Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

       По содержанию темы 1 (культурные практики: понятие и явление, типы и виды) достаточно подробная информация содержится в тексте Введения этого учебно-методического пособия. Дополнительный материал - при работе над содержанием тем 11 и 12.

  При работе над содержанием темы 2: Возникновение и становление культурных практик в истории человечества –лучше всего обратиться к статье В.П.Большакова «Культурные практики в процессах становления культуры»/ Вестник СПбГИК, № 2 (27), 2016, с 16 – 23.

  Хороший материал для освоения темы 3 (культурные практики древних скотоводческих и земледельческих цивилизаций) представлен в книге «История культуры повседневности»/учебное пособие. Под редакцией В.П. Большакова и С.Н.Иконниковой/ Москва, 2016, с. 44 – 130. В этом же пособии легко обнаружить материал для освоения тем с 4-ой по 10-ю включительно.

Но при этом надо иметь в виду, что указанное учебное пособие посвящено не истории культурных практик, а истории культуры повседневности в целом. И для того, чтобы материал этого пособия осмыслялся в плане освоения именно культурных практик, следует дополнить его специальным рассмотрением таковых .

 

2.2 Дополнения к изучению содержания конкретных тем курса

 

При изучении истории становления и развития культурных практик необходимо в каждой из тем обращать внимание на реализацию в жизни людей разных регионов земли и исторических периодов – определенных типов и видов культурных практик, имеющих достаточно выразительные особенности.

О возникновении культурных практик :

Оно естественно происходит в период становления вообще культуры.[3] Более того, культура и рождается прежде всего в качестве совокупности культурных практик. Практики, которые мы называем культурными возникают на низшем, так называемом «витальном» ( от слова vita – жизнь) уровне. Уровне, базовом для культуры. Уровне, который определен потребностью пра людей в выживании в природе, в которой их никто не ждал.

Будучи неприродными, ненужными природе существами, пра люди были вынуждены решать задачу выживания в этих условиях. Прежде всего, задачу встраивания в пищевые и деятельностные ряды. Основные культурные практики поэтому – практики хозяйствования: изготовления орудий труда и оружия, охоты, рыболовства, собирательства. Практики, потребовавшие создания орудий (и оружия!), а главное – навыков их создания и использования. Навыков, передающихся от поколения к поколению.

Эти практики выступили формами цивилизационного развития, притом, что важной оказалась и его духовная составляющая.

Ведь создание орудий и навыков их использования и передачи этих навыков от поколения к поколению были бы немыслимы без своеобразной деятельности человеческого сознания, без развития духовных практик: так называемого «ручного» мышления и человеческого общения. Все виды орудийной и хозяйственной активности требовали совместности действий, способности к освоению не только своего опыта в охоте, в рыболовстве, в собирательстве, в приготовлении пищи. Это требовало развития форм знакового общения, практик коммуникации. Коммуникация на практике осуществлялась средствами определенных действий, жестов, мимики, выкриков.

При этом, человеку надо было найти и утвердить свое место в природном мире, практически определить это место, свою значимость, ценностный статус. В этом плане огромную роль также сыграло развитие верований, мифологического сознания и ритуально-мифологической практики.

Духовный элемент жизнедеятельности, необходимый, еще не выделен как-то особо в древних культурных практиках. Хотя его существенность очевидна. Духовно-практический характер имеют важнейшие формы и виды культурных практик. Прежде всего, это касается мифов, ритуалов, обрядов.

Ритуальные и обрядовые практики представляли собой действенное одухотворение жизни людей через ее оформление.

Наши далекие предки создали «механизм» веры как собственно культурный механизм и заложили развивающийся опыт веры в практическую деятельность и в практический воспитательный процесс.

Именно в первобытности рождается и культурная практика совместной еды. Совместная трапеза была значимой в высокой степени, поскольку еда исходно стала одной из высших ценностей становящихся культур.

Потребление еды стало развитой культурной практикой у всех народов.  Совместная трапеза, еда и сейчас остается необходимым элементом общения между людьми (семейного, дружеского, на свадьбах, праздниках, на поминках, при приеме гостей).

В целом культура повседневности и не повседневности первобытных сообществ уже содержала в себе многие культурные практики, которые в измененных формах, сохранялись и позже, а кое-что дожило до наших дней. К примеру, всплеск интереса к практике татуировок в 20 – 21 веках, вера в практическую действенность чудотворцев, якобы дающих магическое мгновенное исцеление, освященность продуктов, даже появившихся после первобытности в пору перехода от присваивающего типа хозяйствования к производящему.

В скотоводческих и земледельческих цивилизациях, однако, повседневность и не повседневность обрели и много нового, в практических формах жизни и в содержательном наполнении, в ценностных смыслах этих форм.

И скотоводство и земледелие представляли собой, прежде всего, развитие форм хозяйственных культурных практик. Именно специфика хозяйственной практики скотоводства, особенно кочевого,                                                                                                   обусловила своеобразие других культурных практик скотоводов-номадов.

Современный исследователь, описывая специфику повседневной жизни скотоводов,[4] отмечает: движение и путь - вечный круговорот, создающий укорененность бытия кочевника. Кочующий коллектив скрепляется общностью крови и происхождения. В перекочевках принимали участие все члены семей, образуя большой караван[5]. В передвижениях сохранялось хозяйство и скот, это обеспечивало, в свою очередь, возможность выживания. Утрата способности к передвижению воспринималась как жизненная катастрофа.

В кочевом пространстве в едином движении находятся и человек, и стадо, и время года, и жизнь. В этом смысле в культуре скотовода-кочевника возникает единство и нерасчлененность. Родство с природой и животным миром дало начало тотемным культам (овцы, коня и др.), их обожествление и символическую значимость в ритуалах и обрядах.

Земля при этом ценится, но не воспринимается как объект культурной деятельности. Она практически не обрабатывается. Кроме того, отсутствует абсолютная привязанность к территории, поскольку Родина в понимании кочевника, - это кочующий род, его «тело».

Культуры скотоводов-кочевников называют экофильными, поскольку в её характеристике существует экологический аспект пастьбы животных: регулярный выпас копытных животных способствовал созданию «пастбищных экосистем», прекращение выпаса животных могло привести к изменению видового состава растительности. Отметим, что «широкий диапазон экологических «ниш» обусловил формирование богатой мировоззренческой базы, на основе которой складывались мифологические, этнические, символические образы пространства, формировался механизм постижения территорий, специфичный для каждой отдельной природной зоны»[6]. Об экофильности кочевых культур говорят существовавшие правила поселения монгольских кочевников. А они предписывают покинутое после стоянки место не должно быть отмечено следами человеческой деятельности. Место не следовало захламлять. На месте поселения могли остаться только зола потухшего домашнего очага[7].

Продуктивность и устойчивость степных и полупустынно-пустынных пастбищных экосистем зависела от умеренного выпаса, при котором должно было существовать равновесие между объемом уничтожаемой скотом растительности и приростом биомассы трав[8]. Территории перекочевок ограничены родовыми территориями, т.е. кочевники перемещаются не хаотично, а строго соблюдая границы территории рода. Такие границы знают все номады и всеми соблюдаются, а их нарушение может вызвать споры и междоусобные конфликты. Перекочевки носят сезонный характер два или четыре раза в год. Весной выбирают пастбища с ранней степной растительностью. Летом – места с водопоем и там, где трава не подверглась выгоранию. Причем расстояния между стоянками рода выбираются таким образом, чтобы была возможность для встреч, обсуждения общих дел, а также для общих праздников, соревнований-скачек и т.п. К постоянным стоянкам относятся в основном зимники, которые устраиваются в возможных защищенных местах от буранов и холодов.

 

Поведенческие стандарты номадов тесно связаны с их системой ценностей, ведущее место в которой занимали свобода перемещения по пространству и, как мы уже отмечали, способность передвижения по пространству. Отсюда свобода у кочевника ассоциировалась с волей, а способность передвижения со статусом полноправного члена сообщества. Это отражалось в организации скотоводов в пространстве.

Этнографы и культурологи рассматривают пространство поселения и жилища кочевников-скотоводов как определенного рода модель мира. Организация территории поселения традиционно начиналась с совершения ритуальных действий. Они были связаны с установкой жертвенника из камней родового жертвенника. «Таким образом, доместикация пространства достигалась посредством придания ему упорядоченности, наделения его формами и законами. Мир приобретает черты космического порядка, в котором человек способен ориентироваться»[9].

Номадологи отмечают, что специфика кочевого образа жизни обусловила сочетание двух принципов освоения пространства: линейного (динамического) и концентрического (статичного)[10]. Для динамического освоения пространства ориентирами выступают такие элементы ландшафта, как горы, валуны, деревья. Соотношение жизненного пространства выстраивается от сакрального центра к местам временного пребывания номадов. Зимние стоянки характеризовались наличием разных стационарных строений: деревянные жилища, амбары, сараи, а также загоны скота из дерева, камня, пластов навоза, которые были необходимы для защиты скота от зимних ветров и холодов. «На зимниках члены большой семьи нередко вынуждены были жить вместе в одном большом доме, в то время как в летних поселениях каждый семейный человек мог иметь собственную юрту»[11]. Таким образом, динамическое освоение пространства это путь от стоянки к стоянке, а суть всякого движения есть странствие к Центру.

Другими природными маркерами динамического пространства являлись: долина или падь в лесных районах. Летники размещались на более открытые и обширные пространства. Проветриваемое пространство было непременным требованием успешного содержания скота. Кроме того, обязательным условием летней стоянки было нахождение поблизости источника воды[12].

«Концентрический принцип организации пространства начинает функционировать в случае временного или постоянного размещения на определенном месте. Сакрализация пространства начинается с маркировки центра – установления домашнего очага, коновязного столба, вокруг которого поэтапно появлялась юрта, необходимые временные постройки для скота, устанавливались приспособления для выделки кожаных ремней»[13]. Пространство как бы раскручивалось вокруг жилища, которое занимало центральную точку. Ближний круг образовывало пространство для выпаса молодняка крупного рогатого скота, затем пространство, на котором паслись овцы, а затем дальнее пространство выпаса лошадей или верблюдов[14].

Сезонные циклы требовали от кочевников определения и знания благоприятного времени для перекочевок, установок юрт на новом месте.

Мобильным жилищем у кочевников разных регионов являлась юрта у монголов и тюрков, шатер у бедуинов и берберов, чум и яранга у северных народов России, типи и вигвам у кочевых индейцев Америки. Основное требование к такому роду жилища – легкость и мобильность. В основном такое жилище устраивалось на деревянной, решетчатой основе. Сверху основу покрывали войлоком у тюрков и монголов, корой деревьев и шкурами оленя у кочевых народов Севера России, шкурами животных у арабов Африки. Прочая утварь, используемая в домашнем хозяйстве содержалась в мешках, сумах, сундуках, также удобных для длительных перевозок.

Перемещались кочевники на вьючных животных и кибитках (повозках) на полозьях или колесах. Иногда кибитки сооружались в виде упрощенного жилища на телегах, если перегон скота был достаточно длительным. Известно, что в определенных условиях и юрты ставили на телеги. Появление такого вида мобильного жилья исследователи относят к периодам войн, когда с одной стороны, нужно было быстро перемещаться по огромные расстояния, а с другой – жилища на колесах играли важную роль оборонительного сооружения. «Устанавливаемые по кругу, они образовывали укрепленный заслон (так называемый «курень»)»[15].

Жилище кочевника представляло собой концентрический тип организации пространства. Строительство жилища на стационарных стоянках, практически всегда, начиналось со специальных обрядов выкупа земли и установки сосудов с жертвами (золото, серебро, кораллы, полудрагоценные камни, кусочки меди и стали) для духов земли и воды. Эти обряды кочевников были связаны с представлением о греховности, каких либо действий с землей. «Царапать лик земли» считалось грехом не только у монгол и бурят, но и якут, а также у алтайских народов. Грехом была и косьба свежей зеленой травы. По ламаистским представлениям растение являлось живым существом, которое нельзя было лишать жизни. При установке стационарного жилища место очерчивали клыком кабана или рогом антилопы. «Обычай использовать кабаний клык в любых действиях, касающихся повреждения земной поверхности (в том числе и в похоронном обряде), связан с представлениями монголов о диком вепре как существе, обладающем бесстрашием»[16].

В основе жилища кочевника – круг, как наиболее архетипическая геометрическая форма организации окружающего человека пространства и обусловленная особенностью его восприятия психикой и биологией мозга[17]. К слову, идея круга отражается в ритуальных круговых танцах кочевников, семантика которого связана с культом солнца. «Круг ограничивает сферу человеческого бытия от враждебного разрушительного воздействия сил иной природы – Хаоса. Казахи в случае остановки на ночь в пустынном месте, где отсутствовали могильники или заброшенные строения – знаки освоенного пространства – человеческого мира сворачивали кольцом кнут и устраивались на ночлег в центре круга»[18].

«Порядок организации внутреннего пространства жилища и символика микропространства юрты монгольских народов лежит в основе структурирования внешнего пространства»[19]. Внешний образ жилища почти всегда представляет собой многоугольное замкнутое пространство. «Перед тем как войти в юрту, хозяин или хозяйка совершали ритуал жертвоприношения молоком или тарасуном (перегонная молочная водка) духам-хозяевам усадьбы. Затем уже в юрте, зажигая впервые огонь в очаге, проводили обряд кормления хозяина очага. После этого заносили все вещи в юрту и расставляли их по местам»[20].

Особое значение придавалось юрте во время проведения различных обрядов[21].  Важной традицией сооружения жилища кочевника была установка коновязи. Её устанавливали в передней части усадьбы, в южном направлении от входа в жилище. Столб-коновязь была обязательным атрибутом стойбищем. Символика коновязи уходит в представления о мировом древе, а его установка с желанием размножения, разветвляясь подобно дереву.

Алтайский миссионер XIX века так описывает жилище алтайских кочевников. Дверь в жилище алтайцев была либо из шкур, либо деревянная. В центре очаг, который поддерживался и днем и ночью. Напротив двери, за очагом, как правило, располагали небольшие божницы[22], другие стены были увешаны сошками, капканами для охоты, ружьями, кожаными сумками. Все их количество измерялось благосостоянием хозяина и его семьи. Стены покрывались иногда коврами. На полу вдоль стен делались возвышения, на которых удобно было сидеть, лежать и спать. Передняя стена, напротив очага предназначалась для гостей, левая от входа – неприкосновенное место хозяина, его жены и детей. Родственники занимали правую половину юрты от входа[23].

Внутренне пространство бурятской юрты (интерьер!) строго регламентировано. Она всегда сориентирована по оси – «север-юг». Вход – с южной стороны. Северная сторона считалась почетной. Именно там находился алтарь, куда сажали почетных гостей. Внутри, слева от двери – седла, сбруя, охотничье снаряжение хозяина, лук, стрелы. Далее на этой же стороне юрты стояли сундуки, куда складывали свернутые в тюки войлочные постели. Рядом с сундуками располагались деревянные ведра и кожаные бурдюки с квашеным молоком. На правой стороне юрты, женской, спали незамужние женщины и дочери хозяина. Ближе к выходу находились столики, полки с деревянной посудой, запасом продуктов, деревянные ведра для дойки и другие предметы женского труда. В юрте также находились вытянутые деревянные ящики, в которых хранились продукты или одежды, но при необходимости служили сидениями или лежанками. В центре юрты находился очаг. Располагались вокруг очага, спали на лежанках вдоль стен. Дым из очага уходил в отверстие наверху. Верхнее отверстие закрывалось шестиугольной войлочной крышкой с веревкой. Когда хотели, чтобы в юрте было светлее или теплее, за эту веревку тянули. Луч света, проходивший в отверстие, становился стрелкой циферблата, который представляла юрта. Время измеряли, когда солнце на алтаре, в изголовье кровати или в другом месте. Здесь в бурятской юрте находились хранители рода – онгоны, позднее – буддийский алтарь. На западной стороне юрты можно было увидеть кожемялку. Когда было освоено деревянное зодчество, буряты продолжали строить юрты - восьми, шести, а затем и четырехугольные. В центре оставалась квадратная земляная площадка для очага. Входная дверь по-прежнему была обращена на юг. Крыши деревянных юрт покрывались слоем дерна, оконцы затягивались очищенной брюшиной домашних животных. Бурятская семья жила неразделенной. Встречались четырехпоколенные семьи до 60 человек. Каждому женатому сыну ставили отдельную юрту рядом с родительской. (Слово «женитьба» переводится буквально «обзаводиться юртой»).

Близкими к юрте являются традиционные жилища народов Америки. На Аляске, на севере Канады и на побережье Гренландии обитали группы населения, известные как эскимосы. Их летние жилища представляли конус из жердей, покрытый шкурами или берестой. Зимние землянки были с одним или двумя жилыми помещениями и хозяйственным тамбуром. Жилые помещения отапливались и освещались каменными жировыми светильниками. Здесь находились нары для сна. Во время переходов устраивались иглу - временные жилища из снежных блоков. Внутри них сооружалась жилая камера из пологов-шкур. Иглу – дом из ледяных кирпичей в виде круглой сферы с низким входом, в который надо проползать.

Эскимосы укладывают снежные плиты друг на друга таким образом, чтобы получился в конечном итоге купол-полушарие. Высота полученного жилья - метра два, в диаметре - три-четыре метра. Чтобы укрепить стены, в построенное сооружение вносят каменную лампу с горящим тюленьим жиром. Из-за получившегося от лампы тепла снег подтаивает на внутренних поверхностях построенного иглу. После этого в помещение впускают холодный воздух, который превращает оттаявшую воду в лед, который скрепляет снежные кирпичи в монолит. Живут в таком помещении обычно две семьи. Делается это для того, чтобы сохранять тепло. Поэтому на площади 8-10 кв. м большое количество людей согревают своим теплом жилище. Зимой в иглу входят через пол. К входному отверстию в полу ведет длинный тоннель, вырытый в снегу. Летом в иглу проделывается вход в стенке у самого пола. Ледяные стены пропускают дневной свет, но в наше время в них делают отверстия и закладывают тонкими пластинами льда или прозрачными кишками животных (так на острове Баффинова Земля). Как считают Ю. В. Бромлей и Р. Г. Подольный – «это, скорее всего, нововведение, навеянное знакомством с европейскими жилищами»[24]. Внутри иглу делают снежные нары, на которых лежат, сидят, едят, хранят одежду и оружия, лампы и т.п. Вся «мебель» покрывается шкурами и кожей.

В лесных районах Северной Америки у индейцев-атапасков распространено было жилище «типи» - конусообразная постройка. Это такое сооружение, которое строилось из деревянного каркаса конусообразной формы, на который натягивались шкуры животных (зимой), или покрывался берестой (летом). В таком жилище очаг размещался в центре.

 Совсем иные типы жилищ мы видим на территории Африки.

Жилища кочевников – легко переносимая палатка или шатер. «У мавров и арабских племен, например, это «фелидж», у туарегов – «эхан»[25]. Покрытия делаются из шерстяных или ковровых полотнищ. Туареги делают такие покрытия из сшитых кусков кожи квадратной формы числом от 30 до 40 штук. Мужчина занимает восточную половину палатки, женщина – западную. На мужской половине держат верблюжье седло, оружие, седельные сумки. На женской на подпорки вешают мешки с одеждой и личными вещами, продовольствием, кухонной утварью.

Такого рода жилища характерны для кочевых или полукочевых этносов.

 Это касается практических освоений пространства: организации перекочевок, поселений и жилищ, появлении в образе жизни культурных практик торговли. Исследователи скотоводческих сообществ отмечают, что пространство поселений и жилищ кочевников-скотоводов представляет собой как бы определенного рода модель мира, порождение которой, скажем на временных стоянках и при обустройстве юрты, всякий раз начинается с практики ритуальных действий и сопровождается ими. Скотоводство диктует особенности культурных практик питания с доминированием мясной и молочной пищи, с проявлениями в процессе совместной трапезы особой пищевой иерархии. Развитие практик ремесел, изготовления изделий из кожи, войлока, одежды и обуви также определяется характером кочевой жизни и скотоводческого хозяйства.

 

Скотоводческие культуры все же оставались более, чем земледельческие, традиционными именно в плане культурных практик. Эти практики по преимуществу реализовывались на базовом, витальном уровне культуры. на том уровне, на котором очевидна невыделенность их собственно культурных, духовных составляющих из практически-духовного единства деятельности, нераздельность того, что мы называем сегодня цивилизацией и того, что называем собственно культурой. 

Само слово «культура» недаром связано в своем происхождении и содержательном, ценностном смысле с развивавшейся практикой земледелия. Не случайно и до сих пор продукты земледелия и растениеводства, такие как пшеница, рис, маис, картофель именуются сельскохозяйственными культурами. Особенности земледельческого хозяйствования оказали огромное воздействие на все стороны жизни древних цивилизаций. Земледелие, развиваясь в планах технологии и техники, распространяясь все шире, представляло собой базу цивилизационной устойчивости жизни людей и прогресса, в том числе духовного.

Земледельческий труд воплощал в себе высокую ценность природы, матери-земли, обработка которой была приложением не только физических, но и духовных сил человека. И, несмотря на то, что разделение труда лишило труд большинства земледельцев свободы, необходимой для переживания этого своего труда в качестве жизненной и культурной ценности, его культурная ценность оказалась разнообразно воплощенной в разных практиках жизни земледельцев, огородников, садоводов.

Практика эффективного поливного земледелия обусловила необходимость и обеспечила условия становления многих других культурных практик, которые реализовывались меньшинством населения (освобождавшимся за счет труда земледельцев-тружеников от непосредственного участия в тяжелых сельскохозяйственных работах, да и ином физическом труде). Возникали практики управления хозяйством и, вместе с тем, всей инфраструктурой жизни земледельцев. С необходимостью была порождена организация культурных центров, центров концентрации и хранения духовных ценностей, центров в их совокупности создающих особые культурные пространства. Были порождены и средства хранения и трансляции духовных ценностей.

В устремлении духа земледельцев ввысь – от земли к Небу и Солнцу (условиям эффективного земледелия), с «вертикальностью» их культур оказались связанными практики верований, образующих культы мировых религий. С этим же связано и освоение пространств – тяготение в возникающей архитектуре к ее устремленности ввысь, к небу.

Развитие форм общения, необходимых для хозяйственной, повседневной и не повседневной жизни земледельцев породило средства и формы практик письменной культуры. А также духовных практик развивающихся искусств и проведения досуга.

В то же время, культурные практики, развитые еще в первобытности, практики совместных трапез, совершенствовались, наполняясь духовными смыслами, позже, например, становясь греческими симпосионами.

Развились и собственно духовные практики разного рода: монашество, йога, исихазм, суфизм и т.д.

О развитии самых значимых в истории человечества хозяйственных культурных практик – скотоводства и земледелия – сказано выше, но конечно, далеко не все. Эти культурные практики вместе с особенностями географических и климатических условий определили характер культурных практик освоения пространства, организации поселений и жилищ.

О различиях в конкретике освоении пространств скотоводами и земледельцами можно подчерпнуть сведения в выше упомянутой книге «История культуры повседневности», и в соответствии с этим, используя материал данной книги, рассмотреть особенности освоения пространств, характерные для разных регионов земли в разное время.

 

  Культурные практики освоения пространств

 

 В этой книге, например, показано - почему и в каком отношении особой является культурная практика освоения пространства, строительства и обустройства жилищ в традиционной Японии. Специфика его определяется климатическими условиями (в основном жаркий и влажный климат), а также постоянными катастрофами: землетрясениями, цунами, не позволявшими строить прочные жилища. Главный строительный материал здесь – дерево. Основной материал эталонного интерьера – полированное некрашеное дерево и бумага. Стабильная часть, определяющая интерьер – пол. Его сплошь покрывают татами, которые плотно прилегают друг к другу. Под татами находится решетчатая основа пола. При уборке татами приподнимают и стряхивают пыль под них. Два раза в год татами снимают, выносят на улицу, проветривают, выколачивают, выгребают скопившийся в основе пола сор. Поверхность татами поддерживается постоянно в чистоте. Покрытый «татами» пол разделен на несколько участков деревянными брусьями, которые заглаживаются вровень с «татами». Им соответствуют такие же брусья в потолке. По пазам этих брусьев движутся «фусума». Это деревянные рамы, оклеенные с двух сторон плотным картоном. По этим пазам передвигаются раздвижные клетчатые рамы – «сёдзи». За пазами для «сёдзи» имеется более широкий паз для деревянных дощатых щитов «амадо», которые задвигаются на ночь или в дождливую или холодную погоду.

Мебели почти нет, а постельные принадлежности и утварь убираются в шкафы. В отличие от европейского жилища, разделенного на комнаты, имеющие определенное функциональное назначение, японское жилище может быть разделено по различным планировочным вариантам несколько раз в день. На ночь кладут спальный матрац, во время еды ставят стол, который потом убирают в хранилище. В меблировке кровать почти не встречается, даже сейчас. Едят, сидя на полу перед очень низким столиком. Так что пол служит основным местом отправления бытовых функций. Сидят либо на циновках, либо на ватных или плетенных из соломы или травы подушках «дзабутон», подогнув под себя ноги. Толстые ватные спальные матрацы расстилаются на полу. Покрываются ватными почти квадратными одеялами «футон». Под голову подкладывают маленькую подушечку. В старину под голову подкладывалась деревянная лакированная подставка с мягким валиком. Теперь она употребляется женщинами, носящими старинную прическу. Идеальный интерьер был доступен для воплощения только богатым слоям. Для идеального интерьера характерно обязательно открывающийся из комнаты вид на сад. Характерной и центральной деталью интерьера является «токонома». Это ниша, где располагают изысканные украшения – свиток с живописью, вазу с цветами. Рядом может быть другая ниша с z-образно расположенными полками на разных уровнях, на которые ставятся художественные предметы. Другим церемониально-парадным элементом японского интерьера – это буддийский алтарь «буцудан», помещаемый у стены. Кроме того, в интерьер входит также нераздвижное окно «сеиндзукури», предназначенное для чтения с хорошим освещением.

Пол в ванной – дощатый, в уборной – дощатый или циновочный. Старинная уборная в крестьянском жилище находилась под одной крышей и на одном уровне с жилыми помещениями[26].

Старинная японская ванна очень своеобразна. Это большая бочка, в боковой части которой помещается вертикальная труба. В топку под ней накладываются горячие угли. Таким образом вода нагревается, как в самоваре. Купаются японцы в очень горячей воде. В деревнях ванну принимают по старшинству – сначала глава семьи, потом все остальные. Гостю отдается первенство. Перед ванной тщательно моются с мылом. Для умывания используется подвесной умывальник.

Печей в японском жилище, за исключением поселений на Хоккайдо, нет. Обогреваются в зимнее время переносными жаровнями «хибати» из металла, глины или фарфора, которые наполняют углями. На Хоккайдо и на севере Хонсю употребляют железные печи-времянки. Широко распространен врезанный в пол очаг «ирори», похожий на глинобитные очаги свайных жилищ Юго-Восточной Азии. Но если там они топятся дровами и над ними вешается экран-искрогаситель, то «ирори» топятся древесным углем и искр не дает, но экран («хидана») над ним все же вешается и используется, как и в свайных домах, для вяления продуктов. Очень небольшие «хибати» в фаянсовом футляре – «анка» помещались под одеяло для обогрева постели. Существуют также карманные жаровни «кайро», размером с портсигар. В них горит сигарета из угольной пыли в бумажной обертке. «Кайро» совместимы только с национальным костюмом, в котором они закладываются в рукава или за пояс. В настоящее время выходят из употребления. Традиционный вид обогревательного приема – «котацу». Это углубленный, врезанный в пол очаг, подобный «ирори». Над ним ставится подобие столика, который накрывается большим ватным одеялом. Члены семьи садятся вокруг него, спрятав ноги под одеяло или даже спустив их в углубление очага и укутавшись одеялом по пояс. Кроме врезанных в пол «хори-котацу» или «кири-котацу», употребляются еще «оки-котацу». Это обычные «хибати», которые ставят на пол, но над ним помещают столик, как и над «кири-котацу». Верхняя поверхность столика «котацу» обычно не сплошная, а рейчатая. Во время еды или работы поверх одеяла кладут гладкую квадратную доску. Современный интерьер фактически не бывает таким пустым и просторным, каким он должен быть по эталону. Не всегда постель убирается на день. Обеденный столик «цукуэ» в промежутке между трапезами ставится у стены на бок. Он сейчас более массивный, чем традиционные низенькие индивидуальные столики для каждого человека «дзэн», употреблявшиеся в хорошем обществе. Если раньше писали пером, сидя на полу, у «сеиндзукури», то теперь пользуются современными письменными принадлежностями. Для работы с ними требуются стулья и и высокие столы. Эти предметы мебели, хотя бы складные, имеются во многих домах, даже в деревне. В более зажиточных семьях таких предметов уже много. Это приводит к тому, что площадь пола, покрытая «татами», сокращается. Расширяется площадь голого деревянного пола или покрытого линолеумом.

Если для европейца существует один тип поверхности – земля и пол жилища, по которым ходят в обуви. Японец же различает три типа поверхности: нечистую, получистую и чистую. Нечистой поверхностью являются земля и паркет. По ним ходят в обуви. Получистая поверхность – полированный пол, ковер, по которым ходят только в домашней обуви, но не сидят. Чистая поверхность – циновки, на которых можно сидеть, лежать, а ходить можно только в носках (реже – босиком). В уборной пользуются деревянными сандалиями, стоящими там, так как пол там считается нечистой поверхностью.

Японская специфика в отношении пола состоит в том, что он должен быть на том же уровне чистоты, на котором поддерживается поверхность мебели в европейском жилище – столов, сидений, полок. В современном доме помещения ванной, хотя бы и японской, снабжены зеркалом, дополнительными кранами с раковиной. Уровень помещения ниже жилого, но выше земли. Рядом делается небольшой предбанник с решетчатым полом и полками для белья. Разделяют эти помещения фанерные двери типа «сёдзи». В период индустриализации изменения в интерьере японского дома происходили под влиянием конструктивных приемов, свойственных западному интерьеру. Входят в быт, например, письменный стол и стул, не свойственные традиционному японскому интерьеру.

Достаточно своеобразны  и пищевые культурные практики в разных местностях, в разных климатических условиях разных стран.

 

Пищевые культурные практики

Пища, еда – одна из базовых ценностей человеческой жизни. С самого начала становления человеческих сообществ практики трапезы, особенно совместной, обрели высокие ценностные культурные смыслы. Как отмечают разные исследователи, - «Хлеб становился священным продуктом. Совместная трапеза, еда и сейчас остается необходимым элементом общения между людьми ( семейного, дружеского, на свадьбах, на поминках, при приеме гостей)»[27]

Для древних греков, например, еда в одиночку была только необходимостью. Философ Платон считал, что если человек ест в одиночку, он просто-напросто наполняет бурдюк под названием желудок. Зато совместная трапеза, как отмечают исследователи повседневной жизни древних греков, была наполнена множеством культурных особенностей и смыслов.[28] К этой трапезе, которая именовалась симпосионом, тщательно готовились, принимали ванну и душились. Перед трапезой гости снимали с себя обувь и рабы омывали им ноги. После этого участники застолья занимали свои места на обеденных ложах (клинэ), перед которыми ставились небольшие полукруглые столики. Непосредственно перед трапезой рабы помогали совершить ритуал обязательного омовения рук. Этот ритуал повторялся во время застолья, так как ели-то руками. Ели и пили в несколько перемен. Но главное начиналось после основного приема пищи и совершения жертвоприношения богам под аккомпанемент арфы. Главным становилась беседа (собственно симпосион) – общение в состязании философского или литературного характера, когда каждый мог блеснуть своим ораторским мастерством, поэтическим талантом, заинтриговать собеседников сложной логической задачей. Беседой руководил избранный симпосиарх, определявший условия состязаний и назначавший награды победителям. Во время симпосионов могли выступать и приглашенные хозяином актеры, развлекавшие гостей.

Во всех, не только греческих, сообществах постепенно вырабатывались этикетные правила застолий. Определенными становились и иерархические расположения за столом тех, кто трапезничал и сами церемонии приема пищи и напитков. Характерными, например, стали чайные церемонии, разные в культурах Китая и Англии. Да и в России, купцы, и не только они, пили чай по особому церемонно.

Когда мы обращаемся к разным культурным практикам в области еды, следует понимать, что в зависимости от климата, географических условий формируется та или иная национальная пища. И не только пища, но и соответствующая культура еды. «Культурно есть», «культурно питаться», как ни странно это, - умеют немногие. А между тем это необходимо уметь каждому. «Уметь есть» вовсе не значит владеть столовыми приборами или не есть руками, есть культурно. «Уметь есть» - это значит, кроме этого, питаться правильно, не обязательно изысканно и обильно (это тоже неправильно), но умеренно, сытно и в определенное время»[29].

На весь мир особо славится французская кухня. Кулинария у французов – одухотворенное искусство Однако разница в питании слуг и господ была существенной. Но даже низшие сословия питались довольно правильно, заложив тем самым основы современной кухни. Здесь же сформировалось искусство накрывать на стол, дошедшее и до нашего времени.

А англичане острят: «Французы живут, чтобы есть, а англичане едят, чтобы жить». И кухня англичан не пользуется оглушительной славой. И она намного лучше и полезней, чем слава о ней. Ростбиф и бифштекс, известные во всем мире, своим происхождением обязаны Англии. Хотя болезнь аристократов из-за чересчур изысканной еды – полиартрит, наиболее часто встречалась именно в английских замках. Но зато пресловутая овсяная каша очень полезна для желудка и в Англии чрезвычайно редко встречается заболевание желудочными болезнями.

При дворе французских королей XVII в. был разработан застольный этикет. Прежде чем сесть за стол и притронуться к еде, следовало облегчиться, вымыть руки и произнести предобеденную молитву. Кравчий, виночерпий, стольник или паж подходили к каждому гостю с лоханью в левой руке и кувшином в правой, и гость омывал пальцы в ароматической воде, настоянной на цветах апельсинового дерева, розах, ирисах, ромашках, майоране или розмарине, лавровом листе. Король обтирал пальцы салфеткой. Ритуал омовения рук служил подтверждением статуса: сначала омывали руки самые значительные гости. После омовения рук следовала молитва. Мужчины при чтении молитвы должны были обнажать головы. По окончании молитвы мужчины снова надевали шляпы и садились и в течение трапезы оставались в плаще и при шпагах. Во время трапезы порицалась спешка, нечистоплотность, жадность, необходимо было обуздывать нескромные аппетиты, подавлять звуки (кашлять, икать, рыгать – что нарочно делал Тартюф в гостях у Оргона). Неприлично считалось громко жевать или глотать. Руководства по этикету часто прибегали к образу зверинца. Эразм Роттердамский, например, писал, что воспитанному человеку не подобает глотать куски целиком, как это делают лебеди. Не подобает широко открывать рот, чтобы челюсти «скрипели, как визжат свиньи».[30]

В руководстве 1613 года не рекомендовалось пить, закидывая голову, подобно лебедю или набивать еду за щеки, подобно мартышкам. Знатные люди считали важным привить детям манеры, отличавшие их простонародья. Чернь и деревенщина, которые недалеко ушли от животного мира, могли вести себя так, как диктовала им их природа. При этом и одеваться следовало не как угодно.

 

Культурные практики оформления внешности, одежды, моды

Культурные практики оформления внешности, одежды, не сразу, но и моды развились достаточно рано.

Первоначальные культурные практики обработки, оформления внешности развились в пору возникновения различных этносов, а их развитие было вызвано и определялось далее, с одной стороны, функциональной необходимостью защиты человеческого тела от нежелательных воздействий окружающей природы (от холода и излишней жары, от пыли и грязи, от дождя и снега). С другой стороны, развитие практик одеяний, ухода за кожей, макияжа и разнообразных украшений определялось стремлением внешне обозначить собственную самобытность, индивидуальность, и в то же время – принадлежность к определенной части социума, социальному слою, этнической группе. И, наконец, эти практики становились собственно культурными, воплощая в себе стремление к разнообразным проявлениям эстетического оформления внешности человека, ее выразительности и красоты.

Постепенно эти стремления породили особые культурные практики, которые получили наименование моды.  Мо́да (фр. mode, от лат. modus — мера, образ, способ, правило, предписание) чаще всего определяется как временное господство определённого стиля в какой-либо сфере жизни или культуры. Сферы, в которой может действовать мода, достаточно разнообразны. Мода возможна в одежде (это в первую очередь), поведении, этикете, образе жизни; мода может присутствовать в искусстве, в кулинарии, архитектуре, в словоупотреблении и т.д.

В данном случае мода будет рассмотрена только в отношении к внешнему виду человека. И даже более того, поскольку внешний образ человека создается множеством разнообразных и могущих быть модными или нет элементами, то следует оговориться, что главным предметом внимания для нас будет не столько даже мода на одежду, сколько состояние и изменение культурных практик одежды, обуви, аксессуаров, причесок и т. д.

Уверенно говорить о первых проявлениях культурных практик одежды, и вообще оформления внешности, можно применительно к процессам разрушения устойчивой ритуализованной общей традиционности жизни первобытных людей. Когда появляются резко различные социальные группы, слои населения, развиваются этнические, а позже - этнонациональные особенности хозяйства, быта и досуга. В отношении к оформлению своей внешности, к одежде все большее значение начинают играть различия, зависящие от местных условий (юг – север, горы – равнины), пол, возраст.

Конечно, в древних цивилизациях доминантной остается функциональность одежды, ее удобство, практичность. Особенно это касается массы работающих людей: рядовых скотоводов, земледельцев, ремесленников, торговцев. Но представители господствующих слоев населения могут позволить себе и неудобную одежду, и вообще все неудобное во внешности. Скажем, в древнем Китае длина ногтей у аристократов доходила до невероятных размеров. Они носили серебряные футляры для защиты ногтей и чтобы продемонстрировать их длину. Эти, так оформленные, ногти служили признаком благородного происхождения и высокого общественного статуса или того, что человек посвятил себя целиком религии и не занимается никакой мирской, тем более физической работой.

Поэтому культурные практики одежды развивались у разных социальных слоев населения не одинаково. У работающих - в этих практиках доминировала функциональность. Собственно культурный смысл оформления внешности проявлялся разве что в стремлении к чистоте одежды. У господствующих слоев – доминировали - статусность и следование сложившимся религиозным и эстетическим канонам, притом, что каноничность в разных древних цивилизациях проявлялась на разных периодах длительности. В древних цивилизациях опора (даже изменений) на традицию диктовала довольно долгое сохранение «модных» образцов. Так, в древнем Египте, возможно вообще от замедленного темпа цивилизационного развития при застойности религиозных представлений (с доминированием культа мертвых) проистекает и скованность в одеяниях (особенно женских) господствующих слоев.[1] При этом, у основной массы населения, одеяния чрезвычайно просты и функциональны. В теплом климате – основа одежды – «схенти» своеобразный передник, а у рабов – просто набедренная повязка. У фараона и у мужчин-воинов – тоже схенти (воинам нужна свобода движения), но схенти постепенно удлиняются, превращаются в плиссированные юбки. Парадные же одеяния у египетских мужчин – юбки узкие, двойные. А у женщин основные – длинные платья с узким низом. Одеяния, даже у знати, в общем, просты, но сопровождены множеством украшений. Впрочем, костюм состоятельных египтян медленно (по нашим меркам), но усложняется. В Новом царстве во время утреннего туалета – мужчина босой, в одной короткой набедренной повязке, без украшений. Выходя из дома, надевает на запястья браслеты, на шею – нагрудное ожерелье (в 6 рядов бус). Он одет в свободную прямую юбку и обут в сандалии (хотя чаще ходили босиком). На нем могло быть и прямое, доходящее до щиколоток платье на бретельках, без украшений, или – гофрированное льняное платье-туника. Это платье оставляло шею открытой, обтягивало торс и расширялось книзу. Поверх надевался широкий гофрированный пояс, ниспадающий трапециевидным передником. На голове – большой завитой парик, и на руках и груди драгоценные украшения.

Наряд египетской дамы в то же время – тонкая рубашка, а сверху – белое гофрированное платье. В отличие от мужского – полупрозрачное и с разрезом почти до пояса. Оно закреплялось на левом плече, оставляя правое открытым. Украшениями служили браслеты, кольца, локоны парика, диадемы, шнуры и разные головные драгоценности.

В основе практики одеяний античного мира – стремление к свободе движений, удобство, интерес к выявлению пластики движений и поз.[1] Костюм античного мира очень прост. Он состоит из прямоугольных кусков ткани, задрапированных по фигуре. У греков два основных вида одежды (и мужчин и женщин) – хитон и гиматий (последний – больше по размеру, превращавшийся в некое подобие плаща). Драпировки отвечали движениям тела, подчеркивали его пластическую гибкость и динамику движений. Женская одежда отличалась большим разнообразием по длине, по тканям. Сложными в позднегреческой культуре были женские прически, со шпильками, обручами, диадемами.

В древнем Риме также крой еще почти не развит. Форма одежды создается драпировками. Характерно развитие своеобразной верхней одежды мужчин – тоги. Тога стала символом римского гражданства. Римляне даже называли себя «тогатус», носящий тогу, ибо носить ее было привилегией римского гражданина. Тога имела форму полукружия или эллипса длиной не менее 5,6 м., и более. Одеться, задрапироваться в тогу без посторонней помощи было невозможно. Нижней мужской одеждой была туника, узкая и прямая, сходная с греческим хитоном. Женскую одежду составляла туника (нижняя), грудь поддерживалась полоской кожи, пришитой к тунике. Сверху надевалась стола – более широкая и длинная, чем туника. Столу носили с поясом. Из излишков длины создавали буфы.

Одеждой для путешествий служила пенула, одеяние, близкое к плащу (с капюшоном). В республиканском Риме одежда была довольно простой у всех римских граждан. В императорском Риме развились роскошные одеяния из шелковых тканей, тяжелых тканей. Так же и женские прически в империи чрезвычайно усложнились.

В средневековой Европе одеяние крестьянина - землепашца, да и простого ремесленника было простым до примитивности. До 13 века – это, чаще всего, - длинная до колен рубаха. В раннем средневековье простота и удобство одежд ценились и знатью. Король карл Великий (королевство франков), желая проучить щеголей из своих придворных, заставил их охотиться под дождем в роскошных одеждах (полученных с Востока). И доказал преимущества простого овчинного кожуха, в который был одет сам.

Но это ведь и свидетельство того, что культурные практики одеяний знати строились не на принципах удобства. Более того, далее в средневековой Европе одежда знати изобиловала такими необыкновенными деталями, что если взять за основу один из шуточных признаков моды – игнорирование основных требований удобства, предъявляемых к одежде, - средневековые ремесленники и швейники добились колоссальных успехов. В 16 веке, например, испанский двор ввел моду на короткие штаны-буфы. Для придания им большей округлости они набивались конским волосом. Сверху надевался чехол из дорогой ткани. Насколько было « удобно» в такой одежде в жаркую погоду, объяснять не стоит.

Испания отличилась и тем, что в ней в 15 веке был создан полный каркасный тип женского костюма. Каркасность выражена в том, что костюм не повторяет форм тела, а представляет собой жесткую малоподвижную конструкцию из плотной ткани с металлическими или костяными вставками. Женщина как бы заключалась в футляр и выглядела как игрушка. С одной стороны это диктовалось стремлением закрыть, спрятать, скрыть все то в женщине, что может стать предметом обольщения, ибо откровенное проявление естественной женской прелести считалось греховным, аморальным. Но, с другой стороны, каркасный костюм порождал прекрасную искусственную женственность, соответствующую средневековому культу Прекрасной Дамы.

Возникновение и развитие моды вообще было отмечено одной существенной особенностью – а именно: мода развивается вместе с разделением одежды по признаку пола. До этого одинаковая одежда, - длинная и свободная, была характерна для обоих полов. Общим признаком новой одежды, как для мужчин, так и для женщин стал облегающий силуэт, подчеркивающий, даже акцентирующий специфические половые признаки. Мужчины стали носить короткие и узкие в талии костюмы, и штаны - чулки (шоссы), которые весьма рельефно облегали ноги. Женский костюм изменился также: платье с узкой талией, шлейф, который удлиняет тело, декольте, и даже особые приспособления для подчеркивания бедер, поясницы. Эти новые образы женщины и мужчины в полной мере отвечали тем изменениям в отношениях между полами в данную эпоху, что бы обозначены как «эстетика обольщения».

 Отмеченная выше неестественность касалась не только женских одеяний и не только периода средневековья. При дворе Людовика Х1У шляпы было принято носить в руке. Из-за введения ми в моду огромных париков шляпа стала совершенно бесполезным атрибутом костюма. Но не исчезла из практики моды.

В любом случае, модные предложения работали на цель – подчеркнуть привилегированное положение знати и неприятие ею труда. Сотни и тысячи портных и художников на протяжении веков выдумывали необыкновенные фасоны, призванные эстетически подчеркнуть место, значение, которое занимала та или иная особа в иерархической лестнице. Низшие сословия ограничивались. Сословность в одежде регламентировалась королевскими указами. Так, указ Карла У111 в 1845 году запрещал всем, кроме высшего дворянства носить одежду из золотой или серебряной парчи, шелка и на дорогой подкладке. Регламентиовалась и длина носков обуви: для дворян – 24 дюйма, для горожан – 12, для крестьян – 6 дюймов.

Кроме сословности, мода выражала и общий стиль времени и степень хотя бы относительной демократизации в одежде. Так, туникообразный прямоугольный костюм был почти одинаков по значению и действию – в античности, в народном костюме докапиталистического периода и в нашу эпоху. Его простота и действенность функционально пригодны, силуэтные возможности богаты, и этот костюм – вариативно повторяется после Великой Французской революции, в начале 20 века, после революции в России.

Во все времена в оформлении внешности, в моде, кроме функциональности, выражены те или иные отношения людей с окружающим миром. Так, эпоха готики свой идеал поклонения божественному началу выражала не только в архитектуре, но и в костюме, в линиях одеяний, стремящихся вверх, в остроугольности силуэтов. Эпоха Возрождения утверждала иное в качестве эстетического идеала. Пышные, округлые, «шарообразные» формы одеяний выявляли гармоничную божественность земного, человеческого мира. В эпоху абсолютизма то и другое как бы соединилось. Идеалом стала царственность особы, богоподобность человеческой особы. И округлые линии, и напряженные, очерчивают довольно массивные объемы, выделяя особу костюмом, подобным дорогой оправе. Барокко и рококо – стили архитектуры и одеяний периода абсолютизма. Но если барокко – это серьезно, величественно, порой драматично, то рококо начала 18 века кажется легковесным. Женщина с белым напудренным лицом, приглаженными волосами, бантиком на шее, осиной талией – среди зеркал в золоченых рамах и хрустальных люстр напоминала фарфоровую безделушку. А разряженные, надушенные и напомаженные мужчины часами вертелись перед зеркалами или сидели за вышиванием

Правда, повседневные одежды в 18 веке, особенно к его середине, становятся проще. Проще стали дамские платья, без обручей разных форм. А дома носили даже не платье, а юбку и лиф, сверх которых – распашные кофточки – «неглиже» (небрежный). Но на выходах и костюм сложный и прически усложняются до невероятия, и невероятно дороги. Парикмахеры соревновались в фантастичности, используя конский волос, шерсть, жемчуг, кружева, цветы, птичьи гнезда, птичек в клетках – сооружали на голове дамы маленькую кукольную квартирку. Эти сооружения становились идеальными пристанищами для насекомых. Прическу носили по нескольку недель. Мыть голову при этом невозможно, спать чрезвычайно неудобно. Но практика действия моды требовала беспрекословного подчинения.

Все это касалось аристократии. Народ, особенно беднота, оставался верным привычной, более функциональной и дешевой одежде, традиции которой переходили из века в век. И улица, в конце-концов, продиктовала дворцам изменения в моде, впервые - во время Великой Французской революции. Хотя и до нее врачи ратовали за здоровую одежду, не насилующую естество. За 20 лет до революции появился простой мужской сюртук из мягкой шерсти, а у женщин начали упрощаться платья. Упростилась и стала более удобной и обувь. В ходе революции вошли в обиход мужские панталоны, фактически брюки. Одним из революционных нововведений в европейской моде стал английский костюм – редингот.

Однако, периодом бурного развития культурных практик моды и вовлечения в ее орбиту все более широких социальных слоев стал, по крайней мере в Европе, - век 19-ый. Этот век – век мощного технического прогресса, существенного изменения социального состава общества, резкого увеличения населения городов. Все это ведет к завершению процесса формирования единого европейского костюма. Одежда все более утрачивает черты местного и этнонационального своеобразия. Развитие моды в 19 веке очень интенсивно, хотя в большей мере затрагивает женскую одежду. Смена вкусов и стилей в ней довольно частая. В начале века женщины Европы надели корсеты. Юбки стали необъятными, а рукава настолько пышными, что ширина плеч превысила длину платья. Основной задачей дамы этого времени было представлять своего мужа, быть его «вывеской».

В 19 веке в моду вошли юбки на кринолинах, первоначально – на тонких обручах. В 1845 году был изобретен способ кринолизации текстиля, то есть, - добавления в самую тончайшую ткань конского волоса (crin – конский волос (франц.). И к середине века платья достигли огромных размеров. В нижнюю юбку, как и в верхнюю, вшивали конский волос и переплетали веревками. В подол же вшивались соломенные полосы. К 1860 году окружность нижнего края юбки составляла 10 метров. В 1856 году одежда хорошо одетой европейской женщины представляла собой: длинные панталоны с кружевной отделкой, поверх – фланелевая юбка, нижняя юбка, стеганая юбка до колен, льняная юбка с фижмами, накрахмаленная юбка с воланами, две марлевые юбки. И сверх – платье с кринолином .Платья были со множеством воланов, до 100 и более. Еще – рюши, плиссировки. На одно платье уходило до 50 метров ткани. Посреди этого нагромождения тканей и тюля – как стебелек лилии – возвышалась стиснутая корсетом талия. При этом еще – шлейфы до 1 -2-х метров.

В конце 19 века началось движение за упрощение женской одежды, хотя борьба с корсетами началась еще в 15 веке. Тем не менее. даже в начале 20 века, культурные практики оформления внешности остаются далеки от функциональности. Женская мода стиля модерн очевидно не практична. Одежда из бархата, тафты, шифона. Женщины укладывают волосы в высокие прически. Огромные шляпы, щедро украшенные страусовыми перьями, искусственными цветами и чучелами птиц. Боа из лебяжьего пуха. Роскошные палантины и шифоновые шарфы, прикрывающие обнаженные плечи. Платья – длинные, узкие, стесняющие движение.

 Писатель Стефан Цвейг в эссе «Заря эроса» отмечал фальшивость, противоестественность буржуазной морали, отразившейся в моде 19 и начала 20 века.[1] По его мнению, это было характерным даже для мужской моды, хотя в этот период сформировался-таки общеевропейский мужской костюм. Но и в нем – высокие крахмальные воротнички «отцеубийцы», которые делали невозможным любое свободное движение, черные повиливавшие хвостом сковывающие фраки и напоминающие печные трубы – цилиндры.

Но особенно неестественной оставалась женская одежда. Цвейг отмечает только самое характерное, то, что – талия перетянута, как у осы, корсетом из жесткого китового уса, нижняя часть тела в свою очередь вздута громадным колоколом (только в стиле модерн скована иначе), шея скрыта ло подбородка, а ноги до пят, волосы вдымаются бесчисленными локонами и завитками под величественно покачивающимися шляпными сооружениями. На руки, даже в самое жаркое лето, натянуты перчатки. Все поведение – неестественно, хлопотна процедура одевания и раздевания. И в целом, несмотря на кажущуюся погоню за индивидуальностью – ее исчезновение.

Только с началом первой мировой войны произошло массовое упрощение не только мужской, но и женской одежды, причесок. Женщинам пришлось выполнять мужские работы. Рабочая одежда и мужчин и женщин, правда, не считалась частью моды, но ее развитие воздействовало вообще на повседневную одежду.

Женщины после войны стали более уверенными в себе, более независимыми. За годы рационирования еды они стали более стройными и подтянутыми. В послевоенной Европе приобрела популярность спортивная форма одежды. И вообще – деловая, свободная мода стала основной.

Искусствоведы, занимавшиеся модой, в частности Н.Каминская[1] отмечали, что в первой половине 20 века популярным становится новый тип женской внешности, женской привлекательности: женщина-мальчик – тонкая, длинноногая, плоскогрудая, с узкими бедрами без подчеркнутой талии, с мальчишеской стрижкой. Это уже не беззащитное существо, опекаемое мужчиной. В ее облике – решительность, приспособленность к условиям труда и быта. И черты женственности – особые: красивая гладкая кожа, ярко накрашенные губы, тонко подведенные глаза и брови.

В это же время происходит упрощение белья, входит в быт рациональный купальный костюм.

Упрощение и нарастание функциональности одежды еще более свойственно периоду после 2-й мировой войны. Одеяния укорачиваются. Искусственно расширяют плечи, используя «плечики». Упрощаются прически. Появляется мода ходить с непокрытой головой. Брюки, не сразу, но входят в повседневное употребление у женщин. Вообще постепенно в Европе и США стирается сословное деление населения, применительно к оформлению внешности. Ценится спортивность облика мужчин и женщин.

Что касается женской моды, то знаменитая Шанель ввела простоту в сочетании с элегантностью в моду 20 века. Но общую революцию в сфере моды 20 века связывают с деятельностью дома моделей «Кристиан Диор». Диор впервые создал коллекцию довольно простых для пошива моделей женской одежды. Он учел особенности времени – только что закончившееся лихолетье войны. Женщинам хотелось быть красивыми не только по праздникам, но и в повседневности. Диор создал образцы будничной женской одежды и подготовил систему их массового выпуска. Диор чуть-чуть не дошел до конвейерного производства одежды. Это сделал Пьер Карден, ученик Диора.

Помимо всего прочего, да, пожалуй, главным достижением Кардена стало изготовление пошивных лекал и постановка моделей модного платья на конвейер. По лицензиям Кардена, под его фирменным знаком и контролем, фабрики могли производить готовое платье (не очень большими партиями, чтобы не девальвировать модели). Культурные практики моды окончательно превратились в своеобразную индустрию.

Производство одежды и вообще оформление внешности в начале становления культуры было делом частным, индивидуальным, семейным. Даже в период средневековья многое в этом плане производилось, шилось, вязалось и т. д., в натуральном хозяйстве. Хотя ремесло профессиональных портных и обувщиков, а также парикмахеров возникло уже в древних цивилизациях.

Долгое время культурные практики пошива одежды и обуви базировались на индивидуальном мастерстве и ручных технологиях. Огромную роль в движении этих практик сыграло развитие сначала ткацкого станка, а позже – швейной машины, предопределившее индустриализацию этих практик.

Достаточно полный материал по развитию одежды и внимания к внешности человека содержится в не раз упомянутой книге «История культуры повседневности».

 

В разнообразии культур явно обнаруживаются и так называемые

 

Гендерные культурные практики.

 

В культурологии гендер – это понятие, которым обозначается своеобразие мужского и женского в культуре, реализуемое в разных формах проявлений мужественности и женственности, мужского и женского поведения.

Соответственно: гендерные культурные практики – те, в которых реализуется указанное своеобразие. Причем, оно может быть реализовано не только само по себе, а в любых видах культурных практик, особо реализуемых мужчинами и женщинами.

Кое-что о них сказано в книге «История культуры повседневности»

Более подробно - в статье В.П.Большакова «Особенности гендерных культурных практик»/ Вестник СПбГИК № 4 (37)/ 2018, с. 60 – 65. В этой статье отмечено, например, что в культуре повседневности практики ведения домашнего хозяйства, хозяйственные хлопоты: стирка, готовка пищи, уборка жилых помещений, уход за маленькими детьми – тысячелетиями остаются характерными именно для женщин.

При освоении пространств, их окультуривании, выделяются зоны по преимуществу женские и мужские: порой очень выразительно. Так, в домах древних греков существовали мужское пространство – андрон, и женское – гинекий. В современных домах разделение пространства на мужское и женское сохраняется хотя бы частично.

Деление пространств купания, омовения на мужские и женские (по месту или по времени) довольно давнее, а вот выделение специальных отдельных туалетных помещений сравнительно позднее цивилизационное достижение. Даже в цивилизованных странах Запада общественные туалеты долгое время существовали только для мужчин. В Амстердаме до сих пор достаточное количество мужских (в том числе мужских по конструкции) туалетов на улицах. А подобные удобства для женщин не считаются обязательными.

Отношение к мере и характеру демонстрации обнаженности мужского и женского тел и к оформлению мужской и женской внешности изменялось в разных исторических условиях. Отношение к обнаружению особенностей мужской и женской телесности менялось вплоть до того, что в Европе был разработан так называемый каркасный тип женского платья, при котором естественные женские формы полностью скрывались, но которые создавали «искусственную женственность». На Востоке в исламских странах женские формы и даже лица женщин должны были вообще скрываться специальной одеждой.

В Европе Нового времени вполне естественным для светских дам стало декольтирование, притом что остальные части тела не полагалось демонстрировать в присутствии мужчин.

В средневековой Японии девочек учили культурно спать: только на спинке, ручки вдоль тела, для чего длительное время на ночь ручки привязывали к телу, а ножки связывали.

Собственно гендерные культурные практики обнаруживались, конечно, в связи с различиями в социальных ролях, которые выполнялись обоими полами. Причем, доминировавшая веками патриархальность человеческих сообществ выявляла прежде всего своеобразие женских культурных практик. В речи, приписываемой афинскому оратору Демосфену, говорилось: у нас есть куртизанки для развлечения, любовницы, чтобы о нас заботиться, и жены, чтобы рождать законных детей. Как бы то ни было, деторождение – чисто женская практика, и практика в человеческих сообществах – практика культурная. Она ведь включает в себя не только собственно рождение детей, но включение развития новорожденных в культуру повседневности определенного социума. Недаром в самых разных этносах женщина-мать пользовалась особым почтением. Недаром в древнем Риме состоятельные семьи к заботам матерей о детях добавляли заботу кормилиц-гречанок, которые, по их мнению, кормили детишек не только молоком, но и культурой.

Чувства половой любви, своеобразно проявляемые в древней Греции (где совершенно естественной была лесбийская любовь, а также любовь зрелых мужей к юношам) не были определенно связаны с материнством. И практики любовных отношений, начиная с любовного ухаживания, в Европе, например, развились только в позднем средневековье. Культурную оформленность отношениий любви ввели в обиход европейского рыцарства поэты – трубадуры. Культ Прекрасной Дамы, развившийся в Европе, предполагал и особую гендерную практику, реализуемую мужчинами – практику рыцарского отношения к женщине (правда, только своего круга, дамы, а не простолюдинки). То же самое проявилось в явлении куртуазности в отношениях между полами. Когда (в европейском ренессансе) ценностями жизни стали не платонические чувства, а страсти, усилилась откровенность физического влечения одного пола к другому, проявляемая в тщательно разработанном этикете

Культурные практики удовлетворения сексуальных потребностей реализовывались и в брачных и во внебрачных формах. Мера культурности этих практик была различной в разных этнонациональных условиях. В глубокой древности возникли и культурные практики проституции, переросшие в так называемую секс-индустрию. В древних сообществах проституция, которую иногда именуют храмовой, во многом носила религиозный культовый характер. Хотя под проституцией понимается оказание сексуальных услуг за деньги, половая активность с лицами, не являющимися мужьями и женами, в обмен на деньги или другие ценности.

В ХХ веке развилась отрасль мировой экономики, производство и продажа товаров сексуального характера, вплоть до порнографического.

Гендерное измерение культуры не исчерпывается оппозицией мужское /женское. Гомосексуальные практики, сексуальные меньшинства геи и лесбиянки – существуют опять-таки с глубокой древности. В тоталитарных обществах гомосексульность не только осуждается, но зачастую подлежит уголовному преследованию. Либерально-демократическая система ценностей отвергает гомофобию как разновидность человеконенавистничества. Впрочем, легализация однополых сексуальных отношений, однополых браков все еще представляет собой проблему, решение которой в разных странах вызывает социальные конфликты.

Проблемы гендерных аспектов жизни и культуры остро проявляют себя в культурных практиках так называемой эмансипации – процесса борьбы женщин за равенство с мужчинами во всех сторонах жизнедеятельности. Положение женщин в европейских и американских, а позже и в азиатских странах, на протяжении ХХ века (точнее с конца века Х!Х) менялось в сторону все большего равенства с мужчинами в социальных правах и жизненных возможностях, возможностях самореализации. Уже во время и после первой мировой войны женщинам пришлось заменять и дополнять мужчин в самых разных видах деятельности, притом, что заботы о доме и детях оставались на их плечах. Женская эмансипация пошла семимильными шагами. Большинство женщин даже странах так называемого третьего мира не стремились к роли домохозяек. Женщины стали более решительными, деловыми и, несколько менее женственными. А мужчины при этом становились менее мужественными (разумеется, в среднем).

Результаты эмансипации в плане отношений мужчин и женщин в разных странах различны, хотя уже нигде не сохранилось явных следов культа Прекрасной Дамы. В книге «Эти странные французы» (написанной французскими авторами и изданной в 1999 году в Москве) отмечалось, что у француженок по-прежнему такой вид, словно мужчины непременно должны распахивать перед ними двери, подносить им чемоданы и уступать место в транспорте . И они с удовольствием воспринимают комплименты, от которых пришли бы в ярость английские и тем более американские женщины. В Америке современной отпуская комплимент или пытаясь помочь женщине можно попасть под уголовное преследование. Ведь таким образом мужчина якобы оскорбляет женщину, проявляя либо сексуальное домогательство, либо давая понять женщине, что она слабое . не равное мужчине существо. А это не так. И женщине незачем пользоваться макияжем и носить какую-то специальную одежду для представления собственной красоты и значительности.

В этом плане процесс эмансипации пошел в тупиковом направлении. Кроме того, этот процесс содействовал тому, что в европейских странах почти исчезли большие семьи, семьи с большим количеством детей, совместным проживанием старших и младших поколений.

В современном мире женщины (еще не достигшие полного равенства) не так зависимы от мужчин. Женщина даже с детьми вполне может прожить без мужа. Мужчины также освободились от зависимости в условиях общепита, технизации быта, наличия разнообразных сервисных услуг. Они также могут обходиться без жен, во всяком случае без законных супруг.

Таким образом, гендерные аспекты культурных практик, гендерные культурные практики развиваются противоречиво. Стремления к свободе личности и к гармонии - в сложных жизненных обстоятельствах далеко не всегда удается нормально сочетать. Тем более, что и «нормальность» не однозначна в разных житейских условиях.

И практики освоения пространств, и пищевые, и мода, и гендерные аспекты культурных практик связаны с эстетическими и художественными практиками, вскрытию особенностей которых посвящена еще одна статья В.П.Большакова «Культурные практики эстетического и художественного освоения человеком мира»/ Вестник СПбГИК, № 1 (30), 2017, март, с. 36 – 40.

. Отношение, которое мы называем эстетическим, рождается в процессах особого освоения мира, первоначально не имея собственно художественных смыслов, будучи вплетено в практики жизнедеятельности, прежде всего в ритуальные практики. Первичная изобразительная деятельность (петроглифы, «макароны», фигурки палеолитических «Венер», наскальные рисунки) содержали в себе только зачатки того, что проявится и разовьется в качестве эстетической и художественной активности. Изобразительное творчество и дальше долгое время является необходимым моментом самых разнообразных культурных практик. Прежде всего, - культовых.

Скажем, в древнем Египте скульптурные изображения и рельефы были необходимыми в заупокойном культе, а также в оформлении храмов. Колоссальные статуи богов и богинь, фараонов и людей, сопровождавших властителей в «путешествии» в загробный мир. Статуи, оформлявшие процессы богослужений и выражавшие величие властителей. Живописные сцены, изображавшие перепитии земной и загробной жизни. И все это - с очевидной практической направленностью.

                                                        

Как и в Древнем Египте, в Древней Греции скульптура (да и другие художества) не была еще музейной. Создание скульптур и само является действием практически-духовным и вызвано потребностями жизненной практики и обслуживает эту самую практику повседневного и не повседневного существования. Изображения богов и героев, победителей спортивных состязаний оформляли окружающую среду как пространство созерцания, поклонения, почитания, воспитания. В Древнем Риме такие изображения, и, наряду с ними, бюсты семейных предков выполняли функции знаков культурной памяти.

Изображения постепенно становились практическим орудием идеологии, пропаганды. Культ вождей и монументальная пропаганда особенно выразительно реализовались в художественной культуре Советского Союза.

Но уже в Древней Греции, и далее в Древнем Риме, скульптура стала и практикой выражения особенностей Человека, его телесного и духовного совершенства, движений его тела и души. То же самое касается и живописи, притом, что последняя обращена к изображению не только человека, но и к освоению посредством изображения всего окружающего чувственного мира.

  

 И скульптура и живопись постепенно становятся специфическими искусствами, решающими задачи практически-духовного осмысления мира человеком. Началом других видов искусств являлась у всех народов так называемая «триединая хорея» . В ней выражались «чувства человека как с помощью звуков, так и движений, как с помощью слов, так и мелодий и ритмов.

Слово «хорея» подчеркивает существенную роль танца, ибо происходит от «choros», хор, что, как показал в Античной эстетике Вл. Татаркевич, первоначально означало коллективный танец, прежде чем стало означать коллективное пение. Можно добавить, что оно означало коллективное практическое действо: это была особая культурная практика. Она становилась, многообразно развивалась в ходе сопровождения трудовых процессов и действий, во время которых люди ритмически двигались, припевая нечто, что создавало лучшее настроение у работающих, снимая некоторую монотонность труда, но, главное, опять-таки, в процессах культово-мистического освоения человеком мира и самого себя в мире. Впрочем, культово-мистическое освоение нередко совмещалось с трудовой, хозяйственной деятельностью.

Так, музыка (да и танец) в качестве практического действия рождается в Греции в культе Диониса с его экстатическими танцами и песнями. По мнению Вл.Татаркевича, пифагорейцы постепенно осознали, что танцевальное и музыкальное искусство «в равной мере воздействует и на зрителя и на слушателя; воздействует не только посредством движений, но и посредством созерцания движений. Культурному человеку не нужно участвовать в танцах, ему достаточно смотреть на них.»[31]. Пифагорейцы отсюда заключили о возможности посредством музыки и танца воздействовать на душу человека. Это теория, а на практике танец, музыка и театр (тоже происшедший из культа Диониса) постепенно обрели характер самостоятельных, не культовых, а художественных культурных практик: практик создания художественных ценностей для их вполне практического потребления, восприятия. Они превратились в практики особых искусств.

                                                      

 В изобразительном творчестве они проявляли себя прежде всего как художественные ремесла. Словесное, музыкальное и танцевальное искусства, явно выделившиеся из «триединой хореи», тоже развивались в русле так называемого фольклора. Фольклорные практики реализовывались в функционировании народного художественного творчества. Однако, в сферах и изобразительной и не изобразительной деятельности постепенно выделились и оформились практики профессиональных искусств: скульптуры, графики, живописи, литературы, театра, музыки, хореографии и так далее. Множество видов, жанров. Притом, что с одной стороны шла все более узкая специализация каждой из практик. Их дробление. А с другой стороны – объединение многих практик, их синтез и, таким образом, порождение новых практик.

Практики литературного творчества и восприятия организованы иначе, театральных действ, музыки – по - другому. Новые виды искусств, такие как кино, представляют собой и новые виды художественных практик. Природа искусств – практически духовная. Именно в искусствах очевиднее всего происходит практическое «опредмечивание» духовного содержания, ценностных смыслов. В художественном творчестве и художественном восприятии практически реализуется стремление человека к физическому и духовному совершенству в их единстве.                                                          Художественная деятельность – единственная деятельность главным содержанием, смыслом которой является практическое создание, хранение, функционирование и передача духовных ценностей. Понятие «художественная деятельность» включает в себя художественное творчество, его результаты (художественные ценности), а также – художественное восприятие явлений действительности и художественных ценностей (произведений искусств и ремесел). Восприятие в данном случае представляет собой практическое освоение, особое эстетическое и художественное осмысление человеком явлений окружающего мира и мира своего, внутреннего.

Практическая природа художественной деятельности выявляется в том, что художник, используя разнообразные материалы и способы конкретного воплощения духовных смыслов в знаковых системах особого рода – языках искусств, - порождает чувственные «конструкты», художественно-образную ткань произведения. В котором, таким образом, выражаются ценностные смыслы. И именно эти смыслы постигаются, осваиваются, будучи воспринятыми людьми, вступающими в практическое чувственное непосредственное общение с произведением искусства.                                                      

Профессиональное искусство для своей успешной реализации требует известной развитости чувств воспринимающего, его знакомства с языком конкретного искусства.

Практики художественного освоения людьми окружающей среды переносятся и на характер взаимодействия с этой средой. Они порождают стремление сделать среду повседневности и. тем более, не повседневности (праздничности) эстетически и художественно выразительной. Это сказывается на восприятии человеком не только шедевров искусств, но и безыскусной природы. И побуждает людей воздействовать на природу, раскрывать ее эстетический потенциал. В жизни людей возникают не только парковое искусство или явления икебаны. Но и художественно-промышленный дизайн. Художественные практики искусств в истории развиваются, профессионализируются. Художественное творчество в любом виде искусства предполагает и развитие художественного мастерства ,практической умелости, техники.                                                       Художественные ценности наследуются от эпохи к эпохе по-разному в разных исторических условиях. Они все более определяются уникальностью созданного, свободой не от традиций, а от трафаретов и эпигонства.

Однако, характер и художественного творчества и художественного восприятия, и функционирование художественных ценностей не остаются неизменными. Особенно резкие изменения художественных практик происходят при становлении и развитии индустриальных обществ, коммерциализации отношений во всех сферах культуры. Художественное творчество и художественное восприятие начинают выступать в качестве особых духовного производства и потребления духовных ценностей, которые становятся элементами товарных отношений, довлеющих над всей художественной реальностью.                                                                                     

Коммерция начала довлеть и над процессами художественного творчества и восприятия, начавшими походить на производство и потребление и определять функционирование искусств в пространствах рыночных отношений. И художественные практики превращаются (и образуются новые) в художественные и художественно-зрелищные индустрии. Рассмотрению особенностей современных культурных практик и индустрий в сфере художественной культуры произведено профессором Н.Н.Суворовым в статье «Практики в поле художественной культуры»/ Вестник СПбГУКИ. № 2 (31)/ 2017.

Но прежде чем перейти к рассуждениям о культурных практиках и индустриях ХХ – ХХ1 веков, следует осветить хотя бы частично особенности так называемых собственно духовных практик. Среди этих практик выделяются некоторые практики, характерные для Индии. Например, практика кришнаитов. Это именно не учение, а своеобразная духовная практика основанная на поклонении Кришне. Для кришнаитов Кришна, а не Вишну из известных им богов представляет собой изначальную ипостась Бога вообще (Рама Кришна).  Кришнаиты призывают не применять насилия. Они поют мантры (мантра – это священное слово или заклинание при произнесении которых создается вибрация, а в ответ из Космоса поступает будто бы соответствующая энергия). В мантрах кришнаитов повторяется имя Кришны – ежедневно не менее 1728 раз (16 кругов – 108 мантр): 16 слов – «харе»; Кришна, Рама и т.д. Идеал высшей духовности для кришнаитов – стремление к чистоте, верности и, ради любви к животным, - растительная пища. Усилить все это можно вступив в Ашрам – «войти в духовное небо» - общину кришнаитскую, полностью порвав с прошлой жизнью, образом жизни, семьей, работой.

Не менее, даже более, известна индийская Йога – одновременно учение и практика физиологией и психикой человека с целью достижения состояния освобождения от власти чувственного мира (состояния мокши или нирваны).

Нирвана – понятие сложное и трудноопределимое. Это не просто небытие, ничто, а угасание ложных желаний, достижение состояния гармонии, особый вид не бездеятельности, а как раз интенсивной духовной активности.

Для того, чтобы хотя бы приблизиться к этому, необходимо дисциплинировать тело и разум. Чтобы достичь этого используются разные способы дыхания, «асаны» - позы, которые при правильном применении дают телу бодрость, не утомляя его. Рекомендуется и употребление определенных кушаний и напитков и воздержание от других. Но главное – жизнь человека должна соответствовать принципам ненасилия, правдивости, воздержания. Все это должно вести к полному контролю над чувствами, активности внутреннего созерцания и размышления, освобождению разных видов интуиций.

В чем-то близки к индийским древнекитайские духовные практики даосизма, чань – буддизма (в Японии развившегося в дзен-буддизм) и конфуцианства. В конфуцианстве развилась ориентация на подчинение эмоциональных реакций человека традиционным нормам (ритуальности) социального вообще и культурного поведения. Даосизм и чань-буддизм ориентированы на спонтанное (естественное, произвольное), не опосредованное вербальными (словесными, текстуальными) структурами и не детерминированное конвенциальными ( договорными законодательными) нормами симультанное (одновременное, мгновенное) реагирование. Китаец в проблемных и пограничных ситуациях (даже если он находился под идеологическим воздействием конфуцианства) реагировал по типу ченьской или даосской личности.

То есть, не следует ничего давить и насильственно изменять в соей природе. Надо дать возможность своим страстям функционировать в соответствии с их внутренними (природными, космическими) закономерностями, практикуя отстраненность от них, сосредоточиваясь на покое, бесстрастности. И тогда вещи будут изменяться сами собой. Надо дать волю внутренним психическим, эмоциональным процессам разворачиваться естественным порядком, отстранившись от них. Особенно это важно при занятиях военно-прикладными искусствами.