Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Структура политического тоталитарного мифа строится вокруг понятия вождя. В конкретном мифе это понятие ассоциируется с конкретной личностью и конкретной целью, к которой вождь ведет общество. Выбор цели мотивируется какой-либо фундаментальной социальной мифологемой. На этой основе целенаправленно формируется мифологическая доктрина, в которой образ вождя канонизируется.
Примером может послужить советский культ вождя, начавшийся с культа В. И. Ленина. Ленин представлен в нем как харизматический вождь.
Что такое харизма?
М. Вебер определял харизму как необычайно высоко ценимое качество некоей личности, благодаря которому она превозносится как наделенная сверхъестественной силой или, по крайней мере, силой или особенностью необычайной, специфической, недостижимой ни для кого другого или же посланной Богом.
Власть первобытных вождей основывалась на вере в то, что они могут общаться с могучими духами и обладают сверхъестественной силой, с помощью которой могут влиять на духов. Институт вождей сформировался вследствие эволюции колдуна в вождя. От вождя ждут чуда.
Образ вождя, уже канонизированного идеологической доктриной, должен удовлетворять определенной сумме критериев вождя, уже существующих в индивидуальном и массовом сознании в виде стереотипов. Благодаря этому происходит атрибутизация образа вождя, вождь становится «народным». В этом случае идеология режима тождественна сложившейся политической мифологии.
В тоталитарной мифологии магическое слово вытесняет семантическое. Штампуются новые слова, старые слова несут другие значения. Эти изменения связаны с тем, что слова начали использоваться как магические, которые должны были производить соответствующий эффект и возбуждать определенные эмоции.
В СССР использовались лозунги по любому поводу. Конкретное значение лозунга не так важно, как его звучание, так как именно звучание в большей степени влияет на эмоциональное восприятие индивида. Лозунги формируют установки, что определяет оценку человеком действительности. Лозунг – пример упрощенной языковой формы.
Чтобы магическое слово имело максимальный эффект, оно должно быть подкреплено соответствующими ритуалами. Каждое политическое действие имеет свой ритуал.
Символизация власти
Символ - нечто, содержащее в себе указание на те или иные отличные от него предметы, для которых он является обобщенным и неразвернутым знаком. По Ю.Лосеву, это идейно-образная или идейная структура. Символ - не просто знак тех или иных предметов, он заключает в себе обобщенный принцип развертывания свернутого в нем смыслового содержания. В своих знаковых функциях символ выступает как предельно концентрированное обобщение, идея, смысл явления. Символ – код, посредством которого передается определенная аккумулированная в нем социальная информация. В качестве символа может выступать любой предмет, получивший некое семиотическое осмысление.
Первоначально у древних греков символ означал какой-либо предмет как опознавательный знак для членов конкретной социальной группы или тайного общества; впоследствии такой предмет стал заменяться изображением, постепенно терявшим сходство с объектом, поскольку его содержание отражало все более широкий круг идей.
В. Попов считает, что политическая символика, как и всякая другая, выполняет три основные функции: номинативную, информативную и коммуникативную.
Номинативная – назывная. Символ присваивается в сознании человека чему-либо и служит знаком чего-либо. Он делает нечто, отнесенное к этому символу – узнаваемым.
Информативная – символ несет особую информацию для «своих», становится понятным и принимаемым в особом контексте общения.
Коммуникативная – символ объединяет людей без особого расчета на осознание самой связи, самой коммуникации. Рациональный компонент снижен при этом до минимума. Символический образ аксиоматичен и утверждается в общественном сознании как истина, не нуждающаяся в каких-либо доказательствах.
Значение каждого политического символа в том, что он служит своеобразным ориентиром, инструкцией для поведения и взаимоотношений, складывающихся среди участников символических актов.
Символ имеет регулирующую функцию. Подтверждает это теория Л. Выготского об опосредованной природе психических функций, роли знаков и средств в поведении и деятельности человека. Отсюда и особая значимость символов власти, поскольку обладание ими рассматривалось как обладание самой властью. Наблюдалось даже отождествление власти и символа. Особенно ярко это было выражено в архаическом обществе. Хотя нельзя сказать, что все это потеряло силу у современного человека. Архетипы существуют на уровне глубинных слоев сознания. На базе этих глубинных слоев воспроизводятся поведенческие стереотипы, определяющие, во многом бессознательно, политическую деятельность как управляемых, так и лидеров (Бочаров В.).
Существует феномен возрождения комплекса архаических представлений, стереотипов, норм поведения – архаический синдром – он связан с реактуализацией в период кризисов (социальных дезинтеграций, идеологической деградации), архаических форм проявления властных отношений. Признаки архаического синдрома: сужение сферы рационального, расширение сферы иррационального, нечувствительность к противоречиям, выдвижением на первый план мифологического мышления. Этот синдром не случайно назван архаическим, так как мышление становится похожим на первобытное. Одним из специфических проявлений архаического мышления является оперирование сопричастностями (например, «вслед за этим» принимается как «вследствие этого», резко возрастает вера в сверхъестественное, суеверие, возрастает роль религии вплоть до идолопоклонства). Именно это и стимулирует реактуализацию роли отдельных символов в их архаическом значении (например, символам могут приписываться чудодейственные возможности, в частности: икона спасет от нашествия, или - лидер проявит сверхъестественные возможности и проч.). Символ в подобной ситуации теряет свое значение как знак, ему приписывается свойство предмета, обобщенным знаком которого он является.
Символы власти используются в роли инструментов управления и политического манипулирования, в целях воздействия на иррациональные пласты мышления человека, что, в свою очередь, обусловливает его подчинение власти.
Традиционная власть осуществляется в символических формах, и вне их невозможна. Рассмотрим более подробно соотношение власти и символа.
Аристотель в «Политике» писал: «… когда одни властвуют, другие находятся в подчинении … является стремление провести различие между теми и другими в их облике, в их речах и знаках почета». Несмотря на то, что эти «различия» становятся все менее заметными в цивилизованных государствах, они все же продолжают маркировать социально-политическую иерархию. Все усилия революционеров покончить с этим оказались напрасными, более того, они, приходя к власти, возрождали маркировку. Новая российская власть не только не уничтожила привилегии, но и умножила их. (При честности начальных помыслов демократов!). Представляется, что маркировка властных отношений – объективный процесс.
Одной из целей маркировки принадлежности людей к подчиняющимся и подчиняющим является указание соответствующий их статусу вариант поведения.
Г. Спенсер, анализируя материалы по традиционным обществам, не имеющим специальных институтов принуждения, сделал вывод: «Закон (традиция) не поощрял сходства между действиями высших и низших лиц, а, напротив, требовал несходства: что делает правитель, то не может делать управляемый, а управляемому приказано делать то, что должно делать правящее лицо». То есть постулируется известная асимметрия поведения управляющих и управляемых.
В.Бочаров подтверждает этот тезис на этнографическом материале. Например, в разных австралийских племенах мясо некоторых животных нельзя употреблять женщинам, детям, младшим мужчинам, это так называемые, пищевые табу. Вождь зулусов первым пробовал плоды нового урожая. В последующих структурах власти нарастание «различий» проявлялось во многих других формах поведения: двигательного, вербального, сексуального и других – все это регламентировалось и нарастало, проявляясь также в этике общения властвующих и подвластных.
Возможной причиной появления и закрепления на уровне архетипов асимметрии поведения служит целесообразность подобной асимметрии. Она закрепилась в филогенезе как обеспечивающий адаптацию механизм социального поведения. Объективной реальностью был существовавший механизм разделения труда в коллективе: координация усилий группы требовала выделения одного из ее членов на особое положение – руководителя. Для него постепенно создавался перечень норм поведения – его подкрепляли условия выживания. Все это складывалось в деятельности и общении и воспринималось как нечто необходимое. Люди сами отдавали роль руководителя некоторым из своих соплеменников. Формировались соответствующие стереотипы поведения, отклонения от них воспринимались как отклонения от нормы. Все вышесказанное – причина возникновения различных табу. Табу возникли не как нечто, навязанное извне, а как органически присущие существованию социума. Реализация этих норм поведения осуществлялась на неосознаваемом уровне.
З. Фрейд в работе «Тотем и табу» писал: «Итак, речь идет о целом ряде ограничений, которым подвергаются эти первобытные народы: то одно, то другое запрещено неизвестно почему, а им и в голову не приходит задуматься над этим: они подчиняются этому как чему-то само собой понятному и убеждены, что нарушение само повлечет жестокие наказания»
Появление первой психологической субстанции власти, то есть страха, было связано не с возможностью применения физического принуждения носителями власти, а непосредственно с самими социальными нормами. Поэтому психологические корни власти гораздо глубже, чем просто возможность применить насилие. Хотя, разумеется, есть и физическое принуждение. Есть и еще одна сторона «табу». Если правитель нарушает табу, то он сам, в глазах управляемого, становится в роль табу (с соответствующим «священным трепетом» и признанием за ним власти).
В.Бочаров приводит пример школьника – нарушителя запретов, он становится авторитетом в глазах сверстников, отличающихся законопослушанием… Можно привести и другие примеры «ненормативного» поведения людей власти. Им многое прощается…
Поведенческая асимметрия, судя по всему, является нормой отношений, закрепленной на уровне неосознаваемого. Например, – гуманное сокращение дистанции между «начальником» и «подчиненным» способно привести к падению авторитета начальника, снижению его способности волевого воздействия на подчиненного. (Почему в свое время отказались от трансляции заседаний Государственной Думы по ТВ?).
Власть, в известном смысле всегда аномальна. Аномальность выступает как один из властных символов. Более того, сознание человека как бы не принимает «нормального» представителя власти. Это нередко распространяется не только на его психологические качества, но и на физические (известны всевозможные отклонения как психические, так и физические, например, у Гитлера, Сталина, отсюда же особое воспитание членов царской фамилии или аристократии на Западе, желание «новых русских» воспитывать своих детей в престижных учебных заведениях на Западе и т.п.).
Другими символами власти служит пищевое поведение, в том числе, в том числе характер пищи и по-особому обставленные трапезы; бытовые условия жизни; круг общения; «династические» браки. В истории Великой отечественной войны описаны факты зимней доставки самолетами в осажденный Ленинград свежей клубники к столу правящей верхушки.
Особым символом власти является флаг. Телефоны с гербами в правительстве, «вертушка», особые автомобили, способ передвижения по улицам города.
Следует отметить, что символы власти и есть то, что помогает навязывать волю одних людей другим. Подтвердим это историческими примерами.
На ранних этапах эволюции индивид или группа, переходя из одного статуса в другой, более высокий, приобретали возможность и право на владение другим оружием, нередко они получали и новое имя (военная форма, знаки отличия…). Во время войны захват знамени часто символизирует собой захват власти путем победы одних над другими. Нередко «введение в должность» руководителя сопровождается присвоением некоторых предметов (скипетр и корона). Вспомним, что в годы культа личности Сталина портрет вождя был неприкасаемым, порча портрета могла закончиться тюрьмой… Типичным символом был партбилет. Билет № 1 – Ленину; №2 – Брежневу.… За утерю – исключение из партии, а значит, лишение статуса, отверженность. Символом власти нередко является имя. Например, действовали именем царя. Особенно очевидна роль символа в системе власти в периоды, когда одна власть сменяет другую. Нередко развертывается борьба со старой властной символикой (уничтожаются памятники, переименовываются улицы, города, появляются новые личные имена). Так, большевики и коммунисты разрушили множество храмов.
Итак, соотношение символа и власти – это не просто соотношение системы и знака. В общественной практике прослеживается тенденция к отождествлению символа и власти. Если человеческое общество – система, то любая система иерархична. Возникновение иерархии означает наличие подчиненности. Это, в свою очередь, означает возникновение и закрепление социального нормированного поведения. Оно и приводило к асимметрии поведения. Углубление иерархических отношений приводило к усилению асимметрии поведения, то есть властвующие и подвластные все больше отличались друг от друга. Именно эта асимметрия и запускала механизм запрета, который и обеспечивал подчинение, психологическое превосходство управляющих над управляемыми. Углубление асимметрии – усиление психологического давления имеющих власть на подвластных. Это одно из средств психологического воздействия. Этот же механизм действует, хотя и в скрытом виде, в современном цивилизованном обществе.
В периоды общественной дезинтеграции, связанные со сменой власти, отождествление власти и символа в сознании людей актуализируется. Это происходит потому, что распад – в некотором смысле разрушение организации, возврат к низшим, более примитивным структурам власти. Люди легко верят слову- символу, всему, что символизирует власть, не потерявшую легитимность, а приобретающую ее.
Виды символов власти
Любая власть, вне зависимости от того, легитимна она или нет, стремится быть узнаваемой для тех, по отношению к которым она является властью. К знакам и символам власти относятся те предметы, а также образы, мысли и прочие психологические реалии, которые имеют одну функцию – быть связанными с властью. Причем, эта функция для них является постоянной. Знаки и символы власти распределены среди ее представителей неравномерно. Стоящие наверху властной иерархии наделены ими в большей мере.
Что относится к этим знакам и символам? Любые предметы, делающие представителей власти узнаваемыми, причем, эти предметы находятся в их исключительном пользовании. Пользование этими предметами другими людьми, либо, по меньшей мере, не поощряется, либо они просто недоступны.
Знак – по определению - предмет, замещающий другой предмет, отношение, явление… и выступающий как его представитель. Знак однозначен, невозможно представить себе, что где-то есть другой способ раскрыть значение данного предмета. В психологии деятельности знак выступает как средство сознательной ориентировки человека в объектах внешнего мира, управления собственным поведением и поведением других людей Существование знаков дает возможность человеку оперировать именно ими, а не предметами, дает возможность все сделать в идеальном, внутреннем плане еще до действия с конкретным предметом. Поэтому знак и стал необходимым, так как позволил человеку перестраивать внутренний план своей деятельности еще до действия с реальным объектом.
Знак выступает в двух планах - как продукт истории культуры человеческого рода - историческом, точнее, культурно-историческом, и как орудие психики конкретного человека. Знак в последнем случае усваивается в процессе жизни и деятельности. Ребенок через общение с взрослыми усваивает значение и функцию знаков, что и приводит к развитию его психики. Любой знак имеет значение. Это значение им приобретается в ходе общения и деятельности, является категорией социальной, приобретаемой всеми людьми. Что, собственно и позволяет людям общаться, осуществлять процесс социального взаимодействия. Чем, однозначнее расшифровывается знак, тем более конструктивно он может использоваться людьми.
Символ (по-гречески – условный знак) – это образ, являющийся представителем других, как правило, весьма многообразных, образов, содержаний, отношений. Символ, в отличие от знака, чем более многозначен, тем более содержателен. Символ имеет глубинный смысл, но этот смысл человеку предстоит раскрыть. Если значение дано, то символический смысл нужно раскрыть самому. Истолкование символа для человека – диалогическая форма знания: смысл символа реально существует только внутри человеческого общения. Вне общения смысл символа исчезает.
Итак, что может быть отнесено к символам, а что - к знакам власти?
Во-первых, не надо путать психологические и житейские понятия. Можно сказать, что символы власти – герб, флаг и проч.. Но в психологическом плане вполне может оказаться, что это - знаки власти. Нужно разобраться в специфике государства. Диктаторские режимы можно сравнить по символике и знакам власти с демократическими. Невозможно представить себе портрет Гитлера или Сталина в карикатурном виде на страницах центральных газет второго рейха или СССР 30 – 50 – х годов. В таких государствах портреты – знаки власти. В демократической стране портреты лидеров – символы власти, яркий пример тому – передачи, типа «Кукол». Вспомните реакцию некоторых «бывших» в Российской Федерации. Они пытались подать на НТВ в суд за оскорбление чести и достоинства.
О.Соловьева на историческом материале выделила символические знаки власти. Это удобно для изучения и дает пищу для размышлений. Ведь знаковость или символичность – это не вопрос риторики, а вопрос устойчивости самой власти.
1. Территориальные символические знаки власти. Исторически сложилось так, что город ассоциировался у населения с образом власти. Разрушаемые во время войн города возрождались чаще всего на тех же местах, особенно это касается столиц. Были и есть символические знаковые места в каждом селении, где проводились собрания: площадь, базар, мечеть, церковь, вечевой колокол а Новгороде Великом, Красная площадь в Москве. … В ряде случаев обычные места начинали играть роли знаков или символов власти.
2. Словесные символические знаки власти. К ним относятся различные формулы обращения к представителям власти. От «Вашего Величества» до «товарища Леонида Ильича Брежнева». Соловьева пишет о своеобразных словесных формулах, произносимых населением при желании переизбрать переставшего их устраивать аксакала.
3. Звуковые символические знаки власти. Например, барабанный бой, звуки оркестра, выстрелы из пушек при входе в резиденцию верховного руководителя или выходе из нее. Звуки музыки в средневековье сопровождали телесные наказания.
4. Поведенческие символические знаки власти. Это, прежде всего, этикет в сфере управления. Например, в мусульманских странах в средневековье немусульманам запрещали ездить верхом в городах, верхом везде мог ездить только правитель, а его сановники, в зависимости от уровня их властных полномочий, подъезжая к дворцу, раньше или позже слезли с коня.
5. Вещественные символические знаки власти. Выделяют предметы, постоянно находившиеся при дворцах правителей государств. Эти предметы могли видеть те, кто попадал во дворец. Они имели возможность рассказать об этом другим людям. Речь при этом идет о предметах, являющихся символами или знаками власти. Например, в Бухарском Ханстве к ним можно отнести огромную плеть, принадлежавшую, по преданию, богатырю Рустему, большую деревянную булаву, посох дервиша… Количество предметов было непостоянным в зависимости от смены власти. Поскольку предметы были «богатырскими» или «священными», то эти их свойства посредством эмоциональной генерализации переносилось и на верховного правителя – хана. Символически оказывалось, что хан - в чем-то богатырь Рустем. Вспомним также про глобус Гитлера. Выделяют также отдельные элементы одежды (внешние знаки отличия) и жилища (символические знаки места
В традиционной культуре различных народов маркером выделяется головной убор. Он нередко разграничивает людей разного статуса, возраста, материального положения. На востоке – это различным образом повязанная чалма. Вспомним о скандале в турецком парламенте, когда на заседание явилась женщина-депутат от религиозной партии, одетая в мусульманскую одежду (черное, особый головной убор) заседание парламента было сорвано. Или прошедший в недавнее время в России процесс по поводу фотографий мусульманок в паспорте, их требование фотографироваться в головном платке.
Власть связывают с особым устройством жилища. Речь идет не только о его размерах и богатстве внутреннего убранства, но и о местоположении этого жилья. Во всем мире выделяются аристократические кварталы, особые микрорайоны. В настоящее время наиболее значима внутренняя планировка, улучшенная внешняя отделка жилья.
6. Астрологические символические знаки власти. В средневековье и несколько позже существовали различные астрологические приметы, связанные с властью. Попытка сделать личность вождя харизматической нередко сопровождалась ссылками на звезды или природные катаклизмы и в более поздние времена.
«Символические проводники власти – это обычные предметы с резкими зрительными отличиями или определенные действия, имеющие иносказательный смысл» (Хатунцев Б. Н.)
Власть «пришельца»
В истории достаточно примеров, когда посторонние люди получали власть не вследствие захвата, а путем прямого приглашения. Классический пример в отечественной истории - Рюрик. В годы культа личности практиковалась ротация кадров – первые лица региональной власти менялись местами: уезжал один первый секретарь обкома, на его место «переводили» другого из другой области. Предпочитают назначение руководителя не по принципу преемственности и в настоящее время. Создается впечатление, что быть «пришельцем» – значит обладать дополнительными властными возможностями (потенциалом).
Попытка объяснить этот факт сделана Т. Щепанской. Анализируя наблюдения, фольклор, научные исследования так называемых странников (нищих, бродяг) на историческом материале, Т. Щепанская показала следующее.
Для странников нормативным поведением было неучастие в нормативном воспроизводстве себе подобных, своего рода сексуальная депривация. То же поведение было нормативным и для пастухов, кузнецов, мельников, то есть обладателей профессий, как бы взятых у женщин (за исключением кузнецов). Так или иначе, с этими людьми связывали обладание некоторой «силой». Странники и пастухи обладали посохами, покрытыми сучками. Все это внешне напоминало фаллический символ. Странники нередко лечили женщин от бесплодия, улучшая демографическую ситуацию в деревне. Причем, характер лечения тщательно скрывался. Скорее всего это было обычное половое сношение, которое и давало эффект в случае бесплодия мужа. Причем, секрет был легко скрываем, так как странник уходил, а пастух, например, был из другого села. Существовала вера в то, что у «странников» – «сила». Власть «пришельца» имеет в своей основе возможность оказания помощи в сфере воспроизводства, когда в ней неполадки.
Представление о носителе власти как о «чужом» довольно устойчиво. Сюда можно отнести иноязычие и инокультурие аристократов, начиная с прогрессивных петровских времен.
В восприятии сильно представление о ней как о средстве получить доступ к воспроизводству, в идеале – неограниченный. Отсюда рассказы о придворных нравах (например, о Екатерине Великой или о Берия). Власть нередко интерпретируется как реализация конкретным индивидом репродуктивной тоски.
В политике невероятно много людей, не нашедших себя в профессиональной и личной сферах и решивших, что в политике они "«отыграются"»... Сигнал, определяющий отношение к власти, идет из репродуктивной сферы. Вытеснение из сферы воспроизводства значительных слоев населения за счет резкого роста социально незащищенной периферии общества ведет к увеличению субъективной ценности власти. Растет поток соискателей в сферу власти. С другой стороны, кризисные явления в воспроизводстве повышают готовность населения принять лидера-«пришельца» (не вписанного в социальную структуру с символически «чужой» идеологией?) Поскольку лидеры странники допускаются именно и только в кризисные зоны. Вероятность реализации этой модели «странной» власти (она не может быть иной, кроме как тоталитарной) тем выше, чем острее кризис воспроизводства.
Доверие как проблема власти
Одним из незыблемых законов власти в гражданском обществе является доверие населения к ней, потеря доверия означает утрату властью легитимности. Исследования социологического и психологического планов указывают на постоянный дефицит доверия населения в отношении действующей власти. Доверие – центральная проблема власти. Следует отметить, что доверие как феномен политической психологии пока что не получил достаточного отражения в исследованиях. В то же время, изучение доверия актуально как в теоретическом, так и в прикладном аспектах. В частности, каждая избирательная кампания сопровождается протестным голосованием, которое, во-первых, служит подтверждением актуальности проблемы доверия к власти для самой власти, во-вторых, это проявление недоверия к власти в действии.
Идея доверия, имеющего социально - личностную природу, может служить моделью, объяснительным принципом сложных форм социального поведения, позволяет полнее осмыслить мотивацию, выявить дополнительные условия социализации личности, в том числе и направленные на гармонизацию ее отношений с миром.
С точки зрения Б. Рутковского, доверие рассматривается как нравственное понятие, выражающее такое отношение одной личности к другой, которое исходит из убежденности наличии у нее таких черт как добропорядочность, ответственность, честность. Рассматривая происхождение доверия, автор указывает, что на практике оно возникает из реальных отношений как продукт длительного развития нравственного сознания и имеет свои специфические особенности в каждой конкретной культуре. По сути, доверие понимается как предвидение, прогнозирование возможного поведения человека, основанное на знании этого человека.
С позиции А. Хараша, чтобы доверять другому, необходимы два условия: чувство безопасности и способность относиться к другому как к себе, то есть как к суверенному субъекту активности и как к ценности. В свою очередь, Л.Гозман утверждает, что для установления доверительных отношений необходимо пройти через систему «фильтров», включающую следующие этапы: этап социально - перцептивных процессов, на котором принимается решение, опасен или безопасен потенциальный партнер и этап установления меры сходства между собой и партнером, который служит определению психологической безопасности. Эти два этапа как раз способствуют возникновению первичного отношения доверия.
М. Кондратьев выдвигает признак авансирования доверием как основной признак авторитетности. Он выделяет признаки, на которых и основывается авансирование доверием: безопасность (авторитетное лицо ничего не сделает во вред обществу), значимость как авторитетного лица, так и информации, о которой идет речь, а также значимость оценки этой информации. В данном контексте речь идет о значимости принятия ответственного решения в значимых условиях совместной деятельности.
Б. Лано предположил, что для любого участника вероятность нахождения партнера зависит от прошлого поведения. Лишь имеющийся опыт может свидетельствовать, что участники, способные действовать рационально, заслуживают доверие. Таким образом, Б. Лано ввел еще одно из условий, способствующих возникновению доверия, - это репутация участников обмена.
В. Калиничев считает, что особую роль в качестве оснований авторитета выполняют нравственные свойства личности, так как позитивная оценка этих свойств является механизмом запуска доверия одного человека к другому и способность удовлетворять потребности других людей, помочь им в тех ситуациях, когда у них не хватает собственных ресурсов, например, в ситуации неопределенности выбора, повышенной ответственности, сложности принятия самостоятельного решения.
Зелигман рассматривает доверие, с одной стороны, как ощущение ответственности, долга, обязанности, а с другой, как значимую степень достоверности, уверенности в завтрашнем дне. В первом случае доверие всегда персонифицировано: мы доверяем кому-то, т.е. конкретным людям. Во втором оно ассоциируется с определенными социальными институтами и системами, с деятельностью которых мы связываем надежду на будущее.
Исходя из этого, возникает необходимость рассмотрения доверия как политической проблемы.
Доверие это эмоционально окрашенное, устойчивое отношение людей к политическим институтам, руководителям, выражающееся в поддержке их, в отождествлении личности, определенной социальной группы с ними, в рассмотрении их как своих представителей. Оно может возникать как результат практического подтверждения соответствия деятельности политических институтов интересам большинства населения.
Таким образом, доверие, являясь обязательным элементом легитимности, выступает как необходимый фактор функционирования политической системы, обеспечивающий ее стабильность и эффективность управления.
Рассмотренные варианты отношения общественного мнения к некоторым современным персонажам политической сцены позволили выделить три базовых типа доверия:
доверие как готовность признать и подчиниться авторитету определенного лица — скорее даже его должности («доверенность»).
доверие как признание личностных достоинств, как уважение к таланту, интеллекту и прочим качествам («вера»).
доверие как «уверенность» в способность героя — именно здесь этот термин вполне уместен в многообразии его значений — к действиями, направленным на избавление от каких-то бедствий.
Динамика политической жизни нашего общества складывается из разнообразных проблемных ситуаций, возникновения которых тем или иным образом связано с феноменом политического доверия. Падение доверия населения почти ко всем политическим лидерам и деятельности политических и социальных институтов становится одной из важнейших тем во многих контекстах современной России.
Политическая и экономическая нестабильность, частые кадровые перестановки как в правительстве, так и на уровне местных властей, сенсационные заявления о компроматах на членов парламента и правительства, выступления самих “избранников народа” в прессе и по телевидению, серия заказных убийств известных политических деятелей и бизнесменов, террористические акты и война на Кавказе — все это в сочетании с резким ухудшением уровня жизни не может не отражаться на умонастроениях всех слоев населения.
Феномен протестного голосования
Газета «Комсомольская правда» от 15.10.2003 г. опубликовала письмо в редакцию под заголовком « Почему я пойду голосовать «против всех». В этом письме студентка из Воронежа Дарья Федосеева, которая будет на очередных выборах депутатов Государственной Думы 7.12.2003 г. голосовать впервые, объясняет, почему она сделает в избирательном бюллетене отметку «Против всех». Приведем две цитаты из короткого письма. Первая: «Таких, как я, несколько миллионов, и каждый из нас должен распорядиться своим голосом так, чтобы не мучиться угрызениями совести». Вторая: «Проведенный мною анализ предвыборных роликов, лозунгов, программ многочисленных партий отнюдь не утешителен. Поэтому на сегодняшний день мое мнение однозначно и вряд ли изменится – я отдаю свой голос замечательной графе «Против всех».
Дарью Федосееву не устраивает то, что не выполняются предвыборные обещания, идет «война компроматов, используются подтасовки на выборах и многое другое.
Приведем основные результаты социально-психологического исследования мотивации принятия решения о голосовании, проведенного после завершения выборов депутатов Государственной Думы третьего созыва.
Целью исследования послужило изучение основных тенденций, лежащих в основе предпочтения избирателями тех или иных политических движений и конкретных кандидатов в процессе участия в выборах, мотивов принятия решения при голосовании.
В качестве основных методов исследования применялись глубинное интервью, групповое обсуждение проблемы, экспертная оценка.
Материалы глубинных интервью показывают, что при принятии решения относительно выбора партии и конкретного кандидата избиратель руководствуется несколькими основными убеждениями, в основе которых могут лежать разные мотивы. Это не противоречит теоретической концепции полимотивированности социально-политических решений. При этом для анализа интересны мотивы, встречающиеся чаще других и представляющие таким образом некоторые устойчивые тенденции общественно-политических настроений.
В качестве наиболее ярко проявляющейся тенденции нужно выделить присутствующее практически у каждого респондента мнение о том, что «что-то надо менять», что «народ начинает прозревать», а также ассоциирование этих перемен с выборами «новой» власти. Сама идея необходимых изменений в существующем общественном порядке в отличие от форм ее конкретного воплощения осознавалась достаточно четко, что свидетельствует о ее достаточной определенности и остроте проблем, лежащих в ее основе.
Эффект новизны, выбор нового в качестве мотива голосования являлся ведущим у многих, выбравших «Единство» и СПС.
Наиболее выраженным мотивом голосования за ту или иную партию являлось желание обеспечить себе надежную защиту со стороны сильного государства. Опрошенные говорили о желании «большего порядка», «юридической и социальной защиты», о том, что хотелось бы, чтобы «жить стало спокойно», чтобы «меньше было коррупции». Важно, что лишь некоторые из участников исследования связывали свое ощущение небезопасности («сейчас нет стабильности, не ощущается») с преступностью и войной в Чечне, представляющих реальную угрозу физического существования и полностью относящихся к сфере ответственности государственной власти.
Подавляющее же большинство видело нарастание угрозы - в неблагополучии социальной сферы в виде массово выраженных проблем, связанных с низко оцениваемым уровнем жизни, делало основной упор на материальное обеспечение («основная проблема – отсутствие работы, отсутствие денег», «у нас проблема – наша мизерная зарплата», «в первую очередь – это зарплата, ребенка невозможно просто даже нормально кормить», «83 р минимальная зарплата, а прожиточный минимум 700 р – это курам на смех», «зарплата 110 и 230 квартплата, а надо еще поесть», «пенсионеру прожить на пенсию очень трудно», «нам все равно, кто там будет сидеть, лишь бы нам зарплату давали», «что-то мы тоже должны есть», «чтоб мне платили, чтоб можно было жить, зарабатывать»).
Решение материальных проблем в первую очередь связывалось с образом сильного, могущественного государства, которое может взять под опеку слабых и обездоленных. При этом в представлениях людей легко уживаются достаточно противоречивые убеждения относительно сильной государственной власти. С одной стороны, руководство должно «быть решительным, принимать какие-то волевые решения», «идти до конца». В идеальном образе президента широко представлен блок «сильной руки»: высоко ценится «твердость» и даже «жесткость». По мнению жителей, «его должны боятся и олигархи, и народ», что демонстрирует ожидания авторитарного стиля руководства от власти. В то же время объективные экономические и социально-политические условия (опережение роста цен и квартплаты над ростом зарплаты и пенсий, бюрократическая система социальной защиты населения, отсутствие рынка труда и т.д.) являются благоприятными для максимального оживления иждивенческого комплекса, обостряют ожидания «заботы о людях со стороны государства», то есть власти «заботливой», «материнской».
Основой для развития тенденций социального конфликта в настоящее время могут служить гипертрофированные социальные ожидания населения, иждивенчество. С другой стороны неповоротливая «социальная машина», продолжающая работать по затратным принципам, исповедуемым при социализме, когда помощь оказывалась всем без разбору понемногу, отягощенная в значительной степени коррумпированностью чиновников, свояченичеством и местничеством руководителей. Нужно отметить вынужденные действия правительства Фрадкова по замене системы льгот денежной компенсацией, что в плане административном вполне эффективно.
Люди голосовали на выборах с надеждой, что «государство должно начать заботиться о людях», что «социальные проблемы начнут решаться», «указания не должны идти в разрез с интересами людей», руководитель «должен видеть нужды людей, прислушиваться». Избиратели ждали такой власти, к которой «можно обратиться», «пойти поплакаться», получить помощь в решении своих проблем.
Ожидание большей социальной защищенности как мотивация выбора наиболее характерна для пенсионеров и низкооплачиваемых категорий работающих, независимо от возраста. Однако, важно отметить, что в иерархии мотивов относительно обеспеченных избирателей проблема незащищенности и назревших социальных перемен звучала также достаточно убедительно.
Обращают на себя внимание влияющие на выбор и работавшие в позитиве корпоративные мотивы избирателей. Людям хотелось выбрать «действительно свойского», «профессионала» в ожидании лоббирования интересов этой группы, с надеждой, что «например, армия поднимется», или голосуя из чувства солидарности - «за врачей и учителей обидно».
Работа на позитив касается и мотива присоединения к авторитетному мнению в процессе голосования, когда выбор падает на человека, «который пользуется авторитетом у большинства представителей партий, министров».
Кроме того, можно назвать целый ряд факторов, усиливающих эти тенденции в общественных настроениях и являющихся для отдельных категорий населения инструментальными мотивами для голосования.
Так, именно для социально незащищенных категорий в выборе при голосовании имеют существенное влияние ностальгические мотивы, связанные с прошлым. Подавляющее большинство голосующих за КПРФ голосуют за «светлое прошлое». «В основе решения, за какую партию голосовать – собственные воспоминания», «ведь раньше я же помню, как это было», «в годы застоя у меня было счастливое детство», «при коммунистах кушала конфетки», «народ перепробовал буквально все – опять возвращается к старому», «коммунисты – это последняя надежда, надежда, что будет стабильнее», «может, они вернут что-то». Можно отметить еще две темы мотивации голосования за КПРФ: тема детей, «беспокойства об их будущем» («вот у меня ребенок заходит сейчас в магазин, и хоть глаза закрывай ей», «и я думаю, как мой ребенок будет учиться»); тема загнанной в подполье и задавленной властью КПРФ - мученический ореол компартии как оппозиции уже сложился в сознании населения к 2000 году (использовали «деньги в коробке из-под ксерокса, чтобы не прошел Зюганов», «коммунисты прошли везде, а «Единство» в зале»).
Анализ мотивации голосования сторонников КПРФ показывает исключительно эмоциональную основу позитивного образа прошлого (естественные положительные воспоминания о молодости). Участники исследования реально оценивали невозможность возврата старого, понимали, что политика нынешних коммунистов будет иной.
Однако, в высказываниях избирателей обращала на себя внимания еще одна тенденция - актуализированная потребность в понятном для каждом образе будущего. Конкретные названия перспективы пути при социализме («развитой социализм», «социализм с человеческим лицом» и т.д.) создавали иллюзию ясности и достижимости цели, знания властями, «куда мы идем», упорядоченности движения. Причем неконкретность названия, затрагивающего в то же время важнейшие установки, позволяла людям быть свободными в своих фантазиях, а придуманный ими позитивный образ будущего делало их жизнь осмысленной, трудности - временными, снимало напряжение и страх перед неопределенностью, позволяло не думать и не беспокоиться о завтрашнем дне.
Для многих опрошенных в основе ностальгических мотивов лежала размытость перспективы, блокированная потребность в безопасности, удовлетворяющаяся, в том числе, и благодаря наличию ясного, позитивного, а, значит, защищенного будущего. Обращало на себя внимание преобладание образности в представлениях людей о будущем.
Выявленная в ходе обработки материалов тенденция персонификации выбора создавала основу для предпочтения стратегии с опорой на личность, а не идеи.
Обилие жалоб на плохую агитационную работу и недостаток информации («агитация у нас нулевая», «никто ничего толком не сказал», «голосовали вслепую»). При этом из беседы выяснялось, что «листовки были», «газетами завалили», приносили календари, видели фото. Но, вопреки многочисленным печатным агитационным материалам, складывалось впечатление о нулевой агитационной работе. На вопрос, что же было не так, люди отвечали всегда одно и то же - «не было личных встреч».
Личные встречи, беседы с кандидатами или с официальными представителями избирательных комиссий отмечались практически всеми опрошенными как наиболее предпочитаемая форма агитации, вызывающая наибольшее доверие («нужно воочию его увидеть, поговорить с ним», «мне хотелось на него посмотреть, услышать, что он говорит», «по одномандатным легче, потому что можно пообщаться с этим человеком», «у многих какие-то вопросы, сомнения, при личном общении это проще»).
«Живое» общение (не обязательно с самим кандидатом), судя по реакциям участников исследования, служило мощным ресурсом для завоевания голосов избирателей. Однако агитационная работа в виде открытой пропаганды и призывов вызывает у населения недоверие в связи с информированностью о небескорыстном участии агитирующих в этой работе. Большее доверие, по словам участников опроса, будет вызывать встреча с человеком, который имеет официальные полномочия, не агитирует ни за кого, цель которого - проинформировать обо всех кандидатах и помочь людям разобраться. Таким образом, наиболее действенным методом работы агитаторов могла быть в сложившихся на тот период условиях косвенная, завуалированная реклама под прикрытием правдоподобной «легенды», грамотно построенного политического мифа.
Как особенность формирования впечатления о политиках в условиях обилия противоречивой информации, создающего дефицит возможности использования логики и здравого смысла, нужно отметить усиление тенденции связывать кандидата ассоциативно по отдельным совпадающим характеристикам с образом известного исторического лица или политического деятеля. В этом случае образ кандидата идентифицируется с узнаваемым образом, и происходит автоматический перенос личностных качеств, заслуг, авторитета.
В практике бесед с участниками исследования неоднократно встречались сравнения политиков, относительно которых еще не сложились однозначные оценки, с политиками, имеющими яркий узнаваемый образ: люди готовы видеть сходство Путина со Сталиным и Андроповым, оценивая это в позитиве; в ходе исследования зафиксирован факт, когда приписанное сходство кандидата с генералом А.Лебедем в какой-то степени послужило толчком для голосования за него.
Отметим, что тенденция влияния образных ассоциаций на мотив голосования за того или иного кандидата может быть использована как в агитации «за», так и «против».
Таковы в основном итоги изучения мотивации голосования «За».
При изучении мотивов протестного голосования удалось выявить следующее.
Мотив голосования «против» из-за недоверия к власти: «доверия абсолютно никакого нет», «я вот обманута на каждом шагу, для народа ничего не делают», «я ни во что не верю», «для людей ничего не делают», «администрация не чешется», «что ходить, все равно без нас выберут, без нас сделают», «читаю ответы на письма той, которая сейчас вроде бы оседлала Медведя – кроме отписки ничего не содержат», «нас убеждают, что руководители высокопрофессиональные – значит, если дела идут плохо, значит, не хотят», «заставят проголосовать».
Мотив голосования «против» усиливающегося социального неравенства: «такой разницы между нищими и богатыми не было, все-таки люди могли себе позволить что-то», «раньше не было такого ярко выраженного: богатый и нищий, богатые даже жили скромненько», «не было такой границы между бедными и богатыми», «вот они делят портфели – побольше, получше урвать, нажились, а мы на себе ничего не ощущаем», «детей своих отправили за границу учиться», «какой же он народный президент, если народ его не может убрать», «у нас только народ наказывают, больше никого», «вот реально взял бы он депутатам сделал бы нашу зарплату или нам их, почему бы не убрать у них немножко», «неприкосновенность – это воры в законе просто, он по закону ворует, а если я что-то украду, меня в тюрьму» «они в открытую говорят – вы быдло», я «за отмену льгот, неприкосновенности».
Протест против «агитационной вакханалии» («отталкивает, потому что у всех одно и то же», «ну, и кому верить, друг друга грязью поливают», «одни говорят так, другие совершенно иначе», «информация об этих кандидатах в основном на уровне сплетен, сплетни ходили одни страшнее других, поэтому я сделала выбор против всех», «мы голосовали, чтобы хотя бы наши бюллетени не использовали, а не для того, чтобы выбрать», «голосуем для галочки, для отвода глаз», «хоть душу отвести»).
Протест обиды из-за испытанного неуважительного отношения к себе со стороны власти, уязвленного самолюбия. В этой связи необходимо сказать об обостренной в данных условиях чувствительности людей к любого рода пренебрежительному отношению сверху, обману, невысокой оценки их самолюбия, гордости, интеллекта и т.д. («над народом смеются в открытую – дурака валяют в пыли – точно Ванька-дурак», «просто обидно за врачей, учителей», « как про нас сказали - на минимальной зарплате работают те, кто работать не хочет, тунеядцы», «люди, которые в школе работают, которые детьми занимаются – это тунеядцы, это сверху идет такое», «он вон уже пенсионерам прибавил 20%, он их уже купил», «обе встречи не состоялись, и я сразу решила, что за него я голосовать не буду»). Обостренная чувствительность провоцирует парадоксальные, на первый взгляд неадекватные реакции (возмущение 20%-ой надбавкой к пенсии - «купил»).
В подобных условиях любая прямая агитация «за», акцент только на позитивном в деятельности, запоздалое выполнение обещаний, административный нажим влечет рост протестных настроений: («прошедшие выборы опровергли представление о нашей администрации: кого-то хотят продвинуть – начинают его хвалить», «администрация района его пропагандировала, они упирались на это и говорили, что нужно бы за него голосовать»). Снижению негативного влияния данного фактора может способствовать использования косвенной политической рекламы (например, «рядовые», без предвыборного ажиотажа и пафосности, публикации в СМИ материалов о плановой деятельности властных структур, строгое дозирование «заказных» статей).
Избирательные технологии - средство электоральной интеграции
Регулярное проведение свободных выборных кампаний - один из характерных признаков гражданского общества. Результаты выборов при этом являются более или менее точным отражением степени интеграции социума на основе какой-либо политической идеи или же отсутствия таковой, то есть социальной дезинтеграции. Нужно отметить, что формирование представительной власти как результат выборов в демократическом обществе является прямым следствием электоральной интеграции.
Сближение отношений и мнений избирателей происходит на основе какого - либо фактора, оказывающего влияние на их политическую позицию. В качестве такового могут выступать не только традиционные по форме управления и источнику происхождения (призывы, программы, лозунги и проч.) но и нетрадиционные, нередко остающиеся за пределами внимания, информационные воздействия. Последние не имеют непосредственного отношения к целенаправленному влиянию на население (к ним можно отнести слухи, события, в том числе случайные, стечение различных обстоятельств, природные явления, события местного характера и проч.).
Введение термина «электоральная интеграция» позволяет отнестись к результатам выборов в традициях синергетики. Это означает не только констатацию факта возникновения порядка (доминирующего выбора) из видимого исходного хаоса мнений, но и признание отсутствия линейной зависимости между интенсивностью усилий по сближению позиций избирателей и реальными результатами этого процесса.
Традиционно сложившаяся точка зрения в отношении избирательных технологий связана с их манипулятивным характером и может быть сведена к следующему. Любая избирательная технология направлена не только и не столько на актуализацию элементов гражданского сознания избирателя, сколько на актуализацию положительного отношения к какой либо из предлагаемых для выбора партий или кандидатур. Мнения и оценки избирателей даже при одном и том же результате голосования в целом различны. Целью избирательной технологии является электоральная интеграция, то есть достижение большего или меньшего сходства в различных оценках избирателей существующей ситуации, кандидата или партии и других факторов предвыборной кампании. Электоральная интеграция динамична, ее основания имеют выраженные временные ограничения существования.
Наблюдения за ходом выборных кампаний на выборах президента РФ, в Государственную Думу, органы местного самоуправления показывают, что за последние 4-5 лет у избирателей заметно снизился интерес к политическим программам как повода для электоральной интеграции. Достаточно заметить практически полное отсутствие предвыборной программы у В.В.Путина на последних выборах президента Российской Федерации. Подобное произошло и на состоявшихся в 2002 году выборах в Саратовскую областную Думу.
Наличие какой – либо программы депутата отнюдь не означало, что избиратели имели желание с ней ознакомиться. По данным многочисленных социологических опросов, проведенных накануне выборов, программа кандидата оказывается в лучшем случае на третьем-четвертом местах после личностных характеристик кандидата, его биографических данных, степени доверия ему. Место предвыборной программы заняла некоторая совокупность эмоционально привлекательных идей, что значительно отличается от избирательных кампаний начала девяностых годов прошлого столетия, когда программа была в числе значимых факторов выбора.
В последние 5-6 лет произошло качественное изменение основы для выбора. Один цикл политического развития явно сменился другим.
Циклические процессы в развитии общества лежат в основе изменений в политике и политической жизни. Эти процессы затрагивают все стороны жизни – и экономику, и политику, и строительство, и многое другое.
Политико - деловой цикл, по Ю.Плотинскому, составляет по продолжительности примерно 4 – 6 лет, что вполне согласуется со сложившейся избирательной системой.
Повторение цикла не может быть по понятным соображениям представлено как возврат к исходной точке. Суть перемены по отношению к проблеме электоральной интеграции, по-видимому, в том, что на передовые позиции в рамках одной и той же общественно-политической формации вместо одних национальных макроценностей как основы консолидации выходят другие. В последние годы постепенно отошли в сторону такие ценности как державность, мировое превосходство, мировое лидерство по конкретным позициям (космос, спорт, социальная защищенность и др.), соборность, им на смену пришли ценности потребительского общества, прагматизм, индивидуализм и др.
Повторение политико-делового цикла в рамках одной и той же общественно-политической формации происходит за счет закономерного насыщения привлекательности предложенной идеологии как основы для объединения. Старые политические мифы и система их презентации морально устаревают, что собственно и инициирует радикальное изменение содержания избирательных технологий в целях захвата или удержания власти.
Циклический характер электоральной интеграции хорошо известен на феноменологическом уровне. Достаточно напомнить слова, сказанные одним из самых уважаемых политиков Ш. де Голлем «…я надоел французам».
Циклы электоральной интеграции являются вторичными по отношению к циклам политико - деловой активности и, особенно, к экономическим циклам Н.Кондратьева. В интерпретации Ю.Плотинского каждая из четырех фаз цикла Н.Кондратьева (процветание, спад, депрессия, восстановление) имеет конкретные макропсихологические черты. В частности, космополитические ценности сменяются в определенной последовательности на консервативные, экономические и конфликтные. Привлекает внимание то, что депрессивной фазе цикла свойственны экономические ценности, что, собственно, и наблюдается в России в настоящее время.
Дата: 2019-07-30, просмотров: 166.