Дом Павловых в Москве на Рождественском бульваре в 40-е годы XIX века был известен всему образованному обществу города. Круглый год - за исключением лета, когда состоятельные москвичи стремились уехать от городской жары и духоты, - журфиксы у Павловых собирали цвет московской интеллигенции. Хозяева салона - Николай Филиппович и Каролина Карловна - известные русские писатель и поэтесса, чье творчество выдержало самую беспристрастную проверку временем и до сих пор вызывает интерес.

Николай Павлов поступил в Московский университет и, окончив в 1825 г. отделение словесных наук, стал служить в Московском надворном суде. При этом новоявленный чиновник активно занимался и литературной деятельностью: много переводил с французского (стал первым русским переводчиком Бальзака[74]), сочинял романсы. Его пылкая, восприимчивая натура не вполне отвечала необходимым при литературной работе прилежанию и упорству. Н.Ф. Павлов, «при остром и легко постигающем уме, мог бы сделаться лучшим и первым журналистом нашим и полемическим писателем, если бы одарен был способностью прилежать к труду, а не довольствоваться редкими и случайными взрывами», - писал с сожалением П. А. Вяземский[75].

Москвичи ценили в Павлове не только его литературный дар, но и его несравненное умение вести живую, интересную беседу - качество для хозяина салона наипервейшее. Павлову за десять лет работы в журналах случалось встречаться чуть ли не со всеми русскими писателями, так что круг его литературных знакомств был очень широк. Однако бедность, холостяцкая жизнь, да и весь склад характера Николая Филипповича исключали возможность образования какого-либо литературного кружка вокруг него. Обстоятельства изменились после женитьбы в 1837 г. на богатой невесте Каролине Яниш.

К этому времени Каролине исполнилось тридцать лет, и она уже была известна как поэтесса, переводчица на иностранные языки русских стихотворений, превосходно знавшая русскую и иностранную литературу. Именно благодаря Каролине в Германии узнали наших лучших поэтов первой половины XIX века - А.С. Пушкина, Е.А. Баратынского и др. При этом уровень ее переводов был так высок, что они удостоились похвал самого Гете.

Каролина была одарена замечательной памятью и выдающимися способностями к языкам. Голова ее, по воспоминаниям современника, была чем-то вроде поэтической хрестоматии, и не только русских поэтов, но и французских, немецких и английских[76]. Известная мемуаристка, писательница А.Я. Панаева так писала о Каролине: «В разговоре она вставляла постоянно строфы из стихов на немецком языке - из Гете, из Байрона - на английском, из Данте - на итальянском, а по-испански привела какую-то пословицу»[77].

Каролина Яниш становится известной среди московских литераторов со второй половины 1820-х гг. Семейство Янишей было хорошо знакомо с Елагиной, в салоне которой и заявляет о себе как о восходящей поэтической звезде Каролина.

А. Мицкевич стал давать Каролине уроки польского языка. Слава ее в Москве растет, чему способствовало и посещение дома Янишей знаменитым немецким ученым-естествоиспытателем А. Гумбольдтом[78].

Литературное мастерство юной поэтессы крепнет, особенного успеха она достигла в переводах русских стихотворений на немецкий язык. О высоком уровне этих переводов говорит тот факт, что сами переводимые авторы безоговорочно доверяли поэтическому вкусу Каролины. Так, например, Е. Баратынский, узнав, что К. Яниш переводит его поэму, писал своему другу И. Киреевскому: «Поблагодари за меня милую Каролину за перевод «Переселения душ». Никогда мне не было так досадно, что я не знаю по-немецки. Я уверен, что она перевела меня прекрасно, и мне бы веселее было читать себя в ее переводе, нежели в своем оригинале: так в несколько флатированном портрете охотнее узнаешь себя, нежели в зеркале»[79].

В Москве Каролина вместе с мужем поселилась в двухэтажном особняке на Рождественском бульваре. Все в этом доме, от роскошного подъезда с швейцаром и до большого хозяйского кабинета с пылающим камином, говорило о широком довольстве[80]. Каролина очень ценила аристократическую обстановку, даже завела в доме лакеев в ливреях с гербовыми пуговицами[81]. Богатый дом на Рождественском бульваре гостеприимно раскрыл свои двери для посетителей.

Центром умственной жизни салон сделался не сразу. Сначала дом Павловых стал известен среди московских литераторов как место, где можно вкусно и разнообразно поесть. Однако вскоре гастрономические интересы посетителей отошли на задний план.

У Павловых часто бывают представители основных прогрессивных направлений общественной мысли того времени - славянофилы и западники. Среди обычных посетителей встречается множество лиц, составивших гордость отечественной культуры. Это А.С. Хомяков, глава московских славянофилов, обладавший огромными знаниями и блестящей памятью, делавшими его непревзойденным в спорах; публицист и философ И. Киреевский, один из основателей славянофильства, а также его младший брат Петр - архивист и публицист, известный собранием русских народных песен; профессор Московского университета М.П. Погодин; историк, критик и поэт С.П. Шевырев; писатель С.Т. Аксаков и его сыновья Иван и Константин, стоявшие на славянофильских позициях; тогда еще молодой Ю.Ф. Самарин, в будущем известный политический и общественный деятель. Из западников частыми гостями Павловых были историк Т.Н. Грановский, А.И. Герцен, Н.П. Огарев, врач и одновременно поэт-переводчик Н.X. Кетчер; поэт и переводчик, студенческий друг Герцена и Огарева, Н.М. Сатин; литератор Н.А. Мельгунов, университетские профессора П.Г. Редкий, Д.Л. Крюков, историк и юрист К.Д. Кавелин[82]. И этот перечень далеко не полон.

Сначала у Павловых собирались по вторникам, затем по четвергам. Споры не утихали до глубокой ночи. Многие их посетители заранее серьезно готовились к предстоящим дебатам.

М.Ю. Лермонтов много раз бывал у Павловых. С Николаем Филипповичем поэт был знаком давно; правда, о его стихах был невысокого мнения. Полагают, что некоторые черты характера Павлова отразились в образе главного героя лермонтовского «Маскарада» Арбенина: он также пользовался репутацией одержимого и подозрительного в карточной игре человека. Заехав в первопрестольную по дороге в ссылку на Кавказ, М.Ю. Лермонтов пробыл в Москве почти весь май 1840 г. Он познакомился с московскими славянофилами, посещал салоны Павловых и Свербеевых[83]. К жене Павлова М.Ю. Лермонтов относился с большим почтением, высоко ценил ее переводы и некоторые оригинальные стихотворения. В альбоме поэтессы сохранился его автограф стихотворения «Посреди небесных тел», датируемый 16 мая 1840 г.

Свой последний московский вечер М.Ю. Лермонтов также провел у Павловых. Настроение поэта было мрачным. Каролина Карловна все теребила его, пыталась вовлечь в разговор, но ее усилия были напрасны. «Он уехал грустный. Ночь была сырая. Мы простились на крыльце», - записал Ю. Самарин в своем дневнике, вспоминая этот вечер уже после известия о смерти поэта[84].

В первой половине 1840-х гг. салон Павловых стал обычным местом встреч образованных москвичей с заезжими иностранцами - литераторами и учеными, артистами, общественными и политическими деятелями. Знакомясь здесь с представителями русской литературы и науки, иностранцы черпали из первых рук сведения о малознакомой стране и в свою очередь вносили струю европейского свежего воздуха в атмосферу наглухо запертой казармы, в какую превратилась Россия при Николае I. Известно, что Павловы принимали у себя в разное время члена французской Палаты депутатов Могена, французского литератора Мармье, знаменитого пианиста и композитора Ференца Листа, а также ученого-путешественника барона Гакстгаузена.

О темах, занимавших внимание посетителей салона, рассказывает еще одно письмо Ю. Самарина к К. Аксакову (1841 г.): «Вчера я просидел битых три часа вдвоем с Каролиной Карловной. Мы перебрали все вопросы, которые занимали и занимают Вас и меня. Говорили о Фаусте, о французах, о Занде, о бессмертии души, о Гегеле, о любви и проч. Она прочла мне несколько отрывков из недавно вышедшей философии Ламене в трех частях, толстых и полновесных. К.К. сказывала мне, что Вы с ней спорили о том, признает ли Гегель Откровение, признает ли в Иисусе Христе Сына Божия, и будто Вы сказали, что признает? Я думаю совсем иначе. Мне кажется, Гегель понимает всю историю как откровение Божие, но не принимает откровения в известное только время одному или нескольким лицам. Говорили мы также и очень долго о бессмертии души, о сотворении мира, потом перешли к Шевыреву. Читала мне несколько новых стихов, очень хороших»[85].

Поэтическая, возвышенно-сентиментальная натура Павловой была полна противоречий и в житейских отношениях с другими людьми не выдерживала никакой критики. «Тщеславия она была непомерного, а такта у нее не было вовсе», - вспоминал, например, Б.Н. Чичерин[86].

Особенно много саркастических замечаний современников вызывала навязчивость поэтессы в чтении собственных стихов. Известный мастер эпиграммы Соболевский не обошел эту черту Павловой[87]. Но несмотря на тяжелый характер, Каролина Павлова умела поддержать серьезную беседу, любила общество и публичные литературные чтения, - это раскрывало двери ее гостиной поклонникам муз.

В феврале 1843 г. Каролине Карловне был представлен А.И. Герцен (Павлов уже был с ним знаком). Герцен сразу отметил незаурядность личности К. Павловой. «Из людей видел одного, да и тот женщина, т.е. Павлова, - ее голос неприятен, ее вид также не вовсе в ее пользу, но ум и таланты не подлежат сомнению. Больше на первый случай ничего не могу сказать», - записал он в дневнике[88].

Герцен начал бывать у Павловых довольно часто. «За столом, за которым хозяйка разливала чай, сходились по временам А.И. Герцен и Т.Н. Грановский. Трудно представить себе более остроумного и забавного собеседника, чем Герцен, - вспоминал впоследствии А.А. Фет. - Помню, что увлеченный, вероятно, его примером, Тимофей Николаевич, которым в то время бредили московские барыни, в свою очередь, рассказал своим особенным невозмутимым тоном с пришепетыванием, анекдот об одном лице, державшем у него экзамен из истории для получения права домашнего учителя»[89].

Университетские товарищи Фета, начинающие поэты Я. Полонский и Ап. Григорьев, тоже были частыми гостями на Рождественском бульваре. Павловский салон был для них своеобразной литературной школой, где можно было услышать критические замечания, узнать новейшие литературные новости, опробовать на публике свои новые стихи. Знакомство с представителями старшего поколения, участие в их беседах также благотворно сказывались на творческом потенциале молодых людей. Я. Полонский так писал о павловских вечерах: «У Павловых впервые встретился с Юрием Самариным. Он был очень молод и смешил хозяйку. У Павловых же впервые познакомился я с А. И. Тургеневым»[90].

Весной 1843 г. вся Москва была взволнована приездом Ф. Листа. Управляющий Императорскими московскими театрами А.Н. Верстовский вспоминал впоследствии: «Лист Москву свел с ума, играет везде и для всех. В публичных и приватных концертах. Я не помню ни одного из артистов в Москве, которого бы сразу полюбили. Не знаю, чествовали Листа где-нибудь так, как в Москве? Редкий не запасся его бюстом или портретом». Лист приехал в Москву 24 апреля и пробыл почти месяц[91].

4 мая Ф. Листа принимали у Павловых. Общество собралось довольно пестрое: многие стремились посмотреть поближе европейскую знаменитость. Среди гостей был и Герцен, который на другой день записал в дневнике: «Прием Листа у Павловых выразил всю юность нашего общества и весь характер его. Литераторы и шпионы, все выказывающие себя. Мне было грустно. А Лист мил и умен». Аналогичное впечатление произвел Лист и на А.И. Тургенева, писавшего П.А. Вяземскому: «Я познакомился с ним в концерте его и много болтал третьего дня у Павловых: он умен, сведущ и с воображением». Лист не забыл вечера у Павловых. Спустя недолгое время он написал романс на стихотворение Каролины Павловой «Les pleurs des femmes» («Женские слезы») и прислал в Москву ноты с посвящением: «В знак почтительной признательности изящному поэту от неловкого музыканта Франца Листа». Этот романс был издан в Москве в 1844 г.[92].

Круг прежних постоянных посетителей Павловых постепенно редел. Еще в 1844 г. умер Е. Баратынский, а Ю. Самарин уехал в Петербург; в следующем году умерли Д. Крюков, Д. Валуев и А. Тургенев, неизменно бывавший у Павловых во время своих наездов в Москву; зимой 1846-1847гг. после тяжелой болезни скончался Н. Языков; в начале 1847 г. навсегда уехал за границу Герцен, в 1848 г. переселились в Петербург Редкий и Кавелин; реже стал бывать оставивший профессорство М. Погодин[93].

Салон на Рождественском бульваре прекратил свое существование. Тем не менее Павловская гостиная, безусловно, навсегда связана с историей русской общественной мысли, борьбой западников и славянофилов, литературной жизнью того времени.