Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

 

К концу VII века мусульмане более или менее контролировали всю Северную Африку на западе, и Хорасан с большей частью Трансоксании на востоке. Во многих отношениях проведенные там границы были логичными с географической точки зрения, и удобными для окончания экспансии — Гибралтарский пролив на западе, дикие горы восточного Афганистана и Макран на востоке. Правда, ни одно из этих препятствий не было непреодолимым, и последним рывком ранних завоеваний мусульмане захватили большую часть Иберийского полуострова и Синда, а также южную часть современного Пакистана.

Синд очень далек от Аравии и центра раннего мусульманского государства. Сухопутный маршрут к нему проходит через беспощадные пустыни Макрана, где тропа ведет от одного сожженного зноем оазиса к другому и где почти невозможно раздобыть пропитание. Александр Македонский, один из немногих, попытался провести свое войско через эти земли, и это оказалось самым тяжелым испытанием, с каким ему приходилось сталкиваться. Другой путь лежит морем вдоль голых берегов Южного Ирана и Макрана к портам в устье реки Инд. В обоих случаях путь очень тяжел из-за больших расстояний и особенностей местности.

Наши знания о завоевании арабами Синда в начале VIII века очень ограничены. Классики арабской истории, как правило, пренебрегали этой местностью. Один только Балазури дает систематический отчет, и занимает он не более дюжины страниц теста. По всей вероятности, ни он, ни другие иракские летописцы никогда не посещали этот отдаленный форпост мусульманской империи, и лишь несколько приводимых ими подробностей проливают свет на эту страну и ее завоевание. Местные источники не более информативны. Единственная хроника Синда, упоминающая завоевание, — это «Чачнаме» 1216 года Али ибн Хамида аль-Куфи — перевод утерянного арабского оригинала, якобы составленного по записям кади Рура, считавшего себя потомком такафи, племени, к которому принадлежал вождь первой волны завоевания, Мухаммад ибн Касым.

Вторая половина этого труда, в сущности, представляет собой отчет о первой стадии завоевания. «Чачнаме» не слишком высоко оценивался историками, и в нем содержится множество включений из легенд, но основное ядро повествования, по-видимому, извлечено из ранних арабских источников: автор называет историка Аль-Мадаини, а общий очерк повествования и некоторые эпизоды близки к тесту Балазури. В тексте делается упор на две темы. Одна — это важнейшая роль, которую сыграл Хаджадж, оставшийся в далеком Ираке. Судя по описанию, он контролировал каждый эпизод кампании. Мухаммад ибн Касым не делал ни единого движения, не написав прежде своему начальнику и не дождавшись ответа, который неизменно приходил неправдоподобно скоро с обратной почтой. В одном месте текста описывается, как Хаджадж приказал Мухаммаду сделать набросок карты реки Инд, чтобы он мог указать по нему наилучшее место для переправы. Это, конечно, следует понимать так, что Хаджадж мог приказывать командующему действиями войск. Вторая тема — это роль провидцев и мудрецов, постоянно убеждавших правителей Синда, что вторжение арабов предречено и ничто не в силах его предотвратить. В «Чачнаме» содержится много материалов, которые якобы сохранили потомки арабских завоевателей. Эти материалы могут быть подлинными.

Кроме того, приводятся арабские поэтические произведения, не переведенные на персидский, как переведен остальной текст книги. Они тоже могут относиться к VIII веку.

Археология дает не многим больше свидетельств. Даже местонахождение некоторых ключевых точек, таких как Дайбул, еще процветавший в XIII веке, точно не установлено. За исключением Мултана и Нируна, ни один из упомянутых в тексте городов не сохранил до наших дней прежнего названия, так что их идентификация часто сомнительна.

Арабы контактировали с Синдом еще до прихода ислама. В конце Сасанидской эпохи между Персидским заливом и Синдом развивалась морская торговля, и в этой торговле особенно важную роль играла одна группа арабов. Оманское племя азд жило в отдалении от первых центров власти мусульманского государства в Хиджазе, но зато его расположение было выгодно для ведения морской торговли через Индийский океан. Племя азд приняло ислам и сыграло важную роль в завоевании Фарса и других областей Ирана.

Синд того времени описывается как «дикая граница индийской цивилизации», однако для первых мусульман это была «страна золота и торговли, лекарств и полезных веществ, сластей, риса, бананов и диковинок»^[74]. Свое название Синд получил от санскритского названия реки Синду, известной на западе как Инд, а у арабов — как Михран. Синд обязан своим существованием речной системе Инда, так же как Египет — Нилу. Арабские географы X века отмечали это сходство. «Это очень большая река со сладкой водой, — писал Ибн Хаукал. — В ней водятся крокодилы, как в Ниле. Она также напоминает Нил величиной и тем, что уровень воды в ней зависит от летних дождей. Речные разливы затопляют берега, а потом река возвращается в свое русло, удобрив почву, как удобряет ее река в Египте».

Ко времени мусульманского завоевания заселенной частью страны правила династия царей, происходящих от брахманов. Она была основана Чачем (ц. 632-671), а к началу VIII века царствовал Дахир (679-712), возглавивший сопротивление мусульманам. Царь, кажется, жил в городе, который арабы называли Рур, а главным портом страны был город Дайбул. Изменчивость русел в дельте Инда сильно затрудняют точное определение местонахождения, но возможно, останки Дайбула — руины Банбхоре, лежащие теперь на пустынных солончаках в сорока километрах от моря восточнее Карачи.

Город впервые упоминается в исторических записях в V веке, когда он был дальним форпостом Сасанидской империи. Ко времени правления Чача и его сына Дахира он, кажется, давал приют пиратам, разбойничавшим на торговых путях между Персидским заливом и Индией, и одной из целей мусульман было покончить с пиратством.

Большая часть страны была заселена полукочевыми племенами, такими как миды и джаты, называемые в мусульманских источниках зуттами. Миды пополняли скудные средства к существованию, которые бесплодная родная земля явно не могла обеспечить в достаточном количестве, сочетая пиратство с торговым мореходством. Зутты были земледельцами, и с помощью водяных буйволов возделывали болотистые берега Инда, где выращивали сахарный тростник. Согласно мусульманским источникам, сасанидский шах Бахрам Гyp (420-438) перевез часть зуттов в Ирак, чтобы повеселить свой народ их музыкой!

Согласно арабской традиции, предложения о вторжении в Синд поступали еще с 644 года, когда мусульмане впервые напали на соседнюю провинцию Макран. Возможно, в то же время предпринимались морские экспедиции в Индию. Существует, однако, предание, что первые халифы, Умар и Усман, запретили походы в эту далекую и опасную страну, так что сообщения о кампании VII века, скорее всего, основаны на мифе.

В отношении кампании 710-712 годов мы стоим на твердой исторической почве. По сведениям Балазури, непосредственной причиной экспедиции стало то, что «царь Острова Рубинов» (Шри-Ланка) послал к Хаджаджу, наместнику Ирака и всех восточных земель, несколько женщин — вдов умерших в его стране мусульманских купцов. Автор вставляет примечание, что остров назывался Островом Рубинов за красоту лиц его женщин. В пути корабль атаковали пираты миды, плывшие из Дайбула. Они захватили в плен всех пассажиров. Одна из женщин в отчаянии воззвала к имени Хаджаджа, и тот, услышав о нападении, решил принять меры.

Прежде всего он написал Дахиру, предлагая царю освободить женщин, но тот ответил, что он не властен над пиратами, захватившими пленных, и ничем не может помочь. Тогда Хаджадж послал две малые экспедиции, но обе потерпели поражение, и их начальники погибли. Тогда он решился на масштабную военную кампанию. Он выбрал предводителем своего молодого родича по имени Мухаммад ибн аль Касым аль-Такафи (то есть из племени такиф). Мухаммад был в своем роде юным гением. О нем отзываются как о «благороднейшем такафи его времени». Говорят, что он получил высший командный пост в возрасте семнадцати лет, но оказался способным командиром и мудрым, терпимым правителем. Его короткая, как полет метеора, карьера и трагический конец оставили по себе долгую память и в Синде, и в мусульманских странах Среднего Востока.

Хаджадж приказал ему собрать армию в недавно основанном городе Шираз на юго-западе Ирана. Из Сирии прислали 6000 профессиональных солдат, чтобы те стали ядром войска. Также Хаджадж прислал ему «все нужное, вплоть до иголок и ниток». Когда все было готово, они двинулись долгим сухим путем через Южный Иран и дальше, через Макран, взяв по пути город Фанназбур. Тем временем морем послали корабли с людьми, оружием и припасами.

Силы объединились под Дайбулом. Мухаммад немедленно окружил город и распорядился выкопать осадные укрепления. Он приказал воткнуть в землю копья с развевающимися на них племенными знаменами, и устроить лагеря разных частей — каждой под своим стягом. Кроме того, он установил катапульту (манджаник), для работы с которой требовалось 550 человек. Она называлась «Невеста». Описание предполагает большую осадную машину с рычагом, взводившимся вручную, и это один из редчайших примеров использования мусульманами осадной техники в процессе завоеваний. Одной из главных примет города был храм, описываемый как «будд», подобный высокому минарету в центре города: возможно, это была буддийская ступа. На вершине храма стояла мачта (дакал), на которой развевались и хлопали на ветру огромные красные знамена. Теперь эта мачта стала целью для катапульты, и когда ее удалось сбить, горожане упали духом. Мухаммад приказал установить лестницы, и его люди вскарабкались на стены, взяв город штурмом. Правитель Дахир бежал, и три дня продолжалась бойня, в которой перебили, среди прочих, всех жрецов храма. После этого Мухаммад велел заложить мечеть и раздать участки для поселения 4000 мусульман.

Потом Мухаммад продвинулся в глубь суши к городу-крепости Нирум у берегов Инда. Там его встретили двое монахов-буддистов (самани), которые начали переговоры. Они заключили мир и радушно приняли его в городе, снабдив продовольствием. Он поднимался вверх по реке, где повторялось, в общем, то же самое, и буддийские монахи часто выступали миротворцами. Согласно «Чачнаме», город Сивистан пал из-за розни между горожанами. Одну сторону представляли буддисты, другую —правитель-индуист. Буддисты заявили командующему крепостью, что не станут драться. «Наша религия — мир, и наша вера — желание добра всем. Наша вера не дозволяет сражений и убийства. Мы никогда не одобряли кровопролития». Они добавили, что боятся, как бы арабы не приняли их за сторонников правителя и не атаковали бы. Они убеждали его заключить договор с арабами, потому что, «говорят, они верны своему слову. Что обещают, исполнят». Когда правитель отказался прислушаться к их советам, они передали арабам сообщение, что все крестьяне, ремесленники и простой люд покинули правителя и что он теперь не сможет долго сопротивляться. Город продержался неделю, после чего командир защитников ночью бежал. Мусульмане вошли в город, который, по обыкновению, разграбили, не тронув только имущество буддистов. Как всегда в «Чачнаме», трудно отделить факты от вымысла, но повествование наводит на мысль, что буддисты действительно могли способствовать успехам мусульманского оружия и что разделение между простонародьем и военной кастой индуистов позволяло мусульманам брать некоторые города без особого труда.

Во время этого похода к Мухаммаду присоединились примерно 4000 зуттов, что заметно усилило его войско.

Дахир по-прежнему оставался лидером сопротивления. Мухаммад стоял на восточном берегу Инда, отделенный от противника рекой. «Чачнаме» подробно описывает, как Мухаммад переправлялся через реку, чтобы атаковать Дахира. Он решил навести лодочный мост и наполнил балластом из песка и камней собранные лодки, соединив их между собой досками. Между тем сторонники Дахира собирались на восточном берегу, чтобы помешать его высадке. Мухаммад приказал выстраивать лодки вдоль западного берега, пока их цепь не сравняется с шириной реки. Затем отважные воины встали на лодки, и весь мост развернули по течению, пока он не уперся в противоположный берег. Арабы тут же отогнали неверных от берега, осыпав их стрелами, после чего переправились конница и пешие воины.

Балазури уделяет несколько кратких строчек последнему противостоянию Мухаммада ибн Касыма и Дахира, зато «Чачнаме» описывает события в драматических тонах. Армию Синда составляли 5000 воинов-ветеранов (и 20 000 пехотинцев) и шестьдесят слонов. Дахир ехал на белом слоне, вооруженный тугим луком, и с ним на носилках были две служанки: одна, чтобы подавать ему для жевания лист бетеля, другая, чтобы подавать стрелы. С обеих сторон были произнесены речи, приводятся многочисленные имена арабских воинов — верный признак того, что поэма «Чачнаме», по крайней мере, основана на арабском оригинале. Нам сообщают также, что арабы, по прежде не упомянутым причинам присоединившиеся к войску Дахира, теперь снабдили Мухаммада жизненно важной информацией о передвижении противника. В последовавшей жестокой битве мусульмане горящими стрелами подожгли носилки, с которых сражался Дахир, и белый слон устремился в воду. Дахира схватили и обезглавили. Его тело опознали девушки-рабыни, бывшие с ним на носилках. Историк Аль-Мадаини сохранил для нас короткий победный стих, якобы произнесенный убившим Дахира арабом:

 

Кони в битве Дахира и копья,

И Мухаммад ибн Касым ибн Мухаммад

Свидетели, что я не устрашился их войска,

И мой меч поразил их главу,

И я оставил его в грязи,

С пылью на впалых щеках^[75].

 

Поражение и смерть Дахира означали конец организованного сопротивления. Многие из женщин Дахира покончили с собой, сгорев вместе со своими служанками и имуществом, чтобы не стать пленницами. «Чачнаме» вкладывает в уста одной из сестер убитого правителя короткую речь: «Наша слава ушла, и близок предел нашей жизни. Коль нет надежды на свободу и безопасность, давайте соберем дерево, хлопок и масло. Лучше для нас, думается мне, сгореть дотла и скорее повстречаться со своими мужьями в ином мире». Все они вошли в дом, подожгли его и сгорели заживо. Несмотря на эту добровольную жертву, хроники говорят, что многих благородных женщин великой красоты отослали Хаджаджу в Ирак. Тот, в свою очередь, переслал их ко двору халифа, где их продали или раздали в награду родичам и соратникам. Остатки войска Дахира преследовали до Брахманабада, близ которого мусульмане позже их снова разбили и основали город Мансуру.

«Чачнаме» сохранила сообщение о том, как поступил Мухаммад ибн Касым с жителями Брахманабада. Возможно, этот эпизод отражает множество проблем, возникших при мусульманском завоевании. Первым его порывом было пощадить всех ремесленников, торговцев и простолюдинов и казнить всех, принадлежащих к военной касте. Но скоро он осознал необходимость привлекать местных чиновников для работы в администрации. Первым делом он установил для ремесленников и чиновников ценз, вынуждавший их обратиться в ислам или платить подушный налог. Затем он назначил сельских старост для сбора налогов. Тем временем брахманы старались упрочить свой статус при новом режиме. Они пришли к Мухаммаду ибн Касыму с обритыми в знак покорности головами и лицами и подали ему петицию. Прежде всего они желали обезопасить всех выживших членов семьи Дахира, в том числе его жену Лади, которую вывели из внутренних покоев. Рассказывали, что Мухаммад ибн Касым купил ее, и она стала его женой. Интересно сравнить этот брак с относящейся к тому же времени женитьбой сына Мусы ибн Носсейра, завоевателя Аль-Андалуса, на дочери визиготского короля Родриго. В обоих случаях арабы-завоеватели стремились заключить союз с прежним правящим домом, возможно, в надежде, что их потомки станут наследственными правителями. Однако в обоих случаях этому помешали энергичные действия правительства в Дамаске.

Затем брахманы объяснили, с каким почетом и преклонением к ним относились в старом царстве. Мухаммад сказал, что им будут дарованы такие же привилегии и такой же статус, какими они пользовались при правителе Чаче, отце Дахира. Этот статус перейдет по наследству к их детям. Затем брахманы просили сохранить за ними их доходы. Им позволено было собирать обычную плату с купцов и ремесленников. Новые жалобы последовали со стороны хранителей храма Будды. Прежде они жили на доброхотные пожертвования, но теперь подаяние иссякло, потому что люди боялись мусульманских солдат. «Теперь, — жаловались они, — наш храм покинут и разрушен, и мы не можем больше поклоняться нашим идолам. Мы взыскуем у справедливого правителя позволения починить и отстроить заново наши буддийские храмы, чтобы продолжать поклоняться в них, как прежде». Мухаммад написал Хаджаджу, который ответил, что, покуда они платят налоги, у мусульман больше нет никаких прав над ними, и им надо позволить поддерживать свои храмы, как прежде. На встрече, состоявшейся вне города, Мухаммад собрал всех старост, вождей и брахманов и позволил им строить храмы и вести торговлю с мусульманами. Он также велел проявить доброту к брахманам и отмечать их святые дни, как делали их отцы и деды, и, что могло быть более важным, платить три из каждых ста дирхемов налога брахманам, а остальные отсылать в казну. Установили кроме того, что брахманы (очевидно, те, кому не доставалось выплаты из налога) вправе с медными чашами просить подаяние у дверей, собирать зерно и использовать его по своему усмотрению.

Следующей проблемой стал статус джатов. Советники Мухаммада описали их низкое положение и меры дискриминации, которые принимались против них в правление Чача: их принуждали носить грубую одежду; ездить верхом им дозволялось только без седла и поводьев, покрывая спину коня попоной; им полагалось водить с собой пса, чтобы их могли отличить от других племен; они обязывались днем и ночью служить проводниками путникам, а если кто-либо из них был пойман на воровстве, его детей и других членов семьи бросали в огонь и сжигали. Короче: «Они все — из породы диких скотов. Они всегда были упрямы и непокорны правителям и вечно занимались грабежами на большой дороге». Мухаммада легко удалось убедить, что это «подлейшие из людей» и с ними следует обращаться соответственно.

Описанные дискуссии интересны не тем, что точно отражают события, а тем, что рассказывают нам о расселении мусульман и отношении к нему местных жителей. На самом очевидном уровне они показывают, что мусульмане использовали готовый административный аппарат и сохраняли в целости основные социальные структуры. Сообщение преследует двойную цель: мусульманам оно объясняет, почему при внешне мусульманском правительстве брахманы сохранили такое влияние и почему следует терпимо относиться к их храмам. Одновременно оно указывает на необходимость терпимости по отношению к буддистам и их свободу практиковать свою религию. Не-мусульмане узнают, таким образом, что их статус был признан самим отцом-основателем синдского ислама Мухаммадом ибн Касымом и его великим повелителем Хаджаджем лично. Что до несчастных джатов, они просто ничего не выиграли от прихода ислама.

Теперь поход Мухаммада ибн Касыма начал походить на триумфальное шествие. В одном месте жители приветствовали его танцами под музыку флейт и барабанов. На вопрос Мухаммада они ответили, что всегда встречают так новых правителей. Следующей крупной целью похода был Рур, названный величайшим городом Синда. Сын Дахира Фофи укрепился в городе и собирался держаться в нем. Согласно «Чачнаме», Фофи и жители Рура верили, что Дахир еще жив и скоро придет им на помощь. Даже когда Мухаммад представил им вдову Лади, которая уверила их, что Дахир погиб, горожане прокляли ее за сговор с «поедателя-ми коров» и еще крепче утвердились в вере, что им на помощь спешит великая армия. Развеять их ожидания смогли только предсказания местной колдуньи. Когда к ней обратились за советом, она удалилась в свою келью и, выйдя оттуда несколько часов спустя, рассказала, предъявив в подтверждение мускатный орех с Цейлона, что облетела целый мир в поисках Дахира, но нигде не нашла его. Это сообщение убедило многих горожан, что им следует вступить в переговоры с Мухаммадом, уже известным своей справедливостью и честностью. В ту же ночь Фофи и его приближенные выбрались из города, а когда арабы на следующий день начали штурм, купцы и ремесленники открыли переговоры, говоря, что отказываются от верности брахманам и убеждены теперь, что силы ислама победят. Мухаммад принял их обращение, заручившись обещанием прекратить все военные действия. Население города собралось в святилище под названием Нава Вихара (совпадающим по названию с великим святилищем Будды в Балхе) и простерлось перед мраморными и алебастровыми статуями. Мухаммад спросил блюстителей храма, чьи это образы. Заодно он снял браслет с руки одной из статуй. Когда хранитель заметил исчезновение браслета, Мухаммад насмешливо спросил, как это бог может не знать, кто взял браслет. Затем он со смехом показал украшение и вернул его на руку статуи.

После сдачи города Мухаммад отдал приказ о казни многих военных, но Лад и вмешалась, сказав ему, что жители города — «добрые строители и купцы, хорошо возделывавшие свои земли, так что их казна всегда была полна», и Мухаммад пощадил их. И вновь повествование указывает на компромиссы и сотрудничество, сопутствовавшие завоеванию: храм остался в целости, и жизнь большинства горожан текла как обычно. Мусульманских завоевателей прославляли не за суровое насаждение норм ислама, а за терпимость и добродушие. Заметен контраст с уничтожением храмов и религиозных изображений при завоевании арабами Трансоксании, происходившем в то же самое время. Трудно сказать, было ли причиной тому миролюбие буддистов, или просто мусульмане оказались слишком малочисленны, чтобы бросать вызов устоявшимся обычаям. Когда город был полностью покорен, Мухаммад оставил управлять им двух своих арабских подданных, с указанием обходиться с горожанами по-доброму и заботиться о них.

Вскоре после того пал другой крупный город, Мултан. Его завоевание, названное «Вскрытие Золотого Дома победоносными арабами», стало на время последней точкой наступления мусульман в Синде. Город был богатым, а его храм (будд) был центром паломничества. Горожане оказали упорное сопротивление, а у осаждавших город арабов кончалось продовольствие, так что им пришлось есть собственных ослов. Конец наступил, когда им показали, каким путем проникает в город питьевая вода, и они перерезали водоснабжение. Город сдался на милость победителя. Все мужчины воинского возраста и все жрецы были преданы смерти, а женщины и дети обращены в рабство. Мусульманам досталось огромное количество золота. Любопытно, что существует древнее предание, будто бы Халид ибн аль-Валид, известный в истории как завоеватель Сирии, похоронен в Мултане, и его мавзолей — древнейшая мусульманская постройка в городе.

Победы в Индии поставили перед завоевателями новые проблемы. До сих пор население стран, завоеванных мусульманами, могло считаться «людьми Писания», что означало, что им можно оставить жизнь, имущество и религиозные обряды при условии, что они принимают власть мусульман и признают свой статус «дхимми». При завоевании Ирана постепенно усвоилось мнение, что и зороастрийцев можно отнести к «людям Писания». Проблема состояла в том, что большинство населения Синда были буддистами или индуистами. С точки зрения большинства мусульман буддисты и индуисты с их разукрашенными изображениями и статуями, были явными идолопоклонниками, заслуживающими безусловного истребления, если только они не обратятся в ислам. Арабы, захватившие Синд, быстро умерили свой религиозный энтузиазм прагматизмом. Захватив Рур, Мухаммад якобы рассудил, что «будд» подобен христианской церкви, иудейской синагоге и храмам огня и что к нему следует относиться с тем же почтением. На практике это означало, что и буддисты, и индуисты воспринимались как «дхимми». Во многих случаях местные брахманы и буддийские монахи продолжали возглавлять местную администрацию, служа новым хозяевам — мусульманам.

Резкий конец первой волне завоеваний положили события в сердце мусульманского государства. Мухаммад пробыл в Синде три с половиной года, когда в 715 году в правительстве произошли крупные перемены. Хаджадж, его родственник и покровитель, скончался в 714 году, а на следующий год за ним последовал халиф Валид I. Восшествие на омейядский престол Сулеймана сопровождалось яростной реакцией против Хаджаджа и его назначенцев. Мухаммада бесцеремонно отозвали обратно в Ирак, где новый наместник заключил его в тюрьму и подверг пыткам. В тюрьме Мухаммад скоро умер. Он заслуживал лучшей судьбы. Подобно своим современникам, Кутайбе ибн Муслиму в Хорасане и Мусе ибн Носсейру в Испании, он узнал, что заслуги перед делом ислама — не защита от мести политических соперников.

Отставка Мухаммада практически прекратила военные действия. За свое короткое правление Мухаммад заложил основы для проникновения мусульманства на полуостров. Он установил основные законы и создал прецеденты, позволявшие мусульманам жить в мире с буддистами и индуистами. В сравнении с последующими вторжениями мусульман в Индию, подобным вторжению Махмуда Газнийского в XI веке, он оставил по себе репутацию мягкого, человечного и терпимого правителя, и местные жители оплакивали его бесчестье. Кроме того, он собрал много денег. Сообщали, что Хаджадж подвел простой счет всей кампании. Он подсчитал, что потратил на снаряжение и оплату войска Мухаммада 60 миллионов дирхемов, а его доля в добыче доходила до 120 миллионов — недурная прибыль по любым меркам. Как обычно, цифры вполне могли быть преувеличены, зато это единственная попытка представить бухгалтерский отчет за всю историю ранних мусульманских завоеваний. Из подсчетов становится ясно, что подобные экспедиции были весьма выгодными в денежном отношении.

Теперь мусульмане владели всем нижним течением Инда. Земли от Мултана на юг до устья реки стали в будущем границей расселения мусульман в Индии. Они были отделены от остального индийского субконтинента (Синда) пустыней, лежащей к востоку от Инда, которая ныне разделяет Пакистан с Индией. Пенджаб к северу от Мултана не подчинялся мусульманам до начала XI века, когда Газневиды из восточного Афганистана простерли власть мусульман на север и на юг.

Имеется интересное примечание к завоеванию Синда арабами. Как мы уже знаем, часть зуттов поселились в Ираке еще до прихода ислама. В результате вмешательства мусульман в жизнь обитателей долины Инда туда же перебрались много новых поселенцев. Вскоре Омейядские халифы перевели их вместе с их азиатскими буйволами в жаркие долины вокруг Антиохии в северной Сирии. Часть тех, кто оказался на севере Сирии, была позже захвачена византийцами, совершавшими поход на Айн Зарба, и увезены оттуда вместе с женщинами, детьми и особо ценными буйволами. Цыгане под греческим названием «атсингани» появились в окрестностях Константинополя в XI веке. Иракские зутты оставались неспокойной частью местного населения, однако после 1000 года они исчезают из истории. В 1903 году М. Я. Гуе, великий голландский ориенталист, опубликовал монографию, в которой предполагает, что зутты — предки по крайней мере части современных европейских цыган. Цыганский язык явно происходит из северо-западной Индии, и они могли эмигрировать из Сирии через Византийскую империю на Балканы, где впервые появляются в XV веке. Однако прямых доказательств этому нет, и гипотеза остается всего лишь любопытным предположением.

Испания и Португалия

 

Завоевание Испании и Португалии, известных в арабских текстах как «Аль-Андалус», произошло с чрезвычайной быстротой. Впервые значительные силы мусульман переправились через Гибралтар в 711 году, а к 716-му большая часть полуострова оказалась в той или иной форме под властью мусульман. События на Иберийском полуострове почти не упоминаются в тех великих хрониках, на которых мы основываем свое представление об установлении мусульманского государства на Среднем Востоке. Андалузо-арабская историческая традиция возникала медленно. Имеются некоторые обрывочные сведения, почерпнутые прежде всего из труда египтянина Ибн Абд аль-Хакама, созданного в IX веке, но лишь в X веке, через двести лет после начала завоевания, выходец из Персии по имени Рази сделал попытку собрать предания, воспоминания и легенды о завоевании и упорядочить их в виде хроники. Не удивительно, что в его работе недоставало подробностей, зато ее переполняли легенды и противоречия. Арабские источники можно сравнить и в некоторой степени сверить с так называемой «Хроникой 754 года», названной по последнему упомянутому в ней году. Этот краткий труд на латыни дает общий обзор событий. Возможно, он был составлен в Кордове, возможно, христианином, служащим у местных мусульманских властей. Этот отчет о мусульманском завоевании написан в удивительно деловом тоне и касается исключительно мирских вопросов. Нигде не упоминается о том, что пришельцы были мусульманами или что их вера отличалась от веры народов Испании.

В том самом году, когда Мухаммад ибн Касым брал Дай-бул и поднимался вверх по Инду, бербер, командовавший мусульманской пограничной крепостью Танжер, Тарик ибн Зияд, задумал провести своих людей через Гибралтарский пролив в южную Испанию. Не удивительно, что он засматривался в ту сторону — скалы Гибралтара и холмы за Тарифой отчетливо видны с африканского берега. Перспективы завоевания и захвата добычи представляли, вероятно, большое искушение, а под началом Тарика ибн Зияда было много обращенных в ислам берберов, жаждавших воспользоваться своим новым статусом и испытать себя в роли завоевателей, а не завоеванного народа.

Тарик вполне мог быть осведомлен о недавнем крупном политическом перевороте в визиготском королевстве Испания. Визиготы завоевали Иберийский полуостров в V веке. Из своей столицы Толедо они правили одним из самых успешных германских королевств, возникших на западных окраинах Римской империи. Королевство просуществовало более трехсот лет, но не выказывало признаков слабости или вырождения. Правда, города его были маленькими и сравнительно слабо развитыми, а большая часть земель малонаселенной, однако монархия была сильна и процветала, и страна не знала внутренних восстаний или сепаратистских движений. Церковь обладала большой властью, и длинный ряд соборов, созывавшихся в Толедо, — свидетельство ее жизнеспособности и активности.

При таких обстоятельствах идея, что небольшой отряд берберов с несколькими арабскими военачальниками может атаковать и уничтожить столь мощное государство, выглядела совершенно неправдоподобно. Королевство, однако, переживало кратковременный кризис. В 710 году умер король Витица. Он оставил взрослых сыновей, но по не вполне ясным для нас причинам трон захватил Родерих, вельможа, то ли состоявший, то ли не состоявший в родстве с королевским домом. Сыновья Витицы, их друзья и союзники были сильны и упорны. Родерих не успел утвердиться у власти до вторжения мусульман. У Тарика ибн Зияда были и более непосредственные причины задумать свое вторжение. Под его командованием состояли в основном берберы, вступившие в армию мусульман в последние несколько лет. Маловероятно, что существовала система регулярных выплат, вознаграждавших их за верность новой религии. Чтобы сохранить их лояльность, ему срочно нужен был источник доходов. Испания была самым очевидным из таких источников.

В самом раннем из арабских трудов, описывающих завоевание, в «Истории» Ибн Абд аль-Хакама, уделяется заметное место истории Юлиана. Этот человек, о котором ничего не известно, якобы был владыкой Сеуты, портового города восточнее Танжера, остававшегося, возможно, еще под властью Византии. Как пишет хронист, «Тарик написал Юлиану, осыпал его комплиментами и обменялся с ним дарами. Тогда Юлиан послал свою дочь к Родриго (визиготскому королю Испании) ради ее образования и поучения, а Родриго сделал ее беременной. Когда весть об этом дошла до Юлиана, тот сказал: «Не вижу, как могу я наказать его или отплатить ему, разве что послать против него арабов». В дальнейшем описании сообщается, что однажды вечером Юлиан перевез часть войска и послал корабли обратно к африканскому берегу за новыми людьми. На испанской стороне никто не обратил на них внимания, потому что корабли были купеческими и часто плавали туда и обратно. Тарик прибыл с последним судном, и флот оставался в Альхесирасе, пока армия мусульман двигалась на север — на случай, если поход окажется неудачным и придется спасаться бегством. Невозможно определить, есть ли зерно истины в этой истории и существовал ли вообще этот Юлиан. Однако сюжет необычен для арабских повествований, и, возможно, он отражает реально ширившееся недовольство правлением Родриго.

В апреле или в мае 711 года Тарик погрузил свое маленькое войско на суда и переправил через пролив. У него не могло быть больше 7000 человек, и совсем немногие из них были арабами. Он задумал просто масштабный грабительский набег. Переправившись, мусульмане сумели захватить «Зеленый остров», на котором стоит теперь порт Альхесирас. Он дал возможность закрепиться и в то же время обеспечивал возможность отступления на африканский берег, если бы дела обернулись не в пользу прибывших.

Родриго в это время подавлял восстание басков далеко на севере своего королевства. Услышав о набеге мусульман, он поспешил на юг, задержавшись в своей кордовской резиденции, чтобы собрать побольше людей. Как и в случае с Гарольдом Английским и с англосаксами в битве при Гастингсе в 1066 году, его армия была утомлена долгим переходом. Тарик держался осторожно. Вместо прямой атаки на Севилью или рывка в долину Гвадалквивира он не удалялся от своего лагеря и запросил подкрепление из Африки; прибыло еще 5000 берберов, так что теперь у него было 12 000 человек. Говорят также, что к нему присоединились сторонники сыновей Витицы, противостоявшие новому королю. Роль этой визиготской «оппозиции» противоречива. С точки зрения современного испанца легко видеть, что они, если действительно способствовали мусульманскому вторжению, были предателями. С другой стороны, они, как многие их современники, возможно, рассматривали высадку мусульман как набег, который продлится в лучшем случае один летний сезон. Откуда им было знать, что мусульмане явились, чтобы править частью Иберийского полуострова в течение 800 лет?

Мусульманские захватчики могли бы воспользоваться и поддержкой еврейских общин на Иберийском полуострове. Это тоже противоречивая проблема, очевидным образом отзывающаяся в современности. Нам известно, что визиготские короли проводили все более жесткую антииудейскую политику, заканчивая каждое новое законоустановление словами, что всех их следует обратить в христианство. Поэтому для иудеев было бы естественно встречать мусульман как потенциальных освободителей. Впрочем, нет указаний на то, что антиуидейские законы когда-либо исполнялись, и абсолютно отсутствуют свидетельства того, что хоть один иудей оказал поддержку мусульманам.

Решающая битва произошла у маленького городка Медина-Сидония. Точное место сражения неизвестно, но принято считать, что сражались на маленькой речке Гуаделете. Сообщений о сражении очень мало. Латинская хроника 754 просто отмечает, что «Родерих (Родриго) направлялся к Трансдуктинским горам (неизвестно, к чему относится это название), чтобы сразится, и в битве целая армия готов, собравшаяся к нему обманом и из честолюбивого соперничества за королевский титул, бежала, а он был убит. Так Родерик потерял не только власть, но и свою родину, и его соперники тоже погибли». Арабские источники говорят, что сражение произошло 19 июля 711 года и, как и «Хроника 754 года», намекают, что раздоры в рядах визиготской армии позволили мусульманам одержать победу, когда приверженцы Ахилы, сына Витицы, развернулись и бежали. Подробностей выяснить уже не удастся, но основная мысль ясна: Тарик со своими людьми нанес тяжелое поражение визиготской армии, король погиб, а остальные обратились в беспорядочное бегство.

Затем Тарик повел своих людей на восток вдоль долины Гвадалквивира, направляясь к Кордове. В Эсихе, где римская дорога пересекает реку Хениль, он впервые натолкнул-ся на сопротивление и взял город штурмом. Затем он, ради скорости, разделил свои силы.

Семьсот человек всадников он послал к Кордове под командой «мавла» Мугита. Падение Кордовы, вскоре ставшей столицей Андалусии, описано в арабских источниках с несколькими дополнительными и, возможно, вымышленными подробностями. Когда Мугит подходил к городу по южному берегу Гвадалквивира, его люди схватили пастуха, пасшего свое стадо. Они привели его в лагерь и допросили. Он сказал, что все важные горожане покинули город, и в нем остался только глава города, 400 человек стражи и немного мирных жителей. На вопросы об укреплениях он сказал, что они в хорошем состоянии, если не считать пролома над воротами, преграждающими вход на римский мост через реку. В ту же ночь Мутит переправил своих людей через реку и попытался забраться на стену, забрасывая веревки с крюками, однако это оказалось невозможно. Они вернулись к пастуху, который отвел их к пролому. Один из мусульман взобрался на стену, и Мугит, развернув свой тюрбан, использовал его, чтобы втянуть наверх остальных. Затем Мутит подошел к предмостным воротам, которые были тогда в руинах, и приказал своим людям окружить стражу на стенах. Потом они взломали запоры, и Мугит со своим войском скоро были в городе.

Когда глава города (названный в этом отчете «аль-малик») услышал, что они вошли в город, он бежал со своими 400 стражниками на восток и заперся в одной из церквей. Мугит осадил церковь. Сопротивление продолжалось три месяца, пока однажды Мутиту не сказали, что аль-малик бежал в одиночку, чтобы устроить крепость в горах за городом. Мугит сам пустился за ним в погоню и настиг, когда конь беглеца упал в канаву и сбросил его. Мугит застал его сидящим на своем щите в ожидании пленения. «Он был, — поясняет хронист, — единственным из правителей Андалусии, кто попал в плен. Все остальные либо выговорили себе условия, либо бежали в дальние области, такие как Галисия». Затем Мугит вернулся к церкви. Всех ее защитников казнили, но пленника пощадили, чтобы отослать его в Дамаск халифу.

Сам Ткрик направился к столице — Толедо. Город, казалось, был почти покинут жителями: согласно «Хронике 754 года», архиепископ Синдеред «утратил мужество и, словно он был наемник, а не пастырь, против примера древних, он покинул христианскую паству и вернулся к себе в Рим». Единственный вклад в историю захвата визиготской столицы, сделанный Ибн Абд аль-Хакамом, — это рассказ о запечатанной комнате, который, подобно эпизоду с Юлианом, вошел в историю и легенды. Рассказ гласит, что была одна комната (надо понимать, в Толедо) со множеством дверных замков. Каждый король, восходя на трон, добавлял свой замок, и никто не открывал этой комнаты. Родриго, став королем, потребовал открыть ее. На стене в ней оказалось изображение арабов и надпись, что когда эта комната будет вскрыта, сей народ завоюет страну.

Тарик мог пробиваться по дороге, которая вела к долине Эбро, и, возможно, взял Гвадалахару, прежде чем вернуться на зимовку в Толедо. Тем временем его начальник, наместник Ифрикии Муса ибн Носсейр, решил присоединиться к предприятию, которое выглядело достаточно прибыльным. На следующую весну, в 712 году, он собрал на побережье против Гибралтара восемнадцатитысячную армию. Эта сила была несравнима с той, которой командовал предыдущим летом Тарик. Большую часть войска составляли арабы. В нем было несколько «табиан» (последователей) —людей, ставших мусульманами в следующем поколении после смерти Пророка, и вожди крупнейших арабских племен. В июне 712 года армия переправилась в Альхесирас. Вместо того чтобы поспешить на соединение с Тариком в Толедо, Муса, по-видимому, решил консолидировать южные области, подчиненные мусульманам. Он начал с нескольких небольших городков: Медины-Сидонии и Кармоны, потом обратил внимание на Севилью, один из крупнейших городов полуострова. Сопротивление, кажется, не затянулось: визиготский гарнизон эвакуировался из города и ушел на запад.

Тогда Муса пошел по римской дороге к городу Мерида. Мерида — ныне средних размеров провинциальный городок — принадлежал тогда к столичным городам римской Испании, и до сих пор внушительные античные руины доказывают его богатство и статус. В эпоху раннего христианства он стал центром процветавшего культа святой Эвлалии. Здесь мусульманам оказали сопротивление гораздо более серьезное, нежели в Толедо и в Севилье. Кажется, Мусе пришлось осаждать город всю зиму 712/13 годов, а сдался город только 30 июня 713 года. Затем Муса двинулся навстречу Тарику, но перед тем послал своего сына Абд аль-Азиза обратно в Севилью, где начались выступления против мусульман. Муса продвинулся на восток вдоль Tаxo к визиготской столице Толедо, уже захваченной Тариком. Здесь он заставил своего подчиненного выдать конфискованные тем сокровища и богатства церквей. Арабские источники, как обычно, выказывают большой интерес к добыче и ее распределению. В данном случае они сообщают о соперничестве между Тариком и Мусой. Главным объектом конфликта стал «стол Соломона», хранившийся в замке неподалеку от Толедо. Он обладал огромной ценностью, будучи сделан из золота и украшен драгоценными камнями. Тарик захватил его, но Муса утверждал, что стол причитается ему. Тарик нехотя согласился отдать стол, но снял одну ножку и подменил ее подделкой. Муса воссел в древнем городе, как истинный владыка, а Тарик оказался в кордовской тюрьме. Как и в случае с историей Юлиана, эта явно вымышленная вставка может указывать на общую политическую напряженность: в данном случае — на соперничество Тарика с его берберами и Мусы с его арабской по преимуществу армией.

Следующей весной, 714 года, Муса снова вышел в поход к долине Эбро. Перед этим он успел взять Сарагосу, оставив там гарнизон и основав мечеть. Тем же летом он взял Лериду и двинулся по римской дороге, которая вела на Барселону и Нарбонну.

Успешные завоевания часто вызывали подозрения у дамасских халифов, которые опасались, и возможно, не без оснований, что победоносные военачальники выйдут из-под контроля. Смерть Валида I в 715 году привела к тому, что Муса ибн Носсейр, подобно Мухаммаду ибн Касыму в Синде, был смещен со своего поста и возвращен в Ирак для наказания. И Мусе, и Тарику приказано было явиться в Дамаск. Прежде чем подчиниться, оба военачальника попытались покорить районы у подножия северных гор. Тарик взял Леон и Асторгу и двинулся через Кантабрийские горы к Овьедо и Гкхону. Жители многих городов бросали свои дома и бежали в горы Пикос-де-Эуропа.

Только после этого два завоевателя решили подчиниться приказу халифа. Муса назначил своего сына Абд аль-Азиза правителем Аль-Андалуса, другие сыновья были посланы править Сусом и Кайруаном. Дело шло к установлению династии, и при других обстоятельствах, например в позднейшей Франции Меровнигов, западные мусульмане могли бы основать независимую империю, которой правили бы потомки Мусы ибн Носсейра. В раннем исламском государстве слишком крепки были узы, привязывавшие самые отдаленные провинции к центру. Как Мухаммад ибн Касым в Синде, так и Муса ибн Носсейр в Аль-Андалусе смирились с судьбой, подчинились приказам и подчинились центральной исламской власти. В обоих случаях победоносные герои претерпели унижение, лишились имущества и попали в тюрьму. Муса умер в 716-717 году, возможно, еще в заключении. О судьбе Тарика нам вовсе ничего не известно, однако возможно, что он скончался на Среднем Востоке в полной безвестности.

Дело объединения завоеванного Аль-Андалуса продолжил сын Мусы Абд аль-Азиз. Возможно, именно во время его пребывания правителем (714-716) под властью мусульман оказались большая часть современной Португалии и Каталония, однако сведения о ходе и обстоятельствах этой оккупации очень скудны. Мы лучше осведомлены о завоевании земель вокруг Мурции на юго-востоке Испании. Ими правил визигот Теодемир (Тудмир). Он после переговоров заключил с Абд аль-Азизом договор, текст которого, датированный апрелем 714 года, приводится в нескольких арабских источниках.

 

Во имя Господа, милостивого и милосердного. Этот текст был написан Абд аль-Азизом ибн Муса ибн Носсейр для Тудмира ибн Габдуша и устанавливает мир, и обещает покровительство Господа и Пророка его (да благословит его Господь и да пребудет он в мире). Мы, Абд аль-Азиз, не ставим ему и его людям никаких особых условий, не ограничиваем его, не лишаем его власти. Его сторонники не будут убиты или взяты в плен и не будут разделены со своими женами и детьми. Им не будет принуждения в делах религии, их церкви не будут сожжены и святыни не будут вывезены из его королевства, пока Теодемир остается чистосердечен и выполняет следующие условия, которые мы ему ставим:

Он достиг договоренности, касающейся семи городов: Ориуэла, Валентилла, Аликанте, Мула, Бигастро, Элло и Лорка.

Он не станет давать пристанища беглецам и нашим врагам и не станет скрывать известия о наших врагах.

Также он и его люди должны платить один динар ежегодно, вместе с четырьмя мерами пшеницы, четырьмя мерами ячменя, четырьмя жидкими мерами сгущенного фруктового сока, четырьмя жидкими мерами уксуса, четырьмя меда и четырьмя оливкового масла. Каждый раб должен платить половину того^[76].

 

Этот договор — классический пример соглашений на местах, которыми во многих частях халифата ограничивалась вся арабская «оккупация». Ясно, что вместо трудной и дорогостоящей военной кампании мусульмане предпочитали заключить соглашение, гарантировавшее им безопасность от враждебных действий и небольшую дань. Подобное наблюдается и во многих областях Ирана и Трансоксании. Интересно отметить, что большая часть этой дани взималась имуществом (пшеницей, ячменем, маслом, уксусом, но, разумеется, не вином). Взамен местные жители получали практически полную автономию. Теодемир явно должен был по-прежнему править семью городами и прилежащими к ним земельными угодьями. Нет сведений, что где-либо устанавливался мусульманский гарнизон или строились мечети. Теодемир и многие его последователи вполне могли предполагать, что мусульманская оккупация окажется недолговечной и что стоит откупиться, чтобы сохранить свои владения до времени восстановления визиготского королевства. На деле прошло V веков, прежде чем христиане восстановили контроль над этими землями. Нам не известно, долго ли оставалось в силе соглашение: сам Теодемир скончался во всей полноте власти и в преклонном возрасте в 744 году. Вполне вероятно, что формально соглашение так и не было отменено, но иммиграция мусульман и переход в ислам местного населения в конце VIII и в IX веках лишили его значения.

Правление Абд аль-Азиза закончилось внезапно и несчастливо. По словам Ибн Абд аль-Хакама, Абд аль-Азиз взял в жены дочь последнего визиготского короля Родериха, которая принесла ему несметные богатства и преувеличенное представление о своем королевском достоинстве. Ее привело в отчаяние занимаемое ею скромное место и неформальное обращение к ее супругу арабов, которые и не думали простираться перед ним ниц. Легенда гласит, что она надоумила его соорудить низкую дверь в зал приемов, чтобы каждый входящий вынужден был склоняться перед ним. Арабов это сильно возмутило, и кое-кто даже заговорил о том, что жена обратила его в христианство. Составился заговор, и Абд аль-Азиз погиб от меча убийцы. Эта легенда явно принадлежит к жанру, в котором противопоставляется простая, и даже демократическая природа арабского правления и помпезная иерархия империй и царств, побежденных им. Она, возможно, отражает также напряженность между теми арабами, которые женились на богатых наследницах из местного населения, и рядовыми воинами армии вторжения.

Новые правители Испании почти сразу оставили свои первые следы в местной администрации. Яснее всего это видно в вопросе о чеканке монет. Прибытие Мусы ибн Носсейра было отмечено введением новой золотой монеты, основанной не на визиготском, а на североафриканском образце. На первых из этих монет выбита латинская надпись: «In Nomine Domini non Deus nisi Deus Solus» — прямой перевод мусульманского изречения «Нет Бога, кроме Аллаха) — необычное смешение мусульманской и латинской традиции. Возможно, эти монеты отчеканили в передвижной монетной мастерской, которую возили при армии, чтобы чеканить монету из добытого золота, например из церковных сокровищ, и облегчить распределение добычи между воинами.

Мусульмане, завоевавшие Испанию, не селились в военных городках: в Иберии не было ничего подобного Фустату или Кайруану. Кажется, поселенцы расселялись порознь, скорее напоминая германские племена, вторгшиеся в Западную Римскую империю и заселившие Галлию и Испанию. Похоже, что арабы, в основном выходцы из городской среды Фустата или Кайруана, предпочитали селиться в городах и поселках долин Гвадалквивира и Эбро, вокруг Кордовы, Севильи и Сарагосы, а берберы, больше привычные к скотоводству, занимали взгорья Месеты в центре и южные горы.

Завоевание имело поразительный успех. За пять лет с начала вторжения почти весь Иберийский полуостров оказался под контролем мусульманских армий. Однако из этого правила были существенные и, как оказалось, роковые исключения. На севере Испании, как и в некоторых районах Среднего Востока, территория, контролируемая мусульманами, ограничивалась горизонталью 1000 метров. Это означало, что в горных южных долинах Пиренеев и Пикос-де-Эуропа, располагавшихся западнее в направлении к Астурии, собирались группы беженцев и непокорных жителей, желавших отстоять свою независимость. Рассказывают, что в Пикос-де-Эуропа их движение возглавил не-кий Пелайо, возможно, высокородный готт из придворных Родериха. Арабские источники ничего не рассказывают нам об истории этого восстания, а вот для христианского королевства Астурия его история стала легендой об основании их государства. Как сообщается в хронике Альфонсо III, составленной, возможно, после 900 года, арабы уже готовились арестовать Пелайо, но друзья предупредили его, и он скрылся в горах. Ландшафт Пикос-де-Эуропа сильно изрезан, с крутыми стенами ущелий и скалистыми утесами. Из-за частых дождей горы эти необыкновенно зеленые, с хорошо орошаемыми полями и лесами, с быстрыми реками. Этот ландшафт ничем не походил на открытые равнины Месеты на юге, и как небо от земли отличался от пустынь Северной Африки и Египта. Горы эти никогда в действительности не принадлежали римской Испании, в них не было больших городов, в них не прокладывали римские дороги.

Пелайо, как рассказывает хроника, сумел скрыться, выйдя на берег быстрой реки и, переплыв ее на лошади: его враги не сумели последовать за ним. Он бежал в горы и основал свой лагерь в пещере. Эта пещера стала центром сопротивления всего народа Астурии. Арабское правительство пришло в ярость и выслало армию численностью 187 000 человек — совершенно фантастическое число — для подавления восстания. Ее возглавил арабский командующий, которого источник называет Алькама, и таинственный епископ, называемый Оппа, согласившийся сотрудничать с мусульманами. Мусульмане сошлись с Пелайо высоко в горах, в местности под названием Ковадонга. Епископ обратился к Пелайо и спросил, как думает он устоять перед арабами, если те недавно разгромили всю армию готов. Пелайо ответил кратким благочестивым поучением, гласившим, что «Христос — наша надежда, и в этих малых горах, которые ты видишь перед собой, будет восстановлено благоденствие Испании и войско народа готов».

Переговоры были прерваны, и мусульмане атаковали. Великое множество их погибло, а остальные бежали. Битва у Ковадонги, датируемая обычно 717 годом, превратилась в легендарный символ начала христианского сопротивления. Тщетная попытка мусульманской армии подавить восстание немедленно отозвалась для них потерей контроля над северными поселениями, такими как Гихон, и основанием маленького независимого христианского королевства. Это королевство и подобные ему образования в долинах Пиренеев и Стране басков стали впоследствии основой христианской реконкисты.

В раннем мусульманском мире были и другие княжества, более или менее мирно сосуществовавшие с мусульманскими властями — например, в горах на севере Ирана христианские княжества горной Армении во многом напоминали христианскую северную Испанию. Впрочем, все они нисколько не угрожали власти мусульман над южными землями. Когда в X веке горцы-дейламиты из северного Ирана завоевали большую часть Ирана и Ирака, это была война мусульман с мусульманами, и они скоро растворились среди многочисленного мусульманского населения завоеванных земель. Армяне сохраняли независимость, но никогда не стремились к завоеваниям вне традиционных границ своей родины. Независимые государства северной Испании отличались тем, что сохранили, пусть и в малой мере, высокую культуру латинского христианства. В то же время они сохраняли память о королевствах визиготов и идею, что полуостров некогда принадлежал им целиком и должен снова вернуться к ним. Кроме того, у них была связь с большим христианским миром на севере. Эти обстоятельства означали, что в отличие от североиранских и армянских княжеств христиане Испании стали серьезной и постоянной угрозой контролю мусульман и наконец, по прошествии 800 лет, полностью вытеснили их с полуострова.

Амбиции арабов не ограничивались Пиренеями. Скоро арабские отряды начали совершать рейды вверх по долины Роны и в плодородные земли Аквитании. К несчастью, об этих походах у нас крайне мало информации. Направление рейдов зачастую остается неясным. Арабские источники постоянно ограничиваются сообщением в одну строчку да еще у нас есть короткие записи в латинских хрониках монастырей. Это первое столкновение народов северозападной Европы и мусульман окутано завесой неизвестности. По рассказам, первые набеги направлял Тарик ибн Зияд, и они достигли Авиньона и Лиона, прежде чем потерпеть поражение от Карла Мартелла. Мусульманские отряды неизменно выходили в походы, огибая восточные отроги Пиренеев: Барселона, Жирона (Жерона) и Нарбонна попали под их контроль, хотя правление мусульман в Нарбонне оказалось эфемерным и недолговечным. Поздние арабские хроники предполагают, что Муса ибн Носсейр задумывал смелый и амбициозный план похода целой армии через всю Европу и Византийскую империю обратно в Сирию. Вероятно, порой им чудилось, будто им нет преград.

Бывали и неудачи. Летом 721 года наместник Аль-Андалуса^[77] повел отряд в Аквитанию, однако герцог Эд Аквитанский укрепился в Тулузе. В резкой стычке 9 июня арабов оттеснили назад, а сам наместник погиб. В 725 году арабы предприняли наиболее дерзкую вылазку. Они начали с римских и визиготских укреплений Каркасона, которые взяли штурмом. Затем они двинулись на запад через южную Францию — Миди. Город Ним сдался без боя, выдав заложников, которых отправили в тыл, в Барселону. Затем наместник^[78] повел своих людей в молниеносный рейд вверх по Роне, где почти не встретил серьезного сопротивления. Войско проникло в самое сердце Бургундии, взяло и разграбило Отен, после чего вернулось на юг.

Кульминацией арабской оккупации Франции стало сражение, общеизвестное как битва при Пуатье. С конца VIII века эта битва обрела символическое значение как событие, остановившее продвижение арабов в Западную Европу. Путь им преградил полководец Каролингов Карл Мартелл. Через пару лет Достопочтенный Беда в далекой Нортумбрии услышал об этой битве и с уверенностью записал: «Сарацины, опустошившие Галлию, были наказаны за свое вероломство». Гиббон, в одном из изящнейших полетов своей фантазии, позволяет себе порассуждать о том, что было бы, обернись фортуна иначе:

 

Иной исход сражения привел бы к тому, что нынешний мир выглядел бы совершенно иначе. Чтобы пройти победным маршем от Гибралтарской скалы до долины Луары, потребовалось немногим более 1000 миль. Еще один бросок на такое же расстояние вывел бы сарацин к границам Польши и горной Шотландии. Рейн так же судоходен, как Нил или Евфрат, и арабский флот мог бы, даже и не вступая в морской бой, войти в устье Темзы. Возможно, теперь в Оксфорде штудировали бы Коран и его знатоки вещали бы обрезанным англичанам об истинности и святости откровений Магомета^[79].

 

И он продолжает объяснять, как христианский мир был спасен от подобной катастрофы гением и удачей одного человека: Карла Мартелла.

В 1915 году Эдуард Кризи в беглом популярном обзоре истории включил это сражение в «Пятнадцать решающих битв мира». Действительно, это событие стало переломным моментом. До него арабы совершали набеги по всей Франции, хотя и не завоевывали земель. Как в это самое время убедились народы Средней Азии, набеги арабов могли оказаться прелюдией к постоянному завоеванию. После этого сражения активность арабов ограничивалась районами вокруг Нарбонны, а Аль-Андалус из территории джихада начал превращаться в обжитое государство.

Для военных историков Запада битва при Пуатье имеет еще одно значение. Утверждают, что успех Карла Мартелла объяснялся тем, что он впервые использовал тяжеловооруженную конницу, то есть рыцарей, которые согласным напором уничтожили врага. Если согласиться с этой теорией, битва при Пуатье стала началом преобладания на поле боя тяжеловооруженной конницы — характерной черты средневековой Западной Европы. С возникновением рыцарства начал развиваться и феодализм как характерная система налогового и социального контроля.

Вопрос этот становится тем более животрепещущим, что все, что мы знаем об этом событии, включая его дату, — это короткие смутные обрывки сведений. Даже традиционная датировка — суббота 25 октября 732 года — имеет право на существование не большее, чем другие варианты. Первое из существенных сообщений появляется в христианской «Хронике 754 года». Хронист, писавший не более чем через двадцать лет после событий, кажется, был довольно хорошо осведомлен. Возможно, он слышал рассказы выживших мусульман, вернувшихся в Кордову. Он описывает, как наместник Абд аль-Рахман аль-Гафики сначала разбил мятежных мусульман Мунузы в восточных Пиренеях. Мунуза обратился за поддержкой к герцогу Аквитании Эду, и тогда Абд аль-Рахман стал преследовать и его. Он настиг герцога и разбил его на берегах Гаронны.

Затем Абд аль-Рахман решил продолжить поход. Он взял Бордо и сжег знаменитую церковь Святого Иллариона в Пуатье. Далее он решил идти на север по римской дороге, чтобы ограбить великую церковь Святого Мартина в Type на Луаре. Двигаясь от Пуатье к Туру, он столкнулся с Карлом Мартеллом: «человеком, который с юных лет был испытан в сражениях и опытен в военных делах. Его призвал герцог Эд». Возможно, столкновение войск произошло у маленького городка, и в наше время сохранившего название Мюссе-ла-Батайе.

 

После того как обе стороны почти семь дней изводили друг друга короткими стычками, они наконец построились в боевые ряды и сошлись в яростной сече. Северяне стояли твердо, как стена, держась вместе, как ледники в холодных странах, и в мгновение ока их мечи уничтожили арабов. Люди Остразии (то есть соратники Карла Мартелла) были многочисленней и вооружены грозным оружием. Увидев Абд аль-Рахмана, они убили его ударом в грудь. Но вдруг, уже завидев шатры арабского лагеря, франки, да будет им стыдно, воздели мечи, сберегая силы на следующий день, чтобы ночь не застала их в бою. Наутро, выйдя с рассветом из своего лагеря, европейцы увидели палатки арабов, стоявшие как накануне. Не ведая, что все они пусты, и думая, что внутри скрываются фаланги сарацин, готовых к битве, они выслали на рекогносцировку разведчиков, и те вернулись с известием, что войска исмаилитов ушли. Они бежали ночью, бесшумно, держась плотными отрядами, и вернулись в свою страну. Европейцы же, опасаясь, что коварные сарацины оставили засады на тайных тропах, не спешили в погоню и тщетно обыскивали округу. Не желая преследовать сарацин, они собрали трофеи и добычу, разделили их по справедливости и с торжеством вернулись в свою страну.

 

Основной франкский источник, продолжатель Фредегара, пишет еще лаконичнее. «Король Карл, —сообщает он, — отважно повел против них (арабов) свой строй. С Божьей помощью они сбили их шатры и поспешили изрубить их на мелкие кусочки. Убив короля Абдирама, он уничтожил их, разогнал армию, с которой сражался, и победил».

Отчеты далеко не так подробны, как нам бы хотелось, но кое-что определяется отчетливо. Первое: сражалась не кавалерия. Автор «Хроники 754 года», рисующий образ ледника, явно намекает, что франки стояли пешей фалангой. Он также не дает повода сомневаться в их дисциплинированности. Отказ добиваться окончательной победы в темноте — не признак трусости, а проявление дисциплины и сознания, что опасно преследовать врага ночью в незнакомой местности. Возможно, большинство арабов спаслись сами, зато они, несомненно, побросали свои палатки и военное снаряжение.

Поражение мусульман при Пуатье определенно отмечает окончание масштабных нападений на Францию. Становится ясно, что они не в состоянии были не только завоевать страну, но даже сколько-нибудь успешно продолжать набеги. Военная мощь франков, «подобных северным ледникам», стала одной из причин прекращения экспансии. Возможно, у мусульман не хватало людей. Завоевание Северной Африки оказалось возможным, потому что к армиям мусульман присоединилось множество берберов: те же берберы составляли основной контингент армий, вторгшихся в Аль-Андалус. Не существует достоверных сообщений о том, что франки или иные жители Франции вступали в войско захватчиков. Возможно, они были слишком чужды местному населению, чтобы легко добиться сотрудничества: или их присутствие было слишком краткосрочным, чтобы внушить доверие, но так или иначе, без поддержки местного населения армия мусульман оказалась изолированной и легко уязвимой.

Изменялся и характер мусульманского присутствия в Аль-Андалус. К 732 году большинство участников первых завоеваний состарились или умерли. Были учреждены административные структуры для сбора налогов, и, согласно по меньшей мере одному арабскому источнику, местные мусульмане «жили по-царски» — малочисленное меньшинство в богатой стране. Им уже не нужно было отправляться в набеги ради добычи, и, быть может, им уже не хотелось волнения крови, вызываемого битвой с врагом.

Однако, возможно, самой важной причиной перемен стало великое восстание берберов в Северной Африке в 741 году. Жестокая работорговля вызвала массовое возмущение по всему Магрибу, и берберам едва не удалось вовсе изгнать мусульман. Только присланная из Сирии армия помогла тем сохранить контроль над этими землями. Из-за этого конфликта ни у берберов, ни у арабов не было лишних воинов для продолжения экспансии в холодные и неприветливые поля и леса севера.

 

Глава 10. ВОЙНА НА МОРЕ

 

Летом 626 года в Древнем мире царило смятение. Византийская империя, казалось, билась в предсмертных агонии. Кочевые авары осаждали Константинополь с запада, а персидские войска жадно косились на великий город через Босфор, из Халкедона. В стенах города император Ираклий распоряжался обороной, которая спасла столицу, и, возможно, уже обдумывал кампанию 624-628 года — поход в тыл персидских войск, прямо в сердце Сасанидской империи. Тем временем в далекой Аравии пророк Мухаммад отстаивал Медину, где поселился, от вооруженных отрядов жителей Мекки, но маловероятно, чтобы хоть один персидский или византийский воин знал о новой религии и о претензиях Мухаммада на звание Пророка Всевышнего.

Тем же летом маленький купеческий кораблик шел вдоль западного побережья Малой Азии. Когда он проходил узким и часто бурным проливом, который в наши дни отделяет греческие острова Кос и Калимнос от турецкого берега материка, он напоролся на подводный риф у островка, известного как Ясси-Ада (Плоский остров). То ли команда не знала о рифе, то ли суденышко пыталось укрыться от свирепого ветра мелтеми, но кораблик затонул на глубине 30 метров. Должно быть, он быстро ушел под воду, потому что морякам не хватило времени спасти золотые и медные монеты, которые они ради надежности заперли в сундук, как и кухонные принадлежности. Команда, если только там не было могучих пловцов, способных одолеть 50 метров, отделявших место крушения от берега, погибла вместе со своим кораблем.

Крушение у Ясси-Ада имело критическое значение для нашего представления о средиземноморском мореплавании в поздней античности. С 1916 по 1964 год на месте крушения велись масштабные подводные раскопки, которые дали множество сведений о корабле и его грузе. Корабль не был большим: всего 21 метр в длину и грузоподъемностью 60 тонн. Это было торговое судно, нагруженное примерно девятью сотнями больших амфор, наполненных, возможно, вином. Моряки рассчитывали совершить плавание с удобствами — на корме был устроен красивый, выложенный изразцами кубрик с кухонной и тонкой столовой посудой.

Ученые предположили, что незадачливый кораблик принадлежал церкви и использовался для поставки припасов византийской армии, однако на самом деле мы не знаем точно, куда и зачем они плыли. Судно, датированное годом ровно за год до начала мусульманских завоеваний, много поведало нам о каботажном мореплавании в восточном Средиземноморье в последние годы античности. Воды, по которым оно плавало, были бурными и опасными, море часто штормило, зато ему практически не грозила опасность от пиратства или нападений врага. Такое положение продолжалось долгие века, когда Средиземное море было для византийцев «Маге Nostrum» — «нашим морем». За два последующих десятилетия все переменилось, и мирные воды Леванта стали театром жестоких и кровопролитных морских сражений.

У арабов были традиции мореходства. В доисламскую эпоху арабы выходили в море, и Коран заверяет правоверных, что Бог «посылает ветры радостными вестниками, чтобы дать вкусить вам Его милость, и чтобы текли суда по Его повелению, и чтобы вы искали Его даров, и, может быть, вы будете благодарны!» (30:46); «Ваш Господь— тот, который гонит вам корабль по морю, чтобы вы снискивали Его милость; поистине, Он к вам— милосерд!» (17:66). Эти и другие упоминания ясно говорят о том, что арабы, по меньшей мере, привычны были к торговым плаваниям. Бытовала среди первых мусульман и традиция недоверия к морю. Халиф Умар, как рассказывают, относился к морю с особой подозрительностью, почитая его опасным для мусульман. Это недоверие оказалось недолговечным. Один из наиболее поразительных аспектов ранних мусульманских завоеваний — быстрота, с которой мусульмане или, скажем, флоты под командованием мусульман смогли бросить вызов давно сложившимся морским силам Византийской империи. Отчасти мусульман вынудила к этому необходимость защищать берега Сирии и Египта от рейдов византийского флота, который сохранял достаточную боеспособность, чтобы наносить удары по прибрежным городам на протяжении трех первых веков исламской эры. Если бы византийцам позволили беспрепятственно господствовать на море, ни одно поселение на берегах Сирии, Египта и Палестины не могло бы жить спокойно. Мусульмане скоро поняли, что корабли можно использовать и для нападения. Остров Кипр, лежащий всего в 100 километрах от берегов Сирии, был наиболее удобной мишенью. В 649 году наместник Сирии Муавийя, ставший впоследствии первым из халифов Омейядов, выслал против этого острова морскую экспедицию. Интересно, что дата высадки подтверждается греческой надписью, увековечившей восстановление епископом Иоанном в 655 году базилики в Соли, поврежденной налетом арабов. Это едва ли не уникальное свидетельство того времени о разрушениях, причиненных первыми завоеваниями мусульман, и об исправления их последствий.

Согласно преданию, сохраненному мусульманскими источниками, Умар не дал Муавийе разрешения на выход в море, однако его преемник Усман снял запрет, снабдив позволение любопытным условием: Муавийя должен был взять с собой жену — очевидно, чтобы она удержала его от безрассудного риска. И его, и многих других знатных мусульман сопровождали верные жены. После первого успешного набега население Кипра обязали выплачивать мусульманам ежегодную дань. Они уже платили дань Византии, так что остров оказался как бы под двойной властью, и обе стороны получали с него деньги, но не держали на нем постоянного гарнизона. В 654 году Муавийя повторил вторжение, потому что, как утверждали мусульмане, киприоты предложили Византии корабли для действий против мусульман, нарушив тем условия договора. Сообщается, что флот мусульман насчитывал 500 судов и нес 12 ООО воинов регулярной армии, то есть тех, чьи имена были внесены в «диван». Считается, что в этот раз Муавийя возводил на острове мечети и выстроил новый город, который заселил людьми с Баальбека, сделав из них гарнизон и назначив им жалование. Этот форпост мусульман продержался, пока сын Муавийи Йазид не вывел людей и не снес город: по-видимому, он счел неоправданными расходы на содержание гарнизона.

На всем протяжении VII, VIII и IX веков Кипр сохранял уникальное положение между мусульманским и христианским мирами. Удержать его не всегда оказывалось легко. Мусульманские законоведы недовольны были договором, который во многих отношениях нарушал закон ислама. Да и с военной точки зрения киприотов постоянно подозревали в оказании помощи Византии. Омейядский халиф Валид II депортировал многих киприотов в Сирию, заподозрив их в пособничестве византийцам, однако его преемник Йазид III позволил им вернуться. Проблемы сохранялись и при Аббасидах, а в 806 году, в царствование Гаруна аль-Рашида, на острове якобы начались народные волнения, и пришлось послать экспедицию, чтобы призвать островитян к порядку. Сообщают, что 16 000 пленников было вывезено в Ракку — поселение Гаруна в Северной Сирии. Оттуда их выкупили или продали в рабство, один епископ-киприот обошелся в 2000 динаров. Несмотря на эти осложнения, греческое христианство и соответствующая культура сохранились на острове и тогда, когда практически исчезли на большой земле. Второй Никейский собор состоялся в 787 году. Епископы из областей под властью мусульман не смогли прибыть на него, но от Кипра явились пять епископов, что доказывает по-прежнему тесные связи Кипра с Византией.

За первым набегом на Кипр последовали нападения на другие средиземноморские острова: Родос и Кос были разграблены, по всей вероятности, в 654 году. До этого времени мусульмане не сталкивались непосредственно с византийским флотом, который все еще оставался владыкой вод восточного Средиземноморья. Первое настоящее морское сражение между мусульманами и византийцами — так называемая «битва мачт» («Зат ас-саварн»), или битва при Фениксе, — случилась у Ликийских берегов в 655 году. Описания Ибн Абд аль-Хакама, греческой хроники Феофана и позднейшей арабской хроники Ибн аль-Атира дают нам сведений об этом сражении больше, чем о каком либо другом столкновении флотов того периода. Согласно арабским источникам, кампания началась с того, что император Констант II (641-668) подготовил морскую экспедицию против завоеваний мусульман в Северной Африке. Он вышел в море с флотом в 500 или 600 кораблей, «и людей на нем было больше, чем когда-либо собирали византийцы со времени прихода ислама». Муавийя послал Ибн аби Сарха, наместника Египта, который «начальствовал и над морем», перехватить их. Два флота сошлись у Л испанского побережья. Когда мусульмане впервые завидели византийцев, ветер для них был встречным, но затем настал штиль, и оба флота встали на якоря. Стороны договорились о перемирии на ночь; мусульмане читали Коран и молились, византийцы звонили в колокола. На следующее утро флоты сблизились, и мусульманские корабли сцепились с византийскими. Сражались мечами и кинжалами, и с обеих сторон было много убитых. В конце концов Всевышний оказался благосклоннее к мусульманам, император, получив рану, бежал с места сражения, и в живых остались лишь немногие византийцы. Ибн Аби Сарх оставался на этом месте еще несколько дней, после чего вернулся в Сирию.

Самый пространный отчет об этой битве дает нам Ибн Абд аль-Хакам, использовавший египетские источники, по-видимому, в Египте и собранные, так как в арабском флоте было много египтян, вернувшихся туда после сражения. Его описание, однако, сильно формализовано и разочаровывает тем, что слишком много места в нем уделено вопросам: кто на чьей дочери женился после битвы, и другим, малоинтересным для историка флота обстоятельствам. Из его отчета удается извлечь, что морское сражение было частью совместной операции и что половина корабельных команд оставалась в то время на суше. У византийцев было 1000 кораблей против 200 мусульманских. Командующий, Ибн Аби Сарх, созвал военный совет, на котором один из выступавших ободрял собравшихся, говоря, что если поможет Всевышний, то и малым числом можно победить большое войско. Таким образом, мусульмане укрепились духом, и два флота стали сходиться. Бой начался выстрелами из луков. Император посылал гонцов узнать, как идет сражение. Услышав, что они сражаются луками и стрелами, он сказал, что византийцы наверняка победят; услышав затем, что сражающиеся бросают камни, он повторил, что византийцы побеждают, но услышав, что суда сцепились вплотную и люди сражаются на мечах, он предсказал победу арабов.

Греческий отчет Феофана рисует несколько иной фон событий. Согласно его хронике, Муавийя готовил флот для нападения на Константинополь. Пока в Триполи (Ливане) собирался флот, двое «христолюбивых братьев, сыновей трубача», взломали тюрьму в Триполи и освободили множество заключенных в ней византийцев. Затем они захватили город и убили правителя, после чего бежали во владения Византии. Однако Муавийю это не смутило, и флот под командой некого Абул-Авара в срок вышел в море. Император Констант вступил в бой у Феникса в Ликии, но, увы, он был плохо подготовлен к сражению. Скоро море наполнилось кровью византийцев, а император сбросил с себя царственное одеяние, чтобы скрыться незамеченным. Он бы погиб, если бы не один из сыновей трубача, который вытащил его из воды и погиб, спасая его.

Все отчеты сходятся в том, что «битва мачт» стала крупной победой мусульман и положила конец неограниченному господству византийского флота в восточном Средиземноморье. Увы, мы не видим более отчетливой картины происходящего. Более поздний историк, писавший об этом сражении, придерживается весьма невысокого мнения об обеих сторонах:

 

Обе стороны грубо пренебрегали самыми элементарными правилами морского боя — отчасти потому, что византийцы недооценили противника. Два флота целую ночь простояли друг против друга, прежде чем сойтись без какого бы то ни было плана. Не было ни предварительной перестрелки, ни метавшихся особыми машинами стрел и камней. Ни один корабль не воспользовался тараном. Поскольку практика абордажа требует большого искусства, арабы нашли более простое решение: они умудрились связать свои корабли с вражескими и таким образом превратили морское сражение в сухопутное... Ни одна сторона не принимала в учет направление ветра^[80].

 

Источники в действительности слишком скудны, чтобы понять, заслуженны ли столь суровые упреки. Однако ясно, что мусульманский флот в целом все еще был слабее морских сил византийцев. Это стало особенно очевидно при нападении на Константинополь, которое началось в 674 году. Мусульмане с самого начала понимали, что невозможно взять город, не овладев прежде окружающими его водами. Большой арабский флот под командой сына Муавийи Йазида вошел в Мраморное море. В течение четырех лет он все лето блокировал город, уходя затем на зимовку в Кизик в южной части моря. Несмотря на столь неотступное давление, оборонявшиеся держались твердо. Византийцам помог так называемый греческий огонь, возможно, примененный тогда впервые. Изобрел его некий Каллиник, беженец из занятого арабами Баальбека в Сирии. Греческий огонь был смесью сырой нефти и других веществ, которые налипали на дерево. Его поджигали и распыляли из сифонов в сторону вражеских кораблей. Впрочем, учитывая, что византийцы получили формулу смеси от жителя Баальбека, не исключено, что изобретение это родом с Ближнего Востока. Но есть указания, что мусульмане применяли этот огонь и при первой осаде города.

Победа была отмечена греческой поэмой, которую написал некий Феодосий Грамматик. Большая часть ее посвящена обычным славословиям Господу, даровавшему победу христианам, но есть в ней и несколько строк, проливающих свет на современную автору действительность.

 

Пусть видят все, как Ты, Всевластный, спас город от сокрушающих валов нечистот и презлобных арабов! Ты похитил страх перед ними, и трепет, и их возвращающиеся тени...

Где ныне, о проклятые, сверкающие ряды ваших стрел? Где теперь песнь хора тетивы натянутого лука? Где блеск ваших мечей и копий, ваших кирас и шлемов, ятаганов и вороненых щитов?

Где двухпалубные, извергающие пламя корабли и где однопалубные, быстрые в битве?

Что скажете вы, злосчастные и алчные исмаилиты?

Христос — могучий Спаситель, он правит как Бог и Властитель. Он дает силу и опору в битве. Он раскалывает луки и сокрушает силы людские... И вот ты, Океан, по коему разметались клочья убийц, рукоплещешь Владыке! И Земля рукоплещет Господу всего, в гимне почета, славы и силы, что будет звучать эоны веков и долгие годы!^[81]

 

Флот мусульман был окончательно разбит и отброшен в 678 году, и тогда сухопутной армии пришлось отступить. При возвращении в Сирию арабский флот был уничтожен бурей у памфилианского побережья. Константинополь в конечном счете был спасен морскими силами Византии.

Вторая крупная морская экспедиция против Константинополя была предпринята в 716-718 годах. И снова наш главный свидетель — греческий хронист Феофан, поскольку арабские источники весьма лаконичны. По свидетельству греческого монаха, конфликт начался с борьбы за ресурсы древесины, столь необходимой в кораблестроении. Византийцам стало известно, что арабы из Египта готовят экспедицию в Ливан за деревом. Император Анастасий II решил перехватить их и собрал для этого быстроходные парусные суда. Византийский флот собирался на Родосе под командой дьякона великой церкви Айя-София и по совместительству министра финансов по имени Иоанн. Флоту было приказано отправиться в Ливан и сжечь запасы древесины. Экспедиция прошла не так, как планировали. Как часто случалось в Византийской империи того периода, начался мятеж, командующий, назначенный императором, погиб, а войска направились к столице, чтобы свергнуть Анастасия, оставив арабов спокойно заниматься строительством своих судов.

В 716 году мощная наземная армия под командой Масламы ибн Абд аль-Малика выступила на Константинополь. Одновременно собирался флот. Его главным назначением было поддерживать и снабжать атаковавшую с суши армию Масламы. Зиму 716/17 года провели на сицилийском побережье. Весной корабли вышли в западном направлении, затем повернули на север. Прежде чем войти в Мраморное море, они бросили якоря у Абидоса в Гёллеспонте. 15 августа Маслама начал осаду города, и к 1 сентября огромный флот, состоявший якобы из 1800 кораблей, встал под стенами города: часть у стен на западной стороне Босфора, часть у европейского побережья на севере Золотого Рога. Феофан говорит, что арабские корабли оказались бесполезными, потому что были перегружены. Стояла хорошая погода, и они продвинулись вверх по Босфору. Это было большой ошибкой. Император Лев III, надзиравший за маневрами из акрополя и направлявший их, выслал против арабских судов брандеры, и флот превратился в пылающие факелы. «Некоторые еще горели, когда разбились о дамбу, другие же затонули на глубине, с людьми и всем прочим, а еще другие, пылая, дошли до островов Оксея и Платея» (современные Принцевы острова в Мраморном море). Осажденные ликовали, в то время как нападавшие дрожали в ужасе «перед мощью жидкого огня». Некоторые корабли арабов избежали пожара, и император попытался заманить их в Золотой Рог, опустив цепи, протянутые между городом и Шлатой. Командующий арабов боялся, что стоит им войти, как цепи поднимут, и они окажутся запертыми в капкан. Поэтому они прошли выше по Босфору и перезимовали в бухте на европейском побережье, там, где теперь стоит великая оттоманская крепость Румели-Гиссар.

Зима выдалась очень суровой. Снег покрывал землю сто дней, и мусульмане на берегу жестоко страдали от голода и холода. Следующей весной прибыло подкрепление: 400 нагруженных провиантом купеческих судов из Египта под началом Суфйана, и за ними — 260 судов из Северной Африки с оружием и припасами. Оба командующих уже знали, какую опасность несет греческий огонь и, не приближаясь к городским стенам, держали свои корабли в безопасном отдалении, у азиатского берега Мраморного моря.

Многие моряки в обоих мусульманских флотах были христианами-коптами из Египта, и по крайней мере некоторые из них решили, что они больше обязаны верностью единоверцам-христианам Византийской империи. Однажды ночью они забрали с купеческих кораблей легкие лодки и пробрались в город, объявив, что они верны императору. Они сообщили императору о флотах, скрытых у южного берега моря, и тот, приготовив два огнемета, погрузил их на военный корабль и на «двухэтажный корабль». «С Божьей помощью, — записывает благочестивый летописец, — и вмешательством Его Пречистой Матери враг потонул на месте. Вещи и припасы с арабских кораблей были захвачены».

Конец наступил 15 августа 718 года, когда пришло послание от благочестивого халифа Умара И, всегда относившегося с подозрением к честолюбию успешных военачальников.

Его приказ отправлял Масламу в отставку. Опять на помощь византийцам пришло божественное вмешательство:

Когда экспедиция возвращалась обратно, на них пала ужасная буря: послал ее Господь, благословенный Богородицей. Бог утопил их всех у Проконесса, а других на Апострофе и у других мысов. Те, что остались, шли через Эгейское море, когда на них обрушился гнев Божий, вспенив морские воды. (Это могло быть связано с землетрясением, случившимся в то время в Сирии). Едва сошла смола их кораблей, корабли ушли на дно вместе с людьми и добром. Только десятеро выжили, чтобы поведать нам и арабам о том, что сотворил с ними Бог.

Неудача морского флота мусульман под стенами города и победа константинопольского флота определили серьезное изменение в балансе сил между арабами и Византией. До конца XI века мусульманские корабли больше не осмеливались выходить в Мраморное море. Флот спас Константинополь и предотвратил окончательную победу мусульман.

Кроме того, в период первых завоеваний мусульмане активно действовали на море у берегов Северной Африки и Сицилии. Первая морская экспедиция мусульман на Сицилию была организована в 652 году, задолго до основательного завоевания Северной Африки. Мусульманский флот силой в 200 кораблей месяц разбойничал у берегов острова, захватывая сокровища церквей и монастырей, после чего вернулся в Сирию. С основанием Туниса арабы начали превращать Северную Африку в морскую базу Город, вероятно, основал наместник Хассан в 700 году, сразу после падения Карфагена. Неясно, почему он избрал новый участок, вместо того чтобы просто использовать византийскую гавань в Карфагене. Возможно, у него были и другие причины, однако, скорее всего, его привлекла лагуна, соединенная коротким каналом с открытым морем, на которой стоял Тунис. Здесь город был менее уязвим перед атаками византийцев, и его проще было оборонять. ГЬрод процветал, будучи главной стоянкой африканского флота, хотя правительство оставалось в глубине суши, в Кайруане.

Вскоре после того мусульмане начали захватывать средиземноморские острова, начав со взятия Пантеллерии, произошедшего, по всей видимости, в 700 году. Несколькими годами позже, возможно, в 703-м, большой египетский флот под командованием Аты ибн Рафи прибыл в Северную Африку. Была уже осень, ожидался сезон штормов. Наместник, Муса ибн Носсейр, советовал не начинать кампании в этом году, но Ата думал только о богатой добыче, ждавшей его на островах, и не хотел ждать. Решили начать с рейда на Сардинию. Все прошло хорошо, но на обратном пути, когда они уже почти достигли родного тунисского порта, налетел внезапный шторм, разбивший большую часть кораблей. Сын наместника Абд аль-Азиз собирал на берегу трупы утонувших, обломки кораблей и груза. Уцелевшие корабли и их команды укрылись в тунисском порту, где о них позаботился Муса. Может быть, благодаря милосердию, проявленному им к этим людям, они стали ядром морских сил, с которыми Муса девять лет спустя высадился на Иберийском полуострове.

Эта морская катастрофа отозвалась любопытным эхом в египетских папирусах. Среди множества писем арабского наместника к пагарху (местному землевладельцу и чиновнику) города Афродито в Верхнем Египте есть одно, в котором наместник запрашивает, что сталось с моряками — возможно, сплошь коптами — из этого города. Проявляя довольно тяжеловесное бюрократическое любопытство, он желает знать, сколько их вернулось домой, а сколько осталось в Магрибе. Он также требует подробностей о тех, кто не вернулся, кто умер или остался в Африке. Мы располагаем только письмом наместника без ответа пагарха, но это письмо явно указывает на два обстоятельства: что наместник пристально наблюдал за делами флота и что даже Афродито, расположенный в 500 километрах от моря, должен был посылать людей в морские экспедиции.

После основания в Тунисе арсенала флот Северной Африки стал практически независимым от мусульманских флотов в восточном Средиземноморье, и подчинялся он здешнему наместнику В сущности, это была банда независимо действовавших корсаров, грабивших острова и незащищенные поселения на побережье центрального Средиземноморья, не брезговавших работорговлей. Как мы уже видели, североафриканский флот мог предоставить 360 боевых кораблей в помощь мусульманам, атаковавшим в 718 году Константинополь. Иногда корсары сталкивались в море с сильным противником. В 733 году у Сицилии они нарвались на флотилию византийских кораблей, которые применили греческий огонь и сожгли многие арабские суда. А в следующем году другие арабы столкнулись с византийскими кораблями и потеряли захваченных пленников. В 740 году была предпринята большая, масштабная кампания. На сей раз целью ее должна была стать столица византийской Сицилии — Сиракузы, причем арабы доставили на кораблях своих коней. Это могло бы стать началом настоящего завоевания ими Сицилии, если бы в следующем году в Северной Африке не началось широкое восстание берберов против арабских сборщиков налогов и работорговцев. Арабов временно вытеснили из Северной Африки, и им стало не до грабительских рейдов.

Организация флота

Содержание флота— сложное и дорогостоящее дело. Оно требует постоянного вложения средств на поддержание и ремонт кораблей, даже тогда, когда они не приносят прибыли. Сухопутную армию при необходимости можно навербовать достаточно быстро. Люди будут служить, в надежде на добычу сами раздобудут себе снаряжение и закупят провиант. Правда, в VIII веке солдатам регулярных войск уже платили жалование, но все же, когда доходило до джихада с неверными, часть армии все еще составляли добровольцы. Морская война — совсем другое дело. Корабли надо строить заранее, а не перед самой кампанией. Даже если они уже есть, их нужно привести в готовность и заново снарядить. Воины могут служить добровольцами в расчете на добычу, но опытные моряки и гребцы должны служить или по принуждению, или за плату Из этого следует, что организация флота должна оставлять следы даже в весьма обрывочных административных отчетах, дошедших до нас с ранней эпохи ислама.

Центр организации флота — арсенал. Это слово, известное в Европе из итальянского языка, в свою очередь было образовано от арабского «дар аль-синаа», то есть «дом работ», мастерская. Этот термин, использовавшийся уже в IX веке, если не раньше, применялся к морским базам мусульманского флота, впервые возникшим в Сирии и Египте. Первая из них, сирийская, кажется, располагалась в Акре, но халиф Хишам (724-743) перевел ее в Тир, потому что землевладельцы в Акре отказались продать халифу нужные участки: вопрос о принудительной продаже не вставал. В Тире халиф построил гостиницу, вероятно для проживания работников, и склады. Примерно в это же время англосакс святой Виллибальд дважды побывал в Tиpe, совершая паломничество в Святую Землю в 724-726 годах, и из Тира кораблем отправился домой. Он самодовольно описывал, как ему удалось провезти через арабскую таможню немного святого и драгоценного иерихонского ладана, выдав его за сосуд с каменным маслом. Он отметил также, что порт является охранной зоной, и всякий, зашедший в него без дозволения, будет арестован. Мы располагаем несколькими описаниями Тира, сделанными арабскими географами в IX и X веках. Один географ описывает его как «главный из приморских городов, в котором имеется арсенал. Отсюда правительственные суда отплывают в экспедиции против греков. Город красив и хорошо укреплен». Другой пишет: «Тир — это укрепленный город на море, в него можно попасть только через ворота и по мосту, его окружает море, и три его стены возвышаются прямо из воды. Корабли входят только ночью, после чего поперек натягивают цепи... здесь много мастеров, знающих каждый свое дело».

В 861 году халиф Мутаввакил I перевел флотскую базу обратно в Акру, а позже, в 870-х годах, почти независимый правитель Египта Ибн Тулун сильно усовершенствовал гавань и портовые укрепления. Описания работ мы находим у арабского географа Мукаддаси, дающего самый полный из имеющихся у нас отчетов о строительстве ранних мусульманских портов. Он с немалой гордостью отмечает вклад в работы своих предков:

 

Акра — укрепленный город на морском берегу, защитные сооружения которого сильно улучшены после посещения его Ибн Тулуном. Он прежде видел укрепления в Tиpe, где гавань была защищена окружной стеной, и захотел таким же образом укрепить Акру. Инженеров (суна) собрали со всей провинции, но когда им изложили план работ, все они отвечали, что невозможно заложить фундамент под водой. Тут кто-то упомянул моего деда, архитектора (бина), и сказал, что если такое вообще возможно, этот человек возьмется это сделать. Тогда Ибн Тулун приказал правителю Иерусалима прислать к нему моего деда. Когда тот прибыл, он спросил его мнения. «Это возможно! — ответил дед. — Доставьте несколько крепких балок из платана!» Их положили на воду, так, как если бы собирались строить крепость на суше, и связали вместе. Большие ворота устроили на открытой к морю западной стороне. Затем он начал возводить на балках кладку из камня и цемента, а, чтобы было крепче, через каждые пять слоев вставлял каменные колонны. Балки под тяжестью постройки погружались в воду. Как только они опустились на песчаное дно гавани, он на год прекратил строительство, чтобы строение устоялось. Затем он связал эти укрепления со старыми городскими стенами и выстроил мост для входа в порт. Когда в гавани стояли корабли, поперек прохода, как и в Tиpe, протягивались цепи. Раньше, до того как это было сделано, враги (византийцы) часто наносили большой ущерб собранным здесь судам. Говорят, мой дед получил тысячу динаров и почетные одежды, коней и другие дары в награду, и его имя выбили на возведенной им постройке.

 

Ничто из этих строений теперь не выдается над водой, но мы вполне способны представить, как это выглядело. Вторичное использование античных колонн, положенных горизонтально, чтобы упрочить стену, типично для архитектуры крестоносцев на Левантийском побережье. Интересно отметить, как рано вошел в употребление этот прием.

Примерно в 780 году еще одна база флота была устроена в Тарсе в Киликии. Таре был заметным византийским городом, из него был родом апостол Павел. По всей вероятности, Таре был разрушен и покинут после мусульманского завоевания, когда оказался на ничейной земле между византийцами и арабами. Халиф Гарун аль-Рашид приказал восстановить его укрепления и собрать там добровольцев со всего мусульманского мира, желающих присоединиться к джихаду против византийцев. Корабли, скорее всего, были пришвартованы в эстуарии реки, соединяющей Таре с морем. Сообщений о строительстве гавани не сохранилось. Затем в 900 году халиф приказал сжечь все корабли, потому что ему доложили, что есть сомнения в верности местных жителей. «Было уничтожено около пятидесяти кораблей, на которые потратили большие деньги и которые в то время нечем было заменить. Эта утрата ослабила мусульман, поставила их в опасное положение и усилила позиции греков, которые могли теперь не опасаться нападения с моря»^[82]. Несмотря на столь пессимистичную оценку, Тарсу скоро вернули прежнюю роль: в 904 году мусульманские суда совершили рейд вдоль средиземноморского побережья от Анатолии к Анталье. Город был взят штурмом, в нем захватили около 5000 пленников и освободили 4000 мусульманских военнопленных. Захвачены были 60 византийских судов с грузом, в том числе с золотом, серебром и рабами. Каждый мусульманин, принимавший участие в рейде, получил около тысячи динаров. Мусульмане-возликовали при этом известии. В то время, когда византийская армия все более успешно отбивала атаки мусульман на суше, морская война, дававшая подобную добычу, становилась очень привлекательной.

Очень скоро после завоевания мусульмане устроили флотские базы в Египте, причем, как мы уже видели, моряки-копты действовали и в Мраморном море, и в Северной Африке в начале VIII века. Как и на сирийском побережье, египетские морские базы использовали византийские порты. Самым знаменитым из ник, разумеется, была Александрия. Она, безусловно, оставалась портом и после захвата мусульманами. Пилигрим Аркульф прибыл туда после сорокадневного пути из Яффы в Палестине. ГЬрод, как он сообщает, настолько велик, что понадобился целый день, чтобы пройти его из конца в конец, и окружен стенами и башнями. Аркульф описывает и прославленный древний маяк на Фаросе, кажется, еще действовавший. К сожалению, арабские источники почти ничего не говорят нам об этом городе и его гавани. Нам известно, что в Александрии стоял мусульманский гарнизон, но о флоте ничего не упоминается. Другой важной базой на средиземноморском побережье была Фарама. Но и о ней источники мало что могут сказать. Были базы и в Розетте, и в Дамьетте. Письмо на папирусе, датированное 710 годом, содержит приказ послать в Дамьетту припасы «для действующего флота», однако наиболее полная информация об этом городе содержится в описании византийского рейда в начале лета 853 года. В это время праздновали окончание Рамадана, и наместник Египта неосторожно приказал отпустить местный гарнизон в столицу для участия в празднестве. Пока воинов не было, византийский флот из сотни судов «шаландий», каждое из которых вмещало 150 человек, нанес удар. Ромеи сожгли пятничную мечеть и церкви. Они захватили мебель, свечи и воск, собранные для отправки в Ирак. Кроме того, они обнаружили военное и флотское снаряжение, 1000 копий, приготовленных для арабов, сражавшихся на Крите, и сожгли склад с парусами. Захватили в плен около шестисот мусульманок и копток, а множество других женщин и детей утонули, пытаясь спастись через мелкое озеро. Затем мародеры двинулись к островному городу Теннису, но обнаружили, что озеро слишком мелко для их нагруженных судов. Им пришлось успокоиться на том, чтобы осадить городок Уштум, недавно обведенный стеной с железными воротами по приказу халифа. Там они нашли и сожгли арсенал с осадными машинами манджаник и аррада. Затем, без помехи со стороны мусульман с моря и с суши, они вернулись домой. Мы слышим в рассказе упоминание об укрепленных городках и военном снаряжении, но, как видно, на месте не оказалось ни одного корабля для их защиты.

Остров Рода у Фустата на Ниле был крупным центром судостроения, и в ранних арабских источниках он называется просто «Йазират аль-синаа», или «Остров Арсенал». Кажется, устроен он был после налета византийцев на прибрежный египетский городок Бурулл в 673 году. Как видно, остров, расположенный довольно высоко по течению от моря, позволял строить корабли в защищенном от набегов месте. Документы на папирусах 709 года приводят требования наместника послать плотников и других мастеров в распоряжение смотрителя фустатского арсенала для помощи в строительстве кораблей.

Новые сведения о том, что могло происходить на первых мусульманских арсеналах, мы находим в официальном письме о назначении халифом (не названным) наместника (также безымянного) в пограничную область. Это письмо приводится в источнике X века. Подобно большинству таких документов, в нем много и общих лозунгов и наставлений. Начинается оно со множества благочестивых наставлений повиноваться Богу, оказывать предпочтение добрым людям перед дурными и т. п., но есть в нем и приказы, прямо относящиеся к порту и кораблям. Наместника наставляют не жалеть денег на то, чтобы поддерживать суда в готовности, а на зиму вытаскивать их на сушу. Наместник должен рассылать шпионов и быть в курсе событий. Он не должен допускать специалистов по греческому огню, моряков, метателей снарядов и других мастеров на борт корабля, пока те не испытаны и не доказали, что хорошо знают дело. Он должен нанимать только лучшие войска. Он должен инспектировать верфи и удостоверяться, что там имеется достаточное количество дерева, железа, воска, смолы и прочего, чтобы корабли строились как должно, были хорошо просмолены и снабжены веслами и парусами. Следовало отбирать надежных и опытных моряков. За купцами требовалось приглядывать на случай, если среди них окажутся шпионы. Следовало также наблюдать за гаванью, чтобы ни один корабль не мог войти или выйти без его ведома. В доках все должно быть чисто и готово к работе. Надлежало следить, чтобы не было недостатка в нефти (нафт), бальзаме для пропитки и веревках — и все было в хорошем состоянии.

Со всеми этими наставлениями согласится любой моряк. Несомненно, мусульманские арсеналы, как и прочие военные учреждения, часто не дотягивали до желаемого уровня, однако администрация хорошо представляла себе, чего от них требовать и готова была тратить на них деньги.

 

Военные корабли

 

И арабы, и их противники византийцы выработали один и тот же тип корабля. Огромные триремы и квинквиремы эллинов и римлян давно исчезли из вод Средиземного моря, сменившись маленькими, легкими галерами. Остатков крушений того периода до сих пор не найдено, поэтому нам, в попытках выяснить, как могли выглядеть военные корабли тех времен, приходиться опираться на краткие упоминания письменных источников и редкие не слишком удачные рисунки. Многое остается под сомнением. Характер источников — как текстов, так и изображений — позволяет нам представить византийские корабли начала Средних веков несколько лучше арабских. Впрочем, мало оснований полагать, что военные корабли, применявшиеся обеими сторонами, сильно различались между собой.

Стандартный византийский корабль того периода назывался «дромон», или «хеладион», а арабы, пререняв те же типы судов, называли их «шини», или «шаланди». Торговые суда в то время двигались исключительно силой ветра, но военные корабли ходили на веслах, помогая им парусом, или используя только его при попутном ветре. Весла необходимы были, чтобы обеспечить скорость и маневренность при боевом столкновении. Считается, что средний дромон имел около 30 метров в длину, и при соотношении ширины к длине 1:8 был шириной в 3-4 метра. Вероятно, такими же были и корабли мусульман. Дромон с самой большой командой, известный по византийским источникам, имел 230 гребцов и 70 моряков, однако большинство могли взять на борт от 100 до 200 человек.

Раннее Средневековье — время важных перемен в дизайне и строительстве кораблей. Прежде всего, изменилась конструкция корпуса. В Древнем мире обшивка корпуса набивалась встык, и доски связывались между собой шипами, входящими в пазы. Реконструированный по остаткам деревянных частей корабль 626 года с Ясси-Ада был построен как современный: обшивка набивалась на ребра-шпангоуты — такой корпус легче и экономичнее, но менее прочен. Нам не известно, перенял ли военный флот преимущества новой технологии конструкции корпуса, но это вполне возможно, потому что корабли становились легче и дешевле. Втрое изменение — переход от подводного тарана к надводному бушприту на носу корабля. Античные корабли использовали подводные тараны как оружие в морском сражении, но к концу античного периода они устарели, да и более легкие корпуса могли не выдержать прямого столкновения. Третьим нововведением стала перемена в форме паруса и парусной оснастке. Поздние римские корабли ходили под квадратным парусом, привязанным к поперечной рее, но в раннем Средневековье его сменил косой латинский парус, позволявший лавировать круче к ветру. По всей видимости, арабские корабли с самого начала имели латинские паруса. Другое характерное новшество того периода — использование деревянных надпалубных «замков», дававших морякам преимущество в высоте в ближнем бою. В поздней античности кораблями правили при помощи двух огромных весел на корме, и это устройство, кажется, продержалось до X или XI века, когда эти «кормила» сменились одиночным кормовым рулем.

Во многих отношениях морские сражения напоминали сухопутные бои, перенесенные на корабли. Правда, византийские наставления по морскому бою советуют выстраивать корабли полумесяцем, с командирским судном и сильнейшими судами в центре. Одно из таких руководств советует также, если битва случится вдали от вражеского берега, держаться дальше в море, чтобы у моряков не было соблазна спрыгнуть за борт и добраться до берега вплавь! Других указаний относительно тактики морского боя мы находим мало. Битвы обычно начинались перестрелкой, когда во вражеский корабль метали стрелы, камни и горючие вещества. Дополнительно к сифонам для греческого огня, устанавливавшихся обычно на носу, корабли несли еще катапульты для метания камней и горшков с греческим огнем. Одна из самых фантастических идей — метать на вражескую палубу горшки со змеями и скорпионами — идея, возможно, привлекательная в теории, но едва ли практически осуществимая при абордажном бое. Основным оружием были луки и самострелы, а в финале морского сражения, как в «битве мачт», все, вероятно, решалось рукопашной схваткой, совсем как на земле.

Команды состояли из двух групп: гребцов и моряков с одной стороны, и воинов с другой. Есть свидетельства, что на византийских кораблях между ними не было резкого разделения, и моряки при необходимости могли вступить в бой. На арабских кораблях, напротив, воины-мусульмане резко отделялись от моряков, команду которых составляли обычно христиане коптской или сирийской церкви. Это разделение должно было стереться к IX-X веку; особенно на корсарских кораблях.