Первостепенное значение, по моему мнению, имеет самое употребление имен собственных говорящими и понимание их слушающими. Всякий раз, когда имя собственное употребляется в живой речи, и для говорящего, и для слушателя оно обозначает лишь одно конкретное лицо и ограничивается только им. Сегодня, в компании своих друзей я могу употребить имя Джон применительно к определенному человеку, носящему такое имя. Но это не помешает мне завтра, в другой компании употребить то же имя по отношению к иному лицу; в обоих случаях, однако, имя собственное выполняет одну и ту же роль: оно вызывает в сознании слушателя именно то значение, которое я имею в виду. Милль и его последователи слишком много внимания уделяли тому, что можно назвать словарным значением имени, и очень мало занимались его контекстуальным значением в той конкретной ситуации, в какой оно произносится или пишется. Правда, совершенно невозможно определить значение слова Джон, когда дается только это слово и ничего больше; однако то же самое можно сказать и о многих «именах нарицательных». Единственным честным ответом на просьбу сообщить значение слов jar, sound, palm или tract будет следующий: «Покажите мне контекст, и я скажу вам значение». В одном случае pipe понимается как «трубка (курительная)», в другом – как «водопроводная труба», в третьем – как «свисток», в четвертом – как «труба органа»; также обстоит дело со словом Джон: в каждом отдельном предложении оно имеет одно определенное значение, которое явствует из контекста и ситуации; и если это имя собственное, его значение в каждом отдельном случае будет более специальным, чем значение pipe или других упомянутых слов. Здесь мы наблюдаем другую сторону того важного обстоятельства, что большим количеством признаков обладают имена собственные, а не имена нарицательные. Пользуясь терминологией Милля, но, полностью расходясь с его точкой зрения, я осмелюсь утверждать, что имена собственные (в том виде, как они реально употребляются) «коннотируют» наибольшее количество признаков.

Когда вы слышите о каком-нибудь человеке в первый раз или в первый раз встречаете его имя в газетах, вы не знаете о нем ничего, кроме имени; но чем больше вам приходится слышать о нем и видеть его, тем больше его имя наполняется для вас содержанием. Подобным же образом, по мере того как вы читаете роман, возрастает и ваше знакомство с персонажем романа. Однако то же самое наблюдается и в случае с «именем нарицательным «, когда мы слышим его впервые, например со словом ichneumon «ихневмон»: здесь опять-таки значение, или коннотация, растет по мере роста вашего знания. Отрицать это можно было бы, только если считать, что коннотация является чем-то присущим имени и существующим вне сознания человека, который знает и употребляет это имя; однако такое предположение абсурдно и противоречит правильным понятиям о сущности языка и человеческой психики.

Если бы имена собственные не коннотировали большого количества признаков, было бы невозможно понять и истолковать обычный переход имени собственного в имя нарицательное. Одна молодая датчанка на вопрос француза относительно профессии ее отца, не зная французского слова sculpteur «скульптор», ответила так: Il est un Thorvaldsen en miniature «Это Торвальдсен в миниатюре». Оскар Уайльд пишет: Every great man nowadays has his disciples, and it is always Judas who writes the biography «У каждого великого человека в наше время есть ученики, а биографию всегда пишет Иуда» («Intentions», 81) – это первый шаг к выражению a Judas. Уолтер Патер (Pater) говорит, что Франция была накануне того, чтобы стать Италией более итальянской, чем сама Италия («Renaissance», 133). Таким именно образом имя Цезаря стало общим названием римских императоров, немецких кайзеров и русских царей. (В шекспировской трагедии народ кричит: «Liue Brutus, liue, liue… Let him be Cжsar» «Да здравствует Брут… пусть он будет Цезарем» – «Caesar», III. 2. 55.) Я привожу лишь несколько примеров^[19].

Логики, безусловно, видят это, но отмахиваются от этого явления, говоря: «Имена собственные, конечно, приобретают коннотацию, когда они употребляются для обозначения определенного типа людей; например: Диоген, Фома, Дон-Кихот, Поль Прай, Бенедикт, Сократ. Но при подобном употреблении такие имена в сущности перестают быть именами собственными; они приобретают все характерные черты имен нарицательных» (Keynes, Studies and Exercises in Formal Logic, изд. 4, Лондон, 1906, стр. 45). Логик как таковой с его склонностью к водонепроницаемым перегородкам в мире понятий не интересуется тем, что для меня как лингвиста имеет первостепенное значение: как могло получиться, что ряд звуков, лишенных значения, из неконнотирующих вдруг становятся коннотирующими и при этом новое полное значение сразу же приемлют все говорящие?

Если же стать на точку зрения, изложенную выше, трудность сразу исчезает. Вот что происходит в действительности: из ряда качеств, характеризующих носителя данного имени (и, я сказал бы, коннотируемых этим именем), выбирается одно, наиболее известное; оно используется и для характеристики другого лица или предмета, обладающего тем же качеством. Точно такой же процесс мы наблюдаем очень часто в именах нарицательных; так, иногда цветок, имеющий форму колокольчика, называют колокольчиком, хотя во всех остальных отношениях он отличается от колокольчика; или, например, политического деятеля называют старой лисой, ср. также англ. that pearl of a woman «женщина-жемчужина», that jewel of a woman «женщина-драгоценность». Причина такого перехода значений в именах собственных и именах нарицательных одна, а именно – их способность коннотировать; разница между обоими разрядами чисто количественная.

Различие в употреблении слова Crњsus «Крез» для обозначения определенного лица и для обозначения богача можно сравнить с различием между human «человеческий» (коннотирующим все, свойственное человеку) и humane «человечный» (избирающим одну из особенностей человека).

В современной европейской системе личных имен, состоящих из имени и фамилии, происходит перенос несколько иного характера: ребенок приобретает фамилию отца на основании самого факта рождения. Было бы слишком поспешным утверждать, что, например, Тимперлеи (Tymperleys), принадлежащие к одной и той же семье, не имеют ничего общего между собой, кроме фамилии; иногда их можно узнать по носу или по походке; иногда же их общие наследственные черты, физические и психические, могут быть гораздо более многочисленны, так что фамилия Тимперлей может приобрести смысл, по существу, мало отличающийся от смысла таких «имен нарицательных», как йоркширец, француз, негр или олень. Иногда бывает трудно определить, что коннотирует то или иное из этих названий или по каким признакам можно определить, что человек принадлежит к тому или другому классу; однако логики сходятся на том, что эти названия имеют коннотацию. Тогда почему же отказывать в этом слову Тимперлей?

Иначе обстоит, конечно, дело с личными именами, которые даются более или менее случайно. Одна Мод, может быть, получила это имя в честь своей богатой тетки, а другая – просто потому, что родителям это имя понравилось. Поэтому они не имеют ничего общего, кроме имени. Но ведь точно так же обстоит дело и в случаях вроде temple «храм» и temple «висок». (Две Мод имеют больше общего, чем храм и висок; обе они являются существами женского пола.)^[20]. Все это никак не идет вразрез с моей точкой зрения, которая состоит в том, что всякий раз, когда употребляется имя Мод, в сознании слушателя возникает представление о целом ряде свойств или отличительных признаков данного лица.

Против этой точки зрения выдвигается возражение, что «коннотация имени собственного – это не качество или качества, по которым можно определить соответствующий класс. Например, англичанина за границей можно узнать по покрою одежды, француза – по произношению, проктора – по лентам, адвоката – по парику; но я не вкладываю такого содержания в эти названия, так что все это не образует части коннотации имен собственных (в смысле Милля)» (Keynes, Studies and Exercises in Formal Logic, London, 1906, стр. 43). Здесь как будто устанавливается различие между существенными признаками, заключенными в «коннотации «^[21], и несущественными или случайными свойствами.

Однако четкой линии здесь провести нельзя. Если мы хотим узнать, что коннотируется названиями соль и сахар, нужно ли прибегать к химическому анализу и давать химические формулы этих веществ или можно применить обычный критерий и просто попробовать их? Какие качества коннотируются словом собака? В этом и во многих других подобных случаях мы без колебаний употребляем нарицательные имена. Но мы были бы в большом затруднении, если бы кто-нибудь спросил, какое значение мы вкладываем в то или иное название и почему мы применяем его в данном случае. Собаку мы определяем то по одному, то по другому признаку или по целому ряду признаков; и если мы применяем слово собака к данному животному – это значит, что животное обладает всеми остальными чертами, которые в совокупности составляют природу собаки^[22].

Употребление имен собственных во множественном числе (ср. «Modern English Grammar», II, 4. 4) становится также понятным с точки зрения изложенной теории. В строгом смысле ни одно имя собственное не может иметь формы множественного числа.

Форма множественного числа у имен собственных так же немыслима, как и у местоимения я: есть только одно я, только один Джон, только один Рим, если под этими именами понимать только данное лицо или город, о котором мы говорим. Но в упомянутых измененных значениях форма множественного числа становится возможной и для имен собственных. Возьмем следующие классы:

1) Конкретные предметы или лица, которые более или менее случайно обозначаются одним и тем же названием: «В нашей компании было три Джона и пять Мери», «Я не был ни в одном из американских Римов».

2) Члены одной семьи: «У всех Тимперлеев длинные носы»; «во времена Стюартов», «Генри Спинкеры.» (ср. гл. XIV, множественное приближения).

3) Лица или предметы, сходные с лицом или предметом, носящим данное имя: «Эдисоны и Map кони могут потрясти мир изобретениями»; «Иуды, короли Генрихи, королевы Елизаветы идут своим путем» (Карлейль); «Скалистые горы в Канаде рекламируются как пятьдесят Швейцарий вместе взятых».

4) В результате метонимии имя собственное может употребляться для обозначения произведения, созданного автором, носящим это имя: «В этой галерее два Рембрандта».

Следует также помнить, что содержание, вкладываемое в индивидуальное имя, при ближайшем рассмотрении оказывается абстракцией. Каждая конкретная вещь и каждое лицо непрерывно, с каждым мгновением изменяются. В его названии выделяются и закрепляются постоянные элементы всех изменчивых проявлений, происходящих с предметом, что как бы приводит их к общему знаменателю. Благодаря этому мы можем понять предложения типа следующих: Не felt convinced that Jonas was again the Jonas he had known a week ago, and not the Jonas of the intervening time «Он убедился, что Джонас – снова тот Джонас, которого он знал неделю назад, а не тот Джонас, которого он знал после этого» (Диккенс); There were days when Sophia was the old Sopfiia – the forbidding, difficult Sophia «Были дни, когда София была прежней Софией – непривлекательной и тяжелой Софией» (Беннетт); Anna was astounded by the contrast between the Titus of Sunday and Titus of Monday «Анна была удивлена контрастом между Титом в воскресенье и Титом в понедельник» (там же); The Grasmere before and after this outrage were two different vales «Грасмир до и после этого преступления – это были две разные долины» (де Квинси). Все эти предложения было бы трудно объяснить, если бы мы отказали именам собственным в коннотации. У имен собственных может появиться и форма множественного числа: Darius had known England before and after the repeal of the Corn Laws, and the difference between the two Englands was so strikingly dramatic… «Дариус знал Англию до и после отмены хлебных законов, и разница между двумя Англиями была такой драматической…» (Беннетт).

С лингвистической точки зрения совершенно невозможно провести четкую демаркационную линию между именами собственными и именами нарицательными. Мы уже видели переход имен собственных в имена нарицательные, но не менее часто встречается и обратный переход. Только очень немногие имена собственные были таковыми всегда (например, Rasselas), большинство же целиком или частично восходят к именам нарицательным в специализированном значении. Является ли «the Union» «союз» в применении к определенному объединению студентов в Оксфорде или Кембридже именем собственным? А как обстоит дело с «British Academy» «Британская Академия» или с «Royal Insurance Company» «Королевская страховая компания» или в другой области – с такими заглавиями книг, как «Men and Women» «Мужчины и женщины», «Outspoken Essays» «Откровенные очерки» или «Essays and Reviews» «Очерки и обозрения «? Чем более произвольным является название, тем более мы склонны считать его именем собственным. Однако это вовсе не необходимое условие. Дуврская дорога (Dover road) (в значении «дорога, ведущая в Дувр») первоначально не являлась именем собственным, в то время как Дуврская улица (Dover street), не имеющая никакой связи с Дувром, могла бы с таким же успехом быть названа улицей Линкольна (Lincoln street) и поэтому с самого начала является именем собственным. Однако с течением времени и Дуврская дорога может стать именем собственным, если первоначальная причина ее наименования будет забыта и дорога превратится в обычную улицу; этот переход может быть до некоторой степени отражен в языке путем опущения артикля. Один из лондонских парков многие называют еще the Green Park «Зеленый парк», но некоторые опускают артикль, называя его просто Green Park, и таким образом превращают его в имя собственное; ср. также Central Park «Центральный парк» в Нью-Йорке, New College «Новый колледж» и Newcastle (первоначально – «новый замок»). Таким образом, отсутствие артикля в английском языке (но не в итальянском или немецком) является внешним признаком имени собственного, отличающим его от имени нарицательного.

Поэтому в обычном употреблении таких слов, как father «отец», mother «мать», cook «кухарка», nurse «няня», без артикля сказывается приближение к именам собственным; без сомнения, они так и понимаются детьми до определенного возраста, и это вполне оправдано, если мать или тетка, обращаясь к ребенку, говорит father, имея в виду не своего отца, а отца ребенка.

Специализация, которая происходит, когда имя нарицательное становится именем собственным, отличается от специализации в области нарицательных имен не по характеру, а лишь по степени. Так, например, the Black Forest (букв. «черный лес»; еще яснее этот процесс виден в нем. Schwarzwald) стало названием определенной цепи гор; соотношение между этим названием и сочетанием the black forest, которое в качестве имени нарицательного может быть применено к другому лесу, аналогично соотношению между the blackbird «дрозд» и the black bird «черная птица «^[23].

Таким образом, в результате исследования мы пришли к заключению, что между именами собственными и именами нарицательными нельзя провести четкой границы, поскольку различие между ними количественное, а не качественное. Название всегда коннотирует качество или качества, по которым узнается его носитель или носители, своими качествами отличающиеся от других лиц или предметов. Чем более своеобразным и специфичным является обозначаемый предмет, тем более вероятно, что название ему будет дано произвольно, и тем более оно приближается или даже превращается в имя собственное. Если говорящий хочет указать на конкретное лицо или предмет, он имеет иногда в своем распоряжении специальное название, т.е. имя собственное, которое в данной ситуации будет понято как обозначение этого лица или предмета; иногда же ему приходится составлять из других слов сложное обозначение, достаточно точное для этой цели. Вопрос о том, каким образом это делается, будет рассмотрен в следующей главе.