Тема трагической судьбы русского человека в тоталитарном государстве возникает в русской литературе XX века уже в 20-х годах, когда само становление этого понятия только намечалось. Оно было предугадано писателем Евгением Замятиным в романе «Мы», в образе Единого Государства, в котором человек с его индивидуальностью почти уничтожен, сведен к «нумеру», где все одеты в одинаковые одежды и обязаны быть счастливыми, хотят они того или нет. Роман Е. Замятина прозвучал предупреждением, которое не дошло до советского читателя. Государство вскоре начало активно вмешиваться в его жизнь, в чем-то воплощая в действительность мрачную фантазию Е. Замятина, в чем-то далеко от нее отступая. Общим было одно — отношение к личности как к строительному материалу, обесценивание человека, его жизни.

Писателей русского зарубежья объединяло сознание, что эмиграция – это

миссия по сохранению духовных ценностей русской культуры, отсюда ориентация на преемственную связь с традициями русской классической литературы, неприятие стилистических и языковых экспериментов, восприятие задачи сохранения

русского языка как общекультурной социальной и эстетической сверхзадачи. В тоже время возникает вопрос о возможности не только сохранения, но и продолжения традиции вне русской жизни и вне среды живого русского языка. Одни воспринимали отрыв от родины как смерть искусства. Другие верили в возможность бытования русской литературы в эмиграции, поскольку «национальность» литературы создается ее языком и духом, а не территорией, на которой протекает ее жизнь, и не отраженным в ней бытом. Высказывалась и мысль о том, что всю русскую культуру вынужденные

Б. Зайцев говорил, что именно эмиграция заставила его и других понять Родину, обрести «чувство России». Так могли сказать многие писатели-эмигранты. Литература хранила для них и их детей русский язык - основу национальной культуры.

Одной из важнейших черт литературы русского зарубежья стала ее политизированность. Стремление осознать происшедшее, определить его причины и следствия, понять свое новое историческое место и предназначение в русской культуре явились причинами того, что широкое развитие получила публицистика: «Окаянные дни» И.А.Бунина, «Черная книжка» З.Н.Гиппиус, «Очерки» П.Н.Краснова, «Петроград» А.В.Амфитеатрова. Политика вторгалась и в художественное слово, размывая грань между «изящной словесностью» и обвинительным документом: «Шестое Чувство», «Купол Святого Исаакия Далматского» А.И.Куприна, «Про одну старуху», «На пеньках», «Поле Куликово», «Каменный век», «Солнце мертвых» И.С.Шмелева, «Взвихренная Русь» А.М.Ремизова. Не случайно в русской эмиграции много говорилось об «умирании искусства», «кризисе романа», когда творец утрачивает способность к вымыслу, приближая свое произведение к документу. Для художественно-документальной прозы, которую условно можно назвать «Словом о погибели Земли Русской» (А.М.Ремизов), характерны эстетический консерватизм,

сознательное ограничение проблематики творчества, остротрагический характер произведений. Симптоматично, что произведения такого накала в основном были написаны в первое десятилетие изгнания, когда эмигрантов неотступно преследовали воспоминания о пережитом.

К концу 1920-х годов появляется и иная – романная – форма постижения и

отображения российской судьбы в годы революции и гражданской войны, отразившая отказ от всеобъемлющей ненависти и поиск жизненных опор, гуманистических ориентиров.

Тема России, русской судьбы, русского человека, русского слова, русской

идеи, русского духа была центральной темой, душой, нервом в литературе русского зарубежья. Вынужденный разрыв с родиной неизбежно привносит мотив ностальгической памяти об утраченной России, «культ русской березки» особенно актуальный в поэзии. Образ родины нередко предстает как образ путеводной звезды, который незримо сопутствует поэту-изгнаннику. Однако не менее органичны и раздумья о судьбе страны, и вера в грядущую Россию, и рефлексия в сфере языка и философствование о языке.

Стремление постичь природу русской души, определить константные черты

русского национального характера обусловило приобщение к истокам национального мироощущения – русскому фольклору. Связь с духовными и нравственными ориентирами и ценностями народного характера ощутима в поздних произведениях И.С. Шмелева, А.М. Ремизова, Б.К. Зайцева и многих других.

Вместе с тем очевидна попытка обнаружить «твердую землю» в глубинах

русской культуры, что отражается в появлении многочисленных работ литературоведческого и мемуарно-эссеистического характера: «Поэтическое хозяйство Пушкина», «Державин», «О Пушкине» В.Ф.Ходасевича, «Живые лица» З.Н.Гиппиус, «Жизнь Тургенева», «Жуковский», «Чехов» Б.К.Зайцева, «Освобождение Толстого», «О Чехове» И.А.Бунина, «Живое о живом», «Пленный дух», «Мой Пушкин» М.И. Цветаевой и т.д. Отсутствие родной земли и нехватку русской речи восполняла великая русская литература и ее культурная традиция. И за всем этим слышна тоска по родине, желание за Россией имперской и советской разглядеть вечную, непреходящую Россию.

Одной из общих тенденций в творчестве писателей старшего поколения стало стремление запечатлеть в слове утраченный космос русской жизни. Причем возникает новое понимание соотношения литературы и памяти: задача памяти – не реконструкция, а сочинение прошлого. Это приводит к широкому распространению жанра художественной биографии, «вымышленной автобиографии», биографии «третьего лица»: «Жизнь Арсеньева» И.А. Бунина, «Лето Господне», «Богомолье» И.С. Шмелева, «Юнкера» А.И. Куприна, «Путешествие Глеба» Б.К. Зайцева, «Детство Никиты» А.Н. Толстого и т.д. Попытка художественного исследования процесса формирования личности, постижения окружающей жизни, роста

души, творческого мировидения перерастает в окрашенное лирическим чувством повествование о жизни дореволюционной России.

Пафосом познания смысла и тайны человеческого существования, времени,

переосмысливания и преображения прошлого пронизаны не только книги воспоминаний, автобиографические повествования, но и историческая романистика первой волны эмиграции: произведения М.А. Алданова, П.Н. Краснова, М.Д. Каратеева. С одной стороны, писатели ведут последовательный поиск примет и причин грядущей революции в общественно-политической жизни второй половины ХIХ века. С другой – озабочены обнаружением в российском прошлом жизне-

утверждающих моментов, позволяющих верить в неистребимость духа и торжество грядущей справедливой России.

Интересно, что быт и жизнь эмиграции практически не находят отражения в

литературе русского зарубежья. Исключение составляют сатира (Тэффи, А.Т.

Аверченко, Дон Аминадо, Саша Черный) и немногочисленные «серьезные» произведения (например, «Колесо времени», «Жанетта» А.И. Куприна). В поэзии эмигрантов приютивший их западный мир предстает как «мачеха», и единственным спасением от его холода и безысходности мыслится смерть.

Вынужденное сужение социального кругозора повлекло за собой обостренное переживание экзистенциальных проблем: тайна бытия, религиозное начало в жизни, любовь и смерть. В литературе конца 1920 – 1930-х годов настойчиво утверждается значимость любви, религии и культуры как основ человеческого общежития, смысла и оправдания человеческого бытия.

Ощущение кризиса породило духовное брожение среди эмигрантов, опыт

революции и гражданской войны сказался на общем сдвиге литературы первой волны эмиграции «вправо» - к православно-монархическим ценностям. Роль церкви в жизни эмиграции становится ведущей: именно вокруг церковных приходов сосредоточиваются русские беженцы. Нарастание религиозного начала выражается и в попытке соединения православия и католицизма, развитии идей В. Соловьева, поиске нового Христа. В этих условиях литература была призвана утолить «духовный голод», отсюда обращение писателей к традиции жанров житий святых и хождений: «Старый Валаам», «Пути небесные» И.С. Шмелева, «Афон», «Валаам», «Преподобный Сергий Радонежский», «Алексей, Божий человек» Б.К. Зайцева, «Жатва духа» матери Марии.

Персоналии: Куприн, Бунин, Шмелев, Зайцев, Ремизов, Тэффи, Ходасевич (старшее поколение первой волны эмиграции). Ширяев (вторая волна), Аксенов, Войнович, Довлатов, Бродский (третья волна).

БИЛЕТ 10

Вопрос 1. Классицизм как литературное направление. Историческая и философская основа. Эстетическая программа и основные особенности поэтики. Своеобразие русского классицизма. Герои, жанры, основные пердставители.

КЛАССИЦИЗМ (от лат. classicus — образцовый) — художественное направление в европейском искусстве рубежа XVII-XVIII — начале XIX века, сформировался во Франции в конце XVII ве­ка. Классицизм утверждал главенство государственных интересов над личными, преобладание гражданских, патриотических мотивов, культ нравственного долга. Для эстетики классицизма характерна строгость художественных форм: композиционное единство, нормативный стиль и сюжеты. Представители русского классицизма: Кантемир, Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков, Княжнин, Озеров и другие. Для русского классицизма характерен государственный пафос (государство (а не человек) было объявлено высшей ценностью) в соединении с верой в теорию просвещенного абсолютизма. Согласно теории просвещенного абсолютизма, государство должен возглавлять мудрый, просвещенный монарх, требующий от каждого служения на благо общества. Русские классицисты, во-одушевленные петровскими реформами, верили в возможность дальнейшего совершенствованияобщества, которое представлялось им разумно устроенным организмом. Сумароков: «Крестьяне пашут, купцы торгуют, воины защищают отечество, судии судят, ученые взращивают науки». Так же рационалистично классицисты относились и к природе человека. Они полагали, что при­рода человека эгоистична, подвержена страстям, то есть чувствам, которые противостоят разуму, но при этом поддается воспитанию.