Переход к феодальной раздробленности означал не только дальнейшее развитие старых культурных центров (Киева и Новгорода) но и возникновение новых. Это явление отчетливо проявилось в летописании. XII–XIII вв. – время, когда переживает расцвет летописание местных феодальных центров. Старейший из них, естественно, Новгород, где общерусские летописи велись еще в предшествующую эпоху. Однако в XII –XIII вв. новгородское летописание уделяет все больше внимания местным событиям. Нам известны и здешние летописцы – священник Герман Воята (XII в.), пономарь Тимофеи (XIII в.). В XIII в. начинается и псковское летописание.

С начала XII в. возникает летописная традиция в Ростово–Суздальской земле. Владимирский летописный свод 1177 г., задуманный еще при Андрее Боголюбском и созданный при Всеволоде Большое Гнездо, ставил своей целью показать ведущую роль Ростово-Суздальского края в Русской земле, а в самой Ростово-Суздальской земле – роль Владимира в качестве столицы. В Галицко–Волынской земле при князе Данииле Романовиче также возникает княжеское летописание. Даниил, который «дерз и храбор» и в котором нет ни единого порока, выступает как идеальный герой. Для Галицко–Волынской летописи характерна особая яркость, красочность изложения, порой оно превращается в связный рассказ, лишенный хронологической сетки.

Несмотря на наличие «местного патриотизма», летописцев отдельных земель объединяет глубокий интерес к общерусским событиям. Так, например, наиболее подробный рассказ об убийстве Андрея Боголюбского сохранился в южной, киевской летописи. Единство Русской земли не подвергается сомнению ни одним из летописцев. «Свой» князь является для них лишь лучшим выразителем интересов не только своего княжества, но и всей земли.

Это стремление к единению русских земель, к преодолению междоусобиц особенно ярко проявилось в «Слове о полку Игореве», гениальном произведении русской литературы, повествующем о неудачном походе новгород–северского князя Игоря Святославича против половцев в 1185 г. В неподчинении воле старейшего киевского князя, в стремлении провести поход только силами своей земли видит автор «Слова» причину неудачи Игоря, несмотря на храбрость князей и их дружин. С горечью говорит он о княжеских распрях, о том, что «рекоста брат брату: Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» молвити, а сами на себе крамолу ковати».

Автор «Слова» — первоклассный художник, мастер поэтической метафоры и ритмической прозы. Ярко проявились эти его качества, например, в описании утра перед битвой: «Другаго дни велми рано кровавыя зори свет поведают; черныя тучи с моря идут, хотя прикрыта 4 солнца, а в них трепещут синий молнии. Быти грому великому!». Скорбь о павших русских воинах и одновременно гордость их мужеством звучат в рассказе о поражении русских дружин: «Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы; ту кровавого вина не доста; ту пир докончаша храбрии русичи, сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую». К лучшим страницам лирической поэзии в отечественной словесности можно отнести «плач» Ярославны, жены князя Игоря, по своему мужу. Недаром «Слово о полку Игореве» служило и служит источником вдохновения для многих поэтов и художников вплоть до наших дней.

Одно из самых талантливых произведений XII–XIII вв. – дошедшее до нас в двух основных редакциях «Моление» или «Слово» Даниила Заточника. Убежденный сторонник сильной княжеской власти, Даниил с юмором и сарказмом пишет об окружающей его печальной действительности. Обедневший княжеский слуга, возможно, дружинник, мелкий феодал, Даниил с грустью говорит о веселье и богатстве «Богат муж возглаголет, то си на него воскликнут». Тяжело приходится попавшему в беду умному и талантливому человеку. Даниил, правда, сам признает, что он «на рати не велми храбр», но зато «крепок в замыслех». Пусть перед неудачником и открывается немало путей выхода из его бед, но все они – бесчестны или унизительны. При княжеском дворе он обречен ходить в лаптях («лыченице»), «черленый» же сапог ожидает его лишь на боярском дворе. Но ведь это холопство. Нет надежды и на друзей: они «отвергошася» его, потому что не может он ставить «пред ними трапезы, многоразльчными брашьны украшены». Что еще остается? «Аще бы умел красти...», но и этот выход неприемлем для него, ибо «девка погубляет свою красоту блуднею, а муж свою честь татбою». Не хочет Даниил и жениться «у богатаго тестя»: ведь «зла жена и до смерти сушит». Не привлекает его и монастырь, хотя там он жил бы припеваючи: ведь чернецы «возвращаются на мирское житие», «обидят села», «ангелский имея на себе образ, а блудной нрав». Нет, считает Даниил Заточник, лучше умереть в нищете, чем «восприимши ангелский образ, богу солгати». Остается только одно – «продолжен живот в нищете».

Высокие и чисто литературные достоинства произведения Даниила Заточника. Он великолепный мастер рифмованной игры словами: «Кому Переславль, а мне гореславль; кому Боголюбове, а мне горе лютое; кому Белоозеро, а мне чернее смолы; кому Лаче–озеро, а мне, на нем седя, плач горький; кому Новгород, а мне и углы опали».

Новая тема вошла в русскую письменность с Батыевым нашествием. Страшное бедствие, обрушившееся на Русскую землю, глубоко потрясло авторов XIII в. Первый отклик на это нашествие—произведение, само название которого уже звучит трагически: «Слово о погибели Русской земли». «Слово» дошло до нас не полностью. Начинается оно с описания красоты, богатства, величия, могущества страны до Батыева нашествия: «О светло светлая и украсно украшена земля Руськая!» Этот торжественно–радостный мотив как бы внезапно прерывается словами: «А в ты дни болезнь крестияном от великаго Ярослава и до Володимера, и до нынешняго Ярослава и до брата его Юрья князя володимерьскаго».

Также по свежим следам Батыева нашествия была создана «Повесть о разорении Рязани Батыем», составная часть целого цикла повестей о «чудотворной» иконе Николы Заразского. Это произведение тоже окрашено в трагические тона, но вместе с тем призывает к вооруженной борьбе против захватчиков. Рязанский князь Федор Юрьевич приносит дары Батыю, но Батый, проведав о красоте его жены Евпраксии, требует к себе и ее, на что следует гордый ответ: «Аще нас приодолееши, то и женами нашими впадете начнеши». Князь Федор Юрьевич гибнет в битве, а его жена вместе с малолетним сыном кончает жизнь самоубийством. Рязанские полки во главе с князем Юрием Ингвареви–чем выступают на бой. Но «удальцы и резвецы резанские» погибают в битве, сожжена Рязань, где «вси вкупе мертвы лежаше». И все же сопротивление продолжается. В борьбувступает рязанский боярин Евпатий Коловрат со своей дружиной и нападает на «станы Батыевы». И Коловрат, и почти все его воины гибнут в неравной схватке, поразив своим мужеством даже врагов. Автор Повести не видел выхода из трагического положения: слишком неравны были силы. Пафос «Повести» в призыве к пусть безнадежному, но активному сопротивлению, к тому, чтобы «смертию живота купити», погибнуть, но не покориться захватчику.

Возможно, уже в XIII в. возникает мысль о том, что само­пожертвование может привести и к победе над врагом. Речь идет о «Повести о Меркурии Смоленском», точная датировка которой еще не установлена. Предполагается, что предание, легшее в ее основу, возникло близко к временам нашествия. В повести рассказывается о юноше Меркурии, пошедшем на верную гибель, чтобы отогнать Батыя от родного города. Меркурий убил множество врагов, в том числе «исполина», предводителя вражеского войска, враги в страхе бегут, но сын «исполина» отсекает Меркурию голову. Юноша умирает не сразу: с отрубленной головой в руках он подходит к вратам спасенного им Смоленска и только там падает бездыханным. Меркурий, вступая в бой, знал, что его ждет: «явившаяся» ему богородица предсказала ему и победу, и смерть. Но он все же решил спасти свой город ценой жизни.

Только первые принесшие плоды восстания против ордынского гнета, начало объединения сил Руси в борьбе с Ордой уже в XIV в. привели к появлению новых произведений, проникнутых духом не только героической жертвенности, но и победоносного оптимизма.

В XII—XIII вв. на Руси было создано много выдающихся произведений архитектуры. Особенно интересные постройки сохранились в Новгороде Великом и в городах Владимиро–Суздальской земли.

Отличительными чертами новгородского архитектурного стиля были монументальная строгость и простота форм, скупость в украшениях. Из памятников начала XII в. выделяются прежде всего работы мастера Петра, воздвигнувшего соборы в Антониеве и Юрьеве монастырях. Ему же приписывается создание по заказу Мстислава Великого церкви Николы на Ярославовом дворище, напротив детинца. Значительно менее монументальна, но столь же строга последняя из княжеских церквей, построенных в Новгороде, церковь Спаса на Нередице (1198), сравнительно скромный и изящный храм. Церковь эта была уничтожена гитлеровцами во время Великой Отечественной войны, однако полностью восстановлена, за исключением фресок, большая часть которых безвозвратно утрачена. Благодаря работам Новгородской археологической экспедиции нам стало известно имя одного из главных мастеров, расписывавших храм Спаса на Нередице, – это был выходец из Византии новгородский священник Олисей Петрович Гречин. Он расписал также надвратную церковь Ризположения у Пречистенских ворот Новгородского детинца.

В Новгороде XII–XIII вв. строились не только мощные монастырские и княжеские церкви, но и уличные храмы, небольшие сооружения, возводившиеся жителями той или иной новгородской улицы. Такова

церковь Петра и Павла на Синичьей горе (1185–1192), построенная жителями Лукиной улицы.

Нашествие Батыя не затронуло Новгород непосредственно, однако вывоз в Орду ремесленников и сбор ордынской дани тяжело сказались на каменном строительстве в Новгороде. После Батыева нашествия до конца XIII в. в Новгороде строят только крепости и деревянные церкви. Ни один каменный храм не был воздвигнут до 1292 г. (церковь Николы на Липне).

Иной характер, чем в Новгороде; носило каменное зодчество во Владимиро-Суздальской земле. Прежде всего оно отличалось по материалу. Большинство новгородских храмов построено из кирпича, а во Владимиро-Суздальской земле широко применяли местный белый камень-известняк. Отсюда вытекает и любовь владимиро-суздальских зодчих к каменной резьбе.

Древнейшие постройки Владимиро-Суздальской земли носят еще достаточно суровый характер. Такова церковь Бориса и Глеба в селе Кидекше рядом с Суздалем (1152), воздвигнутая при Юрии Долгоруком. Храм был дворцовой церковью князя и поставлен на месте легендарной встречи «святых» князей Бориса и Глеба при их роковой поездке в Киев. Это сравнительно небольшое, но очень массивное сооружение, напоминающее скорее крепость, чем церковь.

Основные характерные черты владимиро-суздальского зодчества сложились в постройках, относящихся ко времени княжения Андрея Боголюбского, когда усиленно обстраивались Владимир, Боголюбово и т. д. Во Владимире были воздвигнуты величественный Успенский собор, ведущие в город Золотые ворота (дошедшие до наших дней в сильно перестроенном виде), в Боголюбове – княжеский замок, а неподалеку от него – шедевр русской средневековой архитектуры церковь Покрова на Нерли.

У всех этих сооружений есть некоторые общие, характерные черты. Так, в них находят немало элементов господствовавшего в то время в Западной Европе романского архитектурного стиля. Одной из причин, возможно, было участие в строительстве приезжих зодчих. При огромном размахе строительства своих, местных мастеров могло не хватать. Вместе с тем Андрей Боголюбский, стремившийся к обособлению Владимира от Киева, не хотел привлекать киевских мастеров. Поэтому в сооружении хра­мов и дворцов принимали участие мастера, по словам летописца, «из всех земель», в том числе из Германской империи, по преданию присланные Фридрихом Барбароссой. Возможно, в наличии романских черт отразились общие тенденции развития европейского, в том числе и русского, искусства.

Для владимиро–суздальских сооружений времени Андрея Боголюбского характерна четкость архитектурных форм и линий. Гладь стены членится выступающими пилястрами; обязателен резной аркатурный пояс из небольших рельефных арок – и на стенах, и на подкупольных барабанах. Часто встречаются барельефы людей, животных и растений. Однако все эти резные элементы занимают небольшую часть стены и резковыделяются на гладком фоне. Потому храмы этого периода одновременно и торжественно-суровы и нарядны.

В конце XII – начале XIII в. Владимиро-суздальское зодчество, сохраняя общие с предшествующим временем черты, становится значительно пышнее, декоративнее. Типичный образец архитектуры нового периодам – Дмитриевский собор во Владимире (1194–1197), построенный при Всеволоде Большое Гнездо. Вся верхняя половина собора, портал и подкупольный барабан покрыты исключительно тонкой и невероятно затейливой резьбой. Эта резьба носит во многом светский характер. Из 566 резных камней только 46 изображений связаны с христианской символикой. Здесь множество фантастических и сказочных растений, птиц и зверей, сцены борьбы, охоты, скульптурная иллюстрация к популярной в Древней Руси, повести об Александре Македонском, изображающая его вознесение на небо. Большое количество львов, барсов, орлов, сказочных двуглавых зверей служит олицетворением княжеской власти: со львами, барсами, орлами, порой даже с крокодилами было принято сравнивать князей в древнерусский письменности. Прославлению княжеской власти служат рельефы собора.

Эти традиции были развиты в построенном в Юрьеве-Польском при князе Юрии Георгиевском соборе, посвященном его небесному патрону (1234). Сложной и тонкой каменной резьбой, в которой причудливо сплелись церковные, античные и русские народные мотивы (вроде кентавра в русском кафтане), был покрыт уже весь собор – от подножия до кровли. Как и Дмитриевский собор, Георгиевский был посвящен воспеванию могущества княжеской власти.

Своеобразные архитектурные школы сложились также в Полоцкой, Галицко-Волынской, Чернигово-Северской и других землях.

Процесс интенсивного культурного подъема, развития местных культурных центров был насильственно прерван Батыевым нашествием.

Глава IV

РУСЬ И ОРДА

Источники и историография

Монгольское завоевание Руси и проблемы взаимоотношений русских княжеств и Золотой Орды являются одним из самых интересных и широко обсуждаемых в литературе вопросов отечественной истории. Историография проблемы включает в себя труды как классиков российской исторической науки, так и современных российских и зарубежных исследователей.

В научной литературе XIX в., кроме обобщающих трудов Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева и др., специальные исследования по проблеме монгольских завоеваний принадлежат В. В. Бартольду. Советская научная школа представлена работами СВ. Веселовского, А. Н. Насонова,
А. Ю. Якубовского, В. Т. Пашуто и др. Свой вклад в изучение проблемы внесли современные российские историки В.В. Каргалов, И.Б. Греков, Е.И. Кычанов, И. В. Можейко. Оригинальная научная концепция взаимоотношений Руси и Орды принадлежит – «евразийцам» американскому исследователю Г. В. Вернадскому и российскому ученому Л. Н. Гумилеву.

Несмотря на то, что исследованию проблемы посвящены тысячи работ, в науке не сложилось единой точки зрения по целому ряду вопросов, в числе которых как частные (например, причины прекращения великого западного похода), так и глобальные проблемы (например, цивилизационные изменения в истории России, связанные с монгольским завоеваниями).

В научной литературе использован широкий круг исторических источников. История монголов отражена в восточных источниках XIII–XIV вв.: «Сокровенном сказании», летописях Рашид-ад-Дина, в «Истории завоевателя мира» Джувейни. Свои записки об империи монголов оставили европейские путешественники XIII в.: Марко Поло, Г.де Рубрук, Плано Карпини. Из древнерусских источников следует отметить летописи XIV–нач. XV вв. – Лаврентьевскую, Ипатьевскую и Новгородскую первую. Интересный материал содержат также ханские ярлыки, княжеские духовные и договорные грамоты, памятники древнерусской литературы XIV–XV вв.