Возрастание значения социальных стресс-факторов в жизни населения индустриальных стран, в частности фактора скученности жителей больших городов, обострило внимание исследователей к проблеме взаиморасположения людей в ходе их взаимодействия. Западная социальная психология рассматривает человека (персону, личность) как основную исходную единицу отсчета объекта своего исследования, недооценивая то, что увеличение численности людей создает следующие уровни целостности: группу, организацию и т. д. За точку отсчета пространства, на котором разворачивается жизнедеятельность людей, часто принимается место расположения отдельного человека ("личная территория"). Недостатки такого методологического приема очевидны. Деятельность человека как "общественного существа", даже если он так или иначе изолирован, всегда остается общественной. Это не может не учитываться при анализе пространственной среды его жизни и деятельности, тем более в случае скученности, тесноты, большой плотности расположения людей, характерных для современного урбанизированного общества. Исходной причиной указанного ошибочного методологического приема послужила опора исследователей на данные интроспекции людей, изучаемых в условиях скученности.

В этих условиях во избежание дистресса скученности часто при социальном взаимодействии усиливается опора "на себя". При этом в сознании отдельного человека возрастает значимость представления о собственной автономности.

Принцип отсчета пространства жизнедеятельнсти людей "от отдельного человека" породил наименование научного направления по изучению среды обитания – "проксимика"*. За 15 лет "самостоятельного" существования проксимика еще не накопила массива данных, дающих ей право называться самостоятельной наукой. Тем не менее ее научный багаж позволяет ей активно и эффективно внедрять свои достижения в практику организации человеческой жизнедеятельности.

* (В результате перенесения латинского термина "проксимальный" (ближайший, приближенный) в английскую научную литературу, затем из английской в русскую и др. возникло двойное написание наименования дисциплины, изучающей пространственный фактор в межличностных отношениях: "проксимика" и "проксемика". Второе – результат деформации латинского прототипа.)

Было показано, что характер взаимодействия и взаимоотношения людей определяет некоторые оптимальные расстояния между ними. Холл [406] описал нормы приближения человека к человеку, характерные для социокультурной среды Северной Америки. Эти нормы определены четырьмя расстояниями. Указанные расстояния определяют концентрические пространства с субъектом общения в центре: 1. Интимное расстояние (радиус) от 0 до 45 см используется при общении самых близких людей: жена – муж, мать – ребенок. 2. Персональное расстояние от 45 см до 120 см используется при обыденном общении со знакомыми людьми. 3. Социальное расстояние от 120 до 400 см оказывается предпочтительным в общении с чужими людьми и при официальном общении. 4. Публичное расстояние от 400 до 750 см используется при выступлениях перед различными аудиториями.

Холл указывал на то, что расстояние, предпочтительное для той или иной формы общения, избирается человеком в значительной мере неосознанно. Тем не менее человек почти всегда так или иначе реагирует, если принятое им расстояние "нарушается".

Соммер [532] предположил, что пространство непосредственно вокруг человека последний воспринимает как удлинение самого себя. Мерой этого "персонального пространства" субъекта является его эмоциональное напряжение при "вторжении" в него другого человека. Персональное пространство – это "пространственная сфера вокруг человека, очерченная мысленной чертой, за которую другим не следует входить" [532]. Персональное пространство не строго концентрично. Его граница может быть более удаленной со стороны приближающегося другого человека, тем более если тот неизвестен или нежелателен. Особенности пространственной среды также могут сказываться на размерах персонального пространства, как бы способствуя объединению людей (социопетальная среда) или, напротив, мешая их объединению (социофугальная среда) [406, с. 108].

Часть пространственной среды человек может считать в той или иной мере своей собственностью, которой он может распоряжаться и должен сохранять от чужих посягательств. Это персонализированное пространство, "собственная" персональная территория может быть его жилищем, местом работы человека, его кроватью в общежитии и т. п., "принадлежащей" ему (первичная территория). Человек может "по привычке", "по традиции" использовать какую-либо территорию, которая тем не менее не подчинена его жесткому контролю, – место в библиотеке, место на пляже (вторичная территория). Оказавшись на непродолжительное время на улице, в парке, человек еще в меньшей степени идентифицирует с собой окружающее пространство, подчиняясь правилам поведения для всех (публичная территория) [299, с. 112–120].

"Персонализированную территорию" в определенном отношении можно рассматривать как аналог персонального пространства; если последнее является самым элементарным пространственным "удлинением" человека, то территория – это уже более развитое и сложное его "удлинение", включающее как определенное пространство (территорию), так и различные объекты. Но оба эти образования выполняют выраженную функцию создания и изменения "границы" между "собой" и "другими", функцию регуляции межличностных отношений [274, с. 152]. Таким образом, понятия "персональное пространство" и "персонализированная территория" определяют феномены, сочетающие как мнимые, так и реальные объекты [352, 364, 518]. Характер проксимических переменных, как было обнаружено в наших исследованиях, усложняется в ситуации длительной групповой изоляции в условиях скученности, создающей наряду с другими факторами дистресс у испытуемых. Условия тесного размещения испытуемых и ограничения изолированного пространства, а также практически постоянное пребывание испытуемых на одном и том же месте обусловливают как бы совмещение персонального пространства и персонализированной территории каждого из испытуемых. Кроме того, сложность взаимозависимости персональных пространств и персонализированных территорий в этих условиях создает эффект как бы наслоения их друг на друга. Указанные обстоятельства побудили нас использовать термин "межличностная территория" для обозначения представления каждого из испытуемых о занимаемом им и "принадлежащем" его напарнику по изоляции пространстве кабины экспериментального стенда.

Рассмотрим литературные данные относительно особенностей проксимических переменных при стрессе. Затем изложим результаты собственных исследований динамики изменения проксимических показателей при остром и хроническом стрессе.

Оценивая современное состояние проксимических исследований, можно видеть, что пока нет упорядоченной проблематики этого научного направления. Сложность возникающих проблем можно проиллюстрировать данными о влиянии скученности на развивающиеся организмы. Показано, что дети вплоть до юношеского возраста имеют меньшие, чем взрослые, зоны личного пространства [298]. В связи с этим, казалось бы, дети должны быть способными переносить более высокую плотность людей в своем окружении, так как известно, что увеличение зон личного пространства провоцирует дистрессовое ощущение скученности [361, 362]. Анализ широкого круга литературы, посвященной влиянию чрезмерной скученности на развивающиеся организмы, свидетельствует об обратном [365]. Молодые организмы, растущие в условиях чрезмерной скученности, задерживаются в своем развитии [338]. Следовательно, скученность для них не является простым гиперстимулирующим фактором [348, 490]. Сообщалось, что приостановка созревания молодых организмов после рождения может возникнуть из-за скученности, имевшей место в пренатальном периоде и отсутствующей после рождения [443]. Потомство скученных мышей было менее активным и пассивно реагировало в тестах на новизну, чем контрольные мышата. Это различие сохранялось у потомства от ранее скученных и нескученных матерей независимо от наличия или отсутствия скученности потомства.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что проксимические факторы являются отражением сложного динамического "овладения" популяцией среды обитания. Это овладение содержит различные активные и пассивные, осознаваемые и неосознаваемые, уравновешенные и неуравновешенные между собой проявления. Исследования сущности указанного процесса популяционного овладения средой с позиции проксимики только начаты. До сих пор отсутствуют исследования соотношения концептов персонального и физического пространств. Не только не раскрыто, но даже нечетко обозначено соотношение психологического отражения персонального и группового пространств. Крайне разрозненны данные и суждения относительно субъективизации факторов, скученности и вторжения в персональное пространство.

Ниже мы приведем литературные и собственные данные, свидетельствующие о взаимозависимости концепта персонального пространства и чувства вторжения в него в ходе развития хронического дистресса, в частности вследствие групповой изоляции, скученности, кинетоза и т. д.

Продуктивным, открывающим возможность для психофизических решений задач проксимики является заключение Г. Эванса и Б. Айхельмана [362] о том, что скученность при стрессе можно представить в показателях порога, который зависит, конечно, от некоторой минимальной плотности индивидов. Более того, этот порог связан с когнитивными их тенденциями, которые либо снижают, либо увеличивают потребность человека в пространстве [344] и его чувствительность к пространственным ограничениям [256].

Вопреки данным о неблагоприятном действии скученности на показатели функционального состояния и на эффективность деятельности, Фридман и др. [379, 380] не нашли между этими факторами никакой зависимости. Сопоставление методов получения этих противоречивых результатов показало, что в экспериментах Фридмана сложность и напряженность деятельности были столь невелики (составление слов из группы 10 букв), что дополнительная нагрузка на организм за счет скученности не исчерпала возможности выполнять эту деятельность на удовлетворительном, близком к исходному уровню. В указанной работе был неудовлетворительным критериальный подход к определению критического уровня внешней стимуляции, делающего ее стрессогенной. По мнению Каплана [439–441], этот уровень достигается при комплексе показателей стимулирующей информации. При этом должны быть достаточными ее количество, присутствующее одномоментно, напряженность умозаключений, необходимых для понимания этой информации, кроме того, должна существовать перспектива для субъекта быть в состоянии узнать больше о среде как об источнике критической стимуляции. Существует мнение, что критический уровень стимуляции обусловливается большой величиной сигнала, конкурирующими сигналами при дефиците времени ответа на них, высокой неопределенностью (непредсказуемостью) сигнала [362].

Было обнаружено, что экстремальная скученность может быть отнесена к типу стрессоров, для которых характерен неблагоприятный эффект последействия. К такого типа стрессорам относится экстремальное шумовое воздействие в отличие, например, от теплового стрессора, создающего немедленный дистрессовый эффект [324, 435, 442]. Это положение было подтверждено исследованиями эффектов комбинированных стрессоров: тесной скученности и шума [380], тесной скученности и температурного воздействия [400].

Обнаружено, что после пребывания в условиях экстремальной тесноты испытуемые значительно хуже переносили предъявление им неразрешенных задач, чем лица, пребывавшие перед аналогичной деятельностью в нестесненных условиях [362]. Сходные данные были получены Д. Шеррод [526]. Надо полагать, "вовлечение" испытуемых в пассивное стрессовое реагирование за счет неразрешимых задач усугублялось последействием предшествующей пассивности, генерируемой стрессором скученности (в случае, когда последний не чрезмерен и не вызывает взрыва агрессивного (активного) противодействия среде). Эпстейн и Карлин нашли, что после скученности субъекты лучше решали простые задачи. Причем у женщин отмечены увеличение социопетального поведения (сплоченности, желания сидеть ближе друг к другу), увеличение групповой сплоченности кооперативного поведения. Напротив, у мужчин после непродолжительной экстремальной скученности уменьшились групповая сплоченность и кооперативное поведение. Цитировавшие эту еще не опубликованную работу Г. Эванс и В. Айхельман [362] сообщают, что в ней приведены интересные объяснения указанных половых различий, однако не приводят этих объяснений.

В многочисленных исследованиях проксимических переменных на животных, а также в ранних исследованиях поведения людей при скученности авторы анализировали значение ситуационных факторов, упуская индивидуальные и личностные различия объектов исследования. Это породило многочисленные данные, не отражающие всей сложности реальной действительности. В частности писали, что якобы как аксиому следует принимать утверждение об увеличении личного пространства при стрессе и об увеличении стресса при возрастании плотности индивидов. Между тем было показано, что индивиды с зонами большего личного пространства испытывают больший стресс скученности, чем люди с меньшим личным пространством, помещенные в одни и те же условия [344]. Жители больших городов тяжелее, чем сельские жители, переносят пространственные ограничения во время многомесячной работы на рыбопромысловых базах [256]. Важную роль в возникновении стресса играют темпераменты, характеры и стрессовая реактивность общающихся в условиях скученности людей, их психологические установки, мотивы деятельности, морально-этические и социально-культурные нормы [362 и др.].

При скученности и ограничении пространства, выступающих как стрессор, у мышей были обнаружены физиологические показатели выраженного стресса: увеличение надпочечников и вилочковой железы, уменьшение выделения андрогенных гормонов тестикулами, снижение лактации [338]. При высокой скученности резко возрастала электропроводимость кожи у людей [357]. Психофизиологические исследования подтвердили возникновение стресса при вторжении в личное пространство [363, 472 и др.]. Скученность и эмоциональная напряженность межличностных взаимоотношений приводили к срыву выполнения заданной деятельности. Однако это происходило только когда сокращение межличностной дистанции осуществлялось при решении задачи, требующей высокой скорости обработки информации; скученность практически не влияла на выполнение сравнительно простых задач, без дефицита времени [363]. Различные стрессоры, не являющиеся проксимическими факторами, при достаточной интенсивности и значимости вызывают стрессовые изменения проксимических переменных: увеличение личного пространства и дискомфорта от скученности [363].

Существует ряд интересных, но недостаточно обоснованных подходов к интерпретации феноменов, возникающих при скученности. Эссер [358] предположил существование конфликта между "старым" мозгом (основание мозга и лимбическая система) и "новым" мозгом (неокортекс). "Старому" мозгу приписывается преимущественная регуляция эмоциональных проявлений, которые якобы чаще связаны с личными контекстами эмоций и с интимным взаимодействием в малой группе, в "микрогруппе". Предполагается, что социальные подтексты, межгрупповое взаимодействие в "макрогруппе" преимущественно сопряжены с функциональными возможностями "нового" мозга. Согласно цитированному автору, конфликт между "старым" и "новым" мозгом в какой-то мере обусловливает стресс столкновения потребности личности как в уединении, так и при ее социализации.

Было высказано предположение о том, что потребность человека в установлении и поддержании той или иной степени уединенности связана, в частности, с его способностями "когнитивного картографирования", т. е. со способностью представлять себе физическое и социальное окружение, которая зависит как от индивидуальных, так и от внешних факторов [362]. Предполагается, что при этом важную роль играют характер прогнозирования субъектом социальных и физических переменных среды, а также баланс между потребностями личности в автономии и "агрегации" с другими людьми. Можно полагать, что этот фрагмент функциональной модели скученности как социологического феномена реально существует. Вместе с тем нельзя ограничиваться только этим фрагментом для понимания этого феномена и для разработки методологии управления стрессом, возникающим при скученности.

Ряд частных решений проблемы стресса при скученности содержится в исследованиях влияния на переносимость скученности индивидуальных особенностей "места опоры" индивида в процессе межличностных взаимодействий (интернальность – экстренальность) [352], а также в исследованиях влияния индивидуальных различий тревожности [371] и вероятного прогнозирования [299].

Теоретическим основанием, лежащим в основе большинства проксимических исследований, является предположение, что близость к другому индивиду, увеличение числа приближающихся индивидов, предметное, примыкающее к субъекту окружение – все это действует как информационная нагрузка. В случае перегрузки возникает стресс и дистресс. Многие исследователи ограничиваются анализом количественных показателей такой нагрузки: чем ближе и чем больше ее агенты, тем быстрее и больше должен субъект обрабатывать информацию о них, чтобы приблизиться к овладению ситуацией. В ряде работ, кроме количественных, отмечают качественные показатели среды, обусловленные субъективной неопределенностью, субъективной невозможностью и тому подобными характеристиками тех или иных агентов среды. Высказаны сомнения в правомерности указанной модели информационной перегрузки для интерпретации данных проксимических исследований [362].

Известно, что люди в хорошо структурированных лабораторных ситуациях реагируют на пространственные и социальные ограничения иначе, чем в менее структурированных полевых [460]. В полевых условиях зоны личного пространства детей увеличиваются в ходе их развития вплоть до возраста полового созревания. В лабораторных условиях обнаруживается обратная направленность изменений размеров личного пространства, продолжающаяся до того же возраста. Объяснение этих данных с позиции модели информационной перегрузки, предложенное их автором, нельзя считать удовлетворительным. При скученности стрессогенный фактор сложнее, чем влияние разной структурированности информации. При анализе цитированных данных следует учитывать и психологические установки различные в полевых и лабораторных условиях, и преимущественное участие в одном случае образной, в другом – логической сферы мышления, и различную эмоциональную окраску состояний испытуемых, и т. п. Увеличение размера группы повышает познавательную сложность ситуации для индивида: тогда вторжение в его личное пространство можно было бы рассматривать как высший уровень информационной перегрузки [513]. Но только ли этим объясняется эффект скученности? Конечно нет.

5.4. Стресс при неожиданном "вторжении" в личное пространство

Примером, противоречащим модели информационной перегрузки (как объяснительной при анализе проксимических данных), служат данные исследования, проведенного при нашем участии с группой добровольцев в специально оборудованном тоннеле. В нем периодически включалось тусклое освещение, с тем чтобы испытуемый мог видеть только начало своего пути, т. е. пространство впереди себя на расстоянии 3–4 м. До следующего включения освещения тоннеля он успевал пройти примерно 5–6 м в темноте, т. е. часть пути он продвигался на ощупь. В одном из участков тоннеля, в котором испытуемый должен был идти в темноте на ощупь, подвешивался муляж человека. Таким образом, в то время, когда испытуемый в темноте наталкивался на него, загорался в очередной раз свет. Одна группа испытуемых знала о наличии муляжа, другой группе об этом не сообщалось.

"Вторжение" муляжа в персональное пространство испытуемых, наталкивавшихся на него в темноте, вызывало у них пароксизм страха. "Впервые в жизни почувствовал, как волосы встали дыбом от ужаса" (из отчета испытуемого К.). "Все тело на миг свела ледяная судорога, когда висящий "человек" вдруг оказался между моими вытянутыми руками, которыми я ощупывал стены в темноте" (из отчета испытуемого Г.). Страх возникал и у тех. кто не знал, и у тех, кто знал о возможном столкновении с муляжом человека. У вторых он был менее выраженным и менее продолжительным (согласно отчетам о самонаблюдении испытуемых).

Неожиданным для исследователей явилось то, что уряда "оповещенных" лиц наряду с чувством страха (по их мнению, одновременно с этим чувством) возникало чувство, которое они характеризовали как "смех", "веселье". Подобные чувства возникали у "неоповещенных" только при затухании у них ощущения испуга, а не вместе с ним, т. е. "на фоне памяти об испуге, а не во время него" (из отчета испытуемого Г.).

Можно полагать, что чувство страха было обусловлено в значительной мере за счет неожиданности проникновения указанного муляжа в персональное пространство испытуемых. В данном случае возникал острый стресс, при котором важное место занимало защитное поведение в ответ на один из "примарных" (врожденных) стимулов опасности, к которым принадлежит неожиданное прикосновение*. Страх, вздрагивание, замирание – первая (программная) фаза активного эмоционально-двигательного реагирования при остром стрессе [116, 123 и др.]. Второй фазой (ситуационной) является экстатическое реагирование. Ознакомленность человека с тем, что его ожидает псевдоопасность, вовлекала его в игровую ситуацию. Это создавало у него психологическую установку, пред – настроенность на игровое поведение с эмоционально позитивными переживаниями. Надо полагать, что такая установка в описанных выше опытах не могла "отменить" первую фазу активного стрессового реагирования (страх, вздрагивание). Тем не менее преднастройка на игровую ситуацию способствовала актуализации одновременно с первой и второй экстатической фазы – преждевременному "торжеству победы" над опасностью, хотя страх перед нею еще не исчез. Таким образом, и чувство страха, и экстатическая веселость активизировались одновременно. Эмоциональный накал испуга, надо полагать, способствовал появлению столь же выраженного начала экстатических переживаний второй фазы стрессового реагирования, которые были значительно сильнее, чем можно было бы ожидать в аналогичной игровой ситуации, если эта ситуация была бы лишена фактора, генерировавшего испуг. Реакция на неожиданное проникновение в персональное пространство (как и реакция на другие "примарные" стимулы) вызвана скорее семантикой стимула (тем, что символизирует эти стимулы), чем их информационными физическими параметрами [351], "программа" таких реакций сопряжена с фило- и онтогенетическим опытом.

* (К числу таких стимулов принадлежат, помимо внезапного прикосновения, еще ряд воздействий: падение, громкий звук, вспышка света.)

Следует сказать об особой значимости угрозы "вторжения" в персональное пространство предмета, принимаемого за человека, в отличие от "вторжения" других объектов. Человек, неизвестный человек "символизирует" потенциально высокий уровень знаний. Если он враждебен, оп может разгадать твои способы защиты, он может быть хитрее тебя, вместе с тем он может "уничтожить" тебя не только физически, но и морально. Таким образом, в ситуации стрессогенного проникновения в личное пространство является значимым фактор интеллектуального, мыслительного "могущества" объекта вторжения.

Для индивидов, верящих в существование сверхъестественных, магических сил, угроза "вторжения" в персональное пространство носителей таких сил может явиться более стрессогенным, чем угроза "вторжения" в нее реального человека. Даже при отсутствии активных суеверий, если индивид не защищен убежденностью в своем превосходстве над иррациональными явлениями или активными знаниями способов мистификации, тогда столкновение с имитацией носителей "сверхъестественных сил" может привести к значительным последствиям. В качестве примера приведем описание случая, когда иностранные туристы для развлечения облачились в маски страшилищ, злых духов, т. е. маски, традиционно используемые в их стране во время карнавальных шествий. Местные жители не знали о существовании такого рода масок. Дело происходило ночью. Дистресс у некоторых местных жителей достиг столь высокого уровня, что потребовалась врачебная помощь. Этот случай указывает на необходимость для предотвращения возможности страха перед "вторжением" в персональное пространство сверхъестественных факторов не только наличия социокультурных норм, исключающих суеверия, но и знаний различных конкретных приемов и способов мистификации. К этому кругу вопросов примыкает проблема различного реагирования субъекта, например, при пользовании общественным транспортом в часы пик, агрессивно-грубое в одном случае – в толпе незнакомых людей, терпеливо-вежливое в другом случае – при наличии людей знакомых [532]. Существует мнение о необходимости различать факторы "плотности" и "скученности", которые зависят от ситуационной обстановки, от направленности и интересов, внимания и организованности большинства лиц, составляющих толпу [362, 540]. Очевидна разница отношения друг к другу людей, тесно сидящих на стадионе во время спортивных соревнований, когда их внимание отвлечено друг от друга, и людей, тесно сидящих на скучном уроке или в ожидании лекции, где больше возможности для взаимодействия этих людей

5.5. "Межличностная территория" при хроническом дистрессе

Персонализированная территория, будучи мнимым феноменом опирающимся на реальную территорию, может показаться субъекту гомогенной (однородной); по своей значимости для него границы личного пространства могут быть субъективно недифференцированными. Более того, сам факт существования личного пространства, являющегося как бы продолжением или представительством вовне внутреннего пространства субъекта, может ускользать от сознания последнего. Это характерно для комфортного состояния, когда внимание субъекта отвлечено от его физического окружения. Так может быть и когда субъект находится в состоянии значительного дискомфорта, в случае "самоотчуждения" субъекта с дереализацией его представления о стрессогенном окружении.

В состоянии адаптационной активности функциональных систем человека тем более, если эта активность близка к дистрессу, в сознании актуализируется концепт личного пространства в виде тех или иных его проявлений. Наиболее заметны эмоциональные реакции на изменение предметного и социального окружения, а также изменения представлений о субъективной значимости тех или иных проксимических переменных и т. п. [274, 532]. При длительном пребывании на одной и той же территории становятся субъективно различимыми разные зоны личного пространства. Дифференциация личного пространства по признаку различной субъективной значимости его зоны более ярко проявляется при длительном дистрессе.

"Скученность", сложный психологический феномен, возникает при достаточно продолжительном совместном пребывании нескольких (многих) людей сравнительно близко и неизолированно друг от друга. При "скученности" в условиях изоляции персонализированные территории нескольких субъектов оказываются как бы взаимопроникающими. В результате у людей формируется единое представление о "своей" и "чужой" территории, которое мы ниже называем представлением о межличностной территории. Возникновение такого взаимопроникновения "своей" и "чужой" территорий было изучено нами в экспериментах при длительной, многосуточной относительной изоляции испытуемых, когда дистресс скученности усугублялся кинетозом, вызванным гравитоинерционным стрессом – непрерывным медленным вращением помещений, в котором находились люди. Модельная операторская деятельность, а также психологические и медико-физиологические исследования занимали весь рабочий день испытуемых (9–10 часов). Их занятия в "свободное время" также были регламентированы.

Эксперименты продолжительностью до месяца проводились в специальном стенде "Орбита" [149]. Жилая кабина диаметром 3,6 м, высотой 2,2 м была оснащена для длительного относительно комфортабельного пребывания в ней двух человек (рис. 29, I).

Рис. 29. I – схема внутреннего помещения стенда «Орбита': 1 – стол с приборами, 2 – откидной стол, 3 – часть спального места, трансформируемая в кресло, 4 – шкаф для вещей, 5 – шкаф для постели, 6 – откидная кушетка (часть спального места), 7 – кухонный отсек, 8 – электропультовый отсек, 9 – туалет – душ, 10 – коридор II – зоны межличностной территории испытуемых А и Б а – зона 'укромное убежище» для А и «неизвестная» для Б; б – зона неприкосновенной собственности А и неприкосновенная для Б; в₁ – зона доминирования А по признаку близости и зона субдоминирования Б, в₂ – зона доминирования А по признаку компетентности и зона субдоминирования Б; г – зона равного пользования А и Б; д – зона совместного пользования А и Б; е – зона субдоминирования А и доминирования Б; ж – зона неприкосновенная для А и неприкосновенной собственности для Б; з – зона «неизвестная» для А и «укромное хранилище» для Б; и – зона «уединения» А и «непосещаемая» Б; к – зона, непосещаемая А и 'уединения'

В кабине имелись два спальных места, два кресла, столы для работы, шкафы для хранения личных вещей и рабочего оборудования, кухонный отсек, туалет, душевая и т. п. В распоряжении испытуемых была бытовая радиоэлектроаппаратура: радиоприемник, магнитофон, телевизор, пылесос и т. д. К кабине примыкал коридор длиной 16 м, который вместе с кабиной являлся консолью центрифуги с диаметром вращения 20 м. В ходе экспериментов использовались вращения со скоростями 24–72 град/с.

В результате комплексного стрессогенного действия (укачивание-вращение, относительная изоляция, занятость напряженной деятельностью) у испытуемых возникали ярко выраженные проявления дистресса с широким спектром симптомов: головная боль, рвота, чувство слабости, апатия, затруднения при интеллектуальной деятельности, адинамия, раздражительность, обидчивость, депрессивность и т. д. [129, 130, 133, 158 и др.].

Изучение межличностной территории (МТ) испытуемых проводилось при наблюдении за их жизнедеятельностью при посещении их экспериментаторами, с помощью телевизионной аппаратуры, путем опроса их по типу "свободного интервью" и методом анкетирования, а также при изучении их дневниковых записей.

Анализ использования испытуемыми предметной среды (помещения и оборудования) кабины и коридора стенда, а также их отчеты о своих действиях и их представлениях о значимости для них разных участков внутренних помещений стенда показал сложность структуры МТ у всех 72 испытуемых, участвовавших в экспериментах.

Приведем пример структуры МТ двух участников этих экспериментов. Назовем их А. и Б. Этот пример является во многом типичным и для большинства других людей, испытавших дистресс во время многосуточного пребывания в указанных условиях (рис. 29, II).

Ядром МТ для субъекта А. была зона его "неприкосновенной собственности". В ней оказались откидная кушетка (часть его разборного спального места) и шкафчик для личных вещей. Находясь в этой зоне, не только сидя на кушетке, но и когда она была спрятана в нише стены, стоя или проходя в том месте, где была его кушетка, субъект А. испытывал наименьший дистресс в тех его проявлениях, которые были связаны с его совместным постоянным пребыванием с напарником. Для Б. эта зона была как бы неприкосновенна. После окончания эксперимента А. сообщил о том, что на 4–5‑е сутки эксперимента он обнаружил, что ночью, лежа на спальном месте, он мог как бы влезть в маленький шкафчик для хранения постели, который непосредственно примыкал к спальному месту. Сразу, одномоментно можно было "вложить" в шкаф либо ногу и таз, либо плечо и спину. При этом субъект А. испытал отчетливое, но необъяснимо приятное ощущение, как будто он "ушел", "спрятался" от стрессогенной обстановки эксперимента. По его мнению, при этом становились несколько менее выраженными даже такие стойкие проявления дистресса, как головная боль и тошнота. Неоднократно днем, сидя на кушетке, он пробовал "влезть" в шкаф спиной. Как полагал А., такие его действия были тайной от Б. Эту зону мы назвали "укромное убежище" А.

Эксцентрично от зоны "неприкосновенной собственности" А располагалась зона его "доминирования". Последнее проявлялось в том, что, находясь в ней, он чувствовал себя более комфортно, чем в остальных частях стенда, за исключением двух выше описанных зон – "укромного убежища" и "неприкосновенной собственности", пребывание в которых было наиболее комфортным. В зоне доминирования субъекта А. располагались приборы, кресло, которым пользовались А. и Б. попеременно, кухонный отсек, в котором они работали по очереди. Но, несмотря на их, казалось бы, равноправное пользование этой зоной, А. испытывал неприятное увеличение эмоционального напряжения, когда в пределах этой зоны находился Б. В свою очередь, Б. также чувствовал своего рода неловкость, когда был вынужден находиться в этой зоне; он испытывал удовлетворение, покидая ее. Аналогичные чувства испытывали А. и Б. относительно участка территории кабины вблизи от электро-пультового отсека. Он находится в непосредственной близости от откидной кушетки Б., являвшейся его "неприкосновенной" зоной. Однако компетентным в электроаппаратуре стенда был субъект А. Таким образом, зона его доминирования состояла из двух участков. Один оказался таковым из-за близости к зоне неприкосновенной собственности А., другой был обусловлен спецификой компетентности А.

Зону "неприкосновенной" собственности и зону собственного "доминирования" имел испытуемый Б. Он, как и многие другие испытуемые, сообщил, что в ходе эксперимента испытывал особые приятные чувства всякий раз, раскрывая шкафчик для личных вещей. В какой-то степени невольно для себя он это делал так, чтобы А. не видел содержимое этого шкафчика. Б. ловил себя на том, что перебирать и рассматривать свои личные вещи незаметно для А., даже без особой необходимости, стало приятным для него особенно при ухудшении самочувствия в ходе эксперимента. Мысленно он сравнивал себя со скупым рыцарем, тайно перебирающим свои богатства. Пристрастий к таким действиям с этими же самыми "личными вещами" ни до, ни после многосуточного эксперимента испытуемый Б. за собой не замечал. Мы назвали шкафчик для личных вещей испытуемого Б. его "укромным хранилищем".

Следует сказать, что многие участники эксперимента в описываемых условиях испытывали своеобразное приятное чувство, связанное с ощущениями интимности, укрытости, собственности, сходные с теми, которые ощущали субъекты А. и Б., один в связи с "укромным убежищем" и при пользовании "укромным хранилищем" – другой. Расширим число таких примеров. Испытуемый X. почувствовал странное, неожиданно приятное ощущение, когда влез (по пояс) в "подполье" кабины, чтобы сменить бак для сливных вод. С тех пор он добровольно каждый раз при необходимости выполнял эту вообщем-то неприятную операцию, освободив от ее выполнения технический персонал, обслуживающий стенд. Другой испытуемый – М., обязанностью которого было следить за состоянием электроприборов, размещенных в специальном помещении на стенде, "проверял" их значительно чаще, чем требовалось. Спустя долгое время после эксперимента он рассказал, что ему приятно было укрыться, засунув руки и голову в отсек с этими электроприборами.

Пространство в кабине стенда между зонами доминирования субъектов А. и Б. было равнопосещаемо ими обоими. Пребывание в зоне этого пространства одного из них практически не вызывало чувства дискомфорта ни у него, ни у его партнера. Тем не менее в таком случае часто активизировалась их настороженность друг к другу.

Отметим еще одну зону, актуализирующуюся во время совместного пребывания в ней обоих испытуемых. При совместном выполнении психологических исследований, во время еды и т. д. они располагались, сидя по обе стороны откидного стола. Как сообщили многие испытуемые, сидя вдвоем за столом, они часто испытывали чувство "единения", иногда острое и приятное чувство "дружественности". Даже при неприязни друг к другу, имевшей место у некоторых пар испытуемых, при "объединении" их за общим столом они старались подавить чувство антипатии, демонстрируя свое хорошее отношение к напарнику (начинали шутить, улыбаться и т. п.), не замечая его неприятных привычек.

Территорию коридора, примыкавшую к кабине и "отделенную" от нее дверью, следует причислить к зоне равного пользования. Однако в трех экспериментах с длительным вращением стенда было обнаружено, что один или оба испытуемых как бы облюбовав себе тот или иной участок коридора, проводят там часть своего свободного времени. В одном из экспериментов первый испытуемый предпочитал, оставив своего напарника в кабине, "уединяться" в ближайшей части коридора, отгороженной от кабины простенком. Другой испытуемый "уединялся" в одном из углов отдаленного конца коридора. Испытуемые, будучи в коридоре, предпочитали не посещать место "уединения" своего коллеги.

Отмеченные нами зоны "интимное убежище" и "интимное хранилище" были сходны по признаку интимности, т. е. тем, что они были связаны с возникновением у субъекта чувства, что лишь он владеет и данным объектом и тайной его существования. Вместе с тем эти зоны отличались по процедуре пользования ими. В "интимном убежище" субъект размещал себя, свое тело или часть его, испытывая некоторое чувственное переживание, сходное с тем, ради которого дети строят шалаши, уединяются на чердаке или играют под столом, занавешенным простынями и т. д. При этом чувство собственного тела сочетается с чувством его защищенности внешней "твердью", что позволяет оргастически расслабиться в ощущении собственной неуязвимости.

Существование "интимного хранилища" создает у субъекта чувство неуязвимости благодаря неизвестности и недоступности для других некоторых его ценностей – материальных (талисман, сувениры, личные драгоценности) или как бы своих воплощений (личные письма, личный дневник и т. п.). Возможность иметь интимный дневник создает даже в условиях длительного вынужденного совместного пребывания в общем помещении возможность хоть и мнимого, но уединения, благоприятно разряжающего дистресс скученности. Вот что пишет летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза В.И. Севастьянов о полете совместно с П. Климуком на орбитальной станции "Салют‑4": "Наряду с общением человеку необходимо уединение, удовлетворение потребности побыть наедине с собой. Как у нас решалась эта проблема? Мы договорились в полете вести дневники, каждый свой, а после полета прочитать вместе. Причем в эти дневники мы заносили только свои мысли, размышления и результаты личных наблюдений. Бывало так, поужинаем и в прекрасном настроении говорим: "Попишем?" – "Попишем". Устраивались кто где – один в кресле, другой за столом – и писали. Это необходимое состояние, когда человек уходит от повседневных общих мыслей и забот. Наш опыт, я думаю, говорит о том, что важно уметь в определенное время и на определенный срок уединиться в своих мыслях. И необязательно для этого разные комнаты, изолированные отсеки" [239, с. 36]. Ведение личного дневника положительно способствует самовоспитанию, о чем неоднократно свидетельствует на страницах своих романов Л.Н. Толстой. Можно сослаться и на другие достойные авторитеты.

У некоторых авторов можно найти описание зон личного пространства и персонализированной территории, имеющих то или иное сходство с зонами межличностной территории, обнаруженными нами при стрессе. Холл выделил характерные, по его мнению, для американской культуры четыре зоны общения: интимную, личную, социальную и публичную. Каждая из них имеет близкую и дальнюю дистанции. Гипотеза Холла изображается графически в виде системы непересекающихся колец разных радиусов [406].

При "стрессе скученности" есть ряд особенностей в формировании и развитии персонифицированной территории (ПТ). Дистресс проявляется, в частности, в возникновении у субъектов чувства дискомфорта, раздражительности, обидчивости, а в ряде случаев в агрессивности или отчужденности от окружающих людей или в самоотчужденности и т. п. У субъектов, подвергнутых скученности, возникает неудовлетворенность качеством и величиной ПТ, склонность к уточнению его границ, повышенная чувствительность к посягательству на нее (рис. 30). В связи с этим могут возникнуть либо тенденции к увеличению своей ПТ, стрессовая раздражительность, чувство ущемленности, либо склонность к чрезмерной замкнутости в рамках собственной ПТ, либо в пренебрежении к ней (пренебрежение к порядку в квартире, на рабочем месте, пренебрежение к одежде* гигиене тела и т. п.).

Рис. 30. Схематическое изображение проксимических переменных при дистрессе

При развитии дистресса с усилением концепта ПТ, сочетающимся с негативными эмоциональными реакциями в адрес окружающих, уменьшается субъективная значимость групповой (коллективной) территории (ГТ). В данном случае можно видеть взаимоусиление проявлений стресса и концепта ПТ. Чем более неблагоприятны проявления дистресса, тем больше чувство дискомфорта от скученности.

Помимо указанной, при стрессе может быть и другая схема соотношения проксимических переменных. При стрессе возможно возрастание чувства коллективизма, сплоченность в борьбе против стрессогенных факторов. Более того, при крайних формах дистресса и скученности в фашистских лагерях действенный путь к выживанию и спасению шел через сплочение узников с возникновением черт личности, отличающейся высокими моральными, этическими и социальными нормами.

Иные взаимозависимости проявлений стресса и концепта ПТ возникают при эустрессе (при благоприятных проявлениях стресса). В этом случае часто уменьшается субъективная значимость персонифицированной территории. Для субъекта более значимым становится коллективная групповая территория (рис. 31).

Рис. 31. Схематическое изображение проксимических переменных при аустрессе

Эустресс проявляется, в частности, в чувстве социально-психологического комфорта, в возникновении чувства симпатии, дружественности к окружающим. При этом в общении могут преобладать самоотверженность, чувство солидарности. Самоуглубленность в работе может сочетаться при эустрессе с чувством (в той или иной мере осознаваемым), что эта работа делается на благо коллектива, общества. Проксимические переменные при этом могут характеризоваться: удовлетворенностью ПТ как частью групповой (коллективной) территории, своего рода размыванием границ ПТ. При этом усиливается чувство ответственности за групповую (коллективную) территорию, возникает склонность к передаче части ПТ в групповую (коллективную) территорию, усиливается осознание значимости последней. При творческой самоуглубленности субъекта во время его деятельности может происходить своего рода слияние образов персонифицированной и групповой территории. Следует различать схему эустресса, описанную выше, в которой рассмотрено возрастание субъективной значимости групповой территории (и соответственно увеличение чувства сплоченности), от эустресса, способствующего усилению чувства значимости ПТ, личной собственности.

Таким образом, как при дистрессе, так и при эустрессе могут иметь место возрастание субъективной значимости либо персонифицированной, либо групповой территории.

Проектирование помещений для длительного изолированного или совместного пребывания людей следует производить, предусматривая формирование оптимальных соотношений разных функциональных зон межличностной территории. Размещение личных вещей, зоны сна, отдыха, возможные траектории перемещений людей в помещении и т. д. должны планироваться с учетом их Характеров, индивидуальных склонностей.

"Вторжение" на межличностную территорию при хроническом дистрессе

Стрессогенное ощущение "скученности", обусловленное чрезмерно близким длительным соседством с другими людьми, создается не только однообразием информационного обмена, "публичностью", вынужденным сужением персонифицированной территории (ПТ), но и "вторжением" соседей в нее. Поэтому показателями дистресса при "скученности" могут быть не только отчеты людей об ощущениях дискомфорта и переживаниях стесненности, но и их характеристики своего отношения к "вторжению" на ПТ. Эмоциональное напряжение может возрастать как при вторжении соседа на ПТ субъекта, так и при "вторжении" субъекта на ПТ соседа.

Во время экспериментов на стенде "Орбита", как указывалось выше, каждый испытуемый мог отличать разные зоны персонифицированной и межличностной территории. Последняя являлась результатом как бы взаимопроникновения персонифицированных территорий испытуемых, длительно живущих в условиях скученности. Зоны, расположенные ближе к "центру" своей территории, – проксимальные, расположенные ближе к "центру" чужой, – дистальные (рис. 29, II). Отношение испытуемых к "вторжению" исследовалось в пяти экспериментах с длительным вращением на стенде "Орбита" со скоростями 24 и 36 град/с. В каждом эксперименте "экипаж" стенда состоял из двух человек. На основании регулярных опросов обоих испытуемых в ходе многосуточного эксперимента определялась их межличностная территория. Одному из них предлагалось оценивать по пятибалльной шкале свои переживания, возникающие при "вторжении" напарника в его зоны, а также при его собственном "вторжении" в зоны, "принадлежащие" напарнику.

Пример пятибалльной шкалы оценки отношения к "вторжению" на персонифицированную территорию и ощущаемого при этом чувства дискомфорта:

1. Не замечаю соседа, безразличен к его действиям.

2. Невольно обращаю внимание на действие соседа, эмоциональных переживаний при этом не замечаю.

3. Действие соседа вызывает мое пристальное внимание, настороженность; чувствую неприятное раздражение, войдя на его территорию.

4. Действия соседа (или свои) вызывают сильное неприятное чувство внутреннего напряжения.

5. С трудом сдерживаюсь (или не сдерживаюсь), чтобы не сделать резкого замечания соседу за его "некорректные" действия, испытываю очень неприятное эмоциональное напряжение, вторгаясь на его территорию.

Было обнаружено, что до начала вращения, на протяжении первых двух суток совместного обитания испытуемых, когда зоны их межличностной территории еще только формировались, пребывание испытуемых в различных участках помещений стенда не влияло на их эмоциональный статус (рис. 32, А). В первые трое суток вращения, когда оба члена экипажа (во всех экспериментах) ощущали выраженные в той или иной степени дискомфортные проявления кинетоза (тошнота, головная боль, чувство мышечной слабости, потеря аппетита и т. п.), испытуемые нуждались во взаимной поддержке. Помощь друг другу, сопровождаемая "вторжением" на ПТ, не создавала дискомфортных переживаний. Скорее, напротив, она вызывала чувство благодарности и удовлетворения заботливостью партнера. Начиная с третьих суток вращения, когда неблагоприятные симптомы кинетоза становились менее заметными, у испытуемых стал формироваться концепт межличностной территории, проявлялась активизация негативных элементов общения: напряженность в отношениях друг с другом, раздражительность, а подчас нетерпимость. Эти явления были и у испытуемого А. который имел задание оценивать такие симптомы у себя в случае "вторжения" в рамках межличностной территории. Указанному периоду развития стресса (кинетоза) соответствовало возрастание чувствительности испытуемых к такому "вторжению" Возникающее при этом чувство дискомфорта достигло максимума у испытуемого А. на 7–10‑е сутки вращения (рис. 32, Б). Следует отметить, что в период нарастания эмоционально негативной окраски общения у испытуемого А. возникали более дискомфортные переживания при "вторжении" соседа в его "зоны" межличностной территории, чем тогда, когда он сам "вторгался" к соседу. Напротив, когда указанные дискомфортные реакции при общении стали уменьшаться (начиная с десятых суток вращения, т. е. за пять суток до его окончания), этот испытуемый ощущал более неприятные чувства, когда он сам вынужден был находиться в зонах межличностной территории", "принадлежащих" соседу, чем тогда, когда последний "вторгался" к испытуемому А. Указанный феномен может обсуждаться с позиции концепции, дифференцирующей внутреннюю и внешнюю "точку опоры" [511].

Рис. 32. Динамика изменений субъективных ощущений при «вторжении» на межличностную территорию во время развития длительного дистресса (А): I чувство дискомфорта у испытуемого А при «вторжении» в зону его доминирования (зоны «в') испытуемого Б; II – чувство дискомфорта у испытуемого А при его 'вторжении» в зону доминирования испытуемого В (зону «е') Субъективная оценка 'вторжения» в разные зоны межличностной территории на 5–7 сутки развития дистресса (Б): I – чувство дискомфорта у испытуемого А при «вторжении» на его межличностную территорию испытуемого Б; II – чувство дискомфорта у испытуемого А при его «вторжении» на межличностную территорию испытуемого Б; а-к – зоны межличностной территории испытуемых А и Б. N – чувство дискомфорта в баллах; t – время в сутках

Уменьшение дискомфорта от "вторжений" на межличностную территорию, имевшее место к концу эксперимента, вероятно, связано с нарастанием эмоционального напряжения из-за ожидания приближающегося завершения эксперимента. Видимо, играло роль также увеличивающееся чувство удовлетворенности испытуемых тем, что эксперимент заканчивается благополучно и оба испытуемых успешно выдержали действовавшие на них стресс-факторы, "держались молодцами".

После прекращения пятнадцатисуточного вращения случаи "вторжения" на межличностную территорию становились практически эмоционально не значимыми для испытуемых. Причины этого, видимо, следующие. Реадаптация к стабильной, без вращения пространственной среде сопровождалась кратковременными, но сильно выраженными дискоординацией движений и головокружением. Это создало эффект как бы переструктурирования пространственной среды после остановки вращения, что могло повлечь за собой "разрушение" в какой-то мере концепта межличностной территории, сформировавшегося во вращающемся стенде. После остановки вращения пространство кабины воспринималось испытуемыми двояко: как привычное, свое и вместе с тем как непривычное – чужое. Кроме того, субъективно неприятные симптомы кинетоза (слабые проявления некоторых из них сохранялись до конца вращения), после прекращения вращения как бы отодвигались в прошлое. Вместе с этим уменьшилось происходившее во время вращения "вытеснение" из сознания испытуемых неприятных переживаний кинетоза. Менее значимой стала вся гамма дискомфортных явлений, с которыми ассоциировалось внутреннее пространство стенда входе вращения. Это способствовало "отчуждению" этого пространства с минимизацией концепта персонифицированной территории, т. е. своего рода вторичное "вытеснение" из сознания сохраняющихся "спутников" исчезнувшего неприятного самочувствия.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что в условиях "скученности", тем более когда дистресс, вызываемый этим фактором, усилен еще каким-либо дополнительным стрессором, вся территория обитания оказывается вошедшей в личное пространство людей. Их личные пространства как бы наслаиваются друг на друга, взаимопроникают, тесня друг друга.

Стресс, возникающий при жизнедеятельности в ограниченном малом пространстве кабины, меняет отношение субъекта к внутрикабинному и внекабинному пространству.

Мы не рассматриваем здесь отражения в психических процессах при стрессе внутренней среды человека и его отношения к ней.

При стрессе увеличивается актуальность чувственно воспринимаемой внутрикабинной среды. Возрастает ее субъективная ценность: положительная – как средства, поддерживающего жизнедеятельность субъекта, отрицательная – из-за того, что малый объем кабины ограничивает естественную потребность субъекта в освоении достаточно большого внешнего пространства. В большинстве случаев для субъекта, длительно находящегося в небольшой кабине, сильно возрастает отрицательная ценность внутрикабинной среды, значительно превышающая положительную ее ценность. Это становится неприятным для субъекта и может побуждать его к попыткам разрушить ограничивающие его факторы во внешней среде (или "замещающие" их факторы) либо – свою внутреннюю среду.

При этом внекабинная недоступная для субъекта среда становится призрачной и желанной. Иными словами, ее субъективная ценность как реальности прогрессивно уменьшается, ее субъективная ценность как желаемого объекта возрастает. При достаточно длительном пребывании в изолированной кабине субъективно представляемая реальность внекабинной среды может столь уменьшиться, что это может привести вместе с тем к уменьшению ее ценности как желаемого объекта. При этом интересы человека оказываются сосредоточенными во внутрикабинной среде, внекабинная среда все меньше актуализируется в его сознании. Отдельные напоминания о ней могут вызывать приступы ностальгии.

"Совместимость" членов изолированной группы

Одним из важных факторов, определяющих субъективную ценность пространства (положительную или отрицательную,) является знание человека о присутствии в нем людей. При этом актуализируются также сопоставления такие, как "я и они", "я и мы", "мы и они" и т. п.

Психологически-комфортные условия в плане "совместимости" членов малой группы обеспечиваются не столько подбором членов группы по психологическим параметрам, сколько компенсацией комплекса информации, деформированной в условиях изоляции, и той информации, которой лишен член изолированной группы. Видимо, для уменьшения дистресса от изоляции информация, поступавшая ему ранее (до изоляции) от окружавших его людей (знакомых и незнакомых) и от "привычной" экологической среды, в условиях групповой изоляции должна восполняться. Уменьшение отсутствующей информации должно максимально полно компенсироваться за счет его деятельности, за счет потока информации от остальных членов изолированной группы и за счет информации, специально подаваемой членам группы. Последняя призвана компенсировать отсутствующую полноту потока информации о привычном человеческом множестве и о привычной экологической среде. Под информацией о привычном множестве людей мы понимаем воспринимаемую субъектом информацию, исходящую от множества лиц, так или иначе соприкасающихся с ним в процессе жизни, как знакомых, так и незнакомых (рис. 33). Эти лица несут данному субъекту (первого порядка) информацию, воспринятую ими (как субъектами второго порядка) от круга лиц, с которыми они соприкасаются в свою очередь (т. е. от субъектов третьего порядка), и т. д. Каждому субъекту информация от окружающих его лиц поступает как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уровне, причем как в виде условной, знаковой информации, так и в виде образной и безусловной информации. Эта информация включает в себя информацию, активно генерируемую окружающими лицами, и информацию о личностных особенностях людей, в частности тех их особенностей, которые сформировались под действием информационных, экологических и других влияний, воспринятых этими людьми на протяжении жизни. Проблема "совместимости" практически не возникает (исключая житейское понимание этого слова), т. е. может стихийно разрешаться, при условии поступления к субъекту информации от какого-то минимально потребного для него круга лиц (и среды обитания), опосредующих, в свою очередь, информацию от минимально потребного для каждого из них круга лиц и их среды обитания, текущая информация от которых опосредованно достигает данного человека. Видимо, можно говорить и о ее текущем объеме, минимально достаточном для обеспечения социально-комфортного состояния человека. Объем информации от окружающей его социальной и экологической среды, минимально необходимый для субъекта, зависит от индивидуально "привычной" ее величины. Она больше для жителя большого города, чем для жителя села [248, 249 и др.] Элементы этой минимально необходимой человеку информации могут быть в той или иной мере заменимыми. Надо полагать, теоретически возможна совместимость любого числа любых людей, т. е. возможно создание для них социально-психологического комфорта при условии поддержания минимально полной информации о минимально достаточном множестве людей и о "привычной" для них экологической среде. При отсутствии полноты состава указанного множества, т. е. в небольшой изолированной группе, "совместимость" может быть достигнута путем замещения дефицита информации от "недостающих" членов этого множества равноценной по действию на субъекта информацией. Естественно, за счет адаптационных способностей личности при групповой изоляции возможно до какого-то уровня уменьшение объема (минимизация) информации от минимально достаточного множества людей. Пределы этой минимизации должны определяться той или иной допустимостью неизбежного при этой минимизации изменения личности. Эти изменения личности – "плата" за дефицит информации.

Рис. 33. Схематическое изображение «привычной целостности» человеческой популяции (М): 1 – «первичный» субъект; 2,2¹ – его знакомые; 3,3¹ – их знакомые, с которыми «первичный» субъект не знаком и т. д.

Изложенные выше данные свидетельствуют о том, что острый стресс, возникающий при внезапном "вторжении" в личное пространство, в значительной мере обусловливается "субъективной невозможностью" такого вторжения. Хронический стресс (при действии скученности в непрерывно вращающейся кабине) повышает острый стрессогенный эффект вторжения в личное пространство, выступающий в данном случае как "субъективная возможность" неблагоприятных последствий.

Присутствие людей является ценностным фактором среды. Анализ экспериментальных данных свидетельствует о том, что положительная или отрицательная ценность этого фактора обусловливается психологической установкой субъекта па дружественность или на враждебность окружающих людей и склонностью самого субъекта к агрессивности или к дружественности. Можно полагать, что скученность приобретает стрессогенный эффект, приводящий к "несовместимости" людей, за счет изменения при скученности потока информации от привычного для субъекта множества людей и от привычной экологической среды.

Общие закономерности социально-психологического субсиндрома стресса проистекают из того, что каждый человек как элемент человеческой популяции является воплощением противоречия между личным и общественным. Человек не может стать "человеком разумным" вне человеческого общества. Взращенный, обученный, воспитанный людьми, ОН переживает глубокий дистресс при недостатке общения. Однако превышение эволюционно установившихся норм скученности людей также вызывает у них дистресс. И в том и в другом случае дистресс, стабилизируя нормы общественного существования, может способствовать развитию общественных взаимоотношений. Психологическая сущность человека как существа общественного требует от него претворения в жизнь альтруистических тенденций. Но ни один человек со своим индивидуальным сознанием не может полностью отрешиться от эгоистических мотивов. Постоянное уравновешивание этих двух тенденций является источником многочисленных проявлений стресса (эустресса, дистресса), в свою очередь, ведущего к прогрессу или регрессу личности. Половая дифференциация людей и обусловленная ею необходимость общения – одна из ведущих сил, побуждающих к социализации человека, вместе с тем это источник ярких проявлений эмоционального стресса.

Участвуя в организации общественных взаимоотношений, человек вынужден по возможности полнее учитывать общественные, популяционные тенденции развития человеческих взаимоотношений. Однако, неспособный полностью отрешиться от индивидуальных позиций понимания бытия, человек должен использовать коллективный опыт, воплощающийся в продуктивных общественных нормах и традициях. Можно полагать, темпы их формирования отстают от темпов развития современного индустриального общества, при этом могут возникать скороспелые, непродуктивные нормы и традиции жизни, один из источников "болезней стресса". Создание современного глобального управления, планирования и прогнозирования (на базе современной технологии) различных сторон жизни человеческого общества должно учитывать многогранность психической сущности человека.