ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА»

В психологической литературе часто встречается термин “единица анализа”, и это закономерно, поскольку “осознанное выделение единицы анализа - признак методологической зрелости того или иного направления в науке и начало систематического построения теории” (Зинченко и Смирнов, 1983, с.83). Более того, выделение единицы анализа “всегда стояло в центре теоретической работы психологов разных направлений, и по избранной ими единице можно было судить о существе развиваемой ими теории” (Анцыферова, 1969, с.61). Действительно, каждый исследователь неизбежно сталкивается с необходимостью сопоставления полученных им результатов с существующей системой психологических знаний. Но такое сопоставление возможно лишь в том случае, если имеется некоторая единичная “величина”, позволяющая соизмерять между собой экспериментальные данные и теоретические конструкты. Такая единица часто бывает не эксплицирована, но от этого не уменьшается ее роль в процессе психологического познания. Поэтому вопрос о положении единиц анализа в структуре психологии представляет интерес не только с точки зрения истории психологической науки, но и как одно из центральных звеньев системы научной методологии: исследование единиц актуально не только потому, что с их помощью можно проследить процесс развития психологической теории, но также и потому, что единица аккумулирует в себе теоретические взгляды ученого и в силу этого является важным фактором, определяющим построение теории.

В то же время имеется очень немного работ, в которых единицы анализа выступали бы как предмет методологического исследования. В результате нечетко определяются гносеологический и онтологический аспекты выделяемых единиц. Смешение же гносеологического и онтологического аспектов в корне противоречит методологии научной психологии. Невыясненным остается статус единиц в системе психологической науки, а понятие “единица психологического анализа” не имеет своего четкого определения.

Таким образом, представляется актуальным проведение специальных исследований, в которых было бы выявлено содержание и место единиц анализа в структуре психологического знания.

В психологической литературе широко употребляется как сам термин “единица психологического анализа”, так и его синонимы. Например, предлагается содержательно различать единицу как онтологическое образование и гносеологическую единицу (Зинченко и Смирнов, 1983). Близко по смыслу разделение единицы анализа как инструмента определенного метода анализа и логического начала как средства изложения (Ткаченко, 1983). Часто используется понятие “клеточка”, обозначающее генетически исходную единицу анализа (Гордеева и Зинченко, 1982; Давыдов,1966, 2000; Давыдов и Зинченко, 1980; Зинченко, 1981; Зинченко и Смирнов, 1983; Рубинштейн, 2001; Ткаченко, 1983; Юдин, 1978). Существует термин “структурная единица” (Асмолов, 1996; Леонтьев, 1975). Л.С.Выготский (1982б) ввел в данное “семантическое поле” термин “микрокосм”. А.В.Петровский (1982) вводит понятие “молекула межличностных взаимоотношений”.

В основании такого многообразия синонимичных терминов лежит различие содержаний, вкладываемых в соответствующие понятия их авторами. Данное различие обнаруживается при сопоставлении существующих концепций единиц. Так, уже в контексте одной из первых психологических теорий - ассоцианизма - можно обнаружить резко отличные друг от друга толкования: ассоциация ощущений (Локк, 1960), нервных вибраций (Пристли, 1934), идей (Юм, 1965) и т.д. В классическом бихевиоризме (Уотсон, 1926, 1980а, 1980б) единица - стимульно-реактивный поведенческий акт, в концепции Э.Толмена (1980) - целенаправленный поведенческий акт, в системе И.М.Сеченова (1935) - рефлекс, в теории высшей нервной деятельности И.П.Павлова (1951) - условный рефлекс, в рефлексологии В.М.Бехтерева (1907) - сочетательный рефлекс, в реактологии К.Н.Корнилова (1927) - реакция. В гештальтпсихологии единицей служит гештальт, кроме того, признаки единицы содержат структурные отношения между фигурой и фоном (см.: Выготский, 1982а). В отечественной психологии единицами анализа выступали установка (Узнадзе, 2001), действие (Запорожец, 1960; Зинченко, 1981; Зинченко, 1939, 1961; Рубинштейн, 2001), поступок (Рубинштейн, 2001; Соколова, 1999), значащее переживание (Бассин, 1972), живое движение (Гордеева и Зинченко, 1982), динамическая смысловая система (Асмолов, 1996) и другие понятия.

Несмотря на содержательное и терминологическое разнообразие, неизменными остаются признаки, определяющие собой единицы. Эти общие признаки, очевидно, должны обнаружить себя в определении понятия “единица психологического анализа”.

В современной литературе фактически сохраняет свою силу эксплицитно или имплицитно принимаемое общее определение, сформулированное Л.С.Выготским: “Под единицей мы подразумеваем такой продукт анализа, который в отличие от элементов обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и который является далее неразложимыми живыми частями этого единства” (Выготский, 1982б, с.15).

В конце своего творческого пути Л.С.Выготский вполне определенно формулирует: «Для анализа, который пользуется разложением на элементы, самое характерное заключается в том, что он доводит расчленение целого до таких частей, которые уже не содержат в себе свойств, присущих целому, и потому такой анализ исключает возможность объяснения сложных свойств, присущих целому, из свойств отдельных частей.

Анализ, разлагающий на элементы, характеризуется тем, что в элементе не содержатся свойства, присущие целому, единица же характеризуется тем, что она есть такая часть целого, в которой содержатся, хотя бы в зачаточном виде, все отдельные свойства, присущие целому» (Выготский, 1966, с.36-37).

В данных определениях содержатся указания на важные функциональные признаки единиц. Во-первых, это - отношение единицы анализа к предмету исследования как части к целому. Во-вторых, единица (в отличие от элемента) не просто является частью предмета, но содержит информацию об основных свойствах целого. В-третьих, подразумевается, что выделение единицы не является самоцелью психологического анализа: единица является орудием, посредством которого происходит выявление неизвестных свойств предмета.[5] Наконец, в-четвертых, “анализ, расчленяющий сложное целое на единицы, должен создавать возможность синтетического изучения свойств, присущих какому-либо сложному единству (целому) как таковому” (Зинченко и Смирнов, 1983, с.91). Отсюда следует, что между единицей и предметом исследования существует отношение не изоморфизма (взаимнооднозначного соответствия элементов и отношений между элементами двух образований), а гомоморфизма, т.е. каждому “элементу” предмета соответствует единственный “элемент” единицы, но не наоборот. На основании сказанного можно сделать вывод о том, что единица является не частью предмета, а скорее его моделью, поскольку “под моделью понимается такая мысленно представляемая или материально реализованная система, которая, отображая или воспроизводя объект исследования, способна замещать его так, что ее изучение дает нам новую информацию об этом объекте” (Штофф, 1966, с.19).

Идея тесной связи между понятиями “единица” и “модель”, еще в конце 60-х высказанная А.А.Леонтьевым,[6] до сих пор остается невостребованной психологической наукой. В то же время, потенциал этой идеи позволяет найти подход к анализу развития теоретических построений предмета исследования в контексте конкретной теории.

Итак, единица психологического анализа - это модель предмета исследования, позволяющая выявить его основные свойства. В свою очередь, “содержание категории свойства раскрывается как то, что характеризует какую-либо сторону предмета и что выявлено во взаимоотношении данного предмета с другими предметами или явлениями” (Лукьянов, 1982, с.42). Поэтому выявить основные свойства предмета исследования - значит установить основные взаимоотношения предмета данной теории с другими предметами и явлениями, т.е., в конечном итоге, определить место данной теории в системе психологического знания.

Термином, адекватно отражающим содержание, вкладываемое нами в понимание этой функции единиц психологического анализа, является употреблявшееся Л.С.Выготским понятие “raison d^*etre” (“разумное основание”, “смысл”). Приступая к анализу художественного произведения, Выготский писал: “Критика историческая, общественная, философская, эстетическая и пр. не исключают вовсе друг друга, так как они подходят к предмету исследования с разных сторон. И поэтому весь вопрос не в том, какая из этих школ ближе к истине и должна поэтому безраздельно владеть критикой, а в том, как этим школам размежеваться, отграничить свои области, в которых - каждая в своей - имеет свое оправдание, свой raison d^*etre” (Выготский, 1968, с.141).

Включаясь в структуру психологического знания, теория как бы обретает тот контекст, который определяет ее смысл. Можно выделить такой смысл целого научного направления, научной школы. Однако, в пределах общей психологической теории данного направления выделяются частные, отдельные концепции, в свою очередь имеющие свой собственный, особый смысл. Конкретные научные теории тем и отличаются друг от друга, что в них по-особому интерпретируется предмет исследования, т.е. предполагается существование особых существенных признаков предмета - таких признаков, которые не рассматриваются в других теориях.

В науковедческих исследованиях (Иванова, 1976; Петрова, 1976; Яблонский, 1976) было показано, что в строении научной области существуют определенные иерархические образования: направления, области исследования, дисциплины, научные школы, группы солидарности, сплоченные группы и т.д. Эти образования различаются между собой, прежде всего, количеством входящих в соответствующие группы исследователей и проблематикой, а объединяются - общностью научных взглядов своих членов. Термин “теория” многозначен и может соответствовать любому из перечисленных уровней. Однако, в данном случае мы будем понимать под отдельной теорией только такое теоретическое построение, которое является итогом функционирования мельчайшего образования научной области, отвечающего по своим признакам перечисленным выше критериям. Предельно мельчайшим “образованием” такого рода, очевидно, является научная деятельность конкретного исследователя, теоретические построения которого отличаются даже от концепций наиболее близких ему в плане научных взглядов исследователей. Пристрастность авторской интерпретации, наряду с отображением основных свойств предмета, входит в содержание единиц психологического анализа. Поэтому именно на уровне такого рода отдельных теорий следует искать источники возникновения и развития единиц.

Требуется специальное средство для того, чтобы провести границу между интерпретацией предмета в конкретной концепции и тем содержанием, которое подразумевается стоящим за понятием, обозначающим данный предмет, в пределах всей науки или научного направления. Таким средством является единица психологического анализа, поскольку именно единица содержит в себе существенные признаки целого. Следовательно, выделение единицы анализа способствует определению места конкретной теории в структуре научного знания.

Специфика единиц психологического анализа имеет своим источником тот факт, что “единицы анализа не могут непосредственно заимствоваться в самой реальности в качестве вещественных отграниченных объектов, но каждый раз являются продуктом мысленного конструирования” (Юдин, 1978, с.307). Посредством единицы исследователь сам конструирует определенное содержание, с его точки зрения, наличествующее у объекта науки. Исследователь работает именно с таким субъектно окрашенным объектом, который “становится предметом науки благодаря выработке специального исследовательского аппарата, инвариантами которого являются наиболее общие понятия - категории. Предмет психологии конструируют ее категории, воспроизводящие существенные признаки психической реальности” (Ярошевский, 1971, с.112).

 Но следует помнить, что предмет исследования изначально включен в (научную) деятельность человека. Слово уже содержит в себе обобщение, “кусочек фантазии” (Ленин, т.29, с.330), следовательно, выделяя некий предмет, “вот это”, исследователь уже вкладывает в понятие, обозначающее данный предмет, определенное теоретическое содержание, свою собственную теоретическую интерпретацию.

Трактовка так называемых фактов - вопрос веры или, говоря научным языком, принятия той или иной аксиоматики конкретным исследователем. Не случайно через полвека после работ Выготского основатель гештальт-терапии Ф.Перлз написал: “Все теории и гипотезы являются фантазиями, моделями того, как функционирует мир. Когда они подтверждаются и становятся приложимыми к физической реальности, они сами принимают реальный характер. Таким образом, “бессознательное” и “либидо” настолько же реальны для фрейдистов, насколько для бихевиористов реальны “рефлекторная дуга” и “стимул-ответ”. Эти термины стали предметами веры. Подвергать сомнению их реальность означает богохульствовать. То же приложимо к моей позиции в отношении термина “гештальт”. (Перлз, 2001, с.29).

В своей деятельности исследователь изначально ограничен соответствующими нормами. Это означает, что работа по сбору, анализу и обобщению фактического материала определяется той или иной научной установкой автора, которая, в свою очередь, принимает форму его исходной теоретической позиции и базируется на некоторой аксиоматике, принимаемой автором без (формально-логического) доказательства. Лишь потом вступает в свои права логика, которая нужна нам, чтобы доказать другим важность и правильность (“логичность”) нашей исходной идеи.

Таким образом, и в научном, и в обыденном сознании находит свое проявление общий механизм порождения знаний. Уверовав в идеальную форму, в дальнейшем мы при помощи формально-логического аппарата производим сложноопосредованную понятийную систему. Вместе с тем, наша индивидуальная система знаний остается индивидуально-личностным, уникальным образованием. Она функционирует по правилам субъективной вероятности, которая представляет собой феноменологическое (Левин, 2001) понятие, обозначающее проявления нашему сознанию каузально-динамических закономерностей веры. В свою очередь, вера человека своим основанием имеет сложную систему аксиоматических построений, к изучению порождения и развития которых психология до сих пор не приступила.

Мы все продолжаем упорно верить, что так называемые объективные факты составляют источник и основу развития научной теории. Вместе с тем, ни один исследователь не может приступить к анализу и обобщению фактов, не учитывая уровень развития современной ему науки и общественного сознания в целом. Исследователь не является “чистой доской” и не производит обобщение “чистых” фактов по типу “коллективных фотографий” Ф.Гальтона. Уровень развития науки и соответствующая ему научная картина мира определяют те границы, за пределы которых не может выйти в своей деятельности ни один исследователь.[7]

Но если это так, если в своей деятельности исследователь изначально ограничен соответствующими нормами, то это означает, что работа по сбору, анализу и обобщению фактического материала опосредуется той или иной научной установкой автора, которая, в свою очередь, принимает форму его исходной теоретической позиции. И действительно, в методологической литературе все шире распространяется точка зрения, которая была сформулирована следующим образом: “В сознании исследователей укореняется понимание того факта, что получение значимого результата самым непосредственным образом зависит от исходной теоретической позиции, точнее, от принципиального подхода к постановке проблемы и определению общих путей движения исследовательской мысли” (Блауберг, Садовский и Юдин, 1970, с.7).

Принимая в качестве отправного момента своей научной деятельности определенную “объективную” картину мира, исследователь преобразует эту картину (или, вернее, часть ее), придавая ей свою индивидуальную окраску (степень индивидуальности которой, разумеется, может быть самой разной). “Исходные картины мира задают лишь основания познавательной деятельности, ее отправные контуры; сама же выработка нового знания является конструктивной деятельностью, предполагающей творческие усилия субъектов. В знании как результате познавательной деятельности нет ничего, что не проходило бы через горнило субъективности, что было бы простым усвоением, фиксацией данного” (Швырев, 1984, с.93).[8] Поэтому единая реальность, которая исследуется разными школами, направлениями, исследователями, позволяет выделять множество различных предметов исследования. Но даже если в этой реальности разными исследователями выделяется, на первый взгляд, один и тот же предмет, на самом деле это не так, поскольку исследователь вкладывает в содержание предмета свою индивидуальную интерпретацию, свой смысл, носителем которого является выделенная им единица психологического анализа.

Отдельная теория не может не входить в структуру научного знания, а ее предмет не может не иметь субъектной (пристрастной) авторской интерпретации. Это означает, что единицы психологического анализа присутствуют в любой теории, независимо от того, эксплицировал автор такую единицу или нет. Поэтому можно определить единицу психологического анализа как понятие, моделирующее предмет исследования, обозначающее индивидуальную (авторскую) интерпретацию (смысл) предмета и позволяющее определить место отдельной теории в структуре научного знания.

Данное определение соответствует концепции М.Г.Ярошевского (1974), с точки зрения которого в научной теории существуют ключевые категории, отражающие основное содержание теории. Единица психологического анализа не может быть названа категорией, поскольку выражает содержание лишь конкретной теории, а не направления или школы в науке, но функция единиц применительно к уровню конкретных теорий (концепций) аналогична функции ключевых категорий.

Проведенное в исследованиях науковедов выделение различных уровней в строении научной области позволяет осуществить не только формальную, но и содержательную дифференциацию понятий “единица психологического анализа” и “предмет исследования”. Конкретный исследователь включается в каждое из научных сообществ, образующих иерархию. При всей неповторимости и индивидуальности его научной деятельности, он работает в контексте того или иного научного направления, научной школы, научной группы, в пределах определенной “концептуальной схемы”[9]. Каждое из таких научных сообществ работает со своим особым предметом исследования. Однако, употребляемые исследователем категории и понятия, общие для всего направления, школы, группы, получают в его научной деятельности особую специфику, индивидуализируются, т.е. приобретают особый смысловой оттенок.. Поэтому понятие предмета исследования, позволяющее отграничить, скажем, житейскую психологию от научной[10] или одно психологическое направление (школу) от другого, теряет свою дифференцирующую силу при переходе на уровень отдельных психологических теорий.

В этой связи можно привести слова М.Г.Ярошевского: “То, что на категориальном языке обозначается как образ, в различных психологических концепциях выступает под именами “ощущения”, “восприятия”, “значения”, “представления”, “идеи”, “информации” и др. То, что в категориальном плане трактуется как “мотивация”, охватывает феномены, которые выражаются через понятия “стремление”, “влечение”, “волевой импульс”, “потребность”, “инстинкт”, “аффект” и др. С каждым из этих терминов соединяется как инвариантное (категориальное), так и вариативное содержание” (Ярошевский, 1974, с.43-44). Аналогичным образом можно сказать: то, что в плане предмета исследования трактуется как сознание, психика, поведение, деятельность и т.д., в плане единиц психологического анализа выражается через понятия “рефлекс”, “значение”, “действие”, “установка” и т.п. Другими словами, то, что на уровне научного направления или школы обозначается категориально, поскольку выражает “инвариантное в научном мышлении” (там же, с.42), в конкретной теории приобретает форму единицы анализа, соединяющей в себе инвариантное и вариативное (индивидуальное, субъектное) содержание.

Таким образом, хотя существует тесная связь между понятиями “предмет исследования” и “единица психологического анализа”, эти понятия не тождественны. Для группы исследователей или целой научной школы предмет - один и тот же. Но каждый представитель данной научной школы по-своему осмысливает предмет исследования, по-своему формулирует существенные признаки этого предмета, что и выражается в различии единиц психологического анализа. Предмет задает собой единицу. В то же время, исследователь посредством построения единицы анализа выражает свое понимание предмета и тем самым вносит нечто новое в содержание предмета своей научной школы.

В науковедческой литературе следующим образом сформулированы признаки построения предмета: “Построить предмет изучения означает, во-первых, определенным образом задать, т.е. выделить и ограничить на основе некоего объяснительного принципа реальность; во-вторых, структурировать эту реальность, т.е. задать ее элементы и связи, повторяющиеся типологически однородные отношения и узлы отношений; в-третьих, привязать предмет исследования к какому-либо принципу объяснения; в-четвертых, построить единицу анализа, такое минимальное образование, “клеточку”, в котором непосредственно представлены существенные связи и параметры объекта” (Юдин, 1978, с.308). Учитывая тесную взаимосвязь, существующую между единицей анализа и предметом исследования, можно полагать, что процессы построения предмета и развития единиц обладают сходными признаками - ведь для конкретного исследователя единица анализа выполняет функцию модели предмета, выступающей на фоне последнего как носитель его существенных признаков.