Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
И всё это требует для перевозки места на ладьях. А как мы помним, по оценкам специалистов, по рекам могли нормально идти только небольшие суда. Правда, мы рассматривали путь на Днепр, а не на Волгу (в Византии, кстати, рабы стоили несколько дешевле, а на рабынь ажиотажного спроса и вообще не было). Но на втором тоже есть свои пороги и волоки. К тому же, Питер Сойер, к примеру, считает, что у скандинавов вообще большинство судов были небольшими. «Для большинства норвежских захоронений в кораблях были использованы суда менее 33 футов (10 м) в длину… тот факт что среди множества норвежских захоронений этого типа лишь пять судов больше 66 футов, означает, что едва ли большинство кораблей викингов по своему размеру могло сравниться с гокстадским» [256].
Ещё одним доказательством небольших размеров основного числа скандинавских торговых судов может служить расположение одного из важнейших торговых центров Балтики IX-X веков – «датского» Хедебю. Расположен он у истоков реки Шлеи, впадающей в Балтику, и лишь 17 километров по суши отделяет его от другой реки – Трины, оканчивающейся в Северном море. Длина Шлей равна примерно 35 километрам, но ширина местами на превосходит 200 метров. Трина длиннее и уже. Местами между её берегами не более 15 метров. Больше того, вход в озеро, на котором стоял Хедебю, очень мелководен. Так что до самого города могли дойти лишь суда с небольшой осадкой, к тому же вёсельные (на реках с парусом не развернуться) и небольшие. «Эти ограничения и необходимость транспортировать товары сушей между Хедебю и Холлингстедтом означали невозможность использования маршрута для большегрузных перевозок, и предпочтение должно было отдаваться относительно лёгким и ценным товарам», – справедливо считает Сойер[257].
Кстати, хорошие гавани практически отсутствуют и на Готланде, которые, судя по числу находок, явно был главным местом скандинавской торговли.
Стало быть, исходя из размеров, и грузоподъёмность у скандинавских судов была небольшая. Какая, можно прикинуть. В своё время для гипотетических русских ладей сделал это Г. Г. Литаврин.
«Размеры таких ладей колебались в длину от 9 до 14 м. Крупные поднимали до 40 – 60 человек… Их разгружали, и одни из них перетаскивали волоком по суше, а другие переносили на плечах на расстояние примерно в 2,5 километра, выставив стражу против внезапных налётов печенежских банд. Следовательно, разные по размерам и по весу моноксилы не должны были быть слишком тяжёлыми для 20 – 40 мужчин, одновременно прилагавших свои силы. Попытаюсь представить себе грузоподъёмность и собственный вес «корабля», поднимавшего 40 воинов. Вес самих воинов составлял примерно 3000 килограммов, вес продуктов на месяц пути – по I килограмму сухого продукта на каждого на день – 1200 килограммов на 40 человек (у запорожцев это было обычно пшено, свиное сало, сухари, куры – их везли живыми. Кур имели в плавании и русы – конечно, не только для языческих жертвоприношений), вес снаряжения и скарба (канаты, якоря, парус, вёсла, смола, оружие, одежда и т.п.) – примерно 300 килограммов.
Итого грузоподъёмность такой крупной ладьи достигала 4,5 тонны. Принимая коэффициент утилизации водоизмещения для речных деревянных плавательных средств равным 0,6 (по самым осторожным допускам), можно определить и собственный вес такой просмолённой ладьи – он будет равен примерно 3 тоннам. Вес, конечно, непосильный для того, чтобы 40 человек перенесли ладью на плечах на расстояние в 2,5 километра – такую ладью они могли только волочить "на катках". А переносили вдвое более лёгкую, обладавшую полезной грузоподъёмностью не более чем в 2250 килограммов.
В связи с этим перед организаторами торговой флотилии вставал несомненно нелёгкий вопрос: нагрузить как можно больше товаров и в то же время обеспечить каждую ладью необходимым экипажем и для прохода через пороги, и для плавания по морю…
Максимум грузоподъёмности предназначался под товары. Но необходимо было разместить и гребцов, и рабов (для продажи), и прислугу послов и купцов, и их самих. Причём воины имелись в каждой ладье (хотя и купцы тоже могли играть роль воинов): когда какую-либо ладью ветер выбрасывал на берег, и печенеги были готовы напасть, все приставали к берегу, чтобы сообща отразить нападавших. Можно предположить, что торговая ладья брала на борт вдвое меньше людей, чем военная, то есть в большую вместо 40 воинов брали 20 человек, в малую – 10 вместо 20. Вдвое уменьшив скарб и продукты, в большую могли погрузить более 2 тонн товара, а в малую – более тонны» [258].
А теперь несколько замечаний, исходя из опыта реконструкций судов викингов (поскольку, мы пытаемся прикинуть, какие скандинавские суда могли ходить по внутренним рекам Руси). 23-метровый корабль из Гокстада мог брать на борт, по расчётам специалистов, до 70 человек. И весил около 9 тонн. Но мы помним, что по замечаниям специалистов, суда для «пути из варяг в греки» были, по крайней мере, раза в два меньше. Если исходить из опыта «Айфура», то даже в три. Стало быть, весили они тонны две-три. И брали на борт где-нибудь 20 человек максимум. То есть, примерно столько же, сколько и предположительные литавринские ладьи. За счёт уменьшения числа гребцов наполовину, они, действительно, не могли взять на борт больше тонны. Или десяток рабынь.
Подробную таблицу размеров найденных при раскопках в Скандинавии судов приводит в своей работе «Славяне и норманны в ранней истории балтийского региона» Иоахим Херрман. Вот она (см. табл. 3).
Таблица 3
I. Тоннаж и другие параметры найденных грузовых кораблей (по Д. Элльмерсу с дополнениями)
II. Тоннаж и другие параметры найденных боевых кораблей (по Д. Элльмерсу с дополнениями)
Как видим, средняя длина балтийского торгового судна в IX-X веках составляла 11 метров. Причём у скандинавов они несколько побольше, но всё равно за 14 метров не выходит. Осадка – 0,5 – 1 метр. Военные корабли побольше, за 20 метров, но и осадка – метра под два. Так что при всей своей большей вместимости для путешествия по рекам они явно не годятся. И мы опять приходим к тем же размерам, для которых делали расчёты выше. Причём не важно, чьи это были суда: скандинавские или славянские.
Таким образом, если исходить из расчётов Лебедева, в арабских странах за три века должно было побывать 22 с лишним тысячи скандинавских судов. То бишь более 70 каждый год, с завидной регулярностью. А если учесть, что распределение кладов по годам свидетельствует о резком нарастании потока серебра во второй половине IX века и столь же резком убывании его через век, получается, что сто лет в арабские страны ежегодно плавало около 200 викингских кораблей. То есть примерно столько же, сколько в XIII веке вся Швеция могла выставить при объявлении всеобщего ополчения. Что, как вы понимаете, заведомо невероятно, так что вышеуказанные объёмы, очевидно, существуют только в воображении норманистов.
А это мы ещё не учли, что две трети серебра оставалось на самой Руси. Так что его тоже нужно было привозить. Стало быть, по водным путям с севера на юг и обратно каждый день во время навигации (два-три месяца с учётом глубины рек) должно было проходить минимум шесть кораблей. Неплохая картинка, да?! И вы в неё верите?
В. Торговля ничем
А, собственно говоря, что скандинавы могли продавать, кроме рабов и шкур? Ведь этими двумя товарами вполне могли и без них торговать. Да и делали это. Вспомним, что говорил летописный Святослав, объясняя, почему ему хочется сидеть в Переяславце на Дунае. «Нелюбо ми есть въ Киеве бытии, хочю житии в Переяславци на Дунай, яко то есть середа земли моей, яко ту вся благая сходятся: отъ Грекъ злато, паволоки, вина и овощеве розноличныя, изъ Чехъ же, изъ Угорь серебро и комони, изъ Руси же скора и воскъ, медь и челядь» [259]. То есть шкурами и рабами торговала как раз сама Русь. А это, как мы помним, вторая половина X века.
Вот что пишет о шведской торговле Сойер: «Кладбище Бирки даёт некоторое представление о предметах импорта… Куда меньше известно об его экспорте. Вероятность того, что в нём могли производиться монеты, будь то в качестве украшений или платёжного средства, заставляет предположить, что здесь была развита металлообработка. Кроме того, в городе найдено несколько частично обработанных рогов северного оленя. Там вполне могли существовать и другие местные ремёсла, как это, по-видимому, было несколько ранее на соседнем острове Хельге, где были обнаружены следы ковки железа, а значительное количество битого стекла наводит на мысль об изготовлении стеклянных бусин, возможно, из битых отходов. Самый ценный товар, который, вероятнее всего, купцы привозили в Бирку и вывозили оттуда, – меха и кожи… Однако есть веские основания, чтобы усомниться в том, что Бирка когда-либо играла особенно важную роль в меховой торговле в качестве центра сбора пушной дани. Более правдоподобным кажется то, что она была рынком, где купцы, богатые мусульманским серебром, не могли устоять перед соблазном потратить его» [260].
И немного дальше: «Тесная связь между упадком Бирки и прекращением импорта серебра из Булгарии доказывает – Бирка в первую очередь была не пунктом накопления товаров для продажи за мусульманское серебро в Булгарии, а рынком, на котором тратились вырученные в Булгарии монеты. Если бы в Бирке концентрировались меха и другие товары для отправки в Булгарию, то упразднение маршрута на Волгу означало бы лишь то, что купцам пришлось бы найти себе каких-то новых покупателей. А потенциальные покупатели, разумеется, существовали, как это вскоре доказали жители Готланда. Бирка не нашла нового рынка для своих товаров, потому что экспорт для неё никогда не имел особого значения» [261].
Интересно, что уважаемый английский историк не до конца, похоже, осознаёт, что сказал. Кто тратил в Бирке «вырученные в Булгарии монеты»? Купцы? Представьте себе торговца, смотавшегося через полсвета с товаром, продавшего его и после этого выручку прогулявшего на родине! Смешно! И ещё один интересный факт: в Бирке нашли одни купеческие складные весы, на бронзовой чашечке которых нанесена руническая надпись: «Дьярв получил от земгальского мужа эту весовую чашу в… земле» . То есть, земгал, балт, подарил своему скандинавскому партнёру весы! Дарят деловым партнёрам обычно вещь нужную, но которой у человека нет, не правда ли?
Безусловно, закоренелые норманисты не согласны со столь низкой оценкой торговой активности шведов. Лебедев цитирует арабского географа Ибн Хаукаля: «Вывозимые из их (хазар) страны в исламские страны мёд, свечи и пушные товары ими (хазарами) ввозятся только из местностей руси и булгар. Так же обстоит дело и с вывозимыми по всему миру бобровыми мехами. Они (бобры) водятся только в этих северных реках в местностях булгар, руси и Krbanah. Те бобровые меха, что имеются в Андалусии, составляют лишь часть находящихся в реках Сакалиба. Они (меха) в вышеописанном морском заливе, лежащем в земле Сакалиба, грузятся на корабли… Большая часть этих мехов, да почти все, добыты в стране русов, некоторые же из этих мехов, наивысшего качества, попадают из местности Гога и Магога на Русь, потому что она соседствует с этими Гогом и Магогом и ведёт с ними торговлю; затем они перепродают их булгарам» [262]. И почему-то считает это доказательством того, что упомянутые товары поставляли шведы. Хотя, у древнего писателя чётко говорится: почти все меха идут из Руси. И только некоторые, наивысшего качества, от легендарных Гога и Магога. Впрочем, для норманиста Русь – это скандинавы. Гог и Магог, как выясняется, тоже (Лебедев делает примечание «североскандинавские племена»). Хотя античная традиция (а арабы восприняли именно её) помещает эти племена скорее на севере Урала. «На пушной охоте специализировались финно-угорские племена Пермской земли и предгорий Урала. Из-за суровых условий края… земледелие было малопродуктивным. Однако в этих землях развилась своеобразная и яркая культура, отмеченная прежде всего изобилием бронзовых украшений. Несомненно, источником богатства этого края была пушная торговля. Она осуществлялась в двух направлениях, прежде всего на юг, через Булгар… Там белое и чёрное мягкое сокровище принимали арабы» , – пишет об этом Херрман.
Однако, по словам немецкого историка, достаточно рано был проложен путь и на Балтику, который вёл вверх по Волге, далее на Белоозеро и Старую Ладогу либо вдоль Волги до верховий Западной Двины. Коммуникации между Белоозером – Старой Ладогой могли использоваться уже в середине IX века. «Вполне вероятно, – указывает Херрман, – этим обеспечивается распространение браслетов и гривен пермского типа с VIII в., так же как и арабских монет, поступивших по этому пути в Северную Европу» .
В общем-то, когда Г. С. Лебедев забывает о том, что нужно во что бы то ни было доказать огромную роль скандинавов в торговле с югом, он и сам помнит о северных финнах. И пишет, что уже в VIII веке по Волге – Каме – Белой – Печере и по Иртышу – Оби в обмен на пушнину, рабов и другие товары арабское и иранское серебро достигает Северного Приуралья, низовьев Оби и священного острова Вайгач. В лесных святилищах хантов, манси и других финноугорских народов на ветвях священных елей развешивали иранские серебряные блюда с изображениями Сасанидских царей и поклонялись им как образу верховного бога обских угров – Мир-суснэ-хума.
Но когда речь заходит о викингах, в попытке доказать, что у арабских авторов имеет место описание скандинавской торговли, учёный даже к «сакалиба» делает примечание: «В более широком собирательном значении – северяне, обитатели северных стран». Так что у нас теперь и славяне стали скандинавами.
Примерно то же делается им и с сообщением арабского же географа Мухаммеда ал-Мукаддаси. Тот пишет, что «соболь, белка, горностай, чернобурая лиса, лисы, бобровые шкуры, пёстрые зайцы, козьи шкуры, воск, стрелы, береста, шапки, китовый ус, рыбий зуб, бобровая струя, янтарь, выделанная кожа, мёд, лесные орехи, ястребы, мечи, панцири, кленовая древесина, славянские рабы, мелкий скот и быки – всё это из Булгара» [263]. Лебедев добавляет от себя, что китовый ус и рыбий зуб – с побережья Северной Атлантики (хотя они с тем же успехом могут быть с Белого, Баренцева и Карского морей, то есть с финских территорий, куда за ним, кстати, ездил норвежец Оттер), мечи – это «каролингские мечи франков и викингов» (хотя прекрасно известно, что викинги ими не торговали, разве что в набеге потерять могли), а славянских рабов скандинавы захватывали по пути на восток.
На самом деле совершенно очевидно: Скандинавии VIII-X веков торговать-то с Востоком было особенно и нечем. С Русью и финнами – ещё куда ни шло. Отсюда и серебро своё получить можно было (то самое, «восточное», поступавшее по Волжскому пути в Приладожье). И понятно, что оседало оно на Готланде, промежуточном пункте посреди моря.
Самое интересное, что тот же самый Лебедев в той же самой книге, из которой взяты цитированные выше утверждения о скандинавской торговле с Востоком, рисует и гораздо более объективную картину, близкую сойеровской: «Важнейшейстатьёйвывоза была пушнина: соболь, горностай, чернобурая лисица, бобр – из Восточной Европы; меха куницы, белки – из Восточной Европы и скандинавских стран; шкуры оленя, моржа, тюленя – из Скандинавии» [264]. То есть, как мы видим, Скандинавия могла вывозить только значительно менее ценные товары, чем Восточная Европа.
Наконец, одно наблюдение Херрмана, по-моему, снимает всякие сомнения, кто именно занимался основной торговлей мехами. Историк указывает, что в европейских языках имеют место заимствования из древнерусского слов, обозначающих ценный мех. Так слово «куна» в древнерусском означало «куница, куний мех, деньги». В старофризском языке есть слово «cona» – «монета». Русское слово «соболь» в немецком языке через средневерхненемецкое «sabel» превратилось в «zobel».
Г. Вокруг Балтики
Взглянем ещё на другие «центры скандинавской торговли» – Хедебю и Скирингссаль (Каупанг) (см. карту 19). Что там мы знаем об их импорте и экспорте?
Карта 19. Источники различного сырья на Балтике IX-Хв.: 1 – железо, 2 – жировик, 3 –янтарь, 4 – соль, 5 – стеклянное сырьё, 6 – кораблестроение, 7 – пушнина, 8-рабы
Хедебю возник ещё в начале VIII века, как фризское торгово-ремесленное поселение. Расцвет его приходится на вторую – третью четверть X века. В 965 году, когда его посетил купец Ибрагим ибн Якубат-Тартуши, еврей из арабской Испании, он писал, что «город беден добром и жизненными благами. Основное пропитание его жителей составляет рыба, потому что она здесь в изобилии» .
А чем же славился Хедебю раньше? Там есть достаточное число находок, связанных с местным ремеслом: остатки стеклодельной печи (стекло шло на изготовление бус), железные шлаки, литейные формы и матрицы. Найдены также полуфабрикаты костяных гребней разных стадий изготовления, янтарные изделия и заготовки. С начала X века в Хедебю производилась и гончарная керамика.
А привозились моржовая кость с Северного моря, жировик и цветной сланец (шифер) из Норвегии, железо из Швеции, рейнское стекло, базальтовые жернова из Германии и с Пиренейского полуострова, хрустальные и сердоликовые бусы из Причерноморья, смола из Прибалтики, металлические украшения из Ирландии, Готланда, Прибалтики. Вплоть до рейнской и западнославянской керамики.
В норвежском Скирингссале картина примерно такая же. Экспорт: сосуды из местного огнеупорного жировика, точильные бруски, железо, пушнина. Импорт: рейнская керамика, бронза с Британских островов.
Как видим, кроме бус, всё – местные товары, которые можно найти вокруг Балтики или в Западной Европе. И производство местных ремесленников тоже рассчитано на удовлетворение потребностей людей из ближайших стран.
А раз так, откуда вообще следует, что скандинавские купцы чем-то на Востоке торговали? Вот со славянами они дела вели. Лебедев указывает: славяне продавали скандинавам гончарную керамику и покупали каменные сосуды, железные и ювелирные изделия. Как раз в пределах того списка импорта-экспорта, который мы видели выше.
Херрман список славяно-скандинавского экспорта-импорта уточняет. К примеру, по его оценкам, из славянских стран в значительном количестве вывозился на запад и северо-запад мёд. И не исключено, что по крайней мере часть многочисленных славянских сосудов, с VII-VIII веков получивших распространение в таких скандинавских торговых центрах, как Бирка и Хедебю, поступили с южного побережья Балтики как тара для мёда.
Железо и железные орудия труда у славян свои были не хуже. По оценкам немецкого исследователя, шведскую железную руду ввозили в Данию и на Готланд, а вот уже на южном берегу Балтики такого ввоза не зафиксировано. Так что и орудия труда страны в каждой стране производили свои. Нет, конечно, иногда попадаются импортные, но только в виде исключения, не позволяя говорить о регулярной торговле.
Фото 4. Фризская посуда, средиземноморские стеклянные бусы, западноевропейские металлические украшения, восточноевропейская пушнина. IX-Х вв.
Вот сосуды из норвежского жировика экспортировались. Но… преимущественно в Данию и по Рейну вниз. Из славянских приморских торговых мест обломки этих сосудов известны пока только в Волине и Ральсвике. Вот, в принципе, и всё. Есть ещё немного украшений, гребней и тому подобное. Причём гребни продавали как скандинавы славянам, так и наоборот, что доказывает распределение мест находок этой продукции.
Если же вернуться к южным связям, надо вспомнить, что всё написанное выше было про торговлю с арабами. С Византией северяне, похоже, торговали и того меньше. Напомним, что находок византийских монет ничтожно мало по сравнению с арабскими и западноевропейскими. По Лебедеву – 400 монет на Готланде и 30 в Швеции, а это самые большие из встреченных мною цифр. Византийских вещей тоже мало. «По-видимому, у Бирки едва ли были контакты с Византией, – считает Сойер. – Из могил извлечены всего три византийские монеты, две серебряные и одна медная, а также один римский динарий. Редкость византийских монет в Скандинавии в целом можно объяснить, предположив, что обмен был пропорциональным и на север попадали товары, а не монеты, но ни в Бирке, ни где-либо ещё в Швеции не найти и нескольких предметов, которые бы выглядели продукцией ремесленных мастерских Византийской империи» [265].
Да, на самом деле и восточных товаров вообще (кроме монет) не то чтобы много было. В Бирке (главном торговом городе Швеции, напомню) в могилах находят, кончено, импортные вещи. К примеру, в камерном погребении № 735 X века (захоронение воина с конём в сопровождении женщины) – массивная булавка с длинной иглой, украшенная тремя масками, по манере изображения близкая маске из гнездовского клада. Особенно интересен набор вооружения: меч с опущенным перекрестием (черта, по мнению специалистов, восточная), пика и овальные стремена. В женском погребении, кроме скандинавских фибул, найдены азиатское зеркало, остатки шёлковой материи, бубенчик восточноевропейского происхождения. Ясно, что всё это завезено с востока. Но вот кто там похоронен? Про происхождение захоронений с конём я говорил выше. А совсем недавно узнал, что на Готланде раскопали могилу, в которой по «скандинавскому» обряду захоронен человек с монголоидными чертами. Так, может, и вообще камерные погребения с конями и женщинами никакого отношения к скандинавам не имеют?
В других могилах найдены разнообразные украшения, стеклянные предметы и кольца, включая изделие, украшенное аметистом с арабской надписью, которое было доставлено с мусульманской территории к юго-востоку от Каспийского моря. Многие из этих вещей, похоже, берут своё начало из восточных частей Халифата. Но это означает, что вывозили их Волжским путём. А вот о том, торговец ли их привёз или воин, это уж как кому хочется. Думаю, кольца вполне могли и на пальцах викинга приехать. Или вообще взяты были на берегах Балтики при грабительском набеге. Кольцами, кстати, если верить разного рода средневековым эпосам, как раз очень любили разживаться воины, обирая побеждённого противника. И понятно: стоили они дорого, дороже монет (особенно если с драгоценными камнями), а увезти легко.
Но как бы там ни было, изучение материальных находок в Швеции, по оценке Питера Сойера, «подтверждает созданное благодаря изучению монет впечатление, что Бирка, как и вся восточная Прибалтика, поддерживала связи скорее с Волгой, нежели с Днепром» [266].
Ряд вещей, найденных в Бирке, происходит из Финляндии, Прибалтики и лесной зоны Древней Руси (от Смоленщины до Ярославского Поволжья). Это подковообразные пряжки круглого, треугольного и четырёхугольного сечения, некоторые виды бубенчиков (прорезанные с пояском), подвески-уточки, гребни с фигурной спинкой.
Следующий ареал аналогий – Прикамье. Отсюда, в частности, происходят известные ажурные кресала. Кто их мог завезти, я выше уже говорил, ссылаясь на Лебедева: торговцы финны.
Наконец, есть серия вещей, связанных с ареалом салтово-маяцкой культуры (поясные бляшки, солярные привески, оружие, сбруя). Напомню, что салтово-маяцкие (аланские) вещи находят в ранних слоях Ладоги. Так что ими торговали широко, и жители Бирки могли получить эти вещи и от тех же славян. Хотя опять-таки нельзя забывать, что аланы и сами на берегах Балтики в своё время жили. Вполне возможно, не все они ушли во время Великого переселения народов.
Таким образом, наличие торговли циркумбалтийской фиксируется относительно уверенно. Так же, как и её довольно небольшие объёмы. Но при чём тут Византия? Ясно, что на север (на Русь и в Скандинавию) поступали дорогие ткани. Об этом применительно к Руси пишет Константин Богрянородный. Остатки таких тканей археологи находят в захоронениях и на Руси, и в Скандинавии. К примеру, в Бирке в сорока пяти могилах из раскопанных пары тысяч найден шёлк. Правда, из Византии ли он пришёл или из Халифата? «Хотя основная его часть, видимо, не отличалась высоким качеством и происхождение его неизвестно, найдены и остатки очень хорошего шёлка с золотым узором, который, вероятно, был привезён из Китая» , – пишет Сойер[267]. Китайский же шёлк, скорее всего, пришёл через мусульманские страны Волжским путём.
А между прочим, было ли в это время самой Византии, чем торговать?
Вопрос кажется нелепым, поскольку мы привыкли считать Константинополь сосредоточием огромных богатств, а Ромейскую империю – передовым государством того времени. На самом деле Г. Л. Курбатов в своём исследовании[268] убедительно показал, что VIII-IX веках были в Византии периодом такого серьёзного спада, что торговать-то ей было нечем. Страна в то время превратилась практически в аграрную. Города вымирали, а вместе с ними – и ремесленничество. Население Константинополя составляло, хорошо, как 100 тысяч человек, раз в десять меньше, чем раньше. «Византия этого времени не располагала не только соответствующими возможностями для производства значительной массы ремесленных изделии для внешней торговли, но и тороговым флотом, способным и заинтересованным в международной торговле» , – делает выводы историк[269]. Даже из Херсонеса купцам приходилось самим плавать на южный берег Чёрного моря за хлебом, привозить его было некому! Исследователь видит подтверждение этому в советах Константина Багрянородного: как заставить Херсонес подчиниться, если там возобладают сепаратистски настроения? Император основное внимание сосредотачивает на недопущении херсонесских судов в гавани южного берега и только в самом конце, буквально мимоходом упоминает о необходимости не выпускать в море византийские торговые суда «и лодки».
Подъём Константинополя начался только в X веке. Но и тогда в его торговле значительное место занимали овощи, фрукты и вино. Товары, которые далеко на север не потащишь.
По большому счёту, пожалуй, и всё. Хорошенькая получается торговля: меха и рабы в обмен на парчу. Явно не стоило для этого затевать такое длинное путешествие. Потому русы и болгары, по оценке Курбатова, и предпочитали заключать с Византией договоры не столько о торговле, сколько о выплате последней дани. Только с государства и было-то что взять!
И, уж точно, не было смысла отправляться в дальнее путешествие скандинавским торговцам. Всё то же самое, что были способны привезти на юг они, могли продавать купцы Руси, причём, так сказать, с меньшими издержками. Кстати, скандинавские торговые люди иногда, если верить сагам, чаще всего носили прозвище «Гардский», но не «Грикский» или «Серкландский». То есть торговали они с Русью, а не с Византией или Халифатом.
Взять, к примеру, Гудлейка Гардского. О нём рассказал в «Саге об Олафе Святом» Снорри Стурлусон. Плавание Гудлейка в Гардарики он вплетает в рассказ о конфликте Олава Харальдскона норвежского и Олава Шетконунга шведского. По ходу саги можно прикинуть, что было это около 1017 года. Так, вот, этот Гудлейк «был великим мореходом и купцом, богатым человеком и совершал торговые поездки в разные страны. Он часто плавал на восток в Гардарики, и был он по этой причине прозван Гудлейк Гардский» [270]. Другого купца, прозванного Гардским, Гили из «Саги о людях из Лаксдаля», «называли самым богатым из торговых людей» [271]. Наконец, Олав Трюггвасон в Англии и на южном берегу Балтики, когда вынужден скрываться после изгнания из Норвегии и готовиться к борьбе за власть, выдаёт себя за Оли Гардского.
Кстати, в истории о Гудлейке интересно ещё то, что там норвежский купец едет на Русь, чтобы купить товары для своего конунга. И что это? «Гудлейк отправился летом по Аустрвегу в Холъмгард и купил там драгоценные ткани, которые, он думал, пойдут конунгу на торжественные одежды, а также дорогие меха и роскошную столовую утварь» [272]. Так что, как видим, меха скандинавы сами предпочитали покупать на Руси. А нас пытаются уверить, что они торговали мехом с арабами!
Д. Грабёж – дело доходное
Ну, а к тому же, если посмотреть, откуда викинги брали свои богатства на Западе, то вполне очевидно: это по преимуществу военная добыча. Кстати, напомню: западноевропейских монет (франкских и англо-саксонских) в Скандинавии обнаружено больше, чем арабских и уж тем более греческих (см. табл. 4).
Таблица 4
Распределение импортных монет в кладах скандинавских стран эпохи викингов
Тогда почему бы это на востоке дело должно обстоять по-другому? Ну, ограбили восточных соседей, так же как и западных. А то и наёмниками в рядах русских дружин сходили на юг. При чём здесь торговля?
Это признают даже самые ярые норманисты. «Основные товары северного экспорта могли поступать на рынки в результате неэкономической деятельности (как дань или военная добыча)… Точно так же и встречный поток товаров достигает Севера не только в результате торговых сделок… Военное вмешательство и морской разбой так же, как систематические грабежи торговых центров… существенно корректировали динамику обращения товаров» , пишет Лебедев[273].
Кстати, замечу ещё одно. Русские князья, начиная чеканить свои деньги, за образец взяли всё же византийские монеты. А вот в Скандинавии в подобном же случае подражали даже не арабским, а всё тем же западноевропейским. При этом первые подражания каролингским монетам появились в Хедебю и Бирке где-то в 820 – 830 годах. Если относительно полубреактетов Хедебю середины X века можно говорить, что на западноевропейские они похожи, поскольку в это время Хедебю находилось под германским владычеством, то веком ранее этого вроде бы не было. А результат был тем же. По-моему, направление торговых (да, честно говоря, и всех прочих) устремлений очевидно.
Ну, и, наконец, предлагаю читателю самостоятельно решить задачку: где должно осесть арабское серебро, если скандинавские или славянские купцы свои товары везут в Халифат? Ответ очевиден: остаться на месте. Не понимаете? Ну, если ты привёз свой товар за тридевять земель, продал его и получил деньги, что ты будешь с ними делать? Назад потащишь? Ага, спросите у любого торговца: любит ли он гонять обратно свой транспорт порожняком? Как бы не так! Он стремится наполнить его тамошними товарами, чтобы потом выгодно продать их на родине. Доход будет заведомо выше, чем если привезти обратно деньги и покупать потом на них местные товары.
Тем более, кому в тогдашней Скандинавии или на Руси особо-то нужны деньги? Даже подати платились в натуральном виде. Так что ещё не факт, что тебе за это чужеземное серебро что-то продадут. Другое дело – редкие товары. Вот их с удовольствием возьмут и свои взамен дадут. Причём по выгодному «курсу». Это же элементарная экономика!
То же самое справедливо для арабских и булгарских купцов, приезжающих в Скандинавию и на Русь. Им тоже выгоднее привозить свои товары и увозить местные. Так что и тут ожидать большого поступления восточного серебра на север не приходится.
Чтобы в землях, из которых вывозятся товары, в результате торговли появились чужестранные деньги, необходимо, чтобы торговля была неэквивалентной. То есть у противоположной стороны нечего было предложить взамен. Вы верите, что купцам нечего было привезти из Халифата на север?
Нет, ну, можно, конечно, предположить, что на Руси и в Скандинавии народ был такой дикий, что ни восточные ткани, ни благовония, ни арабское оружие или ещё какие красивые товары им не нужны были. А нужно было серебро. Не в качестве платёжного средства, а как украшение. Арабский дирхем в роли стеклянной бусины для туземца. Вот только что-то не слишком много найдено монет, использованных как подвески. Есть такие, конечно, но по сравнению с общим объёмом серебра мало. Или, думаете, их переплавляли? Сойер вот считает, что золотых монет в Скандинавии мало потому, что их все на украшения пускали. Но тогда другая проблема: слишком много найдено целых серебряных дирхемов. Почему их не переработали? И ещё: почему везли монеты? Дешевле было бы покупать не отчеканенное серебро, лом всякий и так далее. Особенно если считать, что купцы с севера сами к арабам ездили.
Нет, с торговлей что-то не вяжется. Другое дело, если деньги ты не выручил за свой товар, а получил в качестве платы за службу. Или захватил при набеге. Во втором случае монеты брать выгоднее, чем прочие вещи, потому что везти назад не так трудно, места мало занимают. А в первом, отслуживший своё наёмник всё жалованье тоже на месте потратить вряд ли мог. Исходя хотя бы из тех же соображений: где отставному воину взять транспорт, чтобы тащить домой много вещей? В таком случае как раз в страну, откуда воин этот происходил, и должны были поступать монеты иностранного производства. Потом какая-то часть тратилась, конечно, на покупку товаров. Но опять-таки: хозяйство-то вокруг натуральное, так что много в той же Скандинавии на серебро не купишь. И если не хочешь его превращать в украшения (в упомянутой могиле № 735 в Бирке как раз найдена монета более старых времён, чем само захоронение, превращённая в подвеску), остаётся только одно. Догадались, что? Ну, конечно, спрятать в землю. Либо на чёрный день, чтобы можно было бы серебро это продать по весу. Либо чтобы богам приношение сделать в благодарность, что помогли живым вернуться, да ещё и с достатком. Вот вам и клады!
В свете вышесказанного любопытным представляются соображения Питера Сойера относительно того, почему в Западной Скандинавии так мало найдено европейских серебряных денег IX века? Действительно, это было время походов на Западную Европу, значительные области которой уже давно были знакомы с монетой. Согласно хроникам того времени, в 845 г. Карл Лысый отдал викингам серебра на сумму в 7000 фунтов за то, чтобы они оставили долину Сены. В течение 861 года франки платили им ещё дважды, сначала 5000 фунтов серебром, а затем 6000 фунтов серебром и золотом. В 877 году от норманнов удалось откупиться при помощи 5000 фунтов серебром. По подсчётам историков, общая сумма составила 685 фунтов золота и 43 042 фунта серебра. Подобное происходило и в Англии.
Тогда почему во всей Скандинавии найдено всего 125 английских и франкских монет IX века? Причём рассеяны они между пятьюдесятью кладами, в том числе гораздо более позднего периода.
Сойер обратил внимание на то, что и куфических кладов IX века в Западной Скандинавии мало, хотя на Готланде и в Швеции их порядочно. И пришёл к выводу: западноевропейские монеты IX века просто редко попадали в Скандинавию, так же как и арабские – в Норвегию и Данию.
«Фактическая малочисленность английских и франкских монет вызывает удивление лишь в том случае, если предположить, что викинги привозили собранную ими дань обратно в Скандинавию. Однако есть основание думать, что грабители не забирали своих трофеев домой, а использовали их как средства, необходимые для того, чтобы обосноваться на новом месте. "Англосаксонская хроника" описывает, как в 896 г. распалась армия Хастинга: «Датская армия разделилась, одна часть направилась в Восточную Англию, а другая в Нортумбрию; а те, у кого не было денег, добыли себе корабли и поплыли на юг через море к Сене». Смысл ясен – у тех, кто поселился в Восточной Англии и в Нортумбрии, деньги были; именно для того, чтобы их приобрести, они и вступили в грабительские отряды, а, получив желаемое, не вернулись в Данию, а основали колонии» , – пишет английский историк[274].
Заметим, между прочим, что так же можно объяснить и отмеченный выше парадокс: англосаксонские деньги преимущественно найдены в Швеции, хотя получали их в качестве выкупа датские и норвежские конунги. Просто, шведские наёмники в походы на запад ходили не для того, чтобы осесть там, а чтобы пограбить и вернуться. Впрочем, очевидно, и на восток тоже. Поэтому и монеты оказались в шведской земле, а не там, где были отчеканены. Потому что, ещё раз скажем: в Скандинавии они были ни к чему!
Е. И всё же источник богатства – Русь!
Меня могут спросить: а что, есть свидетельства, что скандинавские воины совершали набеги на страны Халифата? Или служили у арабских властителей?
Тут, для начала, давайте вернёмся опять к анализу кладов арабского серебра на Руси и в Скандинавии. Выше (в главе об археологических свидетельствах) мы делали его, исходя места чеканки монеты и направления её движения. А теперь посмотрим на время и место распространения выкопанных из земли сокровищ и их количество.
Ох, как бы нужна для этого была сводная работа по русским, прибалтийским, польским, немецким и скандинавским кладам! С указанием по каждому: где, когда и при каких условиях найден; где и когда отчеканена каждая из его монет; в каком состоянии монеты находятся? К тому же, чтобы она была свежей, хотя бы начала века. Ведь клады постоянно находят!
К сожалению, таковой не нашёл и даже ссылок на неё не видел. Была работа Маркова, появившаяся в свет ещё в 1910 году, и всё! Похоже, учёные нескольких стран ни разу не смогли сговориться, чтобы осуществить совместный проект. Да, по-моему, и внутри своей страны никто такого не сделал. Это же какой объём работы: опубликовать в одной монографии десятки тысяч монет!
Приходится пользоваться массой отдельных работ, из которых вылавливать различные данные. Так что не могу утверждать, что приведённый ниже анализ не страдает погрешностями. Но, думаю, основные тенденции определены точно.
А получается следующее. Восьмым веком датируются всего несколько кладов, содержащих арабские монеты. Причём все они, за исключением одного (Калининград, 845 г.), относятся к концу века. Как справедливо отметил В. В. Кропоткин[275], все клады эти сохранились не полностью. То есть нельзя быть уверенным, что в них не было более поздних монет. Стало быть, можно с большим основанием полагать: закопаны они были в начале IX века.
Если взять это самое начало (800 – 810 гг.), то мы видим: в подавляющем большинстве они приходятся на славянские, балтские и финские территории. По данным Кропоткина, есть лишь один клад этого времени, зафиксированный на Готланде. И ни одного – в материковой Скандинавии. Что же касается Восточной Европы, то здесь чётко выделяются два региона. Один – южный (Дон, Донец, Сейм). Второй – северный (Приладожье, Прибалтика, южное побережье Балтики). Причём второй по количеству находок превалирует. Но ещё раз уточним: со Скандинавией он ещё не связан. Конечный пункт – прибрежные районы Восточной Германии, в то время заселённые славянскими племенами.
Сказать, каким путём поступало это серебро на берега Балтики, трудновато. Понятно одно: какие-то западные славяне в южные края в начале IX века наведывались, но наверняка лишь изредка. То же делали и финны с балтами (возможно, вместе со славянами). Торговали или воевали? При таком небольшом числе кладов, скорее, речь может идти об отчаянных путешественниках, ходивших в неизведанное. Ну наверное, что-то там и продали, только о регулярной торговле речи явно нет.
Кстати, в южных (донских) кладах монет гораздо больше. Вполне допустимо предположить, что как раз южные (скорее всего, аланские) молодцы в страны Халифата ходили в походы, потому и монет у них было больше.
И, наконец, в кладах этой поры много африканских монет. То есть, это так называемый западный поток, не тот, который достигал Скандинавии.
В следующие 20 лет число зафиксированных кладов значительно больше. И картинка становится более понятной. Чётко прорисовываются два маршрута, вдоль которых «выпадают» клады. Первый – Северский Донец – Сейм – Десна – Днепр – Припять, с уходом на Балтику разными путями. Второй – Дон – Ока – Волга – Тверца – Мста, также с дальнейшим продолжением в Финский залив различными путями. Кстати, второй маршрут заставляет думать, что передвижение по нему шло действительно не по воде, а сушей. Толи по льду рек, то ли их поймой. Поскольку из Дона в Волгу можно было попасть проще, с одним-единственным волоком на месте нынешнего Волго-Дона. Нет, шли там, где нужно было перетаскиваться из реки в реку не один раз. Даже из Окского междуречья в Волгу попадали не прямо по Оке, а через кучу речек, идущих на север. Тем самым, правда, срезая дугу и оказываясь прямо там, где Волга уже течёт на запад. То есть расстояние оказывалось явно важнее. А это говорит за сухопутный вариант, поскольку по реке плавание, даже на большее расстояние, занимает всё же меньше времени, чем волок.
А что происходит в это время на южных берегах Балтики? Оказывается, насколько я могу судить, появляются клады на территории нынешней Польши. И увеличивается их число на Готланде. Но всё же там их ещё очень мало, считанные единицы. В. М. Потин насчитал для периода с начала века по 833 год 83 монеты в Скандинавии против 6,5 тысячи в Восточной Европе[276].
Опять-таки говорить, что о торговле, что о каких-то массовых набегах скандинавов на юг явно рано. Однако появление на карте расположения кладов Польши и Готланда позволяет предположить, что «конечный пункт» смещается с запада на восток. И ещё: Готланд, где появляется арабское серебро, связан в это время не со Скандинавией, а с южным берегом Балтики. Возможно, местной торговлей. Правда, привозить монеты на Готланд и даже захоранивать их там вполне могут славяне и балты, присутствие которых на острове, как я уже указывал выше, зафиксировано.
Далее, до конца века интенсивность выпадения кладов на территории Восточной Европы несколько снижается, а в Скандинавии, судя по всему, возрастает. Но надо отметить: основной рост приходится на Готланд. По Сойеру, к IX веку относится 32 готландских клада с четырьмя тысячами монет. По всей остальной Скандинавии кладов всего 15. Причём 10 из них найдено в Восточной Швеции. Можно считать (как это делает и Сойер): в IX веке, за редчайшим исключением, арабское серебро за пределы Восточной Швеции не выходило. То есть как платёжное средство, похоже, не использовалось, а было чисто «средством накопления» или «даром богам». Исключение может составлять только Готланд. Но опять-таки… Выходит, что готландцы арабского серебра почему-то не использовали в своей торговле с другими странами Запада. Странно!
Кстати, клады в Скандинавии и в это время значительно меньше по размерам, чем в Восточной Европе. На территории последней, по подсчётам Т. Нунена, в кладах IX века было обнаружено 25,6 тысячи монет. Правда, на вторую половину их приходится всего шесть (по Нунену) или восемь (по Потину) тысяч. Но всё равно больше, чем в Скандинавии.
В собственно Швеции арабские дирхемы появляются, судя по датам кладов, только во второй половине IX века. То есть уже после того, как викинги начали свои нападения на материковую Европу (в них принимали участие и шведы, хотя и меньше, чем датчане и норвежцы). Случайно ли это или шведские викинги свои первые дирхемы «заработали» при набегах на поморских славян (а про такие набеги скандинавская средневековая литература повествует неоднократно)? Между прочим, Потин указывает: на 850-е годы приходится вообще всего один клад (правда, с 277 монетами). Нет, ну, точно, следствие какого-то набега! Награбил некий вождь денежек и закопал в благодарность Одину за помощь.
С 860-х годов число кладов в Швеции растёт. Потин пишет, что до конца века на каждое десятилетие приходится примерно по 800 – 1000 монет. Ну и примерно по десятку кладов (в материковой Скандинавии, повторюсь, по три-четыре). Всё равно вдвое меньше, чем в Восточной Европе. Хотя к этому времени относятся летописная «варяжская дань» и «призвание варягов». То есть с северных районов будущей Руси в это время наверняка вывозится масса серебра, полученного далеко не торговым путём. Но всё равно число захоронений арабских монет на северном берегу Балтики остаётся меньше, чем на южном. Не говорит ли это за то, что скандинавы в рядах «варягов» были, но не составляли там большинства? И что свои дирхемы они просто захватывали при нападении на славянское Поморье, Прибалтику и побережье Финского залива, а не в походах в страны Халифата?
Для X века обстановка несколько иная. Кладов этого времени в Скандинавии много, распространены они по всей территории (хотя на Готланде и в Восточной Швеции всё равно больше) и некоторые отличаются очень крупными размерами (1 – 2 тысячи монет). Напомним, что на территории Восточной Европы такие появились веком ранее.
Так что лишь с X века можно говорить о сколь-нибудь серьёзно развитых связях. Но с кем: с южными странами или зарождающейся Русью, в которой как раз уменьшается число кладов с последними монетами иракской чеканки и возрастает значение «восточного потока»? То есть, состав кладов на Руси и в Швеции становится практически идентичным и приводившееся выше возражение Болина против экспорта серебра в Швецию из Руси отпадает окончательно.
Зато появляется довод о наличие такого «экспорта». В русских кладах первой трети X века практически нет монет IX века. Куда они подевались? Болин предполагает: их вывезли в Швецию. В которой, между прочим, хотя и в уменьшенном количестве, монеты IX века встречаются даже в кладах XI века. А как вывезли-то? С помощью торговли такого не сделать. Остаётся допустить, что на рубеже веков скандинавы Русь вчистую пограбили. Или у русских князей в массовом порядке служить начали. А те им платили серебром. Своим-то дружинникам можно было и другим образом платить, а наёмнику что, кроме серебра, дашь?
Последнее, кстати, реальнее. Всё же мы не знаем случаев разграбления викингами крупных русских городов (с сёл много серебра не возьмёшь) в конце IX века. Зато можем судить и по летописям, и по археологическим раскопкам, что на рубеже веков на Руси развивается государственность. И наём скандинавских дружин представляется вполне реальным делом. Конец IX – начало X века – это период активности летописного Олега. А откуда он был, как мы помним, бог весть (но, точно, не местный). Может, летописи и не врут, и с севера пришёл. Тогда наверняка мог набрать викингов в своё войско. При этом ему не обязательно самому быть скандинавом. Удачливый вождь с южных берегов Балтики вполне мог привлечь к себе кого угодно. Ещё раз: письменными источниками того времени зафиксировано, что викингами были далеко не одни шведы с норвежцами, а и славяне, и балты, и финны. Кто больше на море грабил, тот и викинг!
Но даже если Олег был и южанином, ничто не мешало как раз в период его активности скандинавам усилить своё проникновение в Приладожье и Подвинье. К началу X века относится более-менее точно датированное появление на севере будущей Руси скандинавских по облику вещей, захоронений со скандинавскими чертами и тому подобное. Как я уже указывал в главе, посвящённой археологии, более ранние датировки вызывают обоснованные сомнения у многих учёных, не зашоренных норманизмом. Скандинавские дружинники могли понадобиться даже не столько самому киевскому князю, сколько тем, кто в это время правил в других землях, для защиты от Киева. А такие правители наверняка были. Я уже указывал, что даже собственно русские летописи практически не подтверждают связей между Новгородом и Киевом с Олега до Святослава. Зато подтверждают независимость Полоцка, и не его одного. Вот вам и основа для скандинавского проникновения в Ладогу, Гнездово, Сарское городище.
При этом на первую треть X века приходится всё ещё не такое уж значительное число скандинавских кладов. Ситуация меняется в третьем десятилетии. Потин пишет: «Около 925 года число кладов с куфическими монетами на территории Швеции начинает расти, достигая наибольших размеров около 955-970 – 975 гг.» [277]. Но вот что интересно: в кладах, зарытых после 940 года, по данным Болина, приводимых Сойером, очень мало новых монет. Болин считает: это потому, что приток денег с Руси прекратился. То есть сам признаёт: никакие шведы никуда на юг не ходили, серебро у соседей брали. А почему приток денег мог прекратиться? Торговать, что ли, стало вдруг нечем? Нереально. Куда реальнее другое: князья киевские, создав наконец государство, способное контролировать территорию Руси, перекрыли скандинавским разбойникам источник «дохода». И в то же время начали опираться на свои силы, а не на наёмную северную дружину.
А что самих кладов стало больше, так вот тут, видимо, и можно говорить об ухудшении внутренней обстановки в самой Скандинавии и сокрытии кладов по причине увеличения числа охотников за чужими богатствами. Как раз в Норвегии и Швеции начинается борьба между конунгами, претендующими на главенство над всей страной, и прочей знатью. И серебришко начали прятать. Как средство платежа оно по-прежнему было не нужно, а держать открыто стало опасно. Помните, я говорил, что причины образования кладов в разные периоды времени могли быть разными?
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Вот и получается, что прокладывать торговый путь из варяг в греки было просто не для чего. Великий Волжский путь – тот явно действовал. Между прочим, Питер Сойер указывает на один фактор (который почему-то забывают оценить), делающий путь на юг через Волгу предпочтительнее для скандинавов, чем дорога по Днепру. Начиная с западного входа в Финский залив, путь этот проходил по местности с финно-язычным населением. Любому путешественнику, способному изъясняться по-фински, по дороге к Волге, скорее всего, не приходилось сталкиваться с особыми языковыми проблемами. Ведь Средняя Швеция расположена очень близко к финно-язычным регионам, так что для жителей Бирки не составляло большого труда найти возможность научиться этому языку у финских пленников, рабов или у собственных жён финского происхождения[278]. А женились шведы на финках, если верить их собственным сагам, часто.
Дата: 2018-12-28, просмотров: 521.