Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Яков Эммануилович Голосовкер родился в Киеве 23 августа (4 сентября н. ст.) 1890 года, скончался в Москве 20 июля 1967 года[147].
После Якова Эммануиловича, несмотря на невосполнимые утраты (о чем дальше), остался немалый архив, хранящийся пока у меня: творческие материалы, переписка, отзывы на работы Якова Эммануиловича, деловая документация. В данном сообщении обращается преимущественное внимание на то, что имеет отношение к истории русской литературы.
Яков Эммануилович получил классическое образование в Киевском университете. Впервые выступил в печати в 1913 году как ученый-классик в журнале «Гермес» и как поэт сборником стихов «Сад души моей». После революции перебрался в Москву (первоначально к сестре — Маргарите Эммануиловне, моей матери), недолго работал в системе школьного образования (некоторое время даже директором бывшей Медведниковской гимназии), охраны памятников (в Крыму). По приглашению В. Я. Брюсова[148] стал преподавать в Высшем литературно-художественном институте, затем (по возвращении из Германии, где пополнял свою подготовку ученого-классика, занимался под руководством Виламовица-Мёллендорфа) на Высших литературных курсах, во 2-м МГУ и в других вузах, вплоть до 1929 года (читал старшекурсникам лекции по истории и теории древнегреческой литературы, античной эстетике и философии).
Подобно особо уважаемым им Ф. Ф. Зелинскому и У. Виламовицу-Мёллендорфу, а также учителю своему по Киевскому университету В. П. Клингеру, Яков Эммануилович мыслил себя «классиком» в самом широком смысле понимания этой ученой специальности, т. е. не только знатоком древнегреческого и латинского языков, но и литературы, философии, эстетики, культуры античности в целом и античной проблематики в мировой культуре последующих эпох, переводчиком и комментатором древних текстов и сочинителем литературно-художественных произведений на темы античности.
Для Якова Эммануиловича и после революции оставался дорог мир идей, в основе которого были представления, сложившиеся еще прежде. Пафос социалистического «строительства» его не трогал. Оставался он и вне литературно-фракционной борьбы, а в философии не принимал материализма в его марксистском оформлении. (Ив моей памяти еще сохранились следы споров Якова Эммануиловича с моим отцом О. Ю. Шмидтом — убежденным материалистом в своих философских и естественно-научных воззрениях. Они были последние школьные годы одноклассниками и в один день получили золотые медали по окончании 2-й Киевской классической гимназии, через несколько лет почти одновременно отпустили бороды). Немудрено, что прозаические и поэтические сочинения Якова Эммануиловича казались обычно редакторам неактуальными. Еще менее он мог надеяться на публикацию его трудов по античной философии и о Ницше, почитаемом им великим и особенно близким ему мыслителем, из-за их, как тогда выражались, идеалистической направленности. И потому был вынужден зарабатывать преимущественно трудом переводчика с древнегреческого, латинского, немецкого языков. Но и в этом плане работал с увлечением, изыскивая способы «передать словотворческое новшество» на другом языке (выражение А. В. Луначарского из отзыва на переведенный Яковом Эммануиловичем текст Ницше[149]. Яков Эммануилович убежден был в том, что подлинный художественный перевод (зачастую являющийся одновременно и научным) — факт современного литературного мастерства и современной отечественной культуры.
В 1922–1923 годах он перевел роман Ф. Гёльдерлина «Гиперион», а затем первым же перевел его трагедию «Смерть Эмпедокла», изданную в 1931 году издательством «Academia» отдельной книгой с предисловием А. В. Луначарского, высоко оценившего и перевод, и статьи Якова Эммануиловича. В 1935 году в том же издательстве вышла подготовленная Яковом Эммануиловичем книга «Лирика древней Эллады в переводах русских поэтов» (включавшая и его переводы). Перевел он и трагедии X. Граббе «Ганнибал» (1931) и «Герцог Теодор Готландский» (1936). Принятые к изданию переводы «Гипериона» и «Так говорит Заратустра» Ф. Ницше (всех четырех книг, фрагментов пятой книги со статьей и обширными комментариями), анонсированные издательством «Academia», остались ненапечатанными в связи с арестом руководителя издательства Л. Б. Каменева (который должен был стать ответственным редактором книги Ницше), а затем, в 1936 году, и самого Якова Эммануиловича и других литераторов и ученых, сотрудничавших с этим издательством.
Прервана была работа и по составлению огромной антологии «Античный мир в русской поэзии XIX — начала XX вв.» в нескольких книгах, возможно, тоже для издательства «Academia». Об этом упоминается в составленном самим Яковом Эммануиловичем в 1940 году «Распоряжении о судьбе моих рукописей». Там кратко описывается папка 17 — «Античный мир в русской поэзии XIX–XX вв. Компиляция в стихах. 1936 г. Два тома. Три части — 1 том. 1 часть. Мифология. 2 ч. Эллада. 3 ч. Эллинизм. Две части — II том. Рим — 2 ч., Республика, 2 ч., Империя». Видимо, это сохранившийся полный проспект издания и пространный высокозаинтересованный отзыв профессора И. Н. Розанова (книгами библиотеки которого Яков Эммануилович пользовался при подготовке работы).
Отдавая основные силы в 1920-е — первую половину 1930-х годов своим философским трудам и художественным произведениям и проблемам восприятия античности в Новое время, Яков Эммануилович размышлял и над проблемами новой русской и западной литературы и общественного сознания. В начале 1920-х годов выступил с докладом о Достоевском в московском отделении Вольной философской ассоциации, подготовил для журнала «Россия» эссе «Сократ и Ленин». В упомянутой описи 1940 года в одной из папок среди материалов «по вопросам искусства и типологии» отмечены материалы по теме «Мои современники (поэты-писатели)».
Возвратился Яков Эммануилович с каторги на Воркуте в 1939 году и, получив «минус сто», был прописан в г. Александрове, но часть времени до войны сумел проводить в Москве. В 1943 году, хлопотами А. А. Фадеева и П. И. Чагина, ему официально дали московскую прописку. Яков Эммануилович испытал трагедию гибели своих произведений. В 1937 году его друг-живописец сжег перед смертью (видимо, в состоянии белой горячки) рукописи, доверенные ему Яковом Эммануиловичем в ожидании возможного ареста. Позднее, в конце 1943 года, истреблены были рукописи, когда сгорела наша с мамой дача. Сохранился трагический документ — мартиролог, написанный рукою Якова Эммануиловича в 1940 году. «Перечень рукописей, сожженных в 1937 г. художником Митрофаном Михайловичем Беринговым» с добавлением «и погибших». Среди этих рукописей и имевшие отношение к истории русской литературы: «Папка № К. Статьи фрагментарного характера. 1. Леонид Андреев (теория эволюции темы и ее метаморфоз). 2. Достоевский. 3. Гёте» и «Папка № И. Окончание неоконченной повести Лермонтова (Заметки, фрагменты и подробное изложение фабулы). 1934».
С 1940 года Яков Эммануилович занялся мучительным восстановлением утраченных произведений. Изучение античности в исследовательском плане, особенно отражения античного наследия в творчестве Ницше, было для Якова Эммануиловича в то время крайне затруднительно. Когда он задумал выступить с докладом о Прометее в античной трагедии и в философии и поэзии западноевропейской и русской (на основании статьи, написанной в 1933 году), отдел античных литератур ИМЛИ отверг это предложение. В выписке из протокола от 21 января 1941 года читаем: «Ввиду того, что доклад „Прометей и Геракл“ т. Голосовкера Я. Э. посвящен по преимуществу философскому пониманию образов Прометея и Геракла, Отдел античных литератур не считает возможным ставить его на заседании Отдела или группы мифологии, так как он не относится к тематике работ Отдела, установленной дирекцией Института, а кроме того, является спорным по таким принципиальным вопросам (понимание образа Прометея Марксом), которые Отдел не может считать дискуссионным».
Среди восстановленных сочинений был и труд о повести Лермонтова. В «Распоряжении» 1940 года указано, что в папке № 6 находится и «Штосс. М. Ю. Лермонтов. Отрывок неоконченной повести. У граф. В***». В предвоенное время лермонтовское творчество его очень занимало. Помню частые разговоры об этом, особенно в связи с тем, что сестра его (заведовавшая тогда сектором художественной иллюстрации ИМЛИ)[150] готовила лермонтовскую выставку и книгу-альбом «М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество», изданную издательством «Искусство» в 1941 году с ее вступительной статьей. И очень, очень жаль, что это не упомянуто в составленной О. В. Миллер «Библиографии литературы о М. Ю. Лермонтове (1917–1977 гг.)» (Л., 1980, № 957).
Яков Эммануилович рассчитывал на то, что этот его труд может быть издан к столетней годовщине со дня гибели Лермонтова. На титульном листе рукописного экземпляра: «„Штосс“. Размышления читателя о неоконченной повести М. Ю. Лермонтова (К 100-летию со дня смерти М. Ю. Лермонтова). Я. Э. Голосовкер. 1941». В той же папке много выписок из довоенной литературы, причем не только о Лермонтове, но и о Гофмане, Пушкине (особенно «Пиковой даме»), Гоголе, А. К. Толстом и др. 1941-м же годом помечен титульный лист (написано от руки) уже машинописного экземпляра, где предполагалось объединить в одной книге и работу Якова Эммануиловича о Достоевском: «Секрет Автора. „Штосс“ М. Ю. Лермонтова. „Засекреченный секрет“ Ф. М. Достоевского». Не позднее июня 1947 года рукопись о Лермонтове, как и работа о Достоевском, была передана в Литературный музей (очевидно, через Т. А. Тургеневу, с которой у Якова Эммануиловича были давние добрые отношения).
Сохранился недатированный машинописный экземпляр с заголовком: «Секрет Автора. „Штоссс“ М. Ю. Лермонтова» и письмо от 14 мая 1961 года, адресованное в издательство «Московский рабочий», с предложением издать «готовую рукопись: „Неоконченная повесть Лермонтова „Штосс““ объемом два авторских листа ко дню памяти Лермонтова — в июле 1961 г.».
У Якова Эммануиловича было намерение включить это сочинение и в более поздние авторские книги «Секрет Автора» и «Античность как романтика и классика». Книга с прежним названием «Секрет Автора» в 12 авторских листов должна была состоять из четырех разделов, а по существу самостоятельных произведений: 1. Секрет смысла или секрет черта (Достоевский и Кант); 2. Секрет сюжета («Штосс» — неоконченная повесть Лермонтова); 3. Секрет формы (мысль и стих в одах Горация); 4. Секрет интимного (Эстетика и поэтика Гёльдерлина: роман «Гиперион» и трагедия «Смерть Эмпедокла»). По составленному Яковом Эммануиловичем перечню его сочинений (сохранившихся и погибших), написанных за 1923–1947 годы и указанных в заявлении директору Гослитиздата Ф. М. Головенченко в июне 1947 года, в книгу «Секрет Автора» Яков Эммануилович первоначально хотел включить также работы «Трагедия самосознания культурменча» (тоже о Гёльдерлине), «Цвета Леонида Андреева» и др.
Книга «Античность как романтика и классика» в 14 с половиной листов, тоже эссеистского типа, и комментарии, судя по оглавлению, должна была состоять из трех разделов и включать 11 самостоятельных сочинений. В 1-м разделе — сочинения об античной литературе и мышлении и «Античный мир в русской классической поэзии». Во 2-м разделе — три работы о творчестве Гёльдерлина и в 3-м разделе только одно сочинение — «„Штосс“ Лермонтова. Неоконченная повесть», объемом в полтора авторских листа. Видимо, этот сокращенный текст и можно признать окончательным.
Работа о неоконченной повести Лермонтова так и осталась ненапечатанной при жизни Якова Эммануиловича, соображения же о творчестве Гёльдерлина нашли воплощение в статье «Поэтика и эстетика Гёльдерлина» в «Вестнике истории мировой культуры» (№ 6 за 1961 год), а работа о Достоевском стала основой книги «Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом „Братья Карамазовы“ и трактатом Канта „Критика чистого разума“» (М, 1963), вышедшей по рекомендации и с предисловием ее редактора Н. К. Гудзия. Книга вызвала немалый интерес и за рубежом: ее переиздавали и по-русски, и в переводе на японский язык (в 1968 году). Эта далекая от традиционности книга обязана изданием в значительной мере поддержке академика Н. И. Конрада, пожелавшего познакомиться и с другими неизданными сочинениями Якова Эммануиловича и ставшего после его кончины председателем комиссии по литературному наследию Я. Э. Голосовкера.
Яков Эммануилович в послевоенные годы известен главным образом своими трудами, связанными с культурой античности. Изданы были книги его переводов: «Гораций. Избранные оды» (ГИХЛ, 1948) и «Поэты-лирики древней Эллады и Рима в переводах Я. Голосовкера» (ГИХЛ, 1955; 2-е изд. 1963) с научными комментариями и обоснованием принципов перевода. Яков Эммануилович старался, чтобы в переводах его и подготовленных с его помощью «филологическая сторона» не преобладала над «литературно-художественной».
В 1940-х годах началась работа над «Большой античной антологией». Это антология переводов древнегреческих и римских поэтов на русский язык, охватывающая почти полтора тысячелетия античной культуры и одновременно двести лет искусства русского перевода — от Ломоносова до современников. Яков Эммануилович сумел привлечь к переводческой работе Б. Л. Пастернака (сохранились письма поэта к нему по этому поводу), И. Л. Сельвинского, А. А. Тарковского и других. Около 2000 стихотворений (включая лирику, извлеченную из трагедий и комедий), написанных 135-ю античными поэтами в переводе 84 поэтов. Около 350 стихотворных переводов подготовлены к печати впервые. В машинописи 1860 страниц стихотворного текста (около 33500 стихотворных срок), статья о ритмомелодике, 12 листов «Мифологического словаря». Сохранилось немало положительных отзывов об этом монументальном труде (академиков-классиков А. И. Белецкого, И. И. Толстого, философа В. Ф. Асмуса, литературоведов, историков, писателей). Однако взгляды Якова Эммануиловича, отличавшиеся от казавшихся общепринятыми (на отбор материала, его систематизацию, истолкование), вызвали противостояние в ИМЛИ и МГУ. Не помогло и вмешательство (в 1960 году) К. А. Федина, «возмущенного» этим делом[151]. Якову Эммануиловичу уплатили полностью гонорар, но труд тогда так и не напечатали[152].
Возобновил Яков Эммануилович попытки подготовить и антологию «Античный мир в русской поэзии XIX и XX в.». Сохранился рекомендательный отзыв 1944 года академика А. И. Белецкого. 1951 годом датирована заявка Якова Эммануиловича на включение в план издания «Античные мотивы в русской поэзии 19 и 20 века», упоминающая и об отзыве Д. Д. Благого.
С 1944 года Яков Эммануилович начал работу над «фундаментальным сочинением» «Античная мифология как единый миф о богах и героях». Первая часть (теоретическая) — «Логика античного мифа» и догомеровы варианты мифов о титанах. Вторая — в форме повествований о «героических сказаниях древних эллинов». В ходе этой исследовательской работы созрел замысел восстановить и выразить в литературно-художественной форме утраченные сказания, «отражающие самое раннее детство творческой мысли эллинов». Это слова «от автора» к написанной ритмической прозой книге «Сказания о титанах», дважды изданной Детгизом (1955; 1967), напечатавшим и примыкающую к ней по содержанию книгу «Сказание о кентавре Хироне» (1961). Книгу традиционной научной формы, восстанавливающую «из осколков предания», «отрывочных упоминаний и намеков» древнеэллинские сказания о мире титанов, у Якова Эммануиловича не было надежды издать. Тратить время на диссертацию Яков Эммануилович не считал допустимым; присвоить ученую степень по совокупности написанного ему не предлагали. А необлеченному ученым званием отступнику от знакомого не приходилось рассчитывать на поддержку идеи публикации его труда в научном издательстве.
Смерть Якова Эммануиловича, по болезни в последние годы уже непричастного к творческой деятельности, отметили маленьким некрологом в «Литературной газете» (№ 33 от 16 августа 1967 года), написанным К. Л. Зелинским и напечатанным за подписью его и Н. И. Конрада. Там указывается, что мир, в котором жил этот одинокий человек, был миром мифологических образов. В открытке К. Л. Зелинскому от 4 августа 1967 года Н. И. Конрад писал: «Все мы — писатели, ученые — в меру образованны, в меру талантливы, но — обыкновенны. Он же — ученый, писатель — необыкновенен. Как и его внешний облик: голова Маркса с глазами Тагора».
Похоронили Якова Эммануиловича, согласно его завещанию, на кладбище в Переделкино. Надгробие я просил сделать А. В. Артемьева и П. А. Носова (Изображение его в книге В. В. Ермонской «Советская мемориальная скульптура» — М., 1979, № 87).
После кончины Якова Эммануиловича академик Н. И. Конрад предпринял большие усилия для напечатания главного его философского труда о существе и механизме творческого мышления — большой работы «Имагинативный абсолют», состоящей из двух частей со своими подзаголовками «Абсолют воображения» и «Логика античного мифа», и написал предисловие к книге. Но философские сочинения вышли в свет — и то далеко не в полном виде — под названием «Логика мифа» лишь в 1987 году. Для главной редакции восточной литературы издательства «Наука» книгу подготовили Н. В. Брагинская и Д. Н. Леонов. В книге напечатана и статья Н. И. Конрада. Издание вызвало заинтересованные отклики в специальных рецензиях, в трудах исследователей, в писательской среде. Почти сразу после выхода книги 15 апреля 1987 года состоялся вечер в цикле «Этюды о книгах» в Центральном доме работников искусств. Открыл вечер председательствовавший Л. А. Озеров; сделанная им фотография Якова Эммануиловича воспроизведена и в пригласительном билете и в книге «Логика мифа» (на с. 190).
В 1989 году в № 2 журнала «Вопросы философии» напечатаны в разделе «Из истории советской философской мысли» автобиография Якова Эммануиловича «Миф моей жизни» и эссе «Интересное».
В журнале «Дружба народов» № 7 за 1991 год опубликован «Сожженный роман» — едва ли не самое значительное из художественных прозаических произведений Якова Эммануиловича — и тоже философского склада. Там же напечатаны статьи Н. В. Брагинской и М. О. Чудаковой об этом удивительном по замыслу сочинении и об истории его создания и восстановления, его трагической и во многом загадочной судьбе. Можно добавить, что в письме И. Л. Сельвинскому в 1958 году Яков Эммануилович вспоминая, что, живя в Доме творчества, он давал читать ему «тому два года», т. е. в 1956 году, Труд под заголовком «Главы из сожженного романа». «…Вы поняли, что хотел я высказать, особенно в главе „Видение отрекающегося“. Высказал я все это давно, еще в середине 20-х годов. Ознакомил Вас с этим только теперь, через 30 лет, найдя утерянную главу». Журналом подготовлено издание «Сожженного романа» и отдельной книгой.
До посмертного издания книг Я. Э. Голосовкера он как оригинальный автор — употребляя его же выражение о Гёльдерлине — «значился в примечаниях к истории литературы». Теперь можно уже говорить не только о теме «Голосовкер о русской (и мировой) литературе», но и «Голосовкер в русской литературе (и философской мысли)». Сейчас архив Якова Эммануиловича обрабатывается Ф. А. Торстенсеном. Хочется думать, что и другие произведения, и особенно книги, подготовленные Яковом Эммануиловичем к печати, станут достоянием читателя.
Выходные данные
Яков Эммануилович Голосовкер
ИЗБРАННОЕ
Логика мифа
Подписано в печать 00.00.09.
Гарнитура NewtonC. Формат 60x90 1/16
Бумага офсетная. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 31. Уч. изд. л. 28.
Тираж 1000 экз. Заказ № 277
Отпечатано: ООО «Издательство МБА».
г. Москва, ул. Рубцовско-Дворцовая, д. 2,
тел.: 726-31-69, 608-47-15, 625-38-13.
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
Оставить отзыв о книге
Все книги автора
[1] Работа печатается по рукописи 1956 г. с подстрочными примечаниями автора, обозначенными * (звездочкой). Особенности стиля и орфографии автора сохранены. Нумерация разделов унифицирована. — Прим. ред.
[2] В диамате, в его монистической тенденции не противопоставлять мысль материи, бытие — сознанию, латентно сказывается также склонность к снятию антиподии духа и инстинктов, но явно он открещивается от такой концепции, принимая дух за разум («ratio») и не постигая его имагинативной, а не идиалистической отвлеченной сущности. В итоге диамат впал в невероятный рационализм, принимая отвлеченную схему исторического процесса за реальность истории, а материю, асубстанциональную с современной точки зрения (физики и химии микромира), упрямо выдвигая, как субстанцию, хотя он, диамат, не может привести ни одного аргумента в пользу ее субстанциональности, кроме чисто словесного выражения «объективный мир» и упования, что здравый смысл, основываясь на наивном чувственном восприятии мира, инстинктивно поддержит эту субстанциональность материи ввиду того, что здравый смысл ничего не знает и знать не хочет об абсолютной диалектичности материи с позиции самого диамата.
[3] В данном случае автор метафорически использует медицинский термин: амок — психическое заболевание, выражающееся в приступах расстройства сознания; после кратковременного изменения настроения больной пускается бежать, уничтожая все попадающееся на пути; наблюдается у жителей Малайских островов. В художественной литературе данный термин употребляется для обозначения разрушительной любовной страсти (см. новеллу Ст. Цвейга «Амок»). — Прим. ред.
[4] Порой уродство казалось красотой. Уродливый бег — ужасающе красивое.
[5] Будем отличать «психею» от «души». Психея присуща всем людям. Психея — это неорганизованный хаос чувств, желаний, страстей и пр. Душа — иное: она организована.
[6] Ср.: О фантазии в Антитетике Канта («Критика чистого разума»).
[7] Холодный логик Гегель жалуется на бешенство своей фантазии, которая сжигает его мозг. Ницше сам называет себя Дионисом и в своей автобиографии «Ессе homo» передает, в каком состоянии инспирации, небывалого вдохновения, писал он первые три книги «Так говорил Заратустра»: каждую — в десять дней.
[8] Философ типа Платона — это человек гениального воображения. Все учение Платона об идеях, поскольку оно выражено в образах, — и торжественное шествие колесниц по занебесью, и двуконная колесница души, и пещера с прикованными пленниками, — помимо своей зрительной картинности есть мир имагинативного познания, мир понимаемый — мир смыслов. Но и в той части учения, где идеи выражены не в образах, а в понятиях, мы, наряду с дедуктивной спекуляцией разума, имеем поразительную деятельность воображения, оперирующего идеями, или предметами чистого смысла, как образами.
Идеализм Платона (как и Платон) — пустой термин без имагинативной интерпретации его философии. Его учение о философском Эросе есть намек на учение об Имагинативном Абсолюте, как о стимуле познания.
[9] воображении можно, конечно, 4059 мускулов гусеницы охватить одним взглядом (Фейербах).
[10] Я приведу интересную мысль Б. Пруса точно: «В нашем чувстве существуют не только зеркала для отражения реальных явлений природы, но существуют также и ящики, в которых вырабатываются понятия, иногда прямо противоположные опыту… Иными словами… человек одарен способностью фантазировать».
[11] Я пишу «в принципе», ибо все же: «Du gleichst dem Geist, den du begreifst» (см.: Гёте И. В. Фауст. — Прим. ред.)
[12] «Материя и память» (см. Бергсон Л. Материя и память. СПб, 1911. — Прим. ред.)
[13] «Хотеть мечтать» так высказался, помнится, Ленин.
[14] Марксу пришлось прежде всего вырвать из Гегеля «поэта», чтобы создать свой научный исторический метод. Перевернув его на ноги, Маркс заместил имагинацию Гегеля своим или, точнее, новоевропейским антиантичным «ratio» и рационализировал спонтанный диалектический метод Гегеля, превратив его в историческую схему, претендующую на всеобщность, обязательность и предстинацию путем диктата: т. е. навязал истории комендантский час.
[15] Автор неточно цитирует слова Альфреда де Мюссе. См.: Мюссе А. де. Исповедь сына века. Новеллы. Пьесы. М.: Правда, 1988. — С. 52–53. — Прим. ред.
[16] См. роман «Бесы» Ф. М. Достоевского. — Прим. ред.
[17] «То, что у платоников было представлением, фантазией, Гегелем было превращено в понятия, рационализировано».
[18] От англ.: game — игра; man — человек. — Прим. ред.
[19] Ритмопоия и версификация поэтов-меликов Эллады кажется чрезвычайно сложной и загадочной. Но она сводится к нескольким простым законам: внутренней рифмы, пауз, доминантных гласных или дифтонгов, перемены «этоса». Это и есть пример «простоты сложности». Однако самая структура стиха, как совокупность
метросиллабической системы, синтаксиса, лексики, инструментовки, образов, смысла и даже вибрации смысла, совокупность, дающая у великих лириков очень «простые стихи» (лирику прямого отражения), есть пример «сложности простоты».
[20] Йоги и др. указывали на солнечное сплетение, как на высший центр познания. Они тоже, очевидно, осязали внутренние нервные связи и внутренние чувства.
[21] См.: Поповский А. Д. Механизмы сознания. — Л., 1947.
[22] Быков указывает на внушение и гипноз, как на временную связь: от мозга к нервной системе, ведающей растительной функцией.
[23] Дюбуа. «Иллюзия и гипноз» (проблема). (Поль Дюбуа (1848–1919), известный швейцарский врач, основоположник рационального метода в психотерапии. — Прим. ред.)
[24] От франц. causerie — непринужденная беседа, светская болтовня. — Прим. ред.
[25] Публикуется по рукописи 1956 г. с подстрочными примечаниями автора. — Прим. ред.
[26] Мышление идеями и само порождение идей есть деятельность воображения.
[27] Мышление образами, как деятельность воображения, есть одновременно мышление смыслами. В так называемом мифологическом мышлении это дано обнаженно: там образ есть смысл и знание. Там миф есть, так сказать, воплощенная «теория». Древние космогонии и теогонии суть такие теории — описание и генеалогическое объяснение мира.
[28] Образ «глаза всё насквозь видящего» Линкея поставила, как некий смысл, сама логика образа «виденья», т. е. логика воображения, как его дальнейшую очередную ступень вслед за образом «всевиденья» многоглазого Аргуса. Образ «глаз» Линкея был одной из промежуточных необходимых фаз развития всего целокуппого образа «виденья», как его смысла, раскрывающегося в ряде индивидуальных конкретных образов: одноглазый Циклоп, многоглазый Аргус, всевидящий Гелий, слепой при зрячести Эдип, зрячий при своей слепоте Тиресий и т. д.
[29] Как теория относительности; теория физики микрокосма, понимание времени как длительности, морфологический закон метаморфозы.
[30] Гесиод. «Теогония», стих 736.
[31] Имагинативный мир мифологии имеет свое бытие: это так называемое «якобы бытие», обладающее своей специфической логикой, которая для действительного бытия будет алогичной. Поэтому логику «якобы бытия» правильно назвать «алогической логикой» или еще лучше «логикой алогизма».
[32] Когда я уже в другом месте отмечал, что существует особая категория игры и что всеобщий закон метаморфозы есть одно из выражений этой категории, я имел в виду систему действительности воображения, которая для нас есть не что иное, как «эстетическая действительность».
[33] См.: Wilamowitz.
[34] Иначе говоря, использовать принцип противоречивого противоположения.
[35] Амфиболия Канта: беспредметный предмет, например тень. В мире чудесного беспредметные предметы проявляют функции вещественных предметов.
[36] В сказке невыполнимое выполняют часто благодарные или чудесные животные: серый волк, ворон, лебедь и т. д. или тьмы мелких зверюшек: мыши, муравьи, или чудесные сверхъестественные существа, например феи, джинны… В мифе эллинов все выполняет сам герой, поэтому их мифы — всегда героические сказания. Если даже на помощь герою приходят волшебные предметы (шлем-невидимка, крылатые сандалии, меч-кладенец и проч.), то все же герой делает все своей рукой. Даже помощь богов большей частью весьма относительна, так как без отваги или сметки героя эта помощь оказалась бы несущественной или позорной. Когда трусу Парису помогает Афродита, мифологический эпос дегероизирует <…> этим героя. Эпос презирает Париса. В древнейшем догомеровом мифе Парис, несомненно, был иным. Если бы Одиссей не был сметлив, он не справился бы с Полифемом. Если бы Ахилл не был так отважен, он не справился бы с богом реки Скамандром до того, как ему на помощь пришел Гефест.
[37] То есть Тезей не тонет потому, что ему по смыслу мифа надо не утонуть; и Тезей тонет потому, что ему надо утонуть: так требует смысл.
[38] Вызвано это свойство «невидимости» шлема Аида тем, что смерть невидима.
[39] Самолет, пролетающий в секунду 5 километров на высоте 100 километров, невидим и неслышен. Но его видимость понятна и научно объяснима.
[40] См.: Одиссея (X,574–575). Бог может стать невидимым для смертных. В мифе причинное объяснение, данное для успокоения здравого смысла, — только якобы объяснение. Разум явно им удовлетвориться не может. Это объяснение не снимает чуда. Логика чудесного продолжает торжествовать. Но одновременно, в подтексте мифа, силой этой логики совершается так называемое таинство откровения смысла — т. е. развивается кривая смысла, по которой двигаются мифические образы (см. главу «Движение мифологического образа»).
[41] Здесь открывается путь к логике микроскопического мира с его мифологической «вещыо-ничто».
[42] С точки зрения формальной логики помощь волшебного предмета, обусловливающая подчас возможность подвига героя (т. е. как бы незаметная подмена голой отваги героя свойствами волшебного предмета, предохраняющими героя от гибели), есть скрытое ignoratio elenchi (или, по Аристотелю, — τον ελεγχον αγνοια). Мы как бы делаем перестановку, как в спорном вопросе: мы изумляемся отваге героя вместо того, чтобы изумляться чудесным свойствам волшебного предмета.
Не будь у Персея шлема-невидимки, он не отсек бы голову Медузе. Но миф выставляет на первый план Персея, а не шлем-невидимку. Сюжет развивается так, как если бы заслуга принадлежала всецело герою.
Это еще не значит, что в героический миф безоговорочно вступает сказка. Сказка могла безоговорочно выступить из мифа и унести с собою чудесные предметы, существа и акты, чтобы позднее вновь вернуться с ними в миф. Впрочем, миф и сказка — явления настолько параллельные, что вопрос о приоритете решается весьма зыбко и гипотетично.
[43] У Аристотеля — το εξ αρχηςαιτσθαι.
[44] В чудесном мире мифа сверхъестественно-тайное, недоступное органам чувств и наблюдению, представлено как явное, т. е. оно представлено чем-то материально-вещественным. Акт бога, воля бога — тайна. Но в мифе акт бога, воля бога явны, хотя бы самого бога налицо не было. Только мойра-судьба действует скрыто, причем не только скрыто для смертного, но и для бога. Вмешательство Судьбы возможно только при посредстве бога. Сама же она остается тайной и в древнейшем мифе не выступает. «Мойры», которых спрашивает Геракл (у Псевдо-Аполлодора) о пути к Саду Гесперид, уже перестали быть древней «Мойрой», равно как и Мойра, которую в античной сказке опьяняет пастух-Аполлон, чтобы выведать у нее участь Адмета.
[45] Мы говорим метафорически: окаменел от ужаса. В мире чудесного смертный, взглянув в глаза Медузы, действительно, окаменевает, т. с. превращается в камень. — «Ты осел» — «ты свинья» — говорим мы, уподобляя человека ослу или свинье за его глупость и упорство или неряшливость и прожорство. В сказке у Апулея человек — Люций, действительно, превращается в осла, а спутники Одиссея по волшебству Кирки — в свиней.
[46] В наших суждениях мы часто отрицая утверждаем и утверждая отрицаем: т. е. наше отрицание одного есть тем самым утверждение чего-то другого и обратно, наше утверждение одного есть тем самым отрицание чего-то другого. Но логика чудесного в мифе, отрицая одно, может одновременно отрицать ему прямо противоположное и, утверждая одно, может одновременно утверждать ему прямо противоположное: т. е. в логике чудесного отсутствует обязательность противоподразу-меваемости: оно может отрицать так называемую контримпликацию.
Миф утверждает, что убитый Аполлоном-Парисом и затем сожженный Ахилл находится живым на Островах Блаженства. Но миф утверждает и другое, а именно то, что тень убитого Ахилла находится в аиде. На Островах Блаженства Ахилл празднует свою вечную свадьбу с Еленой или Медеей или другой тероидой — в аиде тень Ахилла жалуется Одиссею на свою горькую участь. Оба Ахилла эллинского рая и ада существуют в классическую эпоху эллинской мифологии одновременно. Утверждая, что Ахилл находится на Островах Блаженства, миф тем самым отрицает, что Ахилл находится в аиде. Однако миф именно этого не отрицает, а наоборот, утверждает, что Ахилл находится в аиде.
Отрицая, что бессмертная Скилла может быть убита голосом Афины, миф тем самым утверждает ее бессмертие, однако миф именно этого не утверждает, а наоборот, отрицает, что бессмертная Скилла не может быть убита, ибо ее все-таки убивает Геракл.
Такова алогическая логика мира чудесного.
В формальной логике здравого смысла оба Модуса сводятся к принципу внутренней противоподразумеваемости. Логика мифа отрицает внутреннюю противо-подразумеваемость.
То обстоятельство, что эти противоположные версии мифа возникли в разное время, ничего не меняет, так как обе версии издавна существовали в Элладе и были всем известны одновременно.
[47] Правило формальной логики здравого смысла гласит: из двух противоречащих предложений одно должно быть истинным, а другое ложным, и между ними нет и быть не может ничего среднего. — Ничуть: говорит логика чудесного. Из двух противоречащих положений
1) оба могут быть истинными,
2) оба могут быть ложными,
3) и между ними может быть нечто среднее, т. е. возможность третьего положения не исключена.
Это и есть закон неисключенного третьего.
Формальная логика говорит: «Из двух предложений», логика же чудесного говорит: «Из двух положений». Она всегда конкретна, материальна. Согласно логике чудесного можно быть одновременно зримым и незримым (Персей), бессмертным и смертным (Скилла).
[48] Сведения к нелепости не существует.
[49] См.: Л. Толстой «Война и мир».
[50] Причем — и таков священный закон мира богов — воля одного бога не смеет препятствовать воле другого бога. Пример — судьба Ипполита: Артемида не может защитить его от мстительной Афродиты (трагедия Еврипида «Ипполит»). Если у Гомера — воля одного бога нарушает волю другого бога, то там идет борьба между богами: realis renugnantia. По сути дела, перед нами редуцированное заключение.
[51] См. «Логику» В. Ф. Асмуса.
[52] В Библии — Давид-малочин противопоставлен великану Голиафу.
[53] Патрокл штурмует стены Трои, которые не могут быть взяты без наличия особых условий и которые тем не менее защищает против Патрокла Аполлон, несмотря на отсутствие этих условий (см. слово «шста»): иначе Патрокл возьмет Трою, ибо абсолютная свобода желания не нуждается в аргументации. Раз желание декретирует, то дедуктивное доказательство «в сущности» излишне. Индуктивное же доказательство в мифе уже само по себе есть нечто осуществленное, есть само чудо.
[54] Миф о царе Мидасе, о дочерях Ания, о Зевсе и Метиде, о Фетиде и Пелее (любовная борьба) о Менелае и Главке, Геракле и периклимене (смертоносная борьба).
[55] Свобода героя по существу мнима. Он нарушает волю Необходимости, как мятежник, и боги, предотвращая последствия мятежа, противостоят его воле. Герой гибнет (Капаней) (семеро против Фив).
[56] Указание па роль покровительницы аргонавтов Геры, которая, враждуя с Зевсом, могла побудить Финея указать им путь к Золотому руну, может быть, имелось в древнейшем варианте этого мифа.
[57] Орион — созвездие, позднейший миф возносит Ориона на небо, превращая его в звезду (астрализация).
[58] Молоко в зобе у голубей — нечто иное.
[59] Вечно живое, по бестелесное, как олицетворение «мысли» «духа», вроде Фанеса орфикоя, есть нечто чуждое древнеэллинской мифологии, есть нечто позднее, эллинистическое.
[60] Смертных младенцев (героев), которых хотели обессмертить, например, Ахилла или Триптолема, чудотворящие богини, Фетида и Деметра, не только натирали амброзией, но держали их тела в огне, может быть, в огненной воде рек, как бы выжигая в них смертное естество, или купали их в живой или мертвой воде Стикса. О том, как получили бессмертие Ганимед и Тифон, миф не сообщает.
[61] Апофеоз Прометея и Геракла вряд ли возник в мифах только под влиянием Элевзинских Мистерий и Дельф. Эсхил и Пиндар выражали не только мистериальную тенденцию в своих интерпретациях этих мифов, но и логику движения мифологического образа. Это был новый вариант, необходимый в цепи развития образов Прометея и Геракла.
[62] По Гомеру, бессмертие богов обусловлено физиологическим составом «лимфы», наполняющей их «вены», вместо крови: натуралистическое объяснение символа.
[63] Алогическая логика мира чудесного есть энигматическая логика воображения или имагинативная логика.
[64] В мире чудесного все абсолютно — кроме логики этого мира. Это не просто сходство. Это — общность, и общность эта заключается в их имагинативной сущности. Эта поэтика проявляется в физике при посредстве множеств, групп, «спинов» и пр. Спин Дирака: Спин — вращение, т. е. момент количества движения, которым обладает электрон. Заговорили о метафоре в науке, о мифах глубинного бытия, например о материях, которые суть мощности (puissances), нечто от Фр. Ницше.
[65] Не случайно кто-то сказал, что силами новой науки о микромире и новой логики происходит «героическая модификация разума».
[66] Сверхреалисты (функциональный рационализм) — утверждают просто приоритет теории над опытом — ошибка.
[67] Возможно, автор имеет в виду известного французского физика и химика Анри Виктора Реньо (Regnault) (1810–1878), члена Парижской АН. Провел ряд опытов по определению физических констант газов, паров, жидкостей, твердых тел. Наиболее точно для своего времени определил механический компонент теплоты. — Прим. ред.
[68] Эти биспецифические понятия — оксиморон, внутренне противоположные и взаимоотрицающие друг друга, возникли в европейской философии до философии микромира. Таковы: эмпирический рационализм, мистический эмпиризм, эмпирическая трансцендентность.
[69] Кто знает, что такое и даже каковы на вид золотые яблоки сада Гесперид. Из золота ли они или только сияли как золото, а также в силу чего являются они молодильными яблоками, возвращающими отведавшему их молодость и красоту или, быть может, дарящие бессмертие. Ведь их, по имеющимся в нашем распоряжении мифам, никто никогда не вкушал — ни боги, ни люди. Мифу неважно — из золота ли они или их золото только метафора. Мифу важна их функция — омолаживать, и миф уверенно оперирует ими, позабыв, быть может, смысл, ради которого они были созданы Геей.
[70] Воспоминание, превращенное в тень, в нечто видимое, говорящее и существующее само по себе, идентично созданию говорящего образа на экране кино: их создало воображение. Миф предугадал открытие XX века.
[71] Работа была впервые опубликована Н. В. Брагинской в журнале «Символ» (Париж) № 29, (сентябрь), 1993. С. 73–128.
Подстрочные примечания автора помечены в тексте звездочкой. В настоящем издании нами унифицирована нумерация подзаголовков. — Прим. ред.
[72] Термин «ratio» распространяется обычно и на рассудок.
[73] «Первоэлемент» Анаксимандра.
[74] Термин «ирреализм» таит в себе двойной смысл: 1) отрицательный смысл — «лишенный реализма»; 2) возвышенный смысл — «сверхреальный».
[75] Гаршин — «Надежда Николаевна»; Достоевский, роман «Идиот» — Настасья Филипповна.
[76] Как «бытие». В этом его имагинативизм — его имагинативная реальность. «Тип» — как имагниативная реальность.
[77] Поэтесса Растопчина вспоминала о чтении Лермонтовым повести, по-видимому, у Карамзиных; она поверила в мистификацию автора; см. сочинение Голосовкера «Секрет автора („Штосс“ М. Ю. Лермонтова)», опубликованное в журнале «Русская литература», № 4, 1991 С. О. Шмидтом. — Прим. ред.
[78] Он — либо рог, вырванный из головы отца рек Ахелоя — реки же, — символ плодородия, символ, очень важный для земледельца, — либо он — рог козы Айги, Амалфеи, кормилицы бога Зевса, и уже поэтому он символ плодородия, даже независимо от роли козы как главной кормилицы греческих пастухов и поселян, которая уже поэтому стала вообще символом изобилия.
[79] Но оно может быть доступно внутренним чувствам, о которых наука пока только смутно заговорила и о которых мы еще ничего не знаем.
[80] Последний закон выразил впервые, по-видимому, Аристотель. Но его должен был выразить и Гераклит. Гераклит должен был его выразить, ибо, уловив три закона противоположностей — их единство, их тождество и переход друг в друга, т. е. уловив закон «осуществленного противоречия» — один из основных законов эстетики, а значит, и искусства вообще, Гераклит не мог не уловить закон «единства в многообразии».
[81] От редакции.
[82] Отсюда — энигматическая эстетика воображения на основе имагинативной гносеологии. Таков путь философской эстетики.
[83] Поскольку в художественном творчестве осуществляет себя диалектическая логика, постольку и законы, так называемые энигмы эстетики, естественно олицетворяют собой диалектическую логику воображения.
[84] Здесь мы имеем в виду «инстинкт культуры».
[85] «Реальнейшее».
[86] Работа была впервые опубликована Н. В. Брагинской в журнале «Вопросы философии». М., 1989 — № 2. — С. 115–142. В настоящем издании нами добавлена нумерация подзаголовков. — Прим. ред.
[87] Имагинативная эстетика — эстетика, связанная с познавательной и комбинирующей способностью воображения.
[88] «Имагинативная логика»: диалектическая спонтанная логика воображения — его познавательной и комбинирующей деятельности.
[89] Я отвожу здесь объяснение «сублимацией» (замещением).
[90] фр. gamin — мальчишка. — Прим. ред.
[91] Нечто сверхвообразимое.
[92] Работа впервые опубликована Н. В. Брагинской и Д. Н. Леоновым в книге «Логика мифа». М., 1987.
[93] Тимофей — поэт-виртуоз IV в. до н. э., создатель так называемого «кифаредического нома».
[94] Речь идет о Ф. Ницше.
[95] Академия Платона стала школой скептицизма (Аркесилай, Карнеад).
[96] Демосфен и Эсхин — ораторы; Деметрий Фалерский — философ, оратор, правитель Афин; Деметрий Полиоркет — полководец.
[97] «Койнэ» означает «общий»
[98] Добровольно идущего судьба ведет, упирающегося — тащит.
[99] Не была ли ставка Ахилла, сына Зевса, провокацией Мойр? Мнимый спаситель никого бы не спас, и новый миропорядок оказался бы столь же случайным, как и старый Зевсов, т. е. столь же покорный Мойрам. И Прометей предал того бога Ахилла, который должен был родиться от Зевса и Фетиды. Брак Фетиды и Зевса не состоялся. Зевс выдал Фетиду замуж за смертного полубога — героя Пелея, и родился не бог Ахилл, а смертный герой Ахилл, обреченный умереть в юности. Так страшился Зевс даже смертного сына Фетиды.
[100] Речь идет о неродившемся сыне Зевса и Фетиды.
[101] «Трахинянки».
[102] Возможно, что это слова Гилла, его сына.
[103] Встань с этого места, чтобы я на него сел.
[104] Ницше как поэт поступил решительнее: он задумал перевести трагедию в план историко-культурный и создать нового Прометея. Замысел не был осуществлен, но перед нами девятиступенчатая схема его трагедии. Эти девять ступеней поддаются истолкованию.
1. Боги глупы. Зевс замыслил погубить людей посредством войны, женщины и эллинской культуры, вызвав у них отвращение к жизни. Для этого он создает Елену, Ахилла, Гомера: эллинство!
2. Далее он создал завоевателя мира Диониса-победителя. Дионис, спасая людей, делает их глупыми и страшащимися смерти, вызвав в них ненависть к эллинству. Тем низложил он Зевса-отца и олимпийцев. Молнии — во власти Адрастеи (Немезиды). Прометей и коршун забыты. Прометей ждет от человека освобождения: начало христианства!
3. Люди похищают мысль завоевателя мира: и с людьми покончено. Гибнет Зевс. Гибнет и сам победитель язычества Дионис. На земле наступает фантастическое царство теней. Люди-тенеподобия трусливы, озлоблены, испорчены. Все пожирают жрецы. Героя нет: Средневековье!
4. Из сострадания к людям Прометей посылает им Эпиметея со статуей Пандоры, т. е. историю и воспоминания. Человечество оживает и вместе с ним Зевс. Сказочная Эллада обольщает их жизнь: возрождение!
5. Точно узнанная Эллада уводит их опять от жизни. Их губит подражание эллинам. Основа эллинства постигается как нечто неподражаемое: ложноклассицизм!
6. Прометей отводит людям глаза от смерти; каждый считает себя бессмертным и живет по-своему: романтизм!
7. Период недоверия к Зевсу, Дионису, Прометею за то, что последний послал к людям Эпиметея: век скептицизма!
Прометей одобряет свою кару. Его вина в том, что, создавая человека, он забыл, что сила и опыт не совпадают во времени. В мудрости есть нечто старческое. Прометей ждет от человека освобождения.
8. Жить становится совсем отвратительно. Прометей отчаивается. Коршун не хочет больше клевать его печень. Подготовляется хаос: XX век!
9. Зевс освобождает Прометея, чтобы он заново переделал людей и создал индивида грядущего — дионисийского человека. Чтобы смягчить страдание при штамповании, сын Дионис (читай — Р. Вагнер) создает музыку. Зевс-отец и Дионис-сын — язычество и христианство — должны прейти. Возникают новые люди: грядущее возрождение!
Новый человек есть, по Ницше, сверхчеловек или еще проще: он — антихристианин-безбожник, создатель героической морали.
[105] Републикация издания Голосовкер Я. Э. Достоевский и Кант. Размышление читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума». — М.: Изд-во АН СССР, 1963. Ссылки на Достоевского даются по десятитомному собранию сочинений писателя (М., Гослитиздат, 1956–1958). Первая цифра в сноске указывает том, вторая — страницу.
«Критика чистого разума» Канта цитируется в переводе Н. Лосского (Пг., 1915, 2-е изд.).
Квадратными скобками отмечены пояснительные вставки, угловыми — купюры.
Авторская разрядка заменена курсивом — Прим. ред.
[106] От редакции: Фридрих Гёльдерлин (1770–1843 гг.) не создал закопченных теоретических сочинений. Его поэтика и эстетика содержатся в ряде эстетических фрагментов, а также в лирическом романе «Гиперион» и неоконченной драме «Эмпедокл». Настоящая статья, которая печатается редакцией как дискуссионная, представляет собой частичную публикацию более обширного труда Я. Э. Голосовкера. Все тексты Ф. Гёльдерлина цитируются в переводе автора статьи по изданию: Holderlin Fr. Gesammelte Werke, Bd 1–4, Potsdam, 1921. Печатается по изданию: Голосовкер Я. Э. Поэтика и эстетика Гёльдерлина // Вестник истории мировой культуры. М., 1961. № 6. С. 163–176.
[107] Автор попытался показать особенности стиха Гёльдерлина в переводе стихотворения Гёльдерлина «Песнь судьбы» (см.: Гёльдерлин Ф. Смерть Эмпедокла. Пер. Я. Голосовкера, М., 1931).
[108] В дальнейшем автор рассматривает эстетические принципы Гёльдерлина на основе конкретного анализа его трагедии «Смерть Эмпедокла», уделяя основное внимание проблеме трагического. — Я. Г.
[109] Ростопчина пишет: «У нас». Вероятнее всего, чтение происходило на квартире Карамзиных.
[110] И что же! Не только поэтесса Ростопчина поверила в ужасную историю, написанную шутником Лермонтовым, поверили и литературоведы, исследователи Лермонтова, поверили «в новый род литературного произведения», т. е. в «ужасную историю», в ее фантастически сверхъестественные элементы, в оживающий волшебный портрет, в привидение. С их легкой руки «Отрывок» попал в один ряд с «Эликсиром Сатаны» и «Зловещим гостем» Гофмана, с «Мельмотом-Скитальцем» Мэтьюрина. А некий князь Индостанский закончил этот «фантастический рассказ», намекая, быть может, своим оккультным псевдонимом (Индия!) на оккультный характер повести Лермонтова. И уже рядом с нею стали устанавливать и историю об оживающих фигурах гобеленов, т. е. «Жофруа Рудель и Мелисандра Триполис» Гейне, и «Овальный портрет» Эдгара По, и «Портрет Дориана Грея» Уайльда — целую портретную галерею.
[111] Серые глаза у портрета по варианту текста «мутны». У старичка они также мутны.
[112] Движение воздуха из соседней комнаты колебало пламя свечи.
[113] Не могу не поделиться еще одной загадкой, подсказанной мне картиной художника Бехтеева В.Г. «Штосс». Ночной гость и Лугин за столиком заняты игрой в штосе. На столике свеча. Дверь в соседнюю комнату распахнута. Оттуда проникающий холодный воздух колеблет пламя свечи. Над столиком висит овальное зеркало. В нем отражаются фигуры играющих, колеблющееся пламя свечи и смутное видение-фантом. В тексте «Отрывка» видение названо призрачным. Лугин видит в зеркале голову девушки вместе с ореолом вокруг пламени свечи. Поэтому голова как бы в сиянии.
[114] Также никакого Мельмота-Скитальца у Лермонтова нет. Он есть у Гоголя. В глаза портрета ростовщика перешла жизнь души ростовщика, и он продолжает жить в портрете и творить адское дело.
[115] Так же долго, как долго Германн смотрел на труп графини в ее спальне.
[116] Работа была впервые опубликована Н. В. Брагинской в журнале «Вопросы философии». М., 1989. - № 2. — С. 110–115.
[117] Так, мифотема Леонида Андреева есть миф о молчании хаоса-ночи. Она проходит через рад метаморфоз. Сперва возникает образ стены (рассказ), затем образ «глаз Елиазара» и «скульптуры Аврелия», — затем образ именуемого «некто безмолвный» в сером, затем, «врата вечности» (Анатема) и, наконец, Черные тени. Так раскрывается миф жизни Андреева. Миф един. Серия образов — его метаморфозы: стена — глаза Елиазара — скульптура Аврелия — Некто в сером — врата вечности — Черные тени.
Так, мифотема Фридриха Ницше есть миф о воле к мощи. Этот миф проходит немало фаз-образов. Через отрицательный образ сократического человека, перевоплотившегося в христианина-раба, через образы Сверхчеловека — Антихриста — Заратустру — Диониса — антиморалиста — злобного человека — нового философа воплощается этот миф. И три произведения суть три фазы этого мифа, три вершинные точки духа Ницше: 1. «Рождение трагедии из духа музыки» (Аполлон и Дионис). 2. «Так говорил Заратустра». 3. «Воля к мощи». Все прочее, что написал Ницше, есть прелюдии и комментарии — до и после. Миф един.
[118] Отзыв был написан академиком Н. И. Конрадом как председателем комиссии по литературному наследию Я. Э. Голосовкера и впервые опубликован Н. В. Брагинской в кн. «Логика мифа», М., 1987. С. 183–187.
[119] Впервые опубликовано в журнале «Народы Азии и Африки», М., 1989. № 2, с. 166–173.
[120] Голосовкер Я. Э. Логика мифа. Прил.: Акад. Н. И. Конрад о труде Я. Э. Голосовкера. Сост. и авт. примеч. Н. В. Брагинская и Д. Н. Леонов. Послесл. Н. В. Брагинской. М., 1987. 218 с. (далее ссылки на эту книгу даются в тексте).
[121] Голосовкер Я. Э. Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума». М., 1963.
[122] Пастернак Б. Л. Воздушные пути. Проза разных лет. М., 1982. С. 434–435.
[123] Понятием многоединства, отнесенным к общечеловеческой истории, мы обязаны трудам Л. П. Карсавина.
[124] См.: Брагинская Н. В. Об авторе и книге // Я. Э. Голосовкер. Логика мифа. С. 202–203.
[125] «Работа Я. Э. Голосовкера, — писал в этой связи Н. И. Конрад еще в 1968 г., - отнюдь не прихотливая игра ума, не абстрактное теоретизирование, не просто попытка сформулировать особую гносеологическую систему; она вдохновлена самими жизненными запросами современности…» (Академик Н. И. Конрад о труде Я. Э. Голосовкера. — Голосовкер Я. Э. Логика мифа. С. 187). См. также: Гусев С. С, Тульчинский Г Л. Проблема понимания в философии. Философско-гносеологический анализ. М., 1985.
[126] О проблематике социального мифа на современном Востоке см.: Сумский В. В. Национализм и авторитаризм. Политико-идеологические процессы в Индонезии, Пакистане и Бангладеш. М., 1987.
[127] О переживании самоценности эстетического опыта в общем строе японской культуры см.: Апарина Н. Г. Японский театр Но. М., 1984. С. 81–82.
[128] Здесь — несомненное соприкосновение идей Я. Э. Голосовкера с «осевой» концепцией К. Ясперса: история в подлинном смысле слова начинается с моментов самосоотнесения человеческого сознания с целостностью Бытия (см.: Рашковский Е. Б. Древневосточная проблематика в истории западной философской мысли XX века: Карл Ясперс // Народы Азии и Африки. 1985. № 1). Хотя, разумеется, попытки имагинативного самовыражения человеческого духа в мире уходят в глубочайшие доисторические пласты. Об этом свидетельствуют и памятники первобытного искусства (прежде всего удивительная анималистика), и реликты первобытного мышления в фольклоре.
[129] По-видимому, отдаленным и принципиально по-иному акцентированным эквивалентом этой подвижно-дуальной Эмпедокловой модели можно считать китайскую модель инь-ян.
[130] Еще одна историко-философская параллель: борение со смертью как живая суть и смысл культуры — стержневая идея старого русского философа H. Ф. Федорова.
[131] Страдающие люди вопрошают владык Жизни и Смерти от имени смертных и живых — такова мифологическая, а точнее, смысловая канва целого ряда величайших творений древневосточного духа, как «Катха-упанищада», «Гита», эпизод с Савитри в «Махабхарате», «Книга Иова» (о параллелях в трактовке страдания в «Книге Иова» и в индуистском каноне см.: Rav S. P., Reddy М. P. Job and his Satan. — Parallels in Indian Scripture // Zeitschrift fiir die alttestamentliche Wissenschaft. В.—N.Y., 1979. Bd. 91. H. 3). Тема смысла страдания, выраженная с наибольшей силой и лапидарностью анонимным древнееврейским поэтом, — «лама сазавтани»: зачем Ты меня оставил? (Ps. 22/21: 2; см. также Mth. 27:46 — то же самое, но в арамейском варианте) — имеет общечеловеческое значение не просто в отвлеченном смысле. Наверное, эту тему пережил в себе почти каждый человек.
[132] Соловьёв В. С. Три разговора // Соловьёв В. С. Собр. соч. Изд. 2. Т. 10. СПб., [б.г.] С. 197.
[133] Ветхозаветная часть библейского канона не знает этой мистерии, но она знает и предельную боль земного страдания, и тему ада-«шеола» как постигаемую мыслью вечную длительность этой боли. И еще она знает мистерию покаяния.
[134] Румынский исследователь обращает внимание на тот факт, что в восточнохри-стианской иконографии Сошествие во ад и Воскресение изображаются как нераздельно-единовременный акт: Воскресший, попирающий адскую бездну, подымает к свету узников ада (это рассуждение Думитру Станилоаэ см.: KlingerJ. Doktryna Krzyza I zmartwychwstania // Rocznik teologiczny. N. 10. Warszava, 1968, z. 1).
[135] Румынский исследователь обращает внимание на тот факт, что в восточнохри-стианской иконографии Сошествие во ад и Воскресение изображаются как нераздельно-единовременный акт: Воскресший, попирающий адскую бездну, подымает к свету узников ада (это рассуждение Думитру Станилоаэ см.: KlingerJ. Doktryna Krzyza I zmartwychwstania // Rocznik teologiczny. N. 10. Warszava, 1968, z. 1).
[136] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 194.
[137] Такого рода трактовка свободы как безусловно ценного права субъекта соотносить себя со всеобщностью Бытия прежде всего в опыте внутренней жизни и в праве на внешнюю самореализацию в той мере, в какой она диктуется внутренним опытом, сближает Голосовкера с идеями современной веданты, прежде всего с ее идеей практики как функции созерцательной жизни субъекта (см.: Костюченко В. С. Классическая веданта и неоведантизм. М., 1983; Литман А. Д. Современная индийская философия. М., 1985).
[138] Лихачев Д. С. Экология культуры // Знание — сила. 1982. № 6.
[139] Просим читателя не смешивать эту идею с разработанной на синологическом и японоведческом материале идеей «мыслеобраза». Последняя связана с локальной, присущей именно дальневосточным культурам, проблемой влияния иероглифики на мышление и художественный опыт (см.: Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. М., 1979).
[140] Опять-таки обратим внимание на параллель с ведантистской идеей утверждающегося в самопознании атмана.
[141] См.: Гегель Г. Ф. В. Философия истории // Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Т. 8. М., 1935. Позднее эта мысль, правда в форме несколько видоизмененной, стала одной из важнейших идейных конструкций историософии нашего соотечественника А. С. Хомякова, усматривавшего в «иранской» интуиции внутренней свободы одну из драгоценнейших сквозных черт всемирной истории (см. Хомяков А. С. Записки о всемирной истории. Ч. 1 Ц Хомяков А. С. Поли. собр. соч. Т. 5. М., 1900).
[142] Слово intellectus происходит от inter-lego — «различать».
[143] См.: Margerie В. de. Les perfections du Dieu de Jesus Christ. P., 1981. P. 149–150. Оппозиция света и тьмы (именно как видения-ведения и греха неразумения), столь радикальная в Западной Азии, действовала и в иных культурах Востока. Вспомним изречение 146 «Дхаммапады»: «Что за смех, что за радость, когда мир постоянно горит? Покрытые тьмой, почему вы не ищете света?» (Дхаммапада. Пер. с пали, введ. и коммент. В. Н. Топорова. М., 1960. С. 84). Впрочем, история мировой культуры знает и такую парадоксальную вариацию этой темы: смыслообраз слепца, просветленного ведением и потому свободного от ослеплений внешнего мира (см.: Аверинцев С. С. К истолкованию символики мифа об Эдипе // Античность и современность. К 80-летию Ф. А. Петровского. М., 1972).
[144] Н. В. Брагинская и Д. Н. Леонов так пишут об этой стороне мировоззрения философа: «Главное в „космизме“ Голосовкера — это уверенность в единстве мысли и природы, противопоставленных только как разные степени сложности организации, и в том, что ментальное, также как и физическое, имеет структуру и внутренние законы развития» (с. 182). Не случайно в этом пункте комментаторы сближают идеи Голосовкера с идеями В. И. Вернадского и П. Тейяр де Шардена (см. там же).
[145] Эта констатация — повод сказать о том, что отождествление «смыслообразов» Голосовкера с юнговскими «архетипами» может произойти лишь по недоразумению. У Юнга речь идет об архетипах бессознательного, тогда как у Голосовкера — об архетипах мысли. У Юнга архетипы крутят-вертят человеком как незрячим объектом; у Голосовкера же ведут его к прозрению и разумению, к пониманию себя и других.
[146] См.: Ганди М. К. Моя жизнь. М., 1969. С. 88–89.
[147] Сведения о его жизни и творчестве см.: в статье «Голосовкер Я. Э.» (Краткая литературная энциклопедия. М., 1978. Т. 9. С. 235), в статье-некрологе А. П. Каж-дана (Вестник древней истории. 1968. № 2. С. 223–225) и статьях Н. В. Брагинской «Об авторе и о книге» (послесловие к книге Я. Э. Голосовкера «Логика мифа») (М., 1987. С. 188–206) и «Слово о Голосовкере» (Вопросы философии. 1978. № 2. С. 106–110).
[148] Сохранилась книга В. Брюсова «Летопись исторических судеб армянского народа» (М., 1918) с надписью: «Якову Эммануиловичу Голосовкеру дружески на память об общей работе. Валерий Брюсов, 1918 августа».
[149] Лит. наследство. М., 1970. Т. 82. С. 525.
[150] Некролог М. Э. Голосовкер напечатан в Известиях ОЛЯ АН СССР (М., 1956. Т. 15. Вып. 1.С. 96).
[151] Об этом см.: Воронков К. Страницы из дневника. М., 1977. С. 39.
[152] Лишь в 2004–2006 гг. вышли в свет в издательстве «Водолей» три тома «Антологии античной лирики» («Лирика Эллады» в 2-х т.; «Лирика Рима»).
Дата: 2018-12-21, просмотров: 202.