В психологии принцип детерминизма был реализован в разных сто формах – от понимания его как механистического до представления его как социокультурной детерминации в деятельностных и культурно-исторических подходах. При постановке и решении проблем детерминации психического так или иначе встает вопрос о философско-методологической трактовке причинности. Однако этих трактовок в истории развития человеческой мысли было множество. И мы здесь представим только те, которые оказались наиболее освоенными при построении психологических теорий.

В досократовский период в философии античного мира понятия причины и начала не были разведены. Так, Анаксагор предполагал, что Вселенной движет Ум ("Нус" по-гречески). Ум и организует порядок в мире, и движет миром, и познает мир. Дуалистическая позиция этого философа проявилась в предположении (первая половина V в. до н.э.), что как субстанция Нус входит в состав только живых существ, устройство которых позволяет ему в разной степени проявляться; и движения душевного и телесного не следует смешивать. Сократ (470–399 до н.э.) разочаровался в Анаксагоре, потому что увидел, "что умом он не пользуется вовсе и не указывает настоящих причин упорядоченности вещей, а ссылается на всякие там воздухи, эфиры, воды и множество других нелепых вещей" [цит. по: Соколова Е. Е., 1995, с. 49]. То есть Ум как причина появляется там, где неизвестным оказывается естественная причина.

Античность дала ряд вариантов в понимании детерминизма (атомистический, телеологический и др.), из которых линии Демокрита, автора первых психологических сочинений (вторая половина V в. до н.э.), и Аристотеля (384–322 до н.э.), автора трактата "О душе", оказались наиболее тесно связанными. В эпоху античности действовал постулат о нераздельности души и тела. Тем самым не было необходимости строить отдельно представление о детерминации для мира внешнего и мира психических реалий. В материалистической трактовке устройства Вселенной Демокритом не нашлось места сверхъестественным силам, поскольку все подчинено необходимости, понятой как цепь причинно-следственных отношений. В идеалистической трактовке начал бытия Платоном (428–348 до н.э.) необходимость имела иной источник – идею как принцип вещи, как смысловую модель ее бесчисленных чувственных проявлений. Творит же идеи мировая душа, или ум-демиург, не выводимый из материальных начал.

Согласно учению Демокрита на организм механически действуют потоки атомов. Ощущения же происходят благодаря истечению от предметов тонких пленок, отражаемых влажной частью глаза благодаря встречным атомным потокам.

Для Платона познание должно было стать не чувственным, а только умственным; рациональность его задана возможностью использования универсальных схем мышления; но эта "рациональность" заключалась в "припоминании" душой истинных сущностей, которые не представлены в видимом мире. Оставляя в стороне историко-психологический ракурс проблемы связи возможностей познания с пониманием человеческой души, продолжим рассмотрение возникновения общих представлений о детерминизме.

Ученик Демокрита Протагор ввел идею относительности познания, указав, что человек есть мера всех вещей.

Аристотель разделил причины, описывающие мир природных тел и жизнь живых существ. Его прабиологическое (в терминологии А. Петровского и М. Ярошевского) детерминистское воззрение предполагало действие некой "конечной", или "целевой", причины как отличающей целесообразность, присущую живому организму. Распространение этого понимания на все сущее, т.е. на все явления в мире в целом, получило название телеология.

Телеологиям противопоставляли детерминизму. В учении Августина (350–430) душа была наделена спонтанной активностью, которая "движется в Боге". Было завершено индетерминистское понимание причинности как целесообразности.

Индетерминизм означал в первую очередь неподчиненность движений души законам материального мира, в Средние века он стал означать принципиально иную их детерминацию – божественным провидением. Человек выступал лишь его носителем.

В период до оформления классической картины мира, принявшей форму механистического детерминизма, разрабатывались варианты предмеханистического детерминизма. Так, в XIII в. возник так называемый "оптический" детерминизм, связанный с исследованиями зрительных восприятий и оформивший законы зрения как подчиненные законам оптики, что в европейской философии связано с именем Роджера Бэкона (1214–1294). Причинный ряд физических явлений в законах оптики получал математическое выражение, а психическое – соответствующую причинную детерминацию.

Механистический детерминизм превалировал в принципах научного познания в Новое время – с XVII до середины XIX в., – сменившись формами биологического детерминизма. Однако остановимся на двух его основных аспектах: линейной и статистической детерминации в едином причинно-обусловленном мире. Здесь важным понятием выступило также физикалистское понимание причинности.

Положенная в основу классической картины мира причинность называется физикалистской причинностью, поскольку отражает взаимодействия в физическом мире, причем понятого в рамках классического естествознания, где господствовала ньютоновская картина мира.

Физикалистская причинность предполагает влияние одних материальных условий (факторов) на другие, исходя из предположений о законах, отражаемых в обобщенных или так называемых универсальных высказываниях, проявление которые и служит основанием причинных высказываний.

При этом в Новое время произошло удвоение в понимании причинной детерминации. С одной стороны, причина заложена в необходимости, связываемой с проявлением закона как логической координации, в рамках которой находят свое детерминистское объяснение эмпирические закономерности. С другой стороны, проявление этой необходимости реализуется в связи с причинно-действующими условиями, где в качестве воздействия выступает фактор, названный позже причинно-действующим условием (и впоследствии – "независимой переменной"). Осуществление воздействий на изучаемый процесс – проявление активности исследователя в рамках реализации экспериментального метода, о чем мы будем говорить в следующей главе. Фиксация следствий как эмпирически проявляемых изменений – основа реконструкций закона или прорыва мысли к теоретическим обобщениям.

Позже соотношение индивидуального – частного и общего – закономерного было переосмыслено в представлении о вероятностном детерминизме. Учитывая множественность понимания детерминизма и вероятности, ограничимся наиболее представленным в классических картинах мира понятием лапласовского детерминизма. Забегая несколько вперед, обратимся к идеям великого французского математика, написавшего "Опыт философии теории вероятностей" (вышел в 1814 г.). Мы опускаем при этом становление самого предмета теории вероятности, поскольку обсуждаем ее только в контексте методологического значения введения понятия неопределенности для эмпирических наук на этапе классической картины мира.

В подходе П. С. Лапласа (1749–1827) вероятность рассматривалась как связанная с неполнотой знания, т.е. в качестве характеристики познания, а не мира. Вхождение вероятностных методов в науку стало стимулом для изменения понимания детерминизма, а также философского представления о самих вероятностях.

В постнеклассический период развития науки, о котором будет сказано в следующей главе, роль вероятности возросла до фундаментального принципа бытия мира: "Нам необходимы не только законы, но и события, которые привносят в описание природы элемент радикальной новизны..." [Пригожин И., 2000, с. 12]. Но уже и в предшествующие периоды вероятность не отождествлялась с незнанием, о чем можно говорить применительно к разным способам включения статистики, основанной на вероятностных представлениях, в научные исследования природы. Пока же приведем историческую справку о включении вероятностных представлений в осмысление деяний человека.

В XVIII в. появились первые работы по использованию статистического материала в сфере описания социальных явлений. Немецкий военный пастор И. Зюсмильх так определил предмет в названии своей работы, вышедшей в 1761 г.: "Божественный порядок в изменениях человеческого рода, т.е. основательное доказательство божественного провидения и промысла по отношению к роду человеческому из сравнения родившихся и умерших, бракосочетавшихся и родившихся, в особенности же из постоянного соотношения родившихся мальчиков и девочек и т.д." Он впервые подошел к статистике не как к описательной дисциплине, как это было принято в университетах тогдашней Германии, а как к средству выявления причинных связей.

X. Вольф написал в предисловии к этому труду, что он является "опытом, показывающим, как теория вероятностей может применяться к явлениям человеческой жизни" [цит. по: Купцов В. И., 1976, с. 55].

В следующем веке бельгийский ученый А. Кетле (1796–1874), статистик, математик, астроном и социолог, ученик Лапласа и друг Пуассона, показал на статистическом материале, почерпнутом из отчетов уголовных органов Франции, Бельгии и Англии, сенсационную закономерность количественного состава преступлений (1829 и 1831 гг.). Он впервые осмыслил не как проявление божественного промысла, а как детерминируемое природой людей совершение ими деяний, подчиняющихся законам, как и все в природе. Его "Социальная физика" предполагала построение социальной науки по образу классической физики, где действуют динамические законы. Не выдвинув ни одной новой философской идеи, Кетле вошел в историю как утвердивший возможность эмпирического исследования и точного математического анализа закономерностей в поведении людей. В биологии Ф. Гальтон (1822–1911) и К. Пирсон (1857–1936) – философ-позитивист и математик – распространили исследования изменчивости и статистические методы на изучение биометрики и наследственности.

В последующем Дж. С. Милль в своей "Системе логики" оценил наследие Кетле как устранение главного аргумента против существования законов истории. До сих нор признание того, что человек действует в согласии со своими целями, желаниями и волей, служило основанием позиции индетерминизма. После работ Кетле статистические законы стали описывать законообразность, т.е. детерминированность произвольных действий людей. Причинность, причем в лапласовском ее понимании, стала распространяться на социальные явления.

Согласно старому механистическому пониманию детерминизма, которого придерживался великий французский математик Лаплас, все в мире подчиняется причинному обусловливанию и действию динамических законов. То возражение ему, что поведение человека не объяснятся таким линейным пониманием детерминированности, включало также утверждение о том, что в этой сфере не может быть никаких законов. Но в XIX в. исследования по социальной статистике продемонстрировали возможность раскрытия законов как эмпирически устанавливаемых статистических закономерностей. Это положило начало пониманию закона как закона-тенденции, против которого выступил в последующем применительно к регуляции поведения человека немецкий психолог К. Левин (1890–1947), а в апелляции к марксистской методологии – советский психолог Б. Ф. Ломов (1927–1989).

Для XIX в. завоеванием стало утверждение о том, что действия человека не произвольны в том смысле, что они причинно обусловлены, хотя их причины гораздо труднее раскрыть, чем в мире физическом. Так, в концепции свободы воли французского интуитивиста А. Бергсона (1859–1941) детерминированность поступка при свободе выбора была связана со всем предшествующим личностным развитием человека. Таким образом, человек, будучи свободным от законов внешнего мира, не может оказаться свободным от самого себя – его действия внутренне детерминированы всей линией его жизни. Современная психология дает другие трактовки самодетерминации , но пока на них останавливаться не станем.

Основанием преобразования понятия о детерминации в науке XIX в. послужило изменение представлений о вероятности и случае, а также о законообразности в социальном мире.

Во-первых, в книге А. О. Курно (1801–1877), французского философа-идеалиста, математика и экономиста, "Основы теории шансов и вероятностей" [1843] была обсуждена проблема неадекватности законов механики для "живых существ, обладающих мышлением и нравственностью". Утверждалась последовательность причин и следствий для любого ряда событий. Но главное, было онтологизировано представление о случайном событии: независимые причинные цепочки событий иногда пересекаются. Эти пересечения и дают то, что мы называем случаем, или случайностью. Таким образом, понятие случайного события перестало противоречить лапласовскому представлению о детерминизме.

Во-вторых, воздействующая причина (как понятие, соотносимое в Новое время с экспериментальным методом) стала дополняться целевой, а физическая и телеологическая причинность стали относиться к разным мирам (физических реалий и действий людей). При этом предположения об объективно действующих законах и целесообразности как реализации принципа рациональности дополнили классическую картину мира.

Согласно Курно введение представлений о вероятности на основе указанного понимания случайности позволяло распространять причинный взгляд на все события неживой и живой природы. Регулярность или нерегулярность выступили при этом указаниями на закон и случайность. Однако был рассмотрен и такой тип вероятности, который не относится к компетенции математики и связан с интуитивной ориентировкой человека в жизни и в науке. Тогда он был назван "философским". В последующем при переосмыслении законов Милля он вошел и в закон индукции (как новая его трактовка).

В работах английского биолога Ч. Р. Дарвина (1809–1882) было положено начало причинному объяснению как достижению целесообразности. Последующая смена лозунга на "Да здравствует эволюция!" изменило отношение к случаю (и случайности). "Теория, в которой ставится задача описать закономерный процесс эволюции, объяснить удивительную гармонию живой природы, по мнению многих, принципиально не могла опираться на вероятностно-статистическую основу" [Купцов В. И., 1976, с. 1181. В последующем дарвинизм опирался не только на противоположность случайного целесообразному. Но нас в данном случае интересовал только один аспект – вклад признания объективной вероятности и случайности как не противоречащих картине мира с однозначной детерминированностью явлений.

Следующим этапом утверждения вероятностного понимания причинной детерминации стало обнаружение в больших совокупностях сложных объектов закономерного действия регулярных причин (в меньших совокупностях, затемняемых действиями причин нерегулярных). То есть отличием статистического закона стало понимание его как проявляемого только в совокупности явлений. Поскольку человек обычно имел дело с индивидуальными явлениями, он не мог видеть многочисленных закономерностей, раскрываемых с помощью специальных мер только в совокупностях. Но и это не изменяло основного принципа лапласовского детерминизма.

Специально обсуждалась также проблема, можно ли считать статистические законы эмпирическими. К концу XIX в. ответ стал звучать как отрицательный: в статистической закономерности случайности нивелируют друг друга, и выделяется только общая для них тенденция. Предсказание касается, таким образом, поверхности явлений, а не внутренних причин изучаемых процессов. По мнению одного из лидеров неопозитивизма Р. Карнапа (1891–1970), попытка формулирования общественных законов в статистических терминах прямо связана с недостаточным знанием детерминации социальных явлений изнутри.

И линейное понимание причинности в концепции детерминизма, восходящей к картине мира, построенной на принципах механистического материализма, и вероятностный детерминизм были представлены во множестве психологических теорий, а также психофизиологических.