Живопись — это поэма в красках, поэзия —

это картина в словах.

Ван Вей

Больше всех служат к движению и возбуждению

страстей живо представленные описания, которые

очень в чувства ударяют, а особливо как бы

действительно в зрении изображаются.

М. В. Ломоносов

1

Чтобы совершить оценку или пристройку, нет надобности произносить слова. Они в этом случае могут только непроизвольно вырваться — скорее как выкрик, как звук, как междометие, чем как слово в настоящем его смысле; или же они произносятся неподотчетно, автоматически, т. е. опять-таки вопреки их прямому назначению.

Такова природа «оценки» и «пристройки». Первая требует неподвижности, а произнесение слов есть движение; вторая есть приспособление своего тела к свойствам и качествам объекта воздействия, а для оперирования своим собственным телом слов, очевидно, не нужно. Употребление слов целесообразно, логично только на «третьей ступеньке» нашего «трехчлена», т. е. в процессе «воздействия».

Словесное воздействие как таковое возникает после «оценки» и «пристройки», когда именно его, «словесного воздействия», требует цель — объект действия.

Таким объектом может быть только сознание человека. Словами нельзя переделать неодушевленный предмет и бессмысленно пытаться воздействовать на него. Они существуют для воздействия на чье-то (в том числе и свое) сознание, в этом их главное, основное назначение.

Совершенно очевидно, что актер должен владеть словом; все его искусство неразрывно связано с умением говорить, с умением пользоваться словом. Но это отнюдь не значит, что актер должен быть филологом, а филолог, очевидно, может вовсе не быть актером. Теория актерского искусства, разумеется, не может включать в себя науку о слове и о языке — она подходит к вопросу о слове со своей специфической стороны. Она изучает слово как средство воздействия или — словесное действие. Это вытекает из специфики актерского искусства и из определения предмета, который изучает его теория.

Могущество слова, как средства воздействия на сознание, делает и словесное действие наиболее выразительным, наиболее ценным и важным из всех действий, какими располагает актер, создающий образ при помощи логики действий. Чем совершеннее действует актер на сознание своего партнера при помощи слов, тем соответственно сильнее и его воздействие на зрителей.

Переоценить значение словесного действия в актерском искусстве поистине невозможно. Но это отнюдь не умаляет значения тех общих закономерностей логики действий, о которых речь шла выше и которые распространяются на все действия: и бессловесные, и словесные.

Словесное воздействие есть действие; как и всякое другое действие, оно есть ча­ст­ный случай (элемент) логики действий; как и всякое другое действие, оно есть единый психофизический процесс, определяемый его целью; как и всякое другое действие, оно есть переделывание объекта для достижения цели действующего субъекта. Особенности цели словесного действия, которая, как и всякая цель, двойственна по природе своей (всякая цель одновременно и субъективна, и объективна), определяет и особенности течения процесса словесного действия. Сюда входят: особенно­сти его психического содержания, особенности его физического мышечного бытия, особая его выразительность и его место в ряду других возможных случаев логики действий.

Словесное действие венчает этот ряд. Оно — высшая ступень человеческого действия, хотя бы по одному тому, что доступно только человеку. Отличительные особенности действия, совершаемого словом, с наибольшей ясностью и полнотой обнаруживаются в случаях словесного воздействия на сознание партнера с целью переделать, перестроить его сознание, приспособить его к интересам действующего.

Причем, когда мы говорим — переделать, изменить сознание партнера, мы вовсе не имеем в виду только кардинальную перестройку, ломку убеждений человека, полное его перевоспитание и т. п. Интересы действующего могут требовать существенной перестройки сознания партнера, но могут требовать и самых незначительных его изменений, вплоть до поправок, совершаемых почти мгновенно. Так, действующему, может быть, нужно исправить ту или иную подробность в представлениях партнера, может быть, нужно заставить его что-то вспомнить, сделать тот или иной вывод и т. д. Все это также изменения сознания, изменения, вносимые в его деятельность.

Общие закономерности, характеризующие словесное действие, вытекают из общих, природных свойств и качеств человеческого сознания. Отсюда — чрезвычайная сложность словесного действия.

Неопытные и старательные актеры часто, не умея действовать словом, пытаются восполнить безрезультатность произношения слов жестикуляцией и форсированием звука, которые при этом становятся штампами. Кто не знает, например, назойливого потрясания кисти руки, вытянутой вперед и сложенной лопаточкой перед грудью, или такого же потрясания вытянутым указательным пальцем? По существу то же самое происходит и в тех случаях, когда актер, вместо того чтобы воздействовать словом, пытается воздействовать криком или специфически «актерскими» модуляциями голоса.

2

Произнося слова, актер по природе своего искусства должен ими действовать, а действовать словами — это значит рисовать ими картину «не для слуха, а для глаза» партнера, как говорил К. С. Станиславский. Это значит внедрять свои видения в сознание партнера.

Действительность, рисуемая словами и внедряемая в сознание партнера, может быть подлинной реальной действительностью (тем, что на самом деле существует), может быть действительностью воображаемой, предполагаемой, иллюзорной, искаженной и т. д. — это зависит от того, кто, как и в каких обстоятельствах действует словами. Но во всех случаях для того, чтобы действовать словами, нужно, прежде всего, видеть — отчетливо представлять себе то, о чем говоришь, — по выражению И. П. Павлова, «разуметь действительность» (186, с. 529).

Один видит одно; другой, произнося те же самые слова, видит другое; третий — третье. Каждый видит то, что ему в данных обстоятельствах свойственно увидеть. Пока речь идет не о сцене, а о реальной жизни, нет надобности специально требовать «видений» от кого бы то ни было. Все люди, говоря о чем-то между собой, «воздействуют» более или менее ярко и убедительно на сознание собеседников картинами, которые так или иначе, по той или иной причине возникли и существуют в их сознании. Поэтому в жизни мы вправе требовать, чтобы люди говорили правду, не искажали действительности и сносились с ней, употребляя слова.

Другое дело — актерское искусство. Актер получает текст роли, в котором зафиксирован результат видений действующего лица, но не сами эти видения — лишь то, к чему они привели. Если актер не раскроет их в тексте, не восстановит их, изучая текст, если они не будут возникать в его воображении каждый раз, когда он произносит слова роли, то и воздействовать этими словами он не сможет.

Как бы старательно актер ни раскрашивал свою речь интонациями, как бы ни возбуждал свои чувства, как бы ни заставлял себя «переживать» что бы то ни было, если он не видит то, о чем говорит, — он не может действовать словом.

Отсутствие видений нарушает логику словесного действия, целесообразность произнесения слов. Такова первая и самая общая закономерность из всех специфических, «дополнительных» закономерностей логики словесных действий.

Для всякого нормального человека наибольшей убедительностью обладают непосредственно ощущаемые, конкретные и реальные факты. Поэтому чем активнее человек действует словом, тем соответственно больше стремится он к тому, чтобы рисуемая им картина состояла из совершенно конкретных материально ощутимых предметов и процессов; тем больше он «овеществляет самые иногда абстрактные понятия, самые фантастические представления, даже то, что по природе своей не материально.

На сцене «овеществление» произносимых слов требует особого мастерства. В совершенстве располагал им, в частности, Ф. И. Шаляпин. Когда он пел, например, «Пророка», он заставлял слушателей видеть с полной конкретностью и «сердце трепетное», и «угль, пылающий огнем», и «жало мудрыя змеи».

Ярким примером «овеществления» может служить исполнение народным арти­стом СССР В. О. Топорковым лекции профессора Кругосветлова в спектакле МХАТ «Плоды просвещения». Читая лекцию, В. О. Топорков наглядно и с полной конкретностью «показывал» слушателям «души умерших» и «вещество, еще более тонкое, чем эфир». Тем самым видения, представления и саму логику профессора Кругло­светлова, во всей их нелепости, артист доводил до предельной яркости. Именно поэтому зрителю делались столь очевидными абсурдность этих представлений и полная беспочвенность фанатизма профессора.

3

Сознание человека отражает внешний мир не пассивно, не зеркально, а постоянно перерабатывая поступающий извне материал. Поэтому воздействие на сознание есть всегда воздействие на работающее сознание, или, еще точнее, — на работу, происходящую в сознании, с тем чтобы эта работа протекала так, как это нужно действующему. А работа сознания многообразна, что влечет за собой многообразие способов воздействия на него.

Деятельность человеческого сознания есть единый процесс отражения объективного мира; но в разные моменты деятельность эта выступает преимущественно в качестве то тех, то других конкретных психических процессов. Мы имеем в виду следующее: сознание человека находится в деятельном состоянии тогда, когда человек сосредоточенно думает о чем-либо, когда он вспоминает что-либо, когда он мечтает, желает и практически добивается чего-либо, переживает те или иные чувства.

Единство всех этих психических процессов обнаруживается с полной ясностью: ни один из них практически невозможен без участия всех остальных. Волевой процесс невозможен без мыслительного, без воображения, без памяти, без внимания; эмоциональный — без волевого, мыслительного и т. д.; мыслительный — без волевого, эмоционального, без работы внимания и памяти и т. д.

Это не исключает того, что в каждый определенный момент тот или иной психический процесс выступает на первом плане и подчиняет себе другие, превалирует над ними. Иначе мы не могли бы различать их и утверждать, что, мол, данный человек в данную минуту «думает» или «мечтает», он «внимателен», что он обнаруживает волю, что он радуется или страдает, что он вспоминает. Не мог бы человек говорить и о самом себе: «я подумал», «я вообразил», «я вспомнил» и т. д.

Способность к определенным психическим процессам присуща всем нормальным людям; отражение внешнего мира сознанием не может протекать нормально без участия всех этих процессов; все они в единстве, в сложных взаимосвязях и взаимопереходах и представляют собою деятельность сознания, а конкретное содержание именно этих процессов и есть сложный процесс субъективных переживаний.

Так как каждый человек знает, что не только он, но и другие люди могут думать, хотеть, воображать, быть внимательными и чувствовать, он и побуждает других (или пытается побудить их) думать, хотеть, воображать, помнить, чувствовать, быть внимательными, наполняя в каждом случае тот или иной процесс определенным содержанием.

Действующий словом человек, таким образом, не только воспроизводит своей звучащей речью определенную картину для партнера, но и стремится к тому, чтобы эта картина вызвала в его сознании определенную, психическую работу. В зависимости от того, на какую именно психическую работу рассчитывает действующий словом (разумеется, не отдавая себе в том отчета), он применяет тот или другой способ словесного воздействия.

Применение определенного способа словесного воздействия есть дальнейший шаг к той же цели, какой служит и построение фразы.

Если этот шаг не сделан, если не ясен, смутен и расплывчат способ словесного воздействия, то это значит, что само действие не очень активно, что оно не продиктовано важными, существенными интересами действующего и поэтому не может выражать их. Выразительность такого действия, как правило, невелика.

Вне сцены, в повседневном общении людей существование различных способов словесного действия подтверждается многочисленными случаями, когда человек, как говорят, «бьет на чувства» другого или «давит на волю», или «упирает на сознательность», или «привлекает внимание», или «поражает воображение». Все эти случаи есть, в сущности, воздействие на сознание в целом, но в каждом из них действующий подбирается к сознанию партнера с той или другой его стороны.

4

Как минимум существуют шесть «адресов» воздействия на сознание — внимание, чувство, воображение, память, мышление и воля. В совокупности они занимают всю отчетливо определимую на практике сферу психической деятельности партнера. Все воздействия на отдельные способности и свойства сознания имеют общую, единую цель — воздействовать на сознание партнера в целом; а оно, в свою очередь, подчинено еще более общей цели — воздействовать на его поведение. Но общая цель, как всегда, практически конкретизируется и выступает в частных целях; эти частные цели определяют способ достижения общей цели. Поэтому, в зависимости от обстоятельств, одна и та же цель может требовать разных способов ее достижения.

Именно в этом смысле воздействия на внимание, на чувство, на воображение, на память, на мышление и на волю партнера суть способы выполнения словесного действия. Их можно и должно рассматривать как разные средства достижения общей цели. Но их можно рассматривать и как отдельные действия. Все зависит от того, в каком объеме мы берем логику действий — в большем или в меньшем.

Если ее берут в большем объеме и не подвергают делению, то способ воздействия, естественно, ускользает от внимания. Но чтобы изучить природу каждого из этих способов, его особенности, его отличия от других способов, нужно, пусть даже условно, взять каждый по отдельности — как специфический, малый по объему отрезок логики действия. Только тогда можно установить общие признаки и особенности этих способов — или, как мы будем для краткости называть их в дальнейшем, — простых (основных, исходных) словесных действий.

Переходя к рассмотрению этих признаков, необходимо помнить: практически, в действительности, признаки эти всегда выступают в новых вариациях и как единственный в своем роде случай. Поэтому речь может идти не об ограниченном числе способов словесного действия (не об определенном количестве словесных действий), а о категориях или группах словесных действий, из которых каждая имеет свои, характеризующие ее признаки. Группы эти можно перечислить, но нельзя перечислить состав каждой из них. В каждом конкретном случае способ словесного действия характеризуется не только признаками общими для той группы, к которой он может быть отнесен, но и признаками индивидуальными, только ему присущими.

Кроме того — каждая группа переходит в другую и в каждом словесном действии присутствуют признаки не только его группы, но и других групп, а сами группы отличаются друг от друга не отдельными признаками, а совокупностью признаков.

Поэтому, рассматривая определенные способы словесного действия или ограниченное число «основных» (опорных, исходных, простых) словесных действий, мы отнюдь не предполагаем ограниченного количества возможных применений этих способов и возможных словесных действий вообще.

В этом отношении опорные словесные действия напоминают «семь спектральных цветов Ньютона». «Никоим образом нельзя сказать, что спектр на самом деле состоит из семи отграниченных друг от друга участков. Цветная полоса спектра представляет в действительности лишь постепенный, совершенно непрерывный переход одного цвета в другой, так что вообще ни о каком определенном числе спектральных цветов говорить невозможно» (208, с. 18). Тем не менее, как известно, солнечный луч разлагается на семь спектральных цветов и любой цвет можно составить всего из трех основных цветов, хотя каждый конкретный цвет (синий, желтый, красный) отличается от другого конкретного цвета (синего, желтого, красного).

Подходя к рассмотрению «простых словесных действий», нужно учитывать, что любое из них, если и встречается в чистом виде, то чрезвычайно редко; что, следовательно, рассмотрение исходных, основных словесных действий должно вести к пониманию состава «сложных словесных действий» и к уяснению закономерностей превращения «простых», исходных словесных действий в «сложные».

5

Чем меньше взятый нами объем отрезка логики действий — тем ближе, тем конкретнее его цель; тем соответственно конкретнее, «проще» и рассматриваемое нами действие. Исходные или простые словесные действия — это своего рода детали сложного целого, рассматриваемые с точки зрения их ближайшей функции и их узкого назначения. Само собой разумеется, что художественный смысл они могут приобрести только в контексте поведения, т. е. как звенья индивидуальной логики действий образа — как то, в чем практически осуществляется сквозное действие и сверхзадача.

Но даже в условно изолированном от контекста виде простые словесные действия «просты» только весьма относительно. Всякое «просто словесное действие» рождается, возникает в момент «оценки» и без предварительной «оценки» состояться не может; всякое «простое словесное действие» требует надлежащей «пристройки» и без нее также состояться не может; всякое «простое словесное действие» имеет свою внутреннюю, субъективную и свою внешнюю, объективно-физическую сторону.

Внутренняя, психическая сторона — это субъективная цель и связанные с ней видения; внешняя, физическая — мускульные движения (в частности, речевого аппарата) и звучание речи.

Ближайшая, конкретная цель любого словесного действия, а тем более вытека­ющий из нее способ произнесения слов, обычно не осознаются самим действующим человеком; привычные, знакомые способы действовать, как правило, вообще совершаются неподотчетно — в то время когда внимание действующего занято их общей, а не ближайшей, целью. К таким способам относятся и спорные словесные действия. Поэтому редко бывает, чтобы человек, воздействуя на другого словами, отдавал себе отчет в том, что я, мол, сейчас воздействую или буду воздействовать на воображение или на чувство и т. д.

Всем этим способам люди обучаются с детских лет, сами того не замечая. Всеми ими они владеют достаточно хорошо, для того чтобы, прибегая к тому или другому способу, не думать о самом способе. Так, обедающий человек не думает о том, каким способом он препровождает пищу себе в рот, хотя всякий человек и всегда делает это тем или другим способом, в зависимости от его привычек и от того, в каких обстоятельствах он находится.

Так обстоит дело в обычной жизни, в повседневном общении людей при помощи слов. Мольеровский Журден, не ведая того, говорил «прозой» и не испытывал при этом ни малейших затруднений.

Другое дело — актерское искусство. Создавая индивидуальную логику действий образа, актеру приходится, по выражению К. С. Станиславского, «учиться всему сначала» (93, т. 1, с. 320), т. е. сознательно овладевать тем, что в жизни он делает непроизвольно.

Изучение простых (основных, опорных) словесных действий есть изучение слага­емых, из которых состоит всякое словесное действие, независимо от его сложности.

«Основные» словесные действия — суть действия, постоянно встречающиеся и знакомые каждому человеку. Поэтому можно называть их глаголами, которые также чрезвычайно часто употребляются.

Но глаголы эти можно понимать и в широком смысле, и в узком; причем в житейском обиходе нет даже надобности уточнять, в каком именно смысле — узком или широком — в данном случае употребляется каждый из этих глаголов; это бывает явно само собой из содержания разговора.

В качестве названий «основных» словесных действий, эти же самые глаголы долж­ны стать специальными терминами — их смысл должен быть точен и ограничен. Для этого их нужно понимать, пусть даже условно, в самом узком, конкретном смысле. А именно: как названия действий, которые можно совершать в данную минуту и каждое из которых можно совершить пользуясь даже одним, двумя словами.

Это, разумеется, не значит, что «основное» словесное действие может протекать не дольше минуты и что оно может быть совершено только одним словом. Это значит лишь то, что смысл глагола должен быть понимаем столь конкретно, чтобы можно было констатировать как объективный факт, что в данную секунду словом было совершено (или должно быть совершено, или совершается) именно это, а не другое действие.

В качестве таких названий опорных или простых словесных действий могут вы­ступать следующие глаголы:

1. ЗВАТЬ;

2. ОБОДРЯТЬ;

3. УКОРЯТЬ;

4. ПРЕДУПРЕЖДАТЬ;

5. УДИВЛЯТЬ;

6. УЗНАВАТЬ;

7. УТВЕРЖДАТЬ;

8. ОБЪЯСНЯТЬ;

9. ОТДЕЛЫВАТЬСЯ;

10. ПРОСИТЬ;

11. ПРИКАЗЫВАТЬ.

Если понимать каждый из них в широком смысле, то окажется, что они как бы покрывают друг друга. Особенно ясно это в отношении глаголов ПРОСИТЬ, ПРИКАЗЫВАТЬ, ОБЪЯСНЯТЬ, ПРЕДУПРЕЖДАТЬ.

Когда один человек «просит» о чем-то другого в широком смысле этого слова, то это значит, что по смыслу произносимых им слов и фраз, по характеру отношения к партнеру, по содержанию обращения он «просит»; но это — просьба в целом, вообще. Может случиться между тем, что, прося в широком смысле слова, он в узком смысле как раз не просит, а в последовательном порядке: узнает, объясняет, предупреждает и т. д. По общему смыслу весь такой ряд действий может быть иногда назван одним словом «просьба», но тогда само слово это понимается в широком смысле. Так обстоит дело и с любым другим из глаголов, перечисленных выше.

Когда мы употребляем их в широком смысле, мы имеем в виду смысл всего словесного обращения в целом или смысл произнесенных слов, а не способ действования ими. Поэтому терминами, обозначающими процесс действия как таковой, могут быть только глаголы, понимаемые в самом узком, конкретном значении каждого из них.

Но и в этом, узком, смысле предлагаемые нами глаголы только с известной степенью условности обозначают подразумеваемые действия. Они могут быть заменены другими, и суть дела от этого не изменится; так глагол «объяснять» можно заменить глаголом «разъяснять», глагол «приказывать» — глаголом «требовать», глагол «удивлять» — глаголом «поражать» и т. д. Нам представляются более точными названиями подразумеваемых действий перечисленные выше глаголы, но это, разумеется, не имеет принципиального значения.

6