Древний, унаследованный от предков инстинкт говорит человеку, что для борьбы с врагами необходимо единство действий. Идет ли речь о борьбе с эпидемиями или с людьми, главное — это единство, и чем серьезнее опасность, тем теснее сплачиваются люди в поисках защиты. Человек является господином живого, и его главным врагом во все времена был другой человек — подобно тому, как врагом льва мог быть лишь другой лев. Львы убивали или прогоняли друг друга, но люди не ограничились этим: они изобрели эксплуатацию че­ловека человеком.

Внутривидовая эксплуатация — необычное явление в природе, она не отмечается у других видов, и маловероятно, что будет об­наружена где-нибудь в дальнейшем. Дело в том, что отношения экс­плуатации внутри одного вида не могут продолжаться длитель­ное время, они приводят к распадению этого вида на два новых: вид эксплуатируемых и паразитический вид, эксплуататоров. Паразити­ческий вид приспосабливается к новой среде, приобретает новые признаки — и в конечном итоге становится неспособным к существо­ванию без вида-хозяина. Эволюция человека предполагает не столько морфологические изменения, сколько изменения «искусственных органов», орудий труда, поэтому у человека выделение паразити­ческих подвидов сопровождается появлением специфических для них «орудий труда».

Некоторые из таких «орудий труда» можно и сейчас увидеть в рыцарских залах музеев. Эти «орудия» — двойные латы, кавалерий­ские шпоры и двуручные мечи. Закованный в сталь рыцарь на лошади и крестьянин в домотканной рубахе, — таковы были представители вида эксплуататоров и вида эксплуатируемых в недавней реальности. И глядя на музейные манекены, невозможно поверить в то, что под латами и под грубым полотном скрывались одинаковые черты. Нет, их нельзя было переодеть: ведь крестьянин не смог бы сражаться, а

94

рыцарь — пахать землю. Образ жизни эксплуататоров и эксплуати­руемых резко различен, а поведение, как отмечает Реми Шовен, является одним из основных видовых признаков.

Другим признаком зарождающегося вида является предпочтение при размножении. Рыцарь не мог взять в жены девушку из народа, а крестьянин не мог жениться на дочери господина: пропасть между обыкновенным человеком и «благородным» представителем парази­тического подвида была слишком велика. «Благородным» не полага­лось заниматься «черным» трудом, более того, они не могли существо­вать без своих рабов, а это — основной признак паразитизма. Их не­возможно было перевоспитать, и оставалось то, к чему пришел Цинь Ши-хуан, — закапывание живьем, пробивание темени и выламыва­ние ребер.

Сословие благородных было уничтожено Революцией, однако другие паразиты остались: ростовщики, кулаки, городские спекулянты. Эти «цветы зла» бурно расцвели в эпоху Всеобщей Борьбы, й Ле­виафан был призван людьми, чтобы уничтожить эти плевелы, очистить от них род Homo sapiens. И действительно, Великое Очище­ние Цинь Ши-хуана было мерой, надолго запечатлевшейся в памяти потомков. Но легистским правителям и министрам, при всей их решительности, явно не хватало знаний и опыта: все, что они делали, делалось впервые — и паразитизм не был искоренен до конца. Ча­стная собственность продолжала существовать, возможность купли-продажи постоянно порождала новых помещиков, ростов­щиков и торговцев-спекулянтов. Отношения между чиновниками и простолюдинами не были в достаточной степени отрегулиро­ваны, и сословное неравенство грозило вылиться в новый вид паразитизма. Несмотря на все меры мудрых министров, эксплуа­тация человека человеком сохранилась и стала болезнью Левиа­фана, — вся жизнь этого колосса превратилась в долгую борьбу с болезнями.

95

Глава IV. ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК

Мир гигантов

Какие чувства может переживать маленький человек, наблюдая за рождением гигантов? Он видит, как они поднимаются из земли, как содрогаются от напряжения их чудовищные члены, как рушатся сте­ны крепостей и огромная длань неумолимо стирает с лица земли контуры старого мира. Крича от ужаса, он смотрит в небо и ничего не видит за обступившими его расплывчатыми черными призраками.

Наверное, именно таким виделось Конфуцию рождение новой эпо­хи. Великий апостол прошлого не перенес этого зрелища и умер в 479 году до н. э. Поднебесная продолжала содрогаться еще полвека: нашествия, смуты и революции чередовались друг с другом вплоть до конца V столетия. Затем шум битвы на время затих; летописцы под­вели черту под событиями периода Чжоу и перевернули страницу. С 403 года до н. э. началась новая эпоха — период Чжанго, Эпоха Сра­жающихся Царств.

Контуры нового мира постепенно прояснились и стали более при­вычными. Это действительно был мир гигантов, мир империй, сце­ментированных из людей-песчинок. Пять огромных монархий поде­лили между собой обширную долину Желтой Реки. Ци располагалось на полуострове Шаньдун, Хань и Вэй — на южном и северном берегах Хуанхэ, Чжао — севернее, до границ пустыни, Янь — на северо-вос­токе, у залива Бохай. Еще два царства поменьше, Сун и Лу, разме­щались в северной части долины реки Хуайхэ, но им не суждена была долгая жизнь: Эпоха Сражающихся Царств еще только начиналась.

Новорожденный мир империй жил по новым законам. Всеобщая борьба людей и родов ушла в прошлое, отступила перед лицом выс­шего единства. Объединенные в огромные организмы люди с трево­гой ожидали будущего: их колоссальные создания были уже непод­властны им, у этих чудовищ была собственная воля, и они начали вести себя так, как ведут себя молодые и сильные. Юные гиганты бросились

96

друг на друга, даже не успев как следует оглядеться в новом мире. Многие из них погибли сразу после рождения, разорванные на части и поглощенные пятью сильнейшими. Подобно всем суще­ствам, исповедующим принципы территориальности, эти чудовища сражались за свою территорию, за земли: им было тесно на Великой Равнине. Естественный отбор действовал среди империй так же, как везде в живом мире: выжить должны были лишь наиболее организо­ванные и сплоченные.

Битвы гигантов на Великой Равнине почти не поддаются описа­нию, настолько трудно представить масштабы и упорство этой борь­бы. После сражения при Ицюй в 293 году было обезглавлено 240 ты­сяч пленных, при Чанпине 400 тысяч человек было закопано живьем. На поле боя выходили миллионы бойцов, сражения продолжались не­делями и месяцами. Огромные государства изнемогали в этой борьбе: в войска мобилизовывалось все мужское население, отряды женщин строили полевые укрепления, дети обслуживали обозы. «В сражениях за овладение городами убитые переполняют города, а в битвах за земли поля сражений сплошь устилаются телами убитых», — писал Мэн-цзы.

Империи не знали сомнений и жалости. Человек-песчинка ничего не значил для этих гигантов, и они с легкостью приносили в жертву целые армии. Это называлось: «... используя силы обреченных людей, сражаться со свежими силами противника, чтобы измотать их»*. Вслед за атакующими частями шли каратели: если один из «пятерки» проявлял трусость, то казнили всю «пятерку». «Бросай своих солдат в такое место, откуда нет выхода, и тогда они умрут, но не побегут», — советовал знаменитый полководец Сунь У.

Времена индивидуальностей ушли в прошлое — только масса имела значение в новом мире. Военные трактаты считали людей на тысячи и десятки тысяч; от единиц они требовали лишь одного — готовности умереть. «А сейчас я таким решившимся на смерть разбойником сделаю массу в пятьдесят тысяч человек»,— хвалился знаменитый генерал У Ци. Он, действительно, умел это делать, «он одевался и ел, как простые воины, спал на голой земле, во время походов ни­когда не ездил верхом, сам носил походный провиант и делил с простыми воинами все тяготы»**. Солдаты шли за ним в огонь и воду. Только такие люди имели значение в мире империй, только они могли руководить действиями этих юных гигантов. И поэтому мы должны прислушаться к их словам: «Когда весь народ спокоен на своих полях и в своих домах, когда он питает добрые чувства к чиновникам, обо­рона тем самым уже крепка»,— говорил У Ци. «Чень собирает за­пасы зерна, чинит городские стены. Занимаясь только этим, он не за­ботится о народе. Разве можно после этого не погибнуть?» -

_________

* Шан цзюнь шу [29, с. 189].

**Сыма Цянь. Шицзи [62, с. 76).

97

спрашивал Цзы Чань. «Государство, которое медлит с наведением поряд­ка, будет расчленено, — угрожал Шан Ян. — Если в государстве есть десять паразитов... — государство будет непременно расчленено».

Голоса полководцев-министров сливались в один — голос Есте­ственного Отбора. Империи были созданы человечеством, чтобы лик­видировать социальные болезни; некоторые из этих болезней оста­лись, и теперь во имя Естественного Отбора здоровые и сильные уби­вали больных и слабых. Борьба за социальную справедливость ста­новилась для этих гигантов борьбой за жизнь.

Голос естественного отбора побуждал к действию. В момент свое­го рождения империи сделали многое, чтобы уничтожить паразитов и накормить голодных. Помещики исчезли, их земли были поделены между простыми людьми. На некоторое время острота земельного кризиса была смягчена, но принцип частной собственности оставался в силе. Население продолжало расти, увеличившиеся было крестьян­ские участки снова дробились, и перед бедняком с пятью сыновьями снова во весь рост поднималась угроза голода. Хлебные торговцы, ростовщики и кулаки затягивали крестьян в долговую кабалу, скупа­ли их земли. Во многих царствах продолжали существовать чинов­ничьи кормления, которые при недостаточном контроле могли превра­титься в уделы и поместья. Полководцы и министры, поводыри Ле­виафана, были всерьез озабочены земельной проблемой. «Нынешние ученые мужи рассуждают об управлении чаще всего так, — писал Хань Фэй-цзы, — дайте бедным и неимущим землю, чтобы обеспечить тех, у кого ничего нет». Подобно полководцам, рассчитывающим снабжение армии, они высчитывали доходы и расходы крестьянских семей. «Не хватает 450 монет, — писал Ли Куй, первый министр Вэй, — поэтому крестьяне постоянно бедствуют и не проявляют усердия в обработке полей...»

«Ли Куй разработал для вэйского Вэнь-хоу учение о наиболее полном использовании сил земли», — говорится в трактате «Хань-шу». В соответствии с этой системой зерно закупалось государством в урожайные годы и продавалось беднякам по низким ценам в голод­ные годы. «Царство Вэй, осуществившее это мероприятие, стало бо­гатым и сильным»,— указывает «Ханьшу». Опасаясь усиления Вэй, соседние царства были вынуждены спешить с реформами. В долине Желтой Реки строились огромные каналы, чтобы оросить целину и наделить бедных землей. Из густонаселенных районов производились массовые переселения бедняков на окраины, где им предоставляли статус военных поселенцев, материальную помощь и разнообразные льготы. Велась борьба с ростовщиками и скупщиками зерна. Ученые-реформаторы переходили из одного царского двора к другому, изла­гали свою программу и между строк добавляли: «Если правитель бу­дет надменным, он может потерять государство. Если то, на чем нас­таивает бедный ученый-чиновник, не принимают, он может сразу же

98

перебежать в другое государство: для него это все равно, что сбросить пару износившейся обуви...»

К таким предостережениям приходилось прислушиваться. Если даже предложения социальных инженеров не принимались, то их старались не отпускать от себя, им предлагали подарки и пенсии. Сюань-ван из Ци построил специальный «Дворец наук у Западных Ворот», где содержал несколько тысяч ученых разных школ. Многим из них был пожалован ранг «дафу», они жили «в больших домах с вы­сокими воротами» и выезжали со свитой из десятков колесниц. Эти ученые не были чиновниками и министрами, они лишь представ­ляли для правительства рекомендации, которые не обязатель­но выполнялись. В числе таких рекомендаций был и знаменитый проект восстановления системы «цзинь-тянь», принадлежавший Мэн-цзы. Мэн-цзы предлагал уничтожить частную собственность просто­людинов, переделить землю и дать каждому крестьянину участок в 100 му. Во времена Сражающихся Царств помещиков и кулаков было еще немного, крестьянские участки были примерно одинаковы, и поэ­тому предложения Мэн-цзы не встретили поддержки. Стоявшие у руля власти легисты считали этот проект столь же идеалистическим, как и предложение управлять «с помощью духовной внутренней силы», опираясь на добрую природу людей. «Мэн Кэ проповедовал добродетель, — писал Сыма Цянь, — и те, к кому он приходил, его не слушали». Однако истории было суждено еще не раз вернуться к проекту Учителя Мэна — к старинному крестьянскому идеалу ма­ленькой усадьбы под сенью деревьев: «Пусть у землепашца, возделы­вающего поля в 100 му, не будут отнимать необходимое время, тогда семья из восьми едоков сможет не голодать! Пусть усадьба в 5 му будет обсажена тутовыми деревьями, тогда пятидесятилет­ние смогут одеваться в щелка!».

Пробуждение Юга

В то время, как на берегах Желтой Реки армии устилали телами поля сражений, в то время, как ученые переписывали планы реформ, а инженеры отдавали приказы на краю котлована, — на юге, за­паде и востоке текла своя, не потревоженная цивилизацией жизнь.

«Живущие на востоке называются «и», — говорится в трактате «Лицзы», — они не расчесывают волос и разрисовывают тело, не­которые из них не употребляют огня для приготовления пищи.

Живущие на юге называются «мань», они делают надрезы во лбу и сидят, скрестив ноги, некоторые из них не пользуются ог­нем для приготовления пищи.

Живущие на западе называются «жуны», они ходят с распущен­ными волосами и одеваются в шкуры, некоторые из них не упот­ребляют в пищу хлебных злаков.

99

Народы пяти стран говорят на разных языках и имеют различные наклонности».

Мы оставили юг в далекие времена Золотого Века, когда вождь маней Чи-ю воевал с Желтым Императором Хуанди. По легенде, Чи-ю пришел с юга, может быть с моря, он научил маней охоте на слонов, письменности и обращению с новым оружием: луками и тре­зубцами. Потерпев неудачу в войне с Хуанди, мани отступили за Жел­тую Реку, но при переправе они потеряли свои священные книги: от древней письменности остались лишь загадочные иероглифы, выши­тые на женских одеждах.

После поражения мани возвратились на свою прежнюю родину, в долину Голубой Реки. Еще два тысячелетия над их маленькими де­ревнями простирал свои крылья Золотой Век, тихо колосились поля и бесшумно несла свои воды к морю Великая Река. В те времена маней посетил вождь северян Шунь; майской ночью под звуки волынки-луншен он танцевал любовный танец с предводительницей маней Юмяо. «У мяо есть обычай: каждый год весной мужчины и женщины, нарядно одетые, вместе танцуют при луне... Вечером каждый уходит с тем, кого любит, они дразнят друг друга, смеются, поют и рас­ходятся только с рассветом...» Потом все изменилось. Иньские колес­ницы стали прорываться в набегах вплоть до берегов Голубой Реки, и рабы мань-и наполнили поместья «ста родов». На рубеже I тысячелетия из Великой Степи накатилась Вторая Волна; в то самое время, когда «собачьи жуны» громили Небесный Город Шан, дикие племена «ба» ворвались в долину Голубой Реки. Снова, как и много веков назад, сошлись в битве две половины человечества: Народ Змеи и Народ Птицы. Символом победы степняков стало изображение на их боевых топорах: лохматый воин, схвативший за горло двух змей — покровительниц маней.

Новое арийское государство в долине Голубой Реки называлось царством Чу. Завоеватели, предки современных гуцзя, ассимили­ровали часть туземцев и передали им свой язык. Остальные ту­земцы, мяо, по-прежнему жили общинами, «делали надрезы на лбу и сидели, скрестив ноги». Их отношения с правителем своди­лись к уплате дани и поставке воинов в ополчение, в остальном они были самостоятельны, и аристократам приходилось считаться с их силой, старейшины этих общин вместе с баронами принимали участие в выборах князей.

Потомки степняков не утратили своей воинственности: Чу посто­янно воевало с северными княжествами. «Мы — мань-и, и не можем называться одним именем со Срединным государством», — говорил основатель чуской династии Сюнь Цюй. Пользуясь анархией, ца­рившей на Великой Равнине в период Сжатия, чусцы иногда одер­живали большие победы. После одной из таких побед, в битве при Би, северяне решили восстановить против Чу его восточных соседей, племена «и». «И» были потомками индонезийцев, они жили на

100

побережье в устьях рек, строили дома на сваях, татуировали тело и сра­жались на воде. В 584 году чжоусцы послали в царство У к «и» Воен­ного советника У Ченя с отрядом боевых колесниц. У Чень обучил этих «варваров с птичьим языком» методам борьбы с колесницами, но он никак не мог ожидать, что через какие-нибудь 100 лет эти «варвары» станут угрожать Срединным царствам.

Эпоха больших колесниц подходила к концу, и повсюду мед­ленно проступали контуры нового. Новые армии и новое оружие шли на смену некогда страшным «танкам» медного века. Рыцари-«ши» валились со своих колесниц, пронзенные стрелами с железными наконечниками. Арбалет мощностью в 100 даней пробивал доспехи насквозь с расстояния в сотню шагов. Появившись впервые на юге, новое оружие обеспечило победу революций в Срединных царствах и одновременно даровало могущество «жалким варварам» из восточ­ных болот.

На рубеже VI—V веков восточные «и» перешли в наступление с целью вернуть некогда отнятые у них обширные прибрежные земли. Огромные флотилии каноэ под грохот сигнальных барабанов поднимались вверх по рекам, тысячи лучников в кожаных панцирях опустошали берега и осаждали крепости. В 506 году было разгромле­но Чу, в 484 году под Айлином потерпело поражение Ци. Вождь «и» Фу Ча прорыл канал, соединивший Голубую Реку с реками Великой Равнины — боевые каноэ проникали все дальше на север.

Успехи восточных «и» были прерваны внутренними усобицами. Два их племенных союза, У и Юэ, обратились друг против друга. Эго дало передышку Срединным царствам, период смут и революций закончился, и к концу V века молодые империи сумели остановить и отбросить варваров. Юг остался в стороне от революционных бурь, и вожди варварских племен не понимали сути происходивших на севере событий. Долина Голубой Реки была областью низкого де­мографического давления: земель там хватало для всех, городов поч­ти не было, как не было и умирающих на дорогах «иньминь». Поэтому, когда с севера на юг устремились толпы беженцев от революций и смут, они без труда нашли там место для поселения. Беженцы приносили с собой дыхание Революции, дыхание нового, и это новое будоражило воображение местных правителей.

В 382 году на юг бежал оклеветанный придворными знаменитый генерал и философ У Ци. Назначенный министром при чуском Дао-ване, У Ци предложил правителю преобразовать свое арийское государство по образцу Срединных царств. Дао-ван соблазнился, перспективой неограниченной власти и одобрил программу реформ. За один год У Ци превратил страну в потревоженный улей. «Он при­казал знатным отправиться на поселение на обширные пустующие земли, и они сильно горевали по этому поводу»*. Он разделил между

________

* Люйши Чуньцю. Цит. по: [12, с. 466].

101

крестьянами баронские земли, ввел систему военных поселений и создал дисциплинированную армию из «пятерок» и «десяток». Эти реформы были равносильны революции, намного опередившей свое время и поэтому несвоевременной и ненужной. У Ци не нашел поддержки у народа, и когда в 381 году неожиданно скончался Дао-ван, взбунтовавшиеся бароны забросали министра копьями прямо у гроба его повелителя.

Наследник Су-ван подавил мятеж и, согласно арийским законам, вырезал до третьего поколения свыше семидесяти аристократических семейств. Однако баронские поместья все же уцелели и существовали в Чу еще несколько веков — до того времени, когда наступившее Сжатие привело к неизбежной революции. Попрежнему сохранялись и сильные туземные общины, правда, в дальнейшем они сильно китаизировались, и на севере Чу различия между мяо-мань и ки­тайцами постепенно исчезло. Конечным результатом реформ У Ци оказалось не уничтожение поместий, а усиление чуской монархии и армии. Чу остановило продвижение «восточных и» и само перешло в наступление. В 334 году Вэй-ван разгромил царство Юэ и сбросил в море еще сопротивлявшихся варваров. Не желая покоряться, «вос­точные и» уходили на своих каноэ в океан — к далеким островам, в теплые моря, бывшие их второй родиной. Как и четыре тысячи лет назад, снова гремели над океаном их барабаны и снова ритмичная песня подталкивала руки гребцов — но теперь они уходили прочь от этой земли.

Тучи на северо-западе

Исход «восточных и» был итогом великого движения народов с северо-запада на юго-восток. Зародившись на просторах степи, Вторая Волна выплеснула на Великую Равнину племена ба и чжоу. Пройдя равнину от края до края, потомки степняков вышли к морю между устьями двух великих рек и обратили в бегство жившие на побережье народы. А на северо-западе тем временем степь собирала силы для нового удара. В VIII веке вдогонку Второй Волне устремились новые орды степняков. Повторяя путь чжоусцев, «собачьи жуны» вторглись в долину Вэйхэ, разгромили столицу Хао и у подножья горы Лишань расстреляли из луков чжоуского Ю-вана. К западу от Ущелья Трех Ворот образовалось жунское княжество Цинь, горы Тайхан и застава Ханьгу на. долгое время стали гра­ницей между западными варварами и Срединными царствами.

Вторжение жунов было лишь предвозвестием надвигающегося урагана. В то время как жуны жгли и грабили Хао, далеко на запа­де новые орды запрягали коней. В VIII веке обитавшие в ка­захских степях скифы видоизменили традиционную упряжь и научи­лись ездить верхом на лошади. За несколько десятилетий этот

102

народ сел на коней и превратился в страшное для окрестных стран племя конных лучников. Новое Фундаментальное Открытие, открытие всадничества, породило новую катастрофическую Волну. В начале VII века скифы разгромили киммерийцев, и вслед за этим лавина людей и лошадей обрушилась на Европу, заполнив ее до западных пределов. Около 674 года конные армии через Дербентский проход прорвались в переднюю Азию и вскоре докатились до ворот Египта. Наконец, на востоке передовые разъезды скифов миновали Гоби и около 666 года вышли на Хэбэйскую равнину.

Срединные царства оказались перед порогом новой катастрофы. В 660 году скифы ворвались на равнину, дошли до Желтой Реки и разгромили столицу княжества Вэй. На берегу Хуанхэ произошло страшное побоище: из населения Вэй уцелело только 730 человек. В 649 году под ударами скифских отрядов погибли княжества Вэнь и Сун, в 634 году скифы штурмом овладели столицей Чжоу и заставили бежать Сына Неба. Скифская конница господствовала на левом берегу Желтой Реки, но после каждого набега скифы возвра­щались на север — должно быть, в степи было еще просторно, и кочевники не испытывали желания остаться на равнине. Как бы то ни было, беда прошла стороной, Срединные княжества постепенно пришли в себя и организовали свои конные отряды. В 593 году зна­менитый полководец Сунь Линь-фу отбросил скифов с равнины и закрыл северную границу. Впоследствии здесь были расселены под­разделения конных лучников и построена пограничная стена с воро­тами, которые назывались «Ворота в Беспредельное». За стеной, в степи, начинался другой, враждебный мир, в течение четырех сто­летий там тлела неведомая жизнь, породившая во времена Хань страшные орды гуннов.

Продвигаясь вдоль отрогов Кунь-Луня, скифы должны были столкнуться с обитавшими в степи «собачьими жунами», братьями циньцев. Неизвестно, чем закончилось это столкновение, но через триста лет мы застаем конницу уже далеко на юге — в Юньнани и даже во Вьетнаме. Вероятно, потомки ариев, скифы и жуны, пере­мешались и создали новый народ конных лучников, носивших скиф­ские штаны и вооруженных короткими мечами-акинаками. Конные лучники резко усилили боевую мощь армии Цинь, и это княжество стало постоянно угрожать Срединным царствам.

Княжество Цинь было обычным арийским государством, сохра­нившим традиции степной жизни в те времена, когда они уже стали забываться на востоке. В Цинь не было городов, и его жители и не знали, что такое деньги; циньские роды по-прежнему владели мно­жеством туземных рабов, постоянно воевали друг с другом; преступ­ников и врагов истребляли до третьего колена, пленных тысячами закапывали заживо в землю. По смерти вана или главы рода его дружинники бросались на мечи, а в могилу укладывали сотни рабов. Восток испытывал страх перед жестокими варварами из Цинь. «Нрав

103

у циньцев сильный, — писал У Ци. — Люди там неуступчивы и преисполнены боевого духа». Так же, как и Чу, княжество Цинь располагалось в области низкого давления, и его не коснулись рево­люции, бушевавшие за горами Тайхан. Эти революции ничего не из­менили в отношениях Цинь и Срединных царств, Ся. Цинь попрежнему было враждебно Ся, и поэтому бегство Шан Яна к циньским варварам воспринималось на его родине как жестокое, вероломное предательство.