Меня зовут Иосиф Сталин

Меня зовут Иосиф Сталин, и нет, так меня звали не сразу. Сначала меня звали Иосиф Джугашвили, что тоже случилось не сразу. Сначала у меня и вовсе не было имени. И я не говорю сейчас о том времени, когда меня не существовало, и соответственно никто еще не придумал мне имени. Все более прозаично, хотя какая к черту прозаичность в моей фантастической жизни.

Долгие годы я жил в неком вакууме. В комнате без окон и дверей, в которой был большой экран, на котором крутили мою будущую жизнь.
 Я точно знал, что рожусь на свет Иосифом Джугашвили. Знал, что моей Родиной станет Грузия. Моим отцом будет пьяница-сапожник, а мамой будет прачка.
Я всё знал.
Знал, про то, как мама отдаст меня в духовную семинарию, и как с нее начнется мое увлечение революцией.
Революцией, которая случится, и которая кастрирует на 70 лет православие в отдельно взятой стране, чтобы после развала страны, пришить его обратно, и понять, что часть тела, отвергает родную плоть, считая её чужеродной.

Я знал, что по моей воле умрут все мои друзья, мои товарищи, мои жены и миллионы моих сограждан. Я знал, что всё это будет во имя великой идеи.

Сначала, я увлекусь идеей революции, веря в её необходимость, веря в её неизбежность, веря в её спасительную роль в судьбе России.
Затем я разочаруюсь в революции, но как героиновый наркоман, уже просто не смогу остановиться, поскольку ничего другого, кроме революции, в моей жизни уже не будет.
Когда революция случится, я буду сидеть в ссылке в далеком и холодном Туруханском крае, мне будет 38 лет, за мои плечами будет много арестов, много ссылок, много убийств, много потерь, много боли и потраченная жизнь.
Картежник может прекратить играть, хотя бы проигравшись до трусов, наркоман остановиться не может, ибо наркотик это и физическая и психическая потребность.
Я был наркоманом революции, я жил ради нее.
Пусть я и был в ней разочарован и не верил в нее так, как верил в юности – революция и борьба в её честь, была единственной возможной для меня формой существования.
После будет борьба за власть, которая из пассивной наблюдательной и выжидательной, перерастет в активную наступательную, а после в активно-оборонительную.

Первой моей задачей после приобретения власти, будет задача её удержать и приумножить.

После того, как я её приумножу, сделав себя единоличным хозяином отдельно взятой одной шестой суши, мне предстоит готовить страну и свою власть к грядущей войне.
Я за десять лет, за волосы, по стеклу и камням протащу страну в передовое будущее из дряхлого отсталого настоящего.
Я буду тащить страну, невзирая на рубцы и мозоли. Буду тащить, и дотащу.
Затем буду воевать, любой ценой, и проиграю выиграв.
Затем буду доживать, и вновь проиграю, поскольку меня обыграет смерть и моя предсмертная беспомощность.

Я умру беспомощным стариком, держащим в руках ядерную кнопку и выгуливающим на поводке треть мира, пугая независимые от меня две трети.
Я умру несчастным стариком, не знающим счастья в личной жизни, не видящим некоторых своих внуков и детей. Не общающимся с родной дочерью и сыном.
Я умру, не доверяя никому, и подозревающим в возможном предательстве собственную тень. Я умру от очередного инсульта или отравления, и мне никто не поможет.
А потом начнется мракобесия, на которую, я никак не смогу повлиять.

Случится так, что я умру. Да, такое бывает. Будьте к этому готовы. Хотя, быть к такому готовым совершенно нельзя. Но, у некоторых получается, к примеру, у обреченных больных. Но сейчас не о том.

Я умру. И начнется новое кино. Я уже не буду играть в нем главную роль, но и вовсе выкинуть меня из проекта, у актеров и сценаристов не получится.

Я лицо фильма, и посему новый главный герой, будет пинать мертвого льва. Осел, что с него взять.
Вас когда-нибудь обвиняли в смертных грехах те, кто совершает такие же смертные грехи? Рисовали ваш портрет с самих себя сидя перед зеркалом? Вот этим займется мой последыш.
Меня покатают в грязи, как котлету в муке. Меня зажарят и съедят.
Но, доесть так и не смогут.
Это Ленин умрет, а я вопреки поговорке, буду живее всех живых. Меня будут ненавидеть, и боготворить, пока будет жива история.

Меня нужно любить, чтобы укусить любую новую власть моими великими достижениями.
Меня нужно ненавидеть, чтобы укусить любой новый народ моими великими злодеяниями.

Я буду кумиром молодежи, в этом со мной сможет посоревноваться только Адольф Гитлер. Мы оба умрем, а за нас и нами будут воевать еще десятилетия.

Обо мне снимут столько фильмов спустя десятилетия, что все былые русские цари вместе взятые, не смогут побороть мой рекорд.

Я стану главным героем многих фантастических псевдодокументальных фильмов.

Меня лично придет убить Вольф Мессинг. Он зайдет в мой кабинет, упрекнет меня в том, что я планирую истребить евреев, и он как лицо еврейской национальности не может этого допустить, и его подарком мне на еврейский праздник будет смерть непонятно от чего и непонятно каким образом. Я упаду на пол и умру. Стоп, снято, оскар.

Мне припишут миллионную армию любовниц, с каждой из которых я неоднократно вступал в половые отношения, и каждая из которых родила мне по 3 ребенка, которых я лично расстрелял из маузера левой рукой в затылок при родах.

Страна моя, которую я был вынужден постоянно увеличивать, вводя в социалистический лагерь новые и новые страны, к моменту моей смерти, не сумеет достаточно разрастись, и тем будет обречена развалиться, как карточный домик спустя 38 лет после моей смерти. 38 лет понадобилось мне прожить, чтобы случилась революция и распалась Российская Империя. 38 лет хватило миру, чтобы развалить мою Советскую Империю.

Про Наполеоновскую Империю современник говорил «Империя стала слишком большой, а значит - она обречена». Понять смысл этой фразы дано не многим. А объяснять я не стану.
Объяснять, значит жаловаться на плохих руководителей, которые были после меня, а они и в правду плохи, недобитая шайка и их приемники, грязь на моих сапогах и кровь на погонах истории. Объяснять, значит жаловаться на то, как нелегко быть диктатором отдельно взятой страны, одной шестой части суши, одной трети мира.

Страна с такой промышленностью, страна с таким военным потенциалом, страна с таким запасом нефти и газа. Из страны можно сделать рай для каждого гражданина, а сделали рай для чертей.

Было ли иначе при мне? Нет, не было. Но, этим руководила великая идея, что только советская нация будет и только советской нации люди.

Мы плыли к каким-то берегам, за которыми начинался рай на земле. Оттого и сжимали пояса, оттого и ели друг дружку.
У людей хотя бы была надежда. Да, не было туалетной бумаги и изобилия продуктов, чтобы использовать туалетную бумагу по предназначению. Но, была надежда, и понимание того, что ни у кого нет еды, а у кого есть, что есть, тому нужнее, ибо надо кушать вкусно, чтобы лучше думалось, как им нам народу найти поесть.

Сейчас все тоже самое, только изобилие продуктов появилось, правда, взамен цены стали космическими, в честь полета Гагарина в космос и на зло американской экспедиции на Марс.

Все тоже самое. Неуважение в очередях к чиновникам. Тюрьмы и пропавшие без вести. Тесные квартиры, мировая изоляция в новой версии, угроза войны. А надежды нет. Уважения к себе, как к гражданину страны – нет.

Есть правда наркомания и проституция. Так и при мне была, и до меня была. Правда другая и по другому. Но, все меняется. Менялся и я. Менялась и моя страна со мной и из-за меня.

И всё это лишь кино. Я сижу в комнате и смотрю его день за днем.

Когда идут титры, я выпадаю из показываемой на экране реальности, и растягиваю минуты реальности в часы своего внутреннего странствия по просторам возможностей.

Время замирает во вне, а во мне оно идёт паровозом. Я абстрагируюсь, и попадаю в чудную страну моего внутреннего мира. И там я вершу судьбу мира и свою судьбу, по знакомому сценарию, внося весомые изменения.

В январе 1953 года я собираю в своем кабинете в Кремле Хрущева, Микояна, Берию, Малинкова и многих других.

Да, не на ближней даче, а в Кремле. Так мне хочется.

Я всю жизнь смотрю фильмы, и умею подбирать в голове красивые сцены. Я всё-таки Иосиф Сталин, мне можно, я умею, спасибо, продолжим.

   Собираются в моем кабинете все те, кого я не добил. И я их добиваю.
Они сидят потеющие туши, а я достаю пистолет, и медленно перестреливаю всех присутствующих.
Попадаю между пенсне Лаврентию Палычу. Его голова с треском падает на дубовый стол.
Обязательно дубовый. Если он в кабинете другой, я заранее заказываю именно дубовый. Я никогда не видел дубового стола в жизни, ибо жил в комнате с экраном и собой. Но, мне хочется дубового стола, как русскому Ване из села хочется знойную Эфиопку, которую он тоже никогда не видел в живую. Ваня не отличит эфиопку от афроамериканки, афрофранцуженки, суданки или даже мулатки. Так и я не отличу дуб от клена, но я прикажу доставить дуб, и уж поверьте, доставят дуб.

Второй выстрел достается Микояну. Не хочется в него стрелять, но раз назвался папой, полезай в маму.

Свинячьи глазки Хрущева забегали, он подавился и начал кашлять, успев предварительно привстать. И вот пуля входит в его живот. Одна, другая. Он корчится в муках. Я получаю немыслимое удовольствие.

Все немыслимо, ибо я заложник комнаты без окон и дверей.

Кто-то пытается бежать на меня, а я стреляю, стреляю.

Я положил всех, завалил свиней.

Врывается охрана.  

Её позже сменят, а пока охрана в шоке, словно парализованные, они не понимают, какой шаг предпринять в этой необычной для их понимания ситуации.

Утром выйдут газеты, в которых напишут, как Великий и любимый Вождь Иосиф Сталин, Отец и Учитель, подвергся нападению со стороны обезумевшего Берии, который расстрелял всех своих коллег, но был убит выстрелом товарища Сталина.

Берию ненавидят и боятся, все поверят в обезумевшего Берию, в расстрел товарищей прямо в кабинете вождя, и чудом уцелевшего хозяина кабинета. Страна верила и не в такое, поверит и в это.

Газетчики напишут, что планировавший убить вождя Берия, просто не смог поднять руку на святое и выстрелить в вождя.

Напишут о мужестве и героизме самого вождя, который лично убил убийцу.

Страна просто захлестнется в потоке патриотизма и благодарности.

Спасибо, что живой.

А я поправлю здоровье, найму лучших иностранных врачей, соберу новых министров, и проживу еще десяток лет, изменив мир до новой версии неузнаваемости.

 Я прикажу найти молодых и совсем юных несостоявшихся в новой истории глав государств.

Я создам новый чудный мир, но лишь в своей голове.