великой Революции понятие равенства конкретизиро­валось и постепенно приобрело вид законченного учения. Это было учение о «цзинь-тянь», древней колодезной системе, которую некогда предлагал восстановить Учитель Мэн. Государственные мужи Хань считали введение колодезной системы своей великой целью. «И хотя было бы трудно сразу осуществить образец древних колодез­ных полей, — писал новый апостол Дун Чжун-шу, — должно мало-помалу приближаться к тому, что было в древности». Крестьянская мечта о поле в 100 му и усадьбе под тутовыми деревьями постепенно воплощалась в политические проекты министров Сына Неба.

Вслед за преобразованиями в деревне начались преобразования в городе. Производство железа и добыча соли были слишком важны для народа, чтобы оставаться в ведении «пяти паразитов». В соот­ветствии с требованиями Шан Яна их следовало включить в организм Левиафана и подчинить его нервной системе. В 119 году до н. э. произ­водство железа, добыча соли и монетное дело были национализиро­ваны. Двадцать лет спустя государственная монополия распространилась и на производство спиртных напитков. Частные предприниматели были вытеснены из важнейших отраслей и обло­жены шестипроцентным налогом на капитал. Бедняки доносили на укрывающихся от налогов и богатеев Поднебесной обращали в рабов. Большинство купеческих домов разорилось, телеги с осужден­ными тащились за тысячи ли на окраины Поднебесной.

К концу II века экономический организм новой империи в основ­ном оформился. В каждой области было организовано ведомство го­сударственных мануфактур («тегуань») и транспортное ведомство по перевозке зерна и других товаров. Огромные доходы, поглощав­шиеся «пятью паразитами», стали достоянием казны. Крестьяне были обеспечены землей, и появилась возможность увеличить налоги и повинности. Мощная экономическая машина поставляла зерно, людей

130

и оружие для укрепления армий — чудовищных лап дракона, го­тового к бою со страшными северными варварами. Час решающего сражения приближался.

 

 

Дракон против волчьей стаи

Великая Степь дремала долгих четыре столетия: с рубежа VI до середины III века. В ее молчании чувствовалось скрытое напряже­ние, как чувствуется напряжение в дрожащем воздухе раскаленного солончака. В знойной тишине плавились неведомые народы, слива­лись и растекались роды и племена, чтобы однажды, в День Гнева, брызнуть во все стороны раскаленными струями.

В III веке степь породила гуннов, страшное племя, прозванное в Европе «бичом божьим». Рыжебородые скифы перемешались с широ­колицыми восточными монголоидами и дали начало жестокосердному Народу Стрельца. Подобно кентаврам, эти люди были неотделимы от своих коней. Мальчики с детства привыкали к коню и луку: основным занятием мужчин были война, грабеж и охота на рабов. «Могущие владеть луком все поступают в латную конницу, — сообщает китай­ский историк. — Каждый занимается воинскими упражнениями, чтобы производить набеги». Жизнь гуннов была подобна жизни всех степ­ных племен. Породнившись с конем, гунны перешли от оседлой жизни ариев к постоянному кочеванию; они были неуловимы для врагов и после стремительных набегов, точно призраки, растворялись в прос­торах степей. За многие сотни ли от степной границы крестьяне со страхом ожидали появления конных призраков, секущих свистящими стрелами. Мужчин убивали, женщин и детей ловили арканами и прикручивали поперек седла. Многие тысячи пленных угонялись ежегодно в Великую Степь, одних обращали в рабство, других приносили в жертву духам.

В 213 году Цинь воздвигла поперек континента Великую Стену и отгородилась от гуннов. Северные области на время обрели покой, но вслед за падением империи набеги возобновились. Великая Стена была прорвана во многих местах, и ослабевшая пограничная стража не справлялась с ее охраной. Вдобавок ко всем бедам, давление в степи повышалось, и на темном горизонте все четче вырисовывались контуры надвигающейся Волны.

После того, как Мэн Тянь отбросил варваров в степь, 24 гунских рода объединились и, взяв за образец Цинь, создали огромную степ­ную империю. Это было предвозвестием бури: воинственные кочевни­ки объединяются только для войны. Энергия, растрачивавшаяся ра­нее в междоусобных войнах, теперь должна была вылиться во всесо­крушающую Волну. Кровавый отцеубийца, шаньюй Модэ, возглавил 300-тысячную конную лаву, устремившуюся на запад. Хань повезло:

131

Волна прошла мимо ее границ, далеко на западе гунны обрушились на тохаров-юэджи и породили лавину. Не выдержав страшного уда­ра, орды юэджи покатились на юго-запад, в Бактрию, в долину Ин­да, и остановились только на берегах Ганга и Нармады. На западе лавина сдвинула с места сарматов, на юге — парфян, гунны завла­дели всей восточной половиной Великой Степи — от Маньчжурии до соленого Балхаша.

Завоевание новых территорий вызвало понижение давления в степи, и гунны позволили себе несколько десятилетий отдыха. На­беги на северный Китай продолжались, вся приграничная полоса была опустошена, но эти набеги были несравнимы с Волной. Гунны отдыхали, однако давление в степи медленно повышалось, и отдель­ные роды переходили за линию Стены, отторгая обширные куски ки­тайской территории. Разъезды разведчиков доходили до Ханьской столицы и, ожидая худшего, императоры откупались от варваров ог­ромной данью.

Основатель второй империи, У-ди, готовясь к решительной схват­ке, также продолжал платить дань кочевникам. Необходимо было выиграть время, подготовить армию и найти союзников. В 138 году император послал к юэджи чиновника Чжан Цяня. Чжан Цянь дол­жен был пройти многие тысячи ли по степям и пустыням, пробраться мимо гуннских кочевий и достичь мест, где заходит солнце. Это была почти неисполнимая задача, Чжан Цянь был вскоре захвачен в плен гуннами, обращен в раба и десять лет доил коз для своих хозяев. От юэджи не было никаких известий, и Империи оставалось надеять­ся только на собственные силы. В Китае была введена всеобщая воинская повинность, новобранцы проходили месячное обучение в своем уезде и затем служили два года в регулярных войсках в по­граничной охране. Армия перевооружалась по степному образцу; сын рабыни, генерал Вэй Цин, обучал бригады латной кавалерии новой тактике. Выучка и конский состав этих частей уступали знаме­нитой степной коннице, но на стороне китайцев было большое числен­ное преимущество.

В 129 году до н. э. началась Великая Война. Так же, как и при Цинь, китайцы пытались вытеснить гуннов в степь и отгородиться от них Великой Стеной. Ценой больших усилий им удалось изгнать ко­чевников из излучины Хуанхэ и восстановить западный участок Сте­ны. Однако вскоре обнаружилось, что Стена не является неодолимым препятствием. В 125 году гунны овладели узловой крепостью Шофан и снова опустошили пограничные территории. Тогда полко­водцы У-ди перешли к гуннской тактике: стали использовать внезап­ные набеги на степные кочевья и уводить население в полон. Против­ники отказались от обороны, отбросили свои щиты и сошлись в реши­тельной кровавой схватке.

В это время, в 125 году до н. э., с запада прибыл Чжан Цянь, кото­рого давно считали погибшим. Он бежал из гуннского плена и

132

обошел западные страны Давань, Кангюй и Анси. Он открыл огром­ный мир по ту сторону Луковых Гор, и восхищенная столица с изумле­нием внимала его рассказам. Да! Поднебесная оказалась не одинокой на белом свете, и мир не замыкался четырьмя морями: Южным, Вос­точным, Песчаным и Скалистым! Там, Далеко на западе, были другие страны, большие города и могучие государства. Там были большие реки, текущие в неведомые моря, там росли невиданные деревья и — главное! — там выращивали великолепных коней, столь необходимых для борьбы с гуннами.

Император У-ди распорядился пробить коридор между двумя ми­рами, и в 121 году полководец Хо Цюй-бин выступил на запад. Ки­тайские войска разгромили западные кочевья гуннов и очистили до­рогу вдоль предгорий Кунь-Луня до озера Лобнор. Для прикрытия дороги Великая Стена была продолжена на запад более чем на тыся­чу ли, ее замыкала знаменитая Застава Яшмовых Ворот, «Юймынь-гуань». В 115—114 годах из Яшмовых Ворот выступили первые тор­говые караваны, они шли через Западный Край, между Тибетом и страшной пустыней Такла-Макан. Летом здесь палило солнце Саха­ры, а зимой весь край превращался в ледяную пустыню. Правители оазисов враждебно относились к пришельцам, с севера налетали гун­ны, с юга — жуны и цяны, так что лишь счастливцам удавалось доб­раться до Луковых Гор, заснеженного Памира. Но Империя упорно шла к намеченной цели. В то время, как на севере Хо Цюй-бин и Вэй Цин со своими конными армиями перемалывали живую силу гуннов, на западе Ли Гуан-ли пробивал дорогу в Фергану. В 102 году столица Ферганы была осаждена ханьскими войсками, осадные мастера от­вели от нее воду и проломили таранами стены. Ферганцы сдались и приняли условия китайцев. Ли Гуан-ли получил столь необходимых Хань «небесных коней», в крепостях Западного Края разместились китайские гарнизоны, дорога на запад была открыта.

С этого времени на Великом Пути «один караван не выпускал из виду другого». На запад шли верблюды, груженные шелком, желе­зом, лаковыми изделиями, на восток везли стекло, пряности, космети­ку и гнали породистых лошадей. «Небесные кони», преумножившиеся на конских заводах Империи, позволили отбросить гуннов далеко от Великой Стены, и северные области Поднебесной превратились в цветущий край, новую родину для сотен тысяч переселенцев. На юге войска Империи тоже одерживали победы. Вернувшийся с запада Чжань Цянь принес известие о существовании таинственного южного пути в Индию. Посланные в джунгли экспедиции пропадали бесслед­но или возвращались ни с чем, южный путь так и не был найден, однако ханьским генералам удалось вновь покорить племена юэ и достичь Тонкинского залива. Голова верховного правителя юэ была вывешена в клетке у северных ворот императорского дворца. Так же, как и во времена Цинь, на юг были выведены военные поселения, и завоеван­ная страна дала приют беднякам из центральных районов.

133

Ханьские знамена развевались повсюду: от хмурых утесов Кореи до цветущих долин Вьетнама. Могущество Левиафана, казалось, не знало границ: полмира лежало у его ног, а остальная половина при­сылала посольства с дарами. Сын Неба У-ди принимал послов в пыш­ном одеянии, облокотясь о нефритовый столик. Дворцовые фонтаны наполнялись вином, а на деревьях развешивали куски жареного мяса. Для развлечения послов был вырыт огромный пруд Кунминчи, посе­редине пруда находился каменный кит, который ревел и бил о воду хвостом. Картина величия и могущества дополнялась сказочными де­талями и врастала в память потомков как блестящая феерия Вели­кого Прошлого. Память снова и снова возвращалась к этому прош­лому в тягостном и томном раздумьи.

 

Пруд Кунминчи — подвиг ханьских времен...

Знамена и штандарты У-ди обращены на восток...

 

— вспоминал десять веков спустя великий поэт Ду Фу. Память о бы­лой славе воодушевляла поэтов и в то же время навевала на мысли о бренности этой славы — ибо расцвет не вечен, и за временами побед всегда приходят времена упадка.

 

 

Усталость

«Вещи, достигнув своего предела, начинают приходить в упадок и изменение их неизбежно», — писал Сыма Цянь.

Великий историк был министром императора У-ди, он видел, как вещи приближаются к своему пределу и как вслед за победами при­ходит усталость. Сорок лет войны, непрерывные походы, возросшие налоги и повинности, реквизиции лошадей, обложение повозок, волов, собак, куриц — казалось, этому не будет конца. Бунтующих и укры­вающихся от налогов обращали в рабов; рескрипт императора гла­сил: «Жена и дети преступника обращаются в рабов и подвергаются клеймению». Это было возвращение к законам Шан Яна, к суровой военной дисциплине государства-Левиафана. Виновных в наруше­нии законов было так много, что чиновники не успевали схватывать и наказывать их. Из преступников формировали «штрафные баталь­оны», которые посылали на север, в залитую кровью степь.

Над полем боя солнца диск взошел,

Опять на смертный бой идут солдаты,

Здесь воздух неподвижен и тяжел,

И травы здесь от крови лиловаты,

— писал тысячу лет спустя великий поэт Ли Бо.

Ценой нечеловеческого напряжения Империя сделала невозмож­ное: она остановила Волну. Никогда, ни до и ни после, история не зна­ла подобного подвига. Инерция побед увлекла ханьские войска во Вьетнам и в

134

Корею, но теперь нужно было остановиться, нужно было дать отдых измученному телу Левиафана. «Страна устала от непре­рывных войн, люди объяты печалью, запасы истощились и не могут обеспечить расходов», — писал Сыма Цянь.

Судьба Империи зависела от одного человека, Сына Неба У-ди. Основатель Второй Империи во многом походил на основателя Пер­вой. У-ди подражал Ши-хуану в языке декретов и в роскоши дворцов, он тоже отправлял экспедиции за эликсиром жизни и, затаив дыха­ние, слушал прорицания даоских магов. Но У-ди и Сыма Цянь знали о конце Первой Империи и знали, что «прошлое — учитель дел буду­щего». Чиновники — нервы огромного организма—сигнализировали императору о накапливающемся напряжении, и У-ди чувствовал смертельную усталость огромной страны. В 89 году на совещании высших сановников мозг Левиафана принял решение остановить военную машину Империи. Поднебесная устала от войн, говорил им­ператор, необходимо признать прошлые ошибки и дать отдых утом­ленному народу.

Через два года после прекращения войн император У-ди скончал­ся. В машине Империи, казалось, что-то хрустнуло, и пророки ожи­дали событий, но ничего не произошло. Император Чжао-ди продол­жал прежнюю политику, а его советниками были прежние министры У-ди. Во дворце обсуждались прежние вопросы: как облегчить поло­жение людей-клеток и какой должна быть политика Империи после окончания больших войн. Две партии, Сан Хун-яна и Гун Юя, предлагали две политические программы, два разных пути в будущее. Имперский секретарь Сан Хун-ян был достойным наследником Шан Яна и Ли Сы, однако диньская катастрофа заставляла его скрывать эти компрометирующие связи. Его политика—это знакомая нам политика жестких законов, государственных монополий и массовых переселений. По традиции, со времен Шан Яна, эта доктри­на называлась «путем главы удельных правителей» или «путем геге­мона».

Противниками легистов, как и во времена Первой Империи, выс­тупали конфуцианцы. За годы, прошедшие со времен гонений, кон­фуцианцы сумели оправиться от потерь и восстановить свои канони­ческие книги, — эта работа велась при императоре У-ди знаменитым ученым Дун Чжун-шу. Дун Чжун-шу был сановником Второй Импе­рии и поэтому, вслед за Сюнь-цзы, был вынужден признать факт су­ществования Левиафана. Ханьские конфуцианцы изменили памяти Учителя Куна, они смирились с существованием Империи, признали ведущую роль законов, но от защиты привилегий аристократии так и не отказались. Кроме того, они по-прежнему стремились ослабить центральную власть, ликвидировать государственные монополии и уменьшить налоги, смягчить законы и освободить рабов-преступни­ков. Они предлагали также снова ввести систему «цзин-тянь» и пе­ределить крестьянскую землю, но этот передел не должен был коснуться

135

кормлений аристократов-чиновников. Конфуцианцы противо­поставляли свою гуманность Жестокости имперского правительства, но в действительности эта гуманность подразумевала лишь либерали­зацию экономической политики и ослабление государственного ре­гулирования и государственной дисциплины — ослабление Левиа­фана.

Споры между конфуцианцами и легистами завершились в 81 году знаменитой «дискуссией о соли и железе». Шестьдесят высших чи­новников и известных ученых высказали свое мнение в присутствии императора Чжао-ди. Конфуцианцы сосредоточили усилия на кри­тике государственной железоделательной промышленности, их основным аргументом было плохое качество и дороговизна ее про­дукции.«Уездные чиновники, ведавшие солью и железом, выпускали продукцию плохого качества, устанавливали высокую цену и при­нуждали население покупать плохие товары», — свидетельствует ис­ториограф Бань Гу. Левиафан не имел опыта организации сложных производств, а между тем только на государственных рудниках было занято более 100 тысяч рабочих-рабов. Работа рудников под­верглась резкой критике, со стороны главы конфуцианцев Гун Юя, но в конечном счете железная и соляная монополия устояли.

Единственным успехом конфуцианцев была отмена спиртной мо­нополии; в целом их программа, «путь истинного царя», была отверг­нута. В следующем, 80-м, году до н. э. дворцовая интрига погубила лидера легистов Сан Хун-яна, но это не повлияло на политику импера­торов Чжао-ди и Сюань-ди. «Дом Хань имеет собственные установ­ления и нормы, — говорил Сюань-ди наследнику престола, — он со­четает разные пути, «путь гегемона» и «путь истинного царя», как же можно полагаться на наставления при помощи духовной внутренней силы и использовать лишь образец правления эпохи Чжоу? К тому же заурядные и вульгарные конфуцианские ученые не понимают, что отвечает времени, любят одобрять древность и осуждать современность... Разве можно доверять им и поручать им должности?».

Сюань-ди не доверял конфуцианским ученым, и поэтому Империя благополучно здравствовала до самой его кончины, до 49 года до н. э. Однако его преемник, император Юань-дй не внял предосте­режениям своего отца.

 

 

Дорога в никуда

«Вещи, достигнув своего предела, начинают приходить в упа­док», — писал Сыма Цянь на бамбуковой дощечке. Он не задавал себе вопроса, который неотступно преследует современных историков: почему? Почему же вещи начинают приходить в упадок?

136

Первая Империя погибла от перенапряжения, вызванного ошиб­ками ее вождей, и древние прекрасно понимали это. Создатели Второй Империи стремились избежать этих ошибок; они сохранили чиновникам их кормления, примирились с конфуцианцами и по мере возможности старались щадить силы народа. Их усилия были сосре­доточены на главном: необходимо было отразить нашествия гуннов и массовым переселением снизить демографическое давление. Империя Хань добилась своей цели и полстолетия пожинала плоды побед, но в середине I века история неожиданно предъявила свой счет. Это был счет за компромисс с конфуцианцами, за то, что, решив насущные проблемы, Сюань-ди не закопал их заживо по примеру Цинь Ши-хуа-на. Это была расплата за сохранение чиновничьего землевладения которое порождало новых баронов; это была расплата за осто­рожность.

Сюань-ди понимал это и боролся с новыми баронами. Имущество опальных родов конфисковалось, а сами они переселялись на окраины империи. В 73 году на границу были высланы чиновники и лица, вла­девшие имуществом на сумму свыше миллиона монет. В 65 году в Дунлин были переселены полководцы, князья и чиновники, получав­шие оклады в две тысячи мешков зерна. Центральная нервная сис­тема еще не была задета, и Левиафан продолжал бороться со своей болезнью.

Метастазы проникли в мозг вскоре после смерти императора Сюань-ди. Новый император Юань-ди был воспитанником кон­фуцианцев, и его первым министром стал Гун Юй, тот самый восточ­ный мудрец, который советовал управлять «при помощи духовной внутренней силы». Последние социальные инженеры, тайно переда­вавшие учение Шан Яна, ушли в небытие, и у пульта управления ог­ромной империей оказался ученый маг с длинной седой бородой. Гун Юй был преисполнен конфуцианской добродетели, и все его помыслы были устремлены к тем полузабытым временам, когда люди были добрыми и сытыми, а император управлял «сидя лицом к Югу». Эпоха государственного регулирования подошла к концу. Взяв за образец древность, Гун Юй уменьшил налоги, отменил круговую Поруку, лик­видировал многие государственные предприятия, устранил монопо­лии, «вернул народу соль и железо». Благочестивый министр пытался даже упразднить деньги и запретить торговлю, но эти реформы были отменены после его смерти, в 44 году.

Гун Юй желал добра людям, но сиюминутное добро было чревато грядущими бедствиями. Ученый старец ослабил Левиафана, лишил его большей части доходов и обрек на бездействие. Империя переста­ла выполнять свои основные функции, она больше не следила за социальной справедливостью, не обеспечивала крестьян землей и не боролась с «пятью паразитами». Предоставленные сами себе, люди-клетки вернулись к обычаям периода Всеобщей Борьбы, «сильные дома» укреплялись в своих поместьях, а освободившееся от опеки

137

купечество снова строило дворцы и скупало крестьянские земли. Мас­совые переселения бедноты давно прекратились, сбрасывающие дав­ление клапаны вышли из строя, и Империя уподобилась неисправ­ному паровому котлу под присмотром добродетельного звездочета.

Звездочет гадал о будущем, а давление в котле быстро нарастало. До сих пор государственное регулирование сдерживало рост демог­рафического давления — теперь же наступило новое Сжатие. Крестьянские участки снова дробились между пятью сыновьями, бед­няки снова продавали своих детей в рабство, а безземельные голо­дали на дорогах. Как и сто лет назад, ростовщики и чиновники скупа­ли земли разоренных крестьян. «Жестокость сильных и богатых людей еще больше, чем при проклятой Цинь, — писал конфуцианский историк, отождествлявший Цинь с адом. — Сейчас богатые захваты­вают земли, эти захваты иногда достигают нескольких сотен и тысяч цин».

Нувориши из числа ростовщиков и купцов обзаводились воору­женными слугами, покупали титулы и противопоставляли себя госу­дарственной власти. Но помимо этих новых дворян существовала еще и потомственная аристократия: около 250 старинных княжеских ро­дов просыпались от дремоты в своих поместьях. До поры до времени эти князья выступали в одеждах государственных сановников, они создавали дворцовые партии — «вайци» и боролись за влияние на императора. Однако в конечном счете старые и новые бароны стреми­лись лишь к расширению своих поместий. Подобно раковым опухо­лям, эти поместья разрушали тело Империи, и могучий некогда ор­ганизм на глазах превращался в живой труп.

Мозг Империи в болезненном оцепенении наблюдал за разло­жением своего тела. Император Чень-ди* видел все: задрапирован­ные вышитыми шелками дворцы богачей и толпы разоренных кресть­ян на дорогах. Доведенные до отчаяния люди-клетки бунтовали и грабили, но Чень-ди чувствовал это всеобщее отчаяние и предписы­вал чиновникам оказывать народу всяческое снисхождение, «воздер­живаться от жестокостей и насилия». Находившиеся у власти конфу­цианцы видели, к чему привело прекращение государственного регулирования, они чувствовали, что нужно что-то предпринять, но не знали, что именно. После смерти Гун Юя они начали понемногу пере­нимать легистские методы управления и отчасти восстановили моно­полию на соль и железо. В конечном счете конфуцианцы отдавали должное Левиафану, оказавшись во главе огромной Империи, они стали ее опекунами и хранителями имперского духа. Подталкиваемые судьбой, конфуцианцы незаметно заступили на место легистов и вплотную столкнулись со сложной проблемой управления.

Необходимо было что-то предпринять; и вот накануне Рождения Христа ученые Поднебесной враз заговорили об одном и том же: о

__________

* Правил в 33—7 гг. до н. э.

138

необходимости остановить обогащение сильных и прекратить «зло скопления земель». Ограничение количества земли и рабов было древним конфуцианским принципом, однако первоначально он рас­пространялся только на простолюдинов, — это была знаменитая систе­ма «цзин-тянь». В конце I века сановники Кун Гуан и Хэ У предложи­ли единый для всех предел земельных владений — 3000 му, или при­мерно 30 крестьянских участков. Было предложено также ограни­чить число рабов; для знати — 100 или 200 человек, для простолюди­нов — тридцать.

 

139

Император Ай-ди принял предложение своих министров и издал соответствующий указ; Левиафан, казалось, очнулся от оцепенения и произнес заклятие, которое должно было излечить от болезни. «Если раньше не было зла скопления земли у частных лиц и поэтому не было необходимости ограничения полей и рабов..., — гласил указ, — то теперь собственность сильных и богатых людей из числа чиновников и простого народа исчисляется сотнями миллионов, в то время как нужда бедных и слабых все более возрастает...» Земельные владения должны быть ограничены, и число рабов не должно превышать нор­мы. «Предотвращение расточительности и излишеств является пер­вой необходимостью в управлении, — говорилось в рескрипте. — Это неизменное правило всех царей».

Заклятие было произнесено — но ничего не случилось. Аристок­раты как будто не слышали слов императора, и пробудить их слух можно было лишь силой, лишь закапыванием живьем и пробиванием темени — как во времена Цзы Чаня и Шан Яна. Однако сила нахо­дилась в руках той же аристократии, она без труда сместила авторов проекта со своих постов и сдала это дело в архив. «Указ был отложен на будущее время, а затем и вовсе оставлен и в жизнь не проводил­ся», — сообщает трактат «Ханьшу».

Заклятие не помогло, а давление внутри котла все повышалось, и оттуда доносился угрожающий гул. В правление Ай-ди численность населения Поднебесной достигла критической точки — 60-ти мил­лионов человек. Голод и смерть стали хозяевами огромной страны. За три года до рождения Христа толпы голодающих из восточных про­винций вступили на улицы столицы. Они шли бесконечным потоком, и жители Чаньани от страха взбирались на крыши домов и били в барабаны, стараясь отпугнуть тысячи костлявых привидений. Небесные знамения говорили о грядущих событиях, и события действи­тельно надвигались: в тот год, когда в Вифлееме родился Христос, в Чаньани к власти пришел Ван Ман.

 

 

Христос у власти

Ван Ману было 46 лет, он имел титул да-сы-ма* и нисил шелковый халат с тремя фениксами. В этом человеке сочетались черты утончен­ного аристократа и замечательного ученого. Ван Ман был создателем высшей дворцовой школы, поддерживал тесные отношения с круп­нейшими учеными того времени: астрономами, математиками, фило­логами. Под его руководством проводилась огромная работа по изу­чению и изданию древних классиков. Он был конфуцианцем и искал

__________

* Первый министр.

140

свои идеалы в прошлом, однако его прошлое мало походило на нас­тоящую древность, оно было подретушировано таким образом, чтобы служить образцом для будущего. Образец прошлого-будущего был описан сотрудниками Ван Мана в обширном трактате «Чжоу-ли» («Чжоуские обычаи»). Фактически «Чжоу-ли» была первой на Вос­токе социальной утопией, но она отличалась от утопий Кампанеллы и Фурье тем, что ее авторы стояли у пульта управления огромной империей. Ван Ман долго выжидал, глядя из дворцовых окон на толпы голодающих. Он оценивал ситуацию и не торопился взяться за рычаги, но в конце концов решил действовать.

В 8 году н. э. группа ученых сановников совершила дворцовый переворот, отстранила от власти малолетнего императора Пин-ди и с соблюдением всех конфуцианских ритуалов возвела на престол Ван Мана. Держа в руках скипетр, Ван Ман объявил народу о начале новой эры и новой династии:

— При прежних династиях воля неба нарушалась, — гласил императорский указ, — отношения между людьми повергались в хаос, и разрушался принцип — человек превыше всего .

— Сильные и могущественные дома захватывали и делили поля, выжимая посредством принуждения оброки. Номинально оброк сос­тавлял 1/30 урожая, а фактически — 5/10. Отцы, дети и жены обра­батывали землю круглый год, а получаемого не хватало на содержа­ние.

— ... У богатых собаки и лощади имели пищу с избытком, богатые вели себя высокомерно и творили непристойное. Бедным же не хватало для пропитания отрубей и отбросов, они доходили до крайности и совершали преступления.

— ... Еще до вступления на трон я издал указ о том, чтобы на­ционализировать землю и по количеству душ распределить колодез­ные поля («цзинь-тянь»)... Все те, кто не имел земли, ныне должны получить ее в соответствии с установленным законом. Те, кто осме­лится оказать сопротивление системе цзин-тянь, будут сосланы в мес­та отдаленные — на границу...

«Человек превыше всего», — провозгласил новый августейший император, Сын Неба Ван Ман. Заколдованные слова, которые твер­дили святые в жалких рубищах, стали преамбулой императорского декрета. Казалось, сам Христос пришел к власти в Чаньани, чтобы ус­тановить в Поднебесной «царствие божие». Но что мог поделать с этим миром Христос?

Чтобы переделать этот мир, нужно было обладать не добротой Христа, а жестокостью и знаниями Шан Яна. Ван Ман был добро­детельным философом в академических одеждах, а его первые декреты мало отличались от заклятий Хэ У и Кун Гуана. Передел земли был невозможен без новой революции, и императору пришлось отка­заться от введения системы равных полей. «Случились смуты, воз­никли выступления разбойников, и реформы были прекращены», —

141

 признает Ван Ман в своем декрете. Потерпев первую неудачу, Ван Ман попытался настоять хотя бы на прекращении торговли землей и рабами: он хотел приостановить поглощение крестьянских участков и продажу крестьян в рабство. «Тех, кто незаконно продавал и поку­пал поля, дома, рабов... и за это понес наказания, начиная от князей, советников и вельмож и до простого народа, — невозможно было ис­числить»*. Нарушителей указа казнили на плащадях — но торговля продолжалась. После очередного раздела между пятью сыновьями, голод заставлял крестьян оставлять свои поля и продавать себя в рабство. Ван Ман был вынужден еще раз признать свое поражение.

Отличительной чертой ученого является способность учиться. Конфуцианская мечта о «цзинь-тянь» оказалась пустым призраком, и Ван Ман понял это. На улицах валялись распухшие трупы голод­ных, а в тиши Академии сотрудники Ван Мана спешно искали выход. Среди груд старинных трактатов были извлечены на свет легистские каноны «Шан цзюнь шу» и «Гуань-цзы». Христос перестал пропове­довать и начал учиться у Шан Яна государственному регулированию. В 10 году нашей эры Ван Ман объявил о новой серии реформ. Эти ре­формы были скопированы с преобразований Сан Хун-яна и У-ди: Ван Ман снова установил монополию на соль, железо, виноделие, горные промыслы и выплавку монеты. Были восстановлены также налог на капитал и система круговой поруки. Кроме того, — это было новое — запрещалось частное ростовщичество и вводилось регулирование ры­ночных цен. Ван Ман пытался одним ударом изъять доходы «пяти паразитов» и восстановить экономическое могущество Левиафана.

Казалось, что на этот раз все рассчитано правильно: Ван Ман повторял те реформы, которые привели к успеху сто лет назад. Но ученик-император не только повторял дела Сан Хун-яна, он осме­лился пойти дальше и установил верхний предел рыночных цен. Это было ошибкой: полуразложившееся чиновничество империи не годи­лось для выполнения этой сложной операции. Пришедшие на рынок чиновники превратили указ Ван Мана в орудие вымогательства и спекулятивных махинаций. «Чиновники основывали свою власть на жестокости и насилии, — сообщает «История Хань», — они извле­кали выгоды из запрещений Ван Мана, осуществляли захваты и жес­токо притесняли бедный люд». За несколько лет политики ограниче­ния рыночных цен торговля была нарушена, базары опустели, а на «черном рынке» цены увеличились в десятки раз. «И вот... купцы утратили занятия, продовольствие и товары исчезли, народ плакал на рынках и дорогах... Обвинения по суду выносились непрерывно, чи­новники свирепствовали, угрожая привлечь за соучастие в преступ­лении. Ван Ман запрещал хватать мелкий люд, но бедняки не имели возможности существовать, и даже богатые не могли себя защи­тить»**.

________

*Ханьшу. См.: [67, с 327].

** Ханьшу. Цит. по: [10, с. 114].

142

Ван Ман совершил ошибку, потому что торопился действовать в момент, когда бездействие подобно смерти. Паровой котел Империи дрожал от колоссального давления, и взрыв мог произойти в любую минуту. Император пытался что-то сделать, облагал огромными на­логами рабовладельцев и проводил денежные реформы. Чтобы снис­кать милость Неба, он приказал построить девять храмов предков. «Во всех храмах было много зал, вершины и основания колонн укра­шались тонкой медью, золотом, серебром... денег тратились миллионы...»* Ван Ман перенял у легистов все — государственное регу­лирование, монополии, жестокую дисциплину, мобилизации и налоги, престижные стройки, великодержавную политику. Но фатальным об­разом он упустил из виду главное — легистскую практику понижения давления с помощью массовых переселений. Император устал от бесконечной борьбы, а клапаны парового котла по-прежнему ос­тавались закрытыми. Толпы голодных перед дворцом все увели­чивались, и Ван Ман бессильно закрывал руками лицо в ожидании взрыва. «Человек превыше всего», — шептал он свое старое заклятие, но чуда не происходило. Сердце Империи, как хронометр, отсчиты­вало последние часы, минуты, секунды.

 

 

Распятие Христа

Взрыв должен был произойти в районе наибольшего давления — в долине Хуанхэ или западнее, в Шаньдуне. В 11 году нашей эры Жел­тая Река прорвала дамбы и, прокатившись потопом через Шаньдун, нашла себе новую дорогу к морю. Вслед за потопом последовали за­суха и голод. В низовьях Реки люди ели друг друга. «Ныне засуха продолжается несколько лет, — свидетельствовал трактат «Хань­шу». — Всюду возникает война. Это — конец света». Правительство пыталось помочь голодающим, но местные чи­новники разворовывали зерно. Дороги были устланы трупами, толпы голодающих собирались в лесах и устраивали налеты на скла­ды зерна и поместья богачей. «Разбойники начали восставать из-за голода и нищеты, — говорит «История Хань». — Они думали, что с урожаем смогут вернуться в свои деревни. Но число их постепенно возрастало и достигло нескольких десятков тысяч... Они не смели на­падать на города и владения, с утра до вечера лишь грабили пищу. Все старшие начальники и правители областей погибли в затеянных ими самими драках, но Ван Ман так и не понял этого». Правители областей пытались усмирить разбойников и терпели поражения. Ничего не понимая, Ван Ман послал в Шаньдун армию Ван Куана. Ван Куан со своми «кабанами» жег полувымершие деревни и убивал каждого, кто выходил из лесов; народ понял, с кем нужно

_________

* Ханьшу. Цит. по: [10, с. 329].

143

сражаться и сплотился против карателей. Бедняк Фан Чун призвал всех «разбойников» окрасить свои брови в красный цвет — сотни тысяч «краснобровых» выступили против «армии кабанов» Ван Куана.

«Краснобровые» были простыми крестьянами, доведенными до отчаяния голодом и репрессиями. «Голодающие собирались, словно стая собак или стадо овец, не имея представления о знаках отли­чия», — говорил сановник Янь Ю. У «краснобровых» не было ни зна­мен, ни воинских частей, ни команд, ни приказов; они руководство­вались лишь одним неписаным законом — платить смертью за смерть. Их начальниками были «санлао» — деревенские старосты, а самих себя они называли «цзюйжень», великаны. В первой луне 23 года «краснобровые» разгромили «армию кабанов» в Чэнчане. «По­всюду десятки тысяч разбойников нападали на города и владения. Они убили около двух тысяч чиновников», — говорит «История Хань».

Ван Ман не знал, что предпринять, он отменил все монополии и другие «неудобные для народа» указы. Но император был бессилен что-либо изменить: пламя восстания полыхало по всей стране. В 21 году н. э. поднялся Юг, и это означало, что история катастроф тоже имеет свои законы: чуские общины объединились против Ван Мана так же, как некогда они объединились против Цинь. Снова в каком-то захолустье был найден представитель старой династии, и повстанцы провозгласили его императором Гэнши. Ван Ман пытался двинуть против восставших новую армию, но массы были недовольны и не хотели сражаться. Четырехсоттысячная армия Империи разбежалась под Куньяном перед небольшим войском Гэнши; осенью 23 года войска с юга подошли к столице Чаньани.

Сердце Империи отсчитывало последние часы, минуты, секунды. Ван Ман отрешенно смотрел с башни на горящие загородные дворцы, на столбы пламени над Академией и Девятью Храмами. Повстанцы разрыли могилы предков Ван Мана и разбросали останки во все сто­роны. Тараны беспрестанно били в городские ворота, в 10-й луне вос­ставшие ворвались в Чаньань. Огромный город горел, и пламя под­ступало к внутреннему дворцу. Император укрывался в передней зале, вокруг кричали женщины из гарема, а Ван Ман отвечал всем одной фразой: «Небо облекло меня властью, разве могут причинить мне вред ханьские солдаты?» Соратники попытались спасти Сына Неба и перевезли его на повозке в дворцовый павильон у пруда Цзянтай. Но одна из гаремных красавиц указала, где искать импе­ратора, и повстанцы окружили павильон в несколько сот рядов. За­щитники Ван Мана постепенно падали, стрелы у них кончились, стрелять было нечем. Ван Ман сошел вниз, по-видимому, желая сдаться, но тут же был зарублен солдатами. Его мертвое тело было разорвано на мелкие части: каждый из десятка убийц желал принести Гэнши хотя бы кусок окровавленного мяса.

144

По приказу Гэнши «голову Ван Мана повесили в городе Вань, где собравшийся народ избивал ее»*. «И били Его по голове тростью и плевали на Него и, становясь на колени, кланялись Ему»**. «А кто-то отрезал у головы язык и съел его», — добавляет бесстрастный исто­риограф Бань Гу.

 

 

Развалины

Ван Ман умер, но его смерть не стала искуплением за грехи Поднебесной. Давление сохранялось по-прежнему высоким, а исто­рия оставила людям лишь один способ понизить его: в течение долгих лет миллионы ни в чем не повинных людей должны были убивать друг друга на Великой Равнине. Через два года после смерти Ван Мана с востока накатилась волна «краснобровых», они выжгли Чаньань, убили Гэнши и посадили пастуха Лю Пэй-ци царем Поднебесной. Казалось, что пастух Лю окажется новым Мо Ди и утвердит на развалинах мир равенства и братства, но история рассудила иначе. Брат Гэнши Лю Сю возглавил ополчение южных баронов и в 28 году нанес «краснобровым» решительное поражение. Поля и дороги были завалены трупами, погибло 8/10 населения Великой Равнины. Свершилось то, что должно было свершиться: паровой котел лоп­нул, и давление резко упало.

Снова, как и 230 лет назад, перед глазами путника лежала опус­тевшая равнина. Тысячи вымерших деревень зарастали молодым кус­тарником, а щедро удобренные пепелища расцветали зелеными всхо­дами. Города лежали в развалинах, и лишь посреди огромной страны, в Лояне, над несколькими уцелевшими кварталами, развевалось красное знамя Империи Хань.

Новый император Лю Сю был предводителем южных князей, и од­но время казалось, что «сильные роды» разорвут империю на части. Самозваные ваны и князья пытались восстановить древние тради­ции Чжоу, и прошло около десяти лет, прежде чем они признали вер­ховную власть Лю Сю. Но, признав императора, бароны сохранили свое могущество: в разных местах продолжало существовать более полутысячи наследственных уделов. Эти уделы были почти независи­мыми организмами, они жили своей жизнью и попрежнему пили кровь лежащей на смертном одре Империи.

Казалось, что Империя уже умерла, рассыпалась в прах, как после смерти Цинь Ши-хуана. Снова, предвещая ее смерть, отпали окраинные области: Вьетнам, Корея, Западный Край. Гунны снова оседлали своих коней и, преодолев неохраняемую Стену, расселились в пограничных областях. Тысячи пленных вновь угоняли в северную степь, а косматые дикари поили своих коней из Желтой Реки. На западе

________

* Ханьшу [67, с. 336]

** От Марка, 67, 19.

145

восставшие потомки «собачьих жунов» перерезали Великую До­рогу в западный мир. История повторялась, меняя обличья и формы, и каждый раз добавляя к старой картине новые неожиданные краски.

Катастрофа I века была намного страшнее катастрофы II века до нашей эры. Давление упало до гораздо более низкой отметки, бес­страстные переписи зафиксировали гибель двух третей из 60 милли­онов жителей Поднебесной. Но, несмотря на это, уже через 10 лет Империя встала со своего одра! Возвращение Чжоу оказалось не реальностью, как 200 лет назад, а всего лишь призраком, быстро отступившим перед новым У-ди.

 

 

Империя еще жива

Нового У-ди так и звали — Гуан У-ди, и им оказался тот же Лю Сю, неожиданно сменивший свое обличье. Одевшему императорский халат необходимо учиться управлять Империей, и Лю Сю не мог най­ти других учителей, кроме великих императоров древности и случайно уцелевших чиновников Ван Мана. Чудо воскрешения Левиафана было естественным чудом: оно объяснялось живучестью веры в Им­перию, того общего для всех представления, которое было незаметно внедрено легистами в массы и отождествляло Поднебесную с Импе­рией. Носителями веры в Империю были миллионы простых людей, но хранили и передавали ее те 130 тысяч чиновников, которые состав­ляли нервную систему Левиафана. Многие тысячи из них пережи­ли катастрофу I века, теперь они вновь собрались вокруг императора, чтобы передать ему веру в великое прошлое. Подчиняясь этому Выс­шему Призыву, Лю Сю сменил свою рыцарскую броню на пурпурный халат и стал новым У-ди — Гуан У-ди.

Восстановление Империи началось со всеобщей переписи населе­ния: нужно было выяснить, сколько людей-клеток поглотили поместья баронов, и обложить эти поместья налогами. Губернаторы-аристок­раты потакали помещикам и скрывали результаты обследований. «Большинство губернаторов округов и начальников областей зани­мались обманом, обследование полей проводили номинально, — свидетельствует трактат «Дун Хань хуйло». —  Потакали сильным, обижали слабых». Осенью 40-го года император приказал очистить нервную систему Левиафана от разложившихся элементов. Губерна­тор Хэнани и десять начальников областей были казнены на улицах Лояна, перепуганные высшие чиновники превратились в послушных исполнителей государевой воли.

В том же 40-м году н. э. бароны Хэбэя и Шаньдуна, объединив­шись, подняли мятеж на востоке. Это восстание постигла участь «мя­тежа семи ванов», бароны были быстро разгромлены, многие по­местья конфискованы, другие — поделены между наследниками. Аристократия снова лишилась своих дружин и превратилась в

146

земельных рантье, однако так же, как и во времена первого У-ди, сох­ранившиеся поместья продолжали угрожать устойчивости Империи. Налоги с помещичьих крестьян вместе с доходами от восстановлен­ных монополий на соль и железо дали Империи средства для борьбы за жизнь. Восстание жунов на западе было подавлено, и для китайцев снова открылась дорога в Западный Край. В 73 году полко­водцы Доу Гу и Бань Чао восстановили Великий Шелковый Путь; гуннская проблема была решена еще раньше. Империи снова повез­ло: среди северных варваров начались усобицы, гуннская держава распалась, и южные гунны сами попросили покровительства Млад­шей Хань. Ханьский Левиафан снова поднялся на ноги и, упер­шись затылком в небо, простер над Поднебесной свои огромные руки. Он оправился от страшного приступа, он был жив и могуществен, и варвары дальних стран с прежним почтением приноси­ли дары к его ногам.

Левиафан был могуществен, но страдал старой болезнью и нес в себе семена смерти. Гуан У-ди с легкостью выполнил то, что не удалось Ван Ману: он освободил многих рабов и наделил крестьян землей. Это было легко сделать среди развалин, когда покрытые ре­пейником поля не представляли никакой ценности. Мир снова стал просторным, и на короткое время в Поднебесную вернулся Золотой Век. Но знакомый с прошлым историк мог предсказать будущее и высчитать на бамбуковой дощечке момент, когда давление снова достигнет предела. Под ясным голубым небом беззаботные кресть­яне пахали свои поля, а переписи, подобно манометру, фиксиро­вали путь к Концу:

57 год — 21 миллион 75 год — 34 миллиона 88 год — 43 миллиона 105 год — 53 миллиона В 23 году паровой котел взорвался на отметке в 60 миллионов.

 

 

Старая болезнь

Итак, нам предстоит в четвертый раз описать знакомую картину Сжатия. Будущее Поднебесной было столь ясным, что выражалось языком цифр и графиков. Вслед за достижением в начале II века уровня в 53 миллиона темпы прироста населения резко упали: пере­пись 157 года дала цифру 56 миллионов человек. Это говорило о том, что популяция Хань снова соприкоснулась со стенками экологической ниши. Летописи наполнились описанием засух и голода, в 147 году от него погибла «масса населения» в Цзинчжоу, в 153 году «несколько сот тысяч семей голодающих бродило по дорогам».

147

Разорившиеся крестьяне продавали остатки земли ростовщикам а сами уходили в города. «Сейчас все люди бросают земледелие и стремятся к торговле...» — свидетельствовал «шеньши» Ван Фу Торговые посады охватило нездоровое оживление, но торговля и ремесла не могли накормить всех. Сотни тысяч безработных «инь-минь» остались умирать на пыльных улицах и в оврагах под город­ской стеной. Они проклинали весь этот мир и само Небо, а рядом, за крепкими стенами дворцов-замков, пировала и роскошествовала возродившаяся буржуазия. «Богачи накапливали имущество, торго­вые лавки их наполняли округа и области, — писал ученый Чжунчан Тун. Поля их тянулись непрерывно, а славой своей они превосхо­дили удельных князей».

 

148

История повторялась, и Сжатие II века повторяло Сжатие VI века до н. э. Тогда, семь веков назад, Сжатие породило Революцию и Левиафана, и казалось, что больше не будет таких Сжатий и Ре­волюций, что с помощью государственного регулирования Левиафан выровняет давление и обеспечит жизнь своим клеткам. Однажды, во времена У-ди, Левиафану в действительности удалось это сделать, позднее, при Ван Мане, аналогичная попытка закончилась неудачей. Теперь наступило время для третьей попытки, от исхода которой за­висела жизнь. Время настало — и ничего не было сделано. Империя оцепенело смотрела перед собой, ничего не видя. Несколько голосов заговорили было об опасности, о том, что впереди Конец, но загово­рили — и смолкли. Империя спала с открытыми глазами, как больной при параличе мозга, а песок медленно утекал из часов.

Империи Хань было уже более трехсот лет. Когда-то она была молодой, сильной и безошибочно решала любую задачу. Она страда­ла врожденной болезнью, чиновничьи поместья и крупная собствен­ность подтачивали ее силы, но Империя боролась с этой болезнью и при правильном лечении могла продержаться тысячелетия. Однако со времен Гун Юя рецепт лечения с помощью государственного регулирования был утерян, и вождям Поднебесной уже не помогали ни самоотверженность, ни благородные помыслы. Первый же при­ступ едва не привел к смерти, и лишь благодаря случаю лежавшая в беспамятстве Империя не была добита варварами. При Гуан У-ди го­сударство как будто воскресло и встало на ноги, но это было лишь временное улучшение. Рецепт лечения так и не был найден, методы государственного регулирования были окончательно забыты, и Им­перия была не способна ни восстановить нарушенную социальную справедливость, ни поддержать жизнь людей-клеток. Предоставлен­ные произволу судьбы люди-клетки должны были сами бороться за свою жизнь, и они боролись за жизнь по принципам Всеобщей Борь­бы. Вирус индивидуализма, вирус Всеобщей Борьбы проникал все глубже в тело Империи, и старая болезнь незаметно привела к пара­личу огромного организма.

Паралич Империи объяснялся тем, что во II веке метастазы про­никли в мозг Левиафана. После смерти императора Чжан-ди (79 г.) землевладельческая аристократия начала скрытое наступление на верховную власть. Князья — родственники вдовствующей импе­ратрицы («вайци») использовали малолетство императора Хэ-ди, сплотившись в придворную клику. Предводитель этой клики «вайци» Доу Сян со своими братьями монополизировал власть, «все чинов­ники, находившиеся при императоре, были в зависимости от Доу Сяна». Запертый во дворце император «не был в состоянии поддер­живать тесные связи с чиновниками как внутри дворца, так и вне его»*. Единственной опорой повзрослевшего Хэ-ди стали дворцовые

__________

* Тунцзянь цзиши бэньмо. Цит. по: [38, с. 105].

149

евнухи, с их помощью он устроил в 92 году государственный пере­ворот и вернул себе власть. Однако борьба императоров с аристо­кратическими кликами на этом не закончилась, на смену роду Доу пришли новые «вайци»: Дэн, Янь и, наконец, Лян. В 140—159 гг. «вайци» Лян Цзи, опираясь на свой род, полновластно распоряжался Империей, смещал и возводил на престол императоров.

Господство придворных клик свидетельствовало о прогресси­рующем разложении нервной системы Левиафана. Раковые опухоли в тканях Империи существовали уже давно, теперь они поразили мозг Левиафана. В некогда отлаженном бюрократическом механизме на­чалось перерождение отдельных участков и систем. Пораженные раком ткани стали жить своей жизнью, сражаясь с окружающим миром по принципам Всеобщей Борьбы. Клики «вайци» не заботи­лись об интересах Империи, их целью было лишь насыщение и раз­множение. Тысячи родственников Лян Цзи систематически исполь­зовали свое положение в самых низменных целях. Они хватали бо­гатых и бедных, обвиняли их в преступлениях и сажали в тюрьмы, чтобы вымогать деньги. Члены рода Лян скупали земли, порабощали крестьян и превращали свои поместья в маленькие государства внут­ри Империи.

Старые и новые князья и бароны исповедовали хорошо известные заповеди Всеобщей Борьбы. Эпоха Всеобщей Борьбы вернулась и стала новой реальностью: «пять паразитов» сражались между собой в теле еще живой Империи. Они были поглощены своми усобицами и, чтобы бороться друг с другом, создавали свои союзы и коалиции — новые паразитические квазиорганизмы внутри умирающего Левиа­фана. Клики «вайци» были как раз такими корпорациями паразитов, сражавшимися между собой. Род Лян Цзи был разгромлен в 159 году евнухами, создавшими к этому времени свою могущественную клику. Всеобщая Борьба раздирала внутренности Империи, а извне ей гро­зили варвары, почувствовавшие нарастающую слабость Левиа­фана.

Новую опасность извне принесли с собой кочевники — потомки «собачьих жунов», цяны. Силы цянов были невелики по сравнению с силами гуннов, им принадлежали лишь степи в восточных пред­горьях Кунь-Луня. До 107 года цяны подчинялись китайцам, но с ослаблением Империи они подняли восстание и перерезали Великий Шелковый Путь. Западные провинции Поднебесной с этого времени превратились в поле охоты на людей. Цяны разграбили могилы ханьских императоров в Чаньани и неоднократно прорывались на восток через заставу Ханьгу. «Области и уезды объяты пламенем, — писал чиновник Ван Фу, — на народ обрушилось бедствие, он утра­чивает имущество».

Вслед за западной просыпалась и северная степь. После пораже­ния 93 года большая часть гуннов перекочевала на запад, и степи Восточной Азии занял новый народ кентавров — сяньби. Новые враги Хань

150

происходили от смешения гуннов с монголоидами манчжур­ских лесов, они были плосконосы и широколицы, брили головы и охо­тились с помощью мощных роговых луков. К середине II века сяньби переполнили северную степь и, сплотившись под руководством вождя Тайшихая, обратились лицом на юг. В 166 году «несколько десятков тысяч конницы, разделившейся на отряды, произвели набег на девять пограничных областей, учинили убийства, ограбили чиновников и народ»*.

С этого времени вторжения из степи стали регулярными. Вели­кая Стена была прорвана во многих местах, и конные отряды прони­кали на сотни ли к югу. Требовалось лишь время, чтобы давление в степи повысилось и породило новую Волну. «Скопища кочевых день ото дня умножались, — писал историк Фань Е. — Скотоводство и звероловство недостаточны были для их пропитания». Пограничное население жило в ожидании решающего удара. Песок в часах ис­сякал, и оставалось неясным лишь одно: умрет ли Империя своей смертью или ее убьют варвары?

 

 

Заговор «чистых»

Живым существам свойственна любовь к жизни. Они никогда не соглашаются со смертью и борются с ней до последнего часа, до пос­леднего дыхания. Умирающий организм собирает последние силы, все здоровые клетки соединяются в последнем усилии — и иногда им удается побороть болезнь. До тех пор, пока организм сопротивляется смерти, еще есть место надежде на будущее, надежде на завтрашний день.

Империя лежала на смертном одре и собирала последние силы. Эти силы были невелики: армия, казна, поместья — все находилось в руках врагов и оставалось надеяться только на то полумистическое начало, которое однажды спасло страну, — на веру в Империю. Эта вера воплощалась в храмах предков, в Академии, в Высшей Школе и в тысячах честных ученых-чиновниках, которых еще не коснулось повсеместное разложение. Отдельные участки нервной системы еще не были затронуты болезнью, и, повинуясь естественным законам, здоровые ткани пытались изолировать и изгнать из организма по­раженные очаги.

Носителем духа Империи и ее организующим началом было сос­ловие ученых-чиновников — и именно чиновничество должно было выступить первым. Местная администрация уже успела попасть в подчинение к магнатам и богатеям, но в столице еще сохранились чи­новничьи роды, из поколения в поколение служившие идее идеального

__________

* Хоу Хань шу. Цит. по: [38, с. 155].

151

государства. К такому роду принадлежал губернатор Хэнани Ли Ин, один из лидеров «чистого» чиновничества. У ворот его дома постоянно толпились сотни последователей, и когда он бросал в толпу исписан­ный листок, то «брошенное письмо никогда не долетало до земли». В ханьских хрониках сохранилось множество жизнеописаний честных чиновников, их называли «чистыми» в противовес «вайци», евнухам и прочим стяжателям, заполнившим канцелярии Империи.

«Отделить чистое от грязного», — таков был главный лозунг по­литической борьбы. В борьбе за власть «чистые» опирались на об­щественное мнение, они ввели практику неофициальной критики, «чистых суждений». «В царствование Хуань-ди и Лин-ди правители были никчемными людьми, правление расстроилось, судьба госу­дарства решалась в гаремных покоях. Ученые мужи стыдились иметь к этому отношение. Посему простые люди открыто выражали свой гнев, а мужи, не состоявшие на службе, начали высказывать свои суждения. Так они снискали славу, стали восхвалять друг друга, давать оценки гунам и цинам. Обычай судить об истинном и ложном в управлении начался с этого»*.

Центром агитации «чистых» стала столичная высшая школа «Тайсюэ». «Тайсюэ» готовила будущих чиновников и передавала своим студентам старые имперские традиции ненависти к стяжа­тельству и коррупции, ко всем проявлениям Всеобщей Борьбы. Креатурам сильных мира сего было ни к чему корпеть над науками, они получали должности даром или за деньги, и эта практика вызы­вала ожесточенное сопротивление Высшей Школы. На роскошь вер­хов студенты отвечали демонстративным отвращением к богатству и почестям. По примеру своего лидера Го Тая 30 тысяч студентов «Тай­сюэ» ходили по улицам в заплатанной одежде и мятых шляпах, — это называли «одежда в стиле Го Тая».

Столкновение «чистого» чиновничества с придворными кликами было неизбежно. В 153 году несколько тысяч студентов во главе с Лю Тао выступили с петицией, в которой осуждалось засилье евнухов-царедворцев, а сами они сравнивались с тиграми и волками, пожи­рающими народ. В 163 году «чистые» чиновники Ян Бин и Чжоу Цзин добились от императора разжалования свыше 50 сторонников клики евнухов. Многие из них были преданы суду и приговорены к казни. В движение вскоре включились чиновники на местах; в облас­тях и уездах смещали сторонников клики евнухов, конфисковывали их имущество, многих казнили или заключали в тюрьмы.

Кризис наступил в 168 году. Вскоре после смерти императора Хуань-ди сторонник «чистых» главнокомандующий Доу У предпри­нял решительную попытку уничтожить клику евнухов. Но евнухам удалось раскрыть его план, они захватили малолетнего императора

________

* Хоу Хань шу. См.: [45].

152

и заставили его объявить Доу У мятежником. Войска Доу У рассея­лись, и окруженный врагами главнокомандующий покончил с собой. «Чистые» потерпели поражение, и, подчиняясь священному для чиновников императорскому указу, их лидеры Ли Ин и Фань Пан сами пришли в тюрьму навстречу смерта. Свыше ста руководителей дви­жения были казнены; евнухи окончательно подчинили себе импера­тора. «В те дни злые люди одержали верх, а все чиновники пали духом», — говорит трактат «Хоу Хань шу».

Аресты и казни «чистых» чиновников продолжались вплоть до 176 года, эти события вошли в историю под названием «бедствия от преследования группировок». «Чистые» чиновники бежали в деревню и становились деревенскими отшельниками, «бедными учеными». Они учили крестьянских детей и замещали общинные должности, они возвращались из столичного блеска к первоистокам жизни, к народу. Простодушные крестьяне называли этих ученых «миньван», «надежда народа», — хотя в действительности народу было уже не на что надеяться. «Бедные ученые» были вестниками произошедшей наверху катастрофы. Нервная система Империи перешла в руки «пяти паразитов», и огромный Левиафан затрясся в конвульсиях. Победившие евнухи стремились быстрее натешиться властью, округ­лить свои поместья и отгородить их от мира каменными стенами. Они торопливо делили между собой тело Левиафана, а песок в часах истории уже иссякал. Последние песчинки медленно стекали вниз, и вот тихое шуршание в часах прекратилось: наступила тревожная тишина перед взрывом.

 

 

Последний день

 

«Мене, текел, перес... — сказал пророк, глядя в глаза Валта­сару. — Исчислил Бог царство твое и положил конец ему». Конец приближался, и тучи сгущались со всех сторон горизонта. Давление в котле достигло предела, толпы голодных бродили по дорогам, и тысячи отчаявшихся сплачивались для последней борьбы. С середины II века восстания вспыхивали непрерывно, одно за другим, то тут, то там разбойничьи вожди объявляли себя царями, и губернаторам приходилось вступать с ними в переговоры.

Симптомы нового приступа нарастали с ужасающей отчетли­востью, и чиновникам уже чудился конец света, второе пришествие «краснобровых». «Разбойники начали восставать из-за голода и ни­щеты, — писал о «краснобровых» Бань Гу, — они не смели нападать на города, с утра до вечера лишь грабили пищу». Ныне все повтори­лось. Сотни тысяч отверженных и голодных поднимались, чтобы пере­вернуть мир, они уже не верили в Империю и стремились низверг­нуть самое Синее Небо — символ династии Хань.

Вера простого народа в Империю наконец сломалась и это

153

было последним признаком Конца. Некогда Цзы-гун спрашивал у Конфуция, что важнее для государства: оружие, пища или доверие народа? «Можно отказаться от пищи, — отвечал Конфуций, — но без доверия народа государство не сможет устоять». Теперь же народ отвернулся от идеи империи и от носителей этой идеи, конфуцианских и легистских ученых-чиновников. Крестьяне пересказывали друг другу легенду о встрече Конфуция с разбойником. Ты хуже всякого разбойника, сказал лихой человек философу: ты обманываешь народ.

В поисках правды обманутые крестьяне обращались к своему маленькому миру, к общине среди глиняных стен, к общинному храму и деревенским магам-шаманам. Этот маленький мир мало изменился со времен древности, здесь по-прежнему справляли старинные обряды и жили той естественной жизнью, в которой человек почти сливается с природой. Здесь все еще хранили память о Золотом Веке и бережно передавали ее потомкам. «Некогда птицы держались стая­ми, звери ходили стадами, травы росли с пышностью, а деревья — во всю длину, — рассказывал детям общинный шаман. — Люди жили рядом с птицами и зверьми, составляя один род со всеми суще­ствами... Во времена истинных свойств народ запоминал, завя­зывая узелки на веревках, наслаждался, жуя свою пищу, любовался своей одеждой... довольствовался своим жилищем». Тогда «все люди были едины, не делились на группы», тогда был Золотой Век.

Голодная деревня жила воспоминаниями об этом Золотом Веке, об изначальном счастье, когда «приветливой была весна и солнеч­ным лето». Люди тогда были почти равны небожителям, а искусные маги в преданиях достигали бессмертия и поднимались на небо. С тех пор прошли тысячелетия, и Золотой Век покинул Великую Рав­нину, но далеко на юге еще существовали благословенные края изобилия. «На юге Юэ есть община, которая называется «царством утвердившихся свойств», — писал великий маг Чжуан-цзы.

В IV веке до нашей эры учение общинных магов было записано на бамбуковые дощечки и стало называться даосизмом. Образ жизни Золотого Века теперь назывался Дао, «Путь», и крестьянские фило­софы призывали людей вернуться к этому «Пути». Разумеется, это было невозможно, давление все возрастало, и на смену счастливым общинам приходил Новый Мир: огромные города, автобаны-«чидао», школы и академии, государство — все то, что называется Цивили­зацией. Миф о Золотом Веке отступил в прошлое вместе с даосским патриархом Лао-цзы: по легенде, он покинул Поднебесную, уехал на запад верхом на единороге. Общинные шаманы искали выхода в от­шельничестве, в «недеянии» и мистических поисках бессмертия. На смену деревенским магам пришли ученые, социальные инженеры, пытавшиеся на развалинах Золотого Века создать новое государство социальной справедливости. Их попытка не удалась, как не удается обыкновенно любая Первая Попытка. Мир снова наполнился бед­ствиями, тела умирающих усеяли дороги, леса скрывали разбойников,

154

а тюрьмы наполнились преступниками, «как базары людьми». «Чистые» чиновники оказались способны лишь молиться и взывать к Небу. «А между закованными в наручники и колодки стали появ­ляться расхаживающие на цыпочках, размахивающие руками кон­фуцианцы и монеты, — писал с издевкой даос Чжуан-цзы. — О ужас! О позор! О бесстыдство! — восклицали они. — А нам и неведомо было, что наша мудрость, наши знания служат наручникам и колод­кам, наша справедливость, милосердие служат долоту и ошейнику!».

К концу II века нашей эры Империя стала отождествляться на­родом с наручниками и колодками, а ученые-чиновники — с обман­щиками и грабителями. «Когда мудрецы перемрут, исчезнут и боль­шие грабители, в Поднебесной наступит мир и больше не будет беды», — говорил даосский кодекс «Дао-дэ-цзин». Нужно покончить с настоящим и вернуться к прошлому. «Пусть государство будет маленьким, а население редким... Пусть люди до конца своей жизни не уходят далеко от своих мест... Если в государстве есть лодки и колесницы, не надо их употреблять. Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга лай собак и пение пе­тухов, и люди до самой старости не посещают друг друга».

«Надо низвергнуть Синее Небо!» — говорили голодающим крестьянам деревенские маги. По деревням передавали из рук в руки таинственную рукопись «Тайпинзин», написанную магом Юи Цзи. Название этого трактата переводится как «Книга о Великом Равен­стве и Благоденствии». «Все блага, имеющиеся в пространстве между небом и землей, — писал Юи Цзи, — созданы для пропитания человека. Если же какая-нибудь семья захватит для себя все эти блага, то это может сравниться лишь с тем, как если бы одни крысы могли насыщаться хлебом, собранным в амбаре». Юи Цзи призывал крестьян к восстанию против Синего Неба Хань и был казнен за эти призывы. Но его книга породила грозные всходы: обездоленные Под­небесной сплотились в могущественную секту «Тайпиндао», «Путь Великого Равенства». Создателем Тайпиндао» был Великий Маг Чжан Цзюэ. В те времена, когда от голода и чумы вымирали целые деревни, он бродил по Поднебесной и лечил людей заговорами. Чума выступала в этой трагедии в роли Судии Последнего Дня: грешники погибали, а праведники выздоравливали и вступали на «Путь Вели­кого Равенства». Чжан Цзюэ объединял их в боевые отряды, возглав­ляемые малыми и великими магами. Он создал Армию Последнего Дня из 36 отрядов и сотен тысяч праведников, готовых на все.

Последний День приближался. В 184 году заканчивался очеред­ной 60-летний календарный цикл, и с его концом должен был насту­пить конец Синего Неба. «Синее Небо уже погибло, говорил Чжан Цзюэ. — Должно утвердиться Желтое Небо, — это произой­дет в год цзя-цзы (184 г.), в Поднебесной наступит тогда Великое Благоденствие — «Тайпин». На стенах дворцов и храмов стали по­являться таинственные знаки «цзя-цзы», они были на каждом

155

првительственном учреждении и каждом богатом доме. Их стирали, но ночью они появлялись вновь. Поднебесная жила ожиданием Послед­него Дня, за которым должно было явиться Желтое Небо — символ Великого Благоденствия. В глубокой тайне тысячи праведников из армии Чжан Цзюэ передавали друг другу дату Последнего Дня. Си­нее Небо было обречено, и ничто не могло спасти его от гибели. Си­нее Небо, Великая Империя Хань, должна была погибнуть, вспыхнуть и рассеяться дымкой в Желтом Небе. Это должно было случиться в пятый день третьей луны года цзя-цзы,

156

 

3 АПРЕЛЯ 184 ГОДА.

 

 

ЭПИЛОГ

 

ОБЪЯСНЕНИЕ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ