Мы являемся членами разных иерархических систем и в каждой из них имеем разный ранг[1080]. Тут, конечно же, включается рационализаторская логика, призванная со всей очевидностью доказать, что та иерархия, в которой я король, и есть самая главная, а в которой я никто, вообще не считается.
Потенциально разные иерархические пирамиды перекрываются. Представьте себе, например, иерархические системы социоэкономического статуса на местном и общемировом уровне. У меня все прекрасно – и машина лучше соседской. Но нет, у меня все плохо – Билл Гейтс-то богаче!
Узкоспециализированные пирамиды
Высокостатусный шимпанзе в целом легко сравнивает ранг двух особей. Но люди умудряются существовать в среде чрезвычайно специализированных иерархий. Пример: есть такой человек, Джой Честнат, царь и бог одной из субкультур – он главный по поеданию хот-догов всех времен и народов. Тем не менее мы не знаем, распространяется ли его одаренность на другие сферы жизни.
Внутренние стандарты
Здесь мы говорим о том, что существуют внутренние стандарты, независимые от требований внешнего мира. В качестве пояснения вспомним о скачках тестостерона у мужчин при выигрыше или проигрыше любимой спортивной команды. Но этот андроген ведет себя еще более избирательно: он отчетливее реагирует не просто на выигрыш, а на победу, достигнутую благодаря мастерству (счастливый случай в гораздо меньшем почете), благодаря индивидуальной игре спортсмена (но не всей команды)[1081].
Таким образом, как уже говорилось, мы во многом схожи с другими животными, но при этом и здорово от них отличаемся. Давайте теперь рассмотрим биологию индивидуального ранжирования.
Вид сверху, вид снизу
Распознавание ранга
Аналогично тому, как мы распознаем Чужих, нам удается – и это чрезвычайно важно – понимать положение людей на иерархической лестнице. Например, нам понадобится всего 40 мс, чтобы различить лицо «доминантное» (с прямым взглядом) и «подчиненное» (отведенный взгляд, опущенные брови). Язык тела тоже выдает статус, хотя и не так явно: доминантность выражается в прямой, открытой осанке, руки никак не скрещены и расслаблены; а если они обхватывают согнутый торс, то наблюдатель тут же определит подчиненность. Опять же мы считываем эти сигналы бессознательно, с «автоматической» скоростью[1082].
Дети, как и взрослые, тоже определяют разницу в статусе, что показало одно остроумное исследование. Совсем малышам показывали на мониторе два квадрата с глазками и ротиком, причем один квадрат был больше другого[1083]. И вот эти квадраты двигаются с двух сторон монитора навстречу друг другу, но не сталкиваются, а просто проходят мимо друг друга. В следующей же версии событий квадраты сталкиваются – вот он, конфликт. И сталкиваются, и сталкиваются до тех пор, пока один из них не «сдается» – не ложится плоско вниз, «позволяя» другому квадрату пройти. Дети смотрят на монитор дольше, когда на нем разворачиваются перипетии того сюжета, в котором «ложится» большой квадрат, нежели когда маленький уступает большому. Иначе говоря, первый сюжет для них более интересен, потому что не оправдывает ожиданий: «Ой, а я думал/думала, большой квадрат победит». Прямо как у обезьян и врановых.
Но постойте-ка, может быть, мы имеем дело с обычной физикой, где маленькие вещи всегда перевешиваются большими, а не наоборот и все это не имеет никакого отношения к социальной иерархии? Исследователи разрешили это затруднение. Во-первых, противоборствующие квадраты не соприкасались в тот момент, когда один из них «сдавался». Во-вторых, квадрат, который «сдавался», не подчинялся законам физики: вместо того чтобы свалиться назад, он «падал ниц» перед альфа-квадратом.
Одновременно возник острый интерес к пониманию природы иерархии вообще. Как мы отмечали в главе 9, содержание сплетен в основном составляют рассказы о «положении дел в положении дел»: не свергли ли кого из главных? Не досталось ли наследства какому тихоне? Независимо от того, какой квадрат побеждает, дети дольше смотрят на конфликтную ситуацию, чем на мирное проплывание квадратов мимо друг друга.
Понятно, что тут присутствует и собственный интерес. Знание иерархического ландшафта помогает нам лучше ориентироваться в социальной среде. Но это больше, чем просто собственный интерес. Те обезьяны и вороны, о которых я выше рассказывал, не только обращали внимание на смену доминантных криков в своей группе, но столь же внимательно подслушивали соседские сплетни. И мы, люди, такие же[1084].
Что происходит в мозге, когда мы определяем положение в иерархии?[1085] Естественно, в действие вступает префронтальная кора. Повреждения лобной коры нарушают умение распознавать доминантные отношения (а также устанавливать по лицам родственные связи, обман и близость между людьми). Когда мы решаем задачу по определению доминантности того или иного лица, нам требуется сложить вместе аффективную и когнитивную информацию, и поэтому длПФК и вмПФК активируются и работают в паре. Такая реакция мозга особенно ярко выражена, если нам приходится иметь дело с противоположным полом (что, возможно, отражает главенство целей спаривания над чисто академическим интересом распознавания иерархии).
Образ доминантного лица также активирует верхнюю височную извилину (со всей ее ролью в модели психического состояния) и интенсифицирует ее связь с ПФК. То есть нам важно знать, о чем думает доминантная персона[1086]. У обезьян тоже есть нейроны индивидуального «социального статуса». И как упоминалось в главе 2, для осознания нашего статуса в нестабильной иерархии мозг производит работу по всем вышеописанным контурам плюс активирует миндалину, что отражает наше волнение по поводу неизвестности. Конечно же, все это ни слова не говорит о том, что именно человек думает во время упомянутых процессов.
Мозг и статус
Ваш собственный статус влияет на мозг вполне логичным образом. У макак повышение статуса ведет к усилению возбуждения мезолимбической системы дофамина. Вернемся к исследованию, где у макак-резусов, помещенных в большую социальную группу, увеличивались верхняя височная извилина и ПФК и повышалась интенсивность взаимодействия между ними. В этом исследовании показан еще один интересный момент: чем большего ранга достигает особь, тем больше эти увеличение и взаимодействие. С данными результатами согласуются и итоги исследования на мышах: у высокостатусных особей участок мозга, эквивалентный (когнитивной) длПФК, получает на входе более сильный возбуждающий сигнал[1087].
Я всей душой приветствую эти результаты. Как я уже говорил, многим социальным особям, чтобы добраться до вершины статусной пирамиды, нужны когти, зубы и умение драться. Но, чтобы удержаться на ней, понадобятся социальные навыки и самоконтроль: знание того, на какие провокации реагировать, а какие игнорировать, какие коалиции формировать; также требуется понимание мотивов, которые стоят за действиями другого члена группы.
Обезьяна формирует историю или история обезьяну? Если сообщество уже организовалось – увеличились ли рассматриваемые области мозга у тех индивидов, которым повезло стать доминантными? Или стать доминантными – еще до формирования группы – уже было суждено тем особям, кого природа наградила соответствующими мозгами?
К сожалению, в том исследовании не проводили нейросканирования животных до и после образования группы. Тем не менее последующая работа показала, что чем крупнее группа, тем больше корреляция между доминантностью и изменениями в мозге, а это может указывать на то, что подобные изменения следуют за повышением ранга[1088]. И в обратном порядке: на мышах отследили, как при падении или увеличении синаптической возбудимости в длПФК ранг снижается и повышается соответственно; это говорит о том, что активизация мозговой деятельности в этом участке способствует достижению высокого статуса. Мозг формирует поведение, которое формирует мозг, который формирует…[1089]
Тело и статус
А на что еще, если речь идет о биологии, влияет статус? Например, различаются ли высоко- и низкостатусные мужчины по тестостероновому профилю? И если да, то являются ли различия в профилях причиной, следствием или просто корреляцией разницы в статусе?
В обиходном представлении доминантность и высокий тестостерон (у всех видов) маршируют бок о бок, причем тестостероном подогревается желание доминировать. Но, как подробно разобрано в главе 4, для приматов неверно ни одно из этих утверждений. Напомню:
а) В стабильных иерархических системах у высокостатусного самца уровень тестостерона не самый высокий. Высоким тестостероном отличаются низкостатусные самцы-подростки, которые затевают драки и не могут их закончить. Если и есть соответствие между высоким статусом и высоким уровнем тестостерона, то оно отражает интенсивное половое поведение у возбужденных доминантных особей.
б) Исключения появляются в нестабильные времена. Например, у некоторых видов приматов высокостатусные самцы имеют самый высокий уровень тестостерона в первые месяцы – но не годы – после формирования группы. В тяжелые периоды связь «высокий тестостерон – высокий статус» является скорее следствием частых драк между особями верхушки иерархической системы, нежели ранга как такового[1090].
в) Переосмысливая гипотезу «вызова», заметим, что подъем уровня тестостерона в результате драки говорит не столько об агрессии, сколько о том, что индивиду брошен вызов. Если для удержания статусной позиции требуется агрессия, то тестостерон повышает агрессию; если статус поддерживается изящно написанным стихотворением хайку, то тестостерон позаботится именно о стихосложении.
Теперь рассмотрим связь между рангом и стрессом. Характерны ли для различных рангов разные уровни гормонов стресса, или разные поведенческие стратегии для борьбы с ним, или болезни, связанные со стрессом? У кого он больше – у начальника или подчиненного?
Большой массив исследований подтверждает, что ощущение контроля и предсказуемости ситуации приводит к снижению уровня стресса. Тем не менее эксперименты с обезьянами, проведенные Джозефом Брэди в 1958 г., выявили другую картину. Половине животных дали возможность нажимать на рычаг, чтобы отсрочить удар током (их назвали «руководителями»), а остальные обезьяны получали удар, если удар получал «руководитель». И несмотря на контроль и предсказуемость, нервная система не выдерживала как раз у «руководителей», и они зарабатывали себе язву. Так на свет появился «синдром стресса руководителя»: начальники обременены ответственностью, необходимостью контролировать ситуацию, вести за собой людей[1091].
Стресс руководителя уже превратился в штамп. Но проблема того исследования была в другом: в «руководители» и «подчиненные» попадали не случайным образом. «Руководителями» делали тех обезьян, которые в пилотном эксперименте быстрее догадывались нажать на рычаг, чтобы отсрочить удар[1092]. Впоследствии оказалось, что такие обезьяны эмоционально чувствительнее, так что Брэди непреднамеренно набрал в «руководители» невротиков, предрасположенных к язвенной болезни.
Так все и происходит у них, администраторов-язвенников; современные исследования показывают, что связанные со стрессом проблемы со здоровьем чаще всего возникают у руководителей среднего звена. Для их позиции характерна убийственная комбинация высоких требований и незначительной самостоятельности, т. е. ответственность в отсутствие контроля.
Но по привычным представлениям еще 1970-х гг. считается, что самый высокий стресс испытывают подчиненные, они же и самые нездоровые. Впервые этот эффект исследовали у лабораторных грызунов, когда у животных низших рангов оказывался выше фоновый уровень глюкокортикоидов. То же самое пронаблюдали и у приматов – от макак-резусов до лемуров. И далее у хомяков, морских свинок, волков, кроликов и свиней. Даже у рыб. И даже у карликовых сумчатых летяг – кем бы они ни были. Было даже два случая летального исхода у обезьян в неволе: подчиненных приматов по сути затерроризировали до смерти; у них оказался очень сильно поврежден гиппокамп – тот участок мозга, который особенно чувствителен к разрушительному излишку глюкокортикоидов. (Эти наблюдения не были запланированным экспериментом.)[1093]
Моя собственная работа с павианами в Африке свидетельствует о том же (будучи первой работой подобного рода с дикими приматами). В целом у низкостатусных самцов-павианов регистрировался повышенный фоновый уровень глюкокортикоидов. Если происходило что-то волнующее, глюкокортикоиды реагировали довольно лениво. А когда причина стресса пропадала, уровень глюкокортикоидов возвращался в исходное положение, но тоже сравнительно медленно. Иначе говоря, наблюдался переизбыток вещества, когда оно не требовалось, и недостаток, когда в нем возникала нужда. Удивительно, но с позиций базовой работы мозга, гипофиза и надпочечников повышенный фоновый уровень глюкокортикоидов у подчиненной особи выглядит точно так же, как клиническая депрессия. У павианов социальное подчинение напоминает выученную беспомощность, тоже характерную для депрессий.
Излишки глюкокортикоидов вредят самыми разными способами, и отсюда можно понять, почему хронический стресс приводит к болезням. У павианов в зависимом положении менялся не только уровень глюкокортикоидов. У них наблюдались: а) повышенное кровяное давление и замедленная сердечно-сосудистая реакция на стрессор; б) пониженный уровень «хорошего» холестерина-ЛПВП; в) небольшие нарушения иммунной системы – животные чаще болели, и у них медленнее заживали раны; г) ухудшение функционирования семенников при стрессе; д) понижение уровня основного фактора роста в крови. В общем, не советую становиться подчиненным павианом.
Тут опять возникает вопрос о курице и яйце: что идет за чем, физиологический признак помогает занять положение в иерархии или ранг формирует физиологический признак? Трудно что-то говорить о животных в естественной среде обитания, но у приматов в неволе определенные физиологические черты обычно проявляются после, а не до того, как особь займет какую-то иерархическую ступеньку[1094].
На этом месте я мог бы остановиться и победно объявить о главенстве природы Иерархии (специально с заглавной буквы) и неизбежности стресса у находящихся на нижних ступеньках. И оказался бы кругом не прав.
Подобные убеждения дали первую трещину, когда стали известны результаты исследования Жанны Альтман из Принстонского университета и Сьюзен Альбертс из Университета Дьюка, изучавших диких павианов в ситуации стабильных иерархий. Они подтвердили уже знакомую картину повышенного базового уровня глюкокортикоидов у подчиненных особей. Однако – что было весьма неожиданным – этот показатель у альфа-особей оказался таким же, как и у самых низкостатусных самцов. Почему альфам жизнь треплет нервы сильнее, чем бетам? Самцам альфа и бета одинаково часто бросали вызов более низкостатусные самцы (это источник стресса), и они одинаково часто получали удовольствие от груминга (это способ совладать со стрессом). Но альфы чаще дрались и больше соблазняли самок (а это тоже, как правило, дело нервное, потому что приходится охранять свой гарем от остальных желающих). Ирония ситуации состоит в том, что главная выгода от альфа-положения – доступ к интимным связям – может стать и основным источником стресса. Так что десять раз подумайте, прежде чем загадывать желание[1095].
Хорошо, мы поняли, что альфа-самец тоже мучается, но все же к стрессу ведет социальное подчинение. И опять неверно. Имеет значение не само положение в иерархической пирамиде, а то, что оно значит .
Рассмотрим те виды приматов, у которых обнаружили корреляцию между рангом и уровнем глюкокортикоидов. У подчиненных особей таких видов фоновый уровень этих гормонов повышен, если: а) доминантный индивид, будучи в дурном настроении, вымещает агрессию на нижестоящих; б) у нижестоящих отсутствует возможность справиться со стрессом (например, нет партнера по грумингу) и/или в) социальная структура сообщества такова, что у подчиненных нет доступа к родственным особям. А если эти условия не выполняются, то самый высокий уровень глюкокортикоидов оказывается у доминантных особей[1096].
«Значение» статуса и его физиологические корреляты неодинаковы у разных групп внутри одного вида. Например, здоровье низкостатусных павианов особенно страдало в тех группах, где доминантные самцы имели привычку «изливать» свою злость на других; сами же высокоранговые особи плохо переносили периоды нестабильности, когда верхняя часть пирамиды начинала обваливаться.
А на все это накладывается личность, которая формирует индивидуальное представление о контекстуальном содержании ранга. Если бы в прошлом я употребил слово «личность» по отношению к другим видам, то мог бы легко поплатиться профессорской должностью, а сегодня это горячая тема среди приматологов. Особи других видов различаются по темпераменту, т. е. у каждой прослеживается своя устойчивая манера поведения: к примеру, склонность срывать гнев на нижестоящих, или высокая либо низкая степень дружелюбности, или уровень тревожности по отношению к чему-то новому и т. д. Для одних приматов ямка с водой для питья наполовину полная, а для других – наполовину пустая. В контексте иерархии есть особи, которые, оказавшись номером вторым, страшно переживают, что они не номер первый, а есть и такие, кто, получив девятый номер, совершенно счастливы, что не десятый.
Неудивительно, что личностные особенности влияют на связь между рангом и здоровьем. В пределах одного ранга здоровье индивида ухудшится, если он: а) особенно чувствителен к появлению нового; б) видит угрозу в нейтральном событии (например, в поле зрения появляется его противник, но просто укладывается спать поблизости); в) не пользуется преимуществами своего положения (он не боец, т. е. дает возможность противнику взять инициативу в случае очевидной демонстрации силы); г) не осознает разницы между хорошими и плохими новостями (т. е. его поведение одинаково в случае что победы, что поражения в стычке) и/или д) не прибегает к обычным для вида способам справиться с фрустрацией. Шикарный способ заработать деньги – читать павианам лекции на тему «Как преуспеть в бизнесе», приняв за основу все вышеперечисленное[1097].
А тем временем нижестоящие имеют возможность пребывать в добром здравии, если они: а) заведут себе много партнеров по грумингу и/или б) найдут нижестоящего, на котором будут срывать злость.
Так как же ранг влияет на физиологию у животных? Это зависит от понимания принадлежности к тому или иному рангу у особей данного конкретного вида или социальной группы, а также от личностных черт, определяющих восприятие своего положения в иерархической системе. А как у людей?
И мы сами
Люди по-разному ощущают себя в разных иерархических ситуациях, но подходящих исследований в нейробиологии – кот наплакал. Вернемся к ориентации на социальное доминирование (ОСД), о которой я рассказывал в предыдущей главе, т. е. к тому, насколько люди ценят власть и престиж. В одном из исследований участникам показывали человека, испытывающего эмоциональные страдания. Как мы знаем из главы 2, в этот момент активируется передняя поясная кора и зона островка, т. е. мы сопереживаем и чувствуем отвращение к тому, что является причиной страданий. Но чем выше показатели ОСД, тем слабее активация этих двух участков мозга. Те, кто особо ценит власть и престиж, похоже, не слишком склонны сопереживать своим менее удачливым собратьям[1098].
А как насчет корреляции физиологических проявлений и статусного положения? Во многих отношениях мы более тонко устроены, чем другие приматы, в некоторых же смыслах – наоборот.
В двух исследованиях для участия в экспериментах привлекли высокостатусных правительственных чиновников и военных (в звании выше полковника). По сравнению с контрольной группой низкостатусных людей у испытуемых были более низкий фоновый уровень глюкокортикоидов, меньшая – по их самоощущению – тревожность и повышенное ощущение контроля ситуации (это не говорит ничего о том, что является причиной, а что следствием: чин или бесстрастный характер)[1099].
Совсем как у павианов. Но было еще кое-что интересное. Авторы эксперимента разбили вопрос о статусном положении на три части: а) сколько людей в организации имеют более низкий, чем у респондента, ранг/чин; б) сколько у респондента самостоятельности (например, может ли он нанимать или увольнять людей); в) сколько людей у него в непосредственном подчинении? И тут оказалось, что низкий уровень глюкокортикоидов и тревожности соотносятся только с первыми двумя составляющими статуса: множество низших по чину и значительная автономия. Как только появляется много непосредственных подчиненных, хороших показателей уже не будет.
Как тут не вспомнить стоны руководителей, что у них, мол, не одиннадцатьдесят[1100] подчиненных, а одиннадцатьдесят начальников. Чтобы с физиологической выгодой для себя воспользоваться статусом начальника, нужно перестать напрямую иметь дело с подчиненными – гораздо лучше величаво скользить сквозь рабочее пространство, будто властитель вселенной, и чтобы халдеи и прислужники, с которыми вы никогда не общаетесь, только льстиво улыбались. Дело не в чине, а в том, что чин от нас требует.
В каком смысле у людей (по сравнению с другими приматами) прослеживается более явственная связь между рангом и здоровьем?[1101] А в таком, что люди, в отличие от приматов, изобрели самую изощренную статусную пирамиду – социоэкономическую (СЭС). Множество исследований посвящено корреляциям здоровье/СЭС и тому, что продолжительность жизни ниже, а смертность от болезней выше в группах скудного достатка.
Давайте кратко обрисуем эту обширнейшую тему, которую мы рассматривали в главе 9:
а) Что является первопричиной: бедность или слабое здоровье? С огромным перевесом в доказательствах – бедность. Вспомним, что внутриутробное развитие в условиях низкого СЭС с большей вероятностью предвещает не очень крепкое здоровье во взрослой жизни.
б) Неверно утверждать, что у бедняков плохое здоровье, а все остальные не болеют. Каждая следующая ступень вниз по лестнице СЭС означает соответствующее ухудшение здоровья.
в) Проблема не в том, что у людей с меньшим достатком ограничен доступ к лечебным учреждениям. Показатели ухудшения здоровья наблюдаются и в странах с общегосударственной системой здравоохранения, и в случае тех болезней, распространение которых не связано с доступом к медицинским услугам.
г) Примерно лишь треть показателей повышенной заболеваемости объясняется неблагоприятными условиями проживания, большим воздействием факторов риска (например, загрязненного воздуха) и затрудненным доступом к системам поддержки здоровья (например, к членству в фитнес-центрах).
д) Градиент ухудшения здоровья, вероятно, связан с психологическими последствиями СЭС: а) субъективное восприятие своего СЭС предсказывает показатели здоровья с такой же точностью, как и объективная его оценка, а это значит, что дело не в том, что человек беден, а в том, что он ощущает себя таковым; б) независимо от абсолютных доходов, чем сильнее социальное неравенство – т. е. чем чаще бедных тыкают носом в их несостоятельность, – тем круче градиент падения здоровья; в) значительное неравенство в обществе ведет к снижению социального капитала (доверия и чувства своей значимости), а это уже является прямой причиной ослабления здоровья. По совокупности перечисленные данные говорят о том, что психологический стресс, связанный с низкостатусным положением, ухудшает здоровье. Подтверждением этому служат результаты исследований по тем болезням, которые особенно сильно зависят от стресса (сердечно-сосудистые, желудочно-кишечные, душевные расстройства), именно они дают самый заметный градиент СЭС/здоровье.
Взаимосвязь СЭС и здоровья наблюдается повсеместно – невзирая на пол, возраст или расовую принадлежность. Она не зависит от принятой системы здравоохранения. Она присутствует и в этнически однородных обществах, и в раздираемых этническими конфликтами. Ее легко заметить как в обществах с капиталистическим кредо «лучшая месть – жить хорошо и успешно»[1102], так и там, где руководствуются принципом «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Когда люди додумались до неравного распределения материальных благ, они тут же начали притеснять низших рангом с невиданным в мире приматов энтузиазмом.
Дата: 2019-07-24, просмотров: 237.
