Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Глава I. Процессуальные и теоретические основы КСППЭ

§ 1. Правовые основания комплексных экспертных исследований и КСППЭ.

§ 2. Понятие комплексной судебной экспертизы и КСППЭ.

§ 3. Предмет, объекты и основные задачи КСППЭ.

Глава II. МЕТОДОЛОГИЯ КСППЭ

Глава III. ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ВОПРОСЫ КСППЭ

§ 1. Назначение КСППЭ. Пределы компетенции экспертов. Общие требования к формулированию вопросов экспертам.

§ 2. Источники и правила сбора фактической информации. Права и обязанности экспертов.

§ 3. Производство КСППЭ. Функции, роли и принципы взаимодействия экспертов-психиатров и экспертов-психологов.

§ 4. Оформление результатов КСППЭ.

Глава IV. КСПЭЭ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЙ

§ 1. Основные функции и правовое значение эмоций. Виды эмоциональных состояний. Юридическое понятие сильного душевного волнения и его соотношение с психологическими понятиями эмоциональных состояний. Состояние фрустрации.

§ 2. Основные слагаемые КСППЭ эмоциональных состояний.

Оценка ситуации.

Оценка личности.

Оценка индивидных качеств и временных неблагоприятных факторов.

Оценка феноменологии эмоциональных состояний.

§ 3. Постановка и клинико-экспериментальное обоснование вопроса об «аномальном аффекте». Аффект на почве простого алкогольного опьянения.

§ 4. Пределы компетенции, роли и функции экспертов-психиатров и экспертов-психологов в КСППЭ эмоциональных состояний.

Глава V. КСППЭ ИНДИВИДУАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ ЛИЧНОСТИ

§ 1. Наиболее значимые вопросы КСППЭ индивидуально-психологических особенностей личности обвиняемых и свидетелей. Экспертная оценка и пределы компетенции экспертов.

§ 2. Посмертная КСППЭ особенностей личности при самоубийствах.

Глава VI. КСППЭ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ОБВИНЯЕМЫХ И ПОТЕРПЕВШИХ

§ 1. Медицинское, психологическое и юридическое содержание понятия «умственная отсталость».

§ 2. «Психологический возраст». Методология и принципы диагностики периодов возрастного развития. Обоснование подхода к решению экспертных задач.

§ 3. Методическое обеспечение КСППЭ несовершеннолетних обвиняемых.

§ 4. Критерии экспертной оценки в КСППЭ несовершеннолетних обвиняемых. Обязанности и компетенция экспертов.

§ 5. КСППЭ несовершеннолетних потерпевших по делам о половых преступлениях

Глава VII. КСППЭ ПСИХОПАТИЧЕСКИХЛИЧНОСТЕЙ И БОЛЬНЫХ ОЛИГОФРЕНИЯМИ

§ 1. Особенности КСППЭ эмоциональных реакций у психопатических личностей.

§ 2. Особенности КСППЭ личности психопатов.

§ 3. КСППЭ больных олигофрениями.

Заключение.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

В разработке средств учета и активизации человеческого фактора важная роль принадлежит психологической, юридической и медицинской наукам.

Однако, в отличие от правоведения и медицины, психология в ряду наук о человеке до настоящего времени развивалась преимущественно как дисциплина исследовательская, ориентированная на добывание, а не на применение научных знаний. В связи с актуальными требованиями времени встает необходимость в кратчайшие сроки создать действенную практическую психологию, способную надежно диагностировать психологические качества людей, прогнозировать их поведение и при необходимости управлять им на основе широкого внедрения в практику фундаментальных научных достижений.

Большинство задач, относящихся к сфере практической психологии, являются в принципе комплексными, требующими учета сложного системного строения личности, целостного подхода к оценке психической деятельности. Успешное их решение невозможно без ясного представления о пределах компетенции практических психологов и разработки принципов их взаимодействия с представителями смежных научных специальностей. Особую важность соблюдение этого требования имеет в такой области приложения психологической науки, как судебная экспертиза, где от компетентного использования психологических знаний и правильного взаимодействия экспертов-психологов с экспертами других профессий, в первую очередь с имеющими тот же объект исследования психиатрами, во многом зависит эффективность судопроизводства, соблюдение прав и охраняемых законами интересов граждан.

В предлагаемой читателю книге И. А. Кудрявцева «Судебная психолого-психиатрическая экспертиза» на основе научно-практических разработок, проведенных под руководством автора, освещается новая форма совместной работы судебного психолога и судебного психиатра — комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза, позволяющая более полно, глубоко и надежно решать практические вопросы, лежащие на стыке юридической, психологической и психиатрической наук. Работа содержит обобщение опыта комплексной экспертной оценки личности, эмоциональных состояний и возрастных особенностей психики несовершеннолетних. Она раскрывает важные для дальнейшего развития практической психологии организационно-методические основы экспертной деятельности психологов, показывает возможные формы, области и границы их сотрудничества с судебными психиатрами, пределы компетенции и ролевые функции при достижении конкретных целей. Специальное внимание уделено вопросам методологии и методического обеспечения комплексного исследования психики.

Наряду с этим книга вносит немало нового в решение проблем общетеоретического плана. Здесь прежде всего следует отметить обоснование автором новой экспертной классификации аффектов, теоретическую и экспериментальную разработку важнейшего для экспертизы понятия критичности личности, психодиагностических патопсихологических синдромов.

Работа И. А. Кудрявцева вносит заметный вклад в решение насущных проблем психологической теории и практики. Она, несомненно, будет способствовать скорейшему внедрению в юридическую практику фундаментальных достижений психологической науки.

 

Б. Ф. ЛОМОВ,
директор Института психологии АН СССР,
член-корреспондент АН СССР.

 

 

Светлой памяти моей матери — Евгении
Ивановны Кудрявцевой — с бесконечной
благодарностью посвящаю.
Автор

ВВЕДЕНИЕ

 

Возникновение комплексных экспертиз — закономерный результат научно-технического прогресса. В ходе развития научных знаний дифференциация и интеграция наук диалектически взаимосвязаны. Первый процесс непрерывно приводит к все более узкой специализации научных знаний. Второй вызывает постоянное взаимодействие их различных областей, определяет взаимное проникновение и синтез наук.

Возникающие на стыках наук новые отрасли знания, различаясь своими предметами и методами, средствами познания, как правило, остаются связанными с базовыми науками направленностью на общий объект, который в результате исследуется все глубже и разностороннее. Известно, что такое изучение одного и того же объекта методами различных наук представляет собой комплексный Метод исследования, комплексный подход к изучаемому объекту.

Одну из самых сложных и ответственных комплексных проблем современной науки составляет проблема человека. Особое значение она имеет для юриспруденции, использующей при разработке своих научных положений достижения различных уровней знания о природе человека: от молекулярно-биологического до социально-психологического. К наиболее распространенной процессуальной форме использования этих знаний относится судебная экспертиза.

Динамика экспертных наук отражает общие тенденции . развития соответствующих областей «материнских» знаний. Их дифференциация, появление новых методов исследования сопровождаются и расширением числа судебных экспертиз. Противоположная тенденция, выражающаяся в интеграции экспертных наук, привела к новой методологической разновидности и процессуальной форме применения экспертных знаний — к комплексным судебным экспертизам. Их основное содержание составляет решение пограничных проблем методами смежных экспертных наук.

В ряду наук о человеке видное место занимают психология и медицина. Особенно следует отметить такие конкретные науки, как психиатрия и медицинская психология. Общим объектом их научного изучения является психика человека, причем одна из ветвей медицинской психологии — патопсихология, как и психиатрия, исследует в основном психическую патологию. Именно на стыке экспертного приложения психиатрии, и психологии в начале 70-х годов во ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского возникла комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза (КСППЭ).

КСППЭ — это наиболее эффективная процессуальная форма реализации общенаучного комплексного подхода к экспертному исследованию имеющих значение для дела сторон, свойств и функциональных особенностей психической деятельности определенного лица (подэкспертного}, основанная на интегративном использовании научных и методических возможностей судебно-психиатрической и судебно-психологической экспертиз. КСППЭ выражается в совместной оценке и интеграции результатов проведенных экспертами-психиатрами и экспертами-психологами исследований с целью получения общего (единого) ответа на вопросы, относящиеся к сфере совместной (совокупной) компетенции этих экспертов.

КСППЭ обладает основными достоинствами каждой из базовых экспертиз. Как и при судебно-психиатрической экспертизе, при КСППЭ эксперты компетентны оценивать нозологическую¹ природу и степень выраженности психических отклонений, распознавать их патологический или неболезненный характер. Однако в отличие от судебно-психиатрической экспертизы, устанавливающей лишь наличие или отсутствие принципиальной способности лица к волеизъявлению, рефлексии и правильному психическому отражению, КСППЭ позволяет более дифференцированно определять конкретную меру проявления этой способности у лиц с болезненными «пограничными» психическими отклонениями в зависимости от актуального созревания личности, ее структурно-динамических и содержательных особенностей, наличия ситуационных эмоциональных сдвигов (реакций).

Возможность одновременного учета перечисленных психологических причин (обстоятельств) и сопутствующих им психопатологических условий, опосредующих эти причины у лиц с психической патологией,—важная функциональная особенность, специфическая черта КСППЭ. Она отличает КСППЭ от судебно-психологической экспертизы. Объектом исследования последней является априорно здоровая психика², так как только в отношении ее закономерностей современная психология располагает достаточно надежными данными, пригодными для решения экспертных вопросов. Использование для этой цели результатов патопсихологических исследований пока еще лимитировано вследствие их малочисленности. Поэтому оценка степени волеизъявления у лиц с пограничными нервно-психическими расстройствами и аномалиями характера требует обязательного привлечения дополнительных судебно-психиатрических знаний. Наиболее эффективно это может быть сделано в рамках КСППЭ.

Но КСППЭ не просто суммирует возможности судебно-психиатрической и судебно-психологической экспертиз. В отличие от каждой из них в отдельности она позволяет установить системные свойства изучаемого объекта: выявить результаты взаимодействия комплекса психологических и психопатологических факторов, раскрыть их системные связи, взаимозависимость и взаимообусловленность. В большинстве случаев это единственно правильный, методологически верный путь к решению экспертных задач, когда получение достоверного ответа гарантируется только одновременной оценкой, совместным обобщением результатов применения базовых экспертных знаний и методов. Несмотря на внешнее сходство некоторых задач КСППЭ с задачами «материнских» экспертиз, предмет КСППЭ строго специфичен. Его существо определяется направленностью КСППЭ на оценку результатов влияния системно взаимодействующих психологических и психопатологических факторов (условий, обстоятельств) на процессы психического отражения, рефлексии и регуляции поведения (волеизъявления) у лиц с пограничными нервно-психическими расстройствами и аномалиями характера.

Отмеченные специфические качества обусловливают научную необходимость, экспертную самостоятельность и методологическую незаменимость КСППЭ. При этом главное ее достоинство — принципиальная возможность решения таких междисциплинарных вопросов, на которые нельзя достаточно полно и определенно ответить в строгих рамках изолированного судебно-психиатрического или судебно-психологического рассмотрения. Эти вопросы, как правило, лежат в научно менее разработанной области так называемых пограничных психопатологических состояний, не исключающих вменяемости, дееспособности, но существенно влияющих на поведение, волеизъявление, регуляцию деятельности и отражательные способности обвиняемых, свидетелей, потерпевших, гражданских истцов или ответчиков. Вследствие междисциплинарного положения и недостаточной методической вооруженности эти области экспертного исследования освещены базовыми науками односторонне или неполно и по этой причине требуют обязательного совместного рассмотрения, комплексного применения психологических и психиатрических знаний. Вне такого подхода при решении данных проблем как эксперт-психолог, так и эксперт-психиатр рискуют выйти за пределы своей научной компетенции и не смогут получить достаточных информативных и надежных сведений, необходимых для достоверных экспертных выводов.

Значительный выигрыш дают организационные особенности КСППЭ. Возможность вести исследования параллельно экономит время. Четкое распределение ролей, планирование работы и постоянный контроль со стороны ведущего эксперта сокращают непроизводительные затраты труда. Прямой контакт экспертов различных специальностей на всех этапах КСППЭ позволяет им гибко перестраивать программу исследований в зависимости от полученных промежуточных результатов и выдвигаемых предварительных гипотез. Вместе взятое, все это повышает эффективность экспертной работы и сокращает продолжительность экспертизы. Обычно ее общая продолжительность в среднем не превышает времени производства каждой отдельной базовой экспертизы.

Отмеченные преимущества позволяют считать КСППЭ удобным, эффективным и экономичным средством разрешения наиболее сложных экспертных вопросов из области психиатрии и психологии.

К настоящему времени КСППЭ завершила период своего научного, организационного и практического оформления, апробирована следственными органами и судом.

Данная книга представляет собой попытку обобщить научный и экспертный опыт теоретической разработки проблем и производства КСППЭ, накопленный в течение !5 лет в лаборатории психологии Института им. В. П. Сербского.

В первых трех главах работы кратко освещены наиболее существенные с точки зрения автора вопросы теории, методологии, методической оснащенности и организации КСППЭ.

Основное внимание в работе уделено производству КСППЭ. Оно показано в двух аспектах: предметном и объектном. Сохранено принятое в теории и практике судебно-психологической экспертизы деление КСППЭ по предмету исследования на экспертизу эмоциональных состояний (аффекта), экспертизу несовершеннолетних и экспертизу личности. Каждому из этих разделов посвящены соответствующие главы (IV—VI). В них изложены методические подходы и общие принципы взаимодействия экспертов при производстве КСППЭ, границы их компетенции и обязанностей, а также критерии экспертной оценки. Эти критерии дополнительно конкретизированы в главе VII применительно к относительно лучше разработанной в данное время КСППЭ психопатических личностей и больных олигофрениями.

КСППЭ — интенсивно развивающаяся область экспертных знаний, требующая не только конкретизации общетеоретических и методологических положений соответствующих наук, но и углубленного экспериментального изучения вопросов, еще не разработанных в общей и медицинской психологии. Поэтому некоторые положения настоящей книги автор обосновал результатами специальных экспериментальных исследований, проведенных под его руководством сотрудниками лаборатории психологии ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского— д. н. Лавриновичем, Е. П. Москаленко, Ф. С. Сафуановым, М. Б. Симоненковой (Ерохиной), а также ссылками на анализ экспертной практики, выполненный совместно с Е. Г. Дозорцевой. Всем им автор выражает свою искреннюю признательность.

¹ Нозология — учение о болезнях, их классификации.

² См.: Коченов М. М. Введение в судебно-психологическую экспертизу. М., 1980, с. 15; Он же. Комплексная психолого-психиатрическая экспертиза (к постановке проблемы). — В кн.: Вопросы борьбы с преступностью. М., 1978, с. 125.

Глава III . ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ВОПРОСЫ КСППЭ

§ 1. Назначение КСППЭ. Пределы компетенции экспертов, общие требования к формулированию вопросов экспертам

Знакомство с литературой свидетельствует, что при назначении КСППЭ практические работники все еще сталкиваются со значительными трудностями. Нередки случаи, когда задачи, поставленные перед КСППЭ, на деле не требуют комплексного подхода. Бывает наоборот: следователь назначает экспертизу как однородную, а вопросы нуждаются в комплексном исследовании. По данным В. В. Романова и В. В. Мельника, лишь в половине исследованных ими случаев КСППЭ ее назначение было оправдано. Согласно мнению авторов, во многом это связано с недостаточной разработкой соответствующих практических рекомендаций и пособий, неполной осведомленностью следователей и судей в возможностях комплексных экспертиз, в том числе и КСППЭ.

Как уже отмечалось, в соответствии со ст. 78 УПК РСФСР общим фактическим основанием назначения любой судебной экспертизы является потребность в специальных познаниях при разрешении вопросов, имеющих значение для дела. Поэтому первое условие обоснованного выбора КСППЭ — правильное решение вопроса о принципиальной необходимости применения специальных знаний психиатра и медицинского психолога в каждом конкретном случае.

Второе условие — установление необходимости применения специальных знаний психолога и психиатра именно в форме экспертизы. Иногда представители этих профессии могут выступить в качестве специалистов по делу (ст. 133¹ УПК РСФСР). Следует, однако, подчеркнуть, что такая форма реализации специальных познаний принципиально не эквивалентна экспертному установлению фактов.

Третье условие обоснованного назначения КСППЭ — адекватное решение вопроса о необходимости одновременного совместного обсуждения и интегративной оценки результатов применения специальных психологических и психиатрических знаний. При отсутствии такой необходимости по делу назначаются последовательно проводимые судебно-психиатрическая и судебно-психологическая экспертизы, т. е. используется комплекс экспертиз, а не КСППЭ.

При выборе между этими возможностями следует учитывать специфику предмета КСППЭ —только ей присущую возможность исследовать результаты взаимодействия психопатологического и психологического (возрастного, эмоционального, личностного) факторов. При наличии потребности в установлении по делу таких фактов и обстоятельств вопрос о выборе формы экспертизы должен однозначно решаться в пользу КСППЭ, поскольку в настоящее время только ей доступно определение указанных системных качеств объектов. Необходимость выяснения такого рода истины по делу возникает практически во всех случаях у лиц с пограничными психопатологическими состояниями: психопатиями, психопатоподобными состояниями различной природы, неврозами, легкими степенями олигофрении, инфантилизмом, а .также иногда при крайних вариантах нормы. Еще В. П. Сербский указывал, что пограничные психопатологические нарушения личности, по своей глубине не исключающие вменения, и психологическая аффективная реакция, в норме всегда также не лишающая вменения, при совместном своем влиянии, утяжеляя друг друга, могут в итоге приводить к более глубокому нарушению психической регуляции, иногда даже определяющему невменяемость и требующему экскульпации (признания невменяемым) субъекта преступления.

При решении вопроса о назначении КСППЭ, кроме перечисленных содержательных признаков, должны быть приняты во внимание также степень сложности решаемых задач, их общая правовая значимость. Другими словами, должно быть учтено наличие дополнительных обстоятельств, делающих необходимым проведение максимально полных, всесторонних исследований. Именно такими преимуществами обладает комплексная экспертиза и в частности КСППЭ.

Четвертое условие — обязательность исключения вопросов, требующих сугубо правовых оценок, например наличие в действиях лица умысла, мерах наказания с ( учетом особенностей его личности, нравственном облике, мотивах, целях инкриминируемых деяний и т.п. Последнее следует специально подчеркнуть, так как цели, мотивы, нравственные ценности относятся к существенным характеристикам личности. Однако определение их применительно к конкретному преступному деянию входит в прямые задачи органов следствия и суда, относится к сфере их профессиональной компетенции и поэтому не может быть предметом экспертного исследования ни судебного психиатра, ни судебного психолога.

И, наконец пятое (и последнее) условие обоснованности назначения КСППЭ —постановка вопросов, соответствующих уровню научной компетенции экспертов, кругу правомочий, теоретических знаний и опыту КСППЭ.

На современном этапе развития КСППЭ к второму кругу вопросов относятся следующие:

1. Установление индивидуально-психологических особенностей личности подэкспертных, перенесших нервно-психические вредности и (или) имеющих признаки пограничной психической патологии, выяснение их влияния на поведение в интересующий следователя и суд момент.

Влияние этих особенностей на поведение должно рассматриваться как условие, способствующее или препятствующее определенному поведению. Такое понимание соответствует общетеоретическим положениям (внешняя причина опосредствуется внутренними условиями, т.е. личностью), современным психологическим представлениям о строении и регулятивных функциях личности (черта как внутренняя преграда)^1-2, основным концепциям советской криминологии: о значении особенностей осознания, содержания правосознания и нравственного сознания в генезисе противоправного поведения, об аномалиях личности как условии (например, вследствие снижения самоконтроля и др.), а не причине правонарушений. В качестве таких условий в зависимости от конкретной ситуации могут выступать пассивная подчиняемость, внушаемость, возбудимость, зависимость, агрессивность и др. В общем виде соответствующий вопрос экспертам может быть сформулирован так: имеет ли подэкспертный индивидуально-психологические особенности в виде... (указать, какие именно особенности интересуют следователя или суд), могли ли они оказать существенное влияние на поведение (указать, какое именно) в такой-то ситуации (указать конкретный аспект ситуации). Только такой конкретный вопрос позволяет ожидать конкретного ответа по существу или мотивированного отказа от дачи ответа.

Слишком широко, абстрактно поставленный вопрос лишает экспертов предметности. Вследствие возможности выделения большого числа личностных структур, влияющих на поведение, создается в сущности ситуация неопределенности задания. Эксперт оказывается вынужденным «угадывать», какой аспект личности интересует следователя (суд). Итогом такого «угадывания» может быть описание черты или черт, которые хотя и могли оказывать влияние на поведение, но значения для существа дела не имеют. Такой ответ малоинформативен и по. сути дела непродуктивен.

Необходимость конкретизировать в задаваемом вопросе ситуацию также безусловна, так как имеет важный психологический смысл. Дело состоит в том, что каждая черта личности существенно проявляет себя лишь в некоторых вполне определенных ситуациях, при необходимости определенных действий³. Без их указания эксперты лишаются возможности в полной мере применить свои специальные знания.

Основанием для назначения КСППЭ личности обвиняемого, свидетеля или потерпевшего обычно являются сведения о перенесенных ими нервно-психических заболеваниях (черепно-мозговых травмах, интоксикациях, менингитах и др.) или признаки отклонения в их поведении, его особая брутальность (грубость), необычность, непонятность для следователя и суда как в целом, так и по конкретному эпизоду (эпизодам) накануне, в момент или после содеянного, в том числе и на предварительном или судебном следствии. К таким основаниям могут быть также отнесены своеобразие объяснения отдельных эпизодов, тех или иных мотивировок содеянного, ссылок на психологическое влияние окружающих лиц, указание на индивидуальные особенности отдельных психологических функций, например памяти, и др. В последнем случае наряду с вопросом об особенностях личности может быть задан вопрос о характере тех или иных психических процессов подэкспертного.

На современном этапе развития КСППЭ в ее практике чаще всего встречаются вопросы о наличии у подэкспертного таких личностных (характерологических) черт, как повышенная внушаемость, агрессивность, зависимость, подчиняемость, лидерство, склонность к фантазированию, вымыслам. Из отдельных психических процессов следователя и суд обычно интересует состояние памяти: общий уровень развития функций памяти (запоминания, удержания, воспроизведения) и их особенности, в частности наличие эйдетизма — способности к подробному визуализированному воспроизведению увиденного и пережитого. Нередко спрашивается также о характере и уровне развития познавательных процессов: мыслительной деятельности и восприятия;

2. Установление у лиц с признаками психической патологии или перенесших нервно-психические вредности вида и глубины эмоциональных реакций в интересующий следователя и суд момент.

Необходимость в назначении КСППЭ эмоциональных состояний может возникнуть тогда, когда у следователя и суда возникает предположение, что эти состояния могли повлиять на способность (ограничить ее) субъекта преступления в полной мере сознавать значение своих действий или руководить ими.

Основанием для назначения КСППЭ в таких случаях, наряду с данными о перенесенных нервно-психических вредностях и (или) о наличии стабильных психических отклонений, является необычное поведение обвиняемого в момент совершения инкриминируемых деяний, множественность повреждений у жертвы, наличие длительного конфликта с ней или внезапность деяния, ссылки обвиняемого на изменение в понимании ситуации, неполноту осмысления и восприятия в момент криминала, указание на невозможность в это время владеть собой, запамятование отдельных эпизодов содеянного и др.

Соответствующий вопрос может быть сформулирован так: находился ли обвиняемый в момент совершения инкриминируемых ему деяний в состоянии физиологического аффекта или ином эмоциональном состоянии, связанном с конфликтной ситуацией, которое могло заметно (существенно) повлиять на его поведение? Указание на ситуационный характер эмоциональных реакций, не носящих характера аффекта, необходимо. В соответствии со смыслом п. 5 ст. 38 УК РСФСР при достаточной глубине эти реакции, как и физиологический аффект, могут служить психологической предпосылкой констатации судом сильного душевного волнения.

Наиболее частая ошибка следователей при назначении КСППЭ эмоциональных состояний и формулировании вопроса экспертам — подмена психологических понятий (физиологический аффект, эмоциональное состояние, эмоциональная реакция) правовыми понятиями «сильное душевное волнение» или «внезапно возникшее сильное душевное волнение». Следует подчеркнуть, что констатация экспертами в психологических понятиях эмоционального состояния исследуемого служит лишь одной из предпосылок его юридической квалификации следователем (судом); как сильного душевного волнения. Пренебрежение этим принципиальным различием неизбежно приводит на практике к неверной (неправомерной) постановке экспертных вопросов;

3. Установление способности несовершеннолетних обвиняемых, имеющих признаки отставания в психическом развитии, полностью сознавать значение своих действий и определение, в какой мере они способны руководить ими.

Основанием для назначения КСППЭ в этих случаях являются симптомы замедленного психического развития несовершеннолетнего, состоящего или не состоящего на психиатрическом учете⁴ и (или) имеющего признаки педагогической запущенности. Они проявляются в легкомысленности его поступков, поверхностности суждений, недостаточном осмыслении противоправности своего поведения, его неадекватной нравственной оценке, неспособности достаточно полно предвидеть его отрицательные последствия для себя, своих близких, окружающих. Значение всех этих особенностей усиливается при наличии наряду с признаками психической патологии объективно сложной или конфликтной ситуации в момент криминала, подозрении о развитии у несовершеннолетнего в этот период острой эмоциональной реакции и (или) наличия неблагоприятного эмоционального фона (состояния фрустрации) вследствие хронического неудовлетворения важных для его возрастного периода потребностей.

Правильный вопрос экспертам в общем виде может быть сформулирован так. Имеются ли у несовершеннолетнего признаки отставания в психическом развитии, если да, то в чем они выражаются и с чем связаны? Если такие признаки имеются, то мог ли он полностью сознавать значение своих действий и в какой мере мог руководить ими с учетом конкретной ситуации?

Последнее уточнение принципиально важно. Можно полностью согласиться с М. М. Коченовым, что недостаточное осознание своих действий, и особенно слабость волевого контроля, у несовершеннолетнего резче проявятся в объективно сложной ситуации и будут связаны с большим дефицитом жизненного опыта, более выраженной личностной дезорганизацией⁵.

В настоящее время следователи и суды часто ставят перед экспертами также вопрос о соответствии интеллектуального развития несовершеннолетнего возрасту уголовной ответственности. Мы считаем, что такие вопросы не основаны на законе.

Прежде всего надо отметить, что ст. 392 УПК РСФСР, определяющая предмет экспертизы несовершеннолетних, не предусматривает установления так называемого «психологического возраста», который в прямой форме присутствует в рассматриваемых вопросах. Законодателя интересует только способность несовершеннолетнего полностью сознавать значение своих действий и только при наличии данных об умственной отсталости, не связанной с душевным заболеванием. Постановления Пленумов Верховного Суда СССР № 1 от 21 марта 1968 г. и № 16 от 3 декабря 1976 г. (в ред. от 9 июля 1982 г.⁶), в отношении природы умственной отсталости ограничений не приводят, но добавляют волевой критерий оценки: мог ли он (несовершеннолетний обвиняемый) полностью сознавать значение своих действий и в какой мере руководить ими.

Такой подход является, с нашей точки зрения, единственно правильным. Диагностика возрастного периода психического развития не самоцель, а вспомогательное средство, общий ориентир в достижении конечной цели — определении способности лица полностью сознавать значение своих действий и меры руководства ими в конкретной ситуации, при конкретных внешних и внутренних (динамическое состояние личности) условиях. Поэтому в соответствии с конечной, а не промежуточной целью КСППЭ и должен быть сформулирован вопрос.

Кроме того, даже если психолог диагностирует период возрастного психического развития, дело следователя соотносить его с возрастом уголовной ответственности. Компетентен в этих вопросах, конечно, только юрист;

4. Установление способности обвиняемых, свидетелей и потерпевших, перенесших те или иные нервно-психические вредности и (или) обнаруживающих признаки психической патологии, правильно воспринимать имеющие значение для дела обстоятельства и давать о них правильные показания.

Основанием для КСППЭ может быть наличие внешних условий, затрудняющих восприятие и осмысление определенных событий. К ним, в частности, могут относиться неблагоприятные условия восприятия, скоротечность наблюдаемых явлений, чрезвычайно большой объем информации, слишком большая (сверхпороговая) или слишком малая (подпороговая) сила раздражителей.

Однако значительно чаще необходимость в комплексном исследовании вызывается потребностью в оценке психических качеств самого подэкспертного. Сомнения в способности правильно воспринимать и воспроизводить информацию могут вызвать особенности его восприятия, мышления, памяти, речи, связанные с малолетним или старческим возрастом, дефектами органов чувств центрального происхождения, психической патологией, низким уровнем умственного развития, своеобразием черт личности (повышенной внушаемостью, склонностью к фантазированию и др.). высоким эмоциональным напряжением в момент наблюдения, состоянием алкогольного или наркотического опьянения.

Значение имеют как внешние, так и внутренние причины, влияющие на восприятие, удержание в памяти и воспроизведение. Поэтому соответствующие вопросы могут быть сформулированы так.

Мог ли подэкспертный правильно воспринимать такие-то (указать, какие конкретно) имеющие значение для дела обстоятельства в таких-то (назвать виды помех) условиях восприятия с учетом актуального состояния его познавательных психических процессов, особенностей личности (возрастных, болезненных или акцентуированных характерологических) или ее динамических состояний (назвать, каких конкретно: аффективного напряжения, состояния опьянения, травматической оглушенности и др.)?

Мог ли (может ли) подэкспертный при наличии установленных у него личностных особенностей, психического состояния, процессов восприятия, переработки, сохранения и передачи информации правильно воспроизводить такие-то обстоятельства (указать, какие), имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания?

Легко видеть, что рассмотренная КСППЭ по существу является разновидностью КСППЭ личности;

5. Установление способности малолетних и несовершеннолетних и иных потерпевших по делам об изнасиловании, обнаруживающих признаки психических отклонений или (и) перенесших нервно-психические вредности, правильно понимать характер и значение действий виновного и оказывать сопротивление.

Основанием для назначения КСППЭ, наряду с наличием указанных данных, является пассивное поведение потерпевшей в период изнасилования, неадекватное (равнодушное, беззаботное, легкомысленное и др.) ее отношение к случившемуся, заявление о применении обвиняемым средств психологического давления, о наступившем изменении состояния, лишавшем возможности оказывать сопротивление, и пр.

Оптимальной формой вопроса экспертам будет такая: могла ли потерпевшая по уровню своего интеллектуального и личностного развития, а также особенностям психического состояния в момент происшествия правильно понимать характер и значение действий обвиняемого или оказывать сопротивление с учетом обстоятельств конкретной обстановки, ситуации (указать, каких)?

Под особенностями психического состояния (функционирования) потерпевшей в период посягательства на ее половую неприкосновенность помимо стойких психопатологических и возрастных характеристик подразумеваются динамические эмоциональные сдвиги, прежде всего наличие парализующего волю и экспрессию аффекта.

Хотя ситуация должна оцениваться экспертами в целом, все же конкретизация в ее наиболее значимых моментах необходима. Это связано с тем, что разные по смыслу фрагменты ситуации потерпевшая может оценивать по-разному в зависимости от осведомленности в вопросах сексуальной жизни, опыта и стиля взаимоотношений с лицами противоположного пола, общего нравственного развития, подхода и объяснений (приемов обмана) насильника, степени замаскированности истинного смысла его поведения, камуфлирования им своих намерений и др.

6. Установление наличия у лица, предположительно покончившего жизнь самоубийством, в период, предшествовавший его смерти, психического состояния, предрасполагавшего к самоубийству, и возможных причин возникновения этого состояния.

Основанием для назначения КСППЭ является наличие фактических данных о конфликтной обстановке или, наоборот, внешней безмотивности суицидального поступка, признаков изменения поведения суицидента, о проявлениях у него накануне содеянного и в прошлом подавленности, отчаяния, замкнутости, внутренней растерянности и др.

Соответствующий вопрос экспертам правильно может быть сформулирован так: находилось ли такое-то лицо в период, предшествовавший его смерти, в психическом состоянии, предрасполагавшем к самоубийству? Если да, то в чем конкретно это состояние выражалось и каковы его возможные причины?

Н. А. Селиванов справедливо подчеркнул особую значимость для качественного проведения судебно-психологической экспертизы в таких случаях тщательно собранных и верифицированных в материалах дела сведений о личности, психологических свойствах и состоянии суицидента. Однако выдвинутое им положение о неправомерности постановки перед экспертами вопроса о том, чем могло быть вызвано определенное психическое состояние конкретного лица в тот или иной период, в частности, такое, которое предрасполагало к самоубийству⁷, представляется недостаточно обоснованным в отношении КСППЭ. Н. А. Селиванов правильно писал, что этот вопрос не может быть решен на основе только специальных знаний эксперта и требует проведения комплекса иных процессуальных действий. Однако выводы экспертизы и не претендуют на окончательное правовое решение вопроса. Это функция следователя и суда, которые должны оценивать заключение экспертов в совокупности со всеми иными доказательствами. Выводы экспертов не имеют перед ними никаких преимуществ. Экспертиза лишь одно из средств, с помощью которого собираются доказательственные факты. Поэтому заключение экспертов должно быть учтено в общем комплексе доказательств. И в этом комплексе выводы о возможной причине самоубийства, сделанные на основании применения знаний психологов и психиатров, могут иметь значительную вспомогательную ценность. В случае, когда причиной самоубийства является хроническое душевное заболевание или временное болезненное расстройство психической деятельности, мнение специалистов-психиатров, на наш взгляд, необходимо, хотя, возможно, и недостаточно для правового решения вопроса. В литературе высказывается мнение о юридической допустимости и функциональной ценности вероятных выводов экспертов⁸. Именно к этой разновидности выводов может относиться заключение КСППЭ о причинах самоубийства.

Оформление результатов КСППЭ

Важным этапом КСППЭ является составление заключения экспертов. Правильное оформление этого вида судебных доказательств делает возможным документально разграничить функции экспертов-психологов и экспертов-психиатров, упрощает контроль за соблюдением каждым из них пределов своей компетенции, позволяет обеспечить принцип личной ответственности экспертов за выполненное исследование и выводы из него.

Подавляющее большинство правоведов признает необходимым составлять по результатам комплексной экспертизы одно общее заключение. Практика КСППЭ, проводимых во ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, дает основание полностью присоединиться к данной точке зрения. Такое оформление результатов комплексных экспертиз предписывает и принятая в 1986 году Инструкция об организации производства комплексных экспертиз в судебно-экспертных учреждениях СССР.

Заключение КСППЭ служит единственным процессуальным документом, отражающим ход и результаты экспертного исследования. Закон устанавливает для него письменную форму (ст.ст. 191 и 288 УПК РСФСР), указывает круг вопросов, обязательных для освещения (ст. 191 УПК РСФСР), но не регламентирует его структуру. С учетом периодизации производства КСППЭ в экспертном заключении можно выделить три части: вводную, исследовательскую и выводы. Такое деление общепризнано. Оно передает общую логику исследования и обладает внутренней стройностью.

Во вводной части заключения излагаются данные о виде экспертизы, месте и времени ее проведения, составе экспертной комиссии, присутствующих лицах, указываются юридические основания производства КСППЭ, дата поступления исследуемого в экспертное учреждение, перечисляются исследованные объекты (психическая и соматоневрологическая сферы подэкспертного, материалы уголовного дела, медицинская документация, другие дополнительные материалы, приобщенные к делу). Вопросы, поставленные на разрешение экспертов, приводятся в той форме, как они сформулированы следователем или судом.

Однако, если формулировка вопроса научно неудачна (неверна), а смысл вопроса понятен эксперту, он может после вопроса, изложенного в дословной редакции следователя или суда, привести свою, уточненную в соответствии с правилами и уровнем развития экспертной науки формулировку вопроса и дать на него ответ. При этом в некоторых случаях предмет экспертизы может быть по необходимости сужен. Это допустимо в тех случаях, когда представляемая экспертом в КСППЭ область знаний еще не выработала надежных методов исследования и бесспорных теоретических положений, достаточных для обоснованного и достоверного (однозначного) ответа на поставленный вопрос. Практика КСППЭ свидетельствует, что чаще такое сужение и возможность лишь частичного ответа на вопрос связаны с недостаточным уровнем развития базовой судебно-психологической экспертизы. Так, во многих случаях в связи с методическими ограничениями эксперты не могут дать ответ на вопрос о содержании конкретно-ситуационных мотивов тех или иных интересующих следователя (суд) деяний, но способны достаточно определенно установить основные мотивационные линии подэкспертного, влияющие на выбор конкретных мотивов, придающие им личностный смысл. Переформулировка вопросов, связанная с сужением предмета экспертизы, во всех случаях должна получить развернутое мотивированное объяснение в тексте заключения.

Статьи 191, 288 УПК РСФСР предоставляют экспертам право на инициативу в установлении обстоятельств, по которым им не ставились вопросы. Знакомясь с материалами дела, эксперты иногда полнее, чем следователь или суд, могут определить круг вопросов, доступных разрешению на основе представленных на экспертизу объектов (источников информации) и имеющих существенное значение для установления истины по делу. УПК Армянской, Грузинской и Киргизской ССР предписывают эксперту в таких случаях самому ставить соответствующие вопросы. Процессуальное законодательство остальных союзных республик не запрещает этого. Такие вопросы также должны быть изложены во вводной части заключения КСППЭ.

Во вводной части заключения обычно оформляется и подписка о предупреждении экспертов об уголовной ответственности в соответствии со ст.ст. 187, 189 и 139 УПК РСФСР за отказ или уклонение от дачи заключения, за дачу заведомо ложного заключения и за разглашение данных предварительного следствия.

Исследовательская часть заключения состоит из двух разделов: частного синтезирования и общего синтезирования. В разделе частного синтезирования обособленно описываются признаки и качества исследуемых объектов (психической сферы подэкспертного, ситуации и др.). Излагаются использованные экспертами-психологами и экспертами-психиатрами методы и методики, констатируется извлеченная с их помощью информация, конкретизируются ее источники (страницы дела и др.), приводится оценка, указываются способы интерпретации. Приводятся также данные вспомогательных исследований (соматического, неврологического, генетического, биохимического и др.). Результаты исследований фиксируются в виде промежуточных выводов, завершающих соответствующие психиатрические и психологические разделы заключения.

Часть процессуалистов рекомендует экспертам подписывать промежуточные выводы. Такая возможность зафиксирована в некоторых нормативных ведомственных актах Министерства юстиции и Министерства здравоохранения СССР.

Вместе с тем высказываются и другие взгляды. Н. А. Селиванов отмечает, что рассматриваемые рекомендации не должны быть «жесткими» и «безоговорочными». При некоторых экспертных задачах, по его мнению, персонифицировать части экспертного заключения практически невозможно. В этих случаях Н. А. Селиванов предлагает в заключении указать, «в чем конкретно выразилась роль каждого из пришедших к единому мнению сведущих лиц в совместных усилиях по проведению исследований и формулированию единого вывода»¹⁹.

Представляется, что данный вариант оформления заключения может быть принят лишь как вынужденный. Вследствие нечеткого структурирования он малоудобен как для исполнения экспертами, так и для оценки заключения судом.

В следующем разделе исследовательской части — разделе общего синтезирования — резюмируется и сопоставляется полученная информация. На основании этого дается совместная оценка результатов исследований экспертов-психологов и экспертов-психиатров, определяются значение и место выявленных результатов в решении задач, поставленных следователем и судом или сформулированных дополнительно самими экспертами, обосновываются положения окончательных экспертных выводов. При невозможности дать ответ на некоторые вопросы следователя или суда в данном разделе приводятся причины этого.

Исследовательская часть заключения КСППЭ должна быть написана предельно ясно, последовательно, содержать минимум специальных терминов, могущих быть непонятными для следователя и суда. При невозможности обойтись без их употребления термины должны обязательно разъясняться. Вместе с тем эта часть заключения ни в коем случае не должна терять своей научной информативности, полноты и точности.

Последняя часть экспертного заключения — Выводы — наиболее важный в доказательственном отношении раздел, передающий суть проведенного исследования. Выводы даются в форме ответов по существу на вопросы следователя (суда) или в виде обоснованного заключения о невозможности разрешения этих вопросов. Отдельно формулируются выводы, сделанные по инициативе экспертов и обоснованные в исследовательской части. Совместные выводы подписываются всеми экспертами. Рекомендацию предоставлять это право только части из них В. И. Шиканов справедливо считает недопустимой вследствие нарушения принципа равноправия экспертов²⁰.

Выводы должны быть изложены четко, исключать возможность разночтения.

В случае разногласий эксперты вправе в общем заключении сформулировать самостоятельные выводы. Каждый эксперт или группа экспертов одной специальности обязаны обосновать причины своего несогласия с мнением других членов комиссии. Для этого они могут использовать и результаты исследования, полученные экспертами, придерживающимися других взглядов, давая выявленным ими фактам свою научную трактовку и собственную экспертную оценку. КСППЭ при этом не распадается на комплекс раздельных судебно-психиатрических и судебно-психологических экспертиз. Несмотря на то что каждый из экспертов здесь отстаивает свои выводы, их оформление в едином заключении позволяет следователю и суду составить четкое представление о сути различий в оценке доказательственных признаков. Поэтому, по мнению Ю. Г. Корухова, даже при отсутствии единства мнений экспертов комплексная экспертиза не утрачивает своего специфического характера, не перестает оставаться комплексной и должна оформляться так, как проводилась,— именно как комплексная.

 

^1-2 См.: Столин В. В. Самосознание личности. М., 1983, с. 125—126.

³ См.: там же, с. 149.

⁴ Многие авторы пишут в таких случаях о психически здоровом подростке. Однако до КСППЭ этот вопрос не может быть решен. Нередко задержка психического развития как раз и отражает психическую патологию. До КСППЭ следователь может (и обязан) установить, состоит ли несовершеннолетний на психиатрическом учете.

⁵ См.: Коченов М. М. Введение в судебно-психологическую экспертизу, с. 80.

⁶ См.: Бюллетень Верховного Суда СССР, 1982, № 5, с. 3—11,

⁷ См.: Селиванов Н. А. Некоторые вопросы судебно-психологической экспертизы. — Сов. юстиция, 1984, № 2, с. 11—12.

⁸ См.: Орлов Ю. К. О допустимости вероятных выводов эксперта.— Сов. государство и право, 1981, № 7, с. 59.

⁹ См.: Бодалев А. А. Личность и общение. Избр. труды. М., 1983, с. 114; Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. М., 1984, с. 69.

¹⁰ См.: Петрухин И. Л. Заключение эксперта. — В кн.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973, с. 723.

¹¹ См.: Естюков В. Н. К вопросу о комплексной экспертизе.— В кн.: Вопросы судебной экспертизы. Л., 1960, с. 10.

¹² См.: Шиканов В. И. Указ, соч., с. 85.

¹³ См.: Шляхов А. Р. Судебная экспертиза... с. 101.

¹⁴ См.: Ростов М. Н. О структуре комплексного экспертного исследования и заключения экспертов. — В сб.: Теоретические вопросы судебной экспертизы. М., 1981, № 48, с. 84—92,

¹⁵ См.: Шиканов В. И. Указ, соч., с. 81,

¹⁶ См.: Селиванов Н. А. Спорные вопросы... с. 65.

¹⁷ См.: Инструкция о производстве судебно-психиатрической экспертизы в СССР от 27 октября 1970 г.

¹⁸ Пока не разработана и не утверждена специальная инструкция о КСППЭ.

¹⁹ Селиванов Н. А. Спорные вопросы... с. 65.

²⁰ См.: ШикановВ. И. Указ, соч., с. 89.

Состояние фрустрации

Оно возникает при невозможности достичь цель (удовлетворить актуальную потребность) вследствие объективно или субъективно непреодолимых преград. Проявляется в разнообразных эмоциональных расстройствах и нарушениях поведения.

Глубина состояния фрустрации зависит от степени значимости блокируемого поведения (силы его мотивированности), субъективной близости достижения цели (так называемого градиента цели) в момент появления препятствия. В выраженных случаях фрустрационное поведение может стать беспорядочным и дезорганизованным.

Существенные признаки состояния фрустрации раскрыты Ф. Е. Василюком²⁰. Наиболее типичным для фрустрационного поведения, по его мнению, является нарушение мотивосообразности и целесообразности. Под мотивосообразностью понимается сохранность осмысленной связи поведения с ведущим мотивом деятельности; под целесообразностью — организованность поведения целью. При сохранности того и другого поведение не является фрустрационным, несмотря на наличие внешних признаков сходства с таковым (например, агрессии). В случае нарушения мотивосообразности и (или) целесообразности возможны три варианта фрустрационного поведения.

Поведение первого типа характеризуется снижением или утратой контроля со стороны воли, оно целесообразно, но сохраняет мотивосообразность, контроль со стороны сознания.

Для фрустрационного поведения второго типа характерна утрата не целевых, а смысловых связей. Субъект лишается возможности сознательно контролировать соответствие поведения исходному мотиву. Хотя его действия организуются промежуточными целями, но их выбор, стратегия достижения нарушены, дезинтегрированы и не ведут к овладению конечной целью (мотивом деятельности). Рефлексия же именно этого аспекта деятельности недоступна субъекту.

Фрустрационное поведение третьего типа одновременно и дезорганизовано (нецелесообразное) и не стоит в содержательно-смысловой связи с мотивом ситуации (немотивосообразное). Поэтому «свобода воли» при данном типе фрустрационных нарушений ограничивается наиболее существенно. Вслед за К. Гольдштейном Ф. Е. Василюк называет его «катастрофическим».

Способность противостоять дезорганизующему влиянию фрустрации на поведение и деятельность обозначается как фрустрационная толерантность (устойчивость). Определение этого индивидуального качества — важная задача КСППЭ эмоциональных состояний.

Таким образом, как физиологический аффект, так и состояние выраженного эмоционального напряжения (фрустрация) существенно ограничивают свободу осознания и волеизъявления. Аффективное поведение обладает минимальной степенью свободы, хотя и не утрачивает ее полностью. Так как в состоянии аффекта лицо не обладав «полной свободой воли», по советскому уголовному праву оно не должно нести и «полную ответственность» за совершенные в таком состоянии деяния. Это положение вытекает из психологической природы аффекта как особого состояния лица и является психологическим основанием и предпосылкой возможности признания аффекта смягчающим вину обстоятельством.

Однако юридическая оценка преступления, совершенного в состоянии аффекта, не может ограничиваться установлением аффекта вообще, а предполагает наличие так называемого оправданного аффекта, вызванного извинительными с позиции нашей морали обстоятельствами²¹. Поэтому закон устанавливает необходимый признак таких эмоциональных состояний — вызванность неправомерными действиями потерпевшего. Учет этого признака позволяет определить «моральную предпосылку»²² возможности признания аффекта смягчающим вину обстоятельством. Данное условие — обязательный «компонент» формулы сильного душевного волнения (п. 4 ст. 33 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, п. 5 ст. 38 УК РСФСР). В Особенной части УК РСФСР (ст.ст. 104 и ПО) этот признак конкретизирован — сильное душевное волнение признается таковым в тех случаях, когда оно возникло внезапно и вызвано насилием или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего, а равно иными противозаконными действиями потерпевшего, если они повлекли или могли повлечь тяжкие последствия для виновного или его близких.

Наличие указанных квалифицирующих признаков, фиксирующих в юридических понятиях сильного и внезапно возникшего сильного душевного волнения «моральную предпосылку» смягчения вины, принципиально отличает эти юридические понятия от психологического понятия «физиологический аффект» или от понятий, обозначающих другие эмоциональные состояния. В юридической плоскости сравнения психологические понятия шире, абстрактнее, чем юридические. Но их сужение, правовая конкретизация для определения сильного и особенно внезапно возникшего сильного душевного волнения — прерогатива следователя и суда. Психолог и психиатр дважды некомпетентны определять эти юридические понятия: вследствие того, что они не обладают юридическими познаниями, и потому что в качестве экспертов они не могут выносить моральных суждений, но обязаны ограничиться сугубо профессиональными оценками.

Другое различие состоит в том, что понятия «сильное душевное волнение» и «внезапно возникшее сильное душевное волнение» обладают разной психологической соотносительностью. К понятию «сильное душевное волнение» в смысле п. 4 ст. 33 Основ (п. 5 ст. 38 УК РСФСР) могут быть отнесены не только аффекты в узком смысле, но и другие резко выраженные эмоциональные состояния (реакции), в частности «катастрофическое поведение» при фрустрации, глубокие эмоциональные реакции и др. Хотя они лишены взрывного характера аффектов, однако также существенно ограничивают свободу воли на высоте своего развития. Поэтому они могут быть учтены судом как психологическая предпосылка сильного душевного волнения. Следует полностью согласиться с мнением Б. В. Сидорова, что в данном случае имеется в виду в основном сильное душевное волнение как состояние эмоциональной напряженности.

Такую точку зрения разделяют польские судебные психологи. В современном руководстве для юристов специально подчеркнуто, что наряду с физиологическим аффектом существуют также психические состояния длительного эмоционального напряжения, которые не проявляются быстро и внезапно, но в которых несомненно существует очень сильное преобладание эмоциональной регуляции поведения над интеллектуальной²³.

В связи с отмеченным вызывает возражение категорическое утверждение О. Д. Ситковской о том, что постановка перед экспертами вопросов о фрустрации, стрессе и прочих эмоциональных состояниях при экспертизе аффекта «принципиально неверна»²⁴. Вопрос не должен исчерпываться перечислением этих эмоциональных состояний, само же указание на них более полно ориентирует экспертов в задаче, свидетельствует о том, что следователь и суд допускают наличие у виновного различных психологических предпосылок смягчения вины в соответствии с п. 4 ст. 33 Основ (п. 5 ст. 38 УК РСФСР).

Что касается понятия «внезапно возникшее сильное душевное волнение», то в подавляющем большинстве случаев оно действительно может быть соотнесено лишь с понятием «физиологический аффект». Это связано с тем, что одним из основных психологических признаков последнего как раз является субъективная внезапность аффективного взрыва. Совпадение объективных и субъективных признаков внезапности позволяет суду на основании психологических данных квалифицировать аффективное состояние обвиняемого как «внезапно возникшее сильное душевное волнение». При наличии упомянутых в законе причин его развития в этом юридическом понятии максимально учитывается аффект как обстоятельство, снижающее степень общественной опасности преступления.

Таким образом, психологические и юридические понятия, используемые для определения эмоциональных состояний в КСППЭ и уголовном праве, существенно не совпадают. Поэтому их подмена недопустима не только по чисто формальным, но и по содержательным основаниям. При формулировании вопросов экспертам (назначении КСППЭ), оценке их заключения и использовании экспертных данных в качестве доказательства следователю и суду необходимо постоянно помнить это, иметь в виду отмеченные различия.

Оценка личности

Парадоксальность аффективного реагирования состоит в том, что, протекая как примитивная, чуждая личности реакция, аффект по механизму своего развития вместе с тем имеет «максимально личностный, минимально опредмеченный характер»²⁷. Именно поэтому психологический анализ личности — один из важнейших этапов КСППЭ эмоциональных состояний. Основная его задача — дать научный контекст для экспертной оценки аффективной феноменологии, получить надежные объяснительные критерии особенностей развития, структуры, динамики и трансформации эмоциональных реакций.

Наши данные подтверждают данные ряда криминалистов о том, что лица, совершившие преступление в состоянии аффекта, в основном имеют положительную социальную направленность. Они имели хорошие производственные и бытовые характеристики, нередко пользовались авторитетом у окружающих. Данные анкетных личностных тестов (MMPI и 16-PF Кеттела) также свидетельствовали о хорошей их социализации, тенденции к конвенциальному (одобряемому) поведению, легкости и беспрепятственности его реализации в жизни.

Отличительной особенностью лиц, у которых эмоциональная реакция не достигла глубины аффекта, было значительно худшее усвоение социальных (правовых, морально-этических) норм, наличие неконвенциальных трудно исправляемых установок, пренебрежение нравственными правилами, эгоистическое стремление разрешать жизненные затруднения с помощью «самопопустительства» и «самовзвинчивания»²⁸.

Довольно типичны результаты исследования сферы субъективных отношений. Во всех случаях, где эмоциональная реакция достигла глубины аффекта, в беседе с исследуемым, по материалам дела, данным проективных методик («незаконченные предложения», Тематический апперцепционный тест — ТАТ) было отмечено существование длительных конфликтов в сфере наиболее значимых для личности отношений (супружеских, бытовых, семейных, в сфере производственной деятельности и общения), нередко наличие в прошлом кризисных периодов в жизни личности. Это совпадает с данными Б. В. Сидорова²⁹, отметившего на своем материале существование хронической травмирующей обстановки в 59,2%. Причина конфликтов не всегда была связана со стечением внешних обстоятельств. В существенной степени она порождалась личностными особенностями самого исследуемого, неадекватно завышенным уровнем его притязаний, неумением разделять в жизни идеальные (желаемые) и реальные (достижимые в данной конкретной ситуации) цели³⁰. Следующие за этим жизненные неудачи порождали хроническую неудовлетворенность индивида своими достижениями, накопление неизжитых обид, разочарований, несбывшихся надежд. Особенно отчетливо эти зависимости (механизмы) были выражены у аномальных личностей.

Наибольшее внимание в психологической, психиатрической и криминалистической литературе уделено характерологическому аспекту лиц, совершивших аффективные деликты.

Наши данные свидетельствуют о существовании среди исследуемых лиц с аффективными деликтами двух основных характерологических типов: с преобладанием черт возбудимости и тормозимости. Первым были свойственны активность, настойчивость, агрессивность, эгоцентризм, негибкость установок, но вместе с тем достаточный контроль за своим поведением, позволявший им долгое время сдерживать эмоциональное возбуждение, что вело к его кумуляции. По данным теста Розенцвейга, у них доминировали внешнеобвиняющие формы реагирования с тенденцией в ряде случаев воспринимать трудности не в качестве задачи, требующей разрешения, а как непосредственную угрозу их личности. У части исследуемых лиц тип реакции был препятственно-доминантным («с фиксацией на препятствии»), свидетельствующим о том, что всякий фрустратор надолго приковывал их внимание, становился у них источником длительных отрицательных переживаний.

Для второго типа были характерны пассивность, зависимость от мнения лидера и «значимых» членов группы, высокий уровень тревожности, склонность к сомнениям, нерешительность, уступчивость, слабость волевого контроля. Отмеченные характерологические качества определяли доминирование отказных поведенческих реакций, лишая эти личности возможности своевременного эмоционального отреагирования. Как и у личностей первого типа, это способствовало кумуляции аффектов. При исследовании тестом Розенцвейга характерным типом реакции был самозащитный (с фиксацией на защите своего «Я»), свидетельствующий о слабости, уязвимости личности с тенденцией порицать себя, не выражая недовольства вовне.

Таким образом, несмотря на различия и даже полярность характерологических черт, лицам, совершившим деяние в состоянии физиологического аффекта, были свойственны склонность к застреванию на психотравмирующих моментах, тенденции к кумуляции аффективного напряжения. Эти качества хорошо определялись личностными методиками (MMPI, тест Роршаха, тест Розенцвейга) и отчетливо выступали при клинико-психологическом анализе стереотипов поведения испытуемых. Они отграничивали описанные характеры от эмоционально лабильных (неустойчивых) личностей, у которых КСППЭ констатировала обычные эмоциональные реакции (неаффективной глубины). По другим критериям лица данных групп существенно не различались. Для тех и других были типичны признаки эмоциональной неустойчивости, ранимости, повышенной обидчивости, сензитивности (чувствительности), вспыльчивости.

Наши данные показали, что аффекты в практике КСППЭ очень редко являются результатом единственного экстремального воздействия, с которым личность не может справиться в связи с дефицитом времени и отсутствием подходящей программы действий. Напротив, обнаружено, что криминальному аффекту исследуемых обычно предшествовала довольно длительная драматическая история развития конфликтных отношений, без влияния которой невозможно было понять парадоксальность аффективного взрыва в ответ на незначительный повод. При этом речь шла не о простом количественном накоплении эмоционального напряжения при повторных психотравматизирующих воздействиях, а о длительном процессе переживания конфликтной ситуации, о неудачных попытках «совладания» с ней, приводящих к порождению ложных личностных смыслов. Благодаря этой перестройке личности наступало временное смягчение внутреннего конфликта, но не устранялись его причины. В ряде таких случаев имели место признаки патологического развития личности. Формировался типичный порочный круг: вследствие неудачной психологической защиты личность трансформировалась, наступившая же трансформация «фиксировала» конфликт, переводила его в неосознаваемую форму (сферу), чем повышала чувствительность личности к повторным аналогичным или сходным воздействиям. Указанный механизм по закону «снежного кома» приводил к расширению неотреагированных аффективных комплексов и росту эмоциональной напряженности до такой значительной степени, что даже относительно несильное травмирующее воздействие играло на этом фоне роль «последней капли» и вызывало тяжелый аффективный взрыв.

Выдвигаемое нами положение о развитии личности как о существенной стороне процесса аффективной кумуляции получило подтверждение в результатах исследования Н. Б. Морозовой³¹. Автор показала, что особенно тяжелые аффективные реакции у подростков возникают именно на фоне психогенных развитии личности, формирующихся в три этапа под воздействием пролонгированного психогенного травмирования в семье одним из родителей. На первом этапе происходит изменение эмоциональной ориентации подростка, поляризация его отношения к родителям, что ведет к повышению чувствительности к психотравмирующему воздействию. На втором этапе происходит формирование комплекса сверхценных переживаний, приводящих к аномалии личности подростка и еще больше обостряющих его переживания. Третий этап характеризуется упрочением сверхценных смыслов, развитием явлений агрессивного аутистического фантазирования, как бы «проторяющих» дорогу грядущему брутальному (криминальному) аффекту. Разрешающий внешний повод («последняя капля») во всех случаях был ничтожен.

Сразу отметим важный момент. Этап агрессивного фантазирования наблюдался в части случаев (у молодых обвиняемых) и в наших исследованиях. Он ни в коем случае не может рассматриваться как сознательное планирование мести или как подготовка будущей агрессии. Представляя собой закономерный феномен состояния фрустрации, он протекает непроизвольно и отражает работу неосознаваемых защитных механизмов личности. На этом основании данный феномен не подлежит правовой оценке, но может и должен быть учтен экспертами как показатель глубины и длительности психотравмирующего воздействия, как симптом неэффективности процессов психологической компенсации.

Описанная нами закономерная связь, точнее двуединство процессов аффективной кумуляции и развития личности, позволяет сформулировать два важных методологических вывода. Во-первых,—обязательность динамического подхода к оценке личности в КСППЭ. Во-вторых,— необходимость перехода при экспертной оценке от простой констатации аффективной кумуляции к раскрытию процессов ее переживания как механизмов неадекватного, неудачного смыслопорождения.

Из первого вывода вытекает, что данные экспериментально-психологического исследования и тестов имеют для КСППЭ скорее вспомогательное значение и должны быть распространены на момент содеянного с предельной осторожностью. Необходимо учитывать, что они нередко описывают личность, находящуюся в новой социальной позиции, т. е. по существу новую личность, результат душевного кризиса и нового смыслопорождения в ситуации личностного краха при взятии под стражу и осуждении. В связи с изложенным следует еще раз повторить, что основное значение в КСППЭ эмоциональных состояний имеет анализ жизненного пути обвиняемого, его целостного поведения, оценка информации, содержащейся в материалах дела, об особенностях формирования личности, системе ее общественных отношений, ценностных ориентации, способах самоактуализации в психологический период, относящийся к содеянному.

Реализация второго вывода (положения) делает необходимым клинико-психологическое исследование механизмов переживания психотравмирующей ситуации, в частности процессов психологической компенсации и психологических защит личности.

КСППЭ больных олигофрениями

Группа олигофрении разнообразна по своей природе. Причины заболевания могут быть подразделены на эндогенные (внутренние) и экзогенные (внешние). К первым относятся аномалии половых хромосом (болезнь Дауна, синдром Клейнфельтера и пр.), врожденные нарушения обмена (среди них самое частое — фенилкетонурия), наследственная передача пороков развития мозга и др. Вторые включают поражения головного мозга, вызванные инфекциями, интоксикациями и травмами во внутриутробном и родовом периоде, а также в раннем детстве (в возрасте до 2—3 лет).

Из общей патологии известно, что любое достаточно длительное и интенсивное патологическое воздействие на незрелый мозг может привести к отклонениям в морфо-функциональном его дифференцировании и к нарушениям в психическом развитии индивида. Выраженность и формы наступающих аномалий развития, для обозначения которых предложен термин «дизонтогенез», зависят от времени влияния повреждающих биологических и неблагоприятных социальных факторов, локализации и распространенности болезненного процесса, а также его интенсивности. Клиническая картина заболевания складывается из отражающих причины и патогенез страдания симптомов нарушения деятельности мозга и собственно проявлений задержки психического развития. Между феноменами этих двух рядов существует тесная взаимосвязь.

Клинико-психологическая структура дефекта при олигофрениях определена недоразвитием головного мозга в целом, преимущественно — незрелостью коры больших полушарий. Это обусловливает основную модальность олигофренического дизонтогенеза, ведущее значение в котором имеют недоразвитие познавательных процессов, прежде всего мышления. В свою очередь они являются причиной недоразвития как более элементарных психических процессов, так и сложных личностных функций. Отмеченные закономерности выражаются в двух главных диагностических признаках олигофрении: 1) тотальности задержки психического развития; 2) его иерархичности⁷.

Свойство тотальности проявляется в том, что психическое недоразвитие касается практически всех психических функций: сенсорики, моторики, памяти, речи, мышления, эмоций, личности в целом⁸. В литературе описаны замедленность и бедность восприятия олигофренов, однообразие и диспластичность их моторных реакций, скованность мимики и жестов, слабость памяти как в отношении запоминания, так и хранения и воспроизведения информации, недостаточность внимания, дефекты произношения и затруднения понимания речи, нарушения регулирующей функции речи (А. Р. Лурия цит. по В. В. Лебединскому). Отмечаются расплывчатость и недифференцированность понятий, низкий уровень отвлечения и обобщения, невозможность выйти за пределы непосредственного опыта, а также однообразие, примитивность и вязкость эмоций⁹, незрелость мотивации, слабость борьбы мотивов, недостаточность волевых функций, повышенная внушаемость, аспонтанность.

Иерархичность недоразвития при олигофрении выражается в том, что в наибольшей мере страдает высшее звено психических функций. Недостаточность гнозиса, праксиса, речи, эмоций, памяти проявляются значительно меньше, чем мышления, что особенно типично для дебильных индивидов¹⁰. В восприятии преимущественно нарушается звено анализа и синтеза воспринимаемого, перцепция целостных образов и схем предметов, при запоминании — смысловые связи, способность к использованию опосредованных приемов запоминания. Элементарные эмоции относительно сохранны. В речи особенно сильно страдает смысловая сторона, функция обобщения¹¹.

Констатация описанных кардинальных признаков олигофрении позволяет отграничить истинное олигофреническое слабоумие от олигофреноподобных дефектов интеллекта при органических поражениях головного мозга. Особенно большое значение это имеет при дифференцировании преобладающих в материале КСППЭ легких степеней дебильности и ранних резидуально-органических состояний с интеллектуальной недостаточностью и (или) явлениями психического инфантилизма.

Исследования, проведенные в судебно-психиатрической клинике Э. А. Буреловым¹², показали, что для истинных олигофрении характерны более выраженные признаки отставания в психическом развитии уже в раннем детстве. Это проявляется в большой растянутости во времени между появлением ходьбы, первых слов и фразовой речи, К 3—4 годам отчетливым становится запаздывание развития навыков самообслуживания.

На этапе второго возрастного криза и в дошкольном периоде важное дифференцирующее значение приобретают особенности игровой деятельности. У детей-олигофренов игра надолго задерживается на стадии простого манипулирования предметами, участие в ролевой игре здоровых сверстников для них, как правило, недоступно из-за непонимания ее условий, трудностей общения. По данным В. В. Лебединского, лишь к возрасту 7—8 лет уровень развития предметных игровых действий приближается к уровню игры здоровых детей 3—4 лет. Э. А. Бурелов указывает, что иногда игровая деятельность, навыки самообслуживания и сенсомоторная дифференциация дебилов оказывались несформированными даже в 8—12 лет.

С началом школьного обучения ярко проявляется тотальность интеллектуального дефекта дебилов. Обращает внимание отсутствие любознательности, пытливости, слабость познавательной активности. Особенно отчетливые различия в характере дизонтогенеза больных олигофрения-ми и ранними резидуальными поражениями головного мозга выступают в период пубертатного криза. В отличие от тотального недоразвития психики у первых, у вторых все более заметными становятся признаки диссоциированности и неравномерности психического созревания, ярко проявляются утрированные личностные реакции самоутверждения.

Как видно, особенности психического недоразвития, свойственные больным олигофренией, отчетливо выступают на каждом возрастном этапе развития индивида. По мнению В. В. Лебединского, «степень их выраженности пропорциональна глубине поражения мозга, интенсивности и экстенсивности корковой недостаточности»¹³. В связи с этим качеством анализ проявлений олигофренического дизонтогенеза может служить средством, а выраженность проявлений дизонтогенеза — критерием экспертной оценки в КСППЭ больных олигофрениями.

Другие критерии дифференциального диагноза и экспертной оценки могут быть получены на основании анализа первичных интеллектуальных психических расстройств. Как уже отмечалось, для истинных олигофрении типичны наибольшие нарушения преимущественно высших, онтогенетически поздно приобретаемых интеллектуальных операций (отвлечения и обобщения) при равномерной сниженности других интеллектуальных функций.

При органическом изъяне интеллекта в большей мере страдают так называемые «предпосылки интеллекта»: активное внимание, мнестические процессы, пространственный гнозис, динамика психических процессов, что проявляется в их слабости, повышенной истощаемости, трудностях переключения. Однако способности к приобретению знаний, развитию сложных интеллектуальных навыков, самокоррекции и компенсации при этом остаются более сохранными. Таким больным, в отличие от олигофренов, доступны смысловая организация материала, использование приемов опосредованного запоминания, более высокий уровень отвлечения и обобщения. В психической деятельности у них преобладают явления неравномерности выполнения мыслительных операций, связанные с истощаемостью, а не признаки тотального недоразвития интеллекта, типичные для олигофрении.

Значительные трудности возникают при разграничении олигофрении и органического психического (психофизического) инфантилизма, особенно осложненного педагогической запущенностью. Специальное психодиагностическое исследование, проведенное Е. Г. Дозорцевой и Е. И. Сулимовской¹⁴, показало, что различия природы (нозологии) этих заболеваний проявляются уже в самом отношении больных к заданиям, направленным на изучение мыслительной деятельности. Лица, страдающие олигофренией, как правило, тяготятся ситуацией исследования, не интересуются успешностью своей работы. Исследуемые с органическим психическим инфантилизмом, напротив, проявляют живой интерес к заданиям в начале исследования, однако быстро пресыщаются и продолжают работу лишь в условиях постоянной дополнительной стимуляции со стороны экспериментатора, смены методик и придания процедуре игрового характера.

Для больных олигофренией характерно общее относительно равномерное снижение способности к абстрагированию. Формируя хорошо известные им группы: «животные», «фрукты», а в некоторых случаях и «транспорт», «инструменты», «люди» (методика «Классификация предметов»), они используют лишь функциональные, конкретно-ситуационные признаки предметов. Способность отвлечения, оперирования условным смыслом существенно ограничена или вообще не развита, что наглядно проявляется в недоступности пониманию смысла распространенных пословиц и метафор, буквальном их толковании, в возможности образного опосредования лишь простейших конкретных понятий («веселый праздник», «больной человек», «богатство»).

Лица с признаками органического психического инфантилизма обнаруживают относительно более высокий и сохранный уровень обобщения и абстрагирования, способность оперировать отвлеченными понятиями, что однако перемежалось использованием конкретных, малосущественных оснований при обобщениях, определяя типичную «неравномерность» уровня выполнения мыслительных операций.

Четкие различия выступали и при исследовании логики суждений. Больные олигофренией обнаруживали способность лишь к установлению наиболее элементарных причинно-следственных связей. Они могли определить последовательность событий по сериям сюжетных картинок из 4—5 элементов, обнаруживали противоречия в простейших изображенных ситуациях. В то же время анализ и целостное осмысление более сложных причинно-следственных зависимостей, ситуаций с социальным подтекстом им были недоступны. Несовершеннолетние с психическим инфантилизмом значительно легче справлялись с аналогичными и более сложными заданиями, быстро ориентировались в сюжете, устанавливали последовательность в сериях из 6—7 картинок. Вместе с тем, в ряде случаев осмысление было поверхностным, основанным на случайных признаках ситуации.

Характерные различия между больными с диагнозами олигофрении и психофизического инфантилизма проявились также в особенностях ориентировочной деятельности при решении конструктивных задач (методика Кооса). Согласно данным Е. Г. Дозорцевой и Е. И. Сулимовской, больным олигофренией свойственны попытки выполнить задание методом проб и ошибок, причем ориентировочные реакции, текущее планирование и коррекция, собственно Интеллектуальный контроль действий выражены минимально. Для лиц, обнаруживающих признаки инфантилизма, типичны выраженные ориентировочные реакции, им доступны более сложные .формы деятельности с элементами планирования, сличением промежуточного результата с Образцом, учетом предыдущих ошибок в работе. Они значительно превосходят своих сверстников, страдающих олигофренией, способностью к обучению, возможностью использовать помощь, легко воспринимают подсказку, словесные указания экспериментатора. В отличие от этого у больных олигофренией эффективен обычно только наглядный показ способов действий.

Таким образом, интеллектуальные и личностные особенности, характерные для больных олигофренией, наиболее отчетливо выступают при экспериментально-психологическом исследовании. Обобщение экспертного материала позволило выделить типичный олигофренический патопсихологический симптомокомплекс (синдром) нарушений познавательной деятельности, установление которого повышает надежность дифференциального диагноза олигофренических заболеваний.

«Олигофренический патопсихологический симптомокомплекс» заключается в преобладании сугубо конкретных и ситуационно-наглядных форм мышления, неспособности к правильному определению даже простых понятий, сформулированию обобщающих понятий, установлению связей и зависимости между предметами и явлениями, в инертности психических процессов, ограниченных возможностях памяти с большим снижением смысловой памяти, недифференцированном восприятии, низком уровне речевого развития. Преобладают сугубо конкретные, ситуационные формы связей, отмечается относительно равномерное снижение актуальных и потенциальных возможностей интеллекта (по Выготскому). Нарушаются восприятие и осознание ситуации, способности изменять свое поведение в зависимости от нее, учитывать возможные последствия своих действий (резко снижен прогностический компонент мышления).

Комплексная экспертная оценка диагностически верифицированных олигофрении основывается на определении глубины интеллектуального дефекта, выраженности эмоционально-волевых нарушений и степени личностного недоразвития больных (см. также § 4 главы VI).

При определении глубины олигофренического слабоумия основное значение приобретает рассмотрение доступного больному уровня обобщения, отвлечения, анализа и синтеза, общая продуктивность мышления, его подвижность, стадия развития интеллекта, способность адекватно использовать прошлый опыт, практическая ориентировка, развитость рефлексии и самоконтроля. Наряду с клинической выраженностью интеллектуальной недостаточности при оценке тяжести олигофренического дефекта важное значение имеет установление очерченности патопсихологического олигофренического симптомокомплекса. Его развернутость и структурная полнота может служить критерием экспертной оценки (тяжести) психических расстройств при олигофрениях, что, в совокупности с другими признаками, определяет решение конкретных экспертных вопросов.

Некритичность и некорригируемость поведения, высокая внушаемость, подражательность в поведении, недостаточная способность к предвидению непосредственных и отдаленных последствий своего поведения, зависимость его от мнений и оценок окружающих, слабость борьбы мотивов при принятии решений, нарушения опредмечивания потребностей, наличие истинных расстройств влечения — все эти признаки свидетельствуют о выраженности личностного недоразвития и о глубине нарушений личностной регуляции поведения.

Косвенными показателями глубины психического дизонтогенеза являются выраженная асинхрония полового и психического созревания, резкое усиление и утяжеление личностных расстройств в период негативной фазы пубертатного криза, невыраженность тенденции к сглаживанию этих расстройств в юношеском и молодом возрасте, хроническая недостаточность или резкая ограниченность компенсаторных возможностей, неспособность к приобретению профессии, удовлетворительной социальной адаптации.

Оценка основных критериев глубины психической измененности, нарушений рефлексии и регуляции поведения олигофренов должна обязательно сочетаться с анализом конкретных условий совершения этими лицами инкриминируемых им деяний. При выраженности и тотальности психических расстройств, сложности реальной ситуации, ее несоответствии возможностям исследуемого может быть поставлен вопрос об экскульпации. У вменяемых взрослых больных констатация «пограничной степени» олигофрении (легкой дебильности) позволяет констатировать невозможность в полной мере осуществлять свое право на защиту. У несовершеннолетних больных олигофренией установление «пограничной», наиболее легкой степени дебильности, обычно дает основание для заключения о них неспособности в полной мере осознавать значение своих действий и руководить ими.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В настоящей работе были изложены основные положения теории, методологии, организации и производства КСППЭ, обобщен накопленный к настоящему времени почти 15-летний опыт ее применения для решения актуальных задач юридической науки и практики. Не все вопросы, освещенные в этой книге, к настоящему времени разработаны одинаково глубоко и полно. Некоторые из них пока еще носят постановочный характер. Однако мы решились привлечь к ним внимание и наметить подходы к их исследованию, так как именно они представляют перспективные точки и зоны роста этой новой пограничной области юридических, медицинских и психологических знаний — КСППЭ. От успешности их разрешения будет во многом зависеть дальнейший научный прогресс КСППЭ. Среди этих проблем одной из наиболее важных является проблема учета и экспертной оценки совместного влияния пограничной психической патологии и «извинительных» аффектов на свободу волеизъявления субъекта преступных деяний. В своем развитом, логически завершенном виде она может быть сформулирована как проблема аномальных аффектов. Практика судебно-психиатрической экспертизы дает все новые доказательства актуальности этой темы исследования, свидетельствуя о дополнительных трудностях оценки аффективных деликтов при различных видах «патологической почвы». Наименее исследованная область такой патологии — «пограничные» психогенные состояния. М. А. Качаевой было обнаружено, что наибольшие экспертные затруднения возникают как раз в случаях развития аффективного взрыва на фоне длительно существующих невротических реактивных депрессий. В наблюдениях М. А. Качаевой его глубина достигала психотического уровня («патологический депрессивный аффект»), требовавшего признания больных невменяемыми. В других случаях психотическая симптоматика (расстроенное сознание, депрессивная деперсонализация, безысходная тоска, отчаяние и др.) отсутствовала. Эти аффекты не исключали вменения, но требовали, по мнению автора, КСППЭ. На наш взгляд, они нуждаются также в специальной квалификации, так как развивались на фоне болезненного (хотя и не психотического) расстройства психики обвиняемых, снижавшего у них возможность регуляции своего поведения, определявшего измененную психическую реактивность и патологические механизмы кумуляции аффективного напряжения.

В КСППЭ особенностей возрастного развития наиболее значимой остается задача комплексной оценки проявлений дизонтогенеза различной природы и первичных психопатологических симптомов пограничной мозговой патологии. Особенно остро эта проблема стоит у больных олигофрениями и резидуально-органическими поражениями головного мозга, составляющих основной контингент лиц в отсталостью и задержками психического развития.

В дальнейших разработках нуждается также КСППЭ личности. Здесь главное внимание должно быть сосредоточено на выделении дифференцированных содержательных психологических критериев экспертной оценки особенностей личностной регуляции поведения, определении существенного влияния черт личности в криминальной ситуации. Наибольшую важность эта проблема имеет для КСППЭ психопатий и психопатоподобных состояний.

Наряду с отмеченными возможностями «интенсивного» развития КСППЭ, углубляющего точность и надежность ее отдельных видов, в ближайшей перспективе возможен также дальнейший рост задач КСППЭ — за счет включения в ее предмет вопросов нозологической диагностики, в полном объеме — в форме психолого-психиатрического «функционального диагноза». Разработка патопсихологических синдромов — один из первых практических шагов в этом направлении, позволяющих медицинскому психологу принять участие в обсуждении диагноза на ранних этапах диагностического процесса.

Не менее важно расширение участия психолога в решении вопроса о вменяемости обвиняемых. Большие возможности медицинской психологии, в частности патопсихологии, в измерении глубины психических нарушений при той или иной патологии психики делают особенно перспективным такой комплексный подход. Дальнейшее совершенствование измерительного психологического инструментария, внедрение интегративных измерительных йсихологических критериев, как, например, критичности, будет существенным вкладом в комплексное решение этой ключевой экспертной задачи.

Однако потенциальные возможности КСППЭ этим не ограничиваются. В недалеком будущем в принципе осуществимо комплексное экспертное решение вопросов, касающихся определения общественной опасности лиц с психической патологией и выработка на этой основе научно обоснованных экспертных рекомендаций для суда, в частности, в отношении мер медицинского характера.

Как уже было отмечено выше, практическая психология может и должна осуществлять три главные функции: психодиагностику, психопрогностику и психологическое управление. Пока в КСППЭ реализована в полной мере только психодиагностическая функция практической психологии. Оценка же социальной опасности тех или иных особенностей психического состояния больных требует разработки методов и критериев психологического прогноза социально отклоняющегося поведения. Основное значение в решении этой проблемы имеет оценка состояния личностной регуляции поведения. Другими словами, комплексная экспертная оценка социальной опасности душевнобольных по существу является разновидностью КСППЭ личности. Соответствующие разработки этой проблемы дают обнадеживающие результаты (В. М. Шумаков и др.).

Точное комплексное решение вопросов прогноза у лиц с психической патологией —главная предпосылка достижения конечной цели практической психологии и судебной психиатрии — эффективного управления поведением -исследуемых лиц. Решение этой задачи выходит за рамки КСППЭ, но тесно связано с теми рекомендациями, которые определяют направление последующей социальной реабилитации как в сфере здравоохранения, так и в системе МВД.

Таковы основные проблемы и перспективы развития КСППЭ. Дальнейший прогресс этой новой области междисциплинарных знаний во многом будет зависеть от успешного разрешения назревших задач и эффективного внедрения полученных результатов в экспертную и правоприменительную практику.

 

 

¹ См.: Шубина Н. К. Клинические особенности компенсаций и |декомпенсаций при психопатии тормозимого типа.— Автореф. канд. дисс. М., 1966, с. 5; Шубина Н. К., Боброва И Н. О некоторых клинических основах дифференцированного подхода к адаптации психопатических Личностей. — Журн. невропатол. и психиатр., 1976, № 11, с. 1699—1703.

² См. Шубина Н. К. Указ, соч., с. 8.

³ См. там же, с. 6.

⁴ См. Кон И. С. Указ, соч., с. 188—189.

⁵ См. Братусь Б. С. Опыт психологического объяснения своеобразия уровня притязаний у больных психопатией. — В кн.: Экспериментальные исследования в патопсихологии. М., 1976, с. 79.

⁶ Условная мера смысловой близости стимулов в сознании.

⁷ См.: Сухарева Г. Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста (клиника олигофрении). Т. III. М., 1965, с. 21—22; Лебединский В. В. Нарушения психического развития у детей. М., 1985, с. 37.

⁸ См.: Лебединский В. В. Указ, соч., с. 37—38.

⁹ См.: Исаев Д. Н. Психическое недоразвитие у детей. Л., 1982.

¹⁰ См.: Лебединский В. В. Указ, соч., с. 41.

¹¹ См. там же, с. 43.

¹² См.: Бурелов Э. А. Сравнительное изучение олигофрении (дебильность и пограничная степень) и ранних резидуально-органических поражений головного мозга с интеллектуальными нарушениями в подростковом и юношеском возрасте (судебно-психиатрический аспект).— Автореф. дисс. канд. мед. наук. М., 1980.

¹³ См.: Лебединский В. В. Указ, соч., с. 50.

¹⁴ См.: Дозорцева Е. Г., Сулимовская Е. И. Сравнительная психологическая характеристика интеллектуальной недостаточности при олигофрении и психофизическом инфантилизме. — В кн.: Современные проблемы подростковой, общей и судебной психиатрии. М., 1987, с. 139—145.

 

Глава I. Процессуальные и теоретические основы КСППЭ

§ 1. Правовые основания комплексных экспертных исследований и КСППЭ.

§ 2. Понятие комплексной судебной экспертизы и КСППЭ.

§ 3. Предмет, объекты и основные задачи КСППЭ.

Глава II. МЕТОДОЛОГИЯ КСППЭ

Глава III. ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ВОПРОСЫ КСППЭ

§ 1. Назначение КСППЭ. Пределы компетенции экспертов. Общие требования к формулированию вопросов экспертам.

§ 2. Источники и правила сбора фактической информации. Права и обязанности экспертов.

§ 3. Производство КСППЭ. Функции, роли и принципы взаимодействия экспертов-психиатров и экспертов-психологов.

§ 4. Оформление результатов КСППЭ.