Идентичность, как мы ее понимаем сейчас, просто не существовала в средневековой Европе.Не существовало таких решений, который индивид мог бы принять сам. Следовательно, вопрос «Кто я такой? Кто я на самом деле?» никогда не вставал перед людьми той эпохи. Однако с наступлением эпохи модерности ситуация начала меняться.

Современное понятие идентичности во многом начинается с реформации Мартина Лютера. Лютер считал, что сущность исповедания христианства заключается не в принятии ритуалов католической церкви, но в том, «во что я верю внутри себя, а не в том, следую ли я ритуалам, продиктованным моим обществом. Бог смотрит внутрь моей души, на то, есть ли у меня вера».

Из этого выросло такое понятие, как современный национализм — форма признания и форма идентичности, которая доминировала в Европе на протяжении последних нескольких сотен лет.

В ХХ веке наблюдался невероятный избыток национализма. Европа не смогла бы выжить после двух ужасных мировых войн, если бы — как сформулировал Юрген Хабермас — европейцы не начали создавать пост-национальную идентичность. Пропаганда и обсуждение национальной идентичности на уровне отдельных стран стали в Европе очень неполит-корректным сюжетом. Не приветствовалось, например, вывешивание немцами национального флага на футбольных матчах и так далее. Но идея национального строительства стала неуместной также и на общеевропей-ском уровне. Это проблема, которая сейчас снова преследует Евросоюз.

Вопрос национальной идентичности не был заметным предметом дис-куссий в Европе до последнего десятилетия, когда проблема иммиграции, особенно мусульманской, стала важной политической темой. Этот вопрос еще более обострился после терактов в сентябре 2001-го и других атак и покушений, произошедших в Испании, Британии, Нидерландах и т.д. Все они увеличили вероятность того, что радикальные исламистские группы попытаются подорвать самые основы демократических обществ.

Европейская идентичность проблематична, потому что европейский проект был основан на базисе антинациональной идентично-сти. Он был призван выйти за пределы национального эгоизма и антаго-низмов, которые характеризовали политику ХХ века в Европе. И, следова-тельно, существовала вера в то, что будет создана новая универсальная европейская идентичность, которая вытеснит старые итальянские, немецкие или французские идентичности. Но приводились также доводы в пользу того, что эти старые идентичности никогда не исчезнут, даже несмотря на то что в политическом смысле они не являются чем-то заслуживающим длительных дискуссий. Особенно на массовом уровне — я не думаю, что жители европейских стран когда-либо забывали, что они германцы, гол-ландцы, датчане или швейцарцы.

Французская национальная идентичность является, с одной стороны, наименее проблематичной, потому что там существует единственная республиканская традиция, берущая начало в революции, — традиция, кото-рая, будучи секулярной, одинаково относится ко всем гражданам. Во мно-гих отношениях французская идея является жизнеспособной только для современного общества, которое основано не на этничности, расе или ре-лигии, но на гражданстве, абстрактных политических ценностях, которых могут придерживаться люди разных культур.

Французская национальная идентичность во многом построена вокруг французского языка. На меня всегда производил огромное впечатление тот факт, что Леопольд Сенгор, сенегальский поэт, был признан Француз-ской академией в 1940-х годах: это было важным символом, свидетель-ствующим о том, как французы видят свою идентичность. Если вы говори-те на французском и можете писать по-французски изящные стихи, вы до-статочно квалифицированы для Французской академии. Таким образом, это республиканское чувство идентичности стало основой для французско-го гражданства.

Совсем другая ситуация с Германией. Немецкая национальная иден-тичность развивалась совсем не так, как французская. Отчасти из-за того, что немцы были разбросаны по всей Центральной и Восточной Европе, процесс германского объединения требовал определения немецкости в терминах этничности. Таким образом, юридически их закон о гражданстве был основан на юридическом принципе jus sanguinis. Если ты родился на территории Германии, это еще не значит, что ты можешь стать ее гражда-нином, — гораздо важнее, есть ли у тебя мать-немка. Вплоть до 2000 года этническому немцу — выходцу из России получить гражданство было намного проще, чем эмигранту во втором или третьем поколении, вырос-шему в Германии, в совершенстве владеющему немецким и совсем не го-ворящему по-турецки. Сейчас немцы изменили эту практику, но культур-ный смысл высказывания «я немец» сильно отличается от культурного значения фразы «я француз». Первое в гораздо большей степени основано на родстве. Поэтому, когда Ангела Меркель говорит о провале мульти-культурализма в Германии, я думаю, что она права только отчасти. Было бы ошибкой говорить об этом провале однобоко, лишь как о результате нежелания мусульманских иммигрантов и их детей интегрироваться в немецкое общество: немецкое общество играет в этом провале столь же значительную роль, что и иммигрантские общины.

Затем, у нас есть два проблемных места: Нидерланды и Британия. В Нидерландах национальная идентичность всегда определялась пиллариза-цией (verzuilung) голландского общества — его разделением на «пиллары» (столпы) протестантов, католиков и социалистов. Голландцы знамениты своей толерантностью, но их толерантность довольно специфична. Они то-лерантны к людям до тех пор, пока они действуют за пределами их сооб-щества. В определенном смысле для мусульман было вполне естественным начать приезжать в Нидерланды, с целью создания своих собственных пилларов, поскольку именно таким образом организована социальная жизнь самих голландцев. Это ведет к возникновению так называемых «черных» школ, в которых учатся только мусульманские учащиеся — без всякой возможности взаимодействия с коренными голландцами. Я думаю, это стало самым большим препятствием для распространения интеграции иммигрантов в голландское общество.

Наиболее очевидным провал иммигрантской ассимиляции был в Бри-тании — в европейской стране, которая наиболее искренне выступала за мультикультурализм! Причина этого лежит в ошибочной интерпретации этого понятия. В Британии верили, что плюрализм означает уважение ав-тономии индивидуальных иммигрантских сообществ; правительство не предпринимало активных попыток интегрировать их в британскую куль-туру. У меня был коллега — Роберт Лейкен, написавший книгу под назва-нием «Разгневанные мусульмане Европы» (она будет скоро опубликована в США), в которой приводится интересная статистика относительно числа членов меньшинств, завербованных в экстремистские организации. По по-воду террористических покушений, совершенных членами этого сообще-ства в расчете на душу населения, он отмечает, что Британия имеет самый высокий показатель на сегодняшний день — намного выше, чем во Фран-ции, Нидерландах или Германии. Причина в том, что тот британский под-ход к мультикультурализму заключался в том, чтобы просто оставить ра-дикальных имамов проповедовать в своих местных общинах без вмеша-тельства со стороны властей и без всяких попыток со стороны государства использовать образовательную систему с целью воспитания людей, верных британскому государству. Опять же, в последние несколько лет Британия изменила эту политику в контексте взрывов в метро и других террористических актов. Но в отношениях между страной и иммигрантскими общинами все еще остается немало проблем.

Существует серьезный сбой на общеевропейском уровне — сбой в области европейской идентичности. То есть никогда не существовало удачной попытки создать европейский смысл идентичности, европейский смысл гражданства, которое определило бы права и обязанности европейцев по отношению друг к другу за рамками формальных договоров. Евросоюз был создан как технократическое средство для достижения эко-номической эффективности. Сейчас мы ясно видим, что экономических и постнациональных ценностей недостаточно для объединения этого сооб-щества. Так, состоятельные немцы чувствуют, что у них есть обязанности по отношению к бедным немцам; эта социальная солидарность лежит в ос-нове немецкого государства благосостояния. Но они не чувствуют похо-жих обязательств по отношению к грекам, к которым они относятся как к людям плохо дисциплинированным, очень не по-германски относящимся к финансовым вопросам, и не считают себя обязанными заботиться о них. Таким образом, солидарность в более широком европейском смысле от-сутствует.

В течение следующих лет вопросы иммиграции, уровни национальной и европейской идентичности -> единая проблема, т.к. это центральные вопросы для всех новых популистских партий. Имеется в виду сопротивление иммиграции и евроскептицизм.