Экология слова многоструйна как река. Это не только глобальный охват планетарной семиосферы. Сверкающие струи русского языка омывают материк с именем Россия. Что они несут ему? Красоту и крепость - или размывают последние его устои? Да, бывали погружения в пучины истории, но Россия не потерялась в них, как Атлантида, а обрела хранителя - в глубинах Светлояра сияет град Китеж и хранит душу России.

Каким волшебством, какими подвигами удалось России обрести свой Китеж? Подвигом веры? Да, конечно. Но мы здесь скажем об ином, не менее важном факторе. Почему, например, бабочка лимонница и через тысячи лет остается лимонницей, а дуб - дубом? Их хранит наследственный код, гены. Всякий народ тоже, чтобы постоянно возрождаться и самовоспроизводиться должен иметь для этого наследственный код, подобный генам биологического организма. И этот код без слова, без национального языка не существует - народ начинается с языка. Национальный язык с точки зрения экологии слова - это геном народа.³

Геном этот имеет разные составные части. Рассмотрим некоторые из них. Начинается геном нашего народа с азбуки. Часто говорят: "Так лишь уж важно каким алфавитом пользоваться?" Оказывается, важно. Кириллица создана именно для русских (и для других славян) - она несет в себе особый код нашей культуры и христианской духовности. Недавние исследования бельгийского лингвиста Ф. Винке показали, что в кирилловской азбуке, в единой системе ее символики заключен особый смысл религиозного, мировозренческого значения (о божественной Троице, о воплощении Логоса на земле и др.) "Каждая новая буква хранит первичный замысел своего создателя, содержит глубокий священный смысл и отражает религиозное мироощущение, мистическую интерпретацию каждого символа"⁴. Каждая буква вносит в порождаемые слова божественную силу и свет. Об этом следует помнить, произнося слова - да будет в них свет горний!

Далее, очень важна конструкция слов и фраз. Русский язык, как и древнегреческий, относится к флективным, т.е. в нем значение слов зависит от наличия тех или иных флексий (суффиксов, окончаний и т. д.), и благодаря этому русские имеют возможность строить фразу свободно, в отличие от жесткого построения фразы, например, у англичан, французов и т п.. Исследуя наследственный код культур, современный русский философ М. К. Петров пришел к выводу, что национальные культура и характер (ныне принято говорить "менталитет") в большой степени зависят от строя языка, от того, как народ говорит: пластично и свободно строя фразу, или жестко закрепляя слова в заранее отведенных им местах. С этим, например, связан характер англичан и французов, стремящихся прежде всего все измерять, а не созерцать или размышлять, как индеец или русский. Отсюда же их предприимчивость и практицизм.

Большую лепту в русский национально-культурный геном вносит церковнославянский язык. Он не просто богослужебный "предмет" в православных храмах, а фундамент русской культуры, важнейшая часть современного русского языка, являющая собой в нем духовность, строгость и чистоту. Видный филолог нашего времени Н.И.Толстой убедительно показал в своих исследованиях, что русский литературный язык есть детище церковнославянского и народного языков. Академик Ю.Н. Караулов отметил способность церковнославянского языка "оживлять нынешний русский язык: причем, "...процесс оживления слова, возвращения к его семантическим истокам обладает эффектом "поля" - магнитного, гравитационного, т. п. заставляя носителей языка осмыслять его заново и светом такого осмысления озарять связанные с ним другие слова..."⁵.

Вместе с тем церковнославянский язык осуществляет в русской культуре еще одну важнейшую функцию - "барьерную". Именно об этом пишет Ирина Роднянская в своей статье "Язык православного богослужения как препятствие к раскультуривавию современной России".⁶ Удивительно, но об этом же более ста лет назад писал еще И. В. Киреевский: "По необыкновенно счастливому стечению обстоятельств словенский язык (т.е. церковнославянский - авт.) имеет то преимущество над русским, над латинским, греческим и надо всеми возможными языками, имеющими азбуку, что на нем нет ни одной книги вредной, ни одной бесполезной, не могущей усилить веру, очистить нравственность народа, укрепить связи его семейных, общественных и государственных отношений. Поэтому я думаю, что изучение его вместо утонченностей катехизиса в русской словесности могло бы служить одним из сильнейших противодействий тому, что может быть вредного для народа в науках, взятых отдельно от религии".⁷

Выпадение и разрушение одной из высших страт (слоев) русского языка - церковнославянской страты - сразу искажает глубинную иерархию ценностей народа и ввергает его в бедствие, едва ли поправимое.

В геноме нашей культуры неоценимым сокровищем является народный язык сказок, былин, песен, поговорок.

"Не шуми ты, мати дубравушка моя,
Не мешай мне молодцу думу думати..."

О, ручейки цветистой народной речи! Как оживляете вы русскую землю в городах и весях! И как богато корнесловие русских слов, как пестует душу русского человека заботливое соприкосновение родственных звуков: миротворец смирил немирных мироедов, и в мире замирение настало. Чужеземным языком так не скажешь; не имеет он корней в нашем языке!

Есть еще одна могучая сила словесной "материи" -мифология. Мифы (и древние, и современные) подчиняют народное индивидуальное сознание, они буквально строят жизнь народа. Выдающийся русский философ А. Ф. Лосев писал о значении мифа, что "всякая живая личность есть так или иначе миф", что "все вещи нашего обыденного опыта - мифичны". И о религии: "Религия есть вид мифа, а именно мифическая жизнь и притом мифическая жизнь ради самоутверждения в вечности. Стало быть, миф не есть религия; миф охватывает и разные другие области; миф может быть в науке, в искусстве, в религии. Но религия не может быть без мифа".⁸ И еще: "Христианская религия требует колокольного звона".⁸ Звоны града Китежа приходят к нам невидимо - градом Китежем мы помним себя, свое лучшее, исконно русское. В нем мы видим себя Иванами-царевичами, идущими в тридевятое царство за живой водой, за Жар-птицей, за любимой Девицей-красой. Это наш национальный миф, который держит нас, не дает забыть, что мы русские. Как чудесно он представлен в наших сказках, которые имеют свою волшебную силу.

Наша христианская мифология питает нашу православную веру. Эта мифология имеет свои чудеса Рождественской ночи, с ее колядками и поздравлениями, удивительную игру солнца на Пасху, зеленый восторг на Троицу. Мифы не что-то нереальное, они - высокая реальность. И эту реальность, как и язык наш, и азбуку надо беречь и защищать не меньше, чем леса, реки и землю.

³ "Язык считается основным, ярчайшим и устойчивым показателем этноса", - писан Н.И. Толстой. Н.И. Толстой "Язык и народная культура", М., 1995
⁴ "Литературная учеба", 1996 г., кн. 3
⁵ Ю.Н. Караулов "О состоянии русского языка современности" М., 1991 г.,
⁶ "Литературная учеба", 1997 г., кн. 5-6, стр. 86-93
⁷ Там же, В .В. Афанасьев "Просвещая разум и сердце" (О записке И.В. Киреевского),  ⁸ А.Ф. Лосев "Диалектика мифа"

Что в имени твоем.

Был в наше время па русской земле великий праведник и молитвенник старец Феодосии Иерусалимский. Имел он одну редкую способность: разумение имен. Так однажды он предвидел страшную кончину некоей женщины и, чтобы помочь избежать этого, предложил ей усердно молиться и, кроме того - "чтобы она приехала к нему получить новое имя, а раз другое имя, то другая судьба...".⁹ Ученики Феодосия свидетельствовали: "когда о. Феодосии при постриге нарекал имя, похожее на крестильное, как то: Марина - Мария, Анна - Ангелина, Петр - Порфирий, жизнь человека менялась незначительно. Когда же имя резко отличалось от исходного, следовал крутой поворот судьбы".¹⁰ Одному офицеру о. Феодосии при постриге дал имя резко отличное от прежнего - и этот новоявленный монах вскоре погиб. Если бы не это, ему предстояло пройти сталинские застенки, которых он не выдержал бы ...

А вот наблюдение из области искусства. Один литературовед заметил, что "когда Пушкин ощущал судьбу своего героя особо близкой своей собственной судьбе, он называл его (сознательно или подсознательно?) именем начинавшимся на Ал... как и его собственное - Александр, - Алеко в "Цыганах", Альбер в "скупом рыцаре", а теперь вот - Альфонс..."¹¹

Не могу не привести еще одно яркое свидетельство силы имени, касающееся известной исторической фигуры, речь о Шамиле. Переводчик кавказских поэтов Яков Козловский поведал следующее. Когда Шамиль родился, "новорожденному дали имя Али. Едва встав на ноги, мальчик тяжело заболел. Родители кинулись к знахарям и муллам, но надежды не оправдались: единственный сын таял на глазах. Тогда по совету аульских стариков прибегли они к магическому обычаю древних: смене имени занемогшего. Его назвали Шамилем. И он поправился, за что мать Али-Шамиля Боху Меседу возносила благодарственные молитвы Всевышнему до конца дней своих".¹²

Отечественные языковеды давно отметили сакральную роль имени в древней языковой культуре. Так Топоров писал в 1993 году: "Произнесение вслух имени является, безусловно, достаточно важным элементом любой заговорной традиции, поскольку именно оно делает данный магический текст направленным, чем и обуславливается эффективность слова как действия.... Эти особенности использования имени подтверждают распространенный в архаических коллективах взгляд на имя как на внутреннюю сущность, душу его носителя, источник силы и процветания. Именно эти особенности имени обеспечивали ему выдающуюся роль в мифологии и ритуале, мантике и поэтике, логике и философии, семиотике и культуре в целом."¹³

* * *

Имена, имена, личности и судьбы... Продвигаясь по тропам экологии слова, мы подошли к самой заповедной и загадочной области, к учению об именах. Конечно, на человека действует всякое слово. Словесная сфера, которая окружает, окутывает каждого человека, порождаемая и притягиваемая им, облаком витает над человеком, оседая и наслаиваясь на нем и подчиняя его себе. Но имена - особый разговор!

Учение об именах - это целая наука. Она свидетельствует о влиянии имени на исторические и социальные процессы, на произведения искусства, на психические состояния и феномены, на характеры и судьбы, наконец. Это учение, имея глубокие корни в русской религиозно-философской традиции, было основано и развивалось усилиями корифеев русской мысли: о. Павлом Флоренским, о. Сергием Булгаковым, А.Ф. Лосевым. Силу имени знали Пушкин, Достоевский, преподобный Амвросий Оптинский. Мы здесь не будем излагать это учение, а лишь прикоснемся к сложнейшей теме метафизики имени, чтобы дать представление о тех глубоких и серьезных вещах, с которыми связана экология слова.

О, имена! Сколько их и как в них разобраться? Но оказывается, их не так много. Флоренский пишет, что человечество располагает всего несколькими сотнями основных имен. Получить имя - быть приобщенным к высшему! Из всего живущего только люди имеют настоящие имена и дают их, ибо именно человек способен быть личностью. В средневековой Европе верили: "Некрещенный ребенок подвергался большой опасности: у него не было имени, определявшего и связывавшего его с миром смертных...",¹⁴ т.е. - с миром человеческим.

Есть имена добротные, надежные, а есть рискованные, "неприрученные"; есть древние (например, библейские, древнегреческие), а есть имена молодые, еще не обжитые, не прогретые человеческим теплом, хотя и с большими возможностями (например, славянские, германские). Вот как Флоренский характеризует славянское имя Людмила: "Людмила хочет эффекта, но не аффектации. Это честная натура, преувеличенная в своей честности, подчеркнутая в ней, грубая в честности.... Людмила - героическая натура, может быть, не столько даже героическая, сколько желающая быть таковою. Она понимает героизм очень элементарно, как и благородство... Ей ненавистно довольство, но там, где несчастье и горе, она - на своем месте...и готова на всякую жертву, порывистую и без оглядки. Она делается тут находчивой, предприимчивой, может повести за собой, влить энергию, овладеть положением и - в самом деле вывести... Она, в героические моменты, мила толпе. Человеку же она не мила, да и не хочет быть милой, и потому грубиянит ему...".¹⁵ (Вспомните своих знакомых Людмил)

Чем выше личность, тем выше, значительнее, сакральнее ее имя. Так, например, у монахов наречение новым именем означает не просто разрыв с прежней, мирской жизнью, а более высокую жизнь-служение, жизнь-подвижничество.

* * *

Далее в своем изложении мы последуем за суждениями о. Павла Флоренского, поскольку у него особенно свежо и глубоко представлено учение о именах. Познакомимся с наиболее существенными его результатами в этой области. С именами Флоренский связывает целый ряд важнейших для человека моментов. Тут и субстанционально-энергетический момент, и исторический, и личностный, и психологический, церковный и культурный, и другие.

Прежде всего, имя - это слово; но слово особенное: "Имя - новый высший род слова..." - пишет Флоренский.¹⁶ Почему же имя - "высший род слова"? Потому что с большой буквы? Нет, не поэтому, а в силу того, что всякое имя несет особенную "энергетику", действующую на человека, носящего это имя, и на его окружение. "Энергию", которую никакое иное слово, кроме имени, не может иметь, ибо имя как бы интегрирует данную личность ("охватывает полный круг энергий личности") и заключает в себе ее духовную энергию: "Ведь имя есть слово, даже сгущенное слово; и потому, как всякое слово, но в большей степени, оно есть неустанная играющая энергия духа." И это не выдумка, так как "человечество, всегда и везде, утверждая имена в качестве субстанциальных сил или силовых субстанций или энергий, имело же, за собою подлинный опыт веков и народов...".

И эта энергия такова, что подчиняет себе даже исторические процессы. Флоренский показывает, например, что якобинство не случайно связано с именем Якоба-Якова, что это имя несет сильное разрушающее начало. Здесь уместно напомнить какую разрушительную роль сыграли в ходе "Перестройки" Яковлевы (один идеолог, другой -редактор газеты "Московские новости").

Но еще в большей степени сила имени действует на личность, с которой оно связано неразрывно и внутренне. Потому что "имя есть последняя выразимость в слове начала личного (как число - безличного), нежнейшая, а потому наиболее адекватная плоть личности". "... если мы знаем в себе что реальное, то это есть наше собственное имя. Ведь около него именно оплотняется наша внутренняя жизнь, оно - твердая точка нашей текучести...". По Флоренскому человек "до имени" - еще не человек, ни для себя, ни для других, и не член общества, ибо не является субъектом личных отношений; он лишь возможность человека: "без имени нет целостности личности...".

Когда с человеком происходят глубокие психические расстройства, вместе с потерей самосознания человек теряет внутреннюю связь со своим именем; иногда до такой степени, что забывает, кто он и какое у него имя. Напоминание же ему его имени помогает ему восстановить самосознание, память, выйти из пропасти забвения. "Восстанавливается личность с именем". Примеров тому много. Не зря же влюбленные так жаждут все вновь и вновь слышать свое имя из любимых уст и сами щедры на упоминание имени любимого, взывая к нему его именем, как заклинанием!

Также известно, какое большое значение имени придает Церковь. Вся ее служба проникнута именными обращениями-формулами: "имени Твоего ради", "по имени и житие" (о святых), упоминание имен в молитвах, "во здравие" и т.п. "Имя оценивается церковью, а за нею и всем православным народом, как тип, как духовная конкретная норма личностного бытия, как идея; а святой - как наилучший ее выразитель, свое эмпирическое существование соделавший прозрачным так, что чрез него нам светит благороднейший свет данного имени". "Только усвоив церковное и общечеловеческое понимание имен как формообразующих сил... можно усвоить учение о покровительстве святых и подражании им". Из этого не следует, что имена надо давать исключительно по святцам: ведь совсем не обязательно твой духовный строй будет соответствовать качествам того святого, в день которого ты родился.

Здесь мы подходим к насущнейшему вопросу: как выбрать имя? Важно ведь не только качество того или иного имени - а его соответствие тому человеческому "материалу", к которому его "присоединяют". Как угадать, какому человеку какое имя подходит? О, это большая мудрость и тончайшая интуиция. Ее могут иметь чуткие (именно чуткие!) родители, умудренные и духовно зрячие бабушки, и духовники-молитвенники. Флоренский пишет: "...имя дается либо бесхитростной интуицией простого сердца, либо сознательному ведению большой опытности...".

Произвольный же выбор имени, или - еще хуже -изобретение новых типа Эра, Октябрина, Электрина может принести человеку непоправимый вред, исказив его жизненую линию. Тогда и начинается единоборство человека с его именем. Человек может победить, приручив имя. А может быть и побежден именем. Флоренский утверждает, что придумывание нового имени столь же несостоятельно, как и изобретение новой религии: "...совершенно забывают, что имен не придумаешь и что существующие имена суть некоторый наиболее устойчивый факт культуры и важнейший из ее устоев". Имена - величайшая культурно-духовная ценность человечества, создававшаяся на протяжении тысячелетий.

Да, сила имени велика. Но я пишу об этом не для того, чтобы запугать, и не для того, чтобы все наперебой бросились разрывать золотую жилу имен, выискивая посчастливее, гадать и волховать над ними, наподобие увлечению гороскопами. Напротив, предостерегаю от этого: всякая мания ненормальна. От нее страдает истина. В чем же суть-истина?

Кратко подытожим. Во-первых, следует уважать имя; знать, что это великая ценность и сила; что имя - это очень серьезно. Во-вторых, не надо спешить отказываться от своего имени, если оно и показалось неудачным - а получше распознать свое имя и постараться оправдать его высшее предначертание и зов. Помочь своему имени быть лучше. Не играть в имена. В-третьих, давать имена детям или внукам, или обретать новое имя себе с величайшей ответственностью, прислушиваясь к внутреннему голосу или к мудрым советам.

И ныне, как пишет Валентин Курбатов вслед за Владимиром Зелинским, пред нами "самая первая и самая трудная задача: "из смутной безымянности", куда мы были затиснуты историей и слепотой, "высвободить Имя" и возблагодарить это Имя за возвращение света, за постепенное пробуждение из пустоты дня в освобождающуюся вечность".¹⁷

⁹ А. Ильинская "Тайна старца Феодосия Иерусалимского", "Литературная учеба", 1996 г.
¹⁰ Там же, стр. 190
¹¹ Л.М. Аринштейн "Преддуэльная лирика", Вестник Российской Академии наук, 1996 г.  
¹² Яков Козловский "Поговорим о бурных днях Кавказа...", "Наука и религия", 1997 г.
¹³ Т. А. Михайлова "К "грамматике" заговора", Вопросы языкознания, 1997 г., N 2, стр. 137
¹⁴ "Феи и эльфы", М., 1996 г., (из серии "Зачарованный мир")
¹⁵ Священник Павел Флоренский "Имена", М., 1993 г. (все последующие ссылки будут на эту книгу)
¹⁶ Это мнение не только Флоренского. Современный филолог М.Е Верещагин пишет: "Имя с (произнесенным или только подразумеваемым) атрибутом как раз и является максимально смыслоемким. Если вспомнить терминологию в свое время предложенную в концепции лексического фона как компонента семантики слова, то из всех лексических единиц имя собственное с устойчивым атрибутом обладает наиболее развитым фоновым шлейфом".

Е.М. Верещагин, "История возникновения древнего общеславянского литературного языка", М., 1997 г., стр. 182
¹⁷ В. Курбатов "Пробуждение", "Путь православия", 1997 г., N 5, стр. 218

Безымянность, безъязыкость

(О пагубности сквернословия)

Напрасно юные и не совсем уже юные мальчики считают мат признаком силы, мужественности, удали, как говорят, "крутости". Большое зло скрывается в этих бессмысленных, примитивно-вульгарных "выражениях", кои и выражают лишь темноту и злобность. Напрасно считают некие ученые и прочие обыватели, что на Руси так заведено, что ей без "выражений" никак нельзя. Да еще и гордятся, что иностранцы часто, еще не зная русского языка, вовсю матерятся, предпочитая мат другим ругательствам. Существуют даже мастера "фигурного", "трехэтажного" и т.п. мата. А в наше время он проник уже и в художественную литературу, которая (в незначительной ее части) решила, что без этого ей не выжить.

Зло всегда находит себе адвокатов, всегда оправдывается необходимостью, даже диссертации для этого пишет. Но мы-то - свободные мыслящие люди - разве мы должны отдаваться в полон злоязычию? Зло не само кладет себе предел - ему

устанавливают его бесчисленные усилия добра, сопротивляющегося злу. И куда бы зло не затесалось, везде оно получает стойкий, спокойный, уверенный отпор. Поэтому-то зло изобретает все новые приемы, надевает новые маски, стараясь уйти из под разящего удара. Способов борьбы великое множество. И каждый сражается тем оружием, каким владеет. Экология слова имеет свой арсенал. И ей есть за что сражаться: она обязана защищать здоровье, чистоту и целостность родного языка; предупреждать о тех бедах и несчастьях, какие влечет за собой чернословье; и заботиться о предотвращении и отдаленных физических и духовных последствий для личности, культуры и народа.

Снова и снова, как заклинание, твержу, что все в нас и вокруг нас - живое: и леса, и воды, и каждая клеточка, и каждое слово. Мы не всегда это видим, не всегда понимаем. Экология и учит нас, что вокруг нас не пустая, мертвая среда, а все являет собой живой организм той или иной степени сложности. И язык - сложнейший живой организм. И он может быть отравлен, как и все живое. И, прежде всего, матом.

Сам по себе, вне языка мат ничего не значит, он лишь паразитирует на языке, который отлично обходится без него: в "Войне и мире", например, есть все, но нет мата; то же и в "Тихом Доне". Являясь суррогатом языка, его безликой подменой и уподобляясь собачьему лаю, он, прежде всего, обличает языковое убожество его рабов. Они пытаются возместить им личностную несостоятельность и неполноценность, лишь усугубляя ее.

Мертвенность идет от мата - и умертвляет окружающее. Дети, вырастающие в такой среде, развиваются ущербными психически, умственно, культурно. Вырастая, они становятся невменяемыми в своей агрессивности. И тогда словесный смрад от них поражает других: окружающие подвергаюся стрессам, подскакивает давление, увеличиваются сердечные боли, портится настроение - наносится огромный вред здоровью.

Культура в диком поле словесного чертополоха не может нормально развиваться и деградирует. Распространяется безъязыкость, резко снижается коммуникативность людей, особенно на культурном и духовном уровнях. Ее вытесняет пошлость, хамство, грубость - атрибуты зоны, лагеря, вырождения. Отсюда рукой подать, как замечают филологи Ремнева и Комлев, до языкового зомбирования: "Примитивность языкового мышления создает благоприятную почву для примитивизации логического мышления, этакой формы языкового зомбирования".¹⁸ Сквернословие прежде всего разрушает личность. Теряется оригинальное, выдающееся. Оно настроено на заурядность и стремится всех подогнать под нее, сделать серой массой. Оно лишает мысль полета.

Но самое ужасное зло: сквернословие порождает безымянность. Для сквернословов не требуется знать и величать по имени-отчеству Какое отчество, когда даже имя заменяется кличкой, а то и вовсе человек никак не называется, он уже "эй-ты", становится безымянным. Что может быть горше - стать безымянной чуркой. Безымянность сродни безликости. Безликое стадо, безликая масса, безликая тьма... И как имя связано с ликом, светом, созиданием - именами ткется полотно бытия, - так безымянность раздирает ткань бытия, обрекая на погибель. Матерщина именно насаждает безымянность.

Насколько имя созидает язык, собирая и сгущая его собой, делая его целостным, настолько безымянность и безликость в языке, вторгающиеся в него через разрывы, производимые сквернословием, губят его. Происходит разрушение языка. Языковой нигилизм сквернословия аннигилирует, отрицает сам язык. Язык как бы проваливается в пустоту, как сквозь дыры уходит в небытие. Один московский филолог так и определил: мат - это черные дыры языка, которые затягивают в провал небытия все языком созданное.

Не зря русская художественная литература избегала мата,

как чумы; всегда изгоняла его из своих пределов и не допускала его туда, начиная от Илариона с его "Словом о законе и благодати", от "Слова о полку Игореве" до Пушкина, Толстого, Чехова. Высокая, истинная литература и черное низкое слово не могут сосуществовать - они из разных миров.

И поистине, сквернословие ведет в антимир ада. Об этом свидетельствуют праведники, старцы и святые, об этом предупреждает Православная Церковь. Вот увещевание преподобного Кирилла Белозерского из его послания сыну Дмитрия Донского, князю Андрею Дмитриевичу: "Тако же, господине, уймай под собою люди от скверных слов и от лаяния, понеже то все прогневляет Бога".¹⁹

Вообще, свидетельства такого рода не просто отыскивать и указывать, ибо трудно улавливать молниеносную связь между вылетевшим смердящим словом и неотразимым последствием этого. Тем более - в посмертии. И все же такие свидетельства есть.

Приведем несколько примеров из собранного архимандритом Пантелеймоном.²⁰ Вот пример из видений послушницы Феклы. Она видела людей мучимых бесами в печах. Затем она рассказывает: "Когда мы отошли, я спросила у него (ангела-провожатого - авт.) за что эти люди посажены в эти страшные печи? Юноша ответил мне: "Сюда попадают все христиане, которые только по имени были христианами, а дела творили неподобные: не почитали праздники, бранились скверными словами, пировали рано утром"".

Еще определеннее рассказ мещанина А. П. Писаревского. Он поведал, как будучи опрокинут с возом, без признаков жизни (в состоянии клинической смерти - сказали бы мы сейчас), имел такое видение. К нему подступили страшные "эфиопы", говоря: "Эта душа наша, потому что она умерла без покаяния". Эти "эфиопы представляли Ангелам все грехи мною содеянные от юности и до настоящего дня, даже забытые мною грехи вспомянули и особенно сильно осуждали меня за сквернословие. Все, что говорили они, была сущая правда".

В народе знают, что очень нехорошо чертыхаться. В прежние времена православные люди даже избегали произносить или писать приставку "бес". Говорили, например, не "бесполезно", а "неполезно". А о. Павел Флоренский даже и после революции уже при новом правописании упорно везде вместо "бес" писал "без", ссылаясь на привычку.

Верующим следует знать церковные предупреждения относительно сквернословия. Есть известная икона "Богородица семистрельная", где Богородица изображена пронзенной стрелами. Церковь говорит, что стрелы эти - бранные, матерные слова. И еще есть предупреждение, что Богородица отступается от грешников-сквернословов и не предстательствует, не заступничает о них перед Богом. И еще одно предупреждение гласит, что матерщинники не удостаиваются предсмертного покаяния и причастия. Смерть часто настигает их внезапно и сопровождается лишением дара речи. (По сути, они сами лишили себя ее).

Дорога в преисподнюю стелется матом: язык, низверженный сквернословием, проваливается - с языком проваливается в преисподнюю и сам человек. Вот подлинный случай, который чуть-чуть позволяет заглянуть в эту пропасть. В больнице лежал в тяжелом состоянии человек (отъявленный матерщинник). У него был парализован центр речи - он не мог сказать ни одного человеческого слова. Но поразительное дело, мат извергался из него сплошным потоком. Этот пример подсказывает, что: либо яд матерщины уничтожил в его мозгу центр нормальной человеческой речи; либо исток мата находится совсем в ином месте - в преисподней.

Достойно удивления, что этот клинический факт находит мощное подтверждение в филолого-культурологических изысканиях о корнях сквернословия в вековых глубинах

противодействующей им верующей Руси. Именно в глубину языческих времен уходят корни матерщины как важнейшего элемента в культе языческих радений и игрищ. В срамных словах именно сосредотачивалась магия ритуала. Без них не обходилось ни на колядках, ни на Купалу, ни на обрядах связанных с плодородием. В связи с этим Б. А. Успенский пишет: "Поскольку те или иные представители нечистой силы генетически восходят к языческим богам, можно предположить, что матерная ругань восходит к языческим молитвам или заговорам, заклинаниям;..." Поэтому "в древнерусской письменности - в условиях христианского языческого двоеверия - матерщина закономерно рассматривается как черта бесовского поведения."²¹

С матерщиной (как и с язычеством) на Руси боролись с начала христианизации. Уже в "Повести временных лет" неодобрительно упоминается языческое "срамословие". Матерщине противятся Кирилл Туровский, митрополит Петр, новгородский митрополит Фотий. Бесовские песни, "буе слово, срамословие, бесстудиая словеса и плясание" были осуждены Стоглавым собором (1551г.), затем многими указами царя Алексея Михайловича (1648г.). В поучениях святителей и пастырей того времени говорится, что с человеком, который матерится, не следует "ни ясти, ни пити, ни молиться аще не останется такового злаго слова".²¹

Кроме того на Руси издавно существовало убеждение "что матерная брань оскверняет землю, что вызывает в свою очередь гнев земли"; более того - было убеждение, что матерщина задевает покоящихся в земле родителей, и даже приводит к оскорблению рода. Существовало представление, "что земля раскрывается, размыкается, разверзается, разваливается от матерного ругательства. Это представление может приобретать космические масштабы, т.е. описывается как мировой катаклизм, что мы и наблюдаем, в... текстах:... с матерной бранью устойчиво связываются мотивы землетрясения, потрясения земли, которые воспринимаются как закономерное и неизбежное следствие матерщины..."²¹

Поэтому-то в поучении против сквернословия, приписываемому Иоанну Златоусту говорится, "...что матерным словом оскорбляется, во-первых, Матерь Божия, во-вторых, родная мать человека и, наконец, "третья мать" - Мать-Земля". "... а которого дни человек матерно излает и в тот день уста его кровию запекутца злые ради веры и нечистого смрада исходящего изо уст его, и тому человеку не подобает того дни в церковь Божию входити, ни креста целовати, ни [е]вангелия, и причастия ему отнюдь не давати... И в который день человек матерны излает в то время небо и земля потрясеся и Пречистая Богородица вострепенетася от такого слова".

* * *

В заключение небольшая оптимистическая нотка. Один мой очень интеллигентный знакомый, когда узнал, что я готовлю статью против сквернословия, сказал, что бороться с этим также безнадежно, как с явлением природы, как, например, с плохой погодой. Было, дескать, и будет. Так думают многие. И все же заслоны и средства есть и против стихии матерщины - это свет культуры и веры. Мат не услышишь в библиотеке, в театре, на концерте, в школе (правда, в наше время с этим стало хуже), и конечно - в храме. Обычно бытует он там, где тяжелая, грязная работа.

Но даже там не следует опускать руки. Замечательный пример приводит современный русский писатель Олег Волков. Дворянин, истинный интеллигент, и мужественный, верующий человек, прошедший сталинские лагеря и тюрьмы, он принципиально отвергал словесную грязь и распущенность. В книге о своей лагерной одиссее Волков рассказывает - впрочем, ему слово: "... Будь сказано мимоходом, - случай просто

невероятный! - что в бригаде вывелась матерщина. Поначалу требование мое - при мне не сквернословить! - встречалось недоуменно, как чудачество. Пожимали плечами: Матюгнуться не смей! Подумаешь, чай не девки! Однако остерегались, а там и привыкли. Я и сейчас не отвечу, в силу каких причин мне удалось, не располагая решительно никакими средствами принуждения, выиграть на сплаве поединок с матом."²² Достойно подражания!

¹⁸ Ремнева М.Л. , Н. Г. Комлев "Универсум филологии: язык, общество и наука", Вестник МГУ, Филология (сер. 9), 1997 г., N 2, стр. 59
¹⁹ Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские , Спб, 1993г., стр. 183
²⁰ "Тайны загробного мира", Сост., архимандрит Пантелеймон, М, 1997г., стр. 37, 106, 111
²¹ Цитируется по статье Б.А. Успенского "Мифологический аспект экспрессивной фразеологии", в кн. "Избранные труды", том 2, М., 1996г.
²² О. Волков "Погружение во тьму"