Немало интересного материала было получено также в работах, объединяемых проблемой «техническое мышление» [72, 73, 140, 145, 146]. Весьма обширная литература, освещающая особенности мышления в ходе решения разнообразных задач технического содержания, которые встречаются в труде рабочих, конструкторов, изучение решения этих задач школьниками и учащимися профессионально-технических училищ, а также обучения решению этих задач — все эти исследования естественны в рамках особой проблемы — «проблемы технического мышления как специфического вида интеллектуальной деятельности человека» [73, с. 184]. В этой работе мы не будем давать развернутого освещения технического мышления, во-первых, потому, что имеющаяся литература очень детально освещает названную проблему и является вполне доступной для читателя (достаточно назвать книгу Т.В. Кудрявцева «Психология технического мышления» [73]; во-вторых, потому, что в исследованиях по проблеме технического мышления сравнительно мало уделялось внимания тому вопросу, который для нас является одним из центральных — вопросу взаимосвязи мышления и практической деятельности. Это вполне естественно, поскольку никак нельзя поставить знак равенства между практическим и техническим мышлением, на чем настаивают сами авторы работ по техническому мышлению [73, с. 136]. Об этом же пишет В.В. Чебышева, которая считает, что мыслительные процессы в труде рабочего нельзя сводить к процессам только технического мышления. «При всем неоспоримом значении технического мышления в труде рабочих, имеющих дело с техникой, оно не является формой их мышления в процессе работы» [151, с. 186].

Для нас важно, что технические задачи, которые использовались в исследованиях, прелагались испытуемым, как правило, в лабораторных или учебных условиях и таким образом изучались важные и актуальные вопросы решения задач такого типа, но их включенность в практическую деятельность и многочисленные моменты, с этим связанные, оставались в стороне от основного русла исследований.

Т.В. Кудрявцев не согласен с определением практического мышления через техническую задачу. «Определить техническое мышление как процесс решения технических задач, может быть, и было бы правильно, но только при одном непременном условии — необходимо раскрыть специфику технической задачи, ибо любой процесс мышления протекает как решение тех или иных задач» [73, с. 184]. В другом месте автор определяет конструктивно-технические задачи «… как проблемные задания интеллектуально-образно-практического характера, выполнение которых происходит в ходе поиска и комбинирования, осуществляемых на техническом материале» [73, с. 9]. Одной из основных особенностей технического мышления он считает неразрывную связь абстрактно-теоретического и чисто практического его компонентов. Даже при работе или усвоении теоретического технического материала происходит постоянное обращение к практике. Нельзя до конца понять принцип работы и характер устройства механизма, технического устройства, если не обратиться к наглядной схеме, модели, самому объекту. «Наглядный материал служит здесь не только той опорой, которая иллюстрирует определенный теоретический принцип; оперирование схемой есть необходимое звено в усвоении, без которого последнее вообще невозможно» [73, с. 118].

Другая особенность технического мышления заключается в своеобразии оперирования пространственными представлениями и соотношениями. Причем сюда относится не только высокий уровень развития пространственных представлений, использование различных форм наглядности, но и обращение к принципиальным схемам — электротехнической, кинематической, то есть к символическим изображениям. При чтении схемы абстрактные символы необходимо соотнести с определенными элементами конкретных технических объектов, что является первой особенностью использования символических изображений, по мнению Т.В. Кудрявцева. Оперирование схемами, во-вторых, требует от человека мысленного «представления» характера движения, отраженного в ней при помощи определенных соотношений этих «символов». Для того чтобы понять «статическую» схему, необходимо оперировать динамическими пространственными образами [73, с. 120].

Важной особенностью технического мышления, роднящей его с мышлением в производственной деятельности, является его «оперативность». Оперативное мышление Т.В. Кудрявцев определяет здесь как форму умственной деятельности, которая дает немедленные и правильные результаты в жестких условиях ограниченных временных интервалов. То есть одно из проявлений оперативности мышления вызывается ограниченностью временных интервалов при решении задач, ставящих субъекта в условия, при которых необходима быстрота приема и переработки информации и своевременность принятия решения. Другое проявление оперативности, по Т.В. Кудрявцеву, сказывается в умении эффективно применять знания в различных условиях. Появление неожиданных, непредвиденных ситуаций, решение задач в непрерывно меняющихся производственных условиях, «…когда та или иная перемена в одном звене сразу же отражается на другом», — все эти трудности преодолеваются, если знания носят действенный характер, если субъект умеет применять их в нужный момент [73, с. 231-236].

По мнению Э.А. Фарапоновой, поисково-оперативный характер процесса решения технических задач связан со спецификой их природы: большой неопределенностью области поиска и многовариативностью способов решения (Т.В. Кудрявцев). С точки зрения внутренней содержательно-психологической структуры техническое мышление можно охарактеризовать как «… понятийно-образно-практическое, где каждый из компонентов занимает равноправное место, а все они вместе составляют единую систему мыслительной деятельности» [146, с. 168]. Можно выделить два относительно самостоятельных интегральных групповых компонента технического мышления: теоретико-практический и понятийно-образный. Свидетельством сформированности первого из них является ««…быстрота и легкость перехода из теоретического плана в практический и обратно и способность действовать в теоретическом плане, имея в виду практический, а также способность действовать в практическом плане, постоянно соотнося его с теоретическим» [146, с. 168]. При характеристике второго интегрального образования подчеркивается, что образ в процессе решения технических задач выступает не только в качестве опоры, но и как равноправный компонент этого интегрального образования.

Внимательное изучение работ по проблеме технического мышления показывает, что представители этого направления сам термин «практический» («практическое мышление», «практический план») понимают иначе, чем Б.М. Теплов или В.В. Чебышева, подразумевая скорее наглядно-действенное содержание. Характеристики, связанные с включенностью технического мышления в практическую, производственную деятельность, в их работах те же, что и в работах Б.М. Теплова, однако они специально не исследуются. Сами особенности технического мышления в экспериментальных исследованиях выводятся из особенностей задачи, материала, которым она оперирует, а не из факта вплетенности мышления в ткань производственной деятельности. Между тем сам факт влияния контекста практической деятельности несомненно признается, авторами приводятся интересные наблюдения, подтверждающие данную мысль. «Наблюдения и исследования показывают, что решение одной и той же задачи в обычных и экспериментальных условиях… протекает по-разному и результат решения бывает разным» [73, с. 235]. На наш взгляд, наименее изученным как раз и является мышление «в обычных условиях», т.е. включенное в ту или иную реальную деятельность, в частности в деятельность производственную, которая при всем многообразии ее форм и видов имеет явные и ясно выраженные общие особенности. С этой точки зрения степень использования теоретических знаний не является главным, ведущим признаком. Если мышление включено в практическую деятельность, является неотъемлемой ее составной частью, то мы его можем назвать мышлением практическим, в частности мышлением в производственной деятельности. Вопрос о том, можно ли отнести техническое мышление к мышлению практическому, на наш взгляд, должен решаться в каждом случае в отдельности и в зависимости от указанного нами признака.

Мышление в больших системах

Следующим значительным моментом в изучении мышления в производственной деятельности было исследование оперативного мышления, начатое работами Д.Н. Завалишиной и В.Н. Пушкина [27-33, 115-117]. В основу исследования были положены представления о системе «человек — машина», «человек — автомат», разрабатываемые в инженерной психологии. В такого рода системе человек «… выступает в роли важнейшего, наиболее ответственного звена…» [79, с. 29], в роли оператора. «Оператор, участвующий в сложных системах управления, — пишет Б.Ф. Ломов, — часто должен осмыслить проблемную ситуацию, выявить конкретную задачу и найти пути ее решения в течение ограниченного отрезка времени. Опоздание в этих условиях равносильно ошибке и может привести к усложнению проблемной ситуации, а иногда и частичному или полному нарушению работы системы. В этой связи особый интерес представляет так называемое практическое или оперативное мышление. Под оперативным мышлением понимается такой процесс решения практических задач, в том числе и задач управления, в результате которого формируется модель предполагаемой совокупности действий (плана операций), обеспечивающей достижение поставленной цели. Оно включает выявление проблемной ситуации и систему ее преобразований как мыслительных, так и практических» [81, с. 250].

Сам термин «оперативное мышление» многозначен, поэтому, начиная изложение, В.Н. Пушкин стремится показать, что все значения актуальны для объекта его исследования. «Само понятие оперативное употребляется по крайней мере в трех смыслах. Во-первых, оперативной можно назвать деятельность, состоящую из операций, во-вторых, деятельность, протекающую быстро, и, наконец, если иметь в виду, что латинское слово opera означает труд, то оперативным мышлением можно назвать мышление, непосредственно вплетенное в трудовую деятельность человека» [116, с. 24].

Содержание понятия оперативное мышление далее раскрывается автором через те функции, которые оно выполняет как регулятор системы управления: планирование, контроль и разработка регулировочных мероприятий, решение задач по устранению резких отклонений (нарушений, возмущений), в управляемых процессах, диагностическая функция. Анализ деятельности диспетчера, описание особенностей его мышления позволили В.Н. Пушкину отразить в определении содержание оперативного мышления. «Если оператору и диспетчеру, — пишет В.Н. Пушкин, — прежде чем отреагировать на ту или иную проблемную ситуацию, необходимо мысленно воссоздать элементы, из которых складывается эта ситуация, затем привести в движение образы этих элементов и на основе такого перемещения увидеть план будущей совокупности действия, то здесь… имеет место оперативное мышление» [115, с. 39]. Более строго эта мысль выражена следующим образом: «Это такой процесс решения практических задач, который осуществляется на основе моделирования человеком объектов трудовой деятельности и который приводит к формированию в данной ситуации модели предлагаемой совокупности действий (плана операции) с реальными объектами и процессами» [116, с. 125].

По существу исследование оперативного мышления Д.Н. Завалишиной и В.Н. Пушкиным явилось одной из первых работ, в которой изучалось мышление в ходе производственной деятельности. Доступные методы не дали возможности получить содержательные результаты, поэтому авторы, опираясь на этот этап исследования, дали подробную характеристику той задаче, которую решает диспетчер. На втором этапе исследования авторы построили лабораторную модель задачи диспетчера, четко обговорив совпадение свойств модели и моделируемой задачи и специально отметив расхождения в них. Третий этап исследования проводился в лабораторных условиях на модели («игра 5») и дал серьезные новые данные о процессе решения оперативных задач. Строго оговоренные условия моделирования позволили авторам на четвертом этапе исследования соотнести полученные результаты с реальным процессом решения оперативной задачи и рассмотреть вопросы о практических рекомендациях. Сама логика построения этого исследования поучительна, поэтому мы и предприняли это схематическое описание исследования. Рассмотрим его теперь несколько подробнее.

Интересны, прежде всего, средства исполнения первого этапа исследования. Авторы убедительно показывают непригодность известного вида хронометража: «…изменение временной длительности того или иного внешнего проявления производственной умственной операции не является существенным для понимания ее структуры и сущности…» [116, с. 50]. Так же был отвергнут и фотохронометраж рабочего дня, поскольку в своем обычном виде он не дает «…правильного представления даже о внешней стороне труда организаторов движения, о плотности и насыщенности этого труда» [116, с. 53]. Детальное содержание труда диспетчера, его производственных обязанностей, данные наблюдений и хронометража позволили предложить метод, который лучше учитывал специфику изучаемого вида деятельности. Преимущество метода символической фиксации (поминутной) внешних действий «состоит в том, что с его помощью более гибко, более конкретно могут регистрироваться операции организатора движения, выступает на поверхность не только количественная, но и качественная сторона» [116, с. 57]. Понятно, что этот метод не свободен от недостатков. Он применялся в комплексе с наблюдением, опросом работников, анализом ошибочных действий. Кроме названных, был предложен метод, позволяющий фиксировать реальные шаги, действия испытуемого. Для этого операции диспетчера фиксировались стрелками прямо на схеме станционных путей. Таким образом, можно было фиксировать содержание принимаемых решений, специальная система символов одновременно регистрировала их последовательность и осуществленность. Использовался также метод построения логических схем действий с учетом условий их выполнения. Полученные с помощью указанных методов материалы позволили произвести классификацию как умственных операций дежурного, так и различных производственных ситуаций, встречающихся в его практической деятельности: операции изолированные, следующие друг за другом, совмещенные, протекающие на фоне неожиданно возникшего происшествия.

Понятно, что мышление, включенное в деятельность диспетчера, на этом этапе не изучалось, но было выяснено, с чем связано возникновение проблемных ситуаций в его труде. Интеллектуальную деятельность диспетчера авторы связывали с тремя обстоятельствами:

1) деятельностью в условиях неожиданно возникших происшествий;

2) неалгоритмическим характером планируемых операций;

3) необходимостью выполнения одновременно нескольких операций, требующих для своего осуществления одних и тех же условий. С этого начинался второй этап исследования. На основе анализа материала, проведенного Д.Н. Завалишиной, были выделены специфические черты задачи дежурного по станции:

- Проблемность ситуации состоит в необходимости одновременного осуществления нескольких самостоятельных операций, связанных между собой общими условиями выполнения.

- Наличие двух групп условий, элементов задачи — динамических (подвижной состав, локомотивы) и статических (пути, направления).

- Качественная ограниченность элементов задачи, наличие у них незначительного количества свойств, которые необходимо учитывать при решении (например, путь характеризуется длиной, расположением; поезд — количеством вагонов, назначением и т.д.).

- Изменчивость, динамичность характеристики ситуации в целом в зависимости от различных сочетаний динамических и статических элементов управляемого объекта.

- Решение задачи состоит в определенной пространственной комбинации (перекомбинации) элементов задачи на основе их динамической характеристики.

- Решение задачи осуществляется путем некоторой последовательности шагов-перемещений.

- Задача может быть решена несколькими вариантами разной оптимальности.

Как видим, характеристика мышления через черты задачи, которую решает дежурный по станции, дается с неполным учетом факта включенности мышления в деятельность. Так, уже не учитывается упомянутое авторами обстоятельство — — условие неожиданного возникновения происшествий, не выделены другие условия, например: временной дефицит, повышенная ответственность за принимаемые решения и т.п. Однако многие моменты очень детально и тщательно учтены (взаимосвязанность элементов условий при осуществлении операций, реализуемость решения через шаги-перемещения, изменчивость ситуации и др.). Эти черты задачи в производственной деятельности в конкретной профессии, в сочетании, для нее характерном, были описаны и выделены впервые.

При создании лабораторной методики, позволяющей изучить основные особенности мышления диспетчера обычными для психологии мышления методами, авторы исходили из следующих требований:

1) решение экспериментальных задач должно быть осуществлено определенной совокупностью шагов, связанных с перемещением некоторых объектов в пространстве;

2) задачи должны иметь несколько решений разной степени оптимальности;

3) условия опыта должны допускать возможность варьирования проблемной ситуации, каждый вариант должен быть оценен по степени сложности. Действия (шаги) по решению задачи должны быть простыми и не требовать от испытуемого специальных знаний [116, с. 126]. Таким образом, при определении свойств модели были опущены еще некоторые важные особенности задачи диспетчера, отличающие ее как практическую. «Этот эксперимент, — замечает В.Н. Пушкин, — в силу своей относительной простоты не ставил человека в условия той или иной действительно сложной среды, в которой приходится ему оказываться при управлении большой системой» [116, с. 163]. Правда, создание модели для лабораторного опыта само по себе предполагает упрощение реальных условий задачи, в противном случае не было бы смысла обращаться к моделированию. Тем не менее именно учет допущений, сделанных на этапе создания модели, позволил получить ясное представление о том, какие из результатов и выводов и в какой мере могут быть перенесены обратно на мыслительный процесс дежурного по станции, распространены на более широкий круг диспетчерских профессий.

В качестве модели была избрана знаменитая ныне «игра 5», позволившая в дополнение к обычным для мышления методам добавить метод пошаговой регистрации, киносъемки движения глаз, сочетание которых дало замечательные результаты. Основной операцией мышления оказалась оценка взаимного расположения фишек, чаще всего — установление динамической связи между элементами ситуации, т.е. не только наличного расположения, но и его экстраполяции. Важным этапом решения задач названа синтетическая деятельность по организации элементов ситуации в упорядоченное множество (структурирование). На основе оценки отдельных структур происходит выделение своеобразного «центра» ситуации, тех элементов, которые станут объектом преобразования (с этого начинается план решения). Важным процессом, оптимизирующим решение задач дискретного характера, является динамическое узнавание (узнавание через преобразование, мысленное перемещение) в наличной ситуации — конечной [29, с. 7-10].

Данное исследование позволило ввести в психологию мышления понятие оперативно-информационной модели. Дальнейшее изучение проблемы показало, что для процесса решения оперативной задачи характерен неоднократный осмотр уже осмотренных условий (фишек), который не был нужен для перцептивных процессов, а являлся собственно интеллектуальным процессом. В результате у субъекта возникала некоторая достаточно абстрактная и схематическая форма отражения элементов проблемы. Каждый элемент превращался в определенную систему признаков, обнаруживаемых при сопоставлении исходной ситуации с ситуацией целевой. Каждое свойство при этом выступает лишь в качестве отношения к другому элементу проблемы. «Формируемая в ходе процесса познания концептуальная система благодаря своей ситуативности является конкретной и одновременно, по способу кодирования признаков элементов, выступает как абстрактная» [117, с. 109]. Таким образом, было введено новое понятие — «ситуативного концепта», являющееся центральным в процессе решения задач типа оперативной, отражающее оперативную специфику мышления в производственной деятельности: способность решать задачу, учитывая самые единичные и частные особенности ситуации на основе имеющихся теоретических обобщений.

Исследование оперативного мышления значительно продвинуло знания психологов об особенностях мышления в производственной деятельности. Сама методология, предложенная авторами, стала примером, эталоном, нашла отражение в целом ряде исследований последующих лет. Однако при этом перенесении методов или логики этого исследования на другой материал всякий раз возникает вопрос о его правомерности. Поставленный иначе этот вопрос означает: можно ли оперативное мышление, проанализированное в указанных работах, считать тождественным практическому мышлению, можно ли любой случай мышления в производственной деятельности анализировать и описывать как оперативное мышление. В ходе изложения содержания исследования, по сути, отвечая на этот вопрос, мы стремились подчеркнуть те ограничения, которые накладывались на задачу авторами исследования, показали, что влияние включенности в ткань практической деятельности отражено далеко не полностью. Д.Н. Завалишина так отвечает на этот вопрос: «1. В конфликтных ситуациях принятие решения реализуется не процессами оперативного мышления, а иными видами практического мышления. 2. Оперативное мышление, как правило, функционирует в ситуации с заданными целями, в то время, как многие ситуации принятия решения в сложных системах (военных, организационных) предполагают самостоятельный этап целеобразования. 3. Процессы принятия решения о способе действия (в операторской деятельности) лишь частично реализуются оперативным мышлением — при выборе или построении способа действия в проблемной ситуации. Актуализация известного алгоритма действия в стимульной ситуации (к которой часто относится аварийная ситуация) может быть ситуацией принятия решения, но не требовать интенсивной мыслительной деятельности» [27, с. 111].

Работы В.Н. Пушкина и Д.Н. Завалишиной, несомненно, являются интереснейшим исследованием мышления в деятельности диспетчера. В них представлен богатый, обширный экспериментальный материал, предложены и тщательно аргументированы новые методы исследования мышления, учитывающие его включенность в реальную деятельность. Наконец, в этих исследованиях получены важные результаты об особенностях протекания мыслительного процесса при решении этих специфических производственных задач. Однако очень важно отметить, что в их исследовании делаются значительные шаги именно в разработке концептуального аппарата практического мышления.

Если в работе Б.М. Теплова речь идет об очень трудной, сложной, неполно и туманно представленной в условиях задаче, то в работе Д.Н. Завалишиной и В.Н. Пушкина уже вводятся некоторые определенные черты для описания этой задачи: статические и динамические элементы, их качественные и количественные характеристики, анализ сложности ситуации через сочетание динамических и статических элементов. Более того, авторы нередко отказываются от термина «задача», которые по сложившейся традиции связывается в мышлении с некоторыми «условиями», которые предъявляются испытуемому. Вместо этого они пишут об особенностях «ситуации», в которой оказывается диспетчер.

В.Н. Пушкин идет еще дальше. Он предлагает описывать оперативное мышление как мышление субъекта, взаимодействующего с «большой системой» — огромной средой, близкой по своим характеристикам реальному миру [16, с. 164]. Эта большая система, обладая определенной целостностью, является большой по числу частей и выполняемых функций; отличается сложностью поведения, нерегулярностью появления в ней возмущений, высокой степенью автоматизации. В качестве примеров приводятся электростанция, железнодорожный узел, производственное подразделение, школьный класс.

Нам кажется эта идея чрезвычайно перспективной. Теперь можно представить задачу как особую, отличающуюся проблемностью, ситуацию в ходе взаимодействия субъекта с этой системой. Хотя, возможно, не все черты задачи полководца, описанные Б.М. Тепловым, могут быть интерпретированы в этой схеме, она требует доработки. И тем не менее заманчиво попытаться описать практическое мышление полководца на основе этой теоретической схемы. Более того, в этой идее схватывается одна из главнейших особенностей практического мышления, указанная Б.М. Тепловым. Новизна, необычность задачи, решаемой практическим мышлением, по-видимому, объясняется тем, что полководец взаимодействует со «сложной системой», а значит возникает актуальная задача исследования этой системы, ее конкретных воплощений, ее отражения субъектом и процесса практического мышления, обеспечивающего адекватность взаимодействия с нею субъекта.

Другим очень важным шагом в разработке теории практического мышления является предложенное В.Н. Пушкиным понятие «ситуативного концепта». Речь идет о природе необычных обобщений практического мышления, обеспечивающих их «готовность», адекватность действованию. По мнению В.Н. Пушкина существует определенная психологическая реальность, которую трудно описать традиционными терминами психологии. Это нечто, уже переставшее быть чувственно наглядной формой отражения, но являющееся той устойчивой совокупностью общих свойств и признаков, которую принято обозначать категорией «понятие» [117, с. 108].

Каждое свойство, входящее в структуру такой концептуальной системы, выступает лишь в качестве отношения к другому элементу. Благодаря своей ситуативности система является конкретной и одновременно, по способу кодирования признаков элементов, выступает как абстрактная [117, с. 109]. Понятие «ситуативный концепт» В.Н. Пушкин считает адекватным описанному содержанию: оно говорит о «некоторых абстрактных свойствах объекта и возможности использования системы данных свойств в конкретной ситуации» [117, с.110].

Теория оперативного мышления, разработанная В.Н. Пушки­ным и Д.Н. Завалишиной, обнаружила свою актуальность и адекватность чрезвычайно быстро. Целый ряд исследователей стали использовать данное понятие и концептуальный аппарат для описания мышления, входящего в состав той или иной профессиональной деятельности. Даже в своем первоначальном предварительном виде «оперативное мышление» стало обнаруживаться у спортсменов, у руководителей и т.д., хотя при этом понятие это весьма вольно трактовалась. Значительный шаг в разработке концепции оперативного мышления был позднее сделан в известной работе Д.Н. Завалишиной «Психологический анализ оперативного мышления» [30].

Вернемся к проблеме практического мышления и сравним данную выше характеристику операторской задачи и оперативного мышления с соответствующими характеристиками мышления практического по описанию Б.М. Теплова, С.Л. Рубинштейна, В.В. Чебышевой. Для практического мышления наряду с динамичностью, изменчивостью, которые свойственны также и оперативному мышлению, характерна значительно большая сложность условий, их неопределенность и недостоверность. Это обстоятельство выражается в том, что в практическом мышлении едва ли задача может быть охарактеризована наличием только двух групп условий, а элементы отличает качественная ограниченность их свойств. Сам процесс решения никак не сводится только к пространственному перемещению элементов, а изменение параметров не может быть сведено к пошаговому, скачкообразному. Сложность действий предполагает необходимость для субъекта практического мышления высокой квалификации, особых знаний и их специфического структурирования. Вспомним также об этапе поиска проблемы, умении ее видеть, о процессе вычленения условий задачи в практическом мышлении — все это особенности, характерные для практического мышления, но не для оперативного.

Мышление спортсмена

Одна из работ этого времени, выполненная «на языке» оперативного мышления, особенно интересна. Это описание и анализ мышления спортсмена в книгах «Психология спортивного поединка» и «Психология спортивных способностей» А.В. Родионова [121, 122]. Описываемое мышление значительно больше, чем оперативное, напоминает мышление полководца: здесь и неопределенность, нестационарность условий, и наличие противника. Его «оперативность» главным образом состоит в дефиците времени. В работе А.В. Родионова мы находим целый ряд важных особенностей и одновременно целостную картину практического мышления на примере мышления спортсмена. Остановимся лишь на отдельных особенностях, роднящих его с «практическим мышлением» в тепловской трактовке.

По мнению А.В. Родионова, мышление спортсмена бывает двух типов: творческое, когда он обдумывает тактику и стратегию, и оперативное. «Когда спортсмен выходит на ринг, ковер, игровую площадку, творческое мышление уступает ведущую роль оперативному». По нашему мнению, мышление спортсмена — единое целое, и «творческое» и «оперативное» мышление связаны со спортивной деятельностью, только оперативное протекает во время этой деятельности. Непосредственно в единоборстве спортсмен не столько творит, создает новое, сколь решает задачи с использованием всего арсенала ранее изученных тактических приемов. «Выбор решения из имеющихся «под рукой» вариантов — сфера действия оперативного мышления. Его элементы: планирование действий, контроль за обстановкой и результатами применения действий, регулирование, диагностика предстоящих событий» [122, с. 48].

Мы видим здесь арсенал приемов, заготовки решений, которые и используются спортсменом при поиске решения. Характеристика условий: среда нестационарна, условия непрерывно меняются, они зависят от принятого решения. Даже и в ходе выполнения решения среда меняется.

Мышление в спорте, по мнению А.В. Родионова, носит наглядно-действенный характер, его мышление связано с физическими действиями, а не с абстрактными понятиями. Ограниченность во времени для спортивного мышления отличается особенно жесткими рамками: десятые доли секунды. Лимит времени откладывает отпечаток на все решения спортсмена.

Нестационарность среды затрудняет вычленение условий задачи. Однако А.В. Родионов отмечает и еще некоторые особенности: эти условия зависят от принятого спортсменом решения. Если он решил атаковать, значимы одни факторы, если защищаться — другие. Спортсмен должен держать в голове несколько тактических моделей — и на случай защиты, и на случай нападения. Таким образом, для мышления в спортивном поединке характерна «раздвоенность мышления», когда спортсмен имеет наготове два решения, даже несколько вариантов — и использует их в зависимости от ситуации. Неспособность учесть несколько вариантов развития игровой ситуации свойственна скорее слабым спортсменам. «Если уж он решил выполнить какое-то действие, то, «одержимый» этой мыслью, совершенно не замечает, что обстановка давно изменилась и это действие теперь не целесообразно» [122, с. 51].

В «спортивном мышлении» чрезвычайно важна антиципация действий противника, весьма значимо точное прогнозирования изменения ситуации в ближайшем будущем. Вот почему так важна способность оценивать ситуацию, прогнозировать поведение противника в ближайшее время, только оценки эти и прогнозирование отличает свернутость. Дефицит времени, ответственность за принимаемое решение здесь также отличаются своей выраженностью, носят несколько иной, чем в работе Б.М. Теплова, характер. А.В. Родионов подчеркивает: мышление спортсмена — это поток частных ситуативных решений.

При построении тактической модели связываются попарно два момента единоборства: ситуация — конкретное решение. Ситуация у А.В. Родионова понимается не как строго определенная, со всеми ее конкретными особенностями. «Все ситуации, близкие к какой-то «эталонной», вызывают одинаковые решения» [122, с. 52].

Интересно, что, как и полководец, спортсмен нередко лишь задумывает общее действие, заранее до мелочей не продумывая, какое оно получит развитие. Часто спортсмен не успевает «дать себе словесный отчет о создавшейся тактической обстановке, а какие-то приемы уже «сами» привели» к решению задачи» [122, с. 56].

Итак, мышление спортсмена, имея черты как полководческого, так и оперативного мышления, имеет и существенное своеобразие. Однако оно, на наш взгляд, может рассматриваться как один из возможных видов, вариантов практического мышления. Ведь «основной нерв анализа» у спортсмена — как изменится ситуация, вся обстановка, если он предпримет некоторое действие «А». Или наоборот, какое предпринять действие, чтобы получить

нужное изменение «модели». Таким образом, перед нами мышление, вплетенное в деятельность, мышление неотрывное от реализации, в условиях деятельности. Объект мышления так же сложен и по строению, и по динамике. Опыт, знания очень важны, но их обобщения носят ситуативный характер. Для мыслительного процесса характерны как уже знакомые нам приемы (оценивание, «умение видеть», «опережающий синтез» и «системы анализаторы»), так и специфические (выстраивание решений в цепи, «арсенал средств» спортсмена, зависимость реализуемости решения от индивидуальных его качеств и др.). Хотя А. В. Родионов утверждает наглядно-действенный характер мышления спортсмена, из его описаний следует совсем другое.

Спортсмену нужны специфические знания, которые не ограничиваются наглядно данным. Например, спортсмен, разгадывая противника, пытается определить его характер, склад ума, быстроту реакции, находчивость, склонность к перестройкам или импровизации, богатство приемов и владение ими и многие другие, далеко не наглядные свойства.

Клиническое мышление

Обсудим кратко клиническое мышление, постараемся показать, что в характеристике исследователей оно имеет множество особенностей, роднящих его с мышлением практическим. Обратимся к одному из обобщающих трудов по интересующей нас проблеме — «Очеркам методологии клинического мышления». А.С. Попова и В.Г. Кондратьева [109]. Своеобразие клинического мышления, по мнения А.С. Попова и В.Г. Кондратьева, определяется тремя обстоятельствами: характером объекта познания, специфичностью задач, огромной ролью клинического опыта [109, с. 19—21]. «Объект познания клинического мышления — больной человек — с точки зрения биологической и социальной, — отмечают авторы, — представляет систему чрезвычайной степени сложности» [109, с. 19].

При рассмотрении специфики задач, которые стоят перед врачом-клиницистом, мы находим сначала задачи, казалось бы, действительно специфически медицинские, «врачебные»: установление контакта с больным и изучение его как личности в диагностических и лечебных целях; распознавание заболеваний у конкретных больных; построение плана лечения и контроля за его реализацией. Однако если попробовать освободиться от специфической терминологии, то и здесь мы увидим немало характерного скорее для практического мышления: изучение объекта труда — и именно в связи с решаемой относительно него задачей; распознавание «возмущений» в системе, «рассогласований», слабых сторон «противника»; построение плана действий.

Авторы говорят о необходимости «…в каждом конкретном случае действовать — в любых условиях и при любых обстоятельствах», об обязательности лечения «…уже при первом контакте с больным», о том, что «…действие — основное звено в работе клинициста» [109, с. 20]. К специфичности задач авторы относят также «фактор времени», особую ответственность, условия неполноты и неточности имеющейся информации. Эти же особенности как основные мы находим при характеристике других видов практического мышления.

Очень интересна в работе А.С. Попова и В.Г. Кондратьева характеристика информационной неполноты, в условиях которой работает врач-клиницист. Они говорят даже о «факторе неизбежной неполноты получаемой информации», так как, по их мнению, «…в большинстве случаев практический врач действует в условиях получения неполной информации». При этом «…под «неполной информацией» понимается информация, не содержащая минимума данных, необходимых для достоверного заключения о больном и его заболевании» [109, с. 20]. Это не значит, что вообще информация, которой располагает практический врач, мала по объему. Обычно наоборот, однако значительная часть информации не существенна в данном конкретном случае. «Не все болезненные явления, — писал в 1895 году Г.А. Захарьин, — одинаково важны для диагностики; наоборот, число важных для диагностики явлений далеко меньше всех вообще болезненных явлений». Об этом же говорят авторы обсуждаемой работы: информация получается из беседы с больным, в результате его непосредственного и специального обследования, но далеко не все имеет отношение к болезни и ее лечению, «… врач получает так называемую избыточную информацию» [109, с. 39]. Авторы специально подчеркивают, что именно сам врач должен отграничить информацию, необходимую для разрешения стоящей перед ним задачи: «искусство врача… заключается в определении указанных границ» [109, с. 41].

Большой заслугой А.С. Попова и В.Г. Кондратьева является то, что они, не отрицая важной роли научных знаний, прямо говорят об огромной роли клинического опыта в мышлении врача-практика. Эта чрезвычайная роль именно опыта выделяется ими как одно из трех важнейших обстоятельств, определяющих специфичность клинического мышления. Мысль о важности опытного знания разделяется многими специалистами. Так, Б.С. Шкляр в монографии «Диагностика внутренних болезней» пишет, что для осуществления так называемого медицинского мышления «…требуется большой запас знаний, хорошая память, тонкая наблюдательность и большой, осознанный и тщательно проработанный опыт» [155, с. 8]. Вспомним, что об этом же говорил Б.М. Теплов, приводя данные о том, как много работаем над собой полководец, по-своему систематизируя разобщенные и самые разные по своей природе знания.

Гораздо детальнее, чем в предшествующих работах, в книге А.С. Попова и В.Г. Кондратьева говорится о необходимости реконструировать, воссоздавать в каждом данном частном случае картину в общем-то известной в науке болезни.

Врач-клиницист каждый раз «…должен строить «теорию данного случая», пользуясь общими закономерностями, известными из физиологии и патологии, но на основе фактов, присущих единственному в своем роде феномену — больному человеку» [109, с. 30]. В связи с этим авторы данной работы, как и рассмотренных выше, говорят о развитии «воссоздающего воображения», об интуиции, об «умственном видении» как необходимых качествах практического врача, составляющих его особую способность к умственному построению синтетической картины болезни, к переходу от восприятия внешних проявлений заболевания к воссозданию его «внутреннего» течения…» [109, с. 24]. По мнению авторов анализируемой работы, если ученый исследует болезни или совокупности больных в каком-либо отношении при определенном отвлечении от индивидуального, то объектом исследования врача-клинициста является конкретный больной. «Врач должен определить у данного больного уже известное науке, изученное (в определенной мере) страдание» [109, с. 59].

Весьма интересна еще одна особенность клинического мышления, проанализированная в книге А.С. Попова и В.Г. Кондратьева. Речь идет о часто имеющей место невозможности строго количественно оценить как состояние организма в целом, так и отдельные параметры этого состояния. Это приводит к тому, что врачи «прибегают в основном к качественной характеристике, выражаемой нередко в весьма неопределенной форме (систолический шум грубый, нежный, дующий, слабый, громкий и т.п.).

Понятно, что усвоение навыков в определении симптомов возможно только в процессе практики, а различия в их восприятии и оценки неизбежны» [109, с. 112]. Это значит, что не только затруднено измерение выраженности того или иного свойства. Кроме того, и сами эти свойства часто носят сложный, комплексный характер. Так, «грубый» и «громкий» — не одна и та же характеристика. Здесь мы снова возвращаемся в важному фактору опыта. Характеризуя задачи, которые должен решать практический врач, А.С. Попов и В.Г. Кондратьев особо подчеркивают качественный характер получаемых при этом характеристик, Приблизительность количественных оценок, особую значимость опыта. «Решение указанных задач, — пишут они, — зависит в большей степени от личных качеств врача и его опыта» [109, с. 112]. Определение выраженности характеристик, как мы видим, осуществляется в виде, «эмпирической оценки данных, в значительной мере основанной на личном опыте» [109, с. 113].

Мышление врача, несомненно, имеет весьма существенные особенности, его трудно сравнивать с мышлением полководца, оператора или спортсмена. Хотя и в этом случае мышление имеет дело с объектом — организмом больного — и задачей воздействовать на него с целью устранения болезни. Этот объект чрезвычайно сложен, условия задачи отличаются неполнотой и неопределенностью, а врачу необходим, кроме знаний, практический опыт. Здесь также важнейшую роль играют факторы времени, ответственности, а решение обязательно предполагает и его осуществление, т.е. некоторые действия. В целом рассмотрение клинического мышления в контексте представлений о мышлении практическом обогащает эти представления и в то же время позволяет взглянуть по-новому на мышление врача.