Исследование осознания и запоминания информации при стрессе. Сообщалось, что при стрессе возникают две основные формы изменений поведенческой активности: активизация поведенческого реагирования (АР) и пассивное поведенческое реагирование (ПР) (раздел 2.1) [123–126]. АР возникает, когда стрессогенная ситуация субъективно возможна, т. е. имеет в фило- или онтогенетическом опыте субъекта количество прецедентов, аналогичных ей, достаточное для сформирования программы активного защитного, адаптационного реагирования (поведения, действия). ПР возникает, когда стрессогенная ситуация субъективно невозможна, т. е. беспрецедентна для субъекта. Были описаны две основные фазы микроструктуры АР. Начало действия стрессора "включает" первую фазу – "программного реагирования", т. е. актуализацию одной из имеющихся как бы всегда наготове программ защитного действия (поведения), эмоционально активированного за счет чувств испуга, гнева, решимости и т. п. После завершения первой актуализируется вторая фаза АР – фаза "ситуационного реагирования". Во время нее поведение в той или иной степени обусловлено ситуационными обстоятельствами, при этом активизация поведения связана с экстатическими эмоциональными переживаниями, как бы раскрепощающими в какой-то степени субъекта от нормативных правил поведения [112, 119, 122 и др.].

Осознавания и запечатления текущей ситуации были исследованы при действии на испытуемых гравитоинерционного стресса режимов кратковременной невесомости у 28 человек, из них 10 отличались в невесомости АР – первая группа, 12 – ПР – вторая группа, у шести поведение и эмоциональные проявления практически не отличались от имевшихся при наличии действия силы тяжести – третья группа. В первой серии экспериментов испытуемым предлагалось произвольно наблюдать за всем происходящим перед ними (парение в воздухе людей, животных, проведение различных экспериментов и т. д.). Во второй серии им предъявлялись тестовые события с заданием запомнить их содержание и последовательность. Одновременно велась киносъемка всего того, что мог видеть испытуемый. После серии экспериментов испытуемые сообщали обо всем, увиденном ими (при наличии и при отсутствии силы тяжести). Затем им показывали кинофильм, запечатлевший те же события, и предлагали сопоставить то, что они рассказали "по памяти", с тем, что запечатлела киносъемка.

В ходе данного исследования было обнаружено, что в первой фазе АР в той или иной мере "блокируется" осознание внешней визуальной информации, "сужается" ее восприятие, можно полагать, для избирательного обслуживания программы адаптивного поведения (действия). Для второй фазы АР было характерно снижение контроля сознания за правильностью и ценностью поступающих к испытуемому сигналов, формирование у него той или иной концептуальной модели ситуации, облегчение запечатления в памяти (и воспроизведения в последующем) информации, подкрепляющей эту концептуальную модель. В результате воспринятый информационный концепт становился как бы составляющим собственное мнение субъекта.

Для ПР при указанном стрессоре были характерны: снижение контроля за избирательностью мнестических ассоциаций, снижение значимости для испытуемого данных ему инструкций, снижение успешности наблюдения за монотонно текущими событиями, склонность к отверганию заданий, побуждающих выполнять монотонные действия, тенденция к их "замещению" нетривиальными действиями. При наличии наряду с ПР симптомов кинетоза у ряда лиц отмечена склонность к избеганию действий, требующих значительного волевого напряжения.

Использование микроструктуры эмоционального стресса для регулирования усвоения информации. Целью данного исследования, выполненного совместно с Л.Н. Хромовым [136], была экспериментальная проверка возможности формирования и "закрепления" в сознании информационного концепта путем создания стрессогенной посылки во время восприятия испытуемыми вербальной информации. Испытуемые (15 человек) были разделены на две группы. Одной группе предъявлялся "на слух" текст, содержащий стрессогенные посылки в виде эмоционально значимых слов и выражений разного типа (профессионально-значимого, детективно-авантюрного, сексуально-значимого). Другой группе предъявлялся текст, в структуре которого не было специальной эмоциональной нагрузки. При первом прочтении его диктор имитировал "досадную" ошибку, "неуместную" оговорку, за что на глазах группы испытуемых получал выговор от руководителя экспериментом, имитировавшего гнев и требовавшего повторного прочтения текста. При повторном прочтении другого текста диктор вновь имитировал аналогичные "ошибки", при этом отсутствовала эмоциональная реакция со стороны руководителя экспериментом. Таким образом, стрессогенной посылкой являлось место в тексте, содержащее ошибочно произнесенное слово.

В обеих сериях экспериментов определялись показатели кратковременной памяти (через 1–10 минут после прочтения) и длительной памяти (через сутки после прочтения).

Результаты исследования с первой группой испытуемых показали, что у них имело место улучшение запоминания вербальной информации, предъявляемой в ходе прочтения текста на протяжении первых 1–4 секунд после стрессогенной посылки, но только у лиц, которым был свойствен интерес к типу эмоциогенпого содержания стрессогенной посылки.

В эксперименте со второй группой улучшение запомнания после стресеогенной посылки отмечено у четырех человек. Результаты их опроса показали, что их отличало "сопереживание" с диктором, допускавшим "ошибки" при прочтении текста.

Эмоциогенная информация и вербальные реакции. Хорошо известно, что эмоциональные переживания могут изменять поведение человека, его речь и направленность мышления. Ниже изложены результаты наблюдений за вербальными реакциями людей, когда им в натурных условиях предъявлялась эмоциогенная информация. Наблюдения проводились в ходе восьми семинарских заседаний (один раз в месяц) группы лиц с непостоянным составом (от 25 до 75 человек). В ходе заседаний одним из присутствовавших создавались ситуации, несколько эпатирующие собравшихся людей за счет эмоциогенных высказываний, осуществлявшихся по заранее подготовленному "сценарию". Создавалось краткое эмоциональное напряжение слушателей с последующей эмоциональной разрядкой. В структуре эмоциогенного высказывания имелось "ключевое" слово (словосочетание), на котором заострялось внимание аудитории. Намеренность таких эмоциогенных воздействий и их "сценарий" были известны только 2–3 лицам из числа присутствовавших. Эти лица осуществляли роль экспертов-наблюдателей за соответствием эмоциогенных воздействий "сценарию" и за реакциями других людей на эти воздействия.

По единодушному мнению "наблюдателей" в ходе шести заседаний (из восьми) имело место отчетливо выраженное влияние высказываний одного из выступавших, содержащих эмоциогенную информацию, на характер последующих выступлений участников семинара. Оно проявлялось, в частности, в том, что эмоциогенное "ключевое" словосочетание, содержавшееся в одном из выступлений, "навязчиво" использовалось в тех или иных вариантах в последующих выступлениях других участников семинара. Его произносили как бы невольно люди, для лексикона которых оно было чуждым. В ряде случаев "ключевое" словосочетание оказывалось неуместно включенным в контекст выступления, что вызывало смущение самого выступавшего и его слушателей.

Для примера опишем один из таких случаев. На очередном семинарском заседании обсуждались художественные произведения человека, являющегося новатором в своем жанре искусства, недавно представившего свои работы на суд общественности. Тестовая эмоциогенная ситуация была создана одним из выступавших, сказавшим следующее: "Мы присутствуем при рождении нового художественного направления, а я как врач, принимавший вот этими руками на свет новорожденных (при этом он поднял вверх руки), знаю, что роды – это и боль, и кровь, и крики роженицы, а не* только радость рождения нового" и т. п. В данном случае "ключевым" словом было слово "рождение" (роды, роженица), эмоциогенность создавалась за счет слов: "боль", "кровь", "крики".

Четверо из шести выступавших вслед за этим выступлением употребили слова "роды", "родовспоможение", "роженица", "родить". В одном случае такое слово было произнесено ошибочно и оговорившийся человек смутился. Эти четверо выступавших были опрошены после заседания и сообщили, что слова "роды" и т. п. нет в их повседневном и в их профессиональном лексиконах, один на них сказал, что это слово он произносил как бы невольно. Данное и другие подобные "прививки" слов и словосочетаний, предъявлявшихся в эмоционально стрессовой ситуации, свидетельствуют о том, что стрессогенная вербальная "посылка" может как бы усваиваться некоторыми людьми и на время становится либо "равноправным", либо "навязчивым" элементом их лексикона.

Приведенные выше экспериментальные данные и результаты наблюдений указывают на то, что при кратковременном стрессе изменяется "доступность" сознания для поступающей информации. Свойственная субъекту либо "созданная" стрессором психологическая установка облегчает усвоение информации, подкрепляющей эту установку, и, напротив, препятствует усвоению информации, если последняя противоречит этой установке.

Информационные микрострессоры, подобные описанным выше, в повседневной действительности являются одними из побудителей психической активности людей.