1. потеря интеллектуальных способностей, которая ведет к расстройству в социальной и профессиональной сферах;

2. нарушение памяти;

3. расстройство абстрактного мышления;

4. наличие ясного сознания;

5. наличие органических причин.

В семье, описанной в приведенном примере:

а) отец — эпилептоидная личность, фронтовик, раненный и контуженный, 30 лет

профессиональной деятельности в качестве судьи, физически крепкий, 70 лет;

б) мать — онкологическая больная с длительной ремиссией, страдает деменцией, бывший педагог, образование высшее, физически «практически здорова», слабости и утомляемости не наблюдается, 62 года;

в) дочь — страдает с детских лет эпилепсией, характерологические и личностные изменения по эпилептоидному типу, интеллектуально сохранна, постоянно принимает противосудорожные препараты, но приступы повторяются часто, живет активной (духовной и половой) жизнью, образование высшее, 40 лет;

г) сын — 38 лет, образование среднее специальное, имеет семью и двоих детей, около пяти-шести лет страдает хроническим алкоголизмом 2-ой стадии, безуспешно лечился, установки на трезвость в настоящее время нет, к своей семье (жене и детям) привязан не очень, к семье родителей — сильная привязанность.

Эта семья весьма показательна как «объект» социальной медицины (ибо клинические медики здесь мало что могут изменить: «тяжелый характер» отца никакими лекарствами не изменишь; матери не помогут никакие препараты, ибо ее болезнь не только неизлечима, но и медикаментозно не корригируема; дочь длительное время принимает противосудорожные препараты по отработанной схеме, которую нельзя нарушать; если сын даже захочет лечиться, то хронический алкоголизм второй стадии вряд ли излечим). Однако вряд ли найдется медик, который будет отрицать, что каждый член этой семьи нуждается именно в профессиональной врачебной помощи (как и вся семья в целом). Добавим, что семья эта в качестве социальной «единицы» фактически продолжает функционировать. Больше того, все члены семьи без исключения находят контакт друг с другом, как бы не принимая в расчет свои и своих близких тяжелые заболевания: когда они собираются вместе, то отец становится «мягче и человечнее», мать словно «просыпается» и «временами совсем становится прежней, разумной и интересной женщиной», у дочери прекращаются припадки (хотя, когда семья врозь, они повторяются, несмотря на систематический прием противосудорожных препаратов), сын никогда не алкоголизируется, когда живет в семье родителей (много работает, деньги частично отдает родителям, частично — жене).

В развитых странах с такими семьями работает социальный врач, решая и медицинские, и профессиональные, и бытовые, и общественные проблемы каждого члена семьи и всех вместе.

Более того, именно социальный врач, совместно с генетиком решают вопросы профилактики и превенции наследственных заболеваний, которые (что неизбежно при такой тяжелой наследственности) дадут себя знать у ближайших родственников (двоюродных братьев и их детей, у собственных детей сына). Социально-медицинский прогноз подобных семей чрезвычайно важен, поскольку может иметь серьезные общественные последствия.

§ 3.3.3. Долгожительство и качество жизни. Долгожитель и его семья

«Не старость сама по себе должна вызывать уважение, а качество прожитых лет», — считал В.М. Шукшин, как бы предвосхищая движение за «качество жизни», охватившее сейчас многие высокоразвитые страны. Мы уже упоминали о «ISOQOL» (так сокращенно называется «Международное сообщество за качество жизни»). Оно объединило ученых разных специальностей: от политиков и бизнесменов до медиков, психологов, биологов, экологов, юристов. Два раза в год в разных странах проводятся конгрессы, организуемые «ISOQOL». В 1998 г. прошли конгрессы в Афинах и в Париже, в 1999 г. — в Лондоне, Франкфурте-на-Майне, Тайбэе (Тайвань) и в Вене. Значительное место в исследованиях качества жизни занимают проблемы постарения населения. В качестве примера возьмем одно из таких исследований — «Качество жизни и деменция», проведенных Каролиной Селай и Мишель Тримбле в Институте неврологии университетского колледжа Лондона.

В качестве объекта исследования были привлечены больные деменцией Альцгеймера из различных лондонских клиник. Исследование проводилось методом специального опроса (как самих больных, так и наблюдающих их врачей). Опрос основывался на «очевидном положении вещей», согласно которому «деменция лучше смерти». Больные принимали ноотропы и антидепрессанты, а также сосудистые препараты. С ними постоянно работали геронтологи-психотерапевты (пытавшиеся психотерапевтически активизировать их жизнь). В деменции было выделено 4 стадии (по степени нарушения познавательных способностей, памяти, ориентации в окружающем пространстве и потери бытовых навыков). Контакт состоялся с больными первых трех степеней деменции. Результаты наблюдений сравнивались по двум параметрам: самоотчету пациента и отчету его лечащего врача, с разницей в полгода. Во всех случаях было установлено, что «больные живут качественно» (довольны жизнью и не хотят умирать; «понимают» необходимость своего пребывания в специальном стационаре). У глубоко дементных больных состояние «качества жизни» выявить не удалось, ибо они не поддавались опросу. Но (как пишут авторы) судя по тому, что эти больные охотно питались, ожидали приема пищи и не были против ухода за ними (многие из них были неопрятны), они «жили качественно». От себя добавим, что клиники, где проводились исследования, — это современные учреждения, с новейшим оборудованием и медицинским обслуживанием высочайшего класса. Больные получают новейшие препараты и диетическое питание из высококачественных продуктов и экологически чистой воды. Иначе говоря, стандарты обслуживания исследуемых больных уже априорно соответствуют «качеству жизни». Духовная сторона у дементных пациентов, страдающих болезнью Альцгеймера, как известно, отсутствует (в первую очередь при этой форме деменции нивелируются именно нравственно-этические свойства личности).

Конкретизация термина «качество жизни» (проблема эта, безусловно, актуальна и в России) на Западе и в России разного характера. Может быть, у нас это понятие носит более духовный характер.

Однако это понятие необходимо ввести в обиход социальных работников (педагогов и медиков). Нам есть чему поучиться у членов ISOQOL. Понятие «качество жизни» может стать рабочим при решении любых социально-медицинских проблем, в первую очередь, при исследованиях физического, психического и, что не менее важно, морального здоровья. Без духовности для русского человека нет жизни (не только абстрактного «качества»). Это было на Руси всегда и остается и сейчас, если внимательно всмотреться, за счет каких ресурсов мы все выживаем.

В проведенном Р.С. Яцемирской клинико-психопатологическом исследовании долгожителей Софии анализ их семейного положения показал, что из 216 опрошенных (90—96лет) вдовые составляли 79,6%, семейные -- 12,5%; разведенные -1,9%, не вступавшие в брак — 6,0% .

           Эти показатели соответствуют и другим, более современным, источникам

(A.Andriani,1996; E. Guidibaldi-Antonioni, 1997).

Р.С. Яцемирская пишет: «Как и следовало ожидать, вдовцы и вдовы составляют большинство долгожителей. Число семейных было небольшим, из них две супружеские пары состояли из партнеров-долгожителей. Остальные были мужчины, супруги которых были значительно моложе их по возрасту. Некоторые имели второй, а то и третий брак. Нужно отметить, что повторные браки были только у мужчин-долгожителей. Ни одна женщина-долгожительница в пострепродуктивном возрасте после смерти мужа не вступала в новый брак.

Интерес представляет группа долгожителей, которые никогда не вступали в брак, т. е.

старые девы и холостяки.

Среди софийских долгожителей категория «разведенных» была самой малочисленной — 1,9%; среди них были мужчины и женщины. Как удалось выяснить, разводы состоялись в зрелом или пожилом возрасте, после чего уже не делались попытки создать новую семью.

Заслуживают внимания данные о потомстве городских долгожителей. Почти 1/5 всех долгожителей не имела прямого потомства, а число долгожителей, имевших многочисленное семейство, было небольшим — 14,4%. Но несмотря на немногочисленное потомство, совершенно одиноких долгожителей было немного — 34 человека (15,7%). Из них лишь 13 человек жили в домах престарелых. Остальные одинокие долгожители жили в собственных жилищах. У части из них имелись приятельские отношения с соседями, которые оказывали им всяческую помощь, а иногда осуществляли полный уход за ними. Другие поддерживали приятельские и даже почти родственные отношения с детьми своих умерших друзей. Эти лица относились по-родственному, в отдельных случаях одинокие жители проживали в их семействах. Из 27 человек, имевших супругов, самостоятельно проживали 10 долгожителей; трое жили со своими супругами в домах для престарелых. Остальные 14 человек жили в одном жилище с семьями своих детей.

155 человек имели родственников различной степени родства (дети, внуки, сводные братья и сестры, племянники и т.д.); 89 человек из них жили вместе со своими родственниками. В домах престарелых жили 51 человек (32,9%). Любопытство вызывают 15 человек (9,7%), жившие отдельно от своих родственников...Но во всех случаях родственники оказывали всяческую помощь, осуществляя ежедневный уход за своими престарелыми близкими. 8 долгожителей по собственной инициативе избрали отдельный способ проживания. Они категорически отказывались от предложений своих близких жить одним семейством, мотивируя свой отказ тем, что не хотят менять своих привычек, не хотят обременять молодых членов семейства, а, главное, не хотят уезжать из своего привычного старого жилья».

Чтобы понять, как строятся отношения в семьях с долгожителями, следует принять во внимание два основных момента: один — микросоциальный; другой — индивидуально-психологический, или, что почти одно и то же, медицинский. Первый фактор: долгожитель уже в силу своего «статуса» (то есть независимо от семьи и ее характеристик) всегда находится в центре внимания всех членов семьи, то есть является ее «ядром» («крепким» или

«мягким» — другой вопрос). Второй фактор: для долгожителя «родной» — очень широкое понятие.

Вспомним, что говорил о себе в старости Л.Н. Толстой: «Для меня нет уже конкретного человека. Как нет человека «вообще». Каждого я воспринимаю как близкий и родной мне тип человека, то есть по неким общим, но существенным именно для данного типа чертам. Поэтому все люди для меня или чужые, или родные: знакомых, дальних, близких и др. нет». Воспринимая людей как «родные типы», пожилой человек тем самым легко строит с ними отношения (на выработанных с годами стереотипах общения), адаптируется к ним, включает их в свою эмоциональную память как родных. И именно поэтому пожилые люди, и особенно долгожители, не хотят и не могут вступать хотя бы в поверхностные эмоциональные отношения с другими людьми, которые для них «чужие» — уже по одному своему типологическому статусу. Есть и другая сторона этой проблемы: дожив до определенного возраста, родные становятся для пожилых людей «чужими», ибо на первый план выступают именно те «существенно общие» типологические черты, на которые только и ориентируется пожилой человек (кстати, отчуждение от родных в резкой и трагической форме произошло и с самим Л.Н. Толстым, заставив его покинуть Ясную Поляну).

В главе «Проблемы в семействах долгожителей», Р.С. Яцемирская пишет: «Непосредственное наблюдение за долгожителями в привычной для них домашней обстановке позволяет высказать мнение, что уход за большинством из них представляет большую нагрузку для семьи. Проблемы таких семейств должны изучаться очень внимательно, чтобы помочь членам семейства избежать стрессовых ситуаций и сохранить спокойствие и хладнокровие, которые требуются для длительного ухода за старым больным человеком. Особого внимания заслуживают семейства, в которых имеются долгожители с психическими нарушениями, если за ними ухаживают их дети, сами нередко уже пожилые люди и имеющие иногда более серьезные соматические заболевания.

Немалые трудности испытывают такие семейства, в которых за долгожителями ухаживают лица, еще продолжающие свою профессиональную и трудовую деятельность. Как правило, в таких семействах особенно остро ощущается дефицит свободного времени, столь необходимого для ухода за долгожителями.

Все семейства имели характерную особенность, которая состояла в том, что независимо от состава семьи и возраста ее членов, все обязанности по уходу за старым человеком ложились на плечи одного человека. С другой стороны, нередким явлением было то, что все контакты долгожителей ограничивались именно общением с этим человеком. Контакты с другими членами семьи были ограниченными, а по мере нарастания физической слабости и уменьшения подвижности старого человека они постепенно, но, тем не менее, неумолимо снижались. Нужно отметить, что даже в самых идеальных семействах с очень внимательным и добросердечным отношением к долгожителям, родственники, не принимавшие непосредственного участия в удовлетворении необходимых потребностей последних, находились с ними в более формальных контактах, ограничиваясь подчас выражением лишь внешних признаков внимания или проявляя насмешливое снисхождение, а зачастую и вообще оставаясь совершенно безучастными к судьбе старого человека. (Речь идет об отчуждении от долгожителя родных как проявление их психологической защиты — от старости и дряхлости, от смерти, что символизирует собой долгожитель и бренность жизни вообще. Это генетически закреплено в психологической защите каждого человека, которая работает, что нужно иметь в виду, только в строго определенных возрастных параметрах).

Обыкновенно в домашних условиях за долгожителями ухаживали их дочери или снохи, реже — жены. Крайне редко этот уход за долгожителями осуществлялся женщинами другой степени родства (сестры, племянницы, внучки). В очень редких случаях за долгожителями ухаживали их сыновья и внуки. По возрасту преобладающее большинство ухаживающих лиц были пожилого возраста — средний возраст 64 года. Лиц молодого и среднего возраста было относительно немного — 37,3%».

Выше мы говорили, что долгожитель, если он проживает в семье, обычно является ее «ядром». Этот тот центр (независимо, в каком психическом и физическом состоянии находится долгожитель), к которому стекаются все «токи» и «силы» семьи. Вот поэтому, когда долгожитель умирает, семья сиротеет, и кажется, что «сиротеет все вокруг» (как это описано у В.М. Шукшина в рассказе «Солнце, старик и девушка»). Являясь «ядром» семьи, долгожитель оказывается источником морального климата в семье: ее лада и разлада. Как показывают исследования семей, в которых проживает долгожитель, они или очень слаженные (несмотря на стесненность в жилье, финансовые трудности, болезни членов семьи, на их возрастной, по степени родства, или половой состав и другие объективные факторы), или, наоборот, это семьи, в которых «настоящий ад», тем более «причин» для этого предостаточно, но основной причиной является наличие в семье долгожителя.

Такое положение вещей нельзя объяснить социально — экономическими (материальными) или социально — психологическими (хороший или плохой характер у долгожителя) факторами. Причины гораздо глубже. Только медицинская генетика могла бы объективно интерпретировать кардинальные перемены в психике долгожителя, о которых писал Л. Толстой и которые подтверждаются социально-геронтологическими исследованиями.

Долгожитель и его семья — одна из актуальнейших проблем и нашего общества в целом, и социальной медицины в частности. Проблема эта кажется не разрешаемой ни общественными, ни правительственными мерами, направленными на укрепление социальной защиты народонаселения; еще в меньшей степени — медицинскими путями. Появившиеся в нашей стране хосписы для долгожителей пока демонстрируют полнейшую беспомощность, поскольку, выражая хорошую идею, они требуют, во-первых, изрядных денег, а во-вторых, иной, чем на Западе, концепции. В европейских странах, за исключением Италии и Испании, давно сложилась традиция жить отдельно от родителей. Эта же традиция в США и Канаде. В Израиле живут и порознь, и как в России, где родители до сих пор чаще живут с одним из детей, то есть одной семьей. «Свой дом» — понятие чрезвычайно разное для европейца и для русского: для европейца — это дом, где родились его дети; для русского (точно так же, как для итальянца и испанца) — это дом, где родился он сам. Хоспис для европейца — нормальное переселение его родителей в нормальные (хорошо оплачиваемые) условия. Хоспис для нашего русского современника хуже дома для престарелых, ибо это промежуточный перед кладбищем этап.

В перестроечное время в нашей стране начали появляться всяческие фонды здоровья и милосердия, взявшие на себя часть забот по уходу о пожилых людях.

§ 3.3.4. Современные проблемы домов-интернатов для престарелых граждан

Все в нашей жизни по сравнению с тем, как было в СССР, изменилось; все, кроме домов-интернатов для престарелых граждан.

Из имеющихся домов-интернатов 75% нуждаются в ремонте, 35% — в капитальном ремонте. Ничего не изменилось и в порядке оформления и поступления в дома-интернаты, сохранилось и разделение их по ведомствам (дома-интернаты для актеров, ученых, писателей и т.д.). Во все дома-интернаты очередь по-прежнему от года до 3 лет. Домов-интернатов для престарелых по-прежнему не хватает.

По причине плохого финансирования условия пребывания в домах-интернатах даже ухудшились, особенно за последние 5—6 лет. Это касается, прежде всего, обслуживания проживающих в домах-интернатах граждан, их питания и медицинского обслуживания. Персонал домов-интернатов получает мизерные зарплаты, и поэтому сотрудников там не хватает. Смертность в домах-интернатах, не связанная с острыми соматическими заболеваниями, возросла в 3—6 раз. Тем не менее, повторяем, очередь в дом-интернат для престарелых граждан не укорачивается.

Единственное, что изменилось, это возраст граждан, поступающих в дом-интернат: он стал моложе. Причины этого омоложения следующие:

1. социально-экономические (не хватает пенсии, чтобы прокормиться; нежелание быть обузой для детей);

2. медицинские (в больницу и госпиталь в настоящее время пожилому человеку, пенсионеру, лечь не просто — лекарства дороги, больничное обслуживание все больше становится платным);

3. семейные (климат в семьях ухудшился из-за общей социальной неустроенности, растущей агрессивности и нервозности; пожилой человек становится обузой для семьи);

4. индивидуально-психологические (глубокая разочарованность в жизни, фрустрационное состояние, невостребованность, чувство нестабильности и тревоги, бесперспективность и потеря смысла жизни и радости жизни). Все это вместе или в том или ином сочетании составляют скрытые мотивы бегства из дома в «окончательную обитель».

Таков ряд причин, по которым в дом-интернат для престарелых стремятся люди, которые еще могли бы быть социально активными и полезными членами общества.

В новых (экономических, политических, социально-психологических) условиях старые (в прямом и переносном смысле слова) дома-интернаты для престарелых граждан функционально и морально пережили себя. Поэтому нужны новые формы призрения пожилых людей. В развитых западных странах (особенно скандинавских) ушедшие на пенсию люди объединяются для совместного проживания по самым различным признакам, вплоть до увлечения рыбалкой. Отлично функционируют «семьи» пожилых людей из 10—50 человек.

В случае появления новых учреждений типа Домов милосердия, социальная медицина может включить их в свою структуру или действовать как инспектирующая организация. В Дом милосердия идут не навсегда, туда идут за реальной помощью. Каждый, кто приходит в Дом милосердия, нуждается не только в социальной защите и опеке, но и в социально-медицинской помощи, пусть даже на уровне психотерапевтической беседы.

Глава 3.4. Цивилизация, культура и секс в свете проблем социальной медицины

§ 3.4.1. Эротизация населения: медико-социальные последствия

Для того, чтобы разобраться в очень сложном и очень важном для социальной медицины вопросе об отражении эротизации общества на состоянии общественного здоровья, начнем несколько издалека. Уже древние знали, что эрос неотделим от танатоса. Отсюда, всякая эротизация есть в то же самое время танатизация. (Внедрение сексуального желания в сознание (или подсознательное) всегда возможно в «количестве», равном количеству внедрения туда же желания смерти).

Р. фон Краффт-Эбинг, один из классиков и основоположников научной сексологии и сексопатологии, писал в начале XX в.: «Лишь очень немногие люди вполне сознают могучее влияние, оказываемое половою жизнью на чувства, мышление и поступки, как каждого отдельного человека, так и всего общества».

Итак, есть ли нечто в тотальной эротизации населения, что не вызывало бы негативных последствий для здоровья общества в настоящем и будущем? Есть ли что-то позитивное в такой ситуации, или мы должны видеть в ней разновидность еще одного социального катаклизма? То, что коммерческая подоплека и безнадзорность со стороны органов здравоохранения, — это главные причины такого положения вещей с эротизацией, видимо, понимают все. Были попытки рассмотреть эротизацию как своего рода сексуальное просвещение, преследующее цель повысить культуру половых отношений у населения. Возможно, в какой-то степени это удалось, если считать, что появление газет, журналов, видеофильмов, CD-ROM — дисков эротического характера, специальных программ в интернете, сексуальных услуг по телефону, наконец, клубов, — все это и есть просвещение, облегчающее половую жизнь. Ведь в цивилизованных странах все это имеет место, включая публичные дома (которых у нас пока еще нет, но уже ведутся бурные дискуссии об их нужности). Страны при этом остаются и цивилизованными, и культурными, и экономически процветающими, и никаких «повальных» болезней от избытка эротической информации на душу населения там нет.

Сексшопы — тоже проявление эротизации. Но кто их клиенты? По социологическим исследованиям, проведенным институтом социальной медицины Амстердама, 5% — любопытные (в основном, туристы), 25% — подростки (которые ничего не покупают), 70% — постоянные клиенты (судя по покупкам, страдающие хроническими сексуальными расстройствами и находящиеся под наблюдением сексолога или психоаналитика). В русских городах и городах бывшего Советского Союза, где есть сексшопы, подобные исследования не проводились и продавцам «безразлично» (мы самостоятельно провели опросы продавцов в сексшопах Москвы, Санкт-Петербурга и Каунаса), кто их покупатели, ибо каждый платит за вход да еще за просмотр «рекламных» роликов.

Мы не говорим здесь о порнографии, которая является криминалом в каждой цивилизованной стране, в том числе и в Голландии. Но вот что касается «извращений», то массовая эротизация и ее пропаганда (как и сексбизнес) отвоевали у патологии некоторые их виды. Например, в Москве и Санкт-Петербурге действуют клубы для мазохистов (следовательно, и для их партнеров-садистов). И именно здесь проходит очень зыбкая грань, отделяющая «изощрение» от болезненного извращения (если в изощренности секса можно увидеть черты особо изысканной сексуальной культуры и индивидуального эстетического вкуса, то извращение — это болезнь: то, что нуждается в лечении).

Поголовная эротизация населения отнюдь не приводит к двум аберрациям на сексуальной ниве: проституции и сексуальному насилию. Чем эротичнее ведут себя сограждане обоего пола, чем они сексуальнее, тем меньше потребности в услугах профессионалок и тем удовлетвореннее комплексы, которые могут реализовать себя через половое насилие. Проституция и половое насилие имеют совершенно другие корни (не общие, конечно), а не эротизацию. В отношении проституции сейчас столько споров лишь потому, что она предельно упростилась и связалась с перверсными клиентами. Проституция в современном обществе потеряла былой шарм запретности.

Если эротизация осуществляется как тотальное воздействие на психику населения (или отдельно взятого человека), то как всякое тотальное психотропное воздействие непременно приведет к негативным последствиям. Еще Краффт-Эбинг и Форель предупреждали, что «чрезмерное увлечение сексом невротизирует человека». Страдают, конечно, в первую очередь, подростки и пожилые люди — две категории населения, которые еще не могут или уже не могут соответствовать внедренным в их психику стандартам (стереотипам) поведения. Именно они невротизируются и психопатизируются в первую очередь, у них появляются черты отклоняющегося поведения. Эротизация плодит своеобразных социопатов, хотя основоположники сексологии предполагали, что эротизация может способствовать смягчению нравов, создать реальную почву для морали, облагородит человека.

Любые манипуляции с половым чувством чреваты самыми неожиданными последствиями. Секс не может быть простым развлечением: даже «механическое» сексуальное удовлетворение захватывает в человеке самые глубинные слои психики: те, что имеют отношение к жизни и смерти. Самое ближайшее последствие манипулирования сексуальностью — болезнь (или физическая, то есть конверсионная, или психическая). Отдаленные последствия — прогрессирующее снижение качества жизни, вплоть до псевдодементного поведения.

Единственной инстанцией, которая способна контролировать эротическую сторону жизнедеятельности общества, является социальная медицина. Только социальная медицина может исследовать и купировать такие страшные для общественного здоровья явления, как перверсии (педофилия, некрофилия, скотоложество, сексуальные психопатии). Клиническая медицина и пенитенциарная социология, которые поневоле делают перверсии своими «объектами», ничего с ними поделать не могут. Перверсного субъекта понять нормальному человеку невозможно. Проиллюстрируем сказанное признанием перверсной личности, которое приводит Ч. Ломброзо в статье «Любовь у помешанных»: «Для меня нет ничего ужаснее, как желать сделать это и не быть в состоянии: можно с ума сойти. В такие моменты я чувствую головокружение. Я ничего не вижу, ничего не боюсь, лишь бы я могла это сделать».

Понятно, что работа с такими личностями требует специальных знаний, которые может дать именно социальная медицина.

§ 3.4.2. Педофилия как социально-медицинская проблема. Феномен Лолиты

Вот уже несколько лет Европу потрясают «открытия»: оказалось, что существует не только почти узаконенная детская проституция, но и торговля детьми для половых отправлений, нередко сопровождаемых зверствами и даже убийствами. В Бельгии этот бизнес поставлен на широкую ногу, охватив все провинции до Брюсселя. Выяснилось, что замешаны в нем представители самых разных слоев общества (так, в подвалах респектабельных загородных вилл могли на цепях содержаться дети или лежать искалеченные детские трупы). Судебные дела то закрывались, то вновь открывались, и мы узнавали, что в этом «бизнесе» замешаны самые неожиданные лица (члены полиции, мэрии, прокуратуры, банков, чуть ли не парламента). Психиатры из соседних стран (Англии, Дании, Франции, Германии и др.) уже торопятся объявить «бельгийский феномен» «психической эпидемией конца XX века», а О. Рурке даже «допускает, что каждый третий мужчина в этой стране в душе педофил». Не стоило бы фиксировать читателя на «бельгийском феномене», если бы не опасность такого же феномена в России.

О педофилии в русских городах и о половой эксплуатации детей сообщают самые разные официальные и неофициальные источники.

Оставляя в стороне коммерческий, криминальный и моральный аспекты проблемы, обратимся прежде всего к ее социально-медицинским аспектам. Педофилия есть реальный факт нашей жизни, дети имеют спрос на рынке сексуальных услуг. С точки зрения социального врача, несомненны симптомы болезни общества. Торговля детьми с целью сексуальной эксплуатации имеет много общего с торговлей наркотиками — компетентные органы указывают, что подчас этим занимаются одни и те же криминальные структуры. Однако, влияние наркотиков хорошо изучено: что представляет собой наркоман и как становятся наркоманами, специалистам хорошо известно. Но кто такой педофил? Болезнь это или преступление (или то и другое вместе)? Отвечая на этот вопрос, неуместно искать аналоги в истории и приводить примеры половой эксплуатации детей в разных странах и в разные времена. Такой подход мало что проясняет, потому что педофилия, тем более сопровождаемая садистскими проявлениями, всегда и везде вызывала общественное негодование и каралась жестоко. Педофилия, имеющая характер эпидемии, поражающая множество мужчин, — такого не наблюдалось никогда и нигде!

С точки зрения клинического психиатра, педофилия — это перверсия, симптом какого-то психического заболевания (чаще всего, психопатии, шизофрении или деменции). В конце XIX в. педофилов считали просто выродками, дегенератами. В наше время есть более адекватное слово — мутант. И, судя по масштабности педофилии, человечество мутирует в угрожающих его существованию размерах.

В то время, когда в Бельгии «Интерпол» раскручивал грандиозное дело, связанное с детской порнографией, в котором были замешаны и бельгийская полиция, и судьи, и чуть ли ни члены парламента, в Америке снимался фильм «Лолита» Эдриана Лайна с Джереми Айронс в главной роли. Эдриану Лайну было нелегко снимать «Лолиту» в такой атмосфере (в его адрес приходили официальные и анонимные угрозы).

Выпуская в свет в 1955 г. «Лолиту» на английском языке, Набоков и не предполагал, что выпускает «Джина из бутылки». Тогда педофилия в развитых цивилизованных европейских странах была явлением исключительным. До сих пор некоторые литературные критики, социологи, социальные психологи, педагоги и психиатры серьезно полагают, что именно Набоков спровоцировал своим романом эпидемию педофилии в этих культурных странах. В конце 70-х годов сектор личности Института социологических исследований АН СССР во главе с профессором А.А. Зворыкиным провели массовые социологические опросы населения в Москве,

Ленинграде, Киеве, Вильнюсе, Риге, Каунасе, Хабаровске, Чите, Барнауле, Магадане, Анадыре и Владивостоке для выяснения отношения к роману Набокова со стороны публики, уже читавшей это произведение (ученые, литераторы, журналисты, партийные и комсомольские работники, врачи, педагоги, студенты, актеры). 75% опрошенных мужчин признались, что Лолита вызывает у них эротические чувства и фантазии и что они хотели бы встретить такую юную особу и вступить с ней в половую связь (опрос, конечно, был анонимный). Вместе с тем почти все из них считали Лолиту «вполне реалистичным образом». Что же представляет собой «феномен Лолиты» и связан ли он с педофилией?

Набоков первоначально написал «Лолиту» на английском языке и только потом сделал ее русский вариант. В русской классической литературе можно обнаружить предшественниц Лолиты. Прежде всего, это Неточка Незванова (одноименная повесть Достоевского). Нимфетка, возможно, самая эротичная из всех созданных в мировой литературе образов девочки-подростка. Но история Неточки Незвановой отнюдь не эротична, она драматична и прозаична.

Это нужно иметь в виду, анализируя феномен Лолиты. Лолита никакого отношения к педофилии не имеет, поскольку она не ребенок и даже не подросток. Лолита (и в этом научная точность набоковского образа) — половозрелая женщина! Герой Набокова насмехается над невежеством читателя, который посмеет его обвинять в педофилии: «Позволю себе напомнить читателю, что в Англии, с тех пор как был принят закон (в 1933 году) о Детях и Молодых Особах, термин «герльчайльд» (т.е. девочка) определяется, как «лицо женского пола, имеющее от роду свыше восьми и меньше четырнадцати лет» (после чего, от четырнадцати до семнадцати, станут определять это лицо как «молодую особу»). «Нимфетка» — это не ребенок, не девочка, а половозрелая «молодая особа». Отметим здесь, что судебно-медицинские эксперты во всем мире, когда речь идет о половых действиях с детьми, определяют пострадавших на половую зрелость, поскольку известно, что половая зрелость часто наступает намного раньше паспортного возраста. Тогда «молодая особа» или «молодой человек» ведут себя, как взрослые (особенно, что касается половых отношений). Гинекологи и эндокринологи хорошо знают пациентов с преждевременным половым развитием, которое наступает у девочек до 8 лет, у мальчиков до 10 лет. Вот краткая справка об этом явлении: «При патологических процессах в области шишковидной железы, гипоталамуса в гипоталамо-гипофизарной системе наступают изменения, напоминающие таковые при нормальном половом созревании и приводящие к усилению секреции гонадотропных гормонов гипофиза, что в свою очередь приводит к половому развитию (так называемое истинное преждевременное половое развитие, как у мальчиков, так и у девочек). Симптомы следующие. Ускорение роста и увеличение массы тела. У девочек — увеличение молочных желез, появление оволосения на лобке, кровянистых выделений из влагалища, увеличение матки, придатков, в некоторых случаях появляются регулярные менструации. У мальчиков — увеличение наружных половых органов, появление оволосения на лобке и лице, эрекции, поллюции».

Преждевременному половому созреванию (наблюдавшемуся у Лолиты) редко соответствует таковое же интеллектуальное созревание. Поэтому и возникает разлад в жизни и личности такой «молодой особы» (что, кстати, великолепно показал Набоков в своем романе). «Нимфетки» не только стремятся к активной половой жизни (что, повторяем, соответствует их гормональному и гинекологическому статусам), они могут рожать вполне здоровых детей. И часто, забеременев, настаивают на вынашивании ребенка. В подобных случаях всегда возникает «казус» — головоломка для психологов, судебных медиков и гинекологов. Ведь, с одной стороны, родив, такая «мамаша» будет относиться к своему ребенку не соответственно своему половому развитию, а соответственно своему умственному развитию (то есть относиться к новорожденному, как к кукле). С другой стороны, будучи половозрелой и будучи в состоянии выносить и родить нормального ребенка, она не может быть принуждена насильно к прерыванию беременности (здесь на ее сторону становится и закон, и «права человека», и обыденное мнение, и основные религиозные конфессии).

Как видим, судьба нимфеток изначально драматична в обществе, где отсутствует понимание их состояния. Половозрелые «молодые особы» (прежде всего женского пола) нуждаются в соответствующей социальной помощи и, не исключено, защите. И то, и другое им может оказать только социальная медицина (путем консультативной и корригирующей поведение работы специалистов с ними). В ведении социальной медицины должны оказаться и их половые партнеры (у них тоже достаточно проблем, в том числе и перед законом; и они тоже нуждаются, как это не странно, в социальной защите). Мы не преувеличиваем общественное значение проблемы «нимфеток». Проблема эта реальна и актуальна, когда акселераты сейчас представляют 48% в своей возрастной популяции во всех так называемых благополучных странах. До некоторых пор так было и в СССР, и в Польше, и в Чехословакии, и в Румынии, и в Югославии. Насколько нам известно, количество акселератов в России и Польше резко снизилось (пропорционально снижению рождаемости в этих странах). Однако с улучшением социально-экономического положения в нашей стране и Польше акселераты вновь будут актуальной проблемой.

«Феномен Лолиты» не имеет отношения к педофилии, но, являясь важной социо- медицинской проблемой, должен находиться в компетенции социальных медиков.

§ 3.4.3. Сексуальные меньшинства как "объект" социальной медицины

Сейчас о «сексуальных меньшинствах» следует писать и говорить осторожно, ибо для них создана прочная правовая база (право на гомосексуализм). Гомосексуалисты обоих полов отвоевали себе права и свободы в Америке и европейских странах. Такое же положение вещей теперь и в России и в других странах. Гомосексуалисты не подвергаются по половым интересам дискриминации (служат в армии, заседают в парламенте, возглавляют различные корпорации, в том числе и «средства массовой информации»). У них появились большие возможности навязывать свои вкусы и жизненные стандарты (типы отношений) «сексуальному большинству». Многие представители сексуальных меньшинств — законодатели моды, заказчики или создатели развлекательных программ на радио и телевидении, по их сценариям или выполняя их социальные заказы, снимаются художественные фильмы и пишутся бестселлеры. На первых порах они требовали к себе (прямо и через различные общественные акции) только терпимости. Сейчас их социальные запросы и положение в обществе качественно изменились. На фоне общего упадка нравов в ведущих странах мира гомосексуалисты (в основном, они составляют «сексуальное меньшинство») стали вести себя демонстративно, агрессивно и напористо в отношении «сексуального большинства». Именно от них идет пропаганда «освобождения» от всяких ограничений сексуальных отношений. Это делается порой жестоко, а порой по-детски наивно. Так, объявляя семью «пережитком архаических обществ», они пытаются между собой вступить в брак со всеми подобающими этому акту ритуалами (с гражданской регистрацией, венчанием в церкви).

Хорошо известно, что большинство стран не считает гомосексуалистов преступниками (убрана соответствующая статья из уголовного кодекса и у нас). Теперь они, вроде бы, во всем равноправные граждане... Но только не для медицины. Как ни парадоксально, но во всех цивилизованных странах в учебниках по психиатрии и сексопатологии гомосексуализм считается половым извращением (перверсией), то есть болезнью (вернее, синдромом разных заболеваний). Разберемся в этом с точки зрения социального врача.

Половые извращения (перверсии, парафилии) — нарушение направленности полового влечения или условий его удовлетворения. Перечислим основные виды перверсии: садизм, мазохизм, нарциссизм (половое влечение к самому себе), зоофилия или скотоложество (половое влечение к животным), некрофилия (половое влечение к трупам), инцестофилия (половое влечение к родственникам), фетишизм (переживание полового возбуждения, а иногда и удовлетворения от вещи), трансвестизм (половое возбуждение возникает при переодевании в одежду противоположного пола), пигмалионизм (половое влечение к куклам и статуям), эксгибиционизм (обнажение перед незнакомыми лицами без намерения вступить с ними в половые отношения), вуайеризм (подглядывание за интимными действиями: от полового сношения до дефекации или просто за обнажением половых органов, например, при переодевании), педофилия, эфебофилия (половое влечение к подросткам), геронтофилия (половое влечение к пожилым людям), гомосексуализм (мужской: уранизм, мужеложство, педерастия; женский: лесбиянство, сапфизм).

В настоящее время нет ни одной теории, которая объясняла бы происхождение перверсии с научной строгостью и убедительностью. Частично перверсии раскрывают следующие гипотезы:

а) генетическая (врожденная патология);

б) нейроэндокринная (расстройства всякого рода гормональной деятельности);

в) психоаналитическая (Фрейдовская — ортодоксальная и не ортодоксальная);

г) условно-рефлекторная (Павловская);

д) имитационная (Ухтомского);

ж) синдромологическая (перверсия есть синдром того или иного психического заболевания) и др.

Любая из существующих гипотез признает главное: перверсия есть болезнь. Следовательно, нуждается в лечение. Но в каком? Здесь ученые, придерживающиеся той или иной гипотезы, во мнениях резко расходятся, а клинический опыт показывает, что перверсия — вещь неизлечимая. Для того, чтобы проиллюстрировать всю неоднозначность и сложность проблемы перверсии, приведем пример из психоаналитической практики.

Врач-психиатр 35 лет, из семьи служащих, психопатологической отягощенности в семье не выявляется. Единственный ребенок. Рос и развивался нормально. В детстве перенес детские заболевания в легкой форме. В школу пошел 7 лет. Учился на «хорошо» и «отлично». После окончания школы поступил в медицинский институт, который окончил с «красным» дипломом. Затем закончил интернатуру по психиатрии и начал работать заведующим женским «острым» отделением в психиатрической больнице. Закончил также ординатуру по психиатрии в ЦОЛИУв. Наукой заниматься не хотел, хотя ему неоднократно предлагали место в аспирантуре. Жил один. С родными практически не общался. Жил в одном из подмосковных городов. В этом городе друзей не имел. Отношения со всеми были деловые, ровные. Внешне был строен, красив, аккуратно и элегантно одевался. Часто был приглашаем в гости, особенно в семьи, где были девушки на выдании.

Практически не алкоголизировался, курил умеренно. Работал на полторы ставки, много. Особых увлечений не имел: немного увлекался охотой и собирал грибы, любил в одиночестве бродить по лесу. Был отзывчив на любые просьбы о помощи. Часто помогал деревенским жителям деньгами. Многие деньги ему не возвращали, на что он реагировал улыбкой: «Не обеднею. Им, видимо, нужнее!». По работе к нему претензий не было. Периодически куда-то уезжал из города, взяв «отпуск за свой счет». Так было в течение 5-и лет (происходило это в 1973—

78 гг). Несколько раз, находясь в отпуске, попадал в больницы. Но больничные листы никогда не предъявлял.

Как-то в больнице, где работал наш персонаж, появился новый сотрудник. Врач, разведенный, 27 лет. Они быстро подружились. Молодой врач бродил с персонажем по лесу, вместе охотились, собирали грибы. Новый сотрудник начал оставаться у персонажа ночевать (молодой врач жил в городе, а больнице была за городом, персонаж жил в квартире дома для врачей, что находился на территории больницы).

Однажды произошло «ЧП»: новые друзья, совершенно трезвые, по- настоящему стрелялись (из охотничьих ружей) на дуэли. Молодой врач был слегка ранен в руку. Так как в городе персонаж имел хорошее к себе отношение, в том числе и органов прокуратуры, и милиции, и КГБ (помогал им в оформлении дел на «социально опасных» психических больных и снабжал их информацией об их передвижении по городам Подмосковья), дело о дуэли «замяли». Молодой врач вскоре уволился и уехал из города. Вскоре неожиданно обратился к врачу- психиатру за «профессиональной помощью», взяв честное слово, что все останется втайне, в противном случае он покончит с собой.

Получив честное слово, он рассказал следующее.

«Страдал» он гомосексуализмом («страдал» — это его слово). Начал гомосексуальную половую жизнь, будучи студентом мединститута. Увлек его преподаватель кафедры психиатрии (который постоянно помогал ему впоследствии продвигаться по служебной лестнице). До 17 лет (то есть до начала гомосексуальной жизни) половой вопрос персонажа не беспокоил (по ночам иногда были поллюции, иногда онанировал). Нравился девочкам давно, но это его «совсем не волновало». Половая жизнь с мужчиной ему сразу «понравилась», настолько, что он его «полюбил, сильнее, чем родителей». Год они жили вдвоем, но потом «учитель» стал расширять их контакты: появились новые симпатичные молодые и не совсем молодые люди (в основном, студенты, военнослужащие — молодые офицеры, врачи). Менялись партнерами по желанию, что тоже не вызывало у персонажа протеста. Так продолжалось еще год. Потом впервые его «заставили» принять участие в групповом (мужском) сексе. После чего (он вдобавок сильно напился тогда, чтобы преодолеть отвращение) он «впал в тяжелую депрессию» и попытался отравиться снотворными. В коме поступил в больницу. Придя в себя, твердо решил прекратить «любые гомосексуальные контакты». Но ничего не получилось. Его не оставляли в покое. С тех пор, как его находили и принуждали к гомосексуальным контактам, он непременно пытался из «отвращения» покончить жизнь самоубийством.

Стрелялся, вешался, травился. Но его всегда спасали. Всего было около 10-и попыток самоубийства. Наша беседа была единственной, ибо после нее персонаж замкнулся и больше к «теме» не возвращался. Потом была попытка жениться, после брачной ночи персонаж зарезался охотничьим ножом (половая связь с женщиной имела место и была, по-видимому, единственной).

Нужно отметить, что это происходило в СССР, где гомосексуализм «карался и преследовался по закону как уголовное преступление». В то время сексология еще считалась псевдонаукой, и в стране было только три отделения «неврозов с сексуальными расстройствами». Наш персонаж жил в постоянном страхе судебного преследования и тюрьмы. Он был, вероятнее всего, врожденным (генетическим) гомосексуалистом. Попытки самоубийства после «принуждаемых» гомосексуальных контактов были скорее истерическими реакциями на страх за совершение противозаконных действий. Именно поэтому демонстративные (для самого себя, чтобы доказать, что он порядочный гражданин, что он протестует) суициды и не были завершенными. В действительности он убил себя лишь после половой связи с женщиной, что явилось насилием над собственной «природой», над его личностью.

Современное отношение к гомосексуалистам в «духе демократии», конечно, гуманно. Наш персонаж, возможно, сейчас процветал бы: он был личностью незаурядной и, если бы освободился от социального страха, мог бы совершить много добрых дел и прожить достойную жизнь. Однако социальная гуманность (как показывает история) еще не гарантия здоровья. Основными источниками заражения СПИДом по-прежнему остаются гомосексуалисты (они же основные носители инфекции). В гомосексуальной среде по-прежнему наибольший процент наркоманов. И хотя современные гомосексуалисты пошли в политику, искусство, журналистику, в коммерцию, уже не опасаясь преследования за свою сексуальную ориентацию, вряд ли они могут стать выразителями интересов широких слоев населения, даже манипулируя его сознанием и зомбируя его в отношении наклонностей и влечений. У «сексуального большинства» против «сексуального меньшинства» есть мощная врожденная психологическая защита. Но не надо забывать и другое — каковы нравы, такового и здоровье. И это верно как в отношении отдельного человека, так и в отношении общества в целом. Нравственный иммунитет — это реальная и немалая часть психологической защиты населения. А он у гомосексуалистов, как и у всех, вступающих с ними в тесный контакт, понижается.

Цивилизованное и культурное общество, естественно, не может возвращаться к репрессивным мерам в отношении «сексуальных меньшинств». Но оно не должно отдавать проблемы «сексуальных меньшинств» на откуп ни случаю, ни знахарям, ни шарлатанам.