Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Семинар. А. Блок.
Блок – «человек-эпоха», самый характерный представитель своего времени. Творческая биография
Блок был кумиром молодой русской интеллигенции во втором десятилетии XX века. Он – величайший поэт России эпохи символизма. Внутри этого художественного течения он представляет второе поколение. Его раннее творчество свидетельствует о влиянии романтической поэзии, например, Жуковского и Лермонтова, и чистой поэзии, например, Полонского и Фета.
Стихи о Прекрасной Даме несут на себе печать софиологии Владимира Соловьева и мистицизма петербургских символистов. В мистически возвышенных тонах говорит Блок о Прекрасной Даме как о Софии Премудрости Божией и Деве Марии. «Подруга желанная», «Царица чистоты», «Таинственная дева» – образы вечно женственного.
Следующая книга стихов, Нечаянная радость (1906), названная по одноименной иконе Богоматери, высвечивает слой религиозного почитания женственности, но сохраняет по-прежнему амбивалентное отношение к демонизму эроса.
Стихотворение Незнакомка (1906, см. полный текст и анализ) из цикла Город, написанного в 1901-1908, когда Блок вслед за Брюсовымобращается к феномену человеческого существования в больших городах, дает сплав потусторонних и земных черт в образе городской дамы и уличной проститутки. Это уже путь к циклу Снежная маска, воздействие которого определяется динамическим развертыванием и скрещением смелых метафор.
Блок – поэт сиюминутных, реальных и привиденных впечатлений, которые порождают многоцветную образную ткань, истекая из музыкально-целостного восприятия мира.
Пьеса Балаганчик сводит все аллегории вечно женственного к комически-банальному, отражая и внутренние противоречия, и игру, разрушающую иллюзии. Эту маленькую драму и две другие – Король на площади (1906), Незнакомка ( 1906) – Блок объединил в трилогию.
Из поздней лирики Блока особенно выделяются стихотворения, обращенные к России, которые в начале Первой мировой войны были опубликованы в сборнике Стихи о России (1915). Из увлечения французской средневековой поэзией возникла романтически – символистская драма Роза и Крест (1913), еще одна попытка диспута с реализмом современного Блоку театра, причем построенного на постоянном пересечении исторического и воображаемого слоев. Во время войны Блок добивался постановки этой драмы в театре, но тщетно.
Поэма Двенадцать (см. её полный текст и анализ), состоящая из двенадцати ритмически и сюжетно самостоятельных частей, разворачивается под марш двенадцати красноармейцев по Петрограду. Здесь сведены воедино прощание со старым миром, хаос революции и заклинания будущего. В конце поэмы во главе этого революционного марша возникает Христос, под красным знаменем и увенчанный белыми розами.
На следующий день после окончания Двенадцати Блоком была написана поэма Скифы (см. полный текст и анализ) с глубоким философским осмыслением отношений между Россией и Европой.
Блок – поэт с чрезвычайно сильным чувством формы, его стихи обладают исключительной силой внушения. Его отход от силлаботоники к чисто тоническому стихосложению (т. е. к допущению при равенстве ударных слогов в стихотворной строке, более или менее свободного изменения числа безударных) оказал длительное влияние на последующую русскую поэзию.
Образ времени-пространства
Город в поэме у Блока одновременно подается как весь «божий свет», то есть не имеет топографической конкретики. Его:
§ «Урбанистические признаки» — это здания (упоминание о них появляется в тексте лишь дважды)
§ Социальные признаки – это маркеры кабаков, погребов
В пространстве поэмы «господствует» и природная стихия – это сугробы, лед, ветер — задачей которой становится уничтожение контуров созданного человеком, т.е. города. Блок привносит в текст таким образом и космогоническое звучание, которое «дополняется» также и цветовой символикой. Черным и белым у поэта обозначены не конкретные объекты, а именно явления космологические:
§ Время – «черный вечер»
§ Осадки – «белый снег»
§ Мифообраз – «в белом венчике»
Функция светообразов здесь – обозначить свет и тень самого мироздания.
Для красного же света Блок оставляет «маркировку» энергии случившего взрыва.
Время в «Двенадцати» не имеет привычной линейности от прошлого к грядущему. Здесь они не отделяются друг от друга, а соединены в настоящем, которое пульсирует от их взаимодействия.
Время соединено в поэме также посредством красноармейцев.
Образы красноармейцев
По логике эти персонажи должны выражать собой грядущее, но у Блока они остаются «носителями старого мира»:
«В зубах — цигарка, примят картуз, / На спину б надо бубновый туз!»
В задачи персонажей входит «мировой пожар», уничтожение «незримого врага» и т.д. То есть они являются для Блока не «новым человеком», а скорее – «ветхим». В попутчиках у красноармейцев обнаруживается «паршивый пес», которого считают:
§ Образом «старого мира»
§ Образом теневой стороны всего мироздания (пес – как символ дьявола)
Жанр «Двенадцати»
Блок определяет жанр «Двенадцати» как поэму. Но произведение не выдержано в нем как лиро-эпический текст. Скорее, здесь очевидно соединение разножанровых фрагментов, переходы меж которыми также не обусловлены конкретными задачами эстетики. Основной характеристикой по жанровому решению можно назвать разноречие, посредством которого и организован весь строй поэмы:
§ Лирическое отступление – речевая характеристика лирического героя
§ Повествование – речь рассказчика
§ Диалог, частушка, романс, солдатская песнь – речь персонажей
Для автора важно передать, к тому же, и равнозначность этих различных жанров, в поэме нет какой бы то ни было очевидной их иерархичности.
Подытожим, такая жанровая разнородность требовалась Блоку для передачи того самого стихийного состояния, неупорядоченности мироздания и предчувствия его революционного обновления.
Композиция поэмы
Но творческие возможности стихии, ее потенциал «уравновеситься» музыкой Блок представляет в «Двенадцати» в их композиционном решении. Цельность поэме, такой разнородной по жанрам, придает ритм марша. Его преобладание над иными текстовыми интонациями ощущается как общая доминанта. Маршевая ритмика подается не отдельным субъектом, а всеми участниками произведения – от рассказчика и красноармейцев до лирического героя. Можно сказать, что так Блок «озвучил» саму стихию, показав ее потенциал самоорганизации в творческом акте.
Сюжет поэмы
Сюжетное построение в данном произведении очень простое, хотя его «очертания», по мысли М.Волошина, «несколько затуманены». Этот критик и современник Блока считал, что фабульная конструкция всей поэмы не является ее сущностью. Главным в ней он определял «волны ее лирических настроений», проходящих по душам 12-ти ее основных персонажей.
Меж тем, исследователи произведения определяют сюжет поэмы как историю героя Петрухи.
Поэт в нем реализует свое понимание сущности человека, который на своем пути:
§ пребывает в стадии стихийного (вначале он просто «ветхий человек»)
§ может откликнуться на вызов мира (духовный конфликт)
§ внять ритмической гармонии мироздания (преобразиться)
Эти стадии и проходит красноармеец, совершая обход ночного города.
1. Петруха может ощущать этот мир лишь телесно. Его отношение к Катьке неодухотворено ничем. Его восприятие мира эгоцентрично. Получив обиду, он озадачен местью. Это действия «ветхого человека»
2. Свершается преступление, убита женщина, к которой Петруха испытывал чувства. Обидчик же жив. Разрушительный порыв становится преступлением против самого героя, т.е. саморазрушением
3. Раскаянием, пришедшим вслед убийству, Петруха «перерождается» — этот процесс у Блока подан как однозначно созидающий. Более того, поэт даже выделяет этого персонажа из общей группы красноармейцев – Петруха «сбился» с ритма, потерял «лицо» как убийца, а затем, вняв общей «музыкальности», становится частью общего «мы».
4. Злоба уходит со словами прощения-«молитвы»: «упокой…»
Семинар. М. Горький.
Итоги творчества
В начале ХХ века были выпущены многотомные собрания сочинений М.Горького: 22 тома в 1923-24 годах в Берлине (значительная часть редактирована автором). Собрание произведений из 30 томов в 1949-55 годах (включая художественные сочинения, письма и критические статьи).
В эпоху серебряного века (на границе XIX–XX веков) Максим Горький был весьма значимой фигурой советской литературы. Художественное мастерство писателя в отображении характера человека, формирующегося в процессе революционного сопротивления, оплодотворило творческое созидание многих авангардных мастеров слова. Творчество Горького послужило ярким примером для писателей всего земного шара.
Еще не столь давно Максим Горький (1868–1936) причислялся к лику народных социалистических святых, а основные его художественно-эстетические оценки были канонизированы. Но... страна перевернулась, как гончарный круг. Ныне «бойкие парни» (словосочетание писателя) пытаются отправить огромное духовное наследие великого русского писателя в небытие. Правда, еще пробиваются в печать авторы иной ориентации. Мы обращаем внимание читателей на статью М. Агурского «Великий еретик». В этой статье дана, пожалуй, самая емкая оценка творчества Максима Горького: «Можно понять, почему Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции»... Но именно Горький в гораздо большей степени заслуживает, чтобы его назвали «зеркалом русской революции», причем зеркалом чистым и незамутненным. Без Горького невозможно понять глубинные народные корни большевистской революции, которую нельзя рассматривать только через марксистскую призму»1. Есть много оснований полагать Горького зеркалом русской революции во всем ее историческом величии и глубочайшем трагизме. Горький с Лениным, роман «Мать»; Горький – автор «Исповеди» и «Несвоевременных мыслей»; Горький – автор книжки «О русском крестьянстве» и статьи «Если враг не сдается – его уничтожают». Горький – автор произведений, которыми восхищались выдающиеся писатели от Р. Роллана до М. Шолохова. Д. Мережковский назвал «Детство» одной из «вечных русских книг». М. Цветаева считала, что Горький несравненно больше И. Бунина достоин премии Нобеля, что он и человечнее, и своеобразнее, и нужнее. Горький – эпоха2. К этой оценке следует добавить: эпоха весьма противоречивая, ибо в творчестве Горького пересеклись различные мотивы. В конце концов, мыслитель оказался во власти сталинской версии марксизма и сталинской концепции социализма. «Внутри страны против нас, – писал Горький в 1930 г., – хитрейшие враги организуют пищевой голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, поджогами, различными подлостями, – против нас все, что отжило сроки, отведенные ему историей, и это дает нам право считать себя все еще в состоянии гражданской войны, отсюда следует естественный вывод: если враг не сдается – его уничтожают...». И добавлял в 1935 г.: «Мы живем в состоянии войны – вот что нам нужно помнить, не забывая ни на минуту»3. В рассказе «О вреде философии» Горький, описывая события 1893–1894 годов, признается: «Я давно уже чувствовал необходимость понять, – как возник мир, в котором я живу и каким образом я постигаю его? Это естественное и, – в сущности, – очень скромное желание незаметно выросло у меня в неодолимую потребность, и, со всей энергией юности, я стал настойчиво обременять знакомых «детскими вопросами»4. Ответы на «детские» вопросы писатель искал в книгах Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше, Эдуарда фон Гартмана и Вильгельма Оствальда... Но не только. В «Беседах о ремесле», которые печатались в 1930–1931 годах, Горький вспоминает, что он довольно рано понял решающее культурно-историческое значение труда, его организующую силу. Он называет книги других авторов, социальных философов, в том числе «Азбуку социальных наук» В. В. Берви-Флеровского, книги, богатые фактическим материалом, внушившие «твердую уверенность, что значение труда как основы культурного роста человечества должно быть очевидно и понятно для всякого рабочего человека, если он не идиот»5. Горький и Ницше. Эта тема возникла уже в 90-е годы. Н. Минский, П. Боборыкин, Н. Михайловский первыми стали писать о «ницшеанских настроениях» Горького. Сам Горький в «Беседах о ремесле» писал по поводу босяков: «Романтизировал»? Это едва ли так. Надежд не возлагал никаких, а что снабдил их, так же как Маякина, кое-чем от философии Ницше – этого я не стану отрицать»6. В этом смысле и Михайловский писал о ницшеанской противоположности Челкаша рабу Гавриле, Сокола Ужу, Данко всему табору, Чижа Дятлу... Ценность человека, оправдание жизни и отвержение пессимизма – общие элементы творчества Ницше и Горького. Хотя романтизм Ницше сугубо аристократичен, а романтизм Горького глубоко демократичен и ничего общего не имеет с идеей воли к власти. Горького упрекали в пристрастии к учению Ницше. Он считал упрек неосновательным, замечая, что «мораль господ» не увлекала его, человека «толпы», что ему также была чужда «мораль рабов». Писатель вспоминает, что уже тогда, в 90-е годы, он был «несколько знаком с учением Маркса»7, под влиянием которого у него слагалась «третья мораль»: не ницшеанский принцип «падающего толкни» и не христианский – «падающего поддержи», а – «восстающего поддержи». Подводя известный итог своему общему пониманию философской ориентации, в речи «Борьба с неграмотностью» Горький выделяет «основные вопросы, которые интересуют все человечество и которые впервые еще у дикарей толкнули мысль на тот путь, который привел к великим завоеваниям, которые сейчас в ваших руках: ... откуда человек? Что такое жизнь? Как она началась на земле? Есть ли у нас душа? Что такое душа?»8. Писатель фиксирует «антропологическое» ядро философии, ее суть, восходящую к парадигме мифологического мышления, к началу становления человеческой культуры. То умонастроение, которое несла философская антропология, было близко Горькому и как писателю, и как самобытному философу. По мере расширения своих воззрений на природу, под влиянием горячо почитаемого им Богданова, Горький переходит от поэтического воспевания природы к ее философской оценке. Скажем так: от понимания природы как космоса, порядка к пониманию ее как хаоса, совокупности неорганизованных слепых сил. В статье, посвященной творчеству М. М. Пришвина (1926), Горький признается, что с годами лирические песнопения природе стали вызывать у него чувство недоумения и даже протеста против скрытого унижения человека перед страшным и глупым зверем. Ибо нет Красоты в пустыне. Красота в душе араба. Материалист Геккель внес «красоту форм» в безобразнейшее сплетение морских водорослей и в медузу. А древние эллины, тончайшие знатоки красоты, находили медузу отвратительной до ужаса. И дело не только в воображении человека, дело в практической активности. Горький, ссылаясь на Вернадского, напоминает, что миллиарды людей удобряли Землю своей плотью и сделали ее «нашей». Он вспоминает афоризм почитаемого им Н. Федорова: «Свобода без власти над природой – то же, что освобождение крестьян без земли»9. В другой статье Горького «О культуре» (1928) читаем: «Все, что именуется культурой, возникло из инстинкта самозащиты и создано трудом человека в процессе его борьбы против мачехи-природы; культура – это результат стремления человека создать силами своей воли, своего разума – «вторую природу». Первая природа – хаос неорганизованных, стихийных сил, которые награждают людей землетрясениями, нововведениями, ураганами, засухами, нестерпимым зноем и таким же холодом. Первая природа бессмысленно тратит силы свои на создание болезнетворных микроорганизмов – бацилл, на создание вреднейших насекомых – комаров, мух, вшей, которые переносят в кровь человека яды тифа, лихорадок и так далее; она создает бесчисленное количество вредных и бесполезных растений и трав, истощая на размножение паразитов здоровые соки, потребные для произрастания питающих человека злаков и плодов. Можно подумать, что природа вообще не создавала полезных организму человеку злаков, а к тем, которыми теперь питаемся мы, первобытные люди приучили свой организм постепенно, путем длительных страданий и гибели множества людей»10. Как видно, Горький исходит из примата оценочного знания природы, которое и составляет существенный момент всякой философии. Для него очевидно: дабы человек мог выжить, он должен был обрабатывать природу, этот сырой материал, внося в него свой порядок, придавая природе своей деятельностью закономерный иерархический облик, регулируя и контролируя природные процессы. Начав с эмпирических наблюдений за естественными процессами, человек постепенно совершенствовал разум и создавал науку. Наука – основа культуры, «второй природы», возникающей из бесформенного хаоса, одухотворенного разумом человека в процессе деятельности. Три человека формируют «вторую природу»: ученый, художник и рабочий. Тайны космоса не столь интересны и важны, как изумительная загадка: каким чудом неорганическое вещество превращается в живое, а живое, развившись до человека, дает нам Ломоносовых и Пушкиных... Но до Архимеда, Демокрита, Шекспира дорастает сам человек в рамках «второй природы». Горький фактически воспроизводит тот антропологический круг, который был вычленен в философии со времен Людвига Фейербаха: человек – исходный пункт размышлений философа (и художника, по Горькому), и он же – конечная цель. В лице человека природа получила орган для познания самой себя. В письме к Ольге Скороходовой от 3 января 1933 г. Горький замечает: «Я никогда не восхищался «разумом природы», не верил в него и не верю, ибо в природе слишком много бессмысленного и вредного для человека… Верю я в разум человека, – он, человек, кажется мне органом самопознания природы, исследователем и организатором ее хаотических сил»11. Писатель многократно повторяет тезис: верю только в человека, в этом моя религия. Человек – существо многостороннее, противоречивое. Одно из противоречий – противоречие между инстинктами, влечениями и разумом. Многие исследователи творчества Горького отмечали, что он всю жизнь был «болен» вопросом о соотношении интеллекта и чувств в человеческой душе. Иногда писатель сетует на то, что ему не хватает воображения соединить эти два начала, разъединенные глубокой трещиной взаимного отчуждения. Но, полагает он, жизнь требует гармонического человека, у которого интеллект и инстинкт сливались бы в стройное целое. В молодости Горький тяготел к признанию гармонии, когда интеллект и инстинкт в человеке слиты в стройное целое. Но с годами он отдает первенство разуму: «плоть должна быть покорным псом духа». Речь идет не о пережевывании традиционной антиномии «сенсуализм-рационализм», речь идет о новой позиции, которая восходит к Вильгельму Оствальду и его русскому стороннику Богданову, которые высвечивали особую роль энергии в мире. Горький, справедливо замечая, что определенные приверженцы материализма стремятся «упростить и механизировать человека», видит движение вперед в грядущем превращении материи в энергию. Имеется в виду освобождение внутриатомной энергии, а средство достижения этого – человеческая мысль и воля в качестве высшего проявления мировой энергии. Именно человек должен придать естественному радиоактивному распаду материи характер сознательного освобождения энергии. Дух человека – это энергия. Превращение материи в энергию означает, если угодно, исчезновение индивида и образование некоего стройного организма – человечества. Перед нами обоснование своеобразного суперколлективизма. Горький ищет ответы на «детские» вопросы у В. Оствальда, переходя от понятия материи как субстанции к понятию энергии и полагая, что высшее проявление энергии – мысль и воля человека. Энергия объединяет всех индивидов в гигантский коллектив – Человечество. Спасение – в энергетическом коллективизме, в преодолении косной материи. Писатель с увлечением обдумывает гипотезы Н. Федорова и Ле-Руа, Тейяра де Шардена и В. Вернадского. Он разделял гипотезы ряда психологов о непосредственной передаче мысли на расстояние. Из книги московского психиатра Н. Котика «Эманация психофизической энергии» (1908) Горький заимствовал допущение неизвестной энергии, которая имеет физические и психические свойства и с помощью которой элита переделывает остальное человечество. Только человек обладает способностью творить чудеса, которой идеалисты наделяют силу, якобы существующую вне человека. Народ – вот подлинный богостроитель, ибо бог – сын человеческого духа. В письме к В. Розанову (1912) Горький замечает: «Будет побеждено и рабство перед богом: Ваше, Достоевского, Толстого, Соловьева; ведь или мы победим это, или погибнем»12. В цикле статей «Заметки из дневника», над которыми Горький работал в 1922–1923 гг., воспроизводится разговор с А. Блоком. Горький убеждает поэта (со ссылкой на ряд имен ученых) в том, что «мертвая материя» превращается в чистую психику. В мозговом веществе, допускает Горький, материя непрерывно превращается в психическую энергию. Если бы мы могли время от времени взвешивать нашу планету, мы увидели бы, что ее вес последовательно уменьшается. Любопытно, как Блок парирует идею собирательного Человечества. «Мы стали слишком умны, для того, чтобы верить в бога, и не достаточно сильны, чтобы верить только в себя. Как опора жизни и веры существует только бог и я. Человечество? Но разве можно верить в разумность человечества после этой войны и, наконец, неизбежных, еще более жестоких войн?»13. У Горького же проблема человеческого прогресса, в конечном счете человеческого бессмертия, решается антиперсоналистически. Он склонен разделять сциентистскую гипотезу о возникновении безличного планетарного мозга. Социальный прогресс зависит от накопления мозгового вещества, носителями которого являются выдающиеся в интеллектуальном и моральном плане люди. Такого вещества в мире очень мало. Протестуя против нарастания военных действий в Европе в 1915 г., против всеобщего одичания, Горький буквально кричит, дабы люди поняли и одумались, о том, что война истребляет неисчислимое количество творческого мозга, разбрызгивая его по обезображенной земле14. В статье «Десять лет» (1927) писатель вспоминает: «Когда-то, в эпоху мрачной реакции 1907–1910 годов, я назвал его (народ. – К.Н.) «богостроителем», вложив в это слово тот смысл, что человек сам в себе и на земле создает и воплощает способность творить чудеса справедливости, красоты и все прочие чудеса, которыми идеалисты наделяют силу, якобы существующую над человеком»15. Горький, как и Луначарский, рано открыл для себя тот факт, что без веры нет человека, не может человек быть человеком без веры. Павел Власов, этот рупор писателя, рассуждая о вере в бога, говорит матери о том, что попы исказили облик бога, религия наша – фальшивая. Еретик Рыбин в том же романе призывает «переменить бога», «очистить его». Через богостроительство Горький ищет ответ на вопрос: «Зачем жить?». Не «как?», а именно – «зачем?». Жить, чтобы поднять Я до Человечества, подлинный бог – концентрация человеческих воль, то самое Человечество, коллективное начало, которое начало, которое растет из освобождающейся энергии. Химик Павел Протасов в «Детях Солнца» (1905) восклицает: «Наступит время, из нас людей, из всех людей, возникнет к жизни величественный стройный организм – человечество. Человечество растет и зреет. Вот жизнь, вот смысл ее»16. Великой заслугой русской революции Горький и считал выдвижение на первый план Человека как начала сущего. Его активистскому отношению к миру был близок прагматизм. Отсюда восхищение Джемсом как человеком и как философом. Поэма «Человек» (1903) – концентрированное выражение горьковского знания и веры в человека. В этой вере писатель видел свою религию. Горький был страстным сторонником социально-философской идеи создания «Новой Земли» и «Нового Человека». Видимо, испытал непосредственное влияние Богданова. Горький был очарован Богдановым. И не только в «каприйский» период. В ноябре 1906 г. в письме к И. Ладыжникову он сообщает: «Знаете, – это чрезвычайно крупная фигура, от него можно ждать оглушительных работ в области философии, я уверен в этом! Если ему удастся то, что он задумал, – он совершит в философской науке такую же революцию, как Маркс в политической экономии. Поверьте, тут нет преувеличений. Мысль его огромна, она – социалистична, значит – революционна... Он меня – просто сводит с ума!»17. Идея эта, популярная в конце XIX в., связывала человеческие беды с природой. В ней видели последнего и главного врага. В 1928 г. Горький писал: «Природа бессмысленно тратит силы свои на создание болезнетворных микроорганизмов – бацилл, на создание вреднейших насекомых – комаров, мух, вшей, которые переносят в кровь человека яды тифа, лихорадок и так далее; она создает бесчисленное количество вредных и бесполезных растений и трав, истощив на размножение паразитов здоровые соки, потребные для произрастания питающих человека злаков и плодов»18. Каково же должно быть наше отношение к природе? «Жизнь человечества, – писал Горький, – творчество, стремление к победе над сопротивлением мертвой материи, желание овладеть всеми ее тайнами и заставить силы ее служить воле людей для счастия их. Идя к этой цели, мы должны в интересах успеха ревностно заботиться о постоянном развитии количества и качества живой, сознательной и активной психофизической энергии мира»19. Целеполагание и целереализация возникают там, где мысль оплодотворяется страстью, дух – желанием, знание – волей. Одно знание причин и следствий может быть как предпосылкой активизма, так и квиетизма. Вспомним того же Панглоса, приверженца теории предустановленной гармонии: он не помогает анабаптисту Якову, тонущему в Лиссабонском заливе, ибо залив для того и создан, чтобы в нем утонул анабаптист. Миропонимание Горького эволюционирует от романтически-анархистского индивидуализма, философско-сим- волическое выражение которого – босяк из ранних рассказов, – к гуманистическому коллективизму, символ которого – Человечество (или Человек с большой буквы). Человечество – ядро богостроительских размышлений писателя. Символизм для писателя – органическая форма творчества. Орнитологическая символика в русской литературе от чеховской «Чайки» через «Буревестник» идет у Горького к «Соколу», «Чижу» и «Дятлу». Горький писал: «Человек всегда достоин идеализации». Он абсолютизировал ценностный подход, полагая, что в общественной жизни главное не правда или ложь, а Асоциальная ценность, повышающая или понижающая жизнедеятельность. Долг писателя формировать «новую коллективистическую психику», «религию», где божеством будет все человечество. Искусство для Горького – «оптимистический инструмент», который, несколько увеличивая красивое и доброе, несколько притеснял бы уродливое и злое. Он упрекал Л. Андреева в том, что для того человек – раб смерти, всю жизнь ходит на ее цепи. «Для меня человек, – пишет Горький, – всегда победитель, даже и смертельно раненный, умирающий»20. В Достоевском Горький видел «злого гения», который мешает русскому народу социально-политически и психологически, находя удовольствие в изображении уродств русского характера. Горький требовал от писателя самоцензуры, оппоненты (Арцыбашев, Философов) упрекали его в попытке надеть «цензурный намордник». Между тем весьма современно звучат некоторые обобщения писателя: «Мы все любим философствовать и мечтать, лучшую энергию свою тратим мы на мечты о добре, а делать добро не умеем и не учимся. У нас наиболее пассивные в борьбе со злом те люди, которые всего чаще и громче говорят о торжестве добра. Возьмите толстовцев для примера. Спасенья мы ждем не изнутри, не от своей воли, а – и извне, от бога, от японцев, немцев, кадет...»21 Горький вспоминал: «Первейшей задачей революции я считал создание таких условий, которые бы содействовали росту культурных сил страны... Ради этой цели тотчас после февральского переворота весной 17 года была организована «Свободная ассоциация для развития и распространения положительных наук» – учреждение, которое ставило задачей своею, с одной стороны, организацию в России научно-исследовательских институтов, с другой – широкую и непрерывную популяризацию научных и технических знаний в рабочей среде»22. Об этой «первейшей задаче» многие отечественные влиятельные политики ныне стараются начисто забыть. Как и мудрые советы великого писателя – не делать героев из людей, которые, «привыкнув драться, больше ничего не умеют и не хотят»23.
Семинар. А. Блок.
Блок – «человек-эпоха», самый характерный представитель своего времени. Творческая биография
Блок был кумиром молодой русской интеллигенции во втором десятилетии XX века. Он – величайший поэт России эпохи символизма. Внутри этого художественного течения он представляет второе поколение. Его раннее творчество свидетельствует о влиянии романтической поэзии, например, Жуковского и Лермонтова, и чистой поэзии, например, Полонского и Фета.
Стихи о Прекрасной Даме несут на себе печать софиологии Владимира Соловьева и мистицизма петербургских символистов. В мистически возвышенных тонах говорит Блок о Прекрасной Даме как о Софии Премудрости Божией и Деве Марии. «Подруга желанная», «Царица чистоты», «Таинственная дева» – образы вечно женственного.
Следующая книга стихов, Нечаянная радость (1906), названная по одноименной иконе Богоматери, высвечивает слой религиозного почитания женственности, но сохраняет по-прежнему амбивалентное отношение к демонизму эроса.
Стихотворение Незнакомка (1906, см. полный текст и анализ) из цикла Город, написанного в 1901-1908, когда Блок вслед за Брюсовымобращается к феномену человеческого существования в больших городах, дает сплав потусторонних и земных черт в образе городской дамы и уличной проститутки. Это уже путь к циклу Снежная маска, воздействие которого определяется динамическим развертыванием и скрещением смелых метафор.
Блок – поэт сиюминутных, реальных и привиденных впечатлений, которые порождают многоцветную образную ткань, истекая из музыкально-целостного восприятия мира.
Пьеса Балаганчик сводит все аллегории вечно женственного к комически-банальному, отражая и внутренние противоречия, и игру, разрушающую иллюзии. Эту маленькую драму и две другие – Король на площади (1906), Незнакомка ( 1906) – Блок объединил в трилогию.
Из поздней лирики Блока особенно выделяются стихотворения, обращенные к России, которые в начале Первой мировой войны были опубликованы в сборнике Стихи о России (1915). Из увлечения французской средневековой поэзией возникла романтически – символистская драма Роза и Крест (1913), еще одна попытка диспута с реализмом современного Блоку театра, причем построенного на постоянном пересечении исторического и воображаемого слоев. Во время войны Блок добивался постановки этой драмы в театре, но тщетно.
Поэма Двенадцать (см. её полный текст и анализ), состоящая из двенадцати ритмически и сюжетно самостоятельных частей, разворачивается под марш двенадцати красноармейцев по Петрограду. Здесь сведены воедино прощание со старым миром, хаос революции и заклинания будущего. В конце поэмы во главе этого революционного марша возникает Христос, под красным знаменем и увенчанный белыми розами.
На следующий день после окончания Двенадцати Блоком была написана поэма Скифы (см. полный текст и анализ) с глубоким философским осмыслением отношений между Россией и Европой.
Блок – поэт с чрезвычайно сильным чувством формы, его стихи обладают исключительной силой внушения. Его отход от силлаботоники к чисто тоническому стихосложению (т. е. к допущению при равенстве ударных слогов в стихотворной строке, более или менее свободного изменения числа безударных) оказал длительное влияние на последующую русскую поэзию.
Дата: 2019-05-28, просмотров: 484.