Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
1.
В качестве примера мыслительного проекта отдельного человека разберём произведение В.Головачева «Реликт».
Роман этот представляет довольно масштабное описание явлений мироздания.
Он достаточно широко известен, поскольку неоднократно издавался немалыми тиражами за последние 15 лет.
Хотя произведение формально относится к жанру фантастики, она более чем научная. Поскольку автор имеет образование физика, в его описаниях метавселенных отражены распространённые именно в среде «настоящих физиков» научные представления.
Было бы неуместным пересказывать содержание трёх увесистых томов романа, однако основные представления автора о Макрокосме можно изложить кратко.
Наша Вселенная представляет собой домен — «клеточку» организма Универсума, состоящего из множества доменов.
За пределами границ тела Универсума начинается Большая Вселенная, где предполагается наличие равновеликих Универсумов.
Управление внутренними процессами во Вселенных – доменах осуществляется на различных масштабных уровнях, которые представлены как иерархия Архитекторов, Конструкторов, Инженеров. (Выбор терминов говорит о последовательности и подчинённости указанных категорий разумов-творцов, ответственных за всё, что сотворено в космосе Вселенных – доменов.)
В нашей Вселенной указанные категории творцов местных галактических субъектов и порядков постоянно отсутствуют.
По этой объективной причине «отсутствия хозяина» происходят разнообразные напасти на человечество, которое вынуждено, в лице своих лучших представителей, мотаться на сверхсветовых скоростях из домена в домен Универсума, отстреливаясь от врагов изрядными порциями антиматерии и прочих, малоэффективных в 23 веке, боеприпасов, в поисках помощи против некоего, внешнего по отношению к Универсуму, врага человечества.
Собственно в этом бесконечном поиске и состоит фабула романа, написанного живо, ярко, талантливо и в патриотическом ключе.
Нетрудно заметить, что образ Единого, Всевышнего в романе присутствует, но не очень конкретный.
Вроде бы Универсум может претендовать на это звание, но кто же тогда его соседи по Большой Вселенной, способные ему вредить весьма ощутимо?
Автор, человек, несомненно одарённый интуицией, как его любимые герои, чувствует в этом вопросе подвох, и заранее готов на него ответить таким пассажем.
Враг человечества, именуемый весьма однозначно Фундаментальным Агрессором, не воюет, а играет с Универсумом.
При этом правда, гибнут люди, но многие того и заслуживают.
Логика рассуждения достаточно известна, и останавливаться на ней не будем.
В сущности, перед нами всё та же старинная формула иезуитов (Дьявол - это обратная сторона Бога), которой они идеологически прикрывали, и весьма удачно, многие свои неблаговидные проекты переустройства мира по своему усмотрению.
Интересно другое.
Даже обращение человечества к родному Универсуму за помощью в выживании оказывается сопряжено с непреодолимыми трудностями взаимосвязи.
Если же, по философской традиции, искать последнюю инстанцию, Абсолют, Единого, выше Универсума, то информационное взаимодействие человека и Творца, в котором следует признавать всё того же Единого, получается и вовсе невозможным.
Возникает явное противоречие.
С одной стороны, современные научные представления, если не оголтело отрицающие идею Творца в духе академика Гинзбурга, то, в лучшем случае, отодвигающие образ Бога в бесконечную, недостижимую и непостижимую для человеческого разума даль масштабов и расстояний космоса.
Именно такие паллиативные представления оказались облаченными В.Головачевым в захватывающую воображение форму романа.
С другой стороны имеется православная религиозная традиция, согласно которой к Творцу можно и нужно обращаться в полной уверенности, что эффективность такого обращения высока.
Чтобы разобраться в очерченной проблеме взаимодействия человека и высших разумов, которая существует столько, сколько существует человек, как мыслящее существо, следует начать с изучения работ предшественников, которые искали пути решения данной проблемы до нас.
Вот тут и выявляется очередная, на этот раз архивная, проблема.
Предшественники-то известны со времён древней Греции, это не менее 2,5 тысяч лет уже, а традиция научного, т.е. атеистического, т.е. гуманистического восприятия внешнего для человека мира начинается только с 18 века!
Самым древним научным трудам европейских ученых не более трёхсот лет в авторской упаковке. Всё остальное наследие предшествовавших веков – в пересказах, воспоминаниях случайных читателей случайно сгоревших вскоре за прочтением древних рукописей, отрывках, намёках, и догадках.
Примером современного использования древнего античного научного наследия может служить недавно разгоревшаяся на сайте trinitas.ru в рамках Института Золотого сечения дискуссия о том, что конкретно знал тот или иной греческий философ о пропорции золотого сечения.
Задачка-то одномерная, но и она решения не имеет постольку, поскольку трудов ни одного греческого ученого, не только математика, нет в авторской редакции, изданных во дворцовой типографии (как вариант, камнерезной мастерской) какого-нибудь сиракузского тирана.
Все научные произведения мудрой греческой античности изданы типографским способом только в 15 веке, в Италии, спустя пару тысяч лет после написания, и довольно далеко от мест проживания авторов, при полном отсутствии рукописей с авторской правкой.
Кто вправе утверждать, что за две тысячи лет никто и ничто не могли исказить кристальную античную мысль*?
Чрезвычайно показательно, что весьма эмоциональная дискуссия велась на основе произведений современных авторов, цитирующих труды позднего средневековья, в которых упоминаются произведения, приписываемые традицией тому или иному ученому древнему греку.
Если с научными трудами древних, неведомых даже, ученых потомки так небрежно обошлись, может быть, религиозный метод познания может помочь?
Ведь монастырские библиотеки достаточно надёжно защищены от невзгод высокими монастырскими стенами, благоговением монахов, древнейшей культурой обращения с печатным словом.
В уже упоминавшейся замечательной книге Н.Б. Мечковской \ Мечковская Н.Б. Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий. М. Агентство «ФАИР», 1998\
приводятся многочисленные примеры религиозного почитания букв, культа письма, которые позволяют надеяться, что монахи могли сохранить древние знания до нашего времени в авторской, нецензурированной последующими поколениями новаторов, редакции.
Действительно, подлинные произведения известны с 10 века.
Существует, например, такой фундаментальный академический труд, также ранее упомянутый, как Старославянский словарь. \ Старославянский словарь (По рукописям Х-ХI веков): Около 10 000 слов\Э. Благова, Р.М.Цейтлин, С. Геродес и др. Под ред. Р.М.Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой.-М.: Рус. яз., 1994.-842с.\
Этот словарь основан на подлинных рукописях, хранящихся в различных библиотеках мира.
Вот из таких незамутнённых источников уже можно почерпнуть истинное знание?
Разобраться, наконец, с мировоззрением поколения, жившего до нас пусть не за 2,5 тысячи, но за 1000 лет?
Ответ, после прочтения словаря от корки до корки, оказывается тривиальным. Мировоззрение точь-в-точь как наше, православное, из 19 века, когда эти подлинные рукописи, ранее никому не известные, и были найдены как-то сразу, десятком друзей-ученых, оставивших тем самым «заметный след в науке», как повествует предисловие указанного словаря.
Вот так, опять ученые, атеисты, гуманисты недавнего прошлого оказываются тем непосредственным источником информации, из которого предлагается черпать «никем неискажённое» знание о нравах и обычаях религиозных мыслителей 10 века.
Как-то странно после этой академической глади и восьмисотстраничного словаря языка эпохи 10 века наблюдать суету толкователей вокруг надписи на глиняной корчаге из славянского поселения той же эпохи, которую не могут убедительно разобрать уже более полувека несколько десятков эпиграфистов.\ См. Работу В.А.Чудинова. Руница и археология. Непривычные начертания. Древнейшие русские надписи и моё письмо Профессору Чудинову В.А.\
Как-то это не вяжется.
С одной стороны, добросовестные ученые издают огромный, более 800 стр., словарь языка эпохи Х века.
С другой стороны, из той же эпохи и ареала языка известна надпись, явно бытовая, не зашифрованная, смысл которой долгие десятилетия не могут понять другие ученые, столь же добросовестные.
Разумеется, объяснений парадоксу можно подобрать множество, в том числе и экстравагантных, но мы этим заниматься не будем.
Мы отметим, что в соответствии с введённым ранее постулатом о дивергенции и роторе исторического процесса, вполне объяснимы утери, искажения, непонимание информации на протяжении 1000 лет передач её от носителя к носителю, а вот неизменность, стабильность понятий, демонстрируемая Старославянским словарём, как раз вызывает желание обратиться к независимым способам проверки истинности информации, которая официальными академическими кругами считается неискажённой на протяжении такого срока.
В работе Русская алгебра. Побуквенный смысл русских слов мною предложен один из таких способов.
Суть его заключается в том, что современные русские слова, пришедшие из эпохи искреннего, всенародного святоотеческого православия, до 14-15 веков, от которой осталось до обидного мало материальных свидетельств, предлагается понимать как аббревиатуры, в которых каждая буква изначально имела смысловое содержание, утерянное впоследствии, благодаря многочисленным реформам.
Выбор временного критерия диктуется тем обстоятельством, что уже в эпоху Сергия можно подозревать религиозный конфликт между его учением и тем, что было в духовном пространстве до него. После борьбы с жидовствующими, эпоха которой локализуется около известной даты «конца света» (1492 г) церковные реформы приобрели в православии перманентный характер, что наблюдается по сегодняшний день.
Общеизвестно, этому учат в начальной школе, что русские слова содержат корни, несущие в себе основной смысл.
Приставки, суффиксы и окончания имеют гораздо меньшее смысловое значение, которое чаще всего просто не учитывается. В результате потери смысла отдельными буквами слова носители языка приходят к выводу о ненужности таких букв, и оставляют из современной развёрнутой фразы от каждого слова одну — две буквы, собирая такие остатки в новое слово, эквивалентное по смыслу изначальной фразе, которое также начинает со временем восприниматься цельным, а не составным.
Пример подобного словотворчества.
В Ленинграде* частенько приходится слышать слово «гопник».
Москвичи это слово не используют, хотя понимают его смысл, как наименование человека развязного, хулиганистого, не комильфо, короче.
Углублённое исследование смысла слова «гопник» по петербургским источникам проясняет картину.
Оказывается, давным-давно, лет сто назад, было в Петербурге городское учреждение общественного призрения, приют для бездомных бедняков. Оно называлось сокращённо ГОП. Клиентами этого учреждения были разнообразные деклассированные элементы, которых и прозвали гопниками.
В Москве ГОПа не было, не появилось и слова «гопник».
История повторилась, и современное слово для обозначения бездомного бродяги — «бомж» также изначально является аббревиатурным сокращением довольно длинного протокольного выражения «без определённого места жительства».
Однажды появившись, такая аббревиатура, каждая буква которой имеет изначально смысловое содержание целого слова, понятия, начинает собственную жизнь, обрастая суффиксами, приставками, смыслами.
От бомжа появились «бомжатники», стало возможным «бомжевать» даже имея определённое место жительства, возможно даже придать слову родовые отличия, в форме «бомжихи» и даже «бомжонка».
В этих плодах реального современного словотворчества уже довольно трудно отыскать изначальную аббревиатуру БОМЖ, известную узкому кругу составителей милицейских протоколов.
Мораль из этой иллюстрации следующая.
Мы не имеем права считать априори, что авторы и носители русского языка в любую предшествующую эпоху, относившиеся к слову и букве даже с религиозным благоговением (см. лекции Мечковской Н.Б.), могли считать какие-то буквы в словах бессмысленными, и вписывать их в слова для украшения, вроде орнамента.
Со временем некоторые буквы, действительно, оказались «украшением», например, ер (твёрдый знак) в конце слова, и их устранили в ходе очередной филологической реформы. Однако из этого факта вовсе не следует, что тот, кто вводил изначально ер в слова, так же не видел в этой букве смысла, как не увидели его далёкие потомки.
Кроме того, нельзя априори считать механизм создания слов из аббревиатур только особенностью последней пары веков развития языка.
Возможно, что и в 10 веке некоторые длинные слова, постоянно употреблявшиеся, также составлялись из сложных понятий, как это показано автором в работе Русская алгебра. Побуквенный смысл русских слов.
По крайней мере, на старинных иконах можно видеть, как слово «Господь» писалось только первой и двумя последними буквами с титлом. Дополнительным доводом в пользу широкого распространения практики аббревиатурного сокращения слов в прошлом являются следующие соображения.
Во-первых, известна практика запрета на произнесение имени, чтобы избежать возможного колдовства или сглаза.
Во-вторых, известна практика запрета на произнесение имени божьего.
Поскольку имен божьих известно значительное количество, то все эти слова могли подлежать запрету на полное произнесение и выражались через усеченную форму аббревиатуры.
В качестве примера по использованию предложенного метода проверки информации из прошлых веков, донесённого до нас словами эпохи, разберём полный смысл слова «преподобный».
Это слово является общераспространённым титулом православного святого.
Например, преподобным именуется Сергий Радонежский, живший в 14 веке.
Можно допустить, что преподобным именовали Сергия уже его современники, иначе мы бы знали его другие титулы, устаревшие со временем, и заменённые именно на «преподобный» потомками в порыве реформаторского энтузиазма.
Начнём с корневой части слова и окончания – подобный.
Смысл этого слова никаких сомнений не вызывает. Речь идёт о похожести, подобии человека, но кому?
Тоже ясно, святой подобен Богу, кому же ещё?
Существует именно такое слово «богоподобный», правда, применяется больше к древнегреческим героям, а не к православным святым.
Осталась приставка «пре».
Кажется, и с ней нет никаких проблем, её смысл в усилении значения корня, например, превеликий, премудрый.
Но посмотрим внимательнее. В этих примерах не требуется сравнения. Их смысл можно передать такой фразой, как «очень великий», «очень мудрый».
Но что значит «очень подобный»? Напрашивается пояснение, кому подобен, а оно отсутствует.
Это означает, что в приставке «пре» скрыт ответ и пояснение, только оно не всех устраивает.
Сейчас поймём, почему.
Допустим, что перед нами аббревиатура, которую мы не воспринимаем, как таковую.
Попробуем воспринять.
П-Ре.
Что такое, опять имя древнеегипетского бога солнца?
В том то и дело, что нет.
Это имя Творца нашей Галактики, её центрального светила, которое изображается северными славянами в виде свастики* или лучистой спирали хлеба Северное Коло.
(Подробнее см. работу Корни грехопадения. Взгляд инженера.)
Таким образом, изначальный смысл титула православного святого «преподобный» означает «папе Ра подобный».
Естественно, современная государственная редакция православия, отражённая в Старославянском словаре, никакого папу Ра не знает, и знать не хочет*.
Таким образом, вычеркнуто из истории православия следующее (предполагаемое, разумеется) обстоятельство.
Ещё в 14 веке православные славяне воспринимали крестообразный центр Галактики, как Творца, Родителя, Папу, к которому можно обращаться за помощью, и он не откажет своим детям.
Обратим внимание, что понимание приставки «пре», как аббревиатуры изначальной фразы «папа Ра», выводит нас на новый уровень восприятия собственного языка.
Например, слово «превосходный».
Современное понимание его смысла, как превосходства над сравниваемым явлением, можно назвать экстраполяцией.
Подбери явление поскромнее для сравнения собственных достижений, и окажется, что ты превосходен, а это всегда приятно.
Оказывается, что и пескарь может быть «премудрым».
Каждый превосходит каждого в чем-то, и всем комфортно, никто не обижен. В сущности, перед нами духовная суть протестантизма, как довольства самим собой, любимым, при любых внешних обстоятельствах.
Это перманентное самодовольство среднего европейца достигнуто духовной операцией, в математике именуемой «нормировка». Суть её состоит в выборе удобного критерия для оценки своих достижений.
Равняйся по недостижимому образу Христа, как православный, и будешь вечным грешником, недостойным райской жизни.
Равняйся по соседу, как протестант, и будешь не хуже, а часто лучше, если у тебя стиральная машина новее, или чайник со свистком, а у соседа без.
Другое дело, понимание слова «превосходный», как «восходный», восходящий, стремящийся к Папе Ра, как первоисточнику, идеалу, объекту почитания и поклонения.
Здесь появляется точка опоры, объективная, нелицеприятная, та самая, которая позволяет перевернуть мир, духовный, разумеется.
Вместо произвольной, характерной для европейского образа мыслей, экстраполяции от заранее удобно выбранного объекта сравнения, появилась православная интерполяция, как необходимость сверять явления, нормы поведения и морали по образу, подобию, пониманию Творца.
После перехода к интерполяции от самого себя до Творца духовный мир человека обретает устойчивую, внешнюю, объективную координату, ту самую веру (как ведание Ра), которой так не хватает современному человеку для полноценной духовной жизни.
Здесь важно, что мы рассматриваем образ Творца не умозрительный, а ясно видимый предками на небосклоне, а потому не позволяющий «растекаться мыслию» по всему духовному и физическому макрокосму, как это происходит в современных, экстраполяционных вероучениях, опирающихся на собственный образ человека и воображаемый каждым мыслителем индивидуальный, неопределённый символ, но не физическую сущность Творца.
Слово «премудрый» можно отнести к пескарю только тогда, когда забывают изначальный его смысл сравнения с мудростью Творца, и появляется ирония, как способ самозащиты стремительно съеживающегося индивидуального духовного мирка, потерявшего объективный вектор распространения в виде осязаемого органами чувств образа Творца.
Вернёмся в миры В.Головачёва.
Обращает на себя внимание следующее обстоятельство.
Завязка романа «Реликт» состоит в том, что экспедиция людей отправляется к центру Галактики.
Найдя по дороге загадочную планету, экспедиция возвращается восвояси, не забыв присвоить находке одиозное имя Тартар (Ад по понятиям греков).
Далее по сюжету романа про центр Галактики человечество на протяжении сотен лет не вспоминает, и не интересуется его загадками, целиком сосредоточившись на изучении Тартара.
Миры Головачёва воображаемые, но игнорирование центрального светила собственной Галактики его героями, посетившими в поисках высших разумов множество чужих галактик и даже вселенных, весьма показательно.
В этом поразительном невнимании к центральному объекту нашей собственной звёздной семьи уже не воображаемыми, а реальными учеными и теологами нашей современности проявляется факт разрыва культурной традиции при переходе от древнего к новому времени, от изначально цельного, космичного религиозного восприятия мира к научной, гуманистической точке зрения и реформированному православию с ориентацией на палестинские святыни и человеческие чудеса.
Дата: 2019-07-30, просмотров: 187.