В настоящее время, по крайней мере до тех пор, пока не появятся веские доказательства какой‑нибудь более увлекательной альтернативы, моя собственная теория сознания представляет собой вариант эмерджентного материализма и основана на многоуровневой концепции естественной организации. Сознание – более высокий уровень биологической организации, поэтому я называю его феноменальным уровнем организации. Как и на более низких биологических уровнях организации, феноменальный уровень организации включает иерархический порядок уровней, где феномены более высокого уровня естественным образом возникают из феноменов более низкого уровня. Проблема в том, что до сих пор мы не имеем данных о многих недостающих уровнях, до сих пор остается слишком много пробелов в том, что мы знаем о нейрональных уровнях мозга и осознанных ментальных уровнях, поэтому и то и другое объединить пока не удается. Объяснительный разрыв возникает только из‑за отсутствия данных о промежуточных уровнях, а не из‑за того, что мы не способны объяснить сознание – метафизически или эпистемологически.

Согласно моей модели, чистое феноменальное сознание – это базовый уровень сознания. Это целостное пространственное поле или сфера, где возникают переживания. Они возникают в результате масштабной нейрональной активности в таламо‑кортикальных сетях. В этом отношении моя теория скорее холистическая, чем атомистическая. Феноменальную сферу, или поле, однако, невозможно переживать как таковую – сама по себе она не составляет переживания и не носит феноменального характера. Это уровень организации, который является посредником между неосознаваемыми, чисто нефеноменальными уровнями и осознаваемыми феноменальными уровнями в мозге. Так что его точнее было бы назвать субфеноменальным пространством. Это система, которая проявляется лишь косвенно – в том, что все феноменальные качества, которые мы переживаем, всегда пространственно организованы в рамках единого целостного контекста, мира‑для‑меня.

Чтобы мы находились в осознаном состоянии – в состоянии, где возможны любые типы переживаний, – субфеноменальное пространство должно быть активировано. Если оно не активировано, мы находимся в неосознаваемом состоянии и никакие переживания невозможны. По сути, феноменальное сознание можно назвать внутренним присутствием – то есть простым присутствием или наличием качества переживания. Никакое селф не требуется: никаких репрезентаций, намерений, никакого языка, никаких концепций – только субфеноменальное пространство, в котором могут возникнуть феноменальные качества. На более высоких уровнях феноменальной организации эти качества формируют сложные феноменальные объекты. Некоторые из них составляют образ нашего тела и образы других предметов и явлений – и тогда мы видим феноменальный мир. Весь феноменальный уровень составляет то, что я называю «моделью мира», или виртуальной реальностью в мозге (здесь моя теория близка к теориям Метцингера и Легара, хотя между этими тремя теориями есть некоторые различия).

Нет никакого отдельного субъекта или «самости», «обладающей» переживаниями или населяющей виртуальный мир. То, что мы называем самостью, – это образ тела, находящийся в центре модели мира, а то, что мы называем субъектом, – это просто общая система качеств, которая формирует феноменальный уровень в нашем мозге. Таким образом, любыми переживаниями «обладает» «субъект» – просто потому, что «обладать» на феноменальном уровне означает «быть частью». Наши текущие тотальные переживания – мы как «субъект» – состоят из всех качеств, которые одновременно присутствуют в сфере феноменального в нашем мозге. Это – наш субъективный мир, мир‑для‑нас. Мы – и часть мира (мы как «самость», встроенная в образ тела, и точка, с которой мы видим мир), и целый мир (мы как субъект, переживания которого являются содержанием этой сферы).

Я использовал метафору «внутреннего присутствия» и «модели мира» для того, чтобы объяснить переживание сновидений и другие переживания, возникающие внутри, без связи с внешним миром. Я выдвинул гипотезу о том, что «сновидящий мозг» – это одна из основных проблем науки о сознании, но также эта метафора может оказаться полезной моделью системы, ведь в «сновидящем мозге» феноменальный уровень сознания возникает только в результате действия внутренних механизмов мозга, без какого‑либо внешнего возбуждения или моторной активности. То есть сновидящий мозг показывает нам, что сознание – вся сфера опыта – требует только внутренней активности, происходящей в мозге. Кроме того, сновидения ставят перед нами серьезную проблему в сфере исследования сознания. В настоящее время мы не в состоянии объективно подтвердить наличие субъективного переживания или точно определить его природу.

Нигде этот недостаток не проявляется так ясно, как в ситуации сновидений, где субъект может испытывать сложные и яркие переживания, но посторонние, с помощью объективных измерений, никаким образом не могут узнать о том, есть ли сновидение и каково его содержание. Чтобы решить проблему объективного измерения или обнаружения сознания, можно использовать сновидения в качестве крайнего примера, ведь субъективное содержание сновидений невозможно косвенно вывести из внешних стимулов или из поведения субъекта. Так что если содержание сновидений удастся обнаружить с помощью объективной томографии мозга, мерилом успеха могут быть только данные исследований мозга. В этом и заключается идея метода «ловца снов», о котором я говорил выше. Чтобы пройти тест «ловца снов», нужно будет устранить объяснительный разрыв и вывести феноменологию непосредственно из нейрофизиологии ! В книге «Внутреннее присутствие » (Revonsuo, 2006) я утверждаю, что это возможно , это будет сделано, и мы уже сейчас можем представить себе общую схему такого эксперимента.

Эмпирическую теорию сновидений, которую я предложил на основании метафоры сознания как модели мира, называют теорией моделирования угрозы (Revonsuo, 2000). Разрабатывая эту теорию, сначала я выдвинул идею о том, что сознание представляет для нас переживание «вне мозга» и что сновидения – это естественная система «виртуальной реальности» в мозге (Revonsuo, 1995). Затем отправной точкой для гипотезы моделирования угрозы стала гипотеза о том, что сновидения – это естественный процесс моделирования реальности в мозге. А потом я спросил себя: если сновидения – процесс моделирования перцептивного мира, какие модели могли бы быть особенно полезны?

Я подумал о том, что есть симуляторы полета, позволяющие в безопасной обстановке научить пилота справляться с опасными ситуациями, которые могут возникнуть во время реального полета. Возможно, точно так же мозг в безопасной обстановке тренирует свои собственные навыки выживания на тренажере борьбы‑или‑бегства , помогающем подготовиться к опасным ситуациям, с которыми можно столкнуться в жизни. Так или иначе, мне всегда казалось, что сновидения – это биологически древнее состояние сознания, и когда у меня возникла идея моделирования угроз, я задался вопросом о том, как сновидящий мозг мог вести себя в первоначальной эволюционной окружающей среде, где жили и видели сны наши предки в течение миллионов лет. Что они видели во сне? Мне пришло в голову, что им, должно быть, часто снились повторяющиеся страшные сны и кошмары, связанные со всеми теми угрозами для жизни, с которыми они каждый день сталкивались в окружающей среде.

Затем я сформулировал общую гипотезу на основании функции моделирования угроз: если такая функция существовала, по крайней мере в эволюционной истории человечества и в ответ на угрозы для выживания, с которыми сталкивались наши предки, то содержание сновидений должно все еще отражать эту функцию моделирования угроз. Я начал проверять эту гипотезу. С этой целью я стал изучать результаты, опубликованные в литературе по исследованию сновидений, а также начал свой собственный научно‑исследовательский проект, в ходе которого собирал отчеты о сновидениях и анализировал их содержание, связанное с угрозами. Вместе со своей аспиранткой, а теперь докторанткой Катей Валли я провел и опубликовал результаты несколько исследований, подтверждающих, что в сновидениях действительно часто возникают мотивы угрожающих событий и ситуаций (например, в сновидениях студентов, детей и в сновидениях пациентов, переживших опасный и травмирующий момент; см. обзор в Valli & Revonsuo, 2009). Сначала я был весьма удивлен, когда обнаружил, что очень многие особенности содержания сновидений и кошмаров можно предсказать и объяснить на основании теории моделирования угроз!

По сути, мой подход к сознанию можно сформулировать следующим образом: феноменальнное сознание – это более высокий биологический уровень организации в мозге, который, во‑первых, создает ощущение внутреннего присутствия феноменальных качеств, а во‑вторых, организует эти качества в целостную модель мира, в некий виртуальный мир, в центре которого находится селф, или образ собственного тела.

Эта модель мира функционирует как внутренняя система навигации в мозге и играет решающую причинную роль в выборе и поддержании стратегий поведения, которым наше физическое тело, как целостный организм, следует в материальном мире. Сновидения – это биологически запрограммированные, внутренние, не зависящие от внешних стимулов феномены, вызванные активацией системы моделирования мира во время «быстрого сна»; содержание таких внутренних моделей синтезируется на основе эмоционально значимых воспоминаний и является своеобразной «репетицией» поведения в опасных и сложных ситуациях, с которыми мы столкнулись в прошлом и можем столкнуться в будущем.

Будущее науки о сознании

Будут ли когда‑нибудь решены философские проблемы сознания или нет, мы пока не знаем. Но эмпирическая наука о сознании будет развиваться в любом случае – ведь ее подъем только начался, и «золотой век» науки о сознании еще впереди. Мне представляется, что у исследователей сознания будет некоторая подготовка во всех трех главных дисциплинах, связанных с исследованиями сознания: в философии, психологии и нейронауке. Философские дискуссии вокруг «трудной проблемы», объяснительного разрыва и вопроса «Что значит быть летучей мышью?» не утихнут и в будущем. Кроме того, может возникнуть множество новых и более практических вопросов, с которыми придется справляться исследователям сознания и философам – например, с проблемой возможных «инвертированных зомби» среди пациентов, которые с медицинской точки зрения (поведенчески) остаются «без сознания» (находящихся в коме, в вегетативном состоянии или под действием анестезии).

Сознание животных – еще одна из проблем будущего, вместе с вопросом об обращении с животными и отношению к их страданиям. Если мы сможем выяснить, какие организмы обладают сознанием, а какие – нет, и, возможно, даже поймем, что переживают обладающие сознанием организмы в своей субъективной реальности, изменит ли это наши отношения с теми, кто окажется лишен сознания, и с теми, кто будет признан мыслящим субъектом? Какое оправдание мы сможем найти действиям, вызывающим боль и страдания у других существ, если сможем объективно и точно измерять, какие страдания вызывают наши действия, и будем точно знать, что чувствуют эти существа? Следует ли нам относиться ко всем не обладающим сознанием организмам без всякого сочувствия, а ко всем сознательным – так же, как к другим людям?

Если нам удастся объективно измерить сознание, нам, по крайней мере, придется пересмотреть свои взгляды в отношении этих вопросов, ведь мы будем точно знать, что делаем. Даже при нашем нынешнем невежестве я считаю, что ко всем живым существам нужно относиться с позиций презумпции невиновности и обращаться с ними так, как будто они являются осознающими субъектами, как и люди, имеющими собственную ценность, а не как с бесчувственными объектами, единственное предназначение которых состоит в том, чтобы удовлетворять наши потребности.

Несомненно, будет продолжаться поиск нейрональных механизмов сознания в рамках когнитивной нейронауки. Но по‑настоящему увлекательными они станут, когда нам удастся выяснить, какая нейрональная и электрическая активность в мозге непосредственно отвечает за переживание феноменальных качеств. Исследование такой активности позволит нам приблизиться к главному вопросу: к вопросу о том, где материя становится разумом – где биоэлектрическое высекает искру феноменального. Если мы не сможем увидеть (или теоретически предположить) ничего, что могло бы объяснить эту магическую связь, то нам, вероятно, придется оставить надежду на эмерджентный материализм и выбрать его сильную версию. Если же мы обнаружим, что наши квалиа – это особые модуляции вездесущего, универсального электромагнитного поля, определенным образом интегрированные в нашем мозге, то странный союз между нейтральным монизмом, теорией интеграции информации и буддийской психологией может оказаться вполне вероятной альтернативой!

Перспективы эмпирического решения в значительной степени зависят от того, удастся ли нам «обнаружить» сознание объективными методами. Если сознание так и будет недоступно для всех объективных инструментов исследования и его точная фиксация останется несбыточной мечтой, возможно, нам придется отдать должное старине Декарту: в этом случае нам нужно будет признать, что сознание не является продуктом материального мира. Декарт считал, что res cogitans , процесс познания, не обладает никакими физическими свойствами, которые можно было бы измерить с помощью инструментов научного исследования!

Прогресс науки во многом зависит от новых открытий в теории, методологии и эмпирических наблюдениях. Каких действительно революционных открытий можно ожидать в предстоящий «золотой век» науки о сознании? Конечно, это просто предположение, но вот мой список, где перечислены самые важные, с моей точки зрения, будущие открытия:

• Мы выясним, какие различия существуют в мозге, когда мы находимся в осознанном и в бессознательном состоянии. Например, что происходит, когда сознание исчезает или вновь появляется в результате анестезии, или что происходит, когда сон без сновидений сменяется яркими сновидениями?

• Мы выясним, каковы различия между чистым феноменальным сознанием и рефлексивным сознанием. Можно было бы провести эксперимент, в ходе которого осуществлялась бы томография мозга во время обычных и осознанных сновидений: что происходит в мозге, когда феноменальные переживания сновидения превращаются в рефлексивные переживания, обладающие самосознанием?

• Мы разработаем метод или устройство, которые помогут обнаруживать и отслеживать наличие или отсутствие субъективного переживания почти со стопроцентной точностью. Такое устройство позволит выяснить, видит ли спящий человек сновидение или нет; переживает ли какую‑то психологическую реальность человек, подвергшийся анестезии или находящийся в вегетативном состоянии.

• Мы разработаем метод, способный не только обнаружить состояние сознания, но и моделировать содержание сознания во всех подробностях. Анализируя данные, полученные из мозга существа, обладающего сознанием, мы сможем приблизительно понять, что значит быть этим существом. (Это метод «Ловец снов», который я описываю в Revonsuo, 2006.)

• Мы выясним, что происходит в мозге и в сознании во время мистических переживаний и во время ОСП. Результаты позволят, наконец, опровергнуть или подтвердить верность дуалистического или панпсихического подхода к сознанию.

• Мы создадим общую теорию сознания, которая объяснит, раз и навсегда, каково место субъективности человека во Вселенной. И когда это будет сделано, у нас появятся ответы на все вопросы, о которых мы говорили в этой книге.