Однажды Сократ гулял со своим учеником Федром. Они очутились за воротами Афин, и Сократ пришел в восторг от красоты местности. Он восхищался пейзажами и превозносил их. Но Федр прервал учителя, пораженный тем, что тот ведет себя словно чужестранец, которому проводник показывает окрестности. «Что же, - спросил он Сократа, - ты даже не выходишь за городскую стену?» Сократ ответил: «Извини меня, мой дорогой друг, я ведь любознателен, а местность и деревья ничему не хотят научить меня, не то, что люди в городе».

Смысл сказанного таков: на свете много диковинного, но любознательность философа в наибольшей степени способен удовлетворить только ЧЕЛОВЕК.

И, действительно, величайшая заслуга Сократа состоит в том, что он перенес философствование с созерцания природы и «теории» космических проблем на «теорию» общественной жизни и решение антропологических вопросов. Не мироздание и его устройство, а человек и его жизнь оказались в центре размышлений древнегреческого философа. Сократ как бы «гуманнизирует» философию. Основная задача, которую он поставил перед собой, - помочь людям разобраться в себе, в смысле и целях человеческой жизни и собственных поступках.

Если мы обратимся к истории общества, то увидим, что первоначально человек был «вписан» в природу, являлся ее неотъемлемой частью. Он жил по предписаниям, которые выработала за многие столетия в отношении к природе и другим людям, родовая община. Это были обычаи, обряды, различные магические ритуалы. Они жестко детерминировали поведение человека в каждой конкретной ситуации. Критерий «правильности» поступка был один – ссылка на авторитет отцов и дедов: «Так делали наши предки»,

«таков обычай»… Иное поведение же оценивалось как неправильное, оно просто казалось невозможным. А если и случалось, то жестоко наказывалось, вплоть до изгнания из рода или племени.

Из цепочки природных причин родоплеменных связей и отношений объяснили поведение человека почти все «досократики», в частности Демокрит. Сократ разрывает указанную цепь и как бы извлекает человека из мира природных связей и зависимостей. И это в определенной степени было обусловлено «новой» жизнью, жизнью античного полиса, где человек становился гражданином – существом общественным, активным, пытающимся самостоятельно решать вопросы общественной и государственной важности. Он приобщался к различным искусствам, науке, участвовал в спорах, думал, размышлял.

Если верить Платону, особенно его ранним диалогам, то Сократ таким критерием выделения человека из мира природы считал его способности к самостоятельному выбору решения и поступка, подчеркивая, что поведение его определяется не столько внешними причинами, сколько внутренними целями. Философ убежден, что каждый совершает поступки, руководствуясь своими представлениями о том, что для него «наилучшее». И как это наилучшее соотносится с должным.

И здесь мы обнаруживаем противоположность взглядов Сократа и его современника Протагора – главы софистов. Именно софисты взялись учить юношей тому, как выяснить мотивы своего поведения. Прежде всего, говорили они, надо выяснить скрытые причины собственных действий, придав им статус осознанных целей. В этом одно из условий личного успеха. Таким образом, смысл человеческой жизни, согласно Протагору, заключается в ясном выражении и успешном удовлетворении личных желаний и потребностей. Хотя, отмечал он, есть еще одна причина для анализа индивидом своих поступков. Ведь человек живет не в одиночестве. А значит, каждый эгоистический поступок должен быть оправдан в глазах других людей, будь то сородичи или сограждане. Вот почему софисты учат юношей не только ставить ясные цели, но и защищать свои интересы, собственную правоту во всех возможных обстоятельствах.

Суть такой процедуры чаще всего заключалась в том, чтобы выдать частный интерес за общий, доказывая при помощи софистических приемов, что из моего эгоистического поступка следует общественная польза. Вот в этом пункте мы и обнаруживаем расхождения Сократа с софистами. Он видит свои задачи в ином, не в том, чтобы выдать частный интерес за общий, а случайное желание за необходимость. Его поиски направлены на то, чтобы найти в индивиде такую побудительную силу, которую уже не нужно будет выдавать за общее и необходимое основание поступков. Сократ, как и софисты, настаивает на процедуре самопознания, но видит в ней способ выявления в многообразных этических понятиях и оценках какого-то твердого базиса, закономерной основы человеческих поступков, которая способна заменить человеку вековые традиции. Такую субстанцию Сократ обнаруживает в благе, в осуществлении блага как цели человеческих стремлений. Благом чаще всего у него выступает добро.

То есть, согласно Сократу, человек вынужден вступить на путь самопознания, чтобы внутри себя открыть высший смысл существования, который не сводится ни к преходящим телесным радостям (удовольствию), ни к эгоистической пользе. При этом древнее требование, ставшие руководящим принципом учения и всей жизни Сократа «Познай самого себя!» приобретает характер сложной системы приемов, известной как «сократический диалог» - особый «путь следования» (от греч. – метод), достижения истины. Вместе с собеседниками Сократ пытается дойти до понимания того, что такое благо, мужество, доблесть, умеренность и др. добродетели, без которых человека нельзя считать человеком. И выбор поступка, заключает он, зависит от того, какими добродетелями обладает человек. Добродетель же понимается как добрая привычка, внутреннее стремление к добру. Противоположное же качество – порок – лежит в основе дурных поступков, в стремлении ко, злу.

Если Протагор вынужден был рядить эгоистичный интерес в тогу добродетели, то Сократ ищет смысл самой добродетели «как таковой», что, конечно, тогда представляло собой трудность. Так, например, в Платоновском диалоге «Лахес» речь идет о природе мужества. И Сократа интересуют вовсе не частные случаи мужественных поступков, а их общий смысл. Лахес приводит пример мужественного поступка на поле боя. Сократ прерывает его, уточняя: «В действительности же я хотел у тебя узнать о людях, мужественных не только в пешем бою, но и в конном сражении и другом виде боя, и кроме того, не только в бою, но и среди морских опасностей, в болезнях, в бедности и в государственных делах, а в добавок и о тех, кто мужественнен не только перед лицом бед и страхов, но и умеет искусно бороться со страстями и наслаждениями, оставаясь в строю или отступая: ведь мужество существует у людей и в подобных вещах, Лахес» [10,с.282].

После того, как задача уточнена, Лахес характеризует мужество как «стойкость души». А когда Сократ опровергает и это мнение, приводя примеры неразумного упорства, свое понимание мужества предлагает полководец Никий, у которого мужество оказывается знанием опасного и безопасного. Но и эта точка зрения оказывается неудовлетворительной для древнегреческого мудреца, так как об опасностях могут знать врачи и прорицатели, что не прибавляет им мужества. С другой стороны, по мнению Лахеса, нам придется отказать в мужестве любому зверю, поскольку он не владеет знанием об опасном и безопасном. В ответ Никий различает неразумное бесстрашие, возможное у животных, и разумное мужество, отличающее человека.

Сократ подводит своих слушателей к выводу о том, что в основе человеческих поступков лежат добродетели, и главной из них является ЗНАНИЕ. К такому же заключению он приходит, обсуждая смысл «рассудительности», которой греки обозначали «особую сдержанную цельность ума»[10,с.673].

Итак, высшая добродетель, лежащая, по Сократу, в основе поступков, это - знание, на основе которого человек научается различать Добро и Зло. Причем, зная смысл такой добродетели, как мужество, человек по убеждению философа, будет во всех отдельных случаях вести себя мужественно. Но и это не все. Зная суть Добра и Зла, тот же человек будет полностью добродетелен и станет проявлять добродетель во всех возможных поступках.

Нетрудно заметить, что знание добродетели у Сократа совпадает с самой добродетелью, то есть нравственным поступком. Нравственность, поясняет он, невозможна без понятия, то есть уяснения смысла об ее основах, а, овладев понятием, человек не может поступать безнравственно. В таком сближении и даже отождествлении знания и поступка в нравственной сфере заключается суть позиции Сократа, которую часто определяют как этический интеллектуализм. Не отрицая роли удовольствия и страдания в поведении человека, Сократ опровергал распространенное тогда мнение о власти удовольствия и страдания как об источнике дурных поступков.

Многие его современники утверждали, что бывает немало случаев, когда люди «зная, что лучше всего, не хотят так поступать, хотя у них и была к тому возможность», «они поступают в разрез со своими желаниями, потому что уступают силе удовольствия или страдания» или каким-либо другим переживаниям и эмоциям [10,с.241].

Критикуя такую позицию, древнегреческий философ опирается на понятие «выбор», использование которого считает большим достижением. В самом деле, если Добро и Зло основные этические категории и, если в соответствии с этим центральным вопросом морали и морального поступка ставится вопрос о выборе, то, по Сократу, роль знания здесь приобретает первостепенное значение. Он убежден, что в поведении человека «нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всем пересиливает и удовольствие, и все прочее» [10,с.247]. На этом основании, полагает Сократ, «те, кто ошибается в выборе между удовольствием и страданием, то есть между благом и злом, ошибаются по недостатку знания», точнее, по «величайшему неведению» [10,с.277]. Из этого следует, что основой дурных поступков выступает невежество, а хороших – знание.

Правильный выбор поступка, таким образом, предполагает, с одной стороны, глубокое самопознание, а с другой - не в меньшей мере знание нравственных и правовых норм и вообще всех общественных установок. В соответствии с этим, считает Сократ, необходимо, чтобы люди подвергали «испытанию», проверке как самих себя, так и все принятые в обществе нормы. В качестве же мерила существующих обычаев и общественных порядков он брал идеал подлинной нравственности, возникающий из подлинного знания - мудрости.

Однако философ не ограничивается в оценке поступка ориентацией на всеобщее (например, нравственные нормы), он настаивает на гармоничных соединении их с внутренними побудительными мотивами. И здесь вызывают интерес его рассуждения о «даймонионе», или «демонии», или «даймоне», который по-разному трактуют его ученики и современники. Если следовать Платону, «даймонион», обозначающий идеи «божественное знание», есть некоторое обостренное предчувствие или сильно развитый инстинкт, который каждый раз отвращал Сократа от того, что было бы вредным и неприемлемым для него. Многие исследователи считали, что «даймонион» есть что-то вроде внутреннего голоса, голоса совести или разума, «здравого смысла», звучащего в человеке, исходящего из глубин его души, «божественное в душе». По мысли Сократа, оно отвлекало его от всего субъективно-произвольного и ложного, от всего эгоцентрического, переходящего и пошлого. Этот «внутренний контролер» как бы направляет человека на путь поиска всеобщего морального закона, сознательное и непринужденное подчинение которому выступает гарантией укрепления уз, связывающих человека с другими в личной и общественной жизни [8,с.113].

Оценивая философию Сократа много веков спустя, Цицерон [8,с.34] отмечал, что Сократ спустил ее с неба на землю, заставил войти в города, в дома, принуждая людей размышлять над своим собственным существованием, над нравами и порядками. Своими вопросами и требованиями постоянных ответов на них он сформировал у афинян чувство ответственности как важнейшее качество личности. Он перенес предмет философских дискуссий с внешнего мира на внутренний мир человека, особо высветив такие его измерения, как мышление, самопознание, совесть. А одним из критериев истинного, в том числе и поступка сделал внутренний голос, «здравый смысл».

Но нравственная позиция Сократа оказалась довольно сложной для восприятия современников, его сограждан, которые во многом руководствовались заветами предков, древними обычаями, традициями, божествами. И Сократ за свои рассуждения и поступки в 399 году был привлечен к суду, а именно за то, «что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества и развращает юношество; и наказание за то – смерть»[7,с.116].

Позиция Сократа на суде и его смерть – «а он отказался от предложения друзей бежать из Афин и выпил яд» - неотделима от его философско-этической установки следовать велениям совести и разума, а не приспосабливаться к обстоятельствам. Сократ был убежден, что то, чему он посвятил все свою жизнь, - философствование и наставление граждан на путь самопознания и нравственного самопереживания – является БЛАГОМ, а не Злом. Злом он как раз считал «интеллектуальную слепоту», в которой, как он считал, пребывали его соотечественники. На суде ему предстоял выбор одного из двух или прекратить философствовать и сохранить жизнь, или под страхом смерти продолжить свою деятельность. Он выбрал смерть, и это – героический поступок.

Суд над Сократом и его смерть высветили один важный для того и не только для того времени ракурс общественной жизни – соотношение поступка и закона.

Побег из тюрьмы Сократ считал невозможным по двум обстоятельствам. Первое, это был бы несправедливый поступок, зло и позор по отношению к отечественным законам, ибо только благодаря им Сократ родился в законном браке и стал гражданином Афин, которые наделили его всевозможными благами. Будучи гражданином, он обязан был поддерживать, а не подрывать законы своего отечества. Сократ считал, что каждый человек является «сыном закона» и должен ему следовать в своих поступках, даже если испытывает от них несправедливость, в том числе и такую незаслуженную кару, как осуждение на смерть. Законы, продолжает Сократ, позволяют каждому гражданину обсудить и исправить их, если они в чем-то не хороши. Они предоставляют даже возможность всякому гражданину, ели они ему не нравятся, «взять свое имущество и выселиться, куда ему угодно» [7,с.123-124; 126-127]. Но преступать закон нельзя.

Говоря от имени закона, Сократ замечает, что ему, всю жизнь учившему справедливости и добродетели, не пристало противоречить себе в поступках и бежать из тюрьмы в страхе перед смертью, наподобие жалкого раба. И где ему тогда найти новую Родину, если на своей Родине он стал нарушителем законов?

И второе обстоятельство. Своим бегством из тюрьмы он не только бы нарушил законы. Это стало бы, считал Сократ, косвенным подтверждением справедливости обвинения его в нарушении законов и совращении юношества [7,с.129].

Соглашаясь с Сократом, что подлинно свободная личность в своих поступках руководствуется истинными знаниями. Платон замечает, что «в наше время этого нигде не встретишь, разве только в малых размерах [11,с.365], поскольку, усиливая связь между поступком и законом, надо прибегать к закону для воспитания добродетели; сила закона необходима для защиты общих интересов из-за постоянных посягательств на них со стороны частных интересов, а также охраны общественного (государственного) порядка от произвола отдельных лиц и своеволия большинства людей» [11,с.365].

1.2 Аристотель: «ничего слишком…»

Развернутый анализ поступка предпринимает Аристотель в работах «Никомахова этика» и «Большая этика». Соглашаясь с Сократом в том, что в основе поступка лежит добродетель, а целью его является стремление к благу, он по-иному трактует и то, и другое. Сократ, а еще более Платон понимают благо «само по себе» как высшую добродетель, к которой должен стремиться человек. Благо в таком понимании не имеет никакого отношения к поведению человека, замечает Аристотель. «Нам, - пишет автор «Большой этики», - нужно говорить не о благе вообще, а «о нашем благе», о благе в общественной, политической жизни». Благом же Аристотель называет «либо то, что является лучшим для каждого сущего, то есть нечто по самой своей природе достойное избрания, либо то, что делает благими другие, причастные ему вещи. А если мы говорим о высшем благе, то это должно быть высшее для нас» [1,с.299]. «Благо, рассуждает Аристотель в другом месте, это то, ради чего все делается. Для врача – это здоровье, для военного – победа, а для всякого поступка…. это цель… она-то и будет благом, осуществляемым в поступке, а если таких целей несколько, то соответственно и благ несколько» [1,с.62].

Другими словами, любой поступок, по убеждению философа, всегда стремится к определенному благу, а не к какому-то единому благу «самому по себе», высшим же благом и конечной целью становится достижение счастья человеком. «Поскольку высшее благо – это счастье, и оно – цель, а совершенная цель – в деятельности, то, живя добродетелью, поступая добродетельно, мы можем быть счастливы и обладать высшим счастьем» [1,с.303].

Не принимает Аристотель и сократовских рассуждений о добродетели, обвиняя его в этическом интеллектуализме, когда добродетель и знание о ней, нравственность и наука мыслятся как одно и то же. Критикуя Сократа, он предлагает свою классификацию наук и среди них различает теоретические и практические, последние есть науки о человеческом поведении: этика и политика. Подчеркивая их принципиальное различие, Аристотель в «Большой этике» подчеркивает: «… поскольку нынешние (наши) занятия не ставят себе, как другие цель только созерцания (мы ведь проводим исследования не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельными, иначе от этой (науки) не было бы никакого проку, поскольку необходимо внимательно рассмотреть то, что относится к поступкам, а именно, как следует поступать [2,с.79-80].

Цель практической науки, стало быть, не столько теоретические знания, сколько их осуществление определенным образом. Знание, по Аристотелю, не является необходимым и достаточным условием человеческих поступков, хотя, его важность несомненна. Так, общеизвестно, что человек, нередко ведая о лучшем, выбирает худшее; зная о дурных последствиях своих поступков, не удерживается от соблазна и страстей, проявляя тем самым слабоволие и невоздержанность. Этот парадокс, по мнению Аристотеля, обусловлен тем, что Сократ «упразднил из поступка страсть и нрав» [1,с.297].

Мало того, в добродетели и добродетельном поступке знание, которое как бы «внешне» по отношению к человеку, делает его невластным над собой, а поэтому и не несущим ответственности за свои поступки.

В этических воззрениях Аристотеля мы находим более глубокий и адекватный действительному положению дел, взгляд на добродетельный поступок. Если Сократ, - пишет философ, - «полагал, что добродетели суть качества, разума (ибо они всезнание), мы полагаем, что они сопряжены с разумом», но во многом зависят от чувств и характера личности. Для обретения добродетели, которая лежит в основании поступка, требуется также моральная устойчивость, нравственная принципиальность и, если можно так выразиться, эмоционально-волевая убежденность. «Ведь кто живет по страсти, пожалуй, и слушать не станет рассуждения разума, которые отвращают его от страстей». «Надо, - подчеркивает автор «Никомаховой этики», - чтобы заранее был в наличии нрав, как бы подходящий для добродетели, любящий прекрасное и отвергающий постыдное» [1,с.288].

Добродетель оказывается тесно связанной не только с разумом и даже не столько, сколько с движением души: гневом, страхом, ненавистью, вожделением, завистью, жалостью, чему обычно сопутствуют огорчение или удовольствие. «Ради наслаждения мы идем на дурные поступки, скорбь же (страдание) удерживает нас от хороших». «И вообще, - заключает Аристотель, - невозможно приобрести ни добродетели, ни порока, не испытав скорби или наслаждения» [1,с.305].

Отсюда следует, что добродетельный поступок есть способность поступать наилучшим образом во всем, что касается удовольствия и страдания. Мерилом, наших поступков, убежден Аристотель, всегда выступает наслаждение (удовольствие) или скорбь (страдание).

Контролирующим и руководящим началом поступка Аристотель определяет волю человека. Если раньше, согласно древним традициям, благочестия, благодетельным считался поступок, освященный волею Богов, а Сократ и следом за ним Платон, выражая эту форму, заменяли волю Богов безусловным нравственным началом, то Аристотель пошел дальше, рассмотрев поступок в плане человеческой воли и тем самым наметил идею ответственности человека за свою судьбу и поступки.

Волю, он понимает не просто как стремление или хотение (ведь это присутствует и у животных), а как осуществление намерения, выбор наилучшего, с одной стороны, и средств достижения цели, с другой. Выбор как важный момент поступка имеет место там и тогда, где и «когда совершается действие, и совершается так, что от нас зависит делать дело или не делать дело, делать его одним способом или другим» [1,с.314]. Правильный выбор (а Аристотель впервые формулирует понятие «свободного выбора») это сознательный выбор поступка, и именно он, по Аристотелю, сопряжен с рассуждениями (знаниями) и размышлениями. Это – проайретон – «нечто избранное перед другими вещами», «о чем принято решение» [1,с.101], играет важную роль в поведении человека.

Ошибки же в поступках и действиях Аристотель относит к уступкам человека своим врожденным склонностям, причем ошибка может быть как в сторону избытка, так и недостатка. К тому и другому нас влекут удовольствие и страдание.

С позиции свободного выбора Аристотель излагает свое учение о «внутренней мере». В поступках, - пишет он, - бывают избыток, недостаток и середина. Поступать правильно, можно лишь одним способом - сознательно избирая и обладая серединой. Серединой же является то, что равно удалено от обоих краев – от избытка и недостатка, которые есть два вида зла и питают порочные поступки. Особенность добродетели как раз в том и состоит, что она находит эту середину: «ничего слишком…». И Аристотель с этой позиции исследует совершенно конкретные поступки и добродетели. Например, великодушие он противопоставляет, с одной стороны, как избытку, с другой, – малодушию как недостатку. Мужественный поступок считает серединой между безрассудной отвагой и трусостью, щедрость – середина между расточительством и скупостью. Дружба, будучи добродетелью, находится между себялюбием и самоотречением. А справедливость – это середина между двумя несправедливостями: нарушением закона и неодинаковым отношением к равным [1,с.86].

Но далее Аристотель делает важное пояснение: «… все это, когда следует в должных обстоятельствах, относительно должного предмета, ради должных целей и должным образом» [1,с.86]. То есть как добродетель, так и соответствующий ей поступок осуществляются в совершенно конкретных условиях бытия человека.

Размышление о добродетельном поступке как обладании серединой приводит еще к одному важному выводу, а именно: избыток и недостаток лежат в основе ПРОСТУПКА, когда преступается «внутренняя мера». Нарушение же «внешней меры», то есть закона, весьма опасно для общих интересов, подумалось мне, и есть ПРЕСТУПЛЕНИЕ, что дает почву уже для особого размышления над цепочкой человеческих действий: поступок – проступок – преступление. Но это уже другая тема исследования.

Совершать проступок, считает философ, можно по-разному, между тем как поступать правильно – одним единственным путем.

Однако, рассуждает далее Аристотель, не всякий поступок, как и не всякая страсть, допускает середину. Злорадство, бесстыдство, а из поступков блуд, воровство, человекоубийство считаются дурными сами по себе, а не из-за избытка ли недостатка. А значит здесь никогда нельзя поступать правильно, можно совершать только проступок. В том время как в мужестве, благородстве, дружбе не существует избытка, потому что середина в них есть как бы вершина. Поэтому они заслуживают всяческой похвалы, а проступок (неправильный поступок) – порицания. Это, несомненно, была попытка классифицировать поступки и не называть любое нравственное действие, в основе которого лежит знание добродетели, поступком, как следовало из этического интеллектуализма Сократа.

Аристотель также разделяет поступки на произвольные и непроизвольные. К первым он относит те, источник которых находится в самом деятеле, причем знающем те частые обстоятельства, при которых поступок имеет место [1,с.98]. Непроизвольные же поступки определяются как подневольные, то есть их источник лежит во вне, при этом «действующее или страдающее лицо не является пособником, то есть намеренно не способствует действию этого источника» [1,с.95].

Таким образом, Аристотель внес существенный вклад в понимание человеческого поведения, находящего свое выражение в многочисленных поступках. Сделал он это, как и Сократ, в рамках классической, субстанциальной онтологии, стремящейся найти и описать устойчивое состояние человеческого существования, одним из них является поступок как момент бытия, и античные философы стремились по-своему определить его, выявить сущность, правильность и неправильность и т.д.

Заслуга Аристотеля состоит в том, на мой взгляд, что он, во-первых, предпринял попытку преодолеть рассмотрение поступка с точки зрения сократовского интеллектуализма, считая его абстрактным, оторванным от жизни, он анализирует конкретные поступки и лежащие в их основе добродетели. Во-вторых, поступок у Аристотеля – не только и даже не столько знание. Он связан с чувствами, переживаниями людей, главное из которых удовольствие и страдание. Аристотель вводит понятие «свободного выбора», благодаря которому человек может выбирать наилучшее. В поступке таковым является середина, избыток же и недостаток становятся основой проступка и преступления. В-третьих, Аристотель предпринимает попытку классифицировать поступки (нравственные – ненравственные, произвольные – непроизвольные, добродетельные – порочные). И хотя в основном это касается области нравственности, у него много примеров поступков в других областях деятельности, что снимает иллюзию поступка только как происходящего в сфере нравственности (например, действия врача, полководца, строителя и т.д.). И, в-четвертых, намечается структура поступка, где выделяются и особо рассматриваются правильный выбор цели, средств ее достижения, сам процесс овладения добродетелью. Конечной же целью любого поступка Аристотель называет достижение определенного, вполне конкретного блага, а через него и высшего блага для человека – его счастья.